Круг сделал полный оборот. И вот я здесь.

«Король Лир»

Все мы бессознательно связаны с колесом фортуны. Оно все вращается и вращается, а мы слепо следуем за ним по кругу, пока нечто не пробуждает нас, обращая лицом друг к другу. То, что на протяжении многих лет мы не могли или не хотели замечать, оказалось очевидным. Бессознательное стало отвечать сознанию. Самость требует, чтобы с ней считались: эго, наконец, должно признать то, чего оно так долго боялось и отвергало. Вырастем ли мы, встретившись с ней, или, наоборот, деградируем, зависит от того, будем ли мы цепляться за жесткую точку зрения своего эго или же сделаем выбор, доверившись Самости и шагнув в неизвестное.

Сегодня вечером мое колесо совершило полный оборот. Я здесь. Готовясь к этой беседе, мне было необходимо преклонить голову перед Самостью. Настолько искусно она заставляла меня посмотреть с замиранием на все, что я старалась оставить без внимания. И сейчас я расскажу, что мне открылось.

Однажды утром, в июне прошлого года, я гуляла по парку, думая о том, как назвать лекцию, которую читаю сегодня. «Любезный, позолотишь ручку?» - такое название мелькнуло у меня в голове.

«Очень интересно!» - подумала я и все лето размышляла над другими вариантами.

В октябре я узнала, что буду читать лекцию в Центре Св. Павла на Троицу. Поскольку я люблю почувствовать место, где мне придется выступать, я села в метро и поехала до станции Спадина. Едва я направилась на запад, меня осенило, что Центром Св. Павла на Троицу могла быть известная мне церковь Св. Троицы. Вполне возможно. Я прочла надпись, и кровь похолодела у меня в жилах. Это место мне было очень хорошо известно. У меня подгибались колени. Играл орган. Я села на скамью, где сидела каждое воскресенье, будучи еще студенткой Онтарио-Колледжа. У меня в животе спазмами отозвались все события сорокалетней давности. Я снова превратилась в молодую женщину, которая умоляет Господа придать ее голосу достаточно сил, чтобы на следующий день провести урок в своем классе.

И вновь я ощутила сильную дрожь, как тогда, стоя перед сорока здоровыми молодыми мужчинами на Коллегии Харборда. Вновь я пережила то январское утро, когда, преподавая в институте, пыталась изложить на занятии теорию, которую выучила в колледже. Три недели я готовилась к этому дню вместе с доктором Джонсоном, который в провинции был одним из лучших учителей английского языка.

Тогда я разбирала поэму Водсворта «Михаил». Поскольку ее сюжет важен для нашего обсуждения, приведу его краткое содержание. Герой поэмы, Михаил, - обыкновенный пастух, очень цельная личность. Он любит горы с «удовольствием, которым пропитана сама жизнь». Находясь в преклонном возрасте, он имел от своей молодой жены Изабель сына

Люка, который был их общим любимцем, ибо

Ребенок больше всех иных даров,

Что дарует земля на склоне лет мужчине.

Несет надежду он и мысль, направленную вдаль.

Все трое жили в Саду Эдема на Английских горах. Люк дает «Свет солнцу и музыку ветру». Затем мы узнаем, что у Михаила отняли землю за его связь с племянником. Постаравшись сохранить владения, чтобы оставить их в наследство сыну, Изабель и Михаил принимают решение послать его в город поработать у родственника. В знак заключенного между ними договора Михаил просит Люка заложить первый межевой камень ограды овечьего загона, который он построит в отсутствие сына. Люк «растворяется» в городе. Он уже никогда не вернется домой. После этого Михаил очень часто выходил на поле к загону «и никогда не мог поднять тот заветный камень».

Итак, во вторник утром мой план занятий был верхом совершенства. Я стояла перед студентами и развивала тему:

Бывает приятно сильно любить;

Тогда можно много стерпеть, а иначе

Не в силах наш разум постичь и выдержать сердце.

Еще две минуты я только шевелила губами, не издавая ни звука. Поднимала брови, раздувала ноздри, поводила плечами. Доктор Джонсон вышел из себя.

То же повторилось в среду и в четверг. Вне себя от гнева, доктор Джонсон позвонил в колледж подготовки учителей и попросил доктора Каца зайти к нему. Я села в самом конце комнаты, ожидая пока меня пригласят. Перед Рождеством я плохо подготовилась и знала, что это был мой последний шанс.

«Зачем вы прислали ее ко мне? - резко спросил доктор Джонсон, как бы не замечая моего присутствия. - Она не может преподавать, не может даже по-человечески говорить!»

«Потому и послал, - ответил доктор Кац, - посмотрите на ее записи. Сделайте из нее преподавателя, доктор Джонсон». И вышел, оставив нас наедине, обиженными друг на друга.

Доктор Джонсон принялся читать мои записи. И стал меняться в лице. Он посмотрел на меня так, как будто первый раз видел. Подойдя к окну, он выглянул на улицу.

«Видите вон того парня с лопатой, кидающего уголь в яму? - спросил он. - Именно этому вы должны научиться: забрасывать уголь в свой подвал. Идите домой. Не открывайте книгу. Ложитесь на пол. Дышите. Не вставайте до тех пор, пока не накидаете угля».

У меня не было ни малейшего понятия, о чем он говорил. Но я благодарна ему за ту малую толику доброты, звучавшую в его голосе, и, само собой разумеется, - за отмену приговора.

В воскресенье я сидела на той самой скамье, раздражаясь на пастора, который, по его мнению, так много знал об этих мудрых и глупых девственницах. Наконец я ушла от этих мыслей, обратившись к Богу, чтобы он помог мне заняться делом: набросать угля. Он и Она сделали все - хотя тогда я этого совершенно не знала.

А знала я, что в моей жизни происходит нечто очень важное. Оно нашло свое воплощение в той самой поэме, о которой я пыталась говорить на занятиях: Люк ушел из дома в город, и обратно уже никогда не вернется. Мой внутренний Люк исчез, а вместе с ним исчезло и мое творческое воображение, тот дух, который приносит «Свет солнцу и музыку ветру». Когда я более или менее осознала, что жизнь не может быть раем, то одновременно поняла и то, что она никогда не может превратиться в бесконечный груз обязанностей и ответственности.

Глядя на сорок юных студентов, я столкнулась лицом к лицу с самой собой, с той, кем я стала в процессе достижения целей, которые поставила перед собой в университете. Я тоже хотела быть одной из первых. Я знала, какую жертву должна принести, чтобы этого достичь; поэма столкнула меня лицом к лицу с моими внутренними энергиями: любовью к природе, к поэзии, к жизни, к открытому наслаждению ею.

Люка, героя поэмы, и моего внутреннего Люка соблазнили ложные ценности, превратившие мою жизнь в кошмар. Я не хотела жить. Говорить - означало провалиться в ярость и скорбь, обитающие в моем подвале. В моих слезах во время занятий должен был появиться Люк. Плакать я не рискнула, хотя говорить не могла.

