|
||||
|
|
О ОБРАЩЕНИЕ – процесс преобразования влечений человека в свою противоположность, сопровождающийся изменением их цели и объекта. Понятие обращения использовалось З. Фрейдом в связи с рассмотрением судеб влечений. В работе «Влечения и их судьба» (1915) он писал о возможности обращения влечений в свою противоположность, будь то переход от мазохизма к садизму, от вуайеризма к эксгибиционизму или отход влечения человека от внешнего объекта и направленность на себя. Обращение влечения в свою противоположность и направленность на себя могут сопровождаться переходом от активности к пассивности и наоборот. Такой процесс преобразования влечений может происходить как на уровне воображения человека, так и в его реальной жизнедеятельности. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд обратил внимание на то, что стремящееся к изменению и развитию влечение человека может обратиться к восстановлению какого-либо прежнего состояния. Влечения консервативны по своей природе, и, несмотря на прогрессивное развитие, они склонны повторять обычный жизненный путь. Психоаналитические исследования обнаружили, как часто «либидо отклоняется от объекта и направляется на само Я (интроверсия)». Клинические наблюдения способствовали пониманию того, что дополняющее садизм частное влечение мазохизма следует рассматривать как «обращение садизма на собственное Я». Или можно сказать, что мазохизм – это «обращение влечения против собственного Я», регресс, возвращение к более ранней фазе развития. В этом смысле перенесение влечения с объекта на Я ничем не отличается от перенесения с Я на объект. Представления З. Фрейда об обращении влечений человека в свою противоположность и обращении на себя получили свое дальнейшее развитие в исследованиях ряда психоаналитиков. В частности, А. Фрейд (1895–1982) считала, что обращение влечений может быть включено в рубрику защитных средств. В работе «Я и защитные механизмы» (1936) она отнесла обращение к одному из десяти способов защиты, наряду с такими, как регрессия, вытеснение, формирование реакции, изоляция, уничтожение, проекция, интроекция, борьба Я с самим собой и сублимация. А. Фрейд показала, что разрешение внутриличностных конфликтов может осуществляться при помощи различных механизмов защиты. Например, обуздание тревожности, избавление от чувства вины и удовлетворение потребности в наказании возможно в пределах невроза навязчивости или «истерии обращения». Если З. Фрейд иллюстрировал обращение путем обсуждения перехода от пассивной к активной роли как средства ассимиляции неприятного или травматического опыта в детстве, что имело место в его работе «По ту сторону принципа удовольствия» на примере игры ребенка, то А. Фрейд рассмотрела соответствующий механизм защиты в контексте идентификации с агрессором, когда ребенок оказывается способным преобразиться из того, кому угрожают, в того, кто угрожает. Так, один мальчик имел привычку яростно использовать входной звонок детского дома, в котором он жил. Как только дверь открывалась, мальчик начинал громко бранить горничную за то, что она долго не открывала дверь. Он сам испытывал тревогу по поводу того, что звонил слишком громко и его могли отругать за невоспитанность. Интенсивность его тревоги выливалась в ту горячность, с которой он набрасывался на служанку, прежде чем она успевала пожаловаться на его поведение. По словам А. Фрейд, «обращение ролей нападающего и подвергающегося нападению было в данном случае доведено до своего логического завершения». Необычность подобного обращения состояла лишь в том, что процесс трансформации был обусловлен тревогой, связанной не с событием в прошлом, а с чем-то ожидаемым в будущем.
При обсессивно-компульсивном неврозе навязчивые мысли ощущаются человеком как повторяющиеся, однообразные, навязанные извне и помимо его воли, а их содержание воспринимается как странное, неуместное, непристойное. Компульсивное поведение человека характеризуется желанием выполнять бессмысленные действия, которые, выступая в качестве моторного эквивалента обсессивных мыслей, становятся стереотипными и ритуальными. Людям, страдающим обсессивно-компульсивным неврозом, свойственны магическое мышление и суеверность. Они нерешительны, полны сомнений, склонны к абстрактным рассуждениям, откладыванию на потом каких-либо решений и невыполнению своих обещаний. Амбивалентная позиция таких людей приводит к тому, что они воспринимают свои желания как реальные свершения, а защита от непристойных, неприемлемых фантазий оборачивается у них иными фантастическими конструкциями, которые, будучи мыслительными, тем не менее рассматриваются как воплощенные в действительность. При обсессивно-компульсивном неврозе внутриличностные конфликты сопровождаются усилением страха и чувства вины, в основе которых лежит амбивалентное отношение к интроецированным родительским фигурам и их заместителям. Внутренние сшибки и столкновения развертываются между гиперморальным Cверх-Я и регрессивными тенденциями, направленными на возврат к ранним стадиям анально-садистского развития и дающими толчок к активизации магического мышления и ритуального действия. Обсессивно-компульсивный невроз чаще всего сопровождается у людей пониманием того, что их мысли и действия неразумны и нецелесообразны. Тем не менее они не в состоянии отказаться ни от своих навязчивых мыслей, ни от совершения бессмысленных действий.
