Неосознающее сознание становится жгучим пламенем.

Мария-Луиза фон Франц. «Зло и тень в психологии сказки»

Познание должно разбить паттерны окаменелой повторяемости. Этот паттерн может быть разрушен, только если он родился в результате комплементарного закона выбора. Наши мозги разделены на взаимно дополняющие емкости, так что эволюция имеет шанс добиться успеха в реализации своего плана сделать материю сознательной.

Фред Алан Вольф. «Звездная волна»

Как женщине заново открыть свою Женственность? Как мужчине осознать присущие сердцу ценности, не потеряв при этом сверкающий меч своего духа? Принести трансформацию могут только образы, с которыми мы живем. Будущее обоих полов зависает на этом поиске сердцевины любви.

Элен Люк

И для групп, и для отдельных людей сама по себе жизнь означает разделение и соединение, изменение формы и условий, смерть и возрождение. Иными словами, действовать и останавливаться, ждать и отдыхать, а затем снова начинать действовать, но уже по-иному. При этом всегда существуют новые пороги, которые необходимо преодолеть: пороги лета и зимы, сезона или года, месяца или ночи; пороги рождения и взросления, зрелости и старости; пороги смерти и того, что происходит после нее для тех, кто в это верит. Таким образом, пересечь порог - значит соединить свое «я» с новым миром.

Арнольд Ван Генпеп. «Ритуалы перехода»

Мало кто из нас мог видеть настоящего андрогина, и очень немногие хотели бы стать андрогинами. Подобно многим значимым словам, слово андрогинностъ потеряло свой истинный смысл. В наше время оно означает один неопределенный пол, смешивающий в себе мужскую и женскую энергии, которые сами по себе столь слабы, что ради своего выживания цепляются друг за друга.

С психологической точки зрения истинная андрогинность - это архетипический образ, в котором существует осознанное различие между энергией маскулинности и энергией женственности, причем это различие доступно тонкой настройке. Оно подобно скрипке или виолончели Страдивари, которая может исключительно точно воспроизводить на нужном уровне обе энергии, полностью уравновешивающие друг друга.

Моя пациентка Энн окончила консерваторию по курсу виолончели. Однажды она пришла изможденная и в полном замешательстве.

«Слишком много духовности», - сказала она с ухмылкой.

Я не совсем поняла, что имелось в виду. Обеспокоенная моим задумчивым молчанием, она внезапно подалась вперед на своем стуле, расставила ноги и стала играть на воображаемой виолончели. Ее длинные сильные пальцы перебирали воображаемые струны, а прекрасные кисти руки совершали порывистый танец с воображаемым смычком. Играя, она смотрела на меня; ее глаза пылали.

«Можете себе представить, - спросила она, - что происходит, когда Вагнер вторгается в ваше влагалище, проходит через все тело, входит в ваше сердце, вашу голову, во всю вашу душу, и все это происходит каждую ночь?»

Разумеется, я никогда не думала о Вагнере в таком контексте. К тому же я не видела, как играет Энн. Но при взгляде на ее преобразившийся инструмент - на тело и виолончель, слитые в единое целое восторженной утонченности и силы, прямо здесь, напротив меня, - у меня возникла одна идея.

«Можете себе представить, - снова спросила она, - насколько сильным должно быть ваше тело, чтобы воспринимать воздействующую на вас архетипическую энергию, независимо оттого, готовы вы к этому или нет, когда на вас накатывает одна энергетическая волна за другой?»

Это я могла себе представить! Я могла представить и то, почему ее сны говорят ей, чтобы она открыла в своем доме новые комнаты, причем комнаты с большими окнами, позволяющими впускать в помещение свет. Чтобы этого достичь, она стала больше работать с телом. Присущее артисту чувство меры, которое она с детских лет с успехом использовала в игре на виолончели, сейчас стало влиять на ее жизнь совершенно по-иному. Энн поняла, что перед наступлением этого нового равновесия ей следует найти контакт с подавленной энергией маскулинности, которая появляется у нее в сновидениях.

В этой главе мы сделаем акцент па некоторых образах опустошенной маскулинности, которые появляются в сновидениях женщин; эта маскулинность настолько оглушена патриархальностью, что мы можем представить творческую маскулинность лишь в своем воображении. Мы спотыкались на нескольких ролевых моделях. Мы имели дело с заезженными старыми вопросами и старыми ответами. Подобно Парсифалю, самому наивному рыцарю Круглого Стола, связанному материнскими узами, мы не знали правильного вопроса, который следует задать. Точно так же, как Парсифаль, нам следовало вернуться к осознанию собственных страданий. Заглушить боль - значит заглушить душу. Только сознательно сформулировав вопрос, который постоянно задает бессознательное, мы получим ответ. Ответ заключается в постановке вопроса. В последних трех главах этой книги появлялись новые вопросы, а вместе с ними - мерцание новых отношений во внутреннем бракосочетании между маскулинностью и женственностью, а следовательно, и во внешних отношениях.

В нашем ориентированном на власть обществе многие женщины жалуются, что не удается найти достаточно сильного мужчину, который был бы в состоянии оказать поддержку и укрепить их женственность. Мужская романтическая любовь колеблется между преклонением и яростью, причем оба этих явления архетипичны, при полном отсутствии личного отношения. Он превращается в гомосексуалиста, бисексуала, алкоголика, женоненавистника или в полного младенца, не прекращающего искать материнскую грудь.

В кого бы он ни превратился, нам следует быть уверенными в одном: женщина сталкивается со своей истощенной маскулинностью, которая находит воплощение в образе ее партнера. Когда она покидает партнера, как многие женщины и поступают, ее травмированная маскулинность вновь займется поисками и в конце концов найдет своего двойника. Бессознательное женщины будет снова и снова повторять этот паттерн. Истощенная маскулинность имеет отношение не только к мужчине, но и к женщине, которая ищет в нем своего необходимого и неизбежного партнера.

Точно так же травмированная женственность мужчины найдет, если позволит судьба, кастрирующую женщину, которой была его мать. Решив уйти от своей жены-ведьмы, как и поступают многие мужчины, он снова займется ее поисками, ибо, не совершив надлежащей работы над своей внутренней женственностью, несмотря на сильный внутренний протест, он останется мальчиком, связанным, а возможно, и одержимым, негативным материнским анимусом.

Ужас всей правды заключается в том, что связь между полами определяет не столько биология, сколько невроз. Как аукнется, так и откликнется. Опустошенный жених присутствует и в мужчине, и в женщине. Мужчины в той же степени, как и женщины, были жертвами патриархальности, которая преувеличивала различие между полами до степени, когда их можно было противопоставить друг другу или сделать один из них выше или ниже другого. Результатом стала общая трагедия, в которой тщетно заниматься поисками решения, какой пол больше пострадал.

Исключительно важно для этого обсуждения прояснить смысл слова власть. Не вступив в контакт со своими потенциальными возможностями, мы подвержены управлению со стороны других. Не зная себя, мы не сможем отстаивать свою истину, а потому будем постоянно подвержены навязыванию чужого мнения: и мужчинами, и женщинами. Те, кто вырос в семье, где единственным источником убеждения детей была власть, будет применять такую же власть к собственным детям. В страхе, что могут подумать соседи, в страхе от недостатка общепринятых норм, в страхе от всего нового. Родители приходят в ужас даже от проявления детского творчества. Они не могут любить ребенка таким, какой он есть. Они не могут выступать в качестве зеркала, в котором ребенок себя видит. Их задача - грубо или вежливо заставить ребенка выполнить их волю. В результате детская женственность теряет веру. При отсутствии такой веры нарушается мужское стремление к тому, чтобы войти в жизнь, оказаться в потоке новых возможностей, идти по жизни с любовью, развивая новые отношения. Ребенок превращается в узника тоски и страха, сознательно и бессознательно ненавидя власть, отнявшую у него его возможности, и вместе с тем, подобно калеке, оставаясь зависимым от этой силы. Для Юнга власть была противоположностью любви. «Где правит любовь, - писал он, - нет стремления к власти, а где преобладает стремление к власти, там нет любви».

Как же фаллическое проникновение находит свое отражение в женских снах? По мере того, как молодая женщина в процессе индивидуации достигает определенной зрелости, она входит в контакт со своей сексуальной тенью и содержанием души. Она постепенно движется к осознанию, доверяя своей физиологии и своим духовным ценностям. Естественно, она ищет себе партнера-мужчину. Ее сны внезапно могут стать непоправимыми. «Я стараюсь изо всех сил, - говорит женщина, - но так крепко сплю, что не могу запомнить сны, когда просыпаюсь». Это может случиться, когда бессознательное внедряет новые образы, которые оказываются столь странными, что не могут удержаться в сознании. Каждую ночь оно может захватывать лишь несколько отрывков, пока полностью не восстановится последовательность сновидений. Новая последовательность снов позволит выяснить, что в бессознательном девушку грубо изнасиловали, что по отношению к ней не проявляли никакой заботы, что целое государство во главе с больным царем превратилось в пустыню или что любимого мужчину убил дьявол.

