И

ИГРА – деятельность, дающая возможность человеку реализовывать свои желания, выражать свои фантазии и доставляющая ему удовольствие. В психоанализе игра используется в процессе терапевтической работы с детьми. Она служит объектом исследования, позволяющим выявлять бессознательные желания ребенка и раскрывать те глубинные процессы и переживания, которые оказываются скрытыми, часто ускользающими от понимания их со стороны родителей, воспитателей.

Изучая работу психики, З. Фрейд обращался к игровой деятельности детей. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) он изложил свое понимание самостоятельной игры полуторагодовалого ребенка, наблюдение над которым позволило ему раскрыть смысл детской игры. У ребенка обнаружилась беспокойная привычка забрасывать под кровать или в угол комнаты те маленькие предметы, которые попадали ему в руки. Забрасывая различные предметы он выражал свое явное удовольствие, сопровождающееся произнесением громкого «о-о-о-о!», что, по мнению матери и наблюдателя, означало «прочь». З. Фрейд заметил, что маленький ребенок использовал все свои игрушки для того, чтобы отбрасывать их прочь и таким образом играл с ними. У ребенка была деревянная катушка, обвитая ниткой. Он никогда не тащил ее по полу, используя в качестве тележки, а неизменно бросал ее за сетку своей кроватки. При исчезновении катушки он произносил протяжное «о-о-о-о!», затем вытаскивал катушку за нитку из кроватки и ее появление сопровождал радостным возгласом «тут!».

Наблюдения за повторяющейся игрой ребенка привели З. Фрейда к заключению, что данная игра была тесно связана с культурной работой ребенка над собой, с ограничением его влечений, относящихся к тому, что он больше не сопротивлялся уходу матери из дома. Ребенок возмещал отказ от удовлетворения своих влечений посредством находящихся в его распоряжении предметов, исчезновение и появление которых он мог осуществлять по своему собственному желанию. В интерпретации З. Фрейда «отбрасывание предмета, так что он исчезает, может быть удовлетворением подавленного в жизни импульса мщения матери за то, что она ушла от ребенка и может иметь значение упрямого непослушания: «Да, иди прочь, мне тебя не надо, я сам тебя отсылаю». Данные наблюдения за игрой полуторагодовалого ребенка привели основателя психоанализа к пониманию того, как согласовывалось с выдвинутым им принципом удовольствия мучительное переживание ребенка, вызванное его расставанием с матерью и повторенное в виде игры. На основе своих наблюдений З. Фрейд пришел к утверждению, что «и при господстве принципа удовольствия есть средства и пути к тому, чтобы само по себе неприятное сделать предметом воспоминания и психической обработки».

Рассматривая проблему фантазирования и художественной деятельности взрослых людей, З. Фрейд проводил сравнение между этими видами деятельности и детской игрой. Он исходил из того, что каждый играющий ребенок ведет себя подобно поэту: ребенок создает для себя собственный мир, приводит предметы этого мира в приемлемый для него порядок, всерьез воспринимает и этот мир, и свою игру, охотно подкрепляет свои воображаемые объекты и ситуации видимыми предметами реального мира. В работе «Художник и фантазирование» (1906) основатель психоанализа провел параллели между поэтом и играющим ребенком. Подобно играющему ребенку, поэт создает фантастический мир, всерьез воспринимает его и в то же время четко отделяет его от действительности. Родство между детской игрой и литературной деятельностью закреплено, по мнению З. Фрейда, в языке. Не случайно произведения писателей называют драмами, трагедиями, а лиц, зрелищно изображающих соответствующие сюжеты, – актерами. Сравнительный анализ литературного творчества и детской игры позволил З. Фрейду выдвинуть такие идеи, которые были соотнесены им с наблюдениями над детьми, что как раз и нашло свое отражение в вышеупомянутом рассмотрении игры полуторагодовалого ребенка. Так, в контексте работы «Художник и фантазирование» основатель психоанализа подчеркнул: «Из кажимости поэтического мира проистекают, однако, очень важные последствия для художественной техники, ибо многое, что, будучи реальным, не смогло бы доставить наслаждение, все же достигает этого в игре фантазии, многие, собственно, мучительные сами по себе переживания способны стать источником удовольствия для человека, слушающего или наблюдающего художника».

С психоаналитической точки зрения, игра и фантазия являются такими видами деятельности, которые продолжают друг друга. Вместе с тем имеется различие в поведении играющего и фантазирующего человека. Ребенок играет, обычно не скрывая своих игр от взрослых людей. Взрослый человек часто стыдится своих фантазий, скрывает их от других людей и оберегает их как некую тайну. Игрой детей управляют желания, помогающие воспитывать ребенка. Среди желаний ребенка наиболее значимым является желание быть большим, взрослым. Ребенок имитирует в игре то, что ему известно из жизни взрослых. Психоаналитик наблюдает за игрой ребенка или участвует в ней вместе с ним, тем самым имея возможность выявить те или иные желания играющего ребенка и подметить отношения, имеющие место между ним и его родителями. В процессе игры у ребенка нет оснований скрывать свои желания, чувства, переживания. Другое дело взрослый человек, который, как замечал З. Фрейд, с одной стороны, «знает, что от него ждут уже не игр или фантазий, а действий в реальном мире», а с другой стороны, среди вызывающих его фантазиями желаний находятся такие, которые он вынужден скрывать и поэтому «он стыдится своего фантазирования как ребяческого и запретного».

Психоанализ взрослых людей основывается на методе свободных ассоциаций. Детский психоанализ, в рамках которого свободное ассоциирование ребенка оказывается проблематичным, опирается на игру маленьких пациентов. В процессе детской игры психоаналитик изучает различные реакции ребенка, степень его агрессивности или страдания, его установки в отношении к различным предметам и людям. Игровая техника при анализе детей использовалась такими психоаналитиками, как М. Кляйн, А. Фрейд. Она используется и современными психоаналитиками, работающими в сфере детского психоанализа.

ИД – термин, используемый в психоаналитической литературе для описания бессознательного и характеристики одной из частей психического аппарата, наряду с такими его другими частями, как Эго и Супер-Эго.

Этот термин берет свое происхождение от переведенного на английкий язык (The Id) немецкого термина (das Es), введенного З. Фрейдом в свои теоретические конструкции в работе «Я и Оно» (1923). В отечественной литературе термин «Ид» чаще всего используется при переводе на русский язык англоязычных текстов, в то время как термин «Оно» – немецкоязычных изданий. Оба термина являются взаимозаменяемыми, равнозначными, не вызывающими у аналитиков недоразумение, но способными ввести в заблуждение тех, кто не знаком с психоаналитической терминологией.

Понятие Ид было заимствовано З. Фрейдом из переписки с немецким врачом-терапевтом Г. Гроддеком (1866–1934), опубликовавшим в начале 20-х годов такие работы, как «Искатель души» (1921) и «Книга об «Оно» (1923). Так, в апреле 1921 года в ответ на очередное послание Г. Гроддека он написал ему, что для находящегося в глубине психики бессознательного наиболее верным обозначением будет введенный немецким коллегой термин «das Es». Ранее, в конце ХIХ века это понятие использовалось немецким философом Ф. Ницше для обозначения безличного в человеке.

Использование термина «Ид» потребовалось З. Фрейду для того, чтобы противопоставлять не бессознательное и сознательное, а взаимосвязанное Эго (Я) и отщепленное от него вытесненное. Подобное обозначение глубинного бессознательного как Ид было вызвано необходимостью, поскольку З. Фрейд обнаружил, что в самом сознании многое является бессознательным, но отличным и от предсознательно-го и от вытесненного бессознательного. Такое бессознательное в сознании было названо им «третьим бессознательным», или Супер-Эго (Сверх-Я). Подобное структурное понимание психики человека, представленное З. Фрейдом в его работе «Я и Оно», предопределило уточнение понятийного аппарата психоанализа, что и вызвало необходимость использования введенного Г. Гроддеком термина «Ид».

ИДЕАЛИЗАЦИЯ – психический процесс, благодаря которому человек приписывает другим людям несвойственные им совершенные качества, свойства, достоинства, черты характера. В классическом психоанализе идеализация связана прежде всего с завышенной эмоциональной оценкой другого лица.

В работе «О нарциссизме» (1914) З. Фрейд дал следующее определение идеализации: «Идеализация – процесс, происходящий с объектом, благодаря которому этот объект, не изменяясь в своей сущности, становится психически более значительным и получает более высокую оценку». Он полагал, что в предельном своем обобщении идеализацию можно рассматривать как своего рода сублимирование.

З. Фрейд исходил из того, что в области чувств часто наблюдается переоценка одного человека другим. Родители имеют, как правило, навязчивую потребность приписывать своему ребенку всевозможные достоинства, которыми в действительности он не обладает. Для большинства матерей их собственный ребенок является самым умным, красивым и добрым. Они не замечают его недостатков, наделяют ребенка одними достоинствами, видят только то, что хотят видеть. Если посторонний человек воспринимает ребенка капризным и упрямым, а таковым он может быть на самом деле, то для родителей их родное дитя – верх совершенства. Каприз, с их точки зрения, – это не менее как проявление нестандартного поведения, упрямство – признак самостоятельности.

Часто родительская любовь не только слепа, она заставляет родителей видеть в ребенке тот идеал, о котором они мечтали с момента рождения малыша и которого сами не смогли достичь в жизни.

Дети также склонны идеализировать своих родителей: папа и мама самые красивые и самые умные. Ребенок берет с них пример, наделяя их всевозможными добродетелями. Только со временем, по мере своего развития он может обнаружить изъяны в том идеале, который он себе нарисовал. Но бывает и так, что родительский идеал сохраняется у человека на всю жизнь.

З. Фрейд обратил внимание на то обстоятельство, что эмоциональное отношение одного человека к другому может сопровождаться сексуальной переоценкой им этого другого. В своих работах он неоднократно подчеркивал, что влюбленность чаще всего приводит к завышенной сексуальной оценке. Для влюбленного нет совершеннее того человека, которого он любит. Более того, влюбленный склонен боготворить объект своей любви. Для него любимый человек – идеал, и он не может критически относиться к нему. Все недостатки любимого человека, которые явно бросаются в глаза другим людям, он воспринимает как достоинства. Идеализация имеет место до тех пор, пока сохраняется влюбленность. С точки зрения З. Фрейда, «половая переоценка объекта является его идеализацией».

Идеализация тесно связана с процессом образования идеала-Я, то есть она одинаково возможна, по словам З. Фрейда, в области как «объект-либидо», так и «Я-либидо». В последнем случае человек идеализирует самого себя (самоидеализация). Такая самоидеализация может приводить к мании величия и другим психическим заболеваниям.

Осмысление проблемы идеализации нашло отражение в работах ряда психоаналитиков. Так, М. Кляйн (1882–1960) соотнесла процесс идеализации с защитой от влечения к разрушению, деструкции и высказала идею, согласно которой маленький ребенок склонен превращать «хорошую» грудь матери в «идеальную» грудь, способную предоставить ему неограниченное, вечно длящееся удовлетворение. В этом отношении идеализация хорошей груди как бы противостоит плохой, «пожирающей», «преследующей» груди, и идеализированная грудь является «средством защиты от тревоги». В представлении К. Хорни (1885–1952) идеализация может иметь разную направленность, связанную с возвеличиванием пациентом других людей или самого себя. При идеализации других людей невротик уступает им то, что принадлежит ему по праву, придает их оценке себя несоразмерно большое значение, в то время как его собственная самооценка теряет всякую ценность. В том случае, когда он идеализирует себя, наблюдается самовозвеличивание невротика.

ИДЕАЛИЗИРОВАННЫЙ ОБРАЗ – представление человека о самом себе, наделенное несвойственными ему чертами характера и добродетелями. В психоаналитической литературе идеи об идеализированном образе встречаются в работах первых психоаналитиков: у З. Фрейда они выступают в качестве идеала Я и Сверх-Я; у А. Адлера – в форме присущего человеку стремления к превосходству.

Более полные представления об идеализированном образе содержатся в исследованиях К. Хорни (1885–1952), в частности, в ее работе «Наши внутренние конфликты» (1945). Она исходила из того, что создание человеком собственного образа является одной из попыток разрешения внутренних конфликтов. Идеализированный образ основывается на представлении человека о том, каким он может или должен быть. Характеристики этого образа зависят от самой личности, считающей себя незаурядной, умной, одаренной, честной, святой. Личность приписывает себе качества, которыми не обладает. Идеализированный образ оторван от реальности. Личность не осознает его. Не замечает и не понимает того, что идеализирует себя.

С точки зрения К. Хорни, в наиболее ярко выраженной форме идеализированный образ наблюдается у психопатов и невротиков. У них можно обнаружить манию величия, чрезмерную переоценку самих себя. Если невротик убеждает себя в том, что соответствует идеализированному образу, он начинает смотреть на самого себя как на гения, святого, совершенного человека. Если он обращает внимание на свое реальное Я, которое несовершенно по сравнению с идеализированным образом, то в этом случае он может испытывать презрение к самому себе.

Идеализированный образ отвечает жизненно важным потребностям человека. По мнению К. Хорни, этот образ выполняет несколько функций. Прежде всего идеализированный образ заменяет собой реальную уверенность человека в свои силы. Становящийся невротиком человек теряет уверенность в себе. Он оказывается в положении управляемого, вместо того чтобы самому управлять собой. Лишившись прочного основания, невротик искусственно раздувает ощущение собственного могущества. Вера в могущество становится необходимым компонентом идеализированного образа.

Другая функция идеализированного образа связана с тем, что невротик живет в мире людей, которые ему представляются врагами. Полагая, что другие люди хотят унизить его, оскорбить или победить, невротик испытывает потребность в неком превосходстве над ними. В противовес чувству унижения он может реализовывать свою потребность в мстительности, ощущать себя лучше или достойнее других.

Еще одной функцией идеализированного образа является подмена им подлинных идеалов. Невротик имеет смутное представление о том, чего он хочет. Его идеалы не отличаются определенностью. Они противоречивы. Для того чтобы не ощущать свою жизнь бесцельной, невротик стремится стать для самого себя как бы идолом. Он создает внутри себя такой образ, который придает жизни некоторый смысл.

Кроме того, идеализированный образ выполняет защитную функцию: он отрицает существование внутрипсихических конфликтов. Невротик не признает наличие недостатков в себе, отвергает все, что не входит в созданный им самим образ поведения, не может согласиться с тем, что в чем-то уступает другим людям. Словом, невротик не хочет сталкиваться лицом к лицу со своими собственными конфликтами.

Наконец, важная функция идеализированного образа заключается в примирении противоположностей. Благодаря этому образу неприемлемые конфликты представляются сглаженными. Силой своего воображения невротик рисует картины бесконфликтной жизни. В этом смысле идеализированный образ является своего рода продуктом творчества, с помощью которого происходит снятие конфликтов. Хотя этот образ существует лишь в голове человека, тем не менее он оказывает, по словам К. Хорни, «решающее влияние на его отношения с другими людьми».

Идеализированный образ создается для устранения внутренних конфликтов. В какой-то степени это облегчает жизнь человека. Однако, как показала К. Хорни, одновременно идеализированный образ «порождает в личности новую линию раскола». Создается новый конфликт, порождаемый разладом человека с самим собой: невротик испытывает колебания между своим идеализированным образом и презрением к самому себе; он не имеет твердой почвы под ногами и может переходить от безграничного восхищения собой к болезненному стремлению к совершенствованию любой ценой. В таких случаях идеализированный образ становится своеобразным барьером на пути подлинного развития человека. Вместо развития наблюдается отчуждение человека от самого себя. Все свои силы он отдает на поддержание им же самим созданного идеализированного образа. Человек интересуется не столько своей собственной жизнью, сколько тем образом самого себя, который он бережет и лелеет.

Одна из задач психоанализа состоит в оказании помощи по осознанию пациентом своего идеализированного образа. Необходимо помочь ему в раскрытии функций этого образа, чтобы он понял субъективный характер своего образа и увидел, к каким издержкам этот образ приводит и какую цену приходится платить за видимость разрешения внутренних конфликтов.

ИДЕАЛИЗИРУЮЩИЙ ПЕРЕНОС – один из видов нарциссического переноса, связанный с активацией идеализированного образа родителей при терапии нарциссических расстройств.

Понятие «идеализирующий перенос» было введено в психоаналитическую литературу Х. Кохутом (1913–1981). В статье «Психоаналитическое лечение нарциссических расстройств личности: принцип систематического подхода» (1966) он писал: «Идеализирующий перенос представляет собой терапевтическое восстановление раннего состояния, в котором психика сохраняет часть потерянного опыта глобального нарциссического совершенства, объединяя его с архаическим (переходным) объектом – идеализированным родительским имаго».

С точки зрения Х. Кохута, в процессе анализа нарциссических пациентов у них может возникнуть идеализирующий перенос, свидетельствующий о регрессии к ранним стадиям развития, на которых имели место архаические идеализации. На ранних стадиях развития ребенка связанная с нарциссизмом идеализация была направлена сперва на смутно воспринимаемую архаическую мать-грудь, а затем на ясно осознаваемого родителя в контексте эдипальной ситуации. По мере прохождения стадии эдипова комплекса идеализированный образ родителей создал основу для возникновения Сверх-Я. Однако под воздействием нарциссизма ребенка его идеализированный образ родителей остается уязвимым в процессе развития от слияния архаического идеализированного объекта (мать-грудь) с Самостью до отделения от нее идеализированных частей образа родителей на стадии эдипова комплекса. При оптимальных условиях развития постепенное разочарование в идеализированном объекте сопровождается более реалистичной его оценкой со стороны ребенка, что способствует формированию его устойчивой психической структуры. При нарушенных взаимоотношениях ребенка с идеализированным объектом (особенно при болезненном переживании травматического разочарования в нем) его внутренняя структура становится неустойчивой, а психические процессы фиксируются на архаическом родительском образе.

При повторной активации идеализированного образа родителей в процессе аналитической терапии пациент начинает рассматривать аналитика как воплощение идеализированного совершенства. В этом случае, как предупреждал Х. Кохут, аналитик может столкнуться со значительной опасностью. «Если аналитик не нашел общего языка со своей грандиозной Самостью, он может отреагировать на идеализацию стимуляцией своих бессознательных грандиозных фантазий и усилением защит, которые станут причиной неприятия им идеализирующего переноса пациента. Если защитная позиция аналитика приобретает хронический характер, то эффективный идеализирующий перенос становится невозможным, а аналитический процесс заходит в тупик».

При возникновении идеализирующего переноса аналитик должен сосредоточить усилия на процессе проработки, направленной на осознание пациентом вытесненных нарциссических стремлений, ожививших архаический объект. В результате тщательной проработки пациент окажется в состоянии понять, как и почему он пытался заменить идеализированный образ родителей созданием эротизированных замещений и возвеличиванием своей грандиозной Самости. Осознание того, что идеализирующее либидо необязательно выводится из идеализированного образа, а болезненные регрессивные смещения нарциссических влечений – не лучший путь решения внутрипсихических конфликтов, может способствовать, по мнению Х. Кохута, обретению пациентом способности «к выполнению некоторых функций, которые до этого выполнял идеализированный образ».

ИДЕАЛ-Я – понятие, введенное З. Фрейдом и используемое в психоаналитической литературе для описания психики человека и структуры личности. Оно обозначает такое образование, которое возникает внутри личности, представляет собой инстанцию, оказывающую воздействие на поведение индивида. Идеал-Я олицетворяет требования, исходящие как бы из высшего существа в человеке.