Понятие объекта было использовано З. Фрейдом в связи с рассмотрением сексуальных влечений человека. В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) он провел различие между сексуальным объектом (лицом, на которое направлено половое влечение) и сексуальной целью (действием, на которое толкает влечение). Обратив внимание на то, что встречаются люди, сексуальными объектами которых являются лица не противоположного, а того же пола, З. Фрейд провел также различие между нормальным и инвертированным сексуальным объектом. Рассмотрение поведения инвертированных людей привело его к пересмотру соотношения между влечением и объектом, к выдвижению идеи, согласно которой половое влечение первоначально «не зависит от объекта и не обязано своим возникновением его прелестям». Говоря о разнообразии сексуальных объектов инвертированных людей, половые влечения которых допускают вариации и понижение своего объекта, З. Фрейд исходил из того, что имеется глубокое различие между сексуальной жизнью в древнем и современном обществе. Это различие состоит в том, что в античном мире большее значение придавалось самим влечениям человека, в то время как в современном мире акцент делается скорее не на половом влечении, а на его объекте. Древние люди уважали влечение и облагораживали им даже малоценный объект, в то время как, по словам З. Фрейда, «мы низко оцениваем проявление влечения самого по себе и оправдываем его достоинствами объекта». Изучение нормальной сексуальной деятельности и различного рода перверсий показало, что в жизни человека может наблюдаться как различное отношение к сексуальному объекту, так и разнообразный выбор его. Так, у человека может иметь место психическая переоценка сексуального объекта, проявляющаяся в «логическом ослеплении» по отношению к душевным проявлениям и совершенствам этого объекта, распространяющаяся на все его тело и охватывающая все ощущения, исходящие от него. Наряду с психической переоценкой сексуального объекта некоторые люди способны получать удовольствие не столько от самого объекта, сколько от его замены. Причем заменой сексуального объекта становятся отдельные его части (нога, рука, волосы) или неодушевленные предметы, имеющие отношение к объекту (обувь, одежда, нижнее белье), то есть наблюдается явление фетишизма. Уделяя значительное внимание изучению инфантильной сексуальности, З. Фрейд исходил из того, что уже в акте сосания ребенок имеет дело с определенным объектом, будь то грудь матери или часть его собственного тела (язык, губы, палец руки или ноги). На ранней стадии развития ребенка сексуальная деятельность не отделена от приема пищи: объект одной деятельности является одновременно и объектом другой; сексуальная деятельность состоит в поглощении объекта. Впоследствии в акте сосания сексуальная деятельность отделяется от деятельности питания, ребенок отказывается от постороннего объекта ради объекта на собственном теле. И хотя инфантильная сексуальность сопровождается господством оральной и анальной зон ребенка, доставляющих ему аутоэротическое удовольствие, тем не менее с самого начала в качестве сексуальных объектов выступают другие лица и прежде всего мать, которая, по словам З. Фрейда, является для ребенка «первым сексуальным объектом». Основатель психоанализа считал, что выбор объекта происходит в два срока: первый начинается в возрасте между двумя и пятью годами и приостанавливается во время латентного периода; второй начинается с наступлением половой зрелости и способствует становлению окончательной формы сексуальной жизни. Результаты инфантильного выбора объекта отражаются на более позднем периоде жизни, так как этот выбор может оживляться во время наступления половой зрелости. В процессе выбора объекта в период половой зрелости человек должен отказаться от инфантильных объектов, что способствует совпадению его нежных и чувственных проявлений. Но если такое совпадение не происходит, и инфантильные объекты настольно оживают, что приобретают доминирующее значение в жизни взрослого человека, то в этом случае не наблюдается объединение всех его желаний на одном объекте, что может привести к нарушению сексуальной деятельности и возникновению невротических заболеваний. В работе «К вопросу о психологии любовной жизни» (1910 и 1912) З. Фрейд рассмотрел проблемы, связанные с особым типом выбора объекта у мужчин и унижением любовной жизни. Исходя из наблюдений над любовной жизнью невротиков, он обратил внимание на такой тип мужского выбора объекта, отличительным признаком которого является то, что мужчина никогда не избирает объектом своей любви свободную женщину, а неизменно избирает такую, которая находится замужем или на которую предъявляют права другие мужчины (друзья, знакомые, посторонние лица). Для данного типа выбора объекта характерно и то, что в сексуальном отношении мужчину привлекают не столько добропорядочные женщины, сколько те, верность и преданность которых вызывают сомнение (падшие женщины, проститутки). Согласно З. Фрейду, такой своеобразный выбор объекта любви имеет психическое происхождение и обусловлен влиянием материнского прообраза, сохранившего в себе инфантильные фантазии и переживания, связанные с сексуальным желанием по отношению к матери и жаждой мести за ее неверность. Если чувственность молодого человека фиксирована на бессознательных инцестуозных