Глава 4. Наука оживать

Реальность — это иллюзия, вызываемая отсутствием алкоголя.

( Н.Ф. Симпсон)

Несчастье, вошедшее в привычку

Почему же все-таки одни люди предпочитают спасать иллюзию, а другие — себя? Во-первых, на выбор влияют особенности психотипа, во-вторых, индивидуальная система ценностей, а в-третьих, это своего рода соревнование страхов. Как известно, страх — одна из самых мощных мотиваций. Она может приостановить все прочие, включая голод и жажду. Но только до определенной черты. Антилопа гну чрезвычайно боится крокодилов, поджидающих стадо у переправы. Но если она не переплывет реку, ее ждет смерть. И животное прыгает в воду. Если бы все эти гну знали другую возможность оказаться на другом берегу — скажем, по мосту или на пароме — ни одна особь не полезла бы крокодилам в пасть. Голодали бы, томились, но парома дождались. И до моста дошли бы, даже с ног валясь от усталости. И человек в отношении страхов ненамного отличается от братьев наших меньших: если бездействие обрекает его на гибель, он рискнет. А если бездействие не смертельно, и жизнь продолжается — пусть плохонькая, но все-таки жизнь… Зачем чинить то, что еще работает? Когда сломается, тогда и починим. И встает вопрос: какой страх победит — страх перед аддиктивной полужизнью в ожидании конца или страх перед грядущими переменами и капитальным ремонтом мировоззрения, который неизвестно чем кончится?

Конечно, в этом деле здорово помогает надежда на победу, но где ее взять, надежду-то? «Пессимизм — это настроение, оптимизм — воля», как сказал Ален, французский литературный критик. Но авторам кажется, что пессимизм — это не настроение, а построение. Этакое корявое, но прочное сооружение, безнадежно портящее внутренний ландшафт… Зато оптимизм — это действительно воля. Значит, его можно закалить. Не заполучить извне, а закалить имеющийся. Разобрать избушку пессимизма на курьих ножках фобий, разогнать обосновавшихся в ней кикимороподобные стереотипы и возвести более комфортабельное построение. Чтобы вашему «Я» было где поселиться. Для этих целей необходимо депрессогенную систему видения мира разломать, вернее, распутать, словно паутину, планомерно обрывая связи, ведущие от диатеза к стрессу.

Ведь психологический диатез — как и любой другой — успешно лечится. Но следует учесть, что телесная уязвимость успешно понижается лекарствами, зато психологическая уязвимость от лекарств только страдает. Зависимость от антидепрессантов — одна из самых тяжелых. Механическое улучшение самоощущения разрушает личность, делает ее безвольной и податливой — иными словами, действует так же, как негативная триада. Следовательно, лучше пользоваться теми средствами, которые выберет сознание, а не подсознание. И еще неплохо бы поверить в заповедь Железной Леди, премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер: «90 % наших забот касается того, что никогда не случится». А в переводе на русский: «У страха глаза велики».

Вообще, эмоциональный настрой в основном есть фактор внешнего воздействия. Кто-то или что-то настраивает нас на благоприятные или неблагоприятные прогнозы, а наша личность поддается влиянию — в большей или меньшей степени. Формирование позитивного настроя на индивидуальном уровне — дело тонкое. А вот создать негативный настрой куда как несложно — что на индивидуальном, что на массовом уровне. Пара неласковых слов от близкого родственника, многозначительное хмыканье сослуживца, жутковатый сюжет на экране телевизора, неприятное известие в газете, неподвижная пробка на дороге, недостаток витаминов в организме — все, день испорчен. А то и неделя. Из-за внешних или внутренних причин некоторые люди склонны считать «безнадегу» долговременным или даже окончательным состоянием. И зависают в депрессивном настроении на годы и годы.

Психологи признают: «некоторых — даже искаженных — схем человек может придерживаться с твердой убежденностью, делая их тем самым резистентными[41] к изменению. Отчасти так происходит от того, что мы, как правило, не вполне осознаем наши схемы»[42]. Пользуясь из года в год приемами, содержание и последствия которых никогда не подвергались ни критике, ни анализу, человек упускает шанс измениться к лучшему. И не видит возможностей для развития собственной личности. Ему кажется, что он следует единственным путем. Ошибочное мнение, основанное на упорном нежелании осознать, что ты делаешь и почему. Результатом подобных «несознанок» может стать серьезный конфликт личности с социальной средой. И конфликт с собой — тоже нешуточный, ведущий темными путями пессимистического романтизма и стихотворными тропами через вечно живую тематику: «Я не нравлюсь судьбе, а себе — еще меньше». Хорошо, если эти конфликты целиком «изольются в песне» и приведут всего-навсего к регулярному участию в Грушинском фестивале.

Опровергая мнение жестоких противников пессимистического романтизма, должны заметить: творчество бардов — не самый губительный выход для личности, у которой с реальностью проблемы. Сублимация[43] отрицательных переживаний в стихосложение, конечно, может вызывать стресс у родни романтического пессимиста, заглянувшей на чашку чая с плюшками. Зато сам пессимист, вероятно, получит дозу позитива. А родня, в свою очередь, поймет, что за плюшки, поданные к чаю, придется заплатить аплодисментами, а не разговорами на тему «Нам бы твои проблемы! Вот у нас, между прочим…» Как говорится, кто к нам с негативом придет, от негатива погибнет.

Но не всем дано переводить психологические стрелки на приставучих родственников, на членов клуба самодеятельной песни, на сокурсников по учебному заведению или на соседей по палате номер шесть. Не всем удается переложить груз неудовлетворенности со своей не слишком здоровой головы на соседнюю, возможно, еще менее здоровую. Некоторые страдальцы увязают в самоедстве, как муха в клею. И даже сознавая, что главная опасность исходит не от внешней угрозы, а от внутренней, все равно доканывают себя «страшными ужасами» про беспросветность нынешней и будущей жизни. И своей, и всего человечества. Естественно, из подобного душевного состояния надо выплывать хотя бы изредка. Будто утопающий за соломинку, самоед хватается за любой позитив, надеясь достичь душевного комфорта. Хотя бы на время. Только это самое «плавсредство», как и вожделенный остров душевного комфорта, могут быть опасными. Очень опасными.