Однако без преподавания у меня не было будущего. Я перенесла слишком глубокую травму, чтобы позволить своей душе плакать. Чтобы вообще хоть как-то работать, мне следовало научиться душевной глухоте. Я стала говорить тихо, слабым голосом, который не имел ничего общего с моей истинной сущностью, ничто не резонировало с тем, что казалось мне предательством аутентичных чувств и своей души. В понедельник я пришла в класс, чтобы преподавать композицию. Я все-таки стала преподавателем. И с тех пор искренне благодарна доктору Джонсону и доктору Кацу, так как без их глубокого понимания своего полного внутреннего разлада я бы никогда не получила диплом учителя, который позволял мне решать проблемы, которые появлялись у меня на занятиях.

Сегодня вечером колесо совершило полный оборот. Я очень хорошо осознаю комичность этой ситуации. Вот она я, стою на кафедре, на том самом месте, которое в детстве считалось оплотом патриархальности. Это было место Бога, место моего отца - отца, который воцарился на троне. Так как он был пастором и я отождествляла его с исходящим из его уст Словом, тем самым приравнивая небесного отца к отцу земному, это стало моей детской версией воплощения. В ней небесный отец заполнял тело отца земного. Надо заметить, такое бессознательное тождество возникает не только у пасторских детей.

Таким образом, для меня разрушение патриархальности связано с предательством родного отца. Поскольку отца я любила и он тоже любил меня, а кроме всего прочего, я была его подручной в совершении религиозных ритуалов: на крещении, свадьбе, похоронах, - вся моя жизнь была заключена в рамки патриархальности. До тех пор, пока меня это касалось, патриархальность была для меня земными небесами. Все это очень характерно для ребенка, любимого своим отцом, независимо от того, пастор отец или плотник.

И вот я, стоя здесь, па кафедре, провожу лекцию на тему «Любезный, позолотишь ручку?» - ироническое название, разоблачающее патриархальность. В воображаемом мире моего детства такой поступок считался бы сатанинским. «Non serviam» - «Я не буду служить» - так ответил Сатана Богу. Мне было необходимо обратиться к метафоре Сатаны для осознания того, что я делаю во имя святого, что во имя дьявола, а что ради жизни па земле. Таков мой ответ на вопросы, которые будут рассматриваться ниже.

Итак, для чего я здесь? Сказать то, что должна сказать. Трагичность кафедры как символа патриархальности заключается в том, что она превратилась в жертвенный алтарь и для маскулинности, и для женственности. Ни мужская, ни женская идентичность не возможны в ограничениях кафедры. Это не проблема пола. Здесь преобладает даже не полоролевой аспект. Это вопрос человечности. Я вышла из-под влияния патриархальности, чтобы говорить не как женщина, а как человеческое создание, точно так же как мужчина должен выйти из-под ее влияния, чтобы говорить не от имени мужчин, а от имени людей.

Должно было пройти сорок лет со времени моих переживаний в Педагогическом колледже, чтобы понять, в чем, собственно, заключается суть дела, и найти человеческое выражение, не привязанное к полу или социально-половой роли. Не найдя такого общечеловеческого голоса, я бы не дала и гроша, чтобы стать женщиной; ровно то же самое относится к мужчине, оказавшемуся в моем положении. «Любезный, позолотишь ручку?» За что? Итак, я могу стать той, которая в фантазии зовется женщиной, а ты можешь стать тем, кто в фантазии зовется мужчиной, и тогда мы поиграем в эту игру вместе? Это убийственная игра! Она не стоит и гроша, не то что гривенника. В ней за похлебку продается душа.

Я не выбирала место для сегодняшней лекции, но получилось так, что оно оказалось в той же церкви, которую я посещала, пребывая в Педагогическом колледже. Я могла считать это простым совпадением, однако душа предоставляет возможность немного исповедаться. Нет, я должна рассматривать этот случай как некое мудрое попустительство Самости; мне следует спросить себя, почему мне нужно говорить об этом именно сейчас, а не потом.

Тогда, совершенно того не осознавая, я уже отвергала патриархальность в том виде, в котором она всегда доминировала в моей жизни. Моя внутренняя женственность осознавала, что я не могу провести остаток жизни в качестве подручной патриархальности. Более того, были два патриарха, которые пытались сделать из меня учителя, соответствующего их мировоззрению. Мне следовало учить поэму об овечьем загоне, который должен был перейти по наследству от отца к сыну. Этот патриархальный договор - неоценимый дар, требующий от сына преданности отцовским ценностям, это ритуальное мужское таинство, на котором не присутствуют женщины, даже если они формально являются наследницами отца. Я идентифицировалась с Люком, с сыном, который, нарушив договор, ушел в другой мир. Я скорбела по разбитому сердцу отца и матери. Я знала, что чувства, привнесенные мной в поэму, не нашли у аудитории отклика. К счастью, я получила поддержку Эмили Диккенсон, чей мятеж против Иеговы был столь же непримирим, как и мой собственный:

Конечно, - я молилась -

А Бога это трогало?

Его это трогало не больше, чем в воздухе

Птичка оставляет след своей лапки,

Крича «Возьми же меня» -

Своего смысла - Жизни -

Я не имела - лишь ради Тебя -

Высшее благо -

Похоронить меня, Скопище Атомов -

Все и Ничто, наслаждение и немота, -

Но не заумное Ничтожество.

Я изнывала от наслаждения горечью этого стихотворения. Я декламировала его в стенах своей спальни, оставаясь одна. Я понимала молчание Эмили, пока она жила. Я приветствовала ее отказ изменить стиль своей поэзии лишь ради удовлетворения патриархальных судей, отвергавших се уникальный нетрадиционный стиль.

Осознанная женственность и осознанная маскулинность никогда не найдут признания у патриархальности. Однако, даже расширив степень своего осознания, нам все равно не следует становиться ни Тессом на алтаре Стоунхенджа, ни Гамлетом, убитым вследствие злодеяний своего отчима. Нам не нужно приносить себя в жертву. Мы можем отвергнуть нож. Мы не должны быть Порцией, загримированной под мужчину-адвоката, говорящего женским голосом: «Из спасибо кафтана не сошьешь». Наступает время, когда женский голос невозможно скрыть под мужским обликом. Точно так же мужчины не могут скрыться под обликом женщины. Существует такая вещь, как человеческий облик. Этот облик - внутреннее бракосочетание. Непрожитая жизнь мужчины или женщины превращается в источник жизни, лишь только сознание освобождает нас от патриархальной власти.

Готовясь к этой лекции, я испытывала ужас и ощущала еще более глубокую ярость, чем прежде. Пытаясь услышать голос тех частей своей личности, которые лет сорок назад решили отколоться ради своего сохранения, я устанавливала глубинную связь с мужчинами и женщинами, которые, признав свою угнетенность, сделали выбор в пользу освобождения от оков закостенелой патриархальности. А потому моя лекция имела как индивидуальное значение, так и общественный смысл. Хотя в первую очередь я концентрировала внимание слушателей на индивидуальном значении своей инициации, вместе с тем я акцентировала их внимание на инициации, которой подвергаются везде и мужчины, и женщины.