фантазиях, то у него может развиться психическая импотенция, когда он оказывается сексуально состоятельным с теми женщинами, которых не любит, презирает, и несостоятельным с теми, к которым испытывает нежные чувства. Такие мужчины ограничены в выборе сексуального объекта. Они ищут только такие объекты, которые не напоминают запретных инцестуозных лиц. Любовная жизнь у них как бы расщепляется на небесную (возвышенную, благородную) и земную (низменную, греховную): когда мужчины этого типа любят, они не желают сексуально обладать объектом любви, а когда испытывают сексуальное желание, не могут любить. «Они ищут объекты, которых им не нужно любить, чтобы отделять чувственность от любимых объектов, и странная несостоятельность в форме психической импотенции наступает – согласно законам комплекса чувствительности и возвращения вытесненного – тогда, когда каждый раз какая-нибудь часть объекта, избранного во избежание инцеста, напоминает объект, которого следует избегать». В процессе исследования и лечения невротических заболеваний было обнаружено, что, несмотря на нарушения нормального отношения к реальности, у некоторых больных не устраняется эротическое отношение к людям и предметам: оно сохраняется в сфере фантазии, когда реальные объекты заменяются и смешиваются с воображаемыми образами. Но встречаются также такие больные, у которых либидо отделяется от внешних объектов без какой-либо замены продуктами фантазии. Подобное положение характерно для шизофреников: их либидо переносится на собственное Я, то есть возникает такое состояние, которое З. Фрейд назвал нарциссическим. В работе «О нарциссизме» (1914) основатель психоанализа использовал понятия «Я-либидо» и «объект-либидо». Высшая фаза развития «объект-либидо» усматривалась им в состоянии влюбленности, при котором происходит как бы отказ от собственной личности вследствие привязанности к объекту. Однако встречаются такие люди, чье либидо направлено на противоположные объекты. В одном случае либидо может направляться на лица, которые оберегали их в детстве и тогда сексуальным объектом становится человек, заменяющий, например, мать-кормилицу или отца-защитника. В другом случае в объекте любви ищут не лицо, выступающее в качестве прообраза матери или отца, а самих себя. С точки зрения З. Фрейда, в первом случае выбор объекта осуществляется по опорному типу, во втором – речь идет о нарциссическом типе выбора объекта. Это не означает, что в действительности существуют два крайних, противостоящих друг другу типа выбора объекта. В понимании З. Фрейда, каждому человеку открыты оба пути выбора, и предпочтение может быть отдано тому или другому. «Мы говорим, что человек имеет первоначально два сексуальных объекта: самого себя и воспитывающую его женщину, и при этом допускаем у каждого человека первичный нарциссизм, который иногда может занять доминирующее положение при выборе объекта». Размышления об опорном и нарциссическом типах выбора объекта, о сексуальной захваченности объектом, об угрозе утраты объекта, о самоубийстве, когда объект берет верх над Я, об идентификации с объектом – все это нашло свое отражение в более поздних трудах З. Фрейда, включая такие его работы, как «Скорбь и меланхолия» (1917) и «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921). В работе «Скорбь и меланхолия» основатель психоанализа показал, что человек может прибегнуть к самоубийству в том случае, когда в результате отождествления Я с покинутым объектом («тень объекта падает на Я» и «утрата объекта превращается в утрату Я») он может направить на самого себя враждебность, относящуюся к объекту и представляющую собой изначальную реакцию на объекты внешнего мира. Выявляя специфику скорби и меланхолии, он подчеркнул, что скорбь побуждает человека отказаться от объекта, объявив его мертвым и предлагая Я в качестве награды остаться в живых, в то время как при меланхолии завязывается множество поединков за объект, в которых «борются друг с другом ненависть и любовь, первая, чтобы освободить либидо от объекта, вторая, чтобы под натиском сохранить позицию либидо». В работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» З. Фрейд рассмотрел вопрос о том, что в некоторых формах любовного выбора объект служит заменой не достигнутого человеком собственного «идеала-Я». Нередко объект любят за совершенства, которые хотелось достигнуть в собственном Я и которые окольным путем хотят приобрести для удовлетворения собственного нарциссизма. При мечтательной любви объект может поглотить Я, а в случае безнадежной любви функции «идеала-Я» прекращаются и объект занимает его место. Высказывая эти соображения, З. Фрейд представил графическое изображение такого отношения между «идеалом Я», Я, объектом и внешним объектом, при котором в массе людей «идеалом Я» становится один и тот же объект (вождь, политический лидер), в результате чего индивиды в своем Я идентифицируются между собой. Размышления З. Фрейда об объекте, включая его представления о частичном объекте (частичные влечения, доставляющие аутоэротическое удовольствие на догенитальных стадиях психосексуального развития ребенка) и целостном объекте любви (объединение частичных влечений в единое целое на генитальной стадии развития человека) получили свое дальнейшее развитие у ряда психоаналитиков, сосредоточивших свои усилия на изучении объектных отношений.