В реальной жизни цветущая женственность не была защищена любящей маскулинностью. Всегда брало верх постоянное давление, вызванное работой, страхом отсутствия чувства меры, ужасом, наступающим при необходимости сделать шаг в неизвестное. Меч благоразумия, который в любви ежедневно сохраняет время и энергию для внутреннего роста, в данном случае просто отсутствует. Тогда отсутствует и способность войти в мир, усиленная энергией внутреннего мира. В таком случае естественный толчок фаллосу придадут постоянно возникающий страх жить, ужас при выходе за границы протоптанного родителями пути, вина и ярость кастрации.

В сновидениях начинают появляться неизвестные мужские образы. Это маскулинные энергии - забытые беженцы, так израненные и подавленные, что их перестает узнавать сознание сновидицы. Здесь звероподобный человек-обезьяна, убийца-отшельник или же любезный мафиоз ный крестный дедушка. Здесь же может быть хилый беспомощный юноша. Или же свирепый дикарь. Мужчине может присниться, как его отец убил младенца; так он распознает свою маскулинность, покончив с зависимостью от отцовской модели. Женщине может присниться, что ее бабушка убила брата-близнеца ее матери. В действительности у матери не было никакого брата-близнеца. В таком случае в содержании сновидения символически указывается на то, что бабушка губит творческую маскулинность своей дочери, лишая внучку любой модели проявления в женшине маскулинности. Сын-подросток сновидицы может предстать в образе грабителя, приставившего заложнику к виску дуло пистолета, или же в образе рок-звезды в черной кожаной куртке, развлекающейся, бросая ножи в темноту. «Дитя света», неспособное признать свою мать, может появиться в мерзком, непристойном виде или оказаться в приюте для малолетних преступников.

Среди многочисленных образов особым разнообразием выделяется образ мятежника. Например, мужчине снится приятный белокурый юноша, который смотрит на него сверху вниз безжалостным холодным взглядом. Женщине снится уличный мальчишка с ножом в руках, убивающий без всякого смысла. Другой женщине снится, как она стоит в воротах высоченной тюрьмы. Подросток, одетый в рабочий комбинезон, с сигаретой в зубах, проходя мимо, высокомерно передергивает плечами. Его только что выпустили из главных ворот тюрьмы. Свирепый, непримиримый, высокомерный, каким только может быть человек, находящийся вне закона, - именно такая энергия не дает склонить голову перед обветшалыми законами и устаревшими правилами. Становясь свободным и покинув цивилизацию, полностью выйдя за рамки общественной жизни или оказываясь на самой ее грани, этот образ может находить свое выражение в жизни сновидца в виде неприличных манер, жесткой непримиримости и неуправляемой энергии. Однако его энергию нельзя назвать зрелой. Одна сновидица, как бы между прочим, бросила фразу паре панков-рокеров: «Угодники-приспособленцы и мятежники это одно и то же. И те и другие зависимы друг от друга. Вам всегда кто-то нужен, чтобы на вас реагировать, иначе вы просто перестанете существовать».

Этот юный бунтарь присутствует не только в сновидениях. Прогуляйтесь как-нибудь вечером по любой улице любого города, и вы увидите бритоголовых, металлистов, панков; их шевелюры торчат в разные стороны, напоминая боевую раскраску индейцев. Они олицетворяют все, что угодно, за исключением того, что хотели бы от них родители. Подумайте о мужчине, которого вы знаете, чья теневая часть получает наслаждение в борьбе с бюрократией или с собственной женой; может быть, вам вспомнятся истории о таких людях. Подумайте об известной вам женщине, которая влюбилась в преступника или в какго-нибудь маргинала. До тех пор, пока мятежник остается за рамками сознания, он является естественным партнером теневой женственности. Если женщина в детстве приспосабливается, чтобы не волновать родителей, ее мятежник может принять женский облик. В реальной жизни ее ложное эго лезет из кожи вон, чтобы добиться высокого общественного положения. Внезапно ее теневая мятежница может сделать нечто неподобающее, сведя на нет все шансы достижения того, что, согласно ее убеждениям, было ее заветной целью. Результат подобной поляризации мы видим, когда смотрим по телевизору на проповеди евангелистов, подрывающих собственный авторитет, или же в драматическом отречении Гэрри Харта.

Лиза, чей сон приведен ниже, жила весьма насыщенной жизнью. Тем не менее ее прекрасное воспитание не должно было ей позволять говорить и отреагировать вовне ее природную энергию.

Я сижу рядом с кабиной водителя в битком набитом автобусе на правом откидном сиденье. Около меня в проходе стоит грубоватая девочка-подросток, панк. Она спрашивает меня о бриллиантовом кольце, которое я ношу на мизинце левой руки. Я подозреваю, что у нее на уме. Выходя из автобуса, она что-то кричит насчет кольца. Я смотрю на руку и вижу, что на ней нет кольца. Я вскакиваю, чтобы выскочить из автобуса и отнять у нее кольцо, но вдруг вижу, что кольцо снова у меня на пальце. Выглядываю из окна, и наши взгляды встречаются - она смотрит на меня так прямо, честно и откровенно!

Приняв автобус в качестве символа общества, в котором Лиза пытается получить удовольствие от жизни, мы поймем причину внезапного появления девушки-панка. Она «прямая, честная и откровенная», она - сама истина, к которой следует повернуться Лизе. Даже попытка эго сна выскочить из автобуса возвращает ее кольцо на место. Работа с активным воображением Лизы проясняет эту динамику. Здесь я привожу ее так, как записала Лиза:

Лиза: Кольцо, я очень тебя ценю и не хочу тебя потерять, ты представляешь для меня огромную важность.

Кольцо: Ты не можешь меня потерять, так как я принадлежу тебе. Я представляю твою внутреннюю ценность и внутреннее богатство. Я - твоя сокровенная собственность.

Затем Лиза разговаривает с девушкой-панком:

Лиза: Я тебе не доверяю. Я представляю себе твои намерения в отношении моего кольца.

Панк: Знаю. Я обожаю твое кольцо. Меня так к нему тянет, и я, конечно, его хочу, но не могу же я снять его с твоей руки. Лиза: Я как-то не могу ощутить тебя в целом. Ты не такая, какая на самом деле.

Панк: Я тоже это понимаю. Моя внешность может быть обманчивой и заставить человека думать обо мне что угодно. Я тебя проверяю, заставляя посмотреть глубже и увидеть мою истинную сущность. Лиза: Как только я обнаружила кольцо у себя на пальце, твой взгляд стал таким прямым и откровенным. Панк: Это еще один вызов тебе!

Многие из нас, подобно Лизе, открывают в анализе, что их подлинное эго в очень раннем возрасте было захвачено тенью. Их истинная энергия, творчество и наслаждение похоронены в бессознательном.

Образ мужчины-мятежника встречается настолько часто, настолько энергетически заряжен и настолько сильно подавлен, что нам следует прекратить нестись, закусив удила, и обернуться, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Работая много лет с подростками, я очень хорошо запомнила одного блестящего юношу, сына блестящих родителей, который вызывающе сидел на экзамене, отказываясь его сдавать, не желая тем самым доставить своему старику удовольствие. Более того, он совершенно не уважал своих одноклассников, называя их лжецами, которые давно продались ради того, чтобы угождать своим родителям и учителям, лжецов, читающих Сэллинджера «Над пропастью во ржи», как читают Библию, обожающих Холдена Колфилда и одновременно боящихся прямо сказать: «Свали (Fuck off)».

Когда этот образ стал появляться в тех сновидениях, которые приносили в мой кабинет, я себя спросила: «Кто посадил его в тюрьму? Почему? Когда?» Тогда произошло несколько случаев. Молодая женщина, которая всегда охотно со мной сотрудничала, принесла картинку с нарисованным на пей ребенком. Она вела себя выжидательно, настороженно, с опаской глядя на меня. Когда она, наконец, подвинула мне рисунок, я изумилась тому, как явно на листе проступала энергия шестилетнего ребенка. Я несколько минут смотрела на рисунок.

Женщина пробормотала: «У нее голубые волосы».

«Да, - ответила я, - лохматые голубые волосы».