Как мне кажется, в настоящее время необходим не медленный переход, а кардинальное изменение, резкий скачок в сознании. Наша задача - и мужчин, и женщин - заключается в том, чтобы, освободившись от патриархального гнета, прийти к любви, излучаемой в самой глубине нашей аутентичной жизни. Рационально рассуждая, вы можете сказать: «Что же здесь нового?» Почувствуйте себя эмоционально обнаженными, тогда поймете.

Чтобы к чему-то прийти в нашей дискуссии, имеет смысл сначала рассмотреть мужчин и женщин в отдельности, а затем снова рассматривать человека вообще. Поскольку папина дочка становится первой жертвой патриархальности, давайте отсюда и начнем. Воспитанная s патриархальных традициях, она ценит логику, порядок, разумность, дух, целенаправленность. Она ожидает получить ничуть не меньше, чем земной рай, тот самый рай, который окружает самого любимого, самого сильного Бога-отца-возлюбленного, тот самый идеал, который сжимает в кулаке грубая реальность. Ожидая всего на свете, она все теряет, и пока будет находиться в объятиях этого комплекса, она будет жить, перебиваясь подачками, перепадающими ей из мира мужчин.

Несмотря на то, что в этом «Любезный, позолотишь ручку?» слышатся сардонические нотки, там содержится и жестокая правда. Женщина, которая с детских лет отзеркаливает отца, принимает на себя проекцию его анимы. Следовательно, она обладает весьма неразвитой женской идентичностью, если вообще обладает ею; причем основанием для такой идентификации служит ее собственное женское тело. Ее концепция женственности целиком и полностью основывается на понятии мужчины о том, что такое женственность, а ее самооценка зависит от одобрительных мужских улыбок. Так или иначе, она изображает все, опираясь либо на свои изящные туфли от Гуччи, либо на свой приличный Оксфорд. Профессионально и социально она автоматически становится зеркалом, в котором мужчины видят отражение своей внутренней женщины. В близких отношениях она превращается в скульптуру, изображающую слепок своего возлюбленного.

Зависимость такой женщины обрекает ее на отношения любви-ненависти, ибо сама напряженность ее сознательной инициации компенсируется бессознательным ужасом потери. Какое бы реальное чувство она ни испытывала, оно подрывается самоуничижением. Какой бы самодостаточной она ни казалась, ей точно известно, что ее линия жизни связана с мужчиной, который может перерубить пуповину, едва этого захочет. «Любимый, не бери все!» - вот он, ужасный страх, который она так редко проявляет. Игра на выживание заставляет ее опираться на свое очарование, привлекающее столь же очаровательных мужчин. И те и другие оказываются в западне. Никто из них не находится в контакте со своим подлинным чувством, и в конце концов представление заканчивается. Однако в таком положении любая подачка - один телефонный звонок, один знак внимания, один привычный жест - может вогнать ее в дрожь и парализовать любую попытку, которую она могла бы еще предпринять, чтобы как-то выйти из игры.

Папина дочка - это чаще всего женщина, отец которой жил в тени отца своей жены. Иными словами, мать дочери тоже была папиной дочкой. Она была лишена иллюзий мужчиной, за которого вышла замуж, полная горечи из-за того, что тот не стал блистательным рыцарем или любящим спасителем, которых она на него проецировала.

Попадая в щель между фантазией и реальностью, дочь может идентифицироваться с фантазией и пытаться достичь того, чего не удалось достичь отцу или матери. Здесь возможны разные варианты. Отец действительно может быть в своем обществе почитаемым судьей, уважаемым доктором или адвокатом. Он воистину может быть великим человеком. И наоборот, он может быть опустившимся алкоголиком или вообще отсутствовать вследствие развода или смерти, и в каждом случае девочка может фантазировать о том, какая бы у нее была прекрасная жизнь, если бы папочка вернулся домой.

Превратившись во взрослую женщину, она ищет отца-любовника, который будет ее холить и лелеять, папочку, для которого она станет всем на свете. Не найдя со своим телом контакта, она страстно желает интеллектуального или духовного Света. В конце концов она зачастую находит такого носителя Люциферова Света, пьяного либо от своего воображения, либо от своего виски, либо от своих наркотиков, - человека, констеллирующего в ней бессознательную мать, которая может стараться его спасти, но в конце концов прекратит потакать маленькому нарциссическому мальчику.

Даже на более глубоком уровне она может найти такого мужчину, который фактически притягивает ее не как отец, а как идеализированная внутренняя маскулинность матери. Тогда ей придется проглотить горькую правду: бессознательный образ, оказавшийся ловушкой для матери, становится тем же образом, на который попалась она сама. По иронии судьбы она проживает бессознательное женщины, которая всю свою жизнь сознательно отказывалась от соперничества.

Там, где реальностью, в которой она выросла, был психологический или физиологический инцест, а возможно, и тот и другой, она будет искать любовника, который совершал бы над ней насилие и ее использовал. Папина дочка растет слепой в отношении теневой стороны своего отца, а в действительности - в отношении тени любого мужчины; таким образом, для нее мужчины - почти инопланетяне, больше, чем просто люди; они находятся ближе к богам: духовным или животным. Столкновение с мужской тенью констеллирует се бессознательных дьяволов и материнскую ярость в отношении мужчин. Разумеется, она сразу ощущает, что ее предали.

В зависимости от своей психологии, она будет держать заряженное ружье, направив ствол либо к себе, либо от себя, чтобы совершить самоубийство или убийство. Ярость убийцы, буйная или подавленная, гуляет на свободе, и каждой человеческой душе, находящейся рядом, может грозить опасность насилия или убийства. Если она не станет ничего предпринимать, ее дети, ее муж, ее студенты будут отравлены ее убеждениями.

Темная сторона маскулинности, которая проявляется в образе волшебника или дьявольского любовника, может едва различаться в сновидениях. Часто они превращаются друг в друга или растворяются в расширенном образе, трансцендентном и тому и другому. При обсуждении Троицы в «Легенде о Святом Граале» авторы обозначают различия между Отцом, Сыном и Святым Духом. Такое четкое разъяснение мне кажется очень ценным в понимании линии развития от волшебника к дьявольскому любовнику, а от него - к Парсифалю.