Первые представления З. Фрейда об идеале-Я или «Я-идеале» содержались в его работе «О нарциссизме» (1914), где он высказал мысль о том, что образование идеала является условием вытеснения со стороны Я, возмещением «утерянного нарциссизма детства», когда ребенок был собственным идеалом. Подобно инфантильному идеальное Я обладает всеми ценными совершенствами. В этой же работе З. Фрейд подчеркнул то обстоятельство, что от идеала-Я простирается путь к пониманию психологии масс: «Этот идеал, помимо индивидуального, имеет еще социальную долю, он является также общим идеалом семьи, сословия, нации». Несколько лет спустя данное понимание идеала-Я нашло свое отражение в работе З. Фрейда «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921), где в контексте рассмотрения отношений между индивидуальной и социальной психологиями он высказал следующие соображения: в том случае, когда человек не может быть доволен своим Я, он все же может найти удовлетворение в идеале-Я; масса людей, имеющих вождя, представляет собой какое-то число индивидов, сделавших своим идеалом-Я один и тот же объект и «вследствие этого в своем Я между собой идентифицировавшихся»; между Я и идеалом-Я могут возникать конфликтные отношения, однако в случаях мании они сливаются между собой.

В классическом психоанализе идеал-Я имеет несколько значений и выполняет различные функции.

Идеал-Я – это любовь человека к самому себе; та любовь, которая возникает в детстве и сохраняется на всю жизнь; любовь, связанная с нарциссизмом, то есть с самолюбованием; любовь, сопровождающаяся возникновением идеального образа собственного Я.

Идеал-Я – это точка отсчета, дающая возможность сравнивать реальное положение человека с тем, каким бы он хотел быть в жизни. Нередко образование этого идеала связано с идеализацией, то есть процессом, сопровождающимся завышенной самооценкой.

Идеал-Я – это некий наблюдатель за человеком, за его мышлением и поведением. Как таковой он характеризуется двойственностью. С одной стороны, идеал-Я может выступать в качестве особой инстанции, называемой совестью. Благодаря совести человек стремится к свершению добрых поступков. С другой стороны, идеал-Я может играть такую жесткую роль наблюдателя, которая способствует возникновению у человека психического заболевания, связанного с бредом наблюдения. Человеку кажется, что кто-то постоянно следит за ним. Его преследуют внутренние голоса. Он не может освободиться из-под власти всевидящего ока, находящегося в глубинах психики. Больной человек постоянно жалуется на то, что все его мысли известны. В связи с этим З. Фрейд отмечал, что некая сила, воплощенная во внутреннем наблюдателе, следящем за нашими намерениями, узнает и критикует их, действительно существует не только у больных людей, страдающих психическими расстройствами, но и в нормальной жизни каждого человека. Другое дело, что в отличие от нормального проявления этой силы бред наблюдения изображает ее «в первоначальной регрессивной форме, при этом раскрывает ее генезис и основание, – почему больной и восстает против него».

Идеал-Я – это организующее начало, способствующее объединению людей в группы, сообщества, массы. Вождь, политический лидер, духовный наставник обретают в глазах других людей идеальный образ, которому слепо поклоняются и подчиняются. Этот идеал завораживает многих людей. Он становится идеалом-Я для каждого, кто объединяется в соответствующую группу или массовое движение. Человек как бы отрывается от своего собственного идеала-Я ради обретения нового массового идеала-Я. Социальные чувства как раз и основываются «на идентификации себя с другими на почве одинакового идеала-Я».

Эти значения и функции идеала-Я тесно взаимосвязаны между собой. Но они могут приобретать самостоятельный характер, придавать личности ту или иную направленность развития.

Во многих работах З. Фрейда ставился знак равенства между идеалом-Я и Сверх-Я. Часто эти понятия рассматривались им как равноценные, что нашло свое отражение, в частности, в его работе «Я и Оно» (1923), где он писал: в человеке есть высшее существо – «это Идеал-Я или Сверх-Я – репрезентация нашего отношения к родителям».

В современной психоаналитической литературе некоторые авторы пытаются провести различия между идеалом-Я и Сверх-Я. Идеал-Я соотносится, как правило, с чувствами любви и привязанности, Сверх-Я – с чувствами страха и наказания.

Отдельные черты и характеристики идеала-Я стали объектом пристального внимания со стороны различных психоаналитиков. Некоторые из них сосредоточили внимание на разработке того или иного аспекта идеала-Я.

В частности, К. Хорни (1885–1952) подробно рассмотрела значение так называемого идеализированного образа. Человек создает собственный образ, который оказывается оторванным от реальности. Но, будучи таковым, этот образ оказывает воздействие на человека, приводит к реальным изменениям в его жизни.

Под влиянием идеализированного образа человек приписывает себе различные качества, хотя и не обладает ими. Он может считать себя незаурядной личностью. Воспринимать себя в качестве важной персоны, наделенной красотой, умом, всевозможными добродетелями. На деле же отрыв от реальности способен привести к высокомерию, мании величия и в конечном счете к невротическому заболеванию. В представлении К. Хорни, идеализированный образ может быть рассмотрен в качестве «психоза, вплетенного в ткань невроза».

Идеализированный образ отличается от подлинных идеалов, служащих ориентиром для развития личности. Он не является целью, к достижению которой стремится человек. Идеализированный образ – это разделяемая человеком идея о самом себе. Идея, которую он абсолютизирует и боготворит. В этом качестве идеализированный образ ведет к отчуждению человека от самого себя, служит питательной почвой для безграничного восхищения собой или болезненного стремления порвать со своим реальным Я ради торжества идеала-Я. Такой идеализированный образ, по убеждению К. Хорни, не способствует внутреннему развитию человека.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ (от лат. identificare – отождествлять, устанавливать совпадение) – процесс отождествления одного человека (субъекта) с другим (объектом). Идентификация осуществляется на основе эмоциональной привязанности к другому лицу. Она сопровождается стремлением человека походить на другого, которого он любит, обожает, боготворит. Специфические свойства и качества другого человека, его выражение лица, манера вести разговор, походка, стиль поведения, образ жизни – все это копируется, воспроизводится тем, кто стремится походить на своего кумира.

В классическом психоанализе под идентификацией, отождествлением понимается самое раннее проявление эмоциональной связи с другим лицом. Ребенок привязывается к матери, отцу или замещающим их лицам. Он хочет быть похожим на своих родителей, хочет стать такими же, как они. Благодаря процессу идентификации с любимым лицом происходит формирование собственного Я по подобию другого, взятого за образец подражания.

К проблеме идентификации З. Фрейд обратился в начале становления психоанализа. Так, в работе «Толкование сновидений» (1900) он привел сновидение одной из своих пациенток, в котором имело место ее отождествление с другим лицом, в результате чего сновидение изобразило специфическим образом неосуществленное желание. Речь шла об истерической идентификации, которая, по мнению З. Фрейда, представляет «чрезвычайно важный момент для механизма истерических симптомов», поскольку путем отождествления больные выявляют в своих симптомах не только собственные переживания, но и переживания других лиц, то есть они «как бы страдают за других и исполняют единолично все роли большой жизненной пьесы».

В понимании основателя психоанализа истерическая идентификация не является обычной имитацией истериков, выражающейся в их способности подражать симптомам, наблюдаемым ими у других. Истерическая идентификация соответствует бессознательному процессу. Как считал З. Фрейд, истерик идентифицирует себя в симптомах своей болезни наиболее часто с лицом, с которым он находится в сексуальных отношениях или которое находилось в такой же связи с тем же лицом, что и он. «Для идентификации в истерической фантазии и в сновидении достаточно представления о сексуальных отношениях, которое не должно быть вовсе реальным».

С точки зрения З. Фрейда, идентификация может служить в сновидении различным целям, а именно изображению общих черт второго лица, передвинутого сходства или лишь желаемого сходства. Поскольку желание найти общие черты у двух лиц нередко совпадает со смешением их, то и взаимоотношение «выражается в сновидении идентификацией». Если в содержании сновидения содержится не фигура спящего, а другое лицо, то есть основания предполагать, что фигура спящего скрыта путем идентификации за этим лицом. Если в другом случае фигура спящего действительно имеется налицо в сновидении, то можно предположить, что позади спящего путем идентификации скрывается другое лицо. Словом, фигура спящего в сновидении может изображаться различными путями и даже одновременно: или непосредственно, или с помощью идентификации с другим лицом. По мнению основателя психоанализа, «некоторые такие идентификации способствуют сгущению чрезвычайно обильного материал мыслей».

Наряду с истерической идентификаций основатель психоанализа рассматривал и другую форму идентификации, которую он назвал «нарциссической». В «Лекциях по введению в психоанализ (1916/17) он писал о том, что при нарциссической идентификации объект привязанности воздвигается в самом Я человека и как бы проецируется на это Я. В этом случае, по его словам, «с собственным Я обращаются, как с оставленным объектом, и оно испытывает на себе все агрессии и проявления мстительности, предназначавшиеся объекту».

З. Фрейд исходил из того, что идентификация амбивалентна, то есть двойственна по своей природе. В работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921) он подчеркивал, что «идентификация изначально амбивалентна, она может стать выражением нежности так же легко, как и желанием устранения». Так, идентификация мальчика со своим отцом сопровождается не только его стремлением стать таким же сильным, как отец. Она включает в себя определенную долю враждебности по отношению к отцу, как только мальчик начинает испытывать нежные чувства к матери. У ребенка появляется желание заменить своего отца в отношениях с матерью.

В этом смысле идентификация способствует появлению у ребенка эдипова комплекса, который, в понимании З. Фрейда, играет важную роль в психосексуальном развитии человека. Речь идет об установлении особых эмоциональных отношений между мальчиком и его родителями. Тех отношений, когда сын одновременно любит и ненавидит своего отца, хочет устранить его из своей жизни, чтобы быть наедине с матерью, и боится, что сильный отец накажет его за это желание.

Процесс идентификации протекает по-разному. Он может сопровождаться отождествлением как с любимым, так и нелюбимым лицом. Например, девочка, испытывающая сильные эмоциональные чувства к своему отцу, может делать все для того, чтобы стать похожей хотя бы в чем-то на свою мать. Если ее мать больна, постоянно кашляет или хромает, то девочка старается походить на нее, несмотря на враждебные чувства по отношению к ней, возникшие в силу своего желания занять ее место в отношениях с отцом. В этом случае девочка отождествляет себя с нелюбимой матерью, начинает сильно кашлять или прихрамывать, чтобы тем самым привлечь к себе внимание отца. Идентификация подобного рода может привести к соответствующему заболеванию с ярко выраженными невротическими симптомами.

Идентификация имеет место не только у отдельного человека. Она может наблюдаться одновременно у значительного количества людей, служить питательной почвой для их объединения между собой, быть основой для установления прочных эмоциональных связей в группе, обществе, нации.

В молодежной среде часто появляются кумиры из числа певцов, музыкантов, эстрадных звезд, которые становятся объектом подражания для тех, кто их обожает. Многие молодые люди стремятся походить на них: носят такую же одежду, как и их кумир; делают себе такую же прическу. Они готовы пойти на все, чтобы идентифицироваться со своим кумиром. Между теми, кто стремится подражать любимому певцу или музыканту, устанавливаются особые эмоциональные отношения. Таким образом, идентификация наблюдается не только между отдельным человеком и его кумиром, но и между членами группы, поклоняющимися той или иной эстрадной звезде. Подобная идентификация способствует сплочению группы, подавлению чувств агрессивности ее членов по отношению друг к другу.

Аналогичная картина имеет место в политических партиях, социальных движениях, национальных объединениях. Их представители объединяются между собой на основе идентификации с их лидерами и друг с другом.

В психоанализе идентификация тесно связана с интроекцией, то есть включением внешнего мира во внутренний мир человека. Взаимосвязь идентификации с интроекцией обусловлена тем, что процесс отождествления одного лица с другим может идти рука об руку с процессом вовлечения любимого и обожаемого объекта в орбиту переживаний личности. В этом случае объект поклонения становится не просто идеалом подражания, а тем внутренним идеалом-Я, который может стать на место Я и подменить его собой.

Обобщая свои взгляды на существо идентификации в работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» З. Фрейд, высказал следующие положения: «идентификация представляет собой самую первоначальную форму эмоциональной связи с объектом»; регрессивным путем, как бы интроекцией объекта в Я, «она становится заменой либидозной объектной связи»; идентификация «может возникнуть при каждой вновь замеченной общности с лицом, не являющимся объектом сексуальных первичных позывов».

Исследование проблемы идентификации получило свое развитие в работах аналитиков различной ориентации. Так, К.Г. Юнг (1875–1961) рассмотрел идентификацию человека с группой, с героем культа и даже с душами предков. В соответствии с его представлениями, мистическая сопричастность к группе является не чем иным, как бессознательной идентификацией, многие культовые церемонии основываются на идентификации с богом или героем, регрессивная идентификация с животными предками имеет возбуждающий эффект.

А. Фрейд (1895–1982) исследовала идентификацию в качестве одного из механизмов защиты Я и показала, что бывают случаи, когда идентификация сочетается с другими механизмами, образуя мощное орудие Я в его действиях с внешними объектами, порождающими и возбуждающими тревогу. В работе «Я и защитные механизмы» (1936) она обратила особое внимание на случаи «идентификации с агрессором», считая, что подобная идентификация «представляет собой, с одной стороны, предварительную фазу развития Сверх-Я, а с другой – промежуточную стадию развития паранойи». В понимании А. Фрейд, идентификация с агрессором представляет собой конкретное сочетание интроек-ции и проекции и может рассматриваться в качестве нормального явления лишь в той мере, в какой человек использует этот механизм в своих попытках совладать с объектом тревоги.

В современной психоаналитической литературе обсуждаются различные типы и формы идентификации. Рассматриваются ее механизмы, ведущие к возникновению психических заболеваний, появлению политических лидеров, формированию общественных движений, всплеску национализма в различных странах мира. Типы и механизмы идентификации подробно изучаются в прикладном психоанализе, как клиническом, так и немедицинском использовании его.

ИДЕНТИЧНОСТЬ – чувство тождественности человека самому себе, ощущение целостности, принимаемый им образ себя во всех своих свойствах, качествах и отношениях к окружающему миру.

Представление об идентичности содержалось в одном из обращений З. Фрейда к членам еврейского общества «Бнай Брит» в 1926 году. Говоря о том, что его не связывали с евреями ни вера, ни национальная гордость, он в то же время отметил, что у него было «ясное осознание внутреннего тождества с ними, уютное сознание общности психологического устройства». Трудно сказать, использовал ли З. Фрейд в своих работах термин «идентичность» в том смысле, какой ему придается сегодня. Однако его размышления об идентификации людей в массе, что нашло свое отражение в книге «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921), вплотную подводили к пониманию того, что позднее в психоаналитической литературе было названо «групповой идентичностью». Можно констатировать лишь тот факт, что в упомянутом выше обращении к членам еврейского общества «Бнай Брит» он говорил о «внутренней идентичности» (der inneren Identitaet).

Проблема идентичности стала центром исследовательской и терапевтической деятельности американского психоаналитика Э. Эриксона (1902–1994), выдвинувшего эпигенетическую (пошаговое развитие в эмбриологии) концепцию жизненного цикла и кризиса идентичности. Идеи об идентичности были сформулированы и изложены им в таких его работах, как «Детство и общество» (1950), «Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование» (1958), «Идентичность: юность и кризис» (1967), «Жизненная история и исторический момент» (1975).

Размышляя об идентичности и идентификации, Э. Эриксон исходил из того, что «психологическая идентичность развивается из постепенной интеграции всех идентификаций». Это означало, что идентичность как таковая не была для него чем-то статичным, застывшим, неизменным. Проблемы идентичности рассматривались им прежде всего через призму нахождения места идентичности в цикле человеческой жизни. Отталкиваясь от идей З. Фрейда о природе идентификации, он вместе с тем апеллировал не столько к биологическим факторам, «либидозным связям», сколько к социальным отношениям и культурным особенностям, что позволило говорить о психологической, психосоциальной, культурной, расовой идентичности. Так, исследуя природу игры маленького ребенка и обращая внимание на социальную среду, в которой он находится, Э. Эриксон замечал, что «появляющаяся идентичность наводит мосты между стадиями детства, когда телесному Я и родительским образам придаются их культурные коннотации».

Э. Эриксон считал, что формирование идентичности начинается там, где идентификация становится непригодной. Впоследствии общественные способы идентификации индивида более или менее успешно стыкуются с его индивидуальными способами идентификации. На протяжении всего детства имеет место «пробная кристаллизация идентичности». В конце отрочества идентичность включает в себя все значимые идентификации, но одновременно и изменяет их с целью создания единого связного целого. Функциональная деятельность Я служит интеграции психосексуального и психосоциального аспектов на данной ступени развития, а интеграция отношений вновь появившихся элементов идентичности дает возможность ликвидировать неизбежные разрывы между различными уровнями развития. В конце концов, как писал Э. Эрик-сон в работе «Идентичность: юность и кризис», оптимальное чувство идентичности переживается как чувство психосексуального благополучия: «его наиболее очевидным спутником является ощущение «себя в своей тарелке» и внутренняя уверенность в признании со стороны авторитетов».

Становление идентичности не всегда сопровождается, как считал Э. Эриксон, приобретением индивидом позитивных образов о самом себе. Культурное и социальное влияние может быть таковым, что уже в раннем детстве у ребенка появляются представления, под воздействием которых образуется «порочная» идентичность. Например, идентификация темнокожего ребенка с представителями низшей расы, что происходит под воздействием расхожих стереотипов и расовых предрассудков, может породить «порочную», «черную» идентичность грязного, анально-садистского, фаллического насильника – «ниггера».

Э. Эриксон проводил различие между «позитивной» и «негативной» идентичностью. Психосоциальная идентичность любого человека представляет собой, на его взгляд, иерархию позитивных и негативных элементов. Негативные элементы появляются потому, что на протяжении всего детства ребенку указывают как на идеальные ценности, так и на отрицательные прототипы. Ребенка предостерегают против того, чтобы он не стал тем-то или кем-то, чтобы он научился опасаться того, чего следует избегать. Поэтому позитивная идентичность находится постоянно «в состоянии конфликта с прошлым, которое надо изжить, и с будущим, которое надо предотвратить». Конфликты же могут находить такое выражение, когда человек не отказывается от личной идентичности, но выбирает негативную идентификацию, то есть «идентичность, извращенно основанную на всех тех идентификациях и ролях, которые на критических стадиях развития представлялись им наиболее нежелательными или опасными и в то же время наиболее реальными». Например, мать, бессознательно испытывающая двойственные чувства по отношению к своему брату-алкоголику, избирательно обращается только к тем чертам своего сына, которые, как ей представляется, указывают на повторение судьбы ее брата. В результате этого «негативная» идентичность может казаться сыну более реальной, чем его естественные попытки быть хорошим и он станет прикладывать усилия к тому, чтобы стать пьяницей.

Исследуя стадии развития человека, Э. Эриксон высказал мысль, что в отрочестве и ранней юности все предшествующие тождества психологического развития ребенка подвергаются сомнению вследствие его интенсивного физического роста, полового созревания и необходимости решать взрослые задачи. Подростков заботит прежде всего, как они выглядят в глазах других, по сравнению с их собственными представлениями о себе, как связать ранее приобретенные навыки с новыми для них жизненными проблемами. Интеграция в форме идентичности Я оказывается больше суммы детских идентификаций. В связи с этим Э. Эриксон подчеркивал: «Она [идентичность. – В.Л.] представляет собой накопленный опыт способности эго интегрировать все идентификации со злоключениями либидо, со способностями, предлагаемыми социальными ролями. В таком случае чувство идентичности эго есть накопленная уверенность в том, что внутренняя тождественность и непрерывность, подготовленная прошлым индивидуума, сочетается с тождественностью и непрерывностью значения индивидуума для других, выявляемого в реальной перспективе карьеры». Но именно на этой стадии развития возникает опасность того, что у подростка происходит смешение ролей, в результате чего он может пережить «кризис идентичности».