Представления об объектных отношениях содержались в некоторых работах З. Фрейда. Они не получили у него детализированного обсуждения, но тем не менее дали необходимый толчок для исследовательской и терапевтической деятельности тех психоаналитиков, которые не только обратили внимание на важность изучения объектных отношений, но и попытались создать соответствующую теорию. Во всяком случае в таких работах З. Фрейда, как «Скорбь и меланхолия» (1917) и «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921), можно обнаружить размышления основателя психоанализа об отношениях человека к тем или иным сексуальным, любовным объектам. Так, в работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» он писал об идентификации как самом раннем проявлении психологической связи мальчика с другим лицом: с матерью – чисто сексуальная захваченность объектом, с отцом – идентификация по типу уподобления. При этом З. Фрейд отмечал разницу между идентификацией с отцом и «объектным избранием отца». В первом случае отец есть то, чем человек хочет быть, во втором – то, чем он хочет обладать. При невротическом образовании симптомов идентификация может иметь более сложную ситуацию, как это наблюдается, например, в том случае, когда маленькая девочка испытывает тот же симптом болезни, как и ее мать, скажем, мучительный кашель. В этом случае идентификация означает или враждебное желание занять место матери, и симптом выражает объектную любовь к отцу (он реализует замену матери под влиянием чувства виновности), или симптом равен симптому любимого лица, когда «идентификация заняла место объектного выбора, объектный выбор регрессировал до идентификации». По мере развития теории и практики психоанализа среди части психоаналитиков стал возрастать интерес к исследованию объектных отношений. Если З. Фрейд акцентировал внимание на объекте как источнике сексуального удовлетворения человека, то психоаналитики М. Балинт, Д. Винникотт, М. Кляйн, М. Малер, У. Фейрбейрн и другие сместили исследовательский интерес в плоскость изучения того, как в процессе развития ребенка формируются отношения, оказывающие воздействие не только на восприятие ребенком внешних объектов, но и на организацию его жизнедеятельности в зависимости от этих объектов. Поиск объекта, его восприятие, реальные и фантастические представления о нем, создание целостного образа объекта, его включение в историю развития индивида, соотнесенность с психическими функциями, реакциями и механизмами защиты человека – все это является предметом осмысления психоаналитиков, подходящих к изучению психических заболеваний и лечению пациентов с позиций объектных отношений. З. Фрейд исходил из того, что на оральной и анальных стадиях психосексуального развития ребенка имеет место расщепление влечений, когда, по сути дела, ребенок не воспринимает ни других людей, ни самого себя в качестве целостного объекта, который становится значимым для него в качестве такого лишь на эдипально-фаллической фазе развития, когда в процессе психического овладения внешним объектом формируется внутренний целостный образ его. Последующие психоаналитики осуществили более детальный анализ формирования объектных отношений на предэдипальных стадиях развития ребенка. М. Кляйн (1882–1960) высказала предположение, что в течение первых месяцев жизни ребенка он начинает ощущать грудь матери в качестве «хорошего» или «плохого» объекта. В силу недостаточной интегрированности его психики ребенок ощущает сильный контраст между «хорошей» и «плохой» грудью и его восприятие этого объекта сопровождается расщеплением отношения к нему. Вместе с тем, как полагала М. Кляйн, уже в течение первых трех-четырех месяцев жизни ребенка «хороший» и «плохой» объект не полностью отделены друг от друга в его психике: в своем «хорошем» и «плохом» качестве материнская грудь сливается у ребенка с ее телесным присутствием; на ранних стадиях его развития складывается определенное отношение ребенка к матери как первому объекту. Благодаря процессам проекции и интроекции этот внешний для ребенка объект переводится во внутренний план. Внешняя и внутренняя «хорошая» грудь «становится прототипом всех полезных и удовлетворяющих объектов», в то время как «плохая» грудь – «прототипом всех внешних и внутренних преследующих объектов». На ранних стадиях своего развития ребенок воспринимает грудь матери в качестве частичного объекта. Как только младенец направляет свой интерес на другие объекты помимо груди матери, происходит становление процесса, являющегося чрезвычайно важным для расширения сферы объектных отношений. Но лишь со временем ребенок оказывается способным не к частичному, а целостному восприятию объектов. Обращая внимание на это обстоятельство, некоторые психоаналитики сосредоточили внимание на рассмотрении переходной стадии от частичного к целостному объекту. У. Фейрбейрн (1890–1964) выдвинул утверждение, согласно которому сексуальное влечение человека стремится не к удовольствию, а к объекту, оно является импульсом, направленным на поиск другого человека. Развитие индивида зависит от человеческого объекта, от его отношений с ним, в рамках которых происходит переход от незрелых к более зрелым объектным отношениям. В этом плане сексуальное влечение выступает в качестве особой техники установления объектных отношений. Д. Винникотт (1896–1971) ввел в психоаналитическую литературу понятие «переходный объект». Он исходил из того, что у детей в возрасте от четырех месяцев до одного года может проявляться особая привязанность к отдельным предметам, будь то часть своей одежды, одеяла, которые они с удовольствием сосут, хватают ручками, прижимают к себе. Отношение к таким переходным объектам составляет промежуточную область опыта ребенка, на долгое время способного