Образ Отца, который находит свое отражение в Ветхом Завете, - это образ творца и создателя всего, проявляющего по отношению к человеку свою благожелательность и вместе с тем сеющего разрушение. Люди ведут себя по отношению к нему, как дети, не позволяя себе поразмышлять над природой этого эгоистичного, темного и светлого Бога-отца и не обладая способностью к его критическому восприятию… Однако с появлением образа Сына Божия возможности человеческого осознания по-прежнему остаются разными; с точки зрения исходной целостности единого часть - это отдельная сущность, которая становится своей противоположностью или другим; вот почему во многих религиях архетипический образ Сына Божия - это образ страдальца. Например, он становится жертвой сил тьмы и ради спасения мира должен быть снова освобожден… Обращенная к человечеству часть образа Отца соответствует детскому состоянию сознания, при котором человеку уже заранее уготована судьба или жизненный путь, имеющий неподвластные никакой критике характерные черты закона. На следующем этапе, в Эпоху Сына, возникает сознательное отношение к тому, что ранее принималось на веру, без обсуждения, и тогда появляются критическое отношение, противоречивость суждений и моральные нормы. Соответственно, условие существования Сына является одним из конфликтов… [Как пишет Юнг] «Пример жизни Христа - это сам по себе «переход», а потому он выполняет функцию моста, ведущего к третьей стадии, на которой восстанавливается исходный статус Отца. Так, собственно, и произошло»^. Такова третья стадия, стадия Святого Духа, на человеческом уровне соответствующая установке, которая через признание и направляющую и просветляющую функцию бессознательного побуждает человека к движению, необходимому для выхода из постоянного конфликта. Оно не означает возвращение назад, на первую стадию, хотя ошибка в таком возвращении, естественно, таит в себе эту угрозу. Здесь идет речь о подчинении личной независимости духу… Одновременно приходит освобождение от веры, по своей сути основанной на власти, независимо от того, является ли эта власть психологической или властью общественной организации. Парсифаль действительно tierz hom (тройственный человек. - В.М.), обреченный судьбой играть роль человека, переросшего стадию конфликта, характерного для состояния Сына, и вынужденного осознать направляющий, духовный закон бессознательного, а значит, реализовать и признать внутреннюю целостность.

Развитие Джоан может послужить иллюстрацией такого последовательного развития. Идентифицировавшись с образом своего мужа-отца, она внутренне доверяла его авторитету. Вдруг она лицом к лицу столкнулась с ужасной истиной: он больше се не любит. Они разошлись. Несколько месяцев спустя ей приснилось, что они живут в холодном замке, пользующемся дурной славой; подобный замок описан в произведении «Зловещие вершины» (Wuthering Heights). При этом ее сияющий муж принял образ сумасшедшего Хитклиффа, который бил их собаку, насиловал их дочь и, разыскивая ее по коридорам, завывал и звал ее по имени. В действительности у Джоан не было ни дочери, ни собаки; она жила в отдельной квартире. Однако, имея внутреннего демонического любовника, совершенно не переносящего женственности, она была заряжена «критичностью, рассудительностью и соблюдением моральных норм».

Сон позволяет предположить, что реальной проблемой является ярость, направленная на то, чтобы всех низвести до положения жертвы. Ей требовалось обрести достаточно уверенности в себе, чтобы поработать с телом, и после нескольких месяцев, в течение которых ей приходилось терпеть сильную физическую боль, постоянно пребывая в напряжении между двумя крайностями: жертвой и насильником, - ей удалось эту ярость разрядить. Затем трансцендентная функция привела к появлению нового исцеляющего образа трансформирующей женственности. Черная Мадонна, светящаяся десятифутовая женщина, посадила сновидицу себе на колени, склонив ее кудрявую голову себе на грудь, рядом со своим великим бьющимся сердцем, и тем самым возвысила ее. Когда Джоан оказалась в состоянии оказать материнскую заботу собственному эго (во сне - самой себе), с насильниками и жертвами удалось покончить. Несмотря на то, что в этом сновидении эго сна относится к Мадонне, как ребенок, можно с уверенностью утверждать о возникновении доверия в воздействии «направляющего, одухотворяющего аспекта бессознательного».

Хотя далеко не все женщины - папины дочки, все мы - дочери патриархальности. Хотя мы все лучше и лучше осознаем ее гнет, нам следует открыть глаза на свое мышление, силы и чувства, спроецированные на мужчин. Нам также следует взять на себя ответственность за свое собственное противостояние тирании. Борьба за освобождение в мире бизнеса, в суде, в университете, в политике очень важна, но публичные победы по своей сути остаются коллективными, пока закован в цепи мир индивидуальности. Это обстоятельство проявляется в бесконечном множестве сновидений об изнасилованных и убитых маленьких девочках. Поскольку сны представляют собой фотографии нашей реальности, снятые из перспективы бессознательного, нам следует постоянно задаваться вопросом: «Неужели то, как мы бессознательно поступаем по отношению к самим себе, заставляет нашу женственность так часто изнывать от голода и истекать кровью?»

А у вас, джентльмены, сыновья патриархальности, расцветает ли в ваших снах женственность пышным цветом? Осознавая, что делает с женщиной патриархальность, мужчины говорят о чувстве вины. По своей роли в цепи жертва-тиран-спаситель они становятся спасителями. Этот ответ сам по себе патриархален, ибо патриархальность больше не отождествляется с мужчинами. Женщины могут быть ничуть не менее патриархальны. Мужчины не обладают монополией на комплекс, связанный со стремлением к власти. Я уверяю вас, реальные мужчины ничуть не хуже, чем мужские образы в женских снах. И не лучше. И тем и другим снится мертвой их маленькая дочурка.

В 1988 году на конференции, посвященной Великой Матери, па которой присутствовал Роберт Блай, ко мне пришло озарение в отношении одной фундаментальной проблемы, существующей между мужчинами и женщинами. Я спросила аудиторию, какие ассоциации возникают у присутствующих при произнесении слова «мать». Женщины мгновенно дали следующие ассоциации: заботливая, ухаживающая, защищающая, дающая, кормящая. Ни один из мужчин не высказался.

«Давайте же, мужчины», - сказала я. Затем раздалось рычание: пожирающая, требующая, манипулирующая, удушающая, кастрирующая.

Мы в шоке смотрели друг на друга. Женщины, считавшие себя самоотверженными и любящими, взглянули теперь в совершенно иное зеркало. Их односторонняя установка констеллировала у мужчин отрицательный материнский комплекс. И убийцы дракона обнажили свои мечи. Так наглядно очень простое слово «мать» привело к разделению полов.

Затем я попросила их дать ассоциации к слову «девственница». Женщины назвали следующие: уверенная в себе, знающая себе цену, живущая согласно собственным убеждениям, сильная, земная. Мужчины сказали вот что: бесплодная, наивная, чистая, непосвященная, незаметная.

Такое различие можно объяснить разницей значений слова «девственница», но если бы мы взяли, например, понятие «зрелая женственность», все равно появилась бы необходимость рассмотреть ту проблему, которую вносит она, или же то, что она символизирует.

Для иллюстрации давайте возьмем греческий миф о Деметре и Коре. Будучи маленькой девочкой (в мифе - просто девушкой), Кора жила, составляя с матерью симбиотическую пару. Пока она не разорвала бессознательную связь и не прошла женскую инициацию в царстве Гадеса, ее звали Персефоной. С психологической точки зрения она приводила в восхищение творческую маскулинность. Эта энергия обладает достаточной силой, чтобы принять в себя семя бога и выносить божественного младенца.