В терапевтической практике подчас приходится сталкиваться с тем, что Э. Эриксон назвал «сопротивляемостью идентичности», являющейся универсальной формой сопротивления, но часто нераспознаваемой в психоанализе. В обычной форме «сопротивляемость идентичности» проявляется в страхе пациента, что аналитик может случайно или преднамеренно разрушить слабое ядро его идентичности и навязать ему свое собственное. Некоторые неразрешимые неврозы переноса у пациентов являются, по мнению Э. Эриксона, прямым результатом того, что «сопротивляемость идентичности» или не подвергается анализу вообще, или подвергается анализу, но не в достаточной степени. «В таких случаях пациент может на протяжении всего курса психоанализа сопротивляться возможному вторжению в его идентичность ценностей психоаналитика, хотя сдается во всем остальном; или впитать из идентичности психоаналитика больше, чем он может переработать; или он может прекратить посещать сеансы психоанализа и на всю жизнь остаться с чувством, что он не обрел чего-то существенного – того, что обязан был дать ему психоаналитик».

В некоторых случаях «сопротивляемость идентичности» становится, по словам Э. Эриксона, основной проблемой «психотерапевтической дуэли». Пациент настаивает на том, чтобы аналитик принял его «негативную идентичность» как реальную и необходимую, но в то же время не считал ее единственной, исчерпывающей все то, что в нем есть. Аналитик, способный выполнить эти оба требования, «должен терпеливо, переживая множество суровых кризисов, доказывать, что он может понимать пациента, сохранять привязанность к нему, не поглощая его и не предлагая себя в качестве жертвенной пищи».

В целом Э. Эриксон придавал важное значение необходимости изучения проблемы идентичности. Как писал он в своей работе «Детство и общество», «исследование идентичности в наше время становится такой же стратегической задачей, какой во времена Фрейда было изучение сексуальности».

ИЗМЕНЕНИЕ Я – психические проявления, возникающие в результате действия защитных механизмов в борьбе с конфликтами и характеризующиеся искажением, нарушением функций Я.

В психоанализе изменения Я рассматриваются как с точки зрения выявления его искаженности и суженности, так и в плане раскрытия препятствий, стоящих на пути аналитического лечения.

Представления об изменении Я содержались в различных работах З. Фрейда. Однако наиболее подробно этот вопрос был рассмотрен им в работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937). Основатель психоанализа признавал, что нечто, названное им как «изменение Я», представляется чем-то неопределенным. Вместе с тем ясно одно: в процессе психоаналитической терапии аналитик должен вступить в союз с пациентом, Я которого не совсем нормально. Нормальное Я, как и нормальность в целом, – это «идеальная фикция», в то время как ненормальное Я пациента – реальность. «Каждый нормальный человек нормален лишь в среднем, его Я приближается к Я психотика в той или иной части, в большей или меньшей мере». Исходя из подобного понимания нормальности, З. Фрейд предложил считать мерой изменения Я «степень удаления от одного конца ряда и приближения к другому».

Разнообразные виды и степени изменения Я – результат действия защитных механизмов, благодаря которым Я стремится избежать опасности, страха, неудовольствия. Если различные опасности являются внешними, то защитные механизмы Я помогают избежать нежелательной, вызывающей тревогу ситуации. Если опасности внутренние, то, поскольку от самого себя никуда не убежишь, защитные механизмы Я призваны, по мнению З. Фрейда искажать внутреннее восприятие и давать нам лишь неполные и искаженные сведения о бессознательных влечениях и желаниях. «В таком случае Я оказывается парализованным своими ограничениями или ослепленным своими заблуждениями в отношении к Оно, а результат психического события будет таким же, как если бы кто-то, кто не силен в ходьбе, отправился гулять по незнакомой местности». При этом З. Фрейд исходил из того, что изменения Я приобретаются в защитной борьбе в раннем детстве и что каждое отдельное Я с самого начало наделено индивидуальными тенденциями, восходящими к «архаическому наследию».

В конечном счете, как полагал З. Фрейд, служащие цели предотвращения опасности защитные механизмы сами могут обернуться опасностью, так как они фокусируются на Я, становятся постоянными способами реагирования, превращаются в своего рода инфантилизмы и сохраняют себя после того, как истек их срок пригодности. В процессе аналитической терапии пациент повторяет те же самые способы реагирования и ранее использованные им защитные механизмы воспроизводятся в виде сопротивления исцелению.

Рассматривая данный вопрос, основатель психоанализа подчеркнул, что действие защит в Я можно обозначить как «изменение Я», если понимать под этим дистанцию от фиктивного нормального Я, которое обеспечивает союз в аналитической работе. Очевидным становится то, что «там, где речь идет об исходе аналитического лечения, многое зависит от того, насколько прочно и глубоко укоренены эти сопротивления изменению Я».

ИЗОЛЯЦИЯ – один из механизмов защиты, используемый человеком с целью недопущения обострения внутрипсихического конфликта или патологического его разрешения.

Понятие изоляции использовалось З. Фрейдом в статье «Защитные невропсихозы» (1894), где говорилось об отделении представления, вызывающего мучительные переживания, от связанного с ним аффекта. По мере становления и развития психоанализа размышления об изоляции как защите сменились обстоятельным исследованием процессов вытеснения. Однако в 1920-е годы, когда З. Фрейд предложил структурное понимание психики и сосредоточил свое внимание не только на бессознательном Оно, но и на функциях Я и Сверх-Я, он вновь про явил интерес к проблеме изоляции.

В работе «Торможение, симптом и страх» (1926) З. Фрейд обратил внимание на то, что при неврозе навязчивости Я может прибегать к технике изоляции. По его мнению, изоляция относится к моторной сфере и состоит в том, что «после неприятного события так же, как и после значительного, с точки зрения невроза, собственного действия делается пауза, во время которой ничего больше не должно случиться, не должно быть получено никакое восприятие, не выполнено никакое действие». Переживание не забывается, но лишается своего аффекта. Его ассоциативное отношение оказывается подавленным или прерванным, в результате чего само переживание «остается как бы изолированным». Эффект подобной изоляции аналогичен тому, что имеет место при вытеснении с амнезией. Моторная изоляция становится гарантией разрыва связи с мышлением.

В понимании З. Фрейда техника изоляции при неврозе навязчивости напоминает собой нормальный процесс концентрации внимания, используемый человеком для того, чтобы отделить все мешающее целостному восприятию. В нормальном состоянии Я должно совершать изолирующую работу, необходимую для определения направления течения мыслей. При аналитической технике, при использовании метода свободных ассоциаций приходится воспитывать Я, чтобы заставить его на время отказаться от функции изоляции, в других случаях являющейся правильной и необходимой. Психоаналитический опыт свидетельствует о том, что страдающие навязчивостью пациенты особенно трудно выполняют основное психоаналитическое правило, то есть оказываются неспособными к проявлению свободных ассоциаций. Это происходит потому, что при неврозе навязчивых состояний обостряется конфликт между Сверх-Я и Я пациента, в результате чего, как считал З. Фрейд, его Я становится более бдительным, а изоляции – более утонченными. При этом он полагал, что вынужденная концентрация и изоляция страдающего навязчивостью пациента подкрепляется «магическими актами изоляции», которые становятся в качестве симптомов странными, бесполезными, приобретающими характер церемониала, но имеющими важное значение для самого невротика.

Рассматривая изоляцию в качестве защитного механизма, З. Фрейд пришел к выводу, что фактически Я выполняет одну из основных заповедей невроза навязчивости – «табу неприкосновения». В неврозе навязчивости избегание неприкосновения, телесного контакта играет значительную роль, поскольку и то и другое составляет цель как агрессивного, так и эротического овладения объектом. Невроз навязчивости преследует эротическое прикосновение, маскирует агрессивность и делается центром запретительной системы. Изоляция же, по мнению З. Фрей да, является устранением возможного контакта, и «если невротики изолируют при помощи паузы также и впечатление или деятельность, то этим они нам символически говорят, что не хотят допустить ассоциативного прикосновения и в мыслях».

ИЛЛЮЗИЯ – искаженное восприятие реальности. В работах З. Фрейда проводится различие между иллюзией и заблуждением.

Не все заблуждения являются иллюзиями, последние не обязательно должны совпадать с заблуждениями. Так, мнение древнегреческого философы Аристотеля о том, что насекомые возникают из нечистот, З. Фрейд считал заблуждением; мнение же португальского мореплавателя Колумба, будто он открыл новый путь в Индию, – иллюзией. Отличие иллюзии от заблуждения заключается в том, что в первом случае в ее создании участвует желание человека, в то время как во втором случае такое желание отсутствует.

С точки зрения З. Фрейда, нашедшей отражение в его работе «Будущее одной иллюзии» (1927), характерной чертой иллюзии является ее происхождение из человеческого желания. В этом отношении иллюзия напоминает собой бредовую идею, то есть несоответствующее реальности представление. Однако, несмотря на определенные сходства между собой, иллюзия отличается от бредовой идеи одним важным моментом: в бредовой идее есть противоречие с реальностью, в иллюзии такое противоречие вовсе не обязательно. Так, девушка может жить иллюзией, что рано или поздно она найдет своего принца, который полюбит ее и осчастливит. Это возможно, хотя бывает не так часто, как хотелось бы девушкам.

З. Фрейд соотносил иллюзию с верой: возникновение веры также связано с предполагаемым исполнением желания. Под этим углом зрения он рассматривал религиозные учения, считая их иллюзиями. Но в данном случае не имеется в виду признание истинности или ложности религиозных учений, поскольку их нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Речь у З. Фрейда идет о том, что религиозные учения являются иллюзиями именно по своей психологической природе.

Иллюзии подобного рода З. Фрейд противопоставлял науке. Он исходил из того, что научная деятельность остается для человека единственным средством, способствующим познанию окружающего мира. Научные теории могут быть ошибочными. Они могут отражать заблуждения ученых. Однако на смену одним научным теориям приходят другие, более плодотворные и дающие более адекватное представление о мире.

Психоаналитическая трактовка религии как иллюзии встретила возражение среди ряда исследователей. Некоторые из них считали, что вера З. Фрейда в науку – это тоже иллюзия. Основоположник психоанализа не согласился с подобной точкой зрения. Более того, он всячески подчеркивал, что в отличие от религии наука не является иллюзией. По его собственным словам, иллюзией была бы вера, «будто мы еще откуда-то можем получить то, что она не способна нам дать».

ИМАГО (imago) – бессознательный прообраз, устойчивый стереотип, предопределяющий направленность восприятия человека.

Термин «имаго» был использован в психоаналитической литературе на ранней стадии развития теории и практики психоанализа. Представления об имаго как родительских образах, имеющихся у каждого человека, содержались в работе З. Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (1905). В этой работе он говорил об «оживлении образа матери и отца», а также о том, что «под более отдаленным влиянием этих прообразов происходит вообще выбор объектов».

В период сотрудничества с З. Фрейдом швейцарский психотерапевт К.Г. Юнг (1875–1961) написал в 1911 г. работу, опубликованную под названием «Метаморфозы и символы либидо» (1912), в которой в контексте подробного обсуждения проблемы либидо высказал некоторые соображения об имаго. В частности, он считал, что образ «души» является «производным материнской imago, то есть символическим определени-279 ем суммы libido, еще застрявшем в материнском imago». Что касается материнского имаго, то оно рассматривалось им в качестве такого прообраза, который находит свое отражение не только в восприятии прекрасного (мать-земля, богиня жизни), но и в звероподобном изображении Сфинкс как «страшной матери». Аналогичные восприятия и изображения относятся и к отцовскому имаго, поскольку оно, как и материнское имаго, представляет собой, по мнению К.Г. Юнга, объект вытесненного либидо. Не случайно зверопоподобные символы не просто отражают либидо вообще, а часто содержат изображение отца или матери (например, отца в виде быка или волка, матери в виде коровы или змеи).

В 1912 г. в рамках психоаналитического движения появился издаваемый на немецком языке журнал «Имаго», который был посвящен неклиническим аспектам психоанализа. В нем публиковались материалы, отражающие психоаналитическое понимание мифов, легенд, сказок, первобытного восприятия мира. Учредителями журнала были З. Фрейд и его ближайшие ученики Г. Закс (1881–1947) и О. Ранк (1884–1939). Предложенное Г. Заксом название журнала «Имаго» было заимствовано от одноименного романа австрийского писателя А. Шпицлера.

Как отмечал З. Фрейд в одном из своих писем К.Г. Юнгу летом 1912 г., Вена поразительно мало интересовалась журналом «Имаго», в то время как в Германии к нему было проявлено повышенное внимание. В первых номерах этого журнала были опубликованы четыре статьи З. Фрейда, представляющие собой первую попытку использования результатов психоанализа при рассмотрении проблем психологии народов, что нашло свое отражение в его работе «Тотем и табу» (1913).

В дальнейшем, после прихода к власти фашизма и эмиграции из Австрии и Германии большинства психоаналитиков, в США было организовано англоязычное издание журнала «Имаго».

В современной психоаналитической литературе понятие «имаго» используется в значении исходного бессознательного образа. Но наиболее частое использование этого понятия находит свое отражение в работах представителей аналитической психологии.

ИМИТАЦИЯ – подражание объекту обожания или ненависти, копирование его речи, голоса, манеры поведения.

Объектом психоанализа является не сознательная, а бессознательная имитация, тесно связанная с процессом идентификации. Она соотносится прежде всего с ранними стадиями развития ребенка, когда после шестого месяца жизни он оказывается способным имитировать действия взрослых и прибегать к жестовой идентификации с ними.

Проявляющиеся в форме жестов имитация и идентификация являются важными вкладами ребенка в формирование объектных отношений. Как правило, они обнаруживаются на ранней стадии развития ребенка в процессе игр между взрослыми и младенцем. Ребенок пытается имитировать какой-нибудь жест, инициированный взрослым человеком. Позднее, в процессе своего дальнейшего развития он берет инициативу в свои руки и осуществляет имитацию поведения взрослых даже в их отсутствие.

Некоторые психоаналитики считают, что далеко не всегда осознается реальный факт, свидетельствующий не только о способности ребенка имитировать взрослых, но и проявлении такой идентификации, когда взрослые подражают ребенку. По мнению Р. Шпитца (1887–1974), этот феномен «играет важную роль в становлении и развитии объектных отношений, как с точки зрения родителя, так и с точки зрения ребенка».

Имитируя жесты и слова маленького ребенка, родители осуществляют идентификацию с ним на примитивном уровне. Вторжение на «детскую территорию» становится возможным лишь тогда, когда родители совершают временную регрессию к интересам ребенка. Эти идентификационные процессы у родителей представляют собой существенную часть объектных отношений. Сами по себе такие процессы способствуют развитию ребенка и развивают его потребность в идентификации с родителями. Как считал Р. Шпитц, имитация со стороны родителей, несомненно, интенсифицирует процесс идентификации ребенка с ними и ускоряет процесс научения. Вместе с тем взаимодействие родительской и детской агрессии, например, может привести к такой трансформации отношений между ними, при которой возможна фрустрация ребенка и порождение у него различного рода страхов. Причем роль взаимной имитации может оказаться деструктивной и негативным образом сказаться на индивидуальной истории жизни ребенка. Тем не менее в целом способность к имитации играет положительную роль в развитии ребенка. По выражению Р. Шпитца, «независимо от того, усиливает или нет родительская имитация жестовую и вербальную имитацию самого ребенка, подобное взаимодействие, включающее в себя взаимную жестовую и вербальную имитацию, оказывает огромное влияние на прогрессирующее развитие личности ребенка».

ИНВЕРСИЯ (лат. invercio – переворачивание, перестановка) – замена человеком внешних объектов или их элементов, а также свойственных ему внутренних желаний, мотивов деятельности на другие, нередко противоположные.

Понятие «инверсия» было использовано в 1882 году французскими врачами – психиатром Ж. Шарко и неврологом М. Маньяном. В начале 1884 года Э. Глей пытался по-своему объяснить инверсию, исходя из бисексуальности человека. В начале ХХ столетия к проблеме инверсии обратился З. Фрейд, который в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) рассмотрел отклонения в поведении людей, имеющиеся в отношении сексуального объекта. Речь шла о мужчинах, сексуальными объектами которых были мужчины (гомосексуализм), и женщинах, для которых таким объектом являлись женщины (лесбиянство). Факт подобных отношений, то есть сексуальная ориентация человека на лицо собственного пола, получил название инверсии, а лица, придерживающиеся такой сексуальной ориентации, – стали называться инвертированными. Данное З. Фрейдом понимание инверсии нашло свое отражение на начальных этапах становления психоанализа.

Рассматривая поведение людей, склонных к инверсии, З. Фрейд выделил три типа инвертированных лиц: абсолютно инвертированные, сексуальным объектом которых могут быть партнеры только одного с ними пола, в то время как противоположный пол не является предметом их сексуального желания, оставляет их холодными или вызывает у них отвращение; амфигенно, периодически инвертированные (психосексуальные гермафродиты), сексуальным объектом которых могут быть лица как одинакового с ними, так и противоположного пола; случайно инвертированные, которые в условиях недоступности нормального полового общения или возможного подражания могут избирать сексуальным объектом лиц одинакового с ними пола и при этом получать удовлетворение. Во временном отношении инверсия может существовать, по З. Фрейду, с ранних лет жизни человека или проявляться на определенном этапе его психосексуального развития до или после половой зрелости. Инверсия может быть: постоянной, сохраняющейся у человека на всю жизнь; периодической – временно исчезающей и вновь повторяющейся; эпизодической, когда наблюдается колебание между нормальным и инвертированным сексуальным объектом.

До З. Фрейда многие врачи считали инверсию признаком дегенерации и говорили о врожденном характере ее. Это относилось особенно к постоянной инверсии, свойственной «абсолютно» инвертированным людям. Что касается периодической и эпизодической инверсии, то в этом случае выдвигалось объяснение, согласно которому инверсия может иметь приобретенный характер сексуального влечения. Одни врачи придерживались антропологической точки зрения, другие – патологической. Высказывались также соображения о том, что инверсия – это частный вариант сексуального влечения, предопределенный внешними условиями жизни (содержание в тюрьме, длительный военный поход, половая слабость и др.).

З. Фрейд отверг представления, в соответствии с которыми инверсия является исключительно признаком дегенерации. Подобные представления не принимали во внимание, на его взгляд, следующие обстоятельства: во-первых, «у древних народов на высшей ступени их культуры инверсия была частым явлением, почти институтом, связанным с важными функциями»; во-вторых, как показали некоторые исследователи, в частности немецкий сексолог И. Блох, инверсия распространена у многих примитивных народов, а понятие «дегенерация» применимо к развитой цивилизации.

Основатель психоанализа не разделял и анатомического объяснения возможности сексуальной инверсии в силу допущения бисексуальности, гермафродитизма, то есть наличия мужских и женских генитальных признаков у одного лица, так как полагал, что между психическим и анатомическим гермафродитизмом нет такой тесной связи, которая доказывала бы неизбежность инверсии.