Искать источник позитивных ощущений в окружающем мире означает загонять себя в зависимость от внешнего допинга.

И наоборот: развивая способность создавать настроение, человек увеличивает степень личной свободы и повышает самоощущение.

Не всегда мы отдаем себе отчет, что именно влияет на наше самоощущение. По привычке ищем причину плохого настроения в семейных отношениях, в проблемах на работе, в плохой погоде, в переутомлении и нехватке витаминов… И, конечно же, ничего не знаем наверняка: противная погода, противный босс или противные родственники делают нас такими… противными. И мало кто осознает, что нуждается в плохом настроении, поскольку это его личное средство самоутверждения или атрибут его излюбленной психологической игры. Согласитесь, довольно неприятно признаваться себе (а то и окружающим), что вы, вполне вероятно, никогда прежде не встречая этого высказывания, действуете совершенно так, как описывал Франсуа Ларошфуко: «Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть несчастными, дабы убедить таким образом и других, и себя в том, что судьба еще не воздала им по заслугам». Хотя во многих случаях дело обстоит именно так.

Индивид не всегда самостоятельно приходит к использованию горя-злосчастья на благо собственному имиджу. Английский писатель Грэм Грин сказал: «Несчастье, как и набожность, может войти в привычку». В этом выборе сильнее чувствуется стереотипный подход, нежели индивидуальный. Потому что извлечение психологического вознаграждения из болезненного или удрученного состояния, подробно описанное еще Фрейдом, есть часть стандартной психологической игры.

Ведь многие несчастья, вплоть до серьезных бед, приводящих человека на больничную койку или на кладбище, — не что иное, как психологические игры.

Для тех, кто понимает под игрой развлекательное времяпрепровождение, доставляющее (более или менее) удовольствие участникам, непонятен смысл саморазрушительных занятий, последствием которых может стать физический и психический распад личности. Тем не менее, придется поверить в существование подобных игр, ориентируясь не столько на мнение авторов, сколько на мировую историю. Человечество постоянно придумывает все новые и новые игры, которые с каждым веком становятся все глобальнее и все небезопаснеее. А кто в них играет? Разумеется, отдельные личности. Пусть даже и не по собственной воле.

Взаимодействуя с обществом себе подобных, мы движемся наугад, интуитивно обходя опасные ситуации, добиваясь удовлетворения своих потребностей, поддерживая обретенное равновесие… А значит, делаем именно то, чего от нас ожидают. Да, реагируя должным образом, мы с раннего детства включаемся в психологические игры[44], времяпрепровождения (их также называют развлечениями)[45] и ритуалы[46] из числа тех, которые распространены в нашем окружении. Любой человек меняет свой круг общения — и не раз, но свою игру (вернее, игру, которую считает своей) он может пронести через всю жизнь, причем без какой бы то ни было пользы для себя и для своего круга общения. И зачем, спрашивается?

Причина подобного упорства — не что иное, как привычка. Общечеловеческая привычка чем-нибудь наполнять каждую минуту существования. Иногда даже неважно, чем именно наполнять — самореализацией или самоуничтожением. Лишь бы в пустоте не висеть. Человек появляется на свет с этой потребностью в структурировании времени. Она не только не слабее потребности в пище или потребности в признании, но и периодически забивает их. Психолог Эрик Берн пишет: «Структурный голод имеет не меньшее значение для человека, чем сенсорный. Сенсорный голод и потребность в признании вызваны стремлением уберечься от острого недостатка сенсорных и эмоциональных стимулов. Такой дефицит чреват биологической дегенерацией. Потребность избегать скуки порождает структурный голод. С. Кьеркегор указал на разнообразные последствия неумения или нежелания структурировать время. Продолжительная скука и хандра тождественны эмоциональному голоду и могут привести к сходным последствиям»[47]. Психологическая дегенерация в результате продолжительной хандры — это плохо. В таком состоянии недолго и до преступления дойти. Вон Онегин скучал-скучал, а однажды взял, да и развеялся: Ольгу скомпрометировал, Ленского убил, Татьяну раскритиковал и уехал в Петербург до-воль-ный… А все русская хандра, не к ночи будь помянута!

В общем, структурировать время можно по-разному, но структурировать его надо. Не то последствий не оберешься. И дело не только в исконно русской хандре, якобы посещающей бесполезных для общества лишних людей (они же блестящие светские львы, а также соль земли — в зависимости от трактовки образа).

Чувство собственной беспомощности и бесполезности периодически посещает всех — вне зависимости от уровня успешности, самореализации и даровитости. Это состояние биохимического происхождения.

То ли сахар в крови упал, то ли серотонин в мозгу развеялся, то ли предрассветный час волка меланхолию навевает… При помощи психологических факторов меланхолию можно нивелировать или, наоборот, усугубить. А проще говоря, накрутить себя до нервного срыва или успокоить до летаргического состояния. Или почти летаргического. Люди используют разные пути и разные средства в борьбе с меланхолией, хандрой, сплином, депрессией — словом, с состояниями внутреннего дискомфорта. Самый распространенный прием — отвлечение, переключение внимания на какое-нибудь занятие. Что, собственно, и является структурированием времени.