Перестав быть девушкой, Персефона на восемь месяцев в году возвращалась в мир людей. Будучи девственницей, она считалась Персефоной, не идентифицируясь с ней. Бессознательная пара мать-дочь оказалась разрушенной. В течение четырех месяцев она вместе с Гадесом правила подземным миром и была его царицей. Ее превращение праздновали ежегодно во время Элевсинских мистерий. В них участвовали и мужчины, и женщины, поэтому данный миф имеет глубинный смысл для обоих полов. Тогда, как и сейчас, и мужчины, и женщины пытались разорвать символическую связь между матерью и девушкой, дабы освободить девственницу, способную выносить божественного младенца.

Греческий миф предвосхищает христианский миф о матери, девственнице и младенце. Если в греческом мифе внимание в первую очередь акцентируется на процессах, происходящих в женской душе, христианский миф фокусируется на результате, то есть на божественном младенце. В апокрифах говорится о юной Марии, которую ее мать Анна взяла из общины и поместила в трехлетнем возрасте в храм. Став девушкой, она была обручена с Иосифом, но во время ее одухотворенного одиночества ее посетил бог. По истечении положенного времени она произвела на свет божественного младенца. Здесь очень важно выражение «одухотворенное одиночество». До тех пор, пока женственность обладает достаточной силой, чтобы отстаивать аутентичную истину без какой бы то ни было поддержки матери или общества, мужчины, как и женщины, остаются заложниками статус-кво. Тогда не появится ни нового сознания, ни божественного младенца, внезапно вырывающегося на свет из глубин психики, то есть из девственного чрева.

Девственница включена в проблемы отношений, которые многие женщины пытаются разрешить в борьбе, разрушив свою идентичность с парой мать-девушка и находя опору в девственности. При этом мужчины, женственность которых может по-прежнему оставаться в плену у пары мать-девственница, продолжают проецировать вовне расщепленную женственность. Для разрушения этой бессознательной женственной пары требуется творческая мужская духовность. Защищающие ее негативные силы поразительны. Женщины стараются применять любую тактику, использовать любую силу, которой обладают, чтобы осознать эту пару и тем самым избежать бессознательной идентификации с матерью.

Возможно, это обстоятельство гораздо более мучительно для мужчины, в особенности если у него была сверхзаботливая мать. Когда близкая ему женщина отстаивает свою точку зрения, у пего констеллируются комплекс пожирающей матери. Но избегая всего, что внушает ему страх, он становится носителем того образа, от которого бежит. Отсутствие контакта с мужской духовностью заставляет его аниму попадать то на одну половину пары, то на другую: либо па сторону матери, либо на сторону дочери. В любом случае мужчина отходит от своего пути, а также от стремления к личностному росту близкой ему женщины. Его сентиментальность не одобряет самоутверждающие поступки, необходимые для зрелого сознания. Маленькие девочки могут быть соблазнительными и податливыми, однако они не могут требовать или получать зрелую маскулинность. Кстати говоря, только что освобожденная женственность тоже не может претендовать на зрелую маскулинность.

Никуда не годится и то, что «истина», которую отстаивает женщина, в действительности не является ее собственной, пока она не сможет внятно обозначить разницу между теми комплексами, которые на нее выплеснулись со стороны, и своими собственными комплексами. Не сумев этого сделать, она в какой-то момент может закричать благим матом, если муж попытается зажарить ее на медленном огне, а в другой раз утихомирить его сексом или рюмочкой.

Мужчинам не следует избегать избиения женственности больше, чем женщинам. Эсэсовский офицер в бессознательном патриархальной матери (разумеется, речь идет об образе офицера) растопчет душу маленького мальчика, а отец - «настоящий мужчина» не будет терпеть «сосунка». Чувствительного мальчика, которого воспитывают такие родители, приносят в жертву дважды: родители и окружающая культура, в которой насмехаются над его слезами, презирают его чувствительность и называют вежливость «бабским поведением». Его расщепление между телом и духом становится даже глубже, чем у его сестры, приводя к трагической потере связи с аутентичными чувствами. Его анима может вознестись к идеалу вместо того, чтобы опереться на земную реальность; в каждом случае в своем стремлении избежать жизненных трудностей он может уйти в зависимость. Или же он может уйти с головой в игру слов, или в танец, науку или философию, посвятив себя миру совершенства, окончательно отстранившись от полного неприятностей человеческого участия. В таком случае он становится прекрасным крючком для проекции дьявольского возлюбленного. Однако культовые идеалы не менее опасны для мужчины, чем для женщины. Раньше или позже тело наложит вето на стремление к совершенству.

Все мы сознаем вполне реальную возможность превращения женщины в жертву вследствие мужского господства, но в той же степени мы должны осознать, что эти владыки буйствуют и в мужском, и в женском бессознательном. Осуждение и порицание другого приводят к разрушению отношений.

Взять, например, мужчину, проецировавшего на свою жену Великую Мать. Он жаждал ее безусловной любви и беспрекословного служения, ибо па определенном уровне становился ребенком, и всегда рядом была его мать. В данном случае мать не обладала личностной идентичностью. Она явно была архетипическим воплощением заботливости. Подобно тому как бессознательно привязывается к отцу дочь, он оказался привязан к своей подруге-матери жизненной пуповиной, которая, как ом считал, никогда не порвется. В то же время он был так ослеплен инфантилизмом, что стал узнавать лишь собственную тень, которая боится и, возможно, даже ненавидит женщину, к которой он привязался.

Нередко такой мужчина имеет продолжительную связь с другой женщиной, причем бывает серьезно шокирован, когда слышит от жены: Выбирай». Он может поставить крест на любви к одной из них, дав полную волю любви к другой. Он их любит по-разному. Может ненавидеть свою жену за то, что она не возбуждает его сексуально. Однако, поразмышляв над своими снами, он может помять, что какая-то его часть жаждет защиты и материнского тепла, а другая испытывает сексуальное влечение к любовнице, в отношениях с которой он черпает жизненные силы. Если они с женой придут к осознанию происходящего, то оба могут ощутить внутри себя «непереносимую мать». Тогда в своих отношениях они могут найти освобожденную девственницу, совмещающую и любовь, и секс.

Или же возьмем мужчину, который однажды сказал своей стареющей жене, которая заботилась о нем всю жизнь: «Моя дорогая, я написал завещание. Я все оставляю детям». Не менее жестоко поступает мужчина, оставляющий все имущество сыновьям, веря, что они позаботятся о его вдове и дочерях. Подобное порождает подобное. Женщины счастливы, если получают полтинник. Их усилия получить причитающуюся,IM долю считаются оскорблением их братьев, занятых важной работой. Деньги - это энергия, и то, как люди обращаются со своими деньгами, позволяет ясно определить, что составляет для них ценность. В сновидениях финансовое мошенничество часто принимает образ изнасилования. Сыновья и дочери родителей, которые с таким презрением относятся к женственности, не смогут легко решить проблему, связанную с победой над своим внутренним тираном.