сохранить для него свою значимость. С точки зрения Д. Винникотта, переходный объект является необходимой частью детского опыта, позволяющего ребенку осуществлять переход от орального отношения к первому объекту (грудь матери и она сама), к таким объектным отношениям, которые свидетельствуют об установлении реальных взаимосвязей между внутренним и внешним миром человека. Наряду с этим он выступил с идеей, в соответствии с которой формирование психики индивида происходит под знаком значительного влияния объекта, рассматриваемого в качестве как внутреннего, так и внешнего объекта. Согласно М. Малер (1897–1985), в возрасте двух лет у ребенка начинает проявляться устойчивость и постоянство в эмоциональном отношении к объекту. Внешний объект воспринимается им не в его расчлененности как «хороший» и «плохой», а в его целостности. В отсутствие этого объекта у ребенка сохраняется внутренний образ его, что способствует не только установлению тесной связи между реальным, воображаемым объектом и психическим овладением им, но и идеализации объекта. Установление постоянных объектных отношений свидетельствует о формировании устойчивой психической структуры индивида. Вместе с тем формирование объектных отношений может происходить под знаком сепарации-индивидуации. В целом, М. Малер рассматривала объектные отношения через призму симбиоза между матерью и ребенком и процесса сепарации-индивидуации. Становление и развитие объектных отношений на ранних этапах жизни ребенка существенным образом сказывается на последующих отношениях взрослого человека с окружающим его миром, другими людьми и самим собой. Объектные отношения человека – это прежде всего его внутренние отношения, формирование которых осуществляется под воздействием соответствующих способов восприятия мира, адекватных или неадекватных реакций на него, нормальных или патологических форм защиты, возникающих в раннем детстве и дающих знать о себе в жизни взрослых людей. Поэтому различного рода нарушения в объектных отношениях ребенка способны привести к таким последствиям, которые чреваты невротизацией взрослого человека. Так, М. Кляйн полагала, что страхи, связанные с фантазиями ребенка о нападении на него «плохого», преследующего объекта («плохая» грудь матери станет пожирать младенца точно так же, как он в своих фантазиях кусал, разрывал и уничтожал ее) являются основой для возникновения ипохондрии. Тревога преследования с самого начала включается в отношение ребенка к объектам. По мнению М. Кляйн, жизненно важную роль в раннем развитии ребенка играет как тревога преследования, так и депрессивная тревога, являющаяся следствием конфликта между его любовью и ненавистью. Если в процессе формирования ребенком целостных объектов преодоление этой тревоги преследования и депрессивной тревоги происходит удачно, то тем самым закладывается одна из важнейших предпосылок нормального развития. Если же происходят нарушения в объектных отношениях, то «младенческий невроз» не только не преодолевается, но, напротив, становится питательной почвой для развития невротических заболеваний взрослого человека, поскольку расщепление между хорошими и плохими объектами усиливается, интеграция психики затрудняется, чувство преследования укрепляется, ненависть и атака на объекты, которые ощущаются как преследующие, приобретают доминирующее значение, враждебность и агрессия усиливаются. М. Балинт (1896–1970) призвал к пересмотру классической психоаналитической теории с точки зрения необходимости уделения большего внимания развитию объектных отношений. По его мнению, «любой невротический симптом означает также нарушение объектных отношений, а индивидуальные изменения – это только один из аспектов этого процесса». В этом плане классические источники психоаналитической теории (обсессивный невроз и меланхолия) являются лишь пограничными ситуациями из-за значительной удаленности от своих объектов. Поэтому необходима такая теория, которая давала бы достоверное описание развития объектных отношений. С точки зрения М. Балинта важной областью исследования новой теории должно стать поведение аналитика в психоаналитической ситуации, представляющей собой объектные отношения. Наблюдения за тем, как развиваются и изменяются эти объектные отношения, которые подвергаются влиянию фрустрации и удовлетворения и, в свою очередь, оказывают воздействие на желания, потребности, бессознательные процессы у обоих участников анализа, представляются важными, способными стать «наиболее важным источником материала для теории развития объектных отношений». По мнению М. Балинта, наиболее существенным является то, что психоанализ должен основываться на языке и раскрытии переживаний, включающих в себя психологию не одного человека (пациента), а двоих людей (пациента и аналитика). Теоретическая разработка объектных отношений привела к определенным изменениям в психоаналитической технике. Если в классическом психоанализе аналитик придерживался принципа абстиненции, выступал в качестве непрозрачного зеркала, то с учетом объектных отношений некоторые психоаналитики стали принимать на себя проективные патологические проявления переноса и обращать большее внимание на развитие отношений между аналитиком и пациентом. Если раньше психоаналитик старался не вовлекаться в какие-либо отношения с пациентом, сосредоточивая свои усилия на толкованиях и конструкциях, то теперь он стал использовать объектные отношения в качестве инструмента эмпатической связи с регрессивными переживаниями больного. Если традиционный психоанализ апеллировал к внутреннему развитию пациента, то ориентация современного психоанализа объектных отношений предполагает углубленное рассмотрение аналитиком становления, роста и обогащения отношений между пациентом и терапевтом.