Не удовлетворяла его и теория психического гермафродитизма, приверженцы которой полагали, что инвертированный мужчина чувствует себя женщиной, ищет мужчину и не может устоять перед очарованием, исходящим от мужских свойств, качеств тела и души. По мнению З. Фрейда, хотя это действительно так по отношению к части инвертированных, тем не менее вряд ли может считаться общим признаком инверсии, так как значительная часть инвертированных мужчин сохраняет психический характер мужественности. Так, у греков, среди которых встречались инвертированные мужчины, несомненно, обладавшие большим мужеством, любовь к мальчикам разжигалась не мужественным характером мальчиков, телесным приближением их к женскому типу и их женскими свойствами (потребность в помощи и наставлении, робость, сдержанность). По мере того как мальчики становились взрослыми, они утрачивали привлекательность в глазах мужчин и прекращали быть для них сексуальным объектом. Предлагающая себя инвертированным мужская проституция также свидетельствует о том, что инвертированные мужчины ищут в своем сексуальном объекте проявление женских психических черт, а женские манеры и соответствующая одежда представителей мужской проституции не оскорбляет их идеал.

В противоположность этим точкам зрения З. Фрейд исходил из психологического объяснения инверсии, считая, что инвертированные люди в более позднем возрасте «проделали в детстве фазу очень интенсивной, но кратковременной фиксации на женщине (большей частью на матери), по преодолению которой они отождествляют себя с матерью и избирают себя самих в сексуальные объекты». Так, инвертированные мужчины ищут похожих на них самих в юношеском возрасте мужчин, которых хотят любить так же, как любила их мать. Инвертированные женщины требуют женственности от своих сексуальных объектов. И те и другие воспроизводят психический механизм, благодаря которому у них появилась инверсия: их навязчивые устремления к лицам одного с ними пола оказываются обусловленными их беспокойным бегством от лиц противоположного пола. У инвертированных людей преобладают «архаические конституции и примитивные психические механизмы». В конечном счете психологическое объяснение инверсии сводилось З. Фрейдом к следующему: «Психоанализу кажется первичной независимость выбора объекта от его пола, одинаковая возможность располагать как мужскими, так и женскими объектами, как это наблюдается в детском возрасте, в примитивных состояниях и в эпохи древней истории; и из этого первичного состояния путем ограничения в ту или другую сторону развивается нормальный или инвертированный тип».

На основе психологического рассмотрения инверсии З. Фрейд пришел к выводам, согласно которым: между сексуальным влечением и сексуальным объектом нет такой прямолинейной связи, как она представляется на первый взгляд; сексуальное влечение сначала не зависит от объекта и не обязано ему своим возникновением; среди факторов, оказывающих влияние на выбор сексуального объекта, важную роль играет сексуальное запугивание в детстве; отсутствие сильного отца в детстве нередко благоприятствует инверсии; отсутствие одного из родителей (смерть, развод, отчуждение), после чего оставшийся родитель привлекает к себе всю любовь ребенка, создает возможность для возникновения инверсии; одни инвертированные относятся к своей сексуальной ориентации как к чему-то само собой понятному и отстаивают ее равноправие наряду с нормальной сексуальной деятельностью; другие – ощущают инверсию как болезненную навязчивость, и их сопротивление этой навязчивости может составить условие, благоприятствующее терапевтическому воздействию психоанализа.

В современной психоаналитической литературе вместо термина «инверсия» используется понятие «гомосексуализм», но содержательное понимание З. Фрейдом самого явления учитывается в процессе исследовательской и терапевтической деятельности.

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ – одно из направлений глубинной психологии и психотерапии, возникшее в рамках психоаналитического движения в результате переосмысления ряда идей и концепций классического психоанализа З. Фрейда.

Основатель индивидуальной психологии – австрийский психолог и психотерапевт Альфред Адлер (1870–1937), одним из первых присоединившийся к З. Фрейду в 1902 г., являвшийся президентом Венского психоаналитического общества с марта 1910 по февраль 1911 года и соредактором ежемесячного «Центрального листка по психоанализу», образовавший в 1911 г. «Общество свободного психоанализа», а впоследствии возглавивший новое направление, получившее название индивидуальной психологии.

Разрыв с З. Фрейдом был предопределен выступлениями А. Адлера в Венском психоаналитическом обществе, где в январе и феврале 1911 г. он изложил свои идеи, связанные с критикой фрейдовской сексуальной теории и основанные на ранее опубликованной работе «О неполноценности органов» (1907) и первоначальных представлениях о чувстве неполноценности, компенсации, «мужском протесте». Последующие публикации, включая работу «О нервическом характере» (1912) и статью «Психический гермафродитизм и мужской протест – центральная проблема нервных заболеваний» (1912), знаменовали собой возникновение индивидуальной психологии, поскольку в первой из этих работ он представил результаты «индивидуально-психологического учения о неврозах», которые должны были свидетельствовать, по его мнению, о ценности и практической значимости методов индивидуальной психологии «для решения проблем душевной жизни», а во второй – сведение всех имеющихся у отдельного человека нервных симптомов к «наивысшей общественной мерке» он назвал основным принципом применения индивидуально-психологического метода.

Основные расхождения А. Адлера с рядом идей классического психоанализа состояли в следующем: возражении против понимания либидо как движущей силы, ведущей к образованию невроза; признании в качестве невротической постановки цели возвышения личностного чувства, которое может быть обозначено «мужским протестом», включающим в себя либидо, сексуальный инстинкт и склонность к перверсии; рассмотрении инцестуозных влечений, которым З. Фрейд придавал первостепенное значение в возникновении невротических заболеваний, в качестве вторичных конструкций, «символов больного или психоаналитика»; понимании эдипова комплекса как выраженного часто в асексуальной форме мужского осознания силы, превосходства над отцом и матерью; утверждении, что задача сновидения состоит не в исполнении инфантильных желаний, а в попытке предвидения с целью приобретения защиты; признании того, что сознание и бессознательное не противоречат и не противостоят друг другу, а движутся вместе в одном и том же направлении; акцентировании внимания не столько на казуальной (причинной) обусловленности психических процессов, сколько на целеполагающей деятельности человека; отстаивании положений, согласно которым личность характеризуется единством и целостностью, в качестве организующего начала жизнедеятельности человека следует принимать не принцип удовольствия, а стремление к цели, достижению идеальной конечной формы.

Основные принципы индивидуальной психологии базировались на центральной идее, в соответствии с которой «человеческое существо представляет собой единое целое», формирующееся в социальном контексте и наделенное творческой жизненной силой, проявляющейся в телеологичности, то есть в устремлении к цели, и воплощающейся в желании развития, борьбы, достижения, превосходства, компенсации поражения в одной сфере и успеха в другой. Исходя из этой идеи, А. Адлер развил теоретические положения о чувстве неполноценности, компенсации его, руководящей линии жизни или жизненном стиле, чувстве общности, социальном интересе, стремлении к превосходству.

Согласно А. Адлеру, органические дефекты ребенка, отверженность его родителями или, напротив, избалованность порождают у него чувство неполноценности, которое может стать патологическим и перерасти в «комплекс неполноценности». Беспомощность и неполноценность ребенка компенсируются его социальным окружением, в котором формируется стиль его жизни, модель жизненного поведения в обществе, связанные со стремлением к превосходству, которое, как и чувство неполноценности, может стать «комплексом превосходства». Неполноценность и превосходство – общие условия, управляющие поведением людей. Однако каждый по-своему стремится к более совершенному стилю жизни, совершая свои собственные ошибки и идя своим путем к успеху. В норме чувство неполноценности и стремление к превосходству дополняют друг друга, стимулируют жизненные интересы и здоровое развитие. Однако в том случае, когда чувство неполноценности и стремление к превосходству приобретают преувеличенный характер, они становятся патологическими и ведут к невротизации человека. Если в нем побеждает чувство неадекватности, это тормозит позитивную деятельность человека, делает его депрессивным и неспособным к развитию. Словом, комплекс неполноценности и комплекс превосходства, являющийся, по сути дела, компенсацией первого, всегда оказываются «на бесполезной стороне жизни».

С точки зрения А. Адлера, нормальный человек – это человек, в своем образе жизни хорошо адаптированный к обществу и обладающий достаточной энергией и смелостью, чтобы открыто встречать и решать проблемы и трудности, возникающие на его жизненном пути. В отличие от него невротик испытывает значительные затруднения в процессе социальной адаптации и при решении повседневных проблем. Невроз – это «недуг расстройства стиля жизни», оснащенного более сильной «защитной тенденцией», чем у здорового человека. Оторванный от реальности, невротик живет в мире фантазий и использует множество уловок, избавляющих его от ответственности. Невротический симптом замещает собой «распаленную жажду превосходства» над другими людьми. В конечном счете психическая предрасположенность к неврозу основывается на чувстве неполноценности, компенсированном мужским протестом, чрезмерно обремененным честолюбием и жаждой власти.

Из подобного понимания человека, мотивов его деятельности и причин невротизации вытекали стратегия и тактика индивидуальной психологии в исследовании и лечении невротических заболеваний. Как и основатель психоанализа, А. Адлер придавал важное значение изучению переживаний детей, считая, что обращение к прошлому через воспоминания детства лучше любого другого способа способствует пониманию стиля жизни индивида. В частности, при выявлении истоков психического заболевания для него существенным было выяснение того, сколько в семье детей и каким по счету ребенком был пациент. Однако в отличие от З. Фрейда он исходил из того, что при выяснении этиологии невроза необходимо сначала рассмотреть цель превосходства, которой человек руководствуется в своей жизни, затем – состояние его борьбы и только потом – источники возникновения психических механизмов. Кроме того, он считал, что психические явления не следует анализировать по отдельности, их невозможно понять, если не рассматривать как части единого целого, и, следовательно, важно установление тесной связи между впечатлениями, социальными установками детских лет и соответствующими позднейшими феноменами. Поэтому индивидуальная психология является сравнительной, так как осуществляет сравнение опыта раннего детства человека с его же опытом в зрелом возрасте.

Лечение невротических заболеваний требует, по мнению А. Адлера, воспитательного воздействия на пациента, коррекцию его стиля жизни с присущими ему заблуждениями и возвращение его в человеческое сообщество. Это предполагает сосредоточение усилий психотерапевта на пробуждении и развитии у пациента чувства общности, на основе которого формируются здоровые и полезные цели жизни. Позитивный эффект лечения возможен, поскольку «каждый человек является творцом, ибо он творит нечто из различных врожденных факторов и возможностей». Задача психотерапевта состоит лишь в том, чтобы приблизиться к пациенту, несмотря на его отрицательный жизненный стиль, развить у него способность к сотрудничеству и самовыражению, выявить сходство его нынешнего состояния с поведением в детстве посредством упрощения общей картины, показать присущие ему степень чувства неполноценности и форму стремления к превосходству, а также продемонстрировать наличие у него социального чувства, мужества и сознательности, дающие возможность осуществления нового направления развития в жизни.

Терапевтическая цель индивидуальной психологии – ослабление сверхчувственности пациента и усиление его способности «терпеть напряжение, исходящее от окружающего мира, без ущерба для здоровья и настроения». В результате реализации этой цели пациент оказывается в состоянии творчески решать три жизненно важные для него задачи: социальную, связанную с установлением дружеских контактов с окружающими людьми; профессиональную, предполагающую реализацию его способностей в той или иной деятельности в обществе; и задачу, связанную с проблемой любви и брака.

Индивидуальная психология ориентирована на терапевтические и образовательные (воспитательные) задачи. Данная интенция берет свое начало в ранних статьях А. Адлера «Врач как воспитатель» (1904), «Воспитание родителей» (1912) и находит отражение в более поздних его работах, таких как «Воспитание детей» (1930). Она нашла свое отражение и в его практической деятельности по консультированию детей в воспитательных центрах и реформе школьного образования в Вене в 20-х гг., создании экспериментальной школы индивидуальной психологии в 1931 г., терапии детей и родителей, школьников и учителей, осуществляемой под его руководством на протяжении ряда лет.

Образовательный (воспитательный) аспект индивидуальной психологии привлек к себе внимание педагогов и психологов в разных странах мира, в результате чего разработанные А. Адлером идеи, концепции и техника лечения получили больший отклик среди них, чем среди врачей.

ИНДИВИДУАЦИЯ – одно из основных понятий аналитической психологии К.Г. Юнга, означающее процесс становления личности, такого психологического развития ее, при котором реализуются индивидуальные задатки и уникальные особенности человека.

В терминологическом отношении понятие индивидуации восходит, по-видимому, к размышлениям А. Шопенгауэра, с философией которого он был знаком и который в работе «Мир как воля и представление» (1819) рассматривал волю как подчиняющуюся во времени и пространстве принципу индивидуации (Principium individuations).

К.Г. Юнг (1875–1961) проводил различие между индивидуализмом и индивидуацией. Индивидуализм – это подчеркивание мнимого своеобразия в противовес коллективным требованиям и обязанностям человека перед обществом; индивидуация же более совершенное исполнение человеком своего предназначения в обществе. Индивидуализм есть противоестественное развитие человека; тогда как индивидуация – естественное развитие, предполагающее самостановление человека.

Согласно представлениям К.Г. Юнга, человек находится во власти различных архетипов или образов коллективного бессознательного, то есть такого бессознательного, которое включает в себя общечеловеческий опыт, передаваемый по наследству от поколения к поколению. В частности, живя совместно с другими людьми, человек становится персоной, выполняющей определенные функции в обществе. Он надевает на себя маску, чтобы произвести благоприятное впечатление на окружающих его людей и скрыть от них свою Самость, то есть подлинное лицо, если в этом есть необходимость. При этом он так часто надевает маску, что она может «прирасти» к лицу.

С помощью Персоны, маски человек играет ту или иную социальную роль в обществе. Он как бы отделяется от самого себя в пользу искусственной личности. Но отделение от самого себя не проходит бесследно и безнаказанно. Оно может сопровождаться различными бессознательными реакциями, служащими питательной почвой для возникновения невроза. Внешне человек выглядит сильной личностью, играет роль преуспевающего в жизни индивида. Внутренне же он испытывает слабость, охвачен всевозможными страхами, ощущает свою никчемность. Разрыв и последующий конфликт между внешним и внутренним миром человека сопровождается психическими срывами и душевными надломами.

Психотерапия, направленная на устранение конфликтов в психике человека, способствует активизации процесса индивидуации. Цель ин-дивидуации – освобождение человека от ложных покровов Персоны. Человеку необходимо уметь различать, чем он кажется себе и другим и кем он является на самом деле. Он должен научиться различать, что хочет и что ему навязывается бессознательным. Словом, человек должен понять свое отличие от Персоны и от других образов бессознательного, которые делают его неподлинным, превращают в марионетку безличных сил.

С точки зрения К.Г. Юнга, индивидуация – это выделение личности из коллективных основ собственной психики. И в этом смысле она многозначна. Индивидуация – это осуществление изначальной, заложенной в эмбриональном зародыше личности во всех ее аспектах; восстановление и развертывание изначальной потенциальной целостности; интеграция природных задатков, способностей и творческих дарований личности; достижение целостности человека путем проявления всех сторон его жизнедеятельности; цель жизни, предполагающая обретение человеком его самости, то есть единства и целостности; синтез самости; «духовное путешествие» человека, осуществляемое под влиянием и руководством внутреннего голоса, взывающего к самостановлению и самоосуществлению; и наконец, достижение человеком пика своего духовного развития.

В понимании К.Г. Юнга индивидуация не означает отход человека от мира и замыкание его на самом себе. Она не имеет ничего общего с эгоцентризмом, то есть с сосредоточением человека только и исключительно на своем Я. Индивидуация есть особый путь человека к самому себе – такой путь, благодаря которому внешний и внутренний мир человека не противостоят друг другу, а образуют некое единство. Индивидуация – это движение от расщепленности и фрагментарности психических процессов к единству и целостности души.

Такое понимание индивидуации было положено в основу теории и практики аналитической психологии К.Г. Юнга, для которого природный процесс индивидуации стал, по его собственному выражению, «моделью и путеводной нитью метода лечения». Терапевтическая задача лечения состояла не только во врачевании симптомов, но и в объединении противоположностей, то есть бессознательных и сознательных процессов, в формировании целостности личности.

В современной психоаналитической литературе понятие «индивидуация» часто используется для описания процессов инфантильного развития. При этом в его содержание вкладывается тот смысл, который был придан не К.Г. Юнгом, а М. Малер (1897–1985). Речь идет о концептуальных представлениях М. Малер, нашедших отражение в статье «Размышления о развитии и индивидуации» (1963) и в работе «О человеческом симбиозе и превратностях индивидуации» (1968). В соответствии с этими представлениями в целом под индивидуацией понимается процесс развития, сопровождающийся попытками формирования ребенком чувства идентичности, ощущения самого себя как уникального, отличающегося от внешних объектов существа. Такое понятие индивидуации находит свое отражение в работах ряда психоаналитиков, исследующих самые ранние фазы психосексуального развития детей.

ИНСАЙТ – озарение, внезапное постижение, осознание происходящего, новое понимание смысла собственной деятельности, в результате чего человек оказывается способным к изменению своего поведения в окружающем мире и установлению иных отношений с самим собой и с другими людьми.

В психоанализе состояние инсайта соотносится со своего рода прозрением, основанным на постижении смысла и значения бессознательных процессов и сил, действующих в глубинах психики. Подобное психическое состояние человека, достигаемое им в процессе аналитической терапии, воспринимается в качестве эмоционального инсайта, позволяющего пациенту радикально пересмотреть превалирующий в его жизни образ мышления и действия. Наряду с эмоциональным инсайтом в психоанализе рассматривается также интеллектуальный инсайт. В отличие от эмоционального инсайта, приводящего к изменениям в психике человека, интеллектуальный инсайт воспринимается в качестве самоосознания, способного привести к переосмыслению происходящего, но не ведущего автоматически к желательным изменениям.

В процессе психоаналитического лечения инсайт может наблюдаться как у пациента, открывающего для себя мир символического проявления бессознательного, так и у аналитика, осуществляющего интерпретационную работу по раскрытию неосознаваемых механизмов защиты пациента и обнаруживающего тесную связь между своим собственным бессознательным и бессознательным невротика, нуждающегося в терапевтической помощи.

В середине ХХ столетия в психоаналитической литературе имели место дискуссии по вопросам инсайта, послужившие толчком к выявлению механизмов его возникновения и той роли, которую он играет в процессе аналитической терапии. Это нашло свое отражение, в частности, в статьях Дж. Рихвельда «Анализ концепции инсайта» (1954), У. Сильверберга «Отыгрывание или инсайт: проблема психоаналитической техники» (1955), Э. Криса «О проблемах достижения инсайта в психоанализе» (1956).

Так, австро-американский психоаналитик Э. Крис (1900–1957) рассматривал инсайт в форме опыта, в рамках которого когнитивные элементы сочетаются с особого рода уверенностью. Он считал, что в идеальном случае именно на этом опыте инсайта «основывается аналитическая терапия». В докладе, прочитанном им в Британском психоаналитическом обществе в 1956 г., он показал, что в процессе аналитической терапии в одних случаях инсайт может существовать «лишь в правильной форме трансферентной привязанности», когда интегративные функции Я служат цели достижения похвалы, завоевания любви со стороны психоаналитика или заключения с ним союза, в то время как в других случаях инсайт может быть связан со стремлением пациента обрести независимость от аналитика. По его мнению, могут быть также случаи, свидетельствующие о достижении так называемого частичного или ложного инсайта, являющегося не чем иным, как неким фасадом, за которым скрываются болезнь и деформация характера.

В психоаналитической литературе нет единого мнения относительно роли и значения инсайта в терапевтическом процессе. Одни психоаналитики (Ф. Александер, Т. Френч) полагают, что инсайт является не лечебным фактором, а признаком лечения. Другие (Э. Крис) не разделяют подобную точку зрения и считают, что инсайт не может проявляться без других динамических изменений, но без него терапия носит ограниченный характер и не имеет отношения к психоанализу.