Парадоксально, но женственная душа нашей культуры существует на подачки, а вместе с тем миллионы уходят па укрепление гнетущих условий ее существования. Представим себе, что должно случиться, если образы женственности, превратившейся в жертву в нашей культуре, окажутся под запретом. Нам придется распроститься с многими классическими драмами, такими, как: «Тэмберлайн», «Отелло», «Святой Иоанн». Опера лишится возможности грустных сопереживаний «Травиаты», «Лю-чии ди Ламмермур», «Мадам Баттерфляй», «Анны Болсйн». В театрах перестанут играть пьесы Теннесси Уильямса, Юджина О'Нила, Сэмюэля Беккетта. На книжных полках останутся пустоты от «Анны Карениной», Идиота», поэзии Роберта Браунинга, Сильвии Платт, Анны Секстон. Этот список можно продолжать до бесконечности. Жестокость такого насилия над женственностью прикрывается искусственной красотой, искажающей эти образы. Приподняв эту прозрачную вуаль, мы увидим совершенно иное: «Даллас», «Династию», «Порочный Майами» и широко распространенные примеры рекламы, где женственность подвергается насилию как со стороны мужчин, так и со стороны женщин. На самом дне этой груды находится порнография.

Юнгианцев часто обвиняют в идеализме, в том, что они засоряют себе голову мистикой, что их нельзя принимать всерьез, когда речь заходит о нормальной повседневной жизни. Их критики подвергают сомнению достоверность юнгианской психологии, так как она фокусируется не на внешнем, а на внутреннем мире. Они называют ее «беспроблемной», ибо она обращает проблемы человека на него самого, вместо того, чтобы стимулировать его изменить окружающий мир. Однако я верю, что настоящая «беспроблемность» не обращает внимания на убийцу-эсэсовца, который появляется в наших снах. Те из нас, кто имеет смелость посмотреть на свою тень, знает, что фашисты действительно существуют, они действительно помещают невинных людей в концентрационные лагеря, расположенные в наших домах, и проливают кровь, пытаясь повесить колючую проволоку на наши окна с видом на море. Взяв на себя ответственность за появление этих образов в своих снах, мы почувствуем на себе ответственность за свою культуру. Мы не можем оставаться безучастными по отношению к бюрократам, чья безупречная политика приводит к резне невинных людей в Принс-Уильям-Саунд. Мы - система, мы - рыболовная снасть в безжизненном море.

Не распознав своих внутренних поработителей, мы будем ненавидеть внешних угнетателей, каких-то людей или какую-то систему, превращающих нас в жертву. Такое представление сохраняет расщепление; поскольку насильник и жертва зависят друг от друга, им необходимо совместное исцеление. Для такого расщепления характерным симптомом является мышление или-или. Это типичное патриархальное мышление, которое поддерживает разрушительное статус-кво. Оно позволяет людям мило улыбаться и говорить: «Я не понимаю, о чем это вы…», хотя перенесли необъяснимый с медицинской точки зрения сердечный приступ или же их кедры погибли после кислотного дождя. С разбитым сердцем или содрогаясь от ужаса, они улыбаются, не понимая того, что происходит.

Пройдитесь по любой улице. Посмотрите на лица в окошечке банка. Посмотрите в глаза, которые смотрят на вас в магазине, и везде увидите «Похороны мертвеца» Т.С. Элиота:

Только

Тень под этой красной скалой,

(Зайдем в тень под этой красной скалой),

И я покажу тебе нечто, совершенно отличное и

От тени твоей, скачущей вслед за тобой по утрам,

И от тени вечерней твоей, встающей навстречу тебе;

Я покажу тебе страх, обитающий в пригоршне пыли.

Бояться тени, скачущей позади нас в первой половине жизни, так же естественно, как бояться тени, поднимающейся вечером вам навстречу. Описанный Элиотом страх отличается всеобъемлющим чувством потери, присущим великому множеству людей на нашей пустынной земле XX века, потери столь глубокой, что исчезает последняя искорка жизни, оставляя пустую обитель. Патриархальность рассыпается в прах. Ценности, которые ранее считались само собой разумеющимися, становятся далеко не безусловными, если мы посмотрим на свою изнасилованную планету, находящуюся под воздействием и кислотных дождей, и радиоактивного загрязнения, и перенаселенности. Мы можем сделать выбор и продолжать угнетать своих внутренних жертв, при этом отрицая свой страх. Так поступают миллионы зависимых людей. Или же попытаемся соединиться с энергией души в собственной пригоршне пыли. Угнетаемые люди на земном шаре слышат голос своих внутренних жертв и борются за свободу так, как умеют.

Во время любой революции величайшая опасность заключается в том, что угнетенные становятся точными слепками со своих угнетателей.

Им недостает видения, что борьба за восстановление прежнего порядка ничего не меняет, ибо использует ту же тактику, те же ценности, то же психологическое воздействие. Первое, что приходит в голову, - подвести черту и сказать «хватит», «это не поможет». Мужчины и женщины, старательно работавшие над освобождением своей женственности из застенков внутренней фашистской тюрьмы, не рискнут остановиться на том, чего добились. Очень скоро они неожиданно для себя могут вновь войти г согласие с силой, заточившей их в так хорошо знакомую им тюремную камеру. Поскольку эти регрессивные комплексы сопротивляются устранению контроля, они становятся более тонкими, а потому - более опасными. Пока творческая маскулинность не защитит ценности, присущие женственности, надежда будет сменяться отчаянием.

Том был процветающим бизнесменом и в течение пяти лет проходил анализ. Он начинал отчаиваться в отношении возможности разрешить внутренний конфликт между своими ценностями и притягательной силой расширяющегося бизнеса и рынка ценных бумаг. Однажды ночью он был ошеломлен длинной серией снов, часть из которых приведена ниже:

Я путешествую по стране; возможно, это путешествие представляет для меня определенную ценность. Я далеко забрался и спускаюсь по горной гряде. Взглянув наверх, я увидел небольшой отряд викингов верхом на лошадях. Эти всадники, очевидно, намеревались меня остановить, чтобы воспрепятствовать достижению цели, указанной мне судьбой. У меня возникло ощущение, что будет схватка. Я спустился с горы вниз, на деревянный мост через устье бурной реки. Едва я тронулся с места, собираясь переправиться по мосту, мне пришлось вступить в борьбу с Иисусом, или Христом. Мы боролись, охватив друг друга руками, и в процессе борьбы я осознал, что имею огромный пенис. Он был один из самых больших в мире. Во время борьбы у меня возникла эрекция, которая стала заметна через одежду. На другом берегу реки на нас смотрели несколько викингов. В конце концов я нашел в себе силы побороть Христа и столкнул его с деревянного моста вниз, прямо в бурный поток.