Она взглянула на меня, затем сказала детским голосом: «Мой учитель мне говорил, что у детей не бывает голубых волос. С тех пор я перестала рисовать. Теперь я решила, что буду рисовать все, что хочу».

У нее произошло воссоединение с энергией бунтаря, привнесенной в ее бессознательное учителем. Его, очевидно, нельзя было назвать поклонником Матисса. Помолчав, она твердо произнесла: «Меня не волнует, нравится вам мой рисунок или нет. Я рисую то, что нравится мне».

Это настолько резко отозвалось в моем восприятии, что я внезапно поняла, когда попал в тюрьму мой собственный маленький мальчик. Первоклассник, если быть совсем точной. Он едва мог дождаться, когда пойдет в школу, чтобы играть с другими детьми и читать интересные книги. Он любил рисовать на газете, поскольку альбом для рисования был слишком мал. Его яркие синие, красные и желтые цвета сразу поблекли, едва я пошла в школу, ибо учительнице не нравились мои чудные цветные каракули, и она оставляла меня после четырех, «чтобы я рисовала правильно». Когда я спросила, какой цвет больше всего нравится ей, она ответила: «Зеленый». Я старательно провела контуры и лично для нес тщательнейшим образом нарисовала зеленый пейзаж: две зеленые горы, зеленое небо и зеленую яхту, плывущую по зеленому морю. В 5:30, совершенно обессиленная, я гордо предъявила ей картину, которая, по-моему, обязательно должна была ей понравиться. Она закричала, что небо не бывает зеленым, что я непослушная упрямая девочка, затем разорвала мой рисунок на клочки.

Это был один эпизод в цепи многих, которые к концу шестого года обучения привели меня к убеждению в том, что эта школа не для меня. Поскольку я должна была из нее уйти, то решила там высыпаться, чтобы прийти домой отдохнувшей для чтения. Сидя за партой, я научилась так прятать под головой руки, что учительница не могла дотянуться до них своей указкой. Энергия торжественного ожидания, с которой я пришла в JTOT мир, через месяц попала в тюрьму. Кастрированная маскулинность моей учительницы испугалась моего творческого пламени, возненавидела его и решила его погубить.

Элайс Миллеру, автору книги «Ради себя самой», есть много что сказать о немецких детях, выросших в семье под влиянием стремящихся к власти, психопатичных взрослых, верящих в педагогику, воспитывающую железную волю. Я полагаю, что те молодые мужчины, которых многие из пас ищут в своих снах, были заключены в психическую тюрьму в результате более изощренных, но ничуть не менее разрушительных психологических страданий. До тех пор, пока родители и учителя будут стараться отреагировать свое стремление к власти, сознательно или бессознательно - что еще более печально, - творческая маскулинность ребенка представляет собой не оплодотворенную на ложе любовь, где она могла бы стать зрелой, не испытывая страха.

В приведенном ниже сне показана красота и твердость покинутой маскулинности.

Неизвестный мужчина говорит, чтобы я пошла в дровяной сарай нашего дома и принесла черный ящик. Я его нахожу. На одном его конце отверстие! Я спокойно сую в него руку и чувствую трепещущее теплое тельце своей любимой птички. У меня начинаются рыдания, поскольку я про нее забыла, оставив умирать в одиночестве. Я боюсь того, что могу увидеть, взяв ее из ящика, но все же беру ее в руку и вытаскиваю наружу. Едва мои слезы попадают на это маленькое совершенно истощенное тельце, птичка превращается в крошечного малыша. «Я только хотел спеть свою песенку, - говорит он, - это был перевод всех мелодий, которые я знал».

Я проснулась в рыданиях. «Только бы он не умер. Милостивый Боже, не дай ему умереть».

Без любви страх перед жизнью дерет нам горло. Мы не можем спеть собственную песню. Некоторые из нас не могут даже вспомнить, что у пас когда-то были песни, которые мы пели. Без любви к самим себе и друг к другу, к таким, какие мы есть, мы останемся брошенными, чтобы умирать в одиночестве.

Эрос - это мужской бог, в котором сосредоточена восприимчивая любовь истинной женственности. Любовь, исходящая от Самости, из внутреннего Христа или Будды, подобно любви, исходящей от матери Терезы, имеет возможность проникать в жизнь, которая стремится быть прожитой, превращая зло в красоту, болезнь в здоровье, отчаяние в надежду.

Уникальность Матери Терезы зиждется на внутреннем образе восприимчивой души и проникающего духа. Каждый, кто воочию наблюдал, что она делает, никогда не забудет беспомощные скрученные руки, ноги и голову больного ребенка, который, страдая, корчится на постели. Когда одна из ее сестер берет его к себе па руки и крепко прижимает к груди, не отводя от него взгляда, тогда бьющееся в судорогах тело успокаивается. Подобно золотому свету, который пробивается через облако, его тоскливое личико преображается от лучезарной улыбки. Он смотрит ей в глаза. Он Дома.

Но в предыдущем сне маленький мальчик не Дома, и без него сновидица ощущает себя несчастной. Довольно часто душа или дух принимают метафорический образ птицы, особенно любимой птички, которую сновидица баюкала, как ребенка. Иногда птица может быть на чердаке, иногда, как в этом сне, в сарае. Переполненная виной и скорбью, сновидица горько рыдает. Попав на крошечный, живой скелет, ее слезы превращают его в маленького мальчика, пропавшего много лет назад. Слезы от избытка чувств не завершают эту трансформацию. Это слезы любви, стремящейся сделать все, чтобы в похороненный дух вдохнуть жизнь.

Творческое, жаждущее петь мужское начало - часто повторяющийся мотив в снах наших современников. Повторяется и причина его молчания. Здесь ключевым образом является черный ящик - образ женственности - темная гробница, в которой скрыта связанная с матерью маскулинность. Темная утроба может к тому же породить торжествующую юную маскулинность, песня которой символизирует превращение преходящего в вечное, а вечного - в преходящее.

Образ черного ящика похож на образ, использованный Уильямом Блейком в стихотворении «Брак Небес и Ада». Он оплакивает потерю силы видения в произведении Сведенборга, видение которого погибло вследствие подчинения холодной рассудочной логике. Блейк сравнивает эти произведения с холщовой плащаницей Христа, тщательно свернутой в пустой могиле. Затем он продолжает, считая свои строки воскресшим телом Христа. Он не видит пользы в этих отслуживших свое одеждах, представляющих собой мертвую букву закона в противовес живому духу. Уильям Блейк - великий мастер превращения преходящего в вечное, и вечного в преходящее.

Малиновка в клетке

Приводит все Небо в ярость.

Жаворонок, раненный в крыло,

Херувим, не перестающий петь.

Этому искалеченному внутреннему мальчику так же трудно появиться з жизни многих людей, которые пытаются с ним подружиться. Как правило, люди с незрелой маскулинностью попадают под гнет человека, имеющего над ними власть. Они всегда настороже, подозревая окружающих в желании отреагировать па них свое стремление к власти, и фактически видят эту власть там, где ее нет. Независимо от своих ощущений проявления реальной или спроецированной власти, они либо будут избегать ее, либо с ней бороться, либо впадать в бессознательное, прибегая к алкоголю, лекарствам или каким-то иным наркотическим средствам. Любовь может сломать этот панцирь, обнажив уязвимую незрелую маскулинность. Любовь дает человеку возможность войти в контакт со своим теплом, которое либо переполняет его страхом, что он ослабнет, либо подтолкнет к трансформации. Джимми Бойли, получивший известность первого преступного авторитета Шотландии, на протяжении многих лет заключения в одиночной камере боролся за власть, как дикарь. Когда пришла его мать вместе с его детьми, «я открыл такие части самого себя, которые пытался убить, - писал он, - те любимые мной части, которые заставляли чувствовать себя человеком в нечеловеческой обстановке».

Мужчина с искалеченной маскулинностью остается привязанным к матери. Он может жить своей жизнью, стремясь ублажить близкую ему женщину, но цена этому - уничтожение собственных чувств и в конечном счете - своей жизни. Если же он будет реагировать естественно и возьмет на себя риск поступать, исходя из своих реакций, в отношениях с женщиной начнет прорываться насилие. Точно так же искалеченная маскулинность женщины может привязать ее к мужу-отцу. Такая женщина готова внезапно взорваться ненавистью, осознав, что ее личная жизнь была тюрьмой, ключи от которой (по се представлениям) находятся у партнера. Мужчина может оказаться хорошим «крючком» для ее проекции, однако ей следует найти своего внутреннего инфантильного деспота.