Практика психоанализа свидетельствует о том, что в процессе аналитической терапии может иметь место возникновение нескольких инсайтов с различной степенью интенсивности, до тех пор пока инсайт ясно не осознается, возможно появление у пациента новых центров страха и переживаний, по мере достижения терапевтических успехов область распространения инсайта расширяется и после достижения устойчивого инсайта заметно меняется острота внутрипсихических конфликтов.

ИНСТИНКТ – врожденное побуждение, унаследованная схема поведения, предопределяющая жизнедеятельность животного и человека. В психоанализе объектом исследования является не столько инстинкт как таковой, сколько влечения человека.

З. Фрейд проводил различие между инстинктом (Instinkt) и влечением (Trieb). Под инстинктом он понимал прежде всего врожденное побуждение, имеющее место в животном мире, биологически наследуемое поведение животного. Под влечением – внутреннее побуждение, являющееся представителем соматического в психике человека и приводящее в движение психические процессы. В работах З. Фрейда редко использовались такие понятия, как «инстинктивная склонность», «инстинкт». В основе его психоаналитических представлений о человеке лежали, как правило, размышления о влечениях, составляющие остов его дуалистической концепции влечений, которая по мере развития психоанализа претерпела изменения: от рассмотрения сексуальных влечений и влечений Я в начальный период становления психоаналитической теории и практики до признания влечения к жизни и влечения к смерти в более поздний период его исследовательской и терапевтической деятельности.

В таких работах, как «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) и «Недовольство культурой» (1930), З. Фрейд далеко не всегда осуществлял четкое разделение понятий «инстинкт» и «влечение». Подчас оба эти понятия использовались им в одном и том же контексте. Речь могла идти о консервативном характере инстинктивной жизни и влечениях человека («По ту сторону принципа удовольствия»), о «гипотетическом инстинкте смерти» и «влечении к агрессии и деструкции» («Недовольство культурой»).

В работе «Почему война?» (1932) З. Фрейд выразил согласие с А. Эйнштейном, полагавшим, что в людях наличествует некий инстинкт ненависти и уничтожения. Но если А. Эйнштейн говорил именно об инстинкте ненависти и уничтожения, то основатель психоанализа предпочел использовать такие понятия, как «агрессивное влечение», «деструктивное влечение». Правда, у него встречались такие высказывания, в которых фигурировало понятие «инстинкт»: «инстинкт самосохранения является, без сомнения, эротическим по своей природе, но именно он нуждается в агрессивности, чтобы претвориться в жизнь». Тем не менее раскрытие явлений агрессивности, деструктивности, смерти осуществлялось им главным образом через призму рассмотрения соответствующих влечений человека. Другое дело, что при переводе с немецкого и английского языков на русский язык не всегда учитывается специфика фрейдовского использования понятий «инстинкт» и «влечение», в результате чего в русскоязычных изданиях одной и той же работы основателя психоанализа можно встретить разночтения, обусловленные самим переводом.

Фрейдовская теория влечений в определенной степени противостояла предшествующему инстинктивизму с его опорой на биологически унаследованное поведение животных и человека, так как психоаналитические исследования и терапия ориентировались прежде всего на учет и раскрытие бессознательного психического. Не случайно он подчеркивал, что проявление инстинкта у животных происходит под действием «навязчивого повторения, в котором выражается консервативная природа инстинктов», в то время как навязчивое повторение у человека обусловлено «архаическим наследием», охватывающим не только предрасположенности влечений, но «также и содержания, следы памяти о переживаниях прошлых поколений».

В работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938) основатель психоанализа рассмотрел вопрос об остаточной памяти в архаическом наследии, тем самым, с одной стороны, перекинув мостик между индивидуальной и массовой психологией, а с другой стороны, уменьшив пропасть между человеком и животным. В частности, он исходил из того, что инстинктам животных у человека соответствует «его собственное архаическое наследие, пусть даже оно имеет другие объем и содержание».

Последующие психоаналитики более четко, по сравнению с З. Фрейдом, поставили вопрос о необходимости осуществления различий между инстинктами и влечениями. Так, американский психоаналитик Э. Фромм заменил понятие «инстинкт» термином «органическое влечение» и провел разграничение между естественными влечениями, которые коренятся в физиологических потребностях, и человеческими страстями, которые наличествуют в характере. В работе «Анатомия человеческой агрессивности» (1973) он подчеркнул, что «инстинкты – это ответ на физиологические потребности человека, а страсти, произрастающие из характера (потребность в любви, нежности, свободе, разрушении, садизм, мазохизм, жажда собственности и власть), – все это ответ на экзистенциальные потребности, и они являются специфически человеческими».

ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗАЦИЯ – процесс мыслительной деятельности, подменяющий эмоциональное переживание и препятствующий чувственному восприятию реальности.

Проблема интеллектуализации была рассмотрена А. Фрейд (1895–1982) в работе «Я и защитные механизмы» (1936), в которой использовалось понятие «интеллектуализация в пубертате». Она обратила внимание на специфику интеллектуальной деятельности в подростковом возрасте. Казалось бы, страстное желание удовлетворить свои чувственные желания должно снижать интеллектуальную активность подростка. Однако в подростковом возрасте наблюдается противоположная картина, поскольку предшествующие конкретные интересы к реальным вещам неожиданно сменяются склонностью к абстрактным рассуждениям. Подростки начинают обсуждать философские вопросы о смысле жизни и сущности любви, проявляют повышенный интерес к религии, политике и многим другим сложным проблемам. Дневники и сочинения некоторых подростков поражают глубокими мыслями и философскими обобщения, которые несвойственны подчас даже многим взрослым. Однако реальное поведение подростков редко совпадает с их глубокомысленными конструкциями.

По мнению А. Фрейд, склонность к абстрактному мышлению в пубертате объясняется специфической реакцией подростков на необходимость выбора между сексуальными влечениями и их отвержением. Одним из способов решения этой проблемы как раз и становится процесс интеллектуализации. «Обдумывание инстинктивного конфликта – его интеллектуализация – кажется подходящим способом». Бегство от сексуальных влечений сменяется таким поворотом к ним, который осуществляется главным образом в мышлении. Мыслительная активность оказывается показателем напряженной настороженности по отношению к проявлению инстинктивных требований организма. Словом, как подчеркивала А. Фрейд, «инстинктивные процессы переводятся на язык интеллекта», а попытка овладеть ими осуществляется на таком психическом уровне, где борьба против собственных влечений трансформируется в абстрактную интеллектуальную деятельность.

В свое время З. Фрейд исходил из того, что задержки в движении сексуальной энергии совершаются с помощью мышления. В работе «Формулировка двух принципов психического процесса» (1911) он писал о том, что мышление обладает свойствами приучать психический аппарат переносить высокую степень возбуждения и раздражения при полной задержке либидо. Отталкиваясь от этой психоаналитической идеи, А. Фрейд заключила: «Эта интеллектуализация инстинктивной жизни, попытка овладеть инстинктивными процессами, связывая их с мыслями в сознании, представляет собой одно из наиболее общих, ранних и наиболее необходимых приобретений человеческого Я». В подростковом возрасте активизируются сексуальные влечения и попытки преодолеть трудности и опасности этого периода сопровождаются интеллектуализацией инстинктивных процессов. Подобная интеллектуализация представляет собой «аналог бдительности человеческого Я перед лицом окружающих его объективных опасностей».

При психоаналитической терапии интеллектуализация может выступать в качестве сопротивления против интерпретаций аналитика и лечения в целом. Она может проявляться как в форме различного рода логических конструкций, опровергающих интерпретации аналитика или, напротив, развивающих их, так и в плане предварительной тщательной подготовки к аналитическим сессиям, когда с помощью рассудочной деятельности выстраивается логика последовательности изложения материала, будь то сновидения или воспоминания. При этом и в том, и в другом случае эмоциональные переживания подменяются интеллектуализацией, в результате чего затрудняется, а подчас и перекрывается доступ к бессознательному пациента.

Иногда бывает и так, что пациент выражает готовность поделиться с аналитиком своими эмоциональными переживаниями. Однако даже говоря о них, он облекает свой рассказ в такие логические конструкции, которые не оставляют места для проявления его бессознательных влечений и желаний. В этом случае аналитику приходится иметь дело не с самими переживаниями пациента, а с интеллектуализированной реконструкцией предшествующих событий или абстрактными размышлениями о переживаниях человека вообще.

Интеллектуализация имеет общую основу с рационализацией. Оба процесса включают в себя активизацию рассудочной деятельности человека. В обоих случаях срабатывают защитные механизмы, предохраняющие человека от активного вторжения в личную жизнь бессознательных желаний и влечений. Вместе с тем интеллектуализация и рационализация не тождественны друг другу. Первый процесс представляет собой интеллектуальную попытку отстранения от эмоциональных переживаний, второй – рациональное их обоснование, не допускающее признания бессознательных мотивов мышления и поведения человека.

ИНТЕРНАЛИЗАЦИЯ (ИНТЕРИОРИЗАЦИЯ) – в широком смысле – процесс, благодаря которому объекты внешнего мира становятся достоянием живого организма; в узком смысле – ряд психических процессов, посредством которых взаимоотношения с реальными или воображаемыми объектами преобразуются во внутренние представления и структуры.

Вошедшие в психоаналитическую литературу термины «интернализация» и «инториоризация» (нем. Verinnerlichung) являются кальками перевода на русский язык английского «internalization» и французского «interiorisation». Оба понятия используются для обобщенного описания процессов поглощения, интроекции и идентификации, посредством которых межличностные отношения становятся внутриличностными, воплощенными в соответствующие образы, функции, структуры, конфликты.

В отечественной психоаналитической литературе нет однозначного термина, передающего точный смысл немецкого «Verinnerlic-hung». По смыслу, пожалуй, ближе всего подходит термин «овнутрение». Не исключено, что со временем российские психоаналитики и переводчики придут к единому мнению относительно целесообразности использования того или иного термина. Однако пока в российских изданиях фигурируют термины «интернализация» и «интериоризация».

Интернализация (интериоризация) представляет собой первичный процесс овнутрения отношений ребенка с внешними объектами, способствующий его психическому развитию. Благодаря этому процессу у ребенка развивается способность к присвоению функций, осуществляемых другими людьми (родителями, старшими братьями или сестрами, воспитателями), и последующему овладению ими. Посредством этого процесса ребенок овладевает языком, культурными ценностями, символикой. По словам М. Кляйн, в раннем детстве ребенок вбирает в себя «интернализированные хорошие и плохие объекты, которые инициируют развитие Сверх-Я».

В современной психоаналитической литературе ведутся дискуссии по поводу того, являются ли поглощение, интроекция и идентификация различными ступенями, уровнями интернализации (интериоризации), имеют ли они какую-либо иерархию, или все эти процессы идентичны, осуществляются параллельно друг другу. Обсуждение этих и других вопросов, связанных с пониманием данного феномена, нашло свое отражение в статьях Г. Лёвальда «Интернализация, отделение, плач и Сверх-Я» (1962) и «Об интернализации» (1973), У. Мейснера «Интернализация и объектные отношения» (1979) и Р. Берендса и Э. Блата «Интернализация и психологическое развитие на протяжении жизненного цикла» (1985), в работах Р. Шафера «Аспекты интернализации» (1968), У. Мейснера «Интернализация в психоанализе» (1981) и др.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ – работа мышления, состоящая в раскрытии уровней значения и расшифровке смысла какого-либо явления, события или текста, процесс разъяснения и толкования их.

В терминологическом отношении понятие интерпретации в психоанализе вызывает неоднозначное восприятие, обусловленное лингвистическими трудностями, связанными с переводом работ З. Фрейда в разных странах и ведущими подчас к неадекватному воспроизведению его идей. Речь идет об использовании З. Фрейдом немецкого слова Deutung, которое в английском и ряде других языков воспроизводится как «интерпретация» (interpretation), а в русском языке – как «толкование». Поэтому перевод основополагающей работы З. Фрейда «Die Traumdeutung» (1900) на английский язык воспринимается как «Интерпретация сновидений» (The Interpretation of Dreams), в то время как на русский язык – «Толкование сновидений».

В англоязычной психоаналитической литературе понятие «интерпретация» стало настолько привычным, что оно не вызывает сомнений в смысловой адекватности перевода немецкого слова Deutung. Это приводит к тому, что в содержательном плане возникают проблемы концептуального характера, когда при использовании понятия «интерпретация» не проводятся различия между пониманием и объяснением. Так, в докладе Р. Лёвенштейна «Проблема интерпретации», прочитанном на заседании Американской психоаналитической ассоциации в Монреале в 1949 г. и опубликованном в одном из психоаналитических журналов в 1951 г., подчеркивалось, что в психоанализе под термином «интерпретация» имеется в виду «объяснения аналитика, которые способствуют расширению знаний пациента о самом себе». Вместе с тем З. Фрейд использовал в своих работах термин «Deutung», и не «Erklar-ung» (объяснение).

Перевод современной англоязычной психоаналитической литературы на русский язык приводит подчас к двусмысленности, отражающейся, в частности, в том, что работа З. Фрейда «Die Traumdeutung» по традиции восходящей к переводу ее третьего немецкого издания на русский язык в 1913 г., сохраняет название «Толкование сновидений», а во всех остальных случаях английское слово interpretation воспринимается именно как интерпретация, но не толкование.

В отличие от психоаналитиков 20-х годов опирающиеся на англоязычную литературу современные российские психоаналитики (особенно молодое поколение) в большей степени используют «американизированный психоаналитический язык», в котором превалирует термин «интерпретация». Понимание интерпретации приобретает «техницистский оттенок», связанный с рассмотрением техники психоанализа. Все это ведет к тому, что сегодня в российском психоаналитическом движении наблюдается определенное расхождение между освоением переведенного с немецкого языка на русский исследовательского и терапевтического наследия З. Фрейда (толкование сновидений, ошибочных действий, симптомов невротических заболеваний) и изучением современных психоаналитических концепций, подходов и технических приемов, включающих в себя признание интерпретации в качестве «основного вида деятельности аналитика во время лечения».

В современном психоанализе интерпретация является неотъемлемой частью его теории и практики. Среди психоаналитиков до сих пор идут дискуссии, связанные с рассмотрением места интерпретации в аналитической технике, ее значения и «глубины» на разных этапах лечения пациентов, последовательности или иерархии различных интерпретаций (преждевременные и своевременные), удовлетворения и фрустрации пациента при интерпретации, соотношений между интерпретациями и тем, что З. Фрейд назвал конструкциями (реконструкциями), динамического эффекта и терапевтических результатов аналитических интерпретаций.

Принято различать следующие виды интерпретаций: генетические интерпретации, соотносящие переживания, механизмы защиты и поведенческие реакции пациента в настоящем с их историческими аналогами, имевшими место в его раннем детстве или в истории развития человечества; конструкции (реконструкции), создаваемые аналитиком на основе свободных ассоциаций, воспоминаний, сновидений пациента и сообщаемые ему с целью соответствующего воздействия на анализируемого, то есть возвращения к жизни части пропавшей истории его развития; динамические интерпретации, предназначенные для раскрытия глубинных конфликтов, возникающих и разыгрывающихся в психике пациента; мутативные интерпретации, направленные на выявление внутрипсихических преобразований, возникающих в процессах межличностного общения, в том числе и в рамках аналитических отношений между аналитиком и пациентом; интерпретации переноса, связанные с разъяснением пациенту его неадекватного отношения к аналитику, основанного на амбивалентном проявлении бессознательных мыслей, чувств и влечений, являющихся аналогом их инфантильного выражения к отцу, матери и другим значимым для него в детстве людям.

По выражению французского исследователя П. Рикёра, психоанализ от начала до конца является «практикой, включающей в себя искусство интерпретации», во всех отношениях принадлежащее сфере понимания, мышления, суждения, интеллигибельности. Словом, психоанализ вписывается в культуру «только в качестве интерпретации».

ИНТРОВЕРСИЯ – ориентация, установка человека, в соответствии с которой жизненные интересы направлены на его внутренний мир. В психоанализе под интроверсией понимается направленность либидо (сексуальной энергии) человека не на внешние объекты, а на его собственный внутренний мир.

Понятие интроверсии было введено в научный оборот швейцарским психологом К.Г. Юнгом (1875–1961). В работе «О конфликтах детской души» (1910) он писал о грезах четырехлетней девочки, выражающих то, что «часть любви, которая прежде принадлежала реальным объектам и должна была им принадлежать, интровертируется, то есть направляется внутрь, в субъект, и там порождает преувеличенную деятельность фантазии». Рассматривая вопрос о том, что представляет собой интроверсия и откуда она происходит, К.Г. Юнг исходил из того, что этот процесс является типичным: «Когда жизнь сталкивается с препятствиями и человеку не удается приспособиться, а поэтому переход либидо в реальность застопоривается – происходит интроверсия, то есть вместо действия в реальности возникает усиленная деятельность фантазии».

На примере рассмотрения поведения четырехлетней девочки К.Г. Юнг показал, как на детский вопрос «Откуда берется ребенок?», стереотипный ответ родителей «Аист приносит» может породить недоверчивое отношение вопрошающего ребенка к родам матери, вызвать адресованные матери упреки и привести к той «невротической интроверсии», которая в раннем возрасте не нужна и не благоприятствует развитию маленького ребенка. Неудовлетворительное объяснение со стороны родителей и фантастические конструкции ребенка, относящиеся к факту рождения и сексуальной жизни, в более позднем возрасте могут стать, как считал К.Г. Юнг, важным детерминирующим симптомом при неврозе или бредовых идеях при психозе.

В 1913 году, на Международном психоаналитическом конгрессе в Мюнхене К.Г. Юнг выступил с докладом «К вопросу об изучении психологических типов», в котором провел различие между истерией и шизофренией. По его мнению, характерным признаком истерии является центробежное движение либидо, в то время как при шизофрении это движение центростремительное. В процессе развития болезни у человека возникает компенсация, в результате которой происходит обратное явление. В случае истерии либидо тормозится и обращается вовнутрь, больной отстраняется от участия в общественной жизни и погружается в свои мечты. При шизофрении наблюдается обратный процесс: в инкубационный период, то есть во время развития болезни, человек отворачивается от внешнего мира, чтобы сосредоточиться на себе и своим экстравагантным поведением привлечь к себе внимание других людей. Эти два противоположные устремления К.Г. Юнг предложил обозначить терминами экстраверсия и интроверсия. По его словам, «интроверсия имеется там, где внешний мир подвергается своего рода обесцениванию и презрению, где важным и значимым становится самый субъект, как таковой жадно завладевает всеми интересами человека и становится в собственных своих глазах, так сказать, единственною строкою, которая вносится в счет». В этом же докладе он высказал идею, в соответствии с которой и в нормальном состоянии могут быть психологические типы, отличающиеся преобладанием того или другого психического механизма – интроверсии или экстраверсии. Эта идея получила подробное обоснование в его работе «Психологические типы» (1921), после чего понятие интроверсии получило широкое распространение в психологии, а рассмотрение интровертированного и экстравертированного типов личности легло в основу различных типологий, которые используются и в настоящее время.

З. Фрейд настороженно отнесся к введенному К.Г. Юнгом понятию «интроверсия». В работе «О нарциссизме» (1914) он отметил, что у К.Г. Юнга нет строгого различения выражения «интроверсия либидо», которая, на его взгляд, может быть отнесена только к таким случаям заболевания (истерия, невроз), при которых эротическое отношение больных к людям и предметам не утрачивается вообще, а сохраняется в области фантазии. В случае других заболеваний, названных З. Фрейдом «парафренией», характерными чертами которых являются бред величия и потеря интереса к внешнему миру, следует говорить, на его взгляд, не столько об интроверсии, сколько о вторичном нарциссизме. Критикуя взгляды К.Г. Юнга, связанные с излишне широким толкованием понятий «либидо» и «интроверсия», основатель психоанализа исходил из того, что при шизофрении больной может потерять сексуальный интерес к человеку, но сублимировать его, проявляя новый интерес к божественному, природе или животному миру, причем «его либидо не подвергается интроверсии на область фантазии и не возвращается к «Я».