Обычно человек, совершивший оговорку, может объяснить ее, ссылаясь на переутомление, усталость, взволнованность, рассеянность внимания, болезненное состояние. К аналогичным доводам прибегают и многие ученые, пытаясь дать физиологическое или психофизиологическое объяснение оговорок. В этом случае любая оговорка воспринимается в качестве досадной случайности. З. Фрейд не отвергал возможности физиологического и психофизиологического объяснения причин возникновения оговорок. Однако его интересовали не условия, при которых происходит оговорка. В первую очередь он стремился выяснить, почему человек оговаривается именно так, а не иначе. Для него важно было понять, что происходит при оговорке. Это предполагало рассмотрение оговорки не с физиологической и психофизиологической, а психологической точки зрения. Ведь оговорка может быть сделана человеком не в силу усталости или рассеянности внимания. Часто оговорка совершается как раз потому, что говорящий хочет правильно произнести то или иное слово. Он совершает оговорку, будучи здоровым и находясь в нормальном состоянии. Согласно представлениям З. Фрейда, оговорки не являются случайными. Они имеют смысл, то есть являются полноценными психическими актами, предполагающими свою цель, определенную форму выражения и значение. Оговорки возникают благодаря противодействию двух различных намерений, возникающих в психике человека. Говорящий пытается как бы блокировать то намерение, о котором не должны знать окружающие его люди, и подчеркнуть другое намерение, которое он хочет донести до слушателей. Первое намерение не подлежит оглашению в силу различного рода обстоятельств, связанных с соответствующими правилами и нормами поведения в обществе. Человек не хочет, чтобы скрытое от посторонних взоров намерение нашло отражение в его речи. Он старается вытеснить это намерение из своего сознания. Однако именно это вытесненное намерение проявляется против воли человека и выливается в ту оговорку, которую он совершает во время своей речи. В работе «Психопатология обыденной жизни» (1901) З. Фрейд привел много примеров, демонстрирующих психический механизм образования оговорок. Так, однажды, открывая заседание палаты депутатов, ее председатель сказал следующее: «Господа, я признаю число присутствующих достаточным и объявляю заседание закрытым», хотя вполне очевидно, что председатель хотел объявить об открытии заседания палаты депутатов. Он оговорился, сказал противоположное тому, что намеревался произнести. Смысл его оговорки понять нетрудно. И причин такой оговорки можно предположить несколько. Вполне возможен такой вариант объяснения. По долгу службы председатель должен был вести заседание палаты депутатов. Однако, судя по всему, ему не хотелось участвовать в этом заседании. Может быть, исходя из предшествующего опыта, он заранее предвидел, что никакого толка из этого заседания не будет и он только зря потратит свое время. Возможно другой вариант: ему хотелось пораньше вернуться домой, чтобы отпраздновать какое-то событие или побыть наедине с женой. Не исключены и другие, самые неожиданные мотивы, по которым ему не хотелось принимать участие в данной заседании. Но, исполняя свой общественный долг, председатель палаты депутатов заставил себя отказаться от искушения поддаться своим чувствам и подавил в себе соответствующие желания. Он пересилил себя, изображая на лице радость от предстоящего заседания. И вдруг, объявляя об его открытии, он непроизвольно и неожиданно для самого себя совершил оговорку, наглядно демонстрирующую истинное положение вещей. Психоанализ показывает, как на примере оговорки можно понять подлинные мотивы мышления и поведения человека. Благодаря психоаналитическим методам исследования не просто описываются всевозможные оговорки, а выявляется их смысл, раскрываются внутренние тенденции, свидетельствующие о проявлении борьбы душевных сил. Невинная на первый взгляд оговорка может обнажить такие глубинные процессы в душевной жизни человека, которые тщательно скрываются им как от других людей, так и от самого себя. Во всяком случае психоаналитическое понимание ее способно привести к переосмыслению того, что обычно не попадает в поле зрения человека. Это помогает по-новому взглянуть на отношения между людьми, а иногда и меняет жизнь человека. Характерным примером в этом отношении является следующий эпизод. Замужняя женщина не придавала особого значения тем маленьким ссорам, которые подчас возникали в семье. Она полагала, что муж по-прежнему любит ее. Если он и проявляет недовольство, выливающееся в семейные ссоры, то это является результатом напряженного труда по месту его работы. Но однажды она обратила внимание на оговорку мужа, заставившую ее по-новому взглянуть на его отношение к ней. Эта оговорка состояла в том, что, выражая недовольство по поводу положения жены во время сна, когда она сворачивалась калачиком, муж воскликнул в сердцах: «Что же ты все время сволачиваешься карачиком!» Пристальное внимание женщины к оговорке привело к осознанию того, что отношение мужа к ней приобрело такой негативный характер, о котором она ранее не догадывалась. Дальнейший анализ заставил ее по-иному взглянуть на свой брак и поставить вопрос о сомнительных перспективах совместной жизни с мужем. Для психоанализа оговорки не являются мелочами жизни, не заслуживающими никакого внимания. Напротив, как и другие ошибочные действия (описки, ослышки, очитки, затеривание вещей, забывание имен, предметов и обещаний), они представляют собой важный и необходимый объект детального и обстоятельного анализа. Психоаналитическое толкование оговорок позволяет выявлять их смысл и содержание бессознательных процессов, протекающих в недрах психики человека.