Инфантильная маскулинность в мужчине может прорваться, если близкая женщина говорит ему откровенно то, что думает. У него возникает ощущение, что на него напали. Он настолько взбудоражен, что не слышит ее. Ему кажется, что он живет с человеком, которого до этого никогда не знал. Конечно, остается надежда, что она снова останется самой собой и перестанет вносить напряженность в их отношения. Он может обвинить ее в двоедушии или в претенциозности. И оказывается прав, если и он, и она никогда не пытались интегрировать свою тень. Если же он по-прежнему проецирует на нее свою идеализированную аниму, то просто не поверит своим ушам. Его женщина так не говорит. И он ведет себя так не из упрямства; он воистину бессознателен; его внутренний мальчик теряет маму.

Пытаясь удержаться за то, что им воспринимается как основа бытия, он все больше и больше будет идентифицироваться с исчезающей матерью с возрастанием осознания жены. Он может начать исполнять в доме ее обязанности, постоянно глотая обиду, которая проявляется в его бессилии или ярости, а также в его своенравии и упрямстве, которые должны заставить жену почувствовать себя виноватой за то, что бросила его и детей.

Точно так же, если у женщины нет сильного Гадеса, способного опустошить ее внутреннюю девушку Кору от матери Деметры, ее маскулинность сохранит связь с матерью. Во время своего бессознательного мятежа она будет бояться собственной агрессии, а потому - и агрессии окружающих. Ее творческая маскулинность недостаточно сильна, чтобы защитить ее юную женственность, и она снова откажется защищать свою истину. Она скрывает силу, которой обладает, чтобы заставить своего напуганного партнера чувствовать себя сильнее. Она лжет самой себе и проецирует слабость на своего мужчину, стараясь «сгладить ситуацию». Вот как одна женщина описывает такое состояние:

Джефф мне прислуживает. Это вызывает у меня ненависть, однако я молчу. Мои грехи - это грехи по оплошности. Я думала: не лгать - значит быть честной. Это не так! Я знаю, он отвергнет все, что бы я ни сказала, значит, я не скажу этого. Молчание - ложь. Он может проецировать все, что хочет. Он все еще не знает, на ком женился. Я чувствую, как мое сердце опутано колючей проволокой. Он подал мне воды. Я не хочу. Он взял себе сандвич. Я раздражена. Он пошел, чтобы принести мне сандвич. Через полчаса он принес мне салат. Я его не хочу, но не говорю: «Джефф, я не хочу, чтобы ты мне прислуживал. Я хочу есть вместе с тобой. Я хочу с тобой поделиться». Потому не выражаю вслух ни свое раздражение, ни то, что действительно думаю.

В отношении этой пары мы можем спросить себя: «Кто здесь предатель, а кого предали?» Ничто не выдает мятежной ярости: ни внутри, ни вовне. Они оба ненавидят свои услужливые маски и желание идти на поводу других. И потому пахнет подавленной мятежной яростью. Если агрессию мужчины направить в правильное русло, у него хватит энергии, чтобы вытащить женственность из пещеры архетипической матери. Од-нако темная пещера сопротивляется свету, и, если не приложить огромного мужества и хитрости, мятеж будет подавлен.

В этом неудачном противостоянии ярости остаются незатронутыми архетипические энергии, бессознательно управляющие отношениями. Так как оба партнера могут чувствовать опасную глубину бездонной пропасти, они любой ценой стараются избежать ее, хотя могут себе представить, что это не решение проблемы. Они сознают, что бегут на месте, что вся трата их энергии напрасна; вместо движения по направлению друг к другу или прочь друг от друга, они не движутся совсем. Они парализованы, ибо их сознание отрезано от нуминозных глубин бессознательного.

Когда христианство завязло в многочисленных догматах, которые, по сути, заглушили глубинную душевную динамику, в нашей культуре появилось несколько еретических сект, несмотря на все попытки церкви их уничтожить. Самым мощным среди таких движений, возникших в результате смешения христианства и ислама во время крестовых походов (с XI по XIII столетие), был культ романтической (куртуазной) любви, в которой женственность стала объектом поклонения, получив превосходство над маскулинностью. Рыцарь или романтический возлюбленный служил своей госпоже. Именно в это время легенда о Святом Граале воспламеняла воображение средневековых поэтов. Они видели в Граале сосуд женственности, означавший «мужчину с целостной психикой (а не только его эго) как воплощение божественности, спустившейся на грешную землю». Сияющий сосуд выступал в качестве образа души, в котором обитала жизнь, причем и светлая, и темная ее стороны. Таким образом, теневая сторона христианства снова вышла на поверхность. Парсифаль, рыцарь, имевший самую тесную связь с Земной Матерью, был именно тем одиночкой, который донес до сознания вопрос: «Кому служит Чаша Грааля?»

Вместе с возрождением женственности в нашей культуре Парсифаль стал архетипическим образом юной маскулинности, которая, несмотря на свои теневые свойства, проскальзывает в наши сновидения. Величайшая опасность (и тогда, и сейчас) заключается в том, что юноша, который появляется в наших снах с окровавленным пенисом или без пениса вообще, превращается в мертвого сына, лежащего на руках своей скорбно-торжественной матери. Этот образ нашел свое воплощение в многочисленных изображениях Пьеты. Культ Девы Марии, позже укрепивший возвышенность романтической любви, по-прежнему оказывает влияние на современных мужчин и женщин. Они стремятся идеализировать совершенную, непорочную мать на пьедестале, отделив ее от сексуальности Марии Магдалины. Так, они любят одного партнера, испытывая сексуальное влечение к другому. Там, где совершенство находит сознательное поклонение, несовершенство становится бессознательно притягательным. Разделение света и тьмы отрицает человеческую целостность, и это отрицание может привести к жертве сыном и убийству дракона.

Мы живем не в средние века, несмотря на то, что во многих снах действие происходит в средневековых замках. Наш Парсифаль не рискует регрессировать в бессознательное, не рискует регрессировать в архетипические образы, которые, хоть и вышли из употребления, по-прежнему сохраняют способность вызывать автономную мучительную жестокость. Если же он ложится спать или впадает в зависимость, то, пробуждаясь, не всегда возвращается к тому, что делал.

Нам следует преодолеть конфликт, характерный для культа Девы Марии. Поклоняясь идеализированному совершенству, се почитательницы отвергают свои человеческие ограничения. Их тени уходят в бессознательное, и начинается охота на ведьм. Очень существенно, что это происходит во многих современных отношениях. Женщина старается сохранить свое несовершенное, честное «я». Мужчина приходит в ужас, превращается в Великого Инквизитора и приговаривает свою несовершенную красоту к сожжению на костре. Его красота может быть вовсе не безобидной. Несмотря на свое возрастающее осознание, она может по-прежнему выступать в роли сладкой Земной Матери по отношению к своему огромному, сильному дикарю. Находясь в этой скромной роли, он может видеть, с чем жил все эти годы: с ее страхом перед его критическими замечаниями, с отсутствием веры в ее собственные решения, с неспособностью действовать. Тогда во время кризиса он поступает так, как всегда: защищается и берет все под контроль.

Он полагает, что, спрашивая его мнение, она действительно спрашивает, что ей делать. Она слушает; он верит, что действительно владеет ситуацией. Эта модель устарела! Тогда она уходит, принимая собственное решение и поступая в соответствии с ним. Он чувствует себя одураченным. Послушная маленькая девочка-мамуля превратилась в мятежную насмешливую Медузу. Тогда он оказывается во власти комплекса. Он может осыпать ее бранью. Он может оказаться проницательнее и постараться подорвать ее желание что-то для себя сделать, назвав ее активность стремлением к власти. Она превращает мужчину в садиста. Но кто же в таком сценарии является садистом? Кто мазохист? Кто предатель? И кого предали?

Такая ситуация однажды появилась во сне, где сновидица, преждевременно ощущая свободу, бежит по улице и попадает в руки страшного бандита, который с помощью другого бандита вонзает ей в руку иглу. Разразившись при этом сумасшедшим, издевательским смехом, он прорычал: «Через шесть месяцев у тебя будет бешенство». В течение следующего полугодия она боролась за то, чтобы иметь свое мнение, однако голоса негативного анимуса вытянули из ее эго всю силу, и она стала болеть.

Как только такая женщина начинает борьбу за собственную опору, она может принять решение. При этом, не имея представления о том, как именно решительно следует поступать, она может скатиться до роли маленькой девочки. Ее садистские внутренние голоса говорят, что у нее рабское мышление. «Ты родилась в клетке. Когда открывается дверь, ты боишься сильна, чтобы совершить прыжок в свободу». Единственный голос, который она слышит от своего друга, сопровождается целым хором голосов разных преступников из своего личного бессознательного, не прекращающих ее терзать.