На протяжении своей последующей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд скептически относился к юнговской типологии личности. В одном из писем Ромену Роллану (от 19 января 1930 года) он признавал, что различие между «интровертированным» и «экстравертированным» идет от К.Г. Юнга. Вместе с тем он подчеркнул, что не придает особого значения подобному различию, поскольку «люди могут одновременно являться и тем, и другим и, как правило, так оно и есть».

ИНТРОЕКТИВНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ – процесс идентификации, осуществляемый путем вбирания человеком вовнутрь внешнего объекта или его отдельных частей, свойств, характеристик.

Представления об интроективной идентификации содержались в работе З. Фрейда «Толкование сновидений» (1900), в которой были высказаны идеи об истерической идентификации и идентификации в сновидениях. В частности, он показал, что истерическая идентификация может осуществляться на основе имитирования того состояния, например припадка, которое имеет место у другого человека.

Отталкиваясь от этих идей, Ш. Ференци (1873–1933) провел различие между двумя психическими механизмами – проекцией и интроекцией. Он исходил из того, что в отличие от параноика, проецирующего свое либидо на других людей, невротик принимает в свое Я часть внешнего мира и делает его предметом бессознательной фантазии. В работе «Интроекия и перенесение» (1909) он писал: «Невротик постоянно находится в поиске объектов, с которыми может себя идентифицировать, на которые может переносить свои чувства и, следовательно, включить эти объекты в круг своих интересов, интроецировать». Тем самым Ш. Ференци одним из первых описал феномен интроективной идентификации. При этом он высказал предположение, согласно которому первая объектная любовь и первая объектная ненависть – это корни любой будущей интроекции.

Идеи Ш. Ференци об интроективной идентификации получили дальнейшее развитие у М. Кляйн (1882–1960), которая проходила у него курс лечения. Согласно ее взглядам, агрессивные побуждения младенца способствуют развитию параноидно-шизоидной и депрессивной позиции. Последняя позиция как раз и сопровождается интроективной идентификацией, благодаря которой ребенок овладевает внешними объектами и вбирает их образ вовнутрь себя. При этом интроективная идентификация выполняет как бы две функции: путем вбирания в себя «хорошего» объекта происходит защита ребенка от присущих ему деструктивных импульсов; благодаря идентификации с «плохим» объектом внутренний образ его сохраняет в фантазии ценные свойства и качества внешнего объекта. Поскольку главным объектом для ребенка является грудь матери, то посредством интроективной идентификации предшествующее расщепление на «хорошую» и «плохую» грудь становится не столь острым и у ребенка развивается способность к восприятию внешнего объекта в его целостности. По словам М. Кляйн, «когда ребенок становится способным воспринять и интроецировать мать как личность (или, иначе говоря, как «цельный объект»), происходит усиление идентификации с ней». Таким образом, осуществляется «идентификация посредством интроекции».

ИНТРОЕКЦИЯ – процесс включения внешнего мира во внутренний мир человека. В классическом психоанализе под интроекцией понимается процесс установления таких отношений между человеком (субъектом) и другим человеком или предметом, на который направлен его интерес (то есть объектом), при которых свойства и качества объекта переносятся субъектом вовнутрь.

Термин «интроекция» был введен в психоаналитическую литературу одним из сподвижников З. Фрейда венгерским психоаналитиком Ш. Ференци (1873–1933), опубликовавшим в 1909 г. работу «Интроекция и перенесение» и статью «К определению понятия интроекции» (1912). Он описывал интроекцию «как распространение аутоэротического интереса на внешний мир путем «втягивания» его объектов в Я».

Интроекция противопоставляется проекции как процессу вынесения человеком своих собственных чувств и внутренних побуждений вовне. При проекции субъект наделяет объект теми свойствами и качествами, которыми обладает сам. При интроекции человек как бы вбирает в свою психику представления о части внешнего мира, превращает их в объект бессознательного фантазирования. Он наделяет самого себя свойствами и качествами воображаемого объекта, идентифицирует (отождествляет) себя с этим объектом, думает и действует с оглядкой на внутренний образ, возникший в результате интроекции.

Если параноик проецирует вовне из своего Я возможно большую часть внешнего мира и делает его сюжетом бессознательных фантазий, то невротик, как считал Ш. Ференци озабочен поиском объектов, которые он «мог бы втянуть, интроецировать в круг своих интересов». Невротическая интроекция рассматривалась Ш. Ференци в качестве крайнего вида психического процесса, имеющего место в каждом нормальном человеке. Различие усматривалось им лишь в том, что «у здорового большая часть его интроекций протекает сознательно, в то время как у невротика они в большинстве случаев вытеснены, изживаются в бессознательных фантазиях, и опытный врач может узнать о них только косвенным, символическим образом».

В содержательном плане процессы идентификации и интроекции выступали у Ш. Ференци как однозначные. С точки зрения З. Фрейда, интроекция тесно связана с идентификацией, как одной из форм эмоциональной связи человека с объектом своего внимания. В процессе идентификации человек стремится быть похожим на того, к кому испытывает особые чувства привязанности, будь то любовь, обожание, поклонение. Благодаря интроекции человек как бы превращается в тот объект, с которым он себя идентифицирует.

Человек может утратить объект своей привязанности. Однако интроекция этого объекта вовнутрь самого себя оказывает соответствующее воздействие на его поведение. Особенно наглядно этот процесс можно наблюдать на примере маленьких детей. В игровой форме дети часто отождествляют себя с каким-либо животным. Они говорят своим родителям или сверстникам, например: «Я – лошадка», «Я – щенок». При этом дети подражают тому или иному животному, принимают характерные для них позы, издают соответствующие звуки.

Аналогичные картины подражания животным, отождествления себя с ними могут наблюдаться не только в процессе детской игры. Ребенок на полном серьезе может включить в себя любимый, но в силу различных обстоятельств жизни утраченный объект своей привязанности. В одной из своих работ З. Фрейд привел в качестве примера наблюдение, описанное в психоаналитическом журнале. Речь шла о ребенке, который сильно переживал по поводу утраты любимого котенка. Это переживание привело к тому, что ребенок не только отождествил себя с котенком, но и всем своим поведением показывал, что он теперь стал этим котенком. Ребенок капризничал, не хотел есть за столом, ползал на четвереньках.

Интроекция объекта субъектом свойственна не только детям, но и взрослым. Типичным примером может служить меланхолия взрослого человека, считающего реальную или воображаемую потерю любимого объекта причиной своего подавленного состояния. В этом случае человек упрекает самого себя за то, что произошла утрата объекта. Он обвиняет себя во всевозможных грехах, унижает собственное Я. Тень объекта, по выражению З. Фрейда, оказывается отброшенной на Я человека. Интроекция объекта проявляется в явной форме.

Благодаря интроекции в психике человека возникают различные образы и представления, оказывающие воздействие на его жизнедеятельность. Эти образы и представления становятся неотъемлемой частью человека, превращаются в идеал Я или Сверх-Я.

В классическом психоанализе понятия идеала Я и Сверх-Я тесно связаны с интроекцией. Объект привязанности вбирается вовнутрь психики человека, становится на место его Я. Он оказывается не только включенным во внутренний мир человека, но и активно действующим в качестве некоего идеала или инстанции контролирующей его мысли и поведение. Прежние отношения между внешним объектом и человеком перерастают в отношения между образовавшимся в результате интроекции идеалом-Я и Я, ставшим объектом воздействия со стороны этого идеала. Внутренний мир человека, его психика становятся ареной противостояния различных сил.

Процесс интроекции приводит к изменениям в психике человека. Его Я как бы расщепляется на две части. Одна из них включает в себя потерянный объект. Другая, олицетворяющая собой, с точки зрения З. Фрей да, критическую инстанцию или совесть, становится особенно беспощадной по отношению к первой части Я. Между обеими частями Я возникает конфликт, обострение которого может привести к психическому расстройству.

Стремление к включению большей части внешнего мира в свое собственное Я особенно характерно для невротика. Вобрав внешний мир вовнутрь самого себя, невротик делает его объектом своих многочисленных фантазий.

Проблема интроекции обсуждалась в работах К. Абрахама, М. Кляйн, Ш. Ференци, А. Фрейд и других психоаналитиков. В современном психоанализе рассмотрению процесса интроекции также уделяется определенное внимание. В частности, С. Блатт поднял вопрос о необходимости исследования различных форм младенческой депрессии, включая интроективную, что нашло отражение в его статье «Уровни объектной репрезентации в анаклитической интроективной депрессии» (1974).

ИНТРОСПЕКЦИЯ – метод познания и психическая деятельность, направленная вовнутрь и связанная с пристальным наблюдением человека за своими собственными желаниями, чувствами, мыслями, фантазиями, переживаниями.

С точки зрения философии, интроспеция является самонаблюдением, свидетельствующим о способности человека обращать внимание на свой собственный внутренний мир. С точки зрения психоанализа, инстроспекция не только играет важную роль в изучении нормальных и патологических процессов и выступает в качестве необходимого средства познания бессознательного, но и может обернуться патологическим проявлением чрезмерного интереса пациента к своей собственной личности.

З. Фрейд обратил внимание на такие особые виды интроспекции, как свободное ассоциирование и анализ сопротивлений. Тем самым он освободил интроспективное наблюдение от различного рода искажений, выступающих в форме всевозможных рационализаций. Вместе с тем он показал, что интроспекция может приводить к преобладанию фантазий в жизни человека и служить питательной почвой для возникновения нарциссических неврозов. Кроме того, в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд высказал мысль, что при изучении нарциссических неврозов важно исходить из психологии Я, которая должна основываться «не на наших самонаблюдениях», а на анализе «нарушений и распадов Я».

Проблема двойственности интроспекции (как метода познания психических процессов и как одного из возможных источников невротических заболеваний) привлекла к себе внимание ряда психоаналитиков. В частности, американский психоаналитик Х. Кохут (1913–1981) подверг пристальному рассмотрению такие формы наблюдения, как внутренняя интроспекция и викарная интроспекция, то есть эмпатия, что нашло свое отражение в его докладах, прочитанных на заседании Международной психоаналитической ассоциации в Париже и в Чикагском психоаналитическом институте в середине и конце 1957 г., и в опубликованной им статье «Интроспекция, эмпатия и психоанализ: взаимоотношения между способом наблюдения и теорией» (1959).

Х. Кохут отметил, что в психоанализе бессознательное рассматривается в качестве психоаналитических структур не только потому, что психоаналитик подходит к нему с интроспективным намерением, но и потому, что пытается понять его в рамках интроспективного опыта. Вместе с тем он показал, что, как и любая наука, психоаналитическое познание имеет свои пределы, соответствующие интроспективному методу наблюдения, то есть границы психоанализа определяются границами возможностей интроспекции. Одновременно Х. Кохут подчеркнул, что активная интроспекция при нарциссических неврозах и пограничных состояниях приводит «к признанию борьбы неструктурированной души в целях поддержания контакта с архаическим объектом или едва заметной сепарации от него».

В современном психоанализе проблема интроспекции рассматривается в нескольких ракурсах: в плане потенциальных возможностей и ограничений психоанализа как специфического опыта познания бессознательного, основанного на психоаналитической интроспекции; с точки зрения того, как и в какой степени аналитик интроспективно переживается пациентом в рамках архаических межличностных отношений; в контексте невротических расстройств, имеющих нарциссическую природу и связанных с тревожностью, порожденной чрезмерной интроспекцией пациента; с позиций терапевтического воздействия, направленного на ослабление патологической интроспекции и усиления нормальной способности человека к самонаблюдению.

ИНТУИЦИЯ – внутреннее видение, творческое озарение, внезапное откровение, способствующие постижению сути вещей и процессов. Интуитивное познание выходит за пределы рациональной мыслительной деятельности человека. Оно основывается не на доводах разума, а на внезапных догадках, связанных со своего рода прозрением.

Уделяя основное внимание исследованию бессознательных процессов, З. Фрейд должен был, казалось бы, признать интуицию в качестве важного и необходимого средства психоаналитического познания. Однако в своей исследовательской и терапевтической деятельности он не только не опирался на интуицию, но и высказывал недоверие по поводу возможности познания истины с помощью интуитивных прозрений. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) он недвусмысленно подчеркивал, что в процессе построения какой-либо теории конечный результат часто оказывается ненадежным: «Так называемой интуиции я мало доверяю при такой работе; в тех случаях, когда я ее наблюдал, она казалась мне скорее следствием известной беспринципности интеллекта». З. Фрейд полагал, что, выдвигая ту или иную концепцию, каждый человек одержим внутренними пристрастиями, «влечениями которых он бессознательно руководствуется в своих размышлениях». Исходя из этого, он говорил о необходимости придерживаться благожелательной сдержанности по отношению к результатам собственного мышления.

Классический психоанализ опирался на научное познание, полученное путем эмпирического наблюдения за невротическими больными и нормальными людьми. Это не означало, что в своей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд не прибегал к концептуальным построениям, относящимся к объяснительным схемам функционирования человеческой психики и взаимоотношений между индивидом и культурой. Напротив, по мере развития психоаналитических знаний о человеке он выдвигал разнообразные концепции, вносящие коррективы в предшествующее понимание динамики влечений, структуры психики, существа внутрипсихических конфликтов, ведущих к невротическим заболеваниям. Вместе с тем он непременно придерживался точки зрения, согласно которой интуиция не может служить надежным источником познания ни человека, ни окружающего его мира.

З. Фрейд исходил из того, что психоанализ является частью психологии как науки и, следовательно, его познавательные средства не могут быть ничем иным, кроме интеллектуальной обработки тщательно проверенных наблюдений. Отстаивая подобную позицию и рассматривая отношения между мировоззрением и психоанализом, в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ (1933) он отмечал, что нет никаких других инструментов познания мира и «не существует никаких знаний, являющихся результатом откровения, интуиции или предвидения».

З. Фрейд пытался опереться на научные методы исследования психики человека и в этом отношении выступал против тех, кто соотносил познание души с различного рода откровениями, основанными на интуиции. Он не только не доверял интуиции, но и рассматривал ее в качестве иллюзии, исполнения желаний человека, имеющих аффективную основу. Более того, основоположник психоанализа подчеркивал, что наука призвана тщательно отделять от знания все то, что является иллюзией. Психоанализ как раз и был нацелен на развенчание различного рода иллюзий.

Это вовсе не означало, что желания человека отбрасывались в сторону или недооценивалась их психологическая значимость в процессе его жизнедеятельности. Напротив, одна из основных задач психоанализа состояла в том, чтобы раскрыть природу бессознательных желаний человека, выявить то, как и каким образом они воплощаются в произведениях искусства, в религиозных и философских системах. В частности, апеллируя к психоаналитическому пониманию человека и культуры, З. Фрейд пришел к выводу, в соответствии с которым в отличие от науки философия придерживается иллюзии относительно того, что она может дать безупречную и связную картину мира. Кроме того, философия заблуждается, на его взгляд, в переоценке познавательного значения логических операций и в признании такого источника познания, как интуиция. Аналогичных взглядов он придерживался и при рассмотрении религиозных иллюзий, считая, что религиозные откровения, переживаемые некоторыми людьми «океанические чувства», о чем ему писал, например, известный немецкий писатель Ромен Роллан, не имеют никакого отношения к научному пониманию окружающего мира.

В одном из писем Ромену Роллану, датированному 19 января 1930 года, З. Фрейд так выразил свое отношение к интуиции: «По-видимому, мы сильно расходимся в оценке интуиции. Ваши мистики доверяют ей в надежде узнать таким образом разгадку мировой тайны, мы же полагаем, что интуиция не покажет ничего, кроме примитивных, близких к инстинкту, побуждений и представлений, чрезвычайно ценных, при надлежащем понимании, для эмбриологии души, однако не пригодных для ориентации в чуждом нам внешнем мире».

В противоположность тем, кто в познании внешнего и внутреннего мира человека целиком и полностью опирался на интуицию, З. Фрейд делал ставку на научное познание. Он считал, что наука работает словно художник над моделью из глины, неустанно что-то меняя, добавляя, подправляя, убирая в черновом варианте, «пока не достигнет удовлетворяющей его степени правдоподобия со зримым или воображаемым объектом». Несмотря на несовершенство науки и признавая, что есть такие вещи, которые пока познать не дано, З. Фрейд тем не менее исходил из следующего убеждения: психоанализу следует придерживаться научных методов познания, которые не могут быть заменены ничем иным, включая интуицию.

В современном психоанализе проблема интуиции обсуждается в связи с проблематикой эмпатии. Считается, что интуиция является результатом такого внезапного понимания, которое относится к индивидуально-личностной деятельности человека, в то время как эмпатия предполагает эмоциональное переживание, возникающее в аналитической ситуации. Однако дискуссионными остаются вопросы о критериях, позволяющих осуществлять разграничение между интуицией и эмпатией. Нет единой точки зрения и по поводу того, возникает ли интуиция на основе эмпатии или, напротив, предшествует ей, какие функции Я сопряжены с интуицией, а какие предопределяют эмпатию.

ИНФАНТИЛЬНАЯ АМНЕЗИЯ – утрата воспоминаний детства того периода, когда ребенок обладал способностью живо реагировать на различные впечатления, вызывавшие у него глубокие переживания, связанные с проявлением любви, ревности, ненависти и других чувственных страстей.

Проблема инфантильной амнезии находилась в центре исследовательского и терапевтического интереса З. Фрейда, который полагал, что странное, на первый взгляд, и удивительное, ранее не попадавшее в поле зрения ученых, психическое явление имеет место у многих людей и охватывает первые годы детства до шестого-восьмого года жизни, о чем он писал в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905), или до пяти-шести лет, когда, по его мнению, выраженному в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), именно эти детские годы окутаны у большинства людей «амнестическим покрывалом». Ранние впечатления и переживания, которые впоследствии забываются и становятся недоступными для воспоминания взрослых людей, в действительности оставляют глубокие следы в душевной жизни и оказывают решающее влияние на дальнейшее развитие человека. Речь идет, как считал З. Фрейд, «не о настоящей потере воспоминаний детства, а об амнезии, подобной той, которую мы наблюдаем у невротиков в отношении более поздних переживаний и сущность которой состоит только в недопущении в сознание (вытеснение)».

Пытаясь раскрыть природу психического феномена утраты воспоминаний детства и понять то, какие силы совершают вытеснение из памяти детских впечатлений и переживаний, что нашло свое отражение в работе «Три очерка по теории сексуальности», З. Фрейд сформулировал два предположения, которые легли в основу классического психоанализа. Согласно первому предположению, имеются точки соприкосновения между душевной жизнью ребенка и невротика, и, следовательно, кто сумеет разрешить загадку инфантильной амнезии, тот сможет объяснить и истерическую амнезию. В соответствии со вторым предположением, решение загадки инфантильной амнезии связано с признанием того, что эта амнезия находится в тесной связи с сексуальными переживаниями детства. В концептуально оформленном виде выдвинутые З. Фрейдом два предположения сводились в конечном счете к тому, что, во-первых, без инфантильной амнезии не было бы, по его убеждению, истерической амнезии, а во-вторых, психоаналитический подход к человеку и его психопатологии должен основываться на признании важного значения инфантильной жизни для сексуальности. При этом он исходил из того, что «инфантильная амнезия, превращающая для каждого человека его детство как бы в доисторическую эпоху и скрывающая от него начало его собственной половой жизни, виновата в том, что детскому возрасту в общем не придают никакого значения в развитии сексуальной жизни».