Термин «окаменение» был введен в научную литературу Р. Лэйнгом (1927–1994) для описания психического состояния человека, испытывающего тревожность в связи со своей онтологической неуверенностью – ощущением себя нереальным, неживым, находящимся вне связи с окружающим миром. Понятие «окаменение» имеет несколько смыслов, которые в обобщенном виде были сведены Р. Лэйнгом в работе «Расколотое Я» (1960) к следующему: особая форма ужаса, ведущая к окаменению человека, превращению его в камень; боязнь возможности превратиться или быть превращенной из живой личности в мертвый предмет или вещь, лишенную субъективности, в своего рода робот или автомат, не обладающий личной автономией действия; «магический» акт, посредством которого можно прибегнуть к попытке превращения другого человека в камень. Окаменение связано с деперсонализацией человека двойственным образом. С одной стороны, в попытке сохранения самого себя (сохранения автономии и индивидуальности) от возможного подавления со стороны других людей человек как бы превращается в камень, тем самым защищая себя от давления извне. С другой стороны, он начинает относиться к окружающим его людям не как к личностям, а как к вещам, не обладающим свободной волей, отрицает их автономию и игнорирует их чувства. В обоих случаях происходит деперсонализация. Человек боится быть деперсонализированным другими людьми и в свою очередь деперсонализирует их, что приводит к состоянию окаменения. Окаменение не означает потерю контакта с реальностью и ухода человека в себя. Однако, как замечал Р. Лэйнг, при подобном психическом состоянии элементы мира приобретают для человека иную иерархию значимости, чем у здоровой личности. Мир его собственных переживаний не исчезает, но становится таковым, который он не может делить с другими людьми. Так, пациент может вступать, казалось бы, в живое общение с аналитиком. Он реагирует на его толкование сновидений и предлагаемые им конструкции. Вступает с аналитиком в спор или, напротив, во всем соглашается с ним. Высказывает такие суждения, которые вроде бы свидетельствуют о его автономии, самостоятельности, живости ума. Однако за способностью вести себя в аналитической ситуации в качестве автономной личности в действительности может скрываться то, что пациент воспринимает аналитика не как живого человека, а как своего рода компьютерное устройство, получающее от него информацию, перерабатывающее ее по заранее введенной программе и выдающее определенный результат в вербальной форме. Относясь к аналитику как к компьютерному устройству, пациент скрытно наблюдает за бездушным автоматом и в отличие от него считает себя живой личностью, хотя в действительности оказывается крайне зажатым, закрытым, окаменевшим. Такой пациент не может поддерживать аналитические отношения, в которых двое людей общаются между собой как личности. Его собственные переживания не проявляются как личностные отношения к аналитику, а выступают в форме безличных автоматических реакций на молчание или вопрошание аналитика, воспринимаемого в качестве компьютерного устройства.
Термин «океаническое чувство» был использован французским писателем, профессором истории и музыки Роменом Ролланом (1866–1944) в одном из писем З. Фрейду, в котором он высказал свои соображения по поводу оценки религии как иллюзии, данной основателем психоанализа в его работе «Будущее одной иллюзии» (1927). Сожалея о том, что З. Фрейд не воздал должное подлинному, по его мнению, источнику религиозности, Р. Роллан заметил, что океаническое чувство обнаруживается у многих людей, оно никогда не покидало его самого, и на основании этого чувства человек может называть себя религиозным, даже если он отвергает какую-либо веру и иллюзию. В работе «Недовольство культурой» (1930) З. Фрейд предпринял попытку разобраться в том, что Р. Роллан назвал океаническим чувством. У себя он не нашел подобного чувства, которое для него имело скорее характер интеллектуального умозрения, чем чего-то реального. Личный опыт не убедил З. Фрейда в том, что океаническое чувство является первичным по своей природе. Не оспаривая на этом основании факта наличия подобного чувства у других людей, он поставил в то же время вопрос о том, насколько верно оно истолковывается и может ли считаться началом и истоком религиозных верований. Идея об изначальной связи человека с окружающим миром посредством океанического чувства представлялась З. Фрейду столь плохо совместимой с психологией, что ему пришлось прибегнуть к генетическому исследованию этого чувства. Обратив внимание на то обстоятельство, что не существует четкой границы между Я и бессознательной душевной инстанцией Оно, основатель психоанализа отметил, что по крайней мере в отношениях с внешним миром Я человека при нормальном, а не патологическом состоянии его, отделено от этого мира. Другое дело, что чувство Я взрослого человека прошло долгий путь развития, прежде чем установило некую границу между собой и внешним миром. Так, младенец не отличает своего Я от внешнего мира как источника ощущений, в младенческом возрасте нет различия между внутренним и внешним. Лишь впоследствии под давлением опыта границы примитивного Я исправляются. «Целенаправленная деятельность органов чувств и соответствующих умственных усилий учит человека методам различения внутреннего (принадлежащего «Я») и внешнего, пришедшего из окружающего мира». И если первоначально Я включает в себя все, то со временем у него выделяется внешний мир, происходит отделения Я от этого мира. Первичное всеобъемлющее чувство Я в той или иной мере сохраняется в душевной жизни многих людей, оно является своего рода спутником более узкого чувства Я в зрелом возрасте. Именно этим объясняются, по мнению З. Фрейда, «представления о безграничности и связи с мировым целым», именуемые океаническим чувством. Однако сведение океанического чувства к ранней инфантильной стадии чувства Я вовсе не означает, что притязание его на роль источника религиозной потребности является оправданным. Подобное притязание не представлялось З. Фрейду убедительным. Он исходил из того, что чувство может служить источником энергии только тогда, когда оно является выражением какой-то сильной потребности. В этом отношении религиозная потребность выводилась З. Фрейдом не из океанического чувства, а из детской беспомощности и связанным с ней обожанием отца. Первоначальный источник религиозных воззрений коренится, как считал он, в чувстве детской беспомощности. «Поэтому роль «океанического» чувства второстепенна, оно могло бы служить только восстановлению безграничного нарциссизма». Вместе с тем З. Фрейд допускал, что в дальнейшем это чувство оказалось связанным с религией. Выразив в работе «Недовольство культурой» свое несогласие с признанием океанического чувства как источника религиозной энергии, З. Фрейд послал эту работу Р. Роллану и тем самым продолжил начатый с ним в 1923 году обмен мнениями по целому ряду вопросов. Известно, что основатель психоанализа подарил французскому писателю такие свои работы, как «Психология масс и анализ человеческого Я» (1921) и «Будущее одной иллюзии» (1927). Последняя работа как раз и послужила исходной точкой размышлений З. Фрейда об океаническом чувстве.