Перейдя мост и достигнув другой стороны, я был встречен вспышкой света и появлением Бога. В атмосфере по-прежнему присутствовало ощущение сражения, и едва мы повернулись друг к другу лицом, чтобы начать борьбу, он просто взял мои руки стальной хваткой, глядя мне прямо в глаза. Я сразу понял, что это не тот путь, на котором я могу помериться с ним силой. Его власть была абсолютной. Поэтому не было никакой борьбы, и он позволил мне жить.

Затем я вижу, как на скотном дворе, в яслях на соломе, корова рожает теленка. Она чувствует сильную боль, так как рожать очень трудно. Маленький мальчик пытается мне помочь, потянув теленка за ногу. Из этого не выходит ничего хорошего. Я не могу точно сказать: то ли теленок все-таки родился, то ли роды все еще продолжаются.

Теперь корова превратилась в красивую чернокожую женщину, которая была беременна и только что родила. Я мог видеть, как на свет появлялся новорожденный. Это были изумительные роды, после которых женщина чувствовала сильную усталость и нескрываемое торжество.

Том находился под таким впечатлением от этого сна, что с трудом пересказал последнюю сцену. У него по щекам текли слезы. «Я мог видеть, как новорожденный появляется на свет, - говорил он. - Это были такие изумительные роды, такие впечатляющие, такие одухотворенные. Мне было необходимо прислушаться к своей душе. Трудно поверить, что это мой сон».

Архетип долгого и трудного странствия, составляющего для сновидца «определенную ценность», представляет собой реминисценцию мифов и сказок. Среди препятствий, повстречавшихся той ночью на пути Тома, были викинги - сильные древние воины, воплощающие в себе энергичную силу, сосредоточенную в крепком мужском теле, физиологический культ которых иногда вызывает у него значительный внутренний конфликт.

Это дикие люди, не потерявшие связь с природой, которые фактически на него не нападают. В действительности они констеллировали мост - переход с одной стороны на другую - через опасный стремительный поток.

Том не посещал церковь и поэтому связывал Христа с коллективными ценностями. Вызывает интерес, что он боролся с «Иисусом или Христом», как если бы его бессознательное отделяло исторического Иисуса (образ в значительной степени коллективный) от Христа, имеющего внутреннюю божественную сущность. Записывая сон, Том этого различия не видел, и потому в его представлении существовал коллективный бог, с которым он вступил в борьбу. В процессе этого действия он осознает наличие своего громадного фаллоса - огромной творческой и интуитивной энергии, которую вкладывает в попытку представить соотношение собственных ценностей с традиционной моралью, постоянно вызывающей у него раздражение и страх. Энергия викингов фактически может стать его лучшим другом, гораздо ближе, чем ему кажется, к энергии Христа, которую он выкидывает в поток с деревянного моста.

Затем он пересекает мост: это ключевой момент и в сновидениях, и в жизни. Обладая выдержкой и мужеством, необходимыми для достижения противоположной стороны, он переходит мост, при этом его встречает «вспышка света» и к нему поворачивается Бог, чтобы вступить в поединок. Этот «гром среди ясного неба» никогда не прекращается. Такова наша встреча с Самостью. Сновидец обладал достаточной мудростью, позволяющей понять, что он должен подчиниться превосходящей его силе. «Меня могли уничтожить, - сказал Том, - мне было необходимо слушать». А то, что он должен был слушать, оказалось в конце его сновидения с характерными обертонами притчи о Рождестве.

Изначальный акцент, сделанный на маскулинной энергии, переносится па энергию женственности. Сновидец оказывается на скотном дворе, наблюдая за родовыми муками коровы, которая пытается произвести па свет теленка. Собственная молодая маскулинность сновидца пытается ему помочь. Не исключено, что новорожденный теленок уже мертв. Это мог быть образ новой жизни, прекратившейся прежде, чем она успела зародиться; можно предположить, что вся энергия сосредоточена в теленке, которому предопределено рождение. Пять лет напряженной аналитической работы привели к почти моментальному сдвигу от инстинктивной энергии к духовной: корова превращается в родившую красивую чернокожую женщину.

Энергию невозможно уничтожить. Ее можно подавить, но позже она вернется либо как разрушающая сила, либо преобразуется в творческую энергию. Энергия Христа, которую столкнули в бурный поток, начинает борьбу за свое возрождение. Эта творческая энергия, которую ранее символизировали викинги или громадный фаллос, теперь прокладывает себе путь через энергию Черной Мадонны, нашедшую свое воплощение в новорожденном.

Проснувшись, Том оказался так взбудоражен, что не был полностью уверен, действительно ли он держал в руках ребенка. Он не был уверен, был ли тот мальчиком или девочкой, и дело было не в этом. Он лишь знал, что ему обязательно нужно добиться согласия с самим собой, обрести новый интерес, чтобы подпитывать новую жизнь. Следуя принятому решению, сейчас он занимается тем, что старается лучше узнать животных и удовлетворяет свой интерес к священным ритуалам коренных жителей Америки.

Сновидения можно интерпретировать совершенно по-разному. Важно переживать сущности образов так, чтобы для эго открывались новые возможности. Черная Мадонна периодически повторяется в сновидениях наших современников, и ее присутствие говорит о возможности появления осознанной женственности, до сих пор неведомой нам. Ее появление предвосхищает новое понимание существующего в материи света, света в природе, света в нашем собственном теле. А что символизирует ее младенец, большинство из нас могут себе представить. Наши сны стремятся вести нас через образы, которые мы постичь не в состоянии. Они заставляют нас переправляться по мосту через ущелье, преодолевать отвесные пропасти, лишая нас привычного мира.

С изменением сознания появляются новые образы. Мятежные подростки, которые в наших сновидениях вышли из тюремного заключения, были вытеснены за рамки общества, так и не согласившись встать на колени перед коррумпированной тиранией. Они, как и дикари, обитающие в джунглях, отказались втиснуть себя в жесткое, убивающее жизнь статус-кво. Хотя мятежники и дикари не являются женихами подрастающих невест, они все равно оказываются служащими. Они по-прежнему не теряют контакта со своей инстинктивной энергией, придающей им мужество для борьбы с общественными оковами, которые увечат их воображение. Потеряв связь с живущими в наших снах мятежниками и дикарями, мы потеряем себя, ибо старые формы уже умерли. Нам следует научиться доведению, которое сродни поведению прыгунов в высоту. На Олимпийских играх прыгуны в высоту стоят, концентрируясь до тех пор, пока не увидят себя перелетающими через планку на ранее недосягаемой для них высоте. Сумев представить такой прыжок, они достигают того, что "ело из плоти следует за тонким телом (тонкое тело - в первом приближении воображаемое тело. - В.М.). Но если же прыгун не сможет сконцентрироваться, чтобы представить себе совершенный прыжок, он заранее, еще перед разбегом, знает, что не прыгнет. Когда у нас не хватает воображения, мы получаем травму и не способны сделать ни шага вперед, ни шага назад. Мы ощущаем свой ужас - немой, как камень.