ИНФАНТИЛЬНАЯ МАСТУРБАЦИЯ – проявление инфантильной сексуальности, связанной с раздражением эрогенной зоны генитальной части тела.

З. Фрейд уделял особое внимание рассмотрению инфантильной сексуальности. Он исходил из того, что уже в младенческом возрасте ребенок способен испытывать ощущения удовольствия от раздражения участков тела и возбуждения, вызываемого гигиеническим уходом за ним со стороны взрослых (мытье, вытирание, растирание, массаж). Ощущение удовольствия вызывает у ребенка потребность в его повторении, что достигается путем прикосновения руки к гениталиям или рефлекторным давлением сжатыми вместе бедрами. Это ведет к проявлению инфантильной мастурбации.

З. Фрейд различал три фазы инфантильной мастурбации. Первая фаза относится к младенческому возрасту, когда ребенок находит на своем собственном теле гениталии и машинально манипулирует ими или поглаживает их. Вторая – к кратковременному расцвету сексуального проявления в возрасте около четырех лет, когда инфантильные сексуальные переживания способны оставить глубокие бессознательные следы в памяти ребенка, предопределяющие становление и развитие его характера, если он остается здоровым, и симптоматику невроза, если он заболевает в юношеском возрасте. Третья – соответствует онанизму при наступлении половой зрелости.

Основатель психоанализа придавал особое значение второй фазе детской мастурбации, оказывающей существенной воздействие на дальнейшее психосексуальное развитие человека. Он полагал, что часто занимающиеся мастурбацией маленькие дети проявляют повышенный интерес к гениталиям своих сверстников. Такие дети усердно подглядывают, когда другие мочатся или испражняются, тем самым приобретая болезненную страсть к вуайеризму, то есть стремлению увидеть обнаженных людей. «После наступившего вытеснения этой склонности любопытство, направленное на гениталии других людей (своего или противоположного пола), сохраняется как мучительная навязчивость, которая становится источником сильнейших импульсов к обретению симптомов при некоторых невротических случаях». З. Фрейд также считал, что сознание вины невротиков всегда связано с воспоминаниями об онанистических действиях. Важный фактор этой зависимости состоит в том, что онанизм является, по его словам, «проявлением всей инфантильной сексуальности и потому способен взять на себя все чувство вины, относящееся к этой сексуальности».

ИНФАНТИЛЬНАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ – сексуальные проявления в детстве, не являющиеся, как правило, предметом воспоминания взрослого человека, но оказывающие важное влияние на его развитие.

На начальном этапе становления психоанализа З. Фрейд уделял пристальное внимание исследованию инфантильной сексуальности. В 1896 году, когда впервые он ввел в научный оборот термин «психоанализ», им было подчеркнуто значение детского возраста для проявления важных психических феноменов, зависящих от сексуальности. В дальнейшем он пересмотрел широко распространенное мнение о том, что половое влечение отсутствует в детстве и пробуждается только в тот период жизни, когда наступает юношеский возраст. Подобное мнение расценивалось им в качестве «жестокой ошибки», имеющей серьезные последствия, сказывающиеся, в частности, на незнании основ сексуальной жизни человека и возникновении невротических заболеваний. З. Фрейд исходил из того, что непредвзятые наблюдения над детьми опровергают нелепое представление, будто у них нет никаких сексуальных возбуждений, потребностей и своего рода удовлетворения. Дело не обстоит так, замечал он, «будто половое чувство вселяется в детей во время полового развития, как в Евангелии сатана в свиней»: ребенок привносит на свет вместе с собой сексуальные влечения и «из этих влечений образуется благодаря весьма важному поэтапному процессу развития так называемая нормальная сексуальность взрослых».

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд рассмотрел поэтапный процесс развития инфантильной сексуальности, начиная от сосания ребенком материнской груди как образца первых инфантильных сексуальных проявлений и кончая генитальной сексуальной деятельностью человека. На первом этапе речь идет, по его мнению, об аутоэротизме, когда сексуальные влечения ребенка направлены не на другие лица, а находят свое удовлетворение на собственном теле: в акте сосания ребенок заменяет материнскую грудь различными частями собственного тела; он сосет палец, язык и испытывает при этом удовольствие; он получает удовольствие от мочеиспускания и испражнения, от возбуждения соответствующих эрогенных зон. С трехлетнего возраста сексуальная жизнь ребенка не подлежит сомнению, так как этот период его развития характеризуется проявлением инфантильной мастурбации. Примерно с шестого до восьмого года жизни имеет место, как считал З. Фрейд, затишье, спад в сексуальном развитии, что в психоанализе получило название «латентного периода». В дальнейшем поворотным пунктом развития становится «подчинение всех сексуальных частичных влечений примату генитальности и вместе с этим подчинение сексуальности функции продолжения рода».

Подобные воззрения З. Фрейда на инфантильную сексуальность находились в противоречии с ранее распространенным предрассудком об асексуальном детстве. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они встретили резкое возражение со стороны многих людей, включая воспитателей и педагогов. З. Фрейд объяснял мотивы сопротивления взрослых людей против признания инфантильной сексуальности тем, что они сами некогда были детьми, в ранние годы жизни проявляли свои бессознательные сексуальные желания, которые впоследствии оказались вытесненными из сознания и в результате инфантильной амнезии как бы стерлись из их памяти. Весьма примечательно, замечал он, что «отрицающие детскую сексуальность не делают в воспитании никаких уступок, а со всей строгостью преследуют проявления отрицаемого ими под названием «детские дурные привычки».

Основатель психоанализа констатировал тот факт, что довольно часто родители и воспитатели ставят перед собой идеальную цель сделать жизнь ребенка асексуальной: они запрещают всякое проявление у ребенка инфантильной сексуальности, стыдят и наказывают его, в своем стремлении противостоять «дурным наклонностям» ребенка доходят до того, что действительно считают его жизнь асексуальной. «Ребенок считается чистым, невинным, а кто описывает его по-другому, тот, как гнусный злодей, обвиняется в оскорблении нежных и святых чувств человечества».

Рассматривая инфантильную сексуальность в качестве важного пласта знаний, способствующего пониманию психосексуального развития человека и причин возникновения невротических заболеваний, З. Фрейд придерживался точки зрения, что ребенок с самого начала обладает сексуальными влечениями и соответствующей деятельностью. «Собственно, – подчеркивал он, – вовсе не так трудно наблюдать проявления детской сексуальности, напротив, требуется известное искусство, чтобы просмотреть и отрицать ее существование».

Высказанные З. Фрейдом идеи об инфантильной сексуальности легли в основу дальнейших разработок, связанных с развитием теории и практики психоанализа. Эти разработки касались уточнения содержательных периодов активизации инфантильной сексуальности, формирования объектных отношений, специфики защитных механизмов Я на различных фазах психосексуального развития ребенка, изменений в поведении детей в зависимости от уровней психосексуальной организации, внутрипсихических переживаний, оказывающих предопределяющее воздействие на образование невротических симптомов в детстве и сказывающихся в дальнейшем на сексуальной ориентации и способности к достижению сексуального удовлетворения взрослого человека.

ИНФАНТИЛЬНЫЙ НЕВРОЗ – психическое расстройство, проявляющееся в раннем детстве, сказывающееся на формировании внутренней структуры ребенка, его психической организации и защитных механизмов, а также служащее прототипом возможного развитии невроза взрослого человека.

З. Фрейд соотносил инфантильный невроз с теми психическими нарушениями, которые могут иметь место в период возникновения и преодоления эдипова комплекса. В этот период ребенок сталкивается, по его словам, «с великой задачей отхода от родителей» и только после ее решения он может перестать быть ребенком, чтобы стать «членом социального целого». Однако редко кому удается решить эту задачу идеальным образом, то есть правильно в психологическом и социальном отношении. Чаще всего преодоление эдипова комплекса сопровождается внутрипсихическими конфликтами, сшибкой между сексуальными влечениями, комплексом кастрации, завистью к пенису и зарождающимся на этой стадии развития чувством вины, что ведет к инфантильному неврозу. Как полагал З. Фрейд, эдипов комплекс является ядром невроза.

С точки зрения основателя психоанализа эдипальные конфликты имеют место у ребенка в возрасте трех-пяти лет. Другие психоаналитики обратили внимание на более ранние внутрипсихические конфликты ребенка. Так, М. Кляйн (1882–1960) исходила из того, что около середины первого года «ребенок достигает ранних стадий прямого и интвертированного эдипова комплекса». На этих стадиях преодолевается ранее возникшая депрессивная тревога, но возникают новые конфликты и тревоги, поскольку эдипальные желания включают в себя зависть, соперничество и ревность. В отличие от основателя психоанализа М. Кляйн придерживалась точки зрения, в соответствии с которой уже в первые три-четыре месяца жизни младенца у него проявляется параноидно-шизоидная позиция, позднее появляется тревога психотической природы и нормой раннего развития ребенка является «завершение инфантильных неврозов где-то к сроку около середины первого года жизни».

В современной психоаналитической литературе широко распространенной является представление о том, что инфантильный невроз характерен для самых ранних стадий развития ребенка, особенно в том случае, когда в силу различного рода обстоятельств эмоциональные отношения между матерью и младенцем полностью отсутствуют или оказываются недостаточно теплыми. Вместе с тем проблема инфантильного невроза до сих пор является дискуссионной и остается объектом исследования многих психоаналитиков, что нашло свое отражение, в частности, в статьях М. Толпина «Инфантильный невроз» (1970), С. Ритво «Современный статус концепции инфантильного невроза» (1974).

ИНЦЕСТ – сексуальные отношения между кровными родственниками, кровосмесительные связи, которые с древнейших времен и по сегодняшний день считаются запретными, недопустимыми, нежелательными.

Мифы различных народов повествуют о том, что запрещаемый законами и обычаями инцест разрешался богам. Кровосмесительные отношения считались священными у фараонов, которые могли вступать в брак со своими сестрами. Однако по мере нравственного и культурного развития человечества инцестуозные отношения стали предметом строгого осуждения, морального порицания и даже юридического преследования. Их запрет обосновывался биологическими и медицинскими доводами, согласно которым кровосмесительные отношения ведут к вырождению человеческого рода.

В классическом психоанализе проблема инцеста обсуждалась в связи с рассмотрением психосексуального развития человека. В соответствии с идеями З. Фрейда, первый выбор сексуального объекта всегда является инцестуозным. У маленького мальчика он направлен на мать. У маленькой девочки – на отца. Эта инфантильная склонность к инцесту связана с комплексом Эдипа, предопределяющим первоначальную сексуальную ориентацию детей и проявляющимся во влечении мальчика или девочки к противоположному полу родителей.

Воспитание и нравственные запреты сдерживают проявление инцестуозных желаний у детей. Тем не менее нередко они находят свою реализацию в детских фантазиях. Маленькая дочь воображает, что может получить от отца подарок – родить от него ребенка. Маленький мальчик мечтает о том, что, когда вырастет большим, непременно женится на своей матери.

Представления З. Фрейда об инцестуозных влечениях ребенка имели практическую направленность. В клиническом психоанализе возникновение и развитие неврозов непосредственно соотносилось с этими представлениями. Считалось, что в процессе своего психосексуального развития каждый человек испытывает бессознательные инцестуозные желания, когда инфантильный выбор сексуального объекта ограничен своими собственными родителями, семейным окружением.

По мере полового созревания ребенок должен совершить отход от родителей, перенести свои сексуальные влечения на других людей. Сын должен переключить свои сексуальные желания с матери на другие объекты любви. Девочка должна сместить свои сексуальные ориентации с отца на других мужчин.

Однако далеко не каждый человек способен успешно разрешить стоящие перед ним задачи, связанные с нормальным психосексуальным развитием. Юноша может испытывать повышенную привязанность к матери, находится под ее властью, боготворить ее образ. Он столкнется с серьезной проблемой, когда не сможет по-настоящему глубоко полюбить другую женщину. Девушка может сохранить свою первичную сексуальную ориентацию. Это окажет соответствующее воздействие на ее дальнейшее развитие, в результате чего она не сможет создать свою собственную семью или будет в браке фригидной (заторможенной, холодной, нечувствительной к сексуальным отношениям). Все это может привести к возникновению неврозов.

Детские инцестуозные желания находят свое отражение в сновидениях взрослых. Они проявляются не только у невротиков, но и у здоровых людей. У последних в сновидениях встречаются разнообразные сцены кровосмесительных отношений между детьми и родителями, сестрами и братьями. З. Фрейд считал, что в этом отношении невротики обнаруживают в преувеличенном и усугубленном виде то, что может иметь место в сновидениях здоровых.

Идеи З. Фрейда о свойственных ребенку инцестуозных влечениях вызвали возражение у многих медиков, психологов, педагогов. Они были восприняты неоднозначно и среди психоаналитиков. Одни из них положили идеи З. Фрейда об инфантильной инцестуозности в основу дальнейшего развития теории и практики психоанализа. Другие пересмотрели эти идеи, частично отказавшись от них.

С точки зрения Э. Фромма (1900–1980), например, сами по себе детские инфантильные влечения являлись не причиной, а следствием психологической связи ребенка с матерью. Инцестуозные влечения к матери воспринимались им не только через призму любви, но и с точки зрения страха, возникающего у ребенка по отношению к матери.

Э. Фромм проводил различие между доброкачественной связью ребенка с матерью и патологической формой его инцестуозной связи с ней. Он выдвинул положение, согласно которому связь ребенка с матерью, проявляющаяся как в тоске по ее любви, так и в страхе перед ней, является более сильной и элементарной, чем рассмотренная З. Фрейдом инцестуозная связь, восходящая к сексуальным влечениям.

По мнению Э. Фромма, инцестуозное желание представляет собой не результат сексуальных устремлений, а страх перед свободой. Чтобы стать самостоятельной личностью, обрести свободу, человек должен выйти из-под власти своих инцестуозных влечений, которые наряду или вместо естественной связи с матерью могут принимать формы болезненной любви к матери-родине, нации, государству.

ИПОХОНДРИЯ – психическое состояние, характеризующееся переживаниями человека, убежденного в несуществующем заболевании или проявляющего повышенную тревогу по поводу возможных телесных нарушений и серьезной органической болезни.

При ипохондрии наблюдаются: постоянная озабоченность человека своим физическим здоровьем; чрезмерное внимание к своим неприятным телесным ощущениям; непрекращающееся наблюдение за самим собой; склонность к преувеличению незначительных симптомов; приписывание себе несуществующих болезней; излишняя недоверчивость по отношению к врачам и близким людям, которые якобы скрывают истинное положение вещей, связанное с неизлечимым органическим заболеванием; усиливающийся страх по поводу неизбежного летального исхода, обусловленного серьезной органической болезнью.

Ипохондрия может сопровождаться фантазиями и бредовыми идеями относительно того, как и почему человек заболел, кто повинен в его органическом заболевании, как оно протекает и почему это заболевание неизлечимо. Ипохондрик может быть захвачен такими фантазиями и бредовыми идеями, в соответствии с которыми та или иная болезнь развилась у него в результате воздействия на его организм рентгеновских лучей при обследовании в поликлинике, исходящей от инопланетян космической энергии, распространенных в окружающей его среде микробов и вирусов, вселения в его тело чего-то чужеродного и разрушающего. В его заболевании оказываются повинными все те, кто преследует свои собственные цели и обрекает его на неимоверные страдания – от врачей, ученых и военных, производящих эксперименты над людьми, до различных недругов (соседи, коллеги по работе, близкие, родственники), наведших на него порчу и желающих его смерти.

В период становления психоанализа З. Фрейд рассматривал ипохондрию в контексте того, что он назвал актуальным неврозом. К последнему он относил неврастению, невроз страха и ипохондрию, которая возникает, по его мнению, в том случае, когда неврастения сопровождается и усиливается неврозом страха. В дальнейшем по мере развития психоанализа З. Фрейд высказал мысль о том, что определенная доля ипохондрии развивается и при других неврозах, в частности, при истерии. Он обратил внимание также на некое родство между ипохондрией и паранойей. Если в написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд находил противоречие в использовании термина «ипохондрия», так как этот термин, по его словам, «тесно связан с симптомом “боязни заболеть”», то в последующих исследованиях он не только апеллировал к данному термину, но и стремился глубже понять природу психического заболевания.

В работе «О нарциссизме» (1914) З. Фрейд отметил что, как и органическая болезнь, ипохондрия выражается в мучительных физических ощущениях и точно так же влияет на распределение либидо. Однако различие между ними состоит в том, что «при органической болезни мучительные ощущения являются следствием физических изменений, которые можно объективно доказать, а при ипохондрии этого нет». Вместе с тем он высказал соображение, согласно которому некоторые изменения в органах могут происходить и при ипохондрии, и, следовательно, известная доля правды имеется и в ипохондрических представлениях. Так, в состоянии возбуждения к гениталиям направляется большой приток крови, они разбухают, пропитываются влагой и являются источником разнообразных, порой неприятных, ощущений. Из этих органов посылаются в психику сексуально возбуждающие раздражения, которые могут передаваться другим эрогенным зонам. Если в эрогенности рассматривать общее свойство всех органов тела, то можно говорить о повышении или понижении ее в том или ином месте организма. Параллельно с изменением эрогенности в органах тела происходит и изменение концентрации либидо на Я. Именно в этих моментах, как полагал З. Фрейд, мы должны искать «первопричину ипохондрии, считая, что они могут иметь на распределение либидо такое же влияние, какое имеет органическое заболевание какого-нибудь органа».

В работе «О нарциссизме» основатель психоанализа провел различие между «Я-либидо», когда сексуальное влечение направлено на самого человека, и «объект-либидо», когда оно направлено на другого человека. Исходя из этого, ипохондрический страх соотносился с «Я-либидо», а некоторые другие невротические состояния, в частности, невротический страх – с «объект-либидо». Тем самым накопление и застой «Я-либидо» приводились в непосредственную связь с ипохондрией.

В психоанализе ипохондрия рассматривается с точки зрения концентрации либидо не столько на другом сексуальном объекте, сколько на собственном теле человека или его отдельных органах. Происходящие на бессознательном уровне процессы перемещения либидо вызывают в психике человека такие переживания, которые могут сопровождаться появлением навязчивых мыслей о наличии органического заболевания и соответствующих навязчивых страхов, паранойяльным бредом преследования и одержимости, депрессивным расстройством, связанным с разнообразными неприятными ощущениями во внутренних органах тела.

Высказанные З. Фрейдом идеи об ипохондрии получили свое дальнейшее развитие и переосмысление в работах ряда психоаналитиков. Одни из (О. Фенихель) них полагали, что ипохондрия является переходной стадией между истерическими реакциями и прорывом бредовых идей. Другие (Г.С. Салливан) рассматривали ипохондрию в качестве защитной реакции человека, когда интенсивное болезненное самонаблюдение осуществляется для того, чтобы вытеснить внутрипсихические конфликты, возникающие в межличностных ситуациях, в результате чего психическое расстройство оказывается единственным «общественным аспектом его личности». Третьи (Г. Хржановски) пришли к убеждению, что в условиях поощрения механических, лишенных любви способов достижения сексуального удовольствия современные культурные нормы привели к широко распространенной «сексуальной ипохондрии», выражающейся в «чрезмерной сосредоточенности на чисто физиологических процессах, связанных с гениталиями человека».

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ – психический процесс, находящий свое отражение в сновидениях, фантазиях, симптомах невротических заболеваний и характеризующий собой стремление человека реализовать свои бессознательные влечения.