Падение в эту глубину бессознательного может привести к панике, которая, в свою очередь, в древние времена вела к убийству дракона. Она заставляет пройти мимо, не заметив сияющего Грааля. Парсифаль не знал, что существует вопрос, хотя имел мужество, чтобы его задать. То, что ему предстало в качестве сна, оказалось миром коллективного бессознательного, в который он погрузился настолько, что не знал, где, собственно, очутился. Чтобы вмешаться в ту ситуацию, в которой он оказался, ему не хватало осознания. Однако этого вмешательства было вполне достаточно для процесса исцеления, который в принципе может содержаться в этой похожей на сон последовательности событий. Парсифаль находился в замке раненого Короля-Рыбака, оставаясь послушным своей матери, о присутствии которой мы никогда не должны забывать, исследуя сон пришедшего к нам человека.

Кейт была женщиной, вступившей в борьбу за освобождение от плохого отца. Его ярость очень походила па архетипический образ Кали, темной, разрушающей матери, местом поклонения которой очень часто оказывалась кухня, где иногда совершались мистические ритуалы. Реальное взаимодействие между внутренней женской маскулинностью и маскулинностью мужской происходит на архетипическом уровне. Чтобы это понять, нам следует проверить, как отражается в сновидении вес, что происходит в реальных отношениях. Так как женская маскулинность приняла такую форму вследствие ранней связи с отцом (или ее недостатка), давайте отсюда и начнем.

Отец Кейт любил поэзию, однако не мог регулировать свой творческий потенциал. Он растрачивал его в алкоголе, испытывая в пьяном угаре всплески энергии, которая скоро распылялась и становилась неадекватной, оставляя в прошлом осколки воображаемого удовольствия. Это удовольствие было пронзительным, как звон стакана, разбиваемого о кухонную стену, и в голосе отца слышались характерные нотки ярости. Вид разрушений, который открывался ему не только в порыве, заставлявшем растрачивать силы, но и вместе с фрагментами идеального мира, где стремилась поселиться его душа, наполнял его еще более жгучей яростью. Он направлял ее на жену и детей, ибо именно они разрушали столь желанный рай. Опустошенность, вызванная алкоголизмом, проецировалась на семью; на нее же сразу сместилась система наказаний, которую создало для себя его сознание. Когда не пил, он молчал; если же напивался, приступы ярости становились все сильнее и сильнее. Наконец, сама Кейт, будучи совсем подростком, подала на пего в суд, и после судебного разбирательства отца навсегда удалили из дома. Железную волю или силу эго, необходимые, чтобы это сделать, Кейт взяла на вооружение у матери. Такие же усилия воли стали залогом ее профессионального успеха, несмотря на ужасные условия, в которых она выросла.

Наряду с материнской односторонностью мышления и стремлением к определенности, Кейт унаследовала отцовскую жажду творчества. Хотя она не видела в своем развитии попытки возрождения отцовского творчества, ей было нужно нечто, подтолкнувшее ее к интеграции. Ключевой аспект в принятии самой себя - возможности охватить и наслаждаться собственными способностями, чтобы их приложить на благо своей жизни и жизни окружающих, - заключался в ее освобождении от тени отца, безвольного алкоголика, бросившего семью задолго до того, как его удалили из нее по решению суда. Пока ее личной жизни угрожала эта мрачная фигура, сводились на нет все усилия, несмотря па всю ее волю и целеустремленность.

Один из самых больших страхов Кейт заключался в заклинании жившей в ней отцовской тени не дать умереть творческому началу, которое она не просто любила, а обожала в нем. Этот бессознательный страх потери творческих сил проявился в неспособности Кейт принять его в качестве собственного страха. Там, где творческие способности одного из родителей ассоциировались с болезненными обстоятельствами, всеобъемлющее занятие творчеством неизбежно заставляло снова и снова испытывать болезненное наказание. Поэтому Кейт следовало держаться на приличном расстоянии от своей творческой энергии. Таким образом, она не могла полностью прожить судьбу, которая в полной мере стала бы ее судьбой, а именно судьбой дочери своего отца и с точки зрения ее творчества, и с точки зрения характера мужчины, которым она могла бы увлечься.

Исключительно амбивалентная установка Кейт в отношении отца породила столь же амбивалентную установку по отношению к ее внутренней маскулинности, определявшей ее отношения с мужчинами. Опасаясь вступать в близкую связь со всеми творческими мужчинами, она увлекалась натурами не столь творческими, которые чувствовали себя с ней свободно, но при этом никогда ничего не делали, чтобы надолго удержать ее интерес. Она находила временный выход из этого тупика работая с юными дарованиями, помогая раскрываться их творческие способностям. Она могла проявлять к ним внимание, которое помогло бы им избежать печальной судьбы, похожей на судьбу отца. В процессе общения с такой молодежью ее огромная энергия принимала форму отцовской энергии - энергии человека, к которому ее тянуло и которого ей так не хватало.

Однако со взрослыми мужчинами она вела себя совсем по-иному По существу, ей уже был нанесен ущерб. В ее отношениях появлялись какие-то непреодолимые препятствия; почему-то получалось так, что привлекательные для нее мужчины всегда оказывались слабее ее. Она вступала с ними в связь скорее из жалости, чем из любви; эти отношения были изначально обречены, ибо она сознавала, что ее жалость - не более чем поддержка, позволявшая ей совершать в рассрочку неизбежное расставание. Отношения, не пройденные с отцом, она не могла пройти с мужчинами, с которыми вступала в интимную связь. Травмированная внутренняя маскулинность накладывала на ее развитие болезненные ограничения, которые она решила преодолеть, пройдя анализ. Она верила, что привнесение света сознания в искаженную психодинамику, раскрывавшуюся в ее сновидениях, придаст ей способность изменить эту динамику в отношениях с окружающими.

В последующем сне теневой отец убивает ее очередного любовник во время театрального представления, пантомимы. Такова степень, в ко торой драматически разыгрывается борьба, которую она все еще не может принять как свою собственную. Кейт вступила в связь, которую она хотела бы продолжать. Во сне она разошлась со своим любовником (Джеймсом), однако при этом они решили попытаться попробовать соединиться еще раз. Сон проясняет внутреннюю психодинамику Кейт, порвавшую отношения с мужчиной. Бесспорно, затруднения ее любовника совпадали с ее собственными затруднениями, но первая задача Кейт заключалась в том, чтобы отвечать за себя.

У меня в доме внезапно открылась входная дверь и появились трое мужчин и две собаки. Вошли мой отец, рядом с ним незнакомец и человек-тень. Мать уходит. Я испугана и пытаюсь уйти с дороги, но один из мужчин делает мне похотливые намеки. Он расстилает красивую одежду для продажи.

Я уже собралась уходить, но в этот момент к разостланной одежде тихо подкрался Джеймс, чтобы купить мне нижнее белье, коричневую блузу и нарядный лифчик. Джеймс расплачивается с мужчиной. Этот мужчина меня пугает. Он говорит: «А как насчет того, чтобы он взял красивого жертвенного ягненка?» Я взглянула на ягнят: это огромные набитые ватой театральные куклы. Джеймс поднимается по лестнице, а мужчина начинает снова ко мне приближаться, и тогда Джеймс спускается, оказываясь как раз между ним и мной, защищая меня. Мужчина и Джеймс начинают драться: они сцепились, обхватив друг друга и встав на колени. Кажется, успех на стороне Джеймса: он заламывает за спину руку своего противника. Мужчина сразу обмяк и выглядит так, будто только что кончил. Я киваю Джеймсу: «Достаточно», чтобы он не заходил слишком далеко. Затем я вижу, что руки мужчины закрывают Джеймсу глаза, а у того в руке кусок стекла. Я боюсь, что он выдавит Джеймсу глаза. Отнимаю у него стекло и иду на кухню, чтобы выбросить его в мусорный ящик.

Вдруг слышу на ступенях какой-то шорох и возвращаюсь назад. Там неподвижно стоит мужчина, а тело Джеймса распростерто на ступенях. Он выглядит мертвым. Его тело покрыто белой гримерной краской, а волосы красного цвета. Его голова в кровоподтеках, тело лежит в луже крови. Я кричу: «Боже мой, Боже мой!» - ив ужасе просыпаюсь.