Некоторые предпочитают следовать по пути иллюзий. Благо у этого пути множество ответвлений — и стандартных, созданных обществом, и индивидуальных, придуманных кем-то для себя лично. Среди индивидуальных вариантов встречаются и довольно изощренные. Например, главный герой фильма «Мой мальчик» как-то решил, что для человека, которому совершенно нечего делать в жизни, обычная единица измерения времени — час — слишком длинна. Поэтому он изобрел другую — длиной в полчаса — и начал отмерять время своим собственным мерилом: умывание — 1 единица времени, завтрак — 1 единица, просмотр прессы — 2 единицы, стрижка — 2 единицы… И никаких тебе остатков в полчаса и более после каждого занятия: все мелкие хлопоты аккуратно укладывались в отведенные получасовые рамки — в 1 единицу, а хлопоты покрупнее — в 2 единицы. Так небольшими порциями время утекало в никуда. Зато казалось, что каждый день расписан и рассчитан. Иногда педантизм спасает от неприятных чувств, связанных с осознанием пустоты собственного существования и существования вообще. Эпилептоиды любят крепко сбитые, аккуратно пригнанные рамки именно как средство спасения от хаоса, в том числе от хаоса эмоционального. Надо сказать, это не самое вредное «спасательное средство».

Куда более опасным способом структурирования времени становится зависимость. И, в отличие от индивидуальных примочек, это даже не стандартная, а прямо-таки механическая форма убийства времени, рассчитанная на отказ человека от себя самого. Причем полный отказ.

Никаких послаблений, никаких скидок на то, что зависимый обладал талантами, подавал надежды и проявлял себя с лучшей стороны — пока еще не был зависимым. А теперь от всех талантов, надежд и сторон его натуры осталась лишь одна составляющая — например, буйный азарт. Отчего он и стал игроманом. Потому что эта единственная черта все разрастается, разрастается (или, как говорят психологи, акцентуируется) и постепенно начинает регулировать все существование личности. Индивидуальность разрушается, остается лишь малая часть жизнеспособных систем, добывающих все новые и новые дозы аддиктивного агента, чтобы удовлетворить бесконечно растущую потребность бывшей личности.

Итак, вероятность аддикции увеличивается именно тогда, когда сильная потребность превращается в сверхсильную. Подобное происходит, если какой-нибудь комплекс психологических черт начинает восприниматься не просто как основной, а как единственный поставщик удовлетворения, как единственное средство избавиться от душевного дискомфорта. То, что англичане называют «класть все яйца в одну корзину» — саморазрушительная тактика. И неважно, какую сферу выбирает сверхсильная потребность для реализации — криминальную, как наркомания, или легальную, как трудоголизм.

Под растущим давлением одного-единственного пристрастия, высасывающего из человека энергию, время, жизнь, личность постоянно деформируется и понемногу приближается к самоуничтожению.

Хотя на первый взгляд кажется: опасность представляют лишь те желания, удовлетворение которых связано с нарушением закона. Увы. Даже престижная зависимость — уже упоминавшийся трудоголизм — не способствует развитию и реализации талантов человека, а всего-навсего утрамбовывает весь потенциал натуры в служебные рамки и запирает его на семь замков, на семь засовов. Учись, дескать, довольствоваться малым!

Хотя учиться следует совершенно другим вещам. Во-первых, необходимо научиться извлекать удовлетворение из разных источников. Во-вторых, надо развивать разные стороны своей неповторимой индивидуальности, в том числе и те, которые не имеют непосредственного отношения к получению дохода и к повышению статуса. В третьих, нельзя зацикливаться на отдаленном светлом будущем, в котором все будет невыразимо прекрасно, а полноценно прожить сегодня, несмотря на многочисленные закавыки и неурядицы упомянутого сегодня. В-четвертых, нужно общаться с теми, кто вас окружает, — и при этом общаться разнообразно: не угождать, мечтая понравиться всем и каждому, а строить такие отношения, которые были бы комфортны лично вам.

Вероятно, последняя рекомендация покажется странной. Всю жизнь человека учат хорошим манерам, альтруизму и самоотречению. Вот и библия предлагает возлюбить ближнего, как самого себя, и психология в лице Эриха Фромма предупреждает, что эгоизм — симптом недостатка любви к себе, и «кто себя не любит, вечно тревожится за себя».

Можно возлюбить ближнего, но не сближаться с кем попало. Это — единственная возможность сохранить уважение к ближнему и к себе. Так что будьте разумным эгоистом. Производите отбор.

И не втягивайтесь в психологические игры, которые можно оценить как деструктивные, опасные для личности. И если излюбленная, а то и пожизненная игра вашего знакомого возлагает на участников слишком большую ответственность и требует слишком больших затрат, не связывайтесь. Без ложного смущения применяйте антитезис и нажимайте «Escape». Разрешите откланяться, остальное без меня.

Игра ценою в жизнь

Вы можете оказаться главным или второстепенным участником какой-нибудь игры в любой момент вашей жизни. Скажем, игры «Я только хочу помочь вам». Она чрезвычайно распространена. В ней две главные роли: Советчик и Клиент. Неважно, о какой профессиональной сфере идет речь — о преподавании, врачевании, соцобеспечении или косметологии. Один просит о помощи, второй эту помощь предлагает. Казалось бы, полная гармония взаимоотношений. Какие тут могут быть проблемы? Между тем, учитывая скрытые мотивы, мы обнаружим целые залежи возможных проблем. Нужны лишь некоторые предварительные объяснения относительно источника этих проблем.

В игре «Я только хочу вам помочь» вроде бы гармонично взаимодействуют Родитель Советчика и Ребенок Клиента. Ребенок спрашивает: «Как мне быть теперь?», Родитель отвечает: «Поступай, как я скажу» — это социальная модель. Но психологическая модель несколько иная. Родитель Советчика говорит: «Видишь, я все знаю», а Ребенок Клиента усмехается: «Я сделаю так, то ты усомнишься в своих силах». В ответ Ребенок Советчика приходит к выводу, что люди неблагодарны, и сам себя ощущает мучеником, жертвой пороков человечества. Советчик даже не заботится о том, чтобы Клиент достиг желаемых целей: он саботирует, чтобы положительный результат его деятельности не противоречил его жизненной позиции.