Или же, чтобы почувствовать камень, мы можем сильно испугаться. тогда мы ощутим спазмы в спине, почечную недостаточность, сердце-тление или сердечные боли. Мы можем увидеть себя во сне взрослыми, кувыркающимися в детской коляске, сложенными вдвое, головой вниз, с опущенными к земле глазами, втиснутыми в крошечный автомобильчик, ощущая тяжелую тупую боль, проходящую через плечи. Мы можем проснуться в потоке слез, увидев во сне свою дочь мертвой или умирающей, и, в воображении держа на руках ее маленькое тельце, понимаем, что не сможем без нее жить.

Это образы души. Они сообщают нам то, что невозможно выразить словами, а именно: где мы находимся. Если мы видим себя твердыми, как камень, втиснутыми в детскую игрушечную машину, и при этом груз ответственности размалывает нашу спину или склоняет голову до земли, мы не имеем права себя пожалеть. Мы не впадаем в причитания: «Бедный я». А если наш внутренний ребенок лежит мертвый, на следующий день мы не можем встать и продолжать жить, как ни в чем не бывало. На это следует обращать внимание.

Прорывы происходят - если они происходят вообще - после попадания в состояние тупика. Это касается и нашего личного внутреннего странствия, и наших отношений с другими людьми. Более того, - и в этом заключается божественное провидение в развитии человеческой судьбы или же, пользуясь удобной метафорой совершившего полный оборот колеса, тупик - это констеллированная Самость. Когда мы оказываемся в таком состоянии, где нас трясет с головы до пят, возможно, мы получаем свидетельство о присутствии у нас внутри живого Бога.

В тупике мы сталкиваемся с Самостью. В нашем абсолютном бессилии и перед лицом полной невозможности бог и богиня воспринимаются нами как застывшие божества, в которых сосредоточен парализующий ужас. Мы видим застывших богов, которым больше не можем поклоняться. Эти застывшие образы оттаивают под нашими слезами, и окаменевшие боги возвращаются к жизни, поселившись в нашем теле. Они питаются кровью наших страданий. До тех пор, пока мы будем оставаться в западне старых мертвых богов, нас будут бросать. Мы становимся даже сверхпокинутыми: «Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?»

Если в таком полном мраке мы можем отдать свою кровь камню, слезы - своей скорби, голос - своей ярости, истину - своему обману, тогда «тьма станет светом, а покой - танцем». Отвернувшись от старых мертвых богов, мы теряем все и вместе с тем все обретаем, ибо в момент признания поражения появляются живые бог и богиня. Мы уходим оттуда, ощущая себя совершенно покинутыми, туда, где никогда покинуты не будем. В момент постижения душа и Самость - суть одно. Больше нет зависимости, нет страха или нужды, мы получили дар любви. С открытым сердцем мы раскрываем душу Возлюбленному.

Юнг называл этот путь индивидуацией. При движении по нему сметаются прочь все фасады, ложные ожидания, мертвые боги. В конечном счете, он ведет в ядро тупика, где живет истинная любовь. Если мы вообще когда-нибудь освободимся от цепей патриархальности, от сковывающего нас стремления к власти, от своего страха оказаться покинутыми, от своей ярости, от своих страстей и пристрастий, от своей зависимости от «подающей руки», которую другие предпочитают лизать, скрывая это, нам следует донага раздеться, чтобы окончательно очиститься от этих мертвых богов. Тогда к нам придет любовь. Появятся живые бог и богиня. Тогда мы почувствуем свою силу.

Когда я переписывала эту лекцию, танки давили студентов на площади Тяньаньмынь в Бейджинге. Изумленные, рыдающие люди, которым удалось выжить, по-прежнему взывают к свободе. В госпиталях солдаты стреляют в переливающих кровь врачей и в пациентов и сжигают свою технику. Варварство не знает границ. Студенты всего мира выражают свой протест. Том Брокау по NBC говорит, что, начиная с этого времени, мир уже не тот, что был вчера. А сейчас он объявляет о том, что умер Рухолла Хомейни, религиозный тиран, правитель, признававший свою собственную ненависть и мстительность. Скорбящая толпа оплакивает его смерть, пока он лежит на возвышении в стеклянном гробу в центре Тегерана. Даже теперь мятежная часть населения готова совершить переворот. Мы слышим, что впервые за сорок пять лет выборы в Польше привели к небывалому усилению Солидарности в польском правительстве. А сейчас самая страшная железнодорожная катастрофа в истории России, которая унесла восемьсот человеческих жизней, и Михаил Горбачев, который внешне так не похож на предшествовавших ему диктаторов, приносит свои соболезнования.

Существующий мир разрушается. В своих уютных гнездышках мы слишком часто остаемся глухими к собственной душе, не осознавая, что внешние диктаторы отражаются в образах диктаторов наших сновидений. А потому мы пребываем в спячке. Мы имеем свободу, чтобы быть свободными, но, будучи трусами, боимся взлететь. Вместо того, чтобы вырваться из своих тюрем, мы глушим алкоголь или употребляем наркотики, отравляем себя еще какой-нибудь дрянью, лучше всего подходящей нам лично для достижения полного паралича. Мы совершаем насилие над душой. Мы убиваем свое воображение. Затем жалуемся: «Я ничего не могу с собой поделать». Но доверив своей хрупкой мятежной маскулинной энергии защиту своих душевных ценностей, мы будем в состоянии что-то сделать. Мы войдем в контакт с внутренними образами, которые покажут нам, что делать и куда идти.

Патриархальность саморазрушительна. События последних нескольких дней ясно показали, что люди видят, что в действительности представляют собой старые диктаторы. Поскольку мы живем в «свободной» стране, наша ответственность, конечно же, заключается в том, чтобы сконцентрировать свое внимание на зарождающейся новой жизни. НОВАЯ ЖИЗНЬ - не старая жизнь жертв, превратившихся в насильников, угнетенных, ставших угнетателями. Если сила меняет силу, у нашей планеты нет шансов на выживание.

Что же будет представлять собой наше мировое общежитие? Каждый из нас воспринимает новые образы, родившиеся в нашем сознании, образы, придающие нам мужества сделать шаг в темноту неизвестности. Чтобы рискнуть и этот шаг совершить, мы должны ощущать в себе энергию любви, а не следовать стремлению к власти.

Теперь я знаю, о чем написана эта глава, «Любезный, позолотишь ручку?» Хватит золотить ручку! Хватит рыданий по старому Михаилу или страданий по юному Люку. Люк - сын, нарушивший договор, который он когда-то заключил с отцом у межевого камня овечьего загона. Я, дочь своего отца, нарушила договор, который бессознательно заключила с ним у кафедры (несмотря на то, что до сих пор признательна ему за все, что он мне дал в жизни). Каждый из нас имеет отца и мать, часто преклонного возраста. Каждый из нас, сознательно или бессознательно, заключил с ними свой собственный договор у межевого камня. Наша задача заключается в освобождении новой духовности из-под старого камня, как бы болезненно ни проходило это освобождение. Тогда и только тогда мы можем сказать: «Я живу. Я буду свободным».