Я должна была работать с этим сном на определенной глубине, ибо он несет в себе целый спектр обертонов, характерных для множества современных мужчин и женщин. Чтобы стало яснее, давайте посмотрим на сновидение с точки зрения классической драматической структуры. Такая структура включает в себя четыре части классической греческой драмы: 1) введение, в котором определяется сюжет, обстановка, персонажи; 2) разыгрывающееся действие, в процессе которого происходит взаимодействие конфликтующих энергетических паттернов; 3) завершение, проясняющее конфликт и сворачивающее действие; 4) лизис или финал, указывающий направление, в котором стремится энергия.

Обстановка - это дом Кейт. В сновидении обстановка всегда важна, ибо дает возможность прояснить ситуацию в истории жизни сновидца, с которой резонирует сюжет данного сновидения. Если, например, в этом сне шла речь о подростковом периоде, тогда мы постарались бы раскрыть связь текущих затруднений с проблемами, возникавшими в подростковом возрасте. Иными словами, следует понять, заперта ли энергия в существующих комплексах так же, как тогда, или по-иному? Поскольку действие сна происходит у нее дома, можно предположить, что перед нами картина того, где и как все происходит, и, конечно же, не без влияния прошлого. Однако при этом приходится иметь дело с глубинной психодинамикой, которую до сих пор не затрагивали.

Внезапно входная дверь открывается и входят действующие лица: трое мужчин и две собаки. Число три часто означает, что действие касается аспектов маскулинности, находящихся близко к осознанию. Поскольку персонажи входят через парадную дверь, сновидица собирается их встречать. Дверь открывает ее алкоголик-отец, чей гнев она сознательно постоянно сглаживает, стараясь привести к приемлемой норме. За ним следует его тень, которая ей незнакома, и еще одна ее мужская часть. Все трос входят в сопровождении своих инстинктов. В сновидениях Кейт собаки появлялись и раньше, вызывая у нее страх. Однако в последующих снах они чаще выступали в роли носителей физиологической энергии. Если психика уже не в состоянии выдерживать страдания непрожитой сексуальности, во сне могут появиться, например, раненые или сильно искалеченные собаки. Они способствуют постепенной интеграции души и тела. Спустя определенное время собаки выздоровели и вполне естественно оказались психопомпами, направляющими ее к решению духовных задач.

Один персонаж, мать, внезапно уходит. Это ключевая деталь. Юная женственность, которая в реальной жизни Кейт только ищет себе опору, ибо в присутствии негативного материнского комплекса не обладает достаточной свободой, чтобы действовать от своего имени в отношениях с новой, неизвестной маскулинностью. В первую очередь, уход матери отражает психологический отход Кейт от опоры на силу воли как па главный modus operandi (способ действовать). Несмотря на очевидную пользу ухода из семьи отца, сейчас этот поступок стал преградой между ней и ее внутренней и внешней маскулинностью. Но одновременно уходит и позитивная часть материнского комплекса, лишая ее женственность точки опоры. Тем самым она лишается инстинктивной антенны, предупреждающей ее о наступлении реальной угрозы.

Более того, в отсутствие материнского комплекса (над которым Кейт работала четыре года), энергия отцовского комплекса будет вести себя совершенно по-иному. В психологии Кейт се отец был привязан к своей матери и оказался парализован этим комплексом. Даже находясь у нее в услужении, он не был порабощен сю. Его тень ненавидела женщин, но цеплялась за них. Таким образом, он не доверял своим чувственным ценностям; они потеряли для него стабильность, особенно в отношении женщин. Без вездесущего материнского комплекса развивалась бы совершенно иная динамика.

Расщепляя маскулинность, отцовский комплекс создает для женственности новые проблемы: Джеймс, ее любовник, и убийца-тень находятся в отношениях любви-ненависти. У Джеймса чувства истощены, убийца их лишен совсем. Хотя убийца-тень проявляет похоть по отношению к Кейт, Джеймс соблазняется распродажей очень красивой одежды и отдает волшебнику деньги (энергию) за вполне земную легкую блузу и даже за лифчик, более интимное белье, близкое к телу Кейт. Ее чувственность интуитивно встревожена, однако она ощущает слабость; любопытство влечет ее посмотреть на «жертвенного ягненка», хотя он такой огромный, набитый ватой и неестественный.

Волшебник - образ неоднозначный. Это воплощение темноты, которая могла бы стать еще более мрачной; вместе с тем эта часть стремится присоединиться к Джеймсу и Кейт; к тому же у него есть «жертвенный ягненок». Среди ассоциаций, связанных с ягненком, Кейт назвала большую, набитую ватой игрушку, которую можно было «обнять», как в реальной жизни. Игрушка заменила ей объятия, которых она лишилась еще ребенком. Но почему же ягненок был «жертвенным»?

В сновидении любовник купил ей красивое белье как приманку, на которую она попалась вследствие своей сентиментальности; лезвие двинулось глубже в разделяющую щель, которая заканчивается в бессознательном. Джеймс (мысленно) начинает подниматься. И сразу же вновь возникает инстинктивная, невоспитанная, похотливая маскулинность. Джеймс еще достаточно силен, чтобы встать между женственностью и не заслуживающей никакого доверия маскулинностью. Схватка между отцом-любовником и любовником-отцом-убийцей начинается как состязание в борьбе, в котором просматриваются обертоны гомосексуальности в виде взаимных объятий и поз на коленях. Джеймс берет верх, заламывая за спину руку тени, а в действительности - лишая ее возможность держать. Наивная женственность, не замечающая своего ужаса, считает, что управляет ситуацией, защищая убийцу от ужаса, чувствуя его в своем любовнике-отце.

Гнев быстро переходит в ярость - в холодную ярость разбитого стекла, в ярость отца, разбивающего пустые бутылки о кухонную стену, в ярость, способную выдавить глаза отцу-любовнику и оставить ситуацию совершенно неосознанной. Не в состоянии справиться со слепой яростью, не способное переносить конфликт, эго сна покидает сцену. И сразу же сновидица исчезает.

Этот эпизод ассоциировался у Кейт с тем временем, когда ей пришлось исчерпать всю свою силу воли, чтобы избавиться от пьющего злобного отца, используя при этом прямолинейную убежденность матери. Теперь, в сновидении, эта убежденность больше не действовала. В действительности сила воли лишь скрывала находящееся под ней бессознательное. Не обладая силой, способной заменить силу воли, эго сна, проваливается в бессознательное и таким образом завершает действие.

Похороны подавленной и направляемой яростью маскулинной энергии - выбрасывание ее в мусорный ящик - это крик о помощи. Возвращение подавленной энергии, изъятие ее из мусора, приведет лишь к энергетическому усилению того, что отрицалось.

При возвращении эго сна сцена отдаляется - таков театральный прием. Потерявшая контакт со своими чувствами, Кейт видит любовника-отца-убийцу, застывшего над содеянным, не способного отличить театр и жизнь. Она видит распростертого на ступенях Джеймса с лицом, покрытым белой краской, который «выглядит мертвым».

«Он был похож на Марселя Марсо, - сказала Кейт, - на мастера пантомимы. Он был похож на лежащий в крови муляж. Даже его смерть была ненастоящей. Получилось так, будто вошел чародей Мерлин, и по мановению его волшебной палочки все стало нереальным».

Однако последний образ - окровавленная голова и истекающее кровью тело ее любовника - задел за живое чувства сновидицы. Энергия ворвалась в ее сознание - и она проснулась.

Этот сон говорит о том, что в тупике, где она оказалась и где появляется бессознательное, нет никакой возможности выйти за известные ограничения, и тогда сновидица просыпается. В такой ситуации финал сна становится застывшей театральной сценой. Сон отделяется от своей собственной реальности с тем, чтобы за собой наблюдать, предполагая, что происходит ритуал, который представляет собой выход из тупика и направление движения Кейт. Ритуал - это современный резервуар для энергии, которую он подвергает трансформации. Ритуал определенным образом структурирует первобытную энергию, и сама ритуальная форма характеризуется качеством энергии, с которой следует работать.

Отделение сна от его реальности явно просматривается в образе любовника Кейт, который не мертв, «а выглядит мертвым», и в пассивной позе убийцы. Его лицо остается совершенно бесстрастным, как бы желая быть возвращенным к жизни. Но какой именно жизни? Если и любовник, и убийца оказались изъятыми из привычных рамок действия, которое остановилось, едва Кейт вышла на кухню, чтобы выбросить осколки стекла в мусорное ведро, - какова тогда должна быть форма этого действия? Бессознательное как бы поставило перед Кейт тот же самый вопрос, лишь только она проснулась.

Ответ на этот вопрос также указывает на форму ритуального действия, если оно происходит с целью трансформации энергии. Ритуал должен сопровождаться глубинным переживанием материала сновидения. Иначе он становится совершенно иным удерживающим действием направленным не на возрождение внутренней маскулинности, а против нее.