Последовательность ходов игры подтверждает психологическую модель: 1) Советчик дает совет; 2) Клиент совет не выполняет или выполняет лишь частично; 3) последующее общение Клиента и Советчика — соответственно демонстрация ложности совета и скрытые или явные извинения. Зато Советчик вправе проявить некомпетентность и безответственность (А чего зря стараться-то? Все равно никто не оценит!), а Клиент может получить удовольствие, посадив в лужу доброхота-Советчика (Вот нахал! С такой самонадеянностью заявляет: делай, как я скажу! Да я так сделаю, что ты раз навсегда заткнешься!). Из этой ситуации — два выхода, диаметрально противоположных. Во-первых, в любой роли можно применить антитезис. Например, Клиент отказывается от помощи и даже не делает попытки использовать полученный совет. Или Советчик полностью игнорирует приглашение к игре. Такой подход зачастую вызывает конфликт и даже разрыв отношений.

Это, конечно, нежелательно, особенно если в роли Советчика выступает папа или мама учащегося средней школы, а в роли Клиента — сам учащийся, у которого в средней школе возникли проблемы. В такой ситуации легче продолжать игру, по возможности смягчая скрытые мотивы и стараясь добиться реальных результатов. Но если ситуация касается, например, психологически зависимой личности, обратившейся к врачу за помощью, в то время как врач предпочитает играть в недобросовестного Советчика — это уже совсем другой расклад. Такой врач непременно втянет пациента в игру, в которую не прочь поиграть всякий аддикт. Хотя бы для того, чтобы иметь возможность заявить: ну и что? Обращался я ко всяким там специалистам, целителям, врачевателям — ни фига не помогло! Видать, не судьба. Каждый встреченный Советчик укрепляет установку психологически зависимого индивида на продолжение аддиктивного образа жизни.

Психологические игры опасны тем, что сами по себе могут стать предметом зависимости, ограничивая внутреннюю свободу человека и независимость его оценки.

А для чего вообще служат психологические игры? Они имеют множество функций и предназначений: оберегают нашу психику от разочарований, ударов и повреждений; учат манипулировать людьми; осуществляют социальный отбор; помогают оценить партнеров и выбрать кандидатов для дружеского или любовного сближения и т. д.

При перечислении функций глаголы вроде «оберегать и помогать, служить и защищать» возникают постоянно. И то же время игры нельзя назвать психологической защитой, поскольку максимальная защита для психики — категорический отказ от любого участия в коммуникативных экспериментах. К подобным мерам, кстати, и прибегают люди с избегающим расстройством личности, раздувая рядовую интроверсию до мизантропии[48] или даже социофобии[49]. Впрочем, у современного человека огромные проблемы с общением. А все из-за инфантильных установок «на максимум» — на полное доверие и на любовь с первого взгляда. Хотя и то, и другое — очередное порождение мира стандартных грез под названием «кинематограф».

Близость с первого взгляда — это утопия. Вернее, утопический миф, о котором приятно кино посмотреть и книжку почитать.

В реальной жизни полное слияние душ на первой же минуте общения — столь же непредсказуемый факт, как многомиллионный выигрыш в лотерею. Конечно, где-то и с кем-то, показанным по телевизору в международных новостях, произошло именно это. Но вносить в список личный достижений пункт «№ 1. Джек-пот минимум в $ 10 000 000», равно как и «№ 2. Любовь с первого взгляда на всю жизнь» — весьма опрометчивое решение.

Максимализм в любом вопросе, выражаясь шершавым языком официальных бумаг, способствует существенному удорожанию проекта: человек тратит кучу нервов, бездарно транжирит силы и время на поиски идеального варианта, получает массу отказов, предчувствует неудачу задолго до контакта, поскольку изначально предъявляет завышенные требования. Все из-за того, что отказывается понять и принять необходимость предварительной стадии знакомства — той самой, когда перед возникновением близости (хотя бы частичной, не говоря уже о полной) мы демонстрируем друг другу освоенные навыки безличного общения: а именно беседуем про культурные и политические новинки, ругаем местную погоду и европейские наводнения, излагаем выдержки из прессы, избегая чересчур личных тем.

Светская болтовня включает довольно ограниченный круг предметов, достойных обсуждения. Классифицировать их можно по-разному: по возрасту и полу игроков, по уровню их доходов, по сопутствующей обстановке… Например: мужчины чаще эксплуатируют автомобильно-спортивную тематику, женщины предпочитают кухонно-гардеробную. Молодежь заигрывает, люди постарше обсуждают дебет-кредит. Разговоры типа «Это делается так» подходят, чтобы скоротать время в поездке; «Сколько стоит?» — популярное времяпрепровождение в баре людей с доходом не выше среднего; «А вы бывали там-то?» распространено среди видавших виды людей; «Вы знаете такого-то?» — удобная тема для одиноких людей. Есть и другие ситуативные игры.

Это, говоря языком дикой природы, еще не брачные танцы и не боевой клич, а просто гордое сидение на пышных ветвях с ниспадающим хвостовым оперением или красивое позирование на фоне заката с закинутыми на спину рогами.

Демонстрация себя — отнюдь не пустая трата времени. К выигрышу надо подходить последовательно, а не прыгая через ступеньку.

Иначе вместо сближающего фактора вы получите отчуждающий: люди, бывшие слишком откровенными и слишком эмоциональными в присутствии малознакомых типов, опомнившись, испытывают главным образом неловкость и желание никогда впредь не встречаться со свидетелем своего распоясанного поведения. Иногда смущение бывает столь велико, что превращается в неприязнь — то ли к себе самому, то ли к объекту несвоевременных откровений. И возможность завести знакомство — полезное или приятное — гибнет на корню. Умелые игроки это знают и стараются следовать совету римлян «Festina lente» — «Торопись медленно». Им нужен максимальный выигрыш при минимальных затратах.

Выигрыш состоит в том, чтобы удовлетворить четыре основных человеческих потребности:

1) в снятии напряжения;

2) в устранении психологически опасных ситуаций;

3) в получении знаков приязненного отношения — так называемых психологических «поглаживаний»;

4) в поддержании обретенного равновесия.

Для получения выигрыша, как правило, переходят от времяпрепровождения к более тесным взаимоотношениям — то есть к играм. Здесь уже делается более тщательный выбор, с учетом индивидуальных стремлений.