В классическом психоанализе представления о сновидении как исполнении желания легло в основу психоаналитического понимания сновидений. В работе «Толкование сновидений» (1900) З. Фрейд высказал мысль о том, что «сновидение изображает желание в его осуществленной форме». На основе рассмотрения детских сновидений он установил, что в них присутствуют сюжеты, связанные с исполнением того или иного желания ребенка, которое не получило своей реализации в бодрственном состоянии. Что касается существа сновидения взрослых, то З. Фрейд исходил из предположения, согласно которому в принципе все сновидения являются как бы детскими, имеют дело с инфантильными бессознательными желаниями и работают при помощи тех же самых психических механизмов. На этом основании он пришел к выводу, что каждое сновидение имеет свой смысл, свою психическую ценность и является, по сути дела, не чем иным как исполнением желания.

З. Фрейд понимал, что его теория исполнения желаний в сновидениях может вызвать возражение у многих людей, поскольку их личный опыт свидетельствует о том, что бывают такие сновидения, в которых содержатся всевозможные страхи и находят отражение неприятные ощущения, то есть в них нет ничего похожего на исполнение желаний. Принимая во внимание подобные сновидения, он говорил о том, что в них исполнение желаний не может быть очевидным, его необходимо обнаружить и без толкования сновидения не обойтись. Поскольку психоаналитическое учение покоилось не на рассмотрении явного содержания сновидения, а на выявлении его внутреннего содержания, которое оказывается возможным только после толкования сновидения, то З. Фрейд выдвинул предположение, что «и неприятные сновидения, и сновидения о страхе после толкования их окажутся осуществлением желаний».

Существует много сновидений, представляющих собой явное исполнение желания. Там же, где это исполнение скрыто, замаскировано, там, по мнению З. Фрейда, должна быть тенденция, противоположная желанию, в результате чего это желание может проявляться в искаженном виде. Разъясняя данное положение, основатель психоанализа предположил, что в сновидении важную роль играют две психические силы (системы): одна образует проявляющееся в сновидении желание; другая совершает функции цензуры, благодаря чему происходит искажение этого желания. Речь идет о признании З. Фрейдом первичных (бессознательных) и вторичных (сознательных) процессов, выявленных им при исследовании и лечении невротиков, симптомы заболевания которых рассматривались им в качестве заместителей исполнения их желаний. Используя примеры из своей психоаналитической практики, он показал, как в сновидениях невротиков неосуществление одного желания означает собой осуществление другого. Тем самым как бы разрешалась проблема, связанная с пониманием того, что и неприятные ощущения в сновидении означают исполнение какого-то желания.

Так, однажды З. Фрейд объяснил одной своей пациентке, что, на его взгляд, сновидение представляет собой осуществление желания. На следующий день пациентка сообщила ему, что ей снилось, будто она живет на даче со свекровью, к которой не испытывает ни малейшей симпатии. В действительности же ей не хотелось проводить лето на даче вместе со свекровью и она нашла себе дачу, расположенную далеко от того места, где жила свекровь. Сновидение же превратило осуществленное желание в неосуществленное, что служит опровержением теории З. Фрейда. Сновидение пациентки как бы доказывало неправоту аналитика. В нем как раз и отразилось желание пациентки, чтобы аналитик оказался неправ, причем на самом деле ее желание было связано с более серьезным вопросом, нежели стремление опровергнуть теорию З. Фрейда. Дело в том, что из материала аналитических сессий основатель психоанализа понял непосредственную причину заболевания пациентки. Она отрицала это и не могла ничего вспомнить из того, что ранее произошло в ее жизни и что явилось причиной заболевания. Однако через какое-то время ей пришлось признать, что З. Фрейд был прав. В сновидении пациентки о ее совместной жизни со свекровью как раз и проявилось ее желание, чтобы аналитик оказался неправ, то есть сновидение соответствовало ее вполне понятному желанию, чтобы подозреваемое З. Фрейдом событие никогда не имело места в действительности.

Исполнение желания должно доставлять удовольствие, наслаждение тому, кто имеет это желание. Но видевший сон может относиться к своим желаниям совершенно не так, как это порой представляется ему самому: он отвергает их и подвергает цензуре, в результате чего исполнение желания может доставлять ему не наслаждение, а беспокойство, отвращение, стыд, страдание, страх. Поэтому, как замечал З. Фрейд в «Лекциях по введению в психоанализ (1916/17), в отношении его желаний сновидца можно сравнить с существом, состоящим из двух лиц, тесно связанных между собой. В качестве иллюстрации того, что исполнение желания одного может вызвать неприятное чувство у другого, он привел сказку: добрая фея обещает бедной супружеской паре исполнение их первых трех желаний; жена соблазняется запахом жареных сосисок и желает получить их; первое желание исполняется и сосиски оказываются перед ней на тарелке; муж сердится на глупую жену и, обиженный на нее, в качестве наказания желает, чтобы сосиски повисли у нее на носу; исполняется второе желание – желание мужа; исполнение этого желания неприятно для жены; возникает третье желание, заключающееся в том, чтобы сосиски оставили нос жены. При неврозах, по мнению З. Фрейда, как раз и имеет место мотивировка третьего желания, отраженного в данной сказке.

Позднее основатель психоанализа внес некоторые изменения в теорию сновидений. В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) он еще раз обратился к вызывающему споры у части исследователей положению, согласно которому все сновидения являются исполнением, осуществлением желания. Он знал, что его теории противостояли два серьезных возражения. Первое возражение опиралось на факт, в соответствии с которым при травматических неврозах, связанных с ранее пережитой тяжелой психической травмой, в сновидениях лиц, страдающих подобным заболеванием, постоянно воспроизводятся травматические ситуации, которые не могут свидетельствовать об исполнении желания. Второе возражение связано с фактом мучительных впечатлений, страха, запрета, разочарования и наказания, то есть тех впечатлений, которые соотносятся с сексуальными переживаниями ребенка и имеют доступ к жизни сновидений, репродуцирующих инфантильные сцены или намеки на них.

Учитывая данные факты, З. Фрейд не стал ссылаться на то, что исключение подтверждает правило, так как подобная точка зрения представлялась ему сомнительной. Но он заметил, что исключение не отменяет правило. Поэтому его уточнение ранее выдвинутой им теории сновидений сводилось к следующему: «Мы говорим, что сновидение есть исполнение желания; если принять во внимание последние возражения, то все-таки следует сказать, что сновидение является попыткой исполнения желания». Таково было основное исправление, внесенное З. Фрейдом в его теорию сновидений и относящееся к его пониманию сновидения как попытке исполнения желания.

Рассмотрение проблематики исполнения желания соотносилось основателем психоанализа не только с функциональной особенностью сновидения, но и с фантазированием и образованием симптомов. Фантазии человека как раз и представляют такую сферу его психической деятельности, в которой осуществление желания оказывается порожденным неудовлетворительной реальностью или вообще не связано с таковой. В свою очередь, симптомы невротических заболеваний нередко являются результатом внутрипсихических конфликтов, возникших на почве столкновения двух противоположных желаний или сшибки между бессознательным желанием, потребностью в его исполнении и невозможностью осуществления этого в той или иной жизненной ситуации.

В современной психоаналитической литературе находит свое отражение обсуждение ряда проблем, связанных с механизмами исполнения желаний человека и его защиты от них в рамках сновидений, фантазий, невротических реакций.

ИСПУГ – психическое состояние, возникающее в качестве реакции на неожиданную опасность, застигшую человека врасплох.

В работах З. Фрейда встречаются три понятия – «страх» (Angst), «боязнь» (Furcht), «испуг» (Schreck). На начальном этапе становления психоанализа он не проводил различия между этими понятиями. Однако по мере развития психоаналитической теории и практики у него возникла потребность в уточнении содержательной стороны этих понятий. Так, в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), избегая подходить ближе к вопросу о том, имеют ли в обычном языке данные понятия одинаковое или разное значение, он вместе с тем полагал, что «страх» относится к состоянию и не выражает внимания к объекту, в то время как «боязнь» указывает на объект. Напротив, «испуг» имеет особый смысл и подчеркивает действие опасности, когда не было готовности к страху. Словом, можно сказать, что «от испуга человек защищается страхом».

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд специально обратил внимание на неправильность употребления понятий «страх», «боязнь» и «испуг» как синонимов. Он исходил из того, что данные понятия легко разграничить, если рассматривать соответствующие явления с точки зрения их отношения к опасности. В этом смысле страх означает определенное состояние ожидания опасности и приготовления к ней, если даже она неизвестна. Боязнь предполагает определенный объект, которого боятся. «Испуг имеет в виду состояние, возникающее при опасности, когда субъект оказывается к ней неподготовлен, он подчеркивает момент неожиданности».

Подобное понимание страха, боязни и испуга привело З. Фрейда к утверждениям, согласно которым страх необязательно вызывает травматический невроз, в страхе есть то, что защищает человека от испуга и, следовательно, защищает его и от невроза, вызываемого испугом.

ИСТЕРИЯ – невротическое заболевание, имеющее многообразные клинические проявления и характеризующееся разнообразным расстройством телесных (моторных, сенсорных, визуальных) функций и психических состояний человека.

Представления об истерии уходят своими корнями в далекую древность, а этимологическое значение термина «истерия» восходит к греческому слову «матка». В Средние века истерия ассоциировалась с одержимостью бесом, а в ХVI веке появились суждения, в соответствии с которыми это заболевание связывалось с патологией мозга. Тем не менее на протяжении многих столетий среди части врачей поддерживалось мнение, что истерия свойственна только женщинам. Отголоски этого мнения сохранились вплоть до ХIХ века, когда некоторые врачи соотносили истерию с особой болезнью матки, которая лечилась посредством удаления клитора или использования валерьянки, сдерживающей движения «блуждающей матки».

Значительный вклад в понимание истерии внес французский невропатолог Ж. Шарко (1825–1893), практическая деятельность которого в знаменитой больнице Салпетриер принесла ему всемирную славу. Он не только исследовал различные проявления истерии, включая параличи и боли в области тазобедренного сустава, но и продемонстрировал искусство того, как посредством гипноза можно вызывать истерические симптомы (потеря чувствительности, дрожь, параличи), которые совпадают с симптомами спонтанной истерии. Театрализованные представления, устраиваемые «великим Шарко» в Салпетриере, когда при помощи гипнотического воздействия он исцелял истерические параличи и припадки, открывали путь к новому пониманию психогенного происхождения истерии. Ему удалось также показать, что многие болезни, которым ранее приписывались неврологические причины, являются психическими по своей природе. Кроме того, Ж. Шарко продемонстрировал случаи мужской истерии, тем самым отвергнув ранее расхожие представления об истерии как специфическом женском заболевании.

Исследовательская и терапевтическая деятельность Ж. Шарко произвела значительное впечатление на З. Фрейда, проходившего шестимесячную стажировку в Салпетриере в 1885–1886 годах. Наибольшее впечатление на него произвели исследования случаев истерии у мужчин и демонстрация путем гипноза возможностей вызывать истерические параличи и устранять истерические симптомы. По возвращении из Парижа в Вену в обществе врачей З. Фрейд сделал доклад «Об истерии у мужчин», в котором изложил результаты того, что увидел и чему научился у Ж. Шарко. Его доклад не вызвал энтузиазма у венских врачей, а австрийский психиатр Т. Мейнерт (1833–1892), у которого ранее З. Фрейд изучал гистологию нервной системы, предложил ему продемонстрировать симптомологию мужской истерии, представив на рассмотрение врачей случай, подтверждающий взгляды Ж. Шарко. Старшие врачи, в отделении которых он находил подобные случаи, не разрешали З. Фрейду осуществлять клиническое наблюдение. Когда ему все же удалось найти за пределами государственных клиник случай классической полуанестезии у одного мужчины и продемонстрировать его в обществе врачей, то он был разочарован тем, что венские врачи не проявили дальнейшего интереса ни к этому случаю, ни к нему самому. Вспоминая об этом эпизоде в своей «Автобиографии» (1925), он писал: «Впечатление, что крупные авторитеты отклонили мои новинки, оставалось непоколебимым; я со своей мужской истерией и возможностью вызывать истерические параличи внушением оказался в оппозиции».

На протяжении 1892–1895 годов З. Фрейд уделял пристальное внимание изучению истерии. Намеченная им у Ж. Шарко во время стажировки в Париже программа сопоставления органических и психических оснований истерии получила свое отражение в его публикации «Некоторые соображения по поводу сравнительного изучения двигательных парезов – органических и истерических». В 1893 году вышла в свет написанная им совместно с Й. Брейером (1842–1925) статья «Психические механизмы истерических феноменов», где наряду с освещением других вопросов рассматривалась проблема «неотреагированной истерии». В этой же статье был изложен катартический метод лечения истерии, заключавшийся в том, что «отдельные истерические симптомы сразу же исчезали и больше не возвращались, если удавалось полностью восстановить в памяти событие, послужившее причиной этих симптомов». В 1894 году он опубликовал работу «Защитные невропсихозы», в которой провел различие между «гипноидной истерией», «неотреагированной истерией» и «истерией защиты», а также высказал мысль о том, что при истерии преобладают неприемлемые для личности сексуальные помыслы.

В написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд внес уточнение в свое предшествующее понимание истерии: он подчеркнул то обстоятельство, что хотя истерия является самым старым заболеванием среди тех, которые относят к неврозам, тем не менее «не годится «штемпелевать» невроз как истерический только потому, что в его симптомах обнаруживаются некоторые признаки истерии». Исходя из этого, З. Фрейд начал изучать этиологию и психические механизмы всех неврозов, а вопрос об оправданности диагноза истерии поставил в зависимость от результатов исследования. Выделив такие заболевания, как неврастения, невроз навязчивости, невроз тревоги, он высказал мысль, согласно которой встречающиеся обычно неврозы представляются смешанными и чистые случаи истерии являются редкими. Тем не менее при исследовании истерии следует, на его взгляд, иметь в виду следующее: истерию вряд ли возможно рассматривать вне связи с сексуальностью; она представляет собой, как правило, лишь один аспект сложного невротического случая; истерия «может быть найдена и лечена как изолированный невроз, по-видимому, только в пограничном случае»; очищенную от всех примесей истерию можно рассматривать в качестве самостоятельного феномена с теоретической точки зрения, но не в отношении терапии, так как при терапии «речь идет о практических целях, об устранении всего состояния страдания», в то время как истерия чаще всего встречается в качестве компонента смешанного невроза.

С точки зрения З. Фрейда, «истерия возникает благодаря вытеснению невыносимого представления по мотиву отпора». Вытесненное представление не исчезает, оно остается как слабый след воспоминания. Оторванный от этого воспоминания аффект способствует конверсии возбуждения. Благодаря своему вытеснению представление становится патогенным, порождает болезненные симптомы. Возникает то, что З. Фрейд назвал «истерией отпора», отличающейся от «гипноидной истерии», не связанной с сопротивлением и характерной для случая Анны О., с которым имел дело Й. Брейер в 1880–1882 годах и на основе которого был введен катартический метод терапии. Говоря о различии между «истерией отпора» и «гипноидной истерией», З. Фрейд признавался в том, что в своей терапевтической деятельности ему не приходилось сталкиваться с истинной «гипноидной истерией» и что во многих случаях гипноидное состояние проявлялось в качестве психического образования, ранее отщепившегося благодаря сопротивлению. Он не мог избавиться от ощущения, «что гипноидная истерия и истерия отпора сближаются где-то в области своих корней и что при этом первичным является отпор».

В процессе дальнейшей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд отказался от гипноза как «мистического средства», стал использовать метод свободных ассоциаций, сосредоточил свое внимание на явлениях вытеснения и сопротивления. Собственно говоря, именно на идее сопротивления основывалось его психоаналитическое понимание психических процессов при истерии. Тем самым был осуществлен переход от катартического метода лечения к психоанализу.

В начале 1896 года З. Фрейд ввел в научный оборот термин «психоанализ», а несколько месяцев спустя сначала выступил перед венским обществом психиатров и неврологов с сообщением на тему «Этиология истерии», а затем опубликовал статью «К вопросу об этиологии истерии». Приступая к построению общей теории истерии, он подчеркнул важность своего открытия, в соответствии с которым «в основе каждого случая истерии могут быть обнаружены одно или несколько переживаний примитивного сексуального опыта, относящихся к первым годам детства, переживаний, которые могут быть воспроизведены путем аналитической работы».

С момента возникновения психоанализа и по мере его развития З. Фрейд неоднократно обращался к проблеме истерии. В работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909) он провел различие между фобией и истерией. Для связанной с тревожным состоянием фобии он дал название «истерии страха», ранее предложенного им австрийскому психоаналитику В. Штекелю (1868–1940), который взялся за описание невротического состояния страха и использовал этот термин в одной из своих работ, опубликованной в 1908 году. Говоря о психических механизмах фобии и истерии, З. Фрейд отметил одно важное, на его взгляд, различие между ними. В отличие от истерии при фобии освобожденное (благодаря вытеснению) от патогенного материала либидо не переходит из сферы психики на телесную организацию, а остается свободной в форме страха. Эта «истерия страха» может сочетаться с «конверсионной истерией», имеющей телесные симптомы, то есть с тем, что он назвал «истерической конверсией», когда аффект душевного процесса направляется в иное русло, нежели психический процесс. И если ранее З. Фрейд предпочитал говорить о смешанных неврозах, то в работе о маленьком Гансе он заметил, что «существуют как чистые случаи конверсионной истерии без всякого страха, так и случаи чистой истерии страха, выражающиеся в ощущениях страха и фобиях без примеси конверсии». При этом он полагал, что истерия страха является наиболее частым психоневротическим заболеванием, проявляющимся на ранних этапах жизни человека и относящимся к «неврозам периода детства».

Исследование истериков и других невротиков привело З. Фрейда к убеждению, что хотя путем вытеснения они устраняют из сознания и памяти несовместимые с этическими и эстетическими взглядами личности желания, тем не менее эти желания продолжают существовать и ждут первой возможности сделаться активными. Как только появляется такая возможность, вытесненные бессознательные желания посылают в сознание искаженного заместителя, замещающее представление которого выступает в качестве симптома. Тем самым вместо кратковременного конфликта, смягченного вытеснением, наступает «бесконечное страдание». Средствами психоанализа можно вскрыть пути, по которым произошло замещение. Если удается преодолеть сопротивление страдающего истерией больного, то можно достичь того, чтобы симптом был переведен в вытесненную идею. Затем, преодолевая другие виды сопротивления больного и создавая благоприятные условия для воспроизведения оживших и вновь возникших у него переживаний путем установления эмоциональной связи с аналитиком (перенос), достигается то, что «психический конфликт, которого хотел избежать больной, получает под руководством врача лучший выход, чем он получил с помощью вытеснения». Как подчеркивал З. Фрейд в своей работе «Конструкции в анализе» (1937), целью аналитической работы является приведение больного в такое состояние, которое бы позволило ему упразднить вытеснение своего более раннего развития, чтобы заместить его реакциями, более соответствующими состоянию «психической зрелости».

При жизни З. Фрейда некоторые врачи упрекали основателя психоанализа в том, что его теория истерии была чисто психологической и поэтому неспособной разрешить серьезные патологические проблемы. В ответ на эти упреки он замечал, что «чисто психологической является лишь терапевтическая техника». Что касается психоаналитической теории истерии, то она не оставляет без внимания органические основания психических заболеваний, хотя и не ищет их в патолого-анатомических изменениях. Не случайно эта теория придает такое большое значение сексуальной функции, в которой З. Фрейд усматривал «фундамент истерии, как и вообще всех неврозов».