Кейт обязательно нужно увидеть, что должно получиться при возобновлении прерванного действия сна; причем действие будет развиваться от убийства в пантомиме к реальному убийству. Что оно могло напомнить, и какие возможны последствия? Если вместо Кейт, подавляющей в себе отцовскую ярость (выбрасывающей в мусорное ведро разбитый стакан), убийца его использовал (во сне), чтобы убить ее любовника, эго сна Кейт должно было утонуть в психопатических припадках ее отца, выз ванных его пьяной яростью. Избивая свою жену и детей, он их убивал ритуально. Его дикое поведение алкоголика повторяется в пантомиме убийстве в сновидении Кейт. Энергия Кейт, воплощенная во сне в об разе любовника-отца-убийцы, к тому же определяет психологическое состояние ее отца, находящегося в стадии опьянения.

Более того, решение любовника прекратить с ней отношения из-за своей неспособности противостоять трудностям стало для Кейт повторением отцовского поведения. Хотя сначала Кейт остро ощущала его OTCУТствие, она одновременно осознала полную невозможность их дальнейшей совместной жизни. Она не могла противостоять любовнику так же, как и могла противостоять отцу, несмотря на то, что чувствовала себя вполне способной на это. В таком случае тупиковая ситуация во сне отражает тупик, в который зашли отношения Кейт. Либо им следовало повернуться лицом к существующей проблеме и разрешить ее, либо разорвать отношения. Фактически отношения закончились три недели спустя.

«Почему каждый раз расплачиваюсь только одна я? - плакала она. - Я совсем растерялась. Теряя своего любимого, я чувствую, что умираю».

Несмотря на депрессию, она сознавала, что у нее сохранялась возможность воскресить не нашедшую выхода ярость.

«Теперь я вижу, что существует разница между расплатой и искуплением», - сказала она.

Решив дойти до ядра проблемы - и следуя направлению, указанному в финальной части сна, - Кейт стала больше работать с телом и более внимательно относиться к своим снам. Она почувствовала, как в ней возрастает ярость, выраженная в образах люциферовых мятежников или преступников. Так, например, рассвирепевший мужчина бросил с балкона серебряный подсвечник на стол с едой, приготовленной сестрами-монахинями. Позже появился такой же образ сидящего в джипе мрачного мужчины сатанинского вида, одетого в белый смокинг, а мальчики из охраны сдували с него пылинки. Энергия этого образа может давать очень сильные импульсы, толкая к мятежу или преступлению. В содержании сна содержится рекомендация Кейт проснуться, ибо она может вновь оказаться во власти убийственной ярости, граничащей с патологией.

«Это зло всегда всплывало где-то рядом, - говорила она, - всегда влияло на мое эго. Ярость просто «покрыла мраком» мою природную энергию».

Этот сон предвосхитил терапевтическую работу в течение следующих двух лет. Кейт интуитивно осознала, что ситуация уходит у нее из-под контроля. Она также поняла, что, жалея то, что потеряла вместе с потерей отца, она вместе с тем будет ему сочувствовать. Кейт имела представление о том, что огромную энергию, сосредоточенную в образе убийцы можно трансформировать. Вместо того чтобы думать об убийстве деспота, она сконцентрировалась на «жертвенном ягненке», трансцендентном символе, свидетельствующем о наличии исцеляющей силы, способной соединить Б ее сердце душу и дух. Постепенно ее чувство нашло возможность проникнуть в это холодное, бесчувственное место, найти ему выражение и тем самым его трансформировать. В ее сновидениях бродяга-моряк, танцуя, снимал маску шамана. Несколько недель спустя моряк превратился в изумительного флибустьера, «от которого исходила энергия Христа». В процессе этой трансформации Кейт вполне сознательно совершала психологическую работу над появлением в отношениях к любовнику чувства вместо недоверия.

Вместе с тем следует обратиться к мотиву кухни. Как и в сказках, за внезапно исчезающей энергией нужен глаз да глаз. Не будучи сконцентрирована в одном месте, она может быть вездесущей. Так, например, в этом сне энергия внезапно уходящей теневой матери может вернуться на сцену на кухне, где сновидица выкидывает разбитый стакан. Чем сильнее становится противоборство между мужскими компонентами, тем больше женственность теряет свою опору в своей женственной основе (то есть в образе матери). Кейт переживает ощущение перенесенного в детстве предательства, когда между ней и матерью отсутствовала необходимая связь. Без этого доверия, коренящегося в собственном теле, она постоянно будет испытывать ужас или ощущать себя слишком ранимой. Таким образом, столкнувшись с последствиями предательства теневой матери и ярости теневого отца, перегруженное эго тонет в бессознательном. Надежда Кейт остается в «пробуждающем» зове, смерти и воскресении любовника, понимаемой как смерть и воскресение ее плохого отца и в свободе, необходимой для овладения своими творческими возможностями.

Сказать, что Кейт обладала слабым эго, - значит не сказать ничего. В процессе лечения эго не давало о себе знать, когда ему угрожала существенная опасность, пока не обрело достаточной силы, способной противостоять угрозе. Сновидения с пантомимой, театральными сценами, раскрашенными гейшами и т.п. встречаются не так уж редко, когда человек оказывается загнанным в угол леденящего психоза. «Что реально, а что нет?» - вот в чем вопрос. «Где игра, а где ее имитация? Что есть творчество, а что его налет?»

Когда в этот психотический, леденящий, угол проникает реальное чувство, испуганная душа не может войти в контакт с (Светоносным) духом Люцифера и потому всегда как-то лишает целостность необходимых связей, оставляя ее нереальной и аморфной. Сочувствие не только держит на расстоянии гнев; оно еще и предает истинное чувство. «Девочка, давай выпьем, и неплохо проведем время?» Таким, например, бывает голос соблазна, предлагающий еще одну эмоциональную панацею. Она не имеет ничего общего с тем, чтобы построить духовный мост ведущий к Самости. Любовь, которая говорит: «Это представляет для меня ценность, и я буду к ней стремиться», может быть достаточно сильной, чтобы выйти из тупика.

После года борьбы Кейт начала сознательно во-площать (в буквальном смысле слова. - В.М.) энергию. Для этого она использовал; разные возможности, в частности, в течение восьми недель участвовал; в групповой терапии с масками. При создании своей маски и ее представлении она смогла отреагировать часть своей ярости в процессе со вершения ритуала. Она внедрилась в ядро своей ярости, продолжал; в нее углубляться и, ощутив ее тормозящее воздействие, подошла с дру гой стороны. Точно определив ситуацию, в которой появлялась ярость она поняла, что ее ядро находилось в отклике на ложное отзеркаливание в детстве.

«Мне возвращали совершенно не то, - говорила она, - что отда вала я. Родители манипулировали мной ради своих нарциссических це лей. Очень рано я стала смещаться из своего внутреннего центра и на периферии пришла к какой-то точке, которая соответствовала ситуации Поскольку я не могла выразить свою агрессию, то приходила от окружа ющих в ужас».

Чтобы создать условия для развития своей юной маскулинности ей следовало научиться естественному выражению агрессии.

«Желаниями движет агрессия, - сказала Кейт, - я хочу прожит свою собственную жизненную энергию. Хочу писать. Хочу заниматься любовью».

Не имея такого приземленного прямого выхода, очень трудно доб раться до маскулинной энергии.

Такой вид подавления типичен у детей, перенесших насилие; дет екая травма внедряется в бессознательное, тем самым лишая человека чувствительности. Он может часами истерически рыдать, по так как плач не связан с вызвавшей его причиной, человеческое тело не освобождается от травмы. Всегда остается жуткое чувство, что тело испытывает одно, тогда как из уст исходит совершенно иное. Чтобы относиться с должным уважением к сопротивлению тела, следует проявлять исключительное внимание. Если эго не обладает достаточной силой, совершенное в спешке прикосновение к травме может привести к психотическому всплеску. Для женщины, у которой первичное предательство скрыто в отношениях с матерью, потеря может оказаться столь глубока, что не проявляется в сновидениях, пока сновидица в течение нескольких лет работает над отцовским комплексом. Душевно-телесная работа похожа на работу со сном. Психика имеет собственный отсчет времени. Работа никогда не должна быть навязчивой. Пока в процессе постепенной и тщательной работы не установится доверие, сопротивление будет играть роль самозащиты, и его необходимо признать.