Игра, как и времяпрепровождение, утверждает роли, выбранные личностью, и тем самым закрепляет ее жизненную позицию. В перспективе эта позиция может определять и судьбу личности, и судьбу ее детей.

Автор теории психологических игр Э. Берн считал, что в самую длительную «свою игру», иначе называемую «сценарием», большинство людей включается примерно лет с семи. Выходит, что изрядная часть нашей жизни проходит внутри отведенного игрой пространства: внутри него мы приобретаем опыт, строим тактику отношений, определяем, на какие выигрыши вправе рассчитывать и какие проигрыши можем себе позволить. Поэтому каждая попытка расширить привычное пространство игры провоцирует возникновение проблем. Нам не хватает опыта и смелости, чтобы разорвать установленные рамки. Даже когда возникает ощущение, что предписанная роль нам не нравится, мы не в силах переменить ее, поэтому играем, как в нотах прописано: например, боясь прослыть грубияном и жадиной, улыбаемся, стиснув зубы. Или влипаем в неприятности с частотой героев Пьера Ришара в фильмах Клода Зиди: буквально шага ступить не можем без нанесения морального и материального ущерба и себе, и окружающим, непрерывно умирая от смущения. Все эти действия совершает не личность, а игрок — простенькое существо, напоминающее фигурку на мониторе. Ее свобода иллюзорна, ее поведение управляемо, ее конец предрешен.

Так игра превращается в часть сценария — плана жизни, который игрок воплощает неосознанно, но оттого не менее упорно. Он одновременно ждет развязки и сам участвует в ее осуществлении. Если сценарий конструктивен, развязкой будет настоящий happy end, старорежимный голливудский финал с поцелуем протяженностью в семь секунд и роскошным закатом под незабываемую мелодию, похожую на сотни других, столь же незабываемых. Одним словом, хорошо срежиссированное чудо. Неконструктивный сценарий — столь же отменно поставленная катастрофа. И тоже голливудского масштаба. Просто жанр другой, где тоже имеется end, но только он совсем не happy.

Причем вкусы людей в отношении жизненных финалов так же разнятся, как и вкусы в области киножанров: кому-то нравится романтическая комедия, кому-то — эпический боевик, кому-то — рафинированная заумь на черно-белой пленке. Аналогичные пристрастия конструируют наши идеалы, наше представление о счастье и несчастье. Но не стоит думать, что в искусстве — одно, а в жизни — совсем другое. И в жизни встречаются странные личности, воспринимающие идиллию как самоубийство, а самоубийство — как идиллию. Они, может, и рады бы измениться — если не ради себя, то ради своих близких… Но их сознание понятия не имеет, какие у подсознания планы на судьбу всей личности в целом. Бывает, что человек включается в страшную пожизненную игру (вроде игры «Алкоголик» или «Убогий») буквально против собственной воли. И даже если он уверяет, что не собирается провести следующие три десятилетия в облаках сивушных испарений, пройти все стадии самоуничижения и опуститься на самое дно, туда, где пьют «Слезу комсомолки»[50], - не торопитесь верить. Вполне вероятно, что он искренен, но отнюдь не правдив.

Сознательные установки могут требовать одного, а подсознательные — другого. Если обстоятельства втягивают личность в одну из неконструктивных пожизненных игр, сопротивляться надо. Но это очень трудно, особенно если подсознательная жизненная позиция, оформившаяся в детские годы, совпадает с направлением внешнего прессинга. Выходом из игры может стать антитезис — внезапный ход, прерывающий плавную последовательность игры. Участники не в силах предвидеть антитезис, поэтому он их шокирует и даже может вызвать нервный срыв или депрессию. Зачастую этот шок опасен: ведь он разрушает то, что дорого участникам — их личную мировую гармонию.

Эрик Берн пишет: «Хорошее структурирование времени является одной из функций игры. Помимо этого, многие игры нужны людям для сохранения душевного здоровья. У таких людей очень шаткое психическое равновесие и хрупкая жизненная позиция, поэтому, лишившись способности играть, они впадают в беспросветное отчаяние. Иногда оно может стать причиной психоза. Эти люди активно противостоят всяким попыткам осуществления антитезиса»[51]. Еще бы. По окончании игры у них не останется средств, чтобы структурировать время и в конце концов добиться выигрыша. А это большая утрата. На ощущении утраты, на страхе перед нею и строится наша зависимость от игры, даже разрушительной.

Спросите Кая Юлия Старохамского

Да, у психологических игр есть разные стороны — и полезные, и опасные. Все дело в том, каким путем добывается выигрыш. Самые легкие пути и есть самые неверные. Добиваясь психологических «поглаживаний», человек подчас выбирает весьма причудливые формы удовлетворения. На первый взгляд причудливые. А на второй — довольно банальные. О таких банально-причудливых формах итальянский писатель Артуро Граф писал: «Если людям нечем хвастаться, они хвастаются своими несчастьями». Хотя другой писатель — Оскар Уайльд — и предупреждал, что «чужие драмы всегда невыносимо банальны», мы все равно не можем удержаться от искушения и время от времени демонстрируем окружающим душевные раны — и свежие, и зарубцевавшиеся.

Этот прием тесно связан с другим вознаграждением, получаемым в результате психологической игры, — с так называемым экзистенциальным выигрышем, укрепляющим жизненную позицию вроде той, которую выразила Мария Ивановна, юная героиня фильма «Формула любви»: «Будем страдать, Лешенька, страданиями душа совершенствуется. Вон папенька говорит, что одни радости вкушать недостойно!» На что Лешенька немедленно посоветовал папеньке пропасть пропадом с советами своими, после чего устроил сцену, потребовал отдать ему пистолет и вообще сделал все, чтобы вывести сюжет к счастливому финалу. Увы. Не каждому по жизни везет: если на момент, когда подсознание формирует внутренний образ счастливого финала, рядом не окажется импульсивного Лешеньки, вполне вероятно, что образ финала сложится в ином, неожиданном ключе. И человек примется искать экзистенциальный выигрыш в деструктивных играх, направленных в основном на мученичество и мучительство. Прямо скажем, явление для наших широт привычное.

Потому-то в свое время и невзлюбила русская интеллигенция роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Золотой теленок» — и за что? За один-единственный второстепенный образ, в котором упомянутый подход был весьма талантливо осмеян. В нем то, что Фрейд называл «наградой от болезни», выглядит правдоподобно и оттого еще более уморительно: «Есть люди, которые не умеют страдать, как-то не выходит. А если уж и страдают, то стараются проделать это как можно быстрее и незаметнее для окружающих. Лоханкин же страдал открыто, величаво, он хлестал свое горе чайными стаканами, он упивался им. Великая скорбь давала ему возможность лишний раз поразмыслить о значении русской интеллигенции, а равно и о трагедии русского либерализма. «А может, так надо, — думал он, — может быть, это искупление, и я выйду из него очищенным? Не такова ли судьба всех стоящих выше толпы людей с тонкой конституцией? Галилей, Милюков, Ф. Кони. Да, да, Варвара права, так надо!» Душевная депрессия не помешала ему, однако, дать в газету объявление о сдаче внаем второй комнаты». Впрочем, состояния такого рода никому и никогда не мешали сдавать освободившуюся жилплощадь, чтобы было чем поддерживать жизнедеятельность во время психологических игр. Гораздо приятнее предаваться мукам и думам в комфортабельных условиях, дабы низкие материальные потребности не снижали полета души.

И читателям «Золотого теленка» даже казалось, что от структурирования времени в духе Лоханкина придется отказаться. Навсегда. Кто примет всерьез любимый имидж после такого-то пасквиля? Над истериками и упованиями Васисуалия Лоханкина заливисто смеялась молодая, агрессивная поросль, не подозревая, сколь прилипчивы лоханкинские, выражаясь профессиональным слогом, паттерны поведения.

Никакая пародия не в силах разрушить стереотип. Потому что стереотип — не маска, а целая структура действия, поведения, восприятия.

Она не накладывается поверх реального рисунка личности, она формирует этот рисунок, служит ему и рамкой, и основой, и изобразительным средством. А потому способна устоять и перед насмешкой, и перед осуждением со стороны других людей. Особенно, если эти люди — представители других социальных групп. Те, кто не причастен к святая святых тайн вашего сообщества. О чем идет речь? Сейчас объясним.

Действительность с ее проблемами пугает. Причем всех, даже людей очень храбрых и жизнестойких. Желание бросить «эту бодягу» и сбежать на волю, в пампасы обуревает и довлеет. Вон, до чего додумался прагматичный ум бухгалтера Берлаги[52], спасавшегося от чистки в сумасшедшем доме: закосил под шизика, назвался вице-королем Индии, потребовал вернуть ему любимого белого слона, да еще каких-то магараджей без конца призывал… А в палате буйных встретил он Кая Юлия Цезаря, значившегося в паспорте бывшим присяжным поверенным И.Н. Старохамским. И сказал Берлаге Кай Юлий Старохамский, драпируясь в одеяло, что в Советской России сумасшедший дом — это единственное место, где может жить нормальный человек, поскольку сумасшедшие, по крайней мере, не строят социализма. А все остальное — это сверхбедлам.

Собственно, не в социализме дело. Строительство капитализма или строительство собственной карьеры тоже от сверхбедлама ненамного отличается.

В тот или иной момент жизнь вообще кажется слишком опасной (варианты: слишком скучной, слишком непредсказуемой, слишком предсказуемой, слишком короткой, слишком длинной, слишком унылой, слишком суетной) — неважно какой именно. Важно то, что любое указанное качество присутствует в человеческой жизни в количестве, вызывающем дискомфорт.

Это ощущение рано или поздно (но чаще всего в период взросления) приводит к мысли спрятаться, убежать, уйти — словом, переместиться в другой мир, более удобный для существования.

В окружении виртуальных благ можно провести годы и годы, словно Жан-Батист Гренуй из романа Патрика Зюскинда «Парфюмер», или приснопамятный Горлум: ползать в гнилой тьме пещер, питаясь подножным кормом и воображая себя властелином мира, предметом всенародного обожания. Чем, собственно, и занимается изрядное количество людей. Им кажется, что судьба к ним недостаточно щедра и благосклонна. Справиться с этой напастью они не в силах, значит, необходимо забыть. Обо всем — и в первую очередь о себе, ужасно маленьком, и о реальном мире, ужасно жестоком. А взамен создается воображаемый Эдем, в котором тебе рады несказанно, потому что ты и сам здесь чудо как хорош: семь пядей во лбу, в плечах косая сажень и ниже тоже красота. Для особ женского пола предлагается стандарт 90-60-90, каскад блестящих и послушных волос, докторская степень и легкая пресыщенность обожанием со стороны сильного пола. А пока новоиспеченный Горлум Гренуй воздвигает свои спелеосады, реальность предъявляет ему счета, счета, счета. Море счетов. Их надо как-то оплачивать, не то тебя выдернут из нирваны и заставят быть кредитоспособным. А если ты не такой? В смысле, не кредитоспособный?

Тогда, скорее всего, человек просит помощи у зала, то есть у окружения. Ему просто не выпутаться в одиночку. Если вернуться к психологическим играм, то обнаружится удивительная вещь: оказывается, помощь таким вот нервным Горлумам-Гренуям — опасное мероприятие! И не только потому, что благодарных Горлумов не существует. Это еще можно предвидеть. Основная проблема состоит в том, что личность, вознамерившаяся слинять из окружающей действительности, может впутать в деструктивную игру и свою «группу поддержки»!