Недостаточная вера в тело проявляется в неспособности женщины быть ранимой в отношениях с мужчиной. Ранимость зрелой женственности, находящейся в контакте со зрелой маскулинностью, не означает регресса до возраста маленькой девочки: «Я тебя люблю, мой чудный лапочка. Я сделаю все, что смогу, лишь бы ты был доволен». Это вовсе не означает, что следует скрывать свою недостаточную ранимость, выбирая невосприимчивых мужчин. Раньше или позже, при созревании женщины, они превращаются в рогоносцев. Они могут пугаться или раздражаться, называя ее неисправимой потаскухой. Не обладая гибкостью, его тень не перенесет того, что ощущает его в качестве чрезмерной депрессии.

С другой стороны, если женщина работает над характерным для нее страхом ранимости, регрессируя в прошлое, к отсутствию первичной связи и предательству, которое она ощущает в отношениях с матерью, з этом случае она получает доступ и к проблемам, связанным с ранимостью ее партнера. Через терапевтический процесс она (и, возможно, ее возлюбленный) могут научиться переносить боль, возникающую вследствие родительского отвержения в детском возрасте. В таком случае им открывается возможность рискнуть и открыться другому человеку, который, в свою очередь, может проявить ответное чувство и постоянство. Тогда они оба могут обрести способность принимать любовь. Если они в состоянии открыться внутреннему возлюбленному, то смогут открыться ему (или ей) и во внешних отношениях.

Поскольку внутренний и внешний возлюбленный находятся в контакте со своими чувствами, каждому из них, в свою очередь, приходится общаться и с теневой женщиной. Вместо того чтобы с ней бороться, упрекая ее в недостатке совершенства и отстраняясь от ее сексуальности, он воздает ей должное и уделяет внимание ее человечности. Обычно трансформация любимой происходит прямо пропорционально очеловечиванию ее отвергаемой тени. При терапевтическом устранении расщепления между маскулинностью и женственностью происходит исцеление поляризации добра и зла, чувственности и бесчувствия. Исцеление выходит за ограничения, накладываемые противоположностями. Тогда творческой маскулинности открывается путь, позволяющий ей развиваться, испуская сияние через женское эго. Эта женщина ее любит, вступает с ней в половую связь и живет с ней в постоянном взаимодействии, порождая в этом союзе духовных и творческих детей. Разумеется, для многих женщин отношения со зрелым и любящим мужчиной будут величайшей наградой, но эти отношения становятся косвенным результатом проделанной внутренней работы. Если же такой результат становится целью, внутренний возлюбленный остается на втором месте после внешних отношений, и снова происходит предательство; внутреннее бракосочетание становится дисгармоничным, а внешнее не дождется своего расцвета.

Многим женщинам, которым приходится сталкиваться с направленной на них яростью, снятся военные искусства, и среди них могут быть поединки японских самураев, современное дзюдо, карате и кун-фу. Военные искусства разыгрывают ритуальное убийство не просто как предание смерти, а как жертвоприношение, освобождающее его участников от хтонического страха, стоящего у них на пути к достижению ими глубинной сути человеческого бытия. Так как ритуальное действо вместе с яростью пришло из архетипических глубин, ритуал способен содержать в себе ярость, одновременно давая ей выход. Вступая в контакт с похороненными внутри творческими возможностями, участники ритуала могут объять свою маскулинность, относительно свободную от негативных комплексов.

Независимо от того, станет или нет особый акт бракосочетания повседневным ритуалом, для достижения трансформации внутренней маскулинности требуется не менее строгое выполнение необходимых правил.

Многие мужчины, пришедшие в ярость под влиянием негативной маскулинности авторитарного отца или родительского образа, находят в супружестве выход для захороненного творчества, которое они не сразу смогли отличить от родительского насилия. Говоря о сновидениях со средневековыми рыцарями, я бы предположила, что верховая езда, которая являлась одним из ритуалов посвящения в рыцарство, способствовал? внутренней трансформации огрубляющего влияния варварского обществе в равноправные отношения с женственностью, которую часто символизировал образ Девы Марии или какой-то иной идеализированный женский образ.

Средневековые рыцари предвосхитили возможность внутреннего брака, который спустя какое-то время вновь стал доступен сознанию Внутреннее бракосочетание становилось главной причиной появления нового внешнего мира. Хотя большинство описанных здесь мужчин ж обладает мускулистыми руками и ногами, горячим сердцем и соблазни тельными гениталиями, - тем, что мы ассоциируем с благородной му жественностью, - их можно исцелить. Их руки исцелит владение реальной ситуацией, найденная опора исцелит их ноги. Тонкое осознание станет побуждать их к попыткам интеграции чувства в сердце и гениталиях. Спокойствие и усердие обязательно приведут к исцелению.

Однако может появиться такой травмированный человек, рана которого будет служить ему искуплением. Он страдает от уединения, одиночества и распятия, физиологического или психологического. Архетипический образ, который 2000 лет находился в центре западной цивилизации, -это образ бога, зачатого смертной девственницей от божественного духа бога, который родился в яслях на скотном дворе, подвергался гонения) Ирода, жил согласно собственной истине, любил изгоев общества, противопоставлял себя обществу и был распят как преступник. Из этих мучений и физической смерти родилась духовная жизнь. Эта жизнь представляет собой для сознания настоящее исследование. Наша внутренняя божественная маскулинность по-прежнему изранена внутренними и внешними воинствующими Цезарями. На определенном уровне ранящие и раненые суть одно и то же. В прощении своих противников мы высвобождаем содержащуюся в нашей ране внутреннюю духовную энергию. Через рану к нам приходит бог.

Пока наше сознание будет порабощено мраком бессознательного, мы слепо проживаем тс испытания, которые преподносит нам жизнь, либо проецируя их на своих мужчин, либо выбирая потерпевшего пора-жение мужчину в качестве образа собственного поражения. Горит невидимое пламя нашего страха, скорби и ярости. Не осознав, что делаем, мы можем допустить провал в своем сознании, которое начинает служить мраку. С другой стороны, осознав эту темноту, мы приобретаем осознание, которое рассекает тьму, подобно яркому лучу света. Таково странствие в зрелое сознание, где есть руки и ноги, сердце и гениталии, достаточно сильные, чтобы выдержать свет.

На древнем китайском полотне нарисованы две птички, сидящие на сетке дерева. Одна из них клюет плод, другая с любовью на нее смотрит.

Я не знаю, что дальше делать. Не знаю, что собираюсь сказать в следующий раз. - Ник стал такой злой, что даже оттолкнул. Я заорала, чтобы он больше ко мне не прикасал-ся. Я схожу с ума, если кто-то работает. Они сходят с ума от меня. Я никогда не чувствовала такую ярость, и никогда мужчины не приводили меня в такой ужас.

Я - прямолинейный, объективно мыслящий человек. Либо я увижу все собственными глазами, либо это неправда. Я человек, который ловит-вашего-сыщика-и-за-этим-при-шел. В эту сессию я вылезла из кожи вон. Я хотела отсюда убраться и не показывать своих чувств. Но голос сказал, чтобы я осталась и приняла все.

У меня нет настоящего анимуса. Я охотница за анимусом. Мой анимус становится очень послушным, он убивает мою женственность. А настоящий анимус - творческий -помогает женщине становиться зрелой, он ее бережет.

Гнев не намерен никого убивать. А моя вулканическая, инфантильная ярость может.

Мой отец был вечным юношей, никогда не находивший места для патриархальности. Смирить свой бунт - значит искупить гомосексуальную тень своего отца, отбросив все модели и не удовлетворяясь склеенным образом.

Это не сочувствие, если вы расплачиваетесь за него кровью. Фантазия - это неоплаченное страдание.

Неужели мои мятежи из-за связи с матерью? Моя девочка-панк толстая, она не хочет быть худой, как все остальные. У моего юного гангстера не хватает сил сказать НЕТ шоколаду, который привязывает ее к материнской юбке, но в то же время она хочет быть худой, как другие сексуально привлекательные девочки.

Почему я должна повторять тот же самый жизненный узор? Этот не совсем такой же, поскольку этот мужчина действительно мне подходит. Я его хочу. Я боюсь его потерять. Я знаю, какая это будет потеря в моей жизни. Какая пустота! Но прямо сейчас MНЕ нужно время, чтобы представить себе, кто я такая. Я знаю, если мы вместе, мой анимус сделает все возможное, чтобы погубить наши отношения. Сознательно я не хочу от не избавиться; бессознательно мой анимус хочет его отпустить.

Он замечает мой большой живот и говорит: «Это хорошо. У меня есть свой такой же вулкан».

Я себя чувствую так, словно нырнула в морскую глубину. Уже на дне, но в связках уже ощущается реальная опасность.