Например, уже упоминавшаяся игра «Алкоголик» строится не только на алкогольной зависимости главного участника. При нем существует целый список созависимых лиц: Преследователь (жена, обыскивающая карманы и устраивающая скандалы), Спаситель (мама или все та же жена, умоляющие пойти и закодироваться), Простак (друг-приятель, как бы небрежно предлагающий «глотнуть пивка — и по домам»), Посредник (продавщица отдела спиртных напитков, бармен, киоскер, бабка-самогонщица и прочие, имеющие доступ к хранению и продаже горячительного). Кто-то играет в эту игру по долгу службы, как Посредник. Но большинство игроков занимает положение мух в паутине. Они делают то, что должны — но не в службу, а в дружбу. И увязают надолго. Жена и мама привыкают к жизни со скандалами, обысками, мольбами, нервотрепками и безденежьем. Структурирование времени у них очень плотное — буквально ни минуты покоя. Все кругом сочувствуют семье Алкоголика — вот и психологические «поглаживания». А в качестве экзистенциального выигрыша выступает убеждение, что «все мужики козлы».

Психологи предупреждают: «Семьи с аддиктивными родителями и продуцируют людей двух типов: аддиктов и тех, кто заботится об аддиктах. Такое семейное воспитание и создает определенную семейную судьбу, которая выражается в том, что дети из этих семей становятся аддиктами, женятся на определенных людях, которые заботятся о них, или женятся на аддиктах, становятся теми, кто о них заботится (формирование генерационного цикла аддикции). Члены семьи обучаются языку аддикции, когда приходит время образовывать собственные семьи, они ищут людей, которые говорят с ними на одном аддиктивном языке. Такой поиск соответствующих людей происходит не на уровне сознания. Он отражает более глубокий эмоциональный уровень, т. к. эти люди опознают то, что им нужно. Родители обучают детей своим стилям жизни в системе логики, которая соответствует аддиктивному миру»[53]. Так игра перерастает в сценарий, «психологический импульс с большой силой толкает человека вперед, навстречу судьбе, и очень часто независимо от его сопротивления или свободного выбора»[54]. Иногда один и тот же сценарий проявляется на протяжении столетия, в судьбах пяти поколений!

Алкогольная аддикция — самый яркий пример того, как разрушается личность в процессе бегства от действительности.

В ходе этого «путешествия между мирами» от индивидуальности практически ничего не остается, кроме двух составляющих — потребности в аддиктивном агенте и способности добыть аддиктивный агент любым путем. Все остальное теряется между тем миром, где аддикту хорошо, и этим, где ему плохо.

Но, скажет читатель, не все, кого здесь обидели, стремятся раствориться в виртуальности? Есть же люди действия, они, наоборот, пытаются улучшить этот мир, а не удрать куда ни попадя! Вообще-то, удрать поначалу пытаются все. Не обязательно с помощью алкоголя, наркотиков, компьютерных игр, страстного коллекционирования марок или бабочек… Существуют способы бегства, социально одобренные. И даже престижные. Только приглядевшись, удается понять, куда ведет этот путь для избранных.

Избранные, несмотря на стереотипное представление о них как об убежденных одиночках, поодиночке никогда не встречаются. Разве что на обложках глянцевых журналов. Вечно вокруг них крутятся поклонники, критики, продюсеры, издатели, эпигоны и ученики. Французский художник Эжен Делакруа сказал, что «человек — общественное животное, которое не выносит своих сородичей». То есть до поры до времени не выносит. Пока этому общественному животному не понадобится поддержка. Тогда оно начинает искать спонсоров, пардон, единомышленников.

Ученики-эпигоны-критики-продюсеры — не роскошь, а средство выживания. Общество себе подобных — это и есть наша жизненная среда. И ее нужно отыскать или сделать пригодной для жизни. Третьего не дано. Состояние «свой среди чужих» способны вынести лишь тайные агенты; состояние «чужой среди своих» даже двойные агенты долго вынести неспособны. И рано или поздно приходится искать своих и стараться, чтобы они тоже приняли тебя за своего.

Среди вариантов ухода в иную, более благосклонную реальность, не последнее место занимает присоединение к какой-то социальной группе, желательно стабильной и престижной. В социологии такие группы называются референтными. Для каждого из нас существует собственная референтная группа: сообщество голливудских звезд или нобелевских лауреатов, олигархов или депутатов. Это, собственно, даже не люди, а ходячие образчики успеха. Они интересуют своих подражателей в первую очередь как идеалы, во вторую — как покровители. Человек амбициозный, настроенный сделать карьеру, выбирает перспективного руководителя, действенный тягач для восхождения по социальной лестнице. Человек мыслящий, нацеленный на познание, станет искать опытного наставника, умело наводящего порядок в горячих головах. Человек, напуганный реальностью, не нуждается ни в тягаче, ни в наставнике. Ему нужен опекун, который возьмет на себя и выбор пути, и ответственность за последствия. Поэтому среди множества групп напуганный инстинктивно выбирает такую, представители которой пользуются действенными методами эскапизма[55].

Решениепроблем, как правило, дело индивидуальное. Зато бегство куда успешнее проходит в теплой компании. А значит, надо прописаться и занять позицию в той самой подходящей группе.

Как видите, индивидуальная позиция здесь не требуется. Вполне достаточно знаковой, номинальной.

Постепенно человек привыкает отказываться от индивидуальных реакций и от собственного мнения — в пользу ритуальных паттернов. В концепции социального характера, разработанной Эрихом Фроммом, описано, как человек «полностью усваивает тот тип личности, который ему предлагают модели культуры, и полностью становится таким, как другие, и каким они его ожидают… Этот механизм можно сравнить с защитной окраской некоторых животных». Крайнее проявление социального характера получило название «автоматического конформизма». Оно направлено на устранение противоречий между индивидом и обществом. Это происходит, когда индивид утратит свои неповторимые качества. Э. Фромм сравнивал человека, максимально «сросшегося с общественными установками», с «автоматом, идентичным с миллионами других автоматов вокруг него, который не испытывает больше чувства одиночества и тревожности. Однако цена, которую он платит, велика — это потеря самого себя».

Итак, мы снова пришли к печальному финалу. Получается парадоксальная вещь: бегство от окружающего мира, слишком жестокого и неудобного, чтобы в нем существовать, приводит к потере себя! Но ведь вся эта возня с эскапизмом затевается именно ради сохранения себя? Почему же результат обратный? Разве в башне из слоновой кости или где-то там, вдали от этой бетономешалки, современной действительности, личность не должна расти, как на дрожжах? Не должна развиваться, будто опасный мутант в благотворно-лабораторных условиях? Теоретически да. А практически…

На практике мы не умеем создавать ни башен из слоновой кости, ни лабораторий по выращиванию гениальных умов, ни чего бы то ни было, полноценно заменяющего реальный мир.

Все, что удается соорудить, чаще всего напоминает искусственные языки — эсперанто и воляпюк — с их кошмарной грамматикой и более чем кошмарной фонетикой. Так же, как эсперанто и воляпюк ни в какое сравнение не идут с живыми языками (и даже с мертвыми, но жившими когда-то полноценной жизнью), набор «искусственных сред» не годится в соперники естественной среде — просторному и яркому миру, в котором достаточно мест, пригодных для жизнедеятельности креативных натур, они же творческие личности.

Поясним, что имеется в виду. Под искусственной средой понимаются описанные выше варианты ограниченных виртуальных миров — причем, как вы понимаете, не всегда компьютерных. Виртуальностью можно назвать и зону, в которой циркулирует существование аддикта, и общественный, как выражается социология, «изолят» — узкий круг общения со своим набором стереотипных представлений и реакций. Здесь все устроено так же, как в компьютерной игре: правила неизменны, ситуации смоделированы, ответные действия запрограммированы. Надо быть либо геймером, либо хакером, чтобы расколоть игру. И не факт, что победа принесет хотя бы моральное удовлетворение.

Возможно, игрок иначе представляет себе победу и триумф. Ведь личные представления удивительно прихотливы. И потому стандартные выигрыши подчас кажутся нам убогими. Но виртуальности — неважно, аддиктивной или социальной — ей дела нет до личных представлений, потребностей и возможностей. Виртуальность на них не рассчитана. И потому ограничивает каждого, кто в нее попадает. Это только в самом начале кажется: кайф! Я здесь такой крутой, такой процветающий, аж махровый! Не спешите. Вначале истощатся первичные выигрыши — для неофитов, для чайников, для новоприбывших. Потом условия игры станут жестче. Выигрыши будут попадаться все реже и выглядеть все хуже, пока не примут «конечную форму» — когда награда состоит в отсутствии наказания.

Помните эпизод из «Хроник Нарнии», в котором злая Белая Колдунья, обещавшая плохому мальчику Эдмунду весь мир и десять тонн рахат-лукума в придачу, платит ему за предательство брата и сестер тем, что не убивает его, но вместо рахат-лукума дает кружку воды и кусок сухого хлеба? И ее слова: «Ты не раз с благодарностью вспомнишь о хлебе, прежде чем тебе удастся снова его отведать»[56]? К людям, которые серьезно лоханулись и ради сказочных (а точнее, иллюзорных) наград отказались от реального шанса, жизнь бывает куда менее щедрой, чем Белая Колдунья к легковерному Эдмунду: отбирает последнее, в том числе и права, казавшиеся неотъемлемыми. Например, на простые радости и простые удобства. Вот такая она, жестокая виртуальная реальность.

К тому же стереотипные решения, которые она предлагает якобы для облегчения жизненного пути, действительно экономят время и силы. Но, с другой стороны, чужие, обезличенные паттерны поведения и восприятия далеко не всегда помогают выиграть. По крайней мере, выиграть то, что хотелось бы.

Индивид стремится к общественному одобрению и видит в нем свое главное вознаграждение. А массовое сознание тем временем заменяет индивидуальные варианты выигрыша на массовые.

Человек даже не замечает, как его личный успех тоже превращается в стандартное вознаграждение, которое, как ни грустно, его ни капельки не вдохновляет.

Силу воздействия социальной среды на наш разум нельзя — пока нельзя — измерить каким-нибудь волеметром. И даже просто создать единицу свободы сознания не получается. Все приходится определять постфактум, когда личность запуталась в паутине взаимоотношений, сплетенной вокруг нее обществом, словно героический Фродо — в сетях ужасной Шелоб[57]. И даже если окружающая действительность далеко не так кошмарна, как порождение арахнофобии[58] Толкиена, она столь же равнодушна и всеядна. Людей, которые полностью теряют самостоятельность в ловушках общества, социальная среда сначала использует по назначению — столько, сколько потребуется. А потом растворяет бесследно, как будто переваривает. Совершенно паучья тактика.

Нельзя сбрасывать со счетов и наше бессознательное, беззастенчиво выполняющее роль двойного агента: с одной стороны, оно размывает цели, поставленные сознанием, и запутывает планы, им составленные; с другой стороны, пытается протащить в нашу судьбу сценарии, усвоенные где-то в раннем детстве путем наблюдения за дражайшими родственниками. И бессознательному дела нет, что сознание давным-давно на этих сценариях поставило печать с культовой резолюцией «Не морочьте мне голову. Полыхаев». Или даже «А ну вас всех! Полыхаев»[59].

Оба этих фактора — агрессивная (или неграмотно выбранная) социальная среда плюс распоясавшееся бессознательное — стараются подменить собой личный выбор и превратить индивидуальную судьбу в какой-то аттракцион в аквапарке: летишь с бешеной скоростью по мокрому желобу, неизвестно куда и неизвестно зачем. Первые несколько секунд оно, конечно, захватывающе. Ну, а если это веселье растянуть на полвека? М-да.

Сопротивление прессингу — вот главное оружие, способное защитить содержимое личности от аппетитов среды и от игр подсознания. И это сопротивление — не борьба ради борьбы. Надо иметь что защищать.

При наличии отсутствия личности вы поневоле теряете всякую сопротивляемость. И так же вы не сможете изменить свою манеру поведения, пока не появится достойная замена для нее. Но самое главное: вы не сможете выйти из своей психологической игры, пока не осознаете, что это только игра. И что за ее пределами есть жизнь. Много жизни. Это и есть первый шаг к самоактуализации.