Понятие «Оно» было введено в психоаналитическую литературу немецким врачом Г. Гроддеком (1866–1934), который обозначил им неизвестную силу, управляющую поступками человека. З. Фрейд был знаком с ним и рекомендовал его работу «Искатель души» (1921) к публикации в венском психоаналитическом издательстве. В письме Г. Гроддеку от 17 апреля 1921 г. основатель психоанализа выразил свое понимание по поводу того, почему его коллега использовал понятие Оно, и, чтобы избежать недоразумения, рекомендовал аналитикам противопоставлять не сознательное и бессознательное, а взаимосвязанное Я и отщепленное от него вытесненное. «Итак, – подчеркивал З. Фрейд, – более правильным будет считать, что наблюдаемые нами членения и разделения проявляются только в относительно поверхностных слоях, но не в глубине, для которой наиболее верным обозначением будет Ваше «Оно». Два года спустя в своей работе «Я и Оно» З. Фрейд сослался на «Книгу об Оно» Г. Гроддека, датированную 1923 годом. Он открыто заявил о том, что взглядам данного врача следует отвести надлежащее место в науке и предложил исходящую из системы восприятия сущность назвать именем Я, а другие области психического, в которых эта сущность проявляется в качестве бессознательного, «обозначить, по примеру Гроддека, словом Оно». Позаимствовав данное понятие у Г. Гроддека, З. Фрейд использовал его в своей работе «Я и Оно» (1923). При этом он ссылался на немецкого философа Ф. Ницше, который употреблял грамматическое выражение Оно для описания безличного, природно-необходимого в человеке. С точки зрения З. Фрейда, психика представляет собой триединство, включающее такие части (сферы, инстанции, элементы), как Оно, Я и Сверх-Я. Оно – глубинный пласт бессознательных влечений, под воздействием которых человек стремится к получению удовольствия. Я – сфера сознательного, посредник между внешним и внутренним миром человека, способствующий его ориентации на реальное положение вещей. Сверх-Я – совесть, родительский авторитет и идеалы, благодаря которым человек в своей деятельности учитывает запреты социального, нравственного и семейно-исторического характера. В понимании З. Фрейда Оно – темная и во многом недоступная часть личности, наделенная необузданными влечениями и неукротимыми страстями. В нем находят свое психическое выражение инстинктивные потребности человека. Оно – древнейшая психическая сфера, включающая в себя все, что наследуется, то есть «все, что уже присутствует при рождении, что заложено в конституции – а следовательно, прежде всего инстинкты, которые берут начало в соматической структуре». Наполненное содержащейся во влечениях энергией, Оно не имеет четкой организации и не обладает общей волей. Оно представляет собой огромный резервуар либидо, энергии сексуальных влечений. Это котел кипящих страстей, готовых в любую минуту обрушиться на человека. В нем преобладает стремление к удовлетворению инстинктивных потребностей. Оно функционирует по произвольно выбранной программе получения наибольшего удовольствия. В Оно нет никаких нравственных оценок, различий между добром и злом, моральных установлений. В нем нет никаких конфликтов, противоречия и противоположности находятся рядом друг с другом и часто сглаживаются компромиссными образованиями. Оно бессвязно, отдельные его стремления преследуют свои цели, независимо и вне учета друг от друга. В нем все подчинено принципу удовольствия, когда экономический или количественный момент, связанный с необходимостью разрядки энергии, играет важную и решающую роль. По своему объему, силе и могуществу Оно (бессознательное) значительно превосходит Я (сознание). Если взять в качестве примера айсберг, то Оно можно сравнить с двумя третями его подводной части, в то время как Я – одна треть его надводной части. Для образного описания взаимоотношений между Я и Оно З. Фрейд прибегнул к аналогии сравнительного отношения между всадником и лошадью, подобно тому, как в свое время немецкий философ А. Шопенгауэр использовал эту же аналогию для раскрытия отношений между интеллектом и волей. Воля, согласно А. Шопенгауэру, только внешне подчинена интеллекту, как конь узде, а на самом деле, подобно коню, может, закусив удила, обнаружить свой дикий норов и отдаться своей первобытной природе. Нечто подобное во взаимоотношениях между Оно и Я имеет место и по убеждению З. Фрейда. Оно также являет собой лишь видимость подчинения Я: подобно всаднику, не сумевшему обуздать лошадь, не остается ничего иного, как вести ее туда, куда она захочет, так и Я превращает волю Оно в такое действие, которое является будто бы его собственной волей. Как и всадник, лошадь которого дает энергию для его движения, Я заимствует свою энергию от Оно. Подобно всаднику, обладающему преимуществом определять цель и направление движения лошади, Я стремится управлять Оно. Однако, подчеркивал З. Фрейд, как между всадником и лошадью, так между Я и Оно бывают такие далеко не всегда идеальные отношения, в результате которых всадник вынужден уступать необузданному нраву лошади, а Я идти на поводу у Оно. Сверх-Я – это не сверхсознание, в котором нет места для бессознательного. С точки зрения З. Фрейда, по своему происхождению и природе Сверх-Я есть не что иное, как своего рода адвокат внутреннего мира человека, то есть представитель Оно. Сверх-Я уходит своими корнями в Оно и является по существу бессознательным, терроризирующим и наказывающим Я укорами совести. Это означает, что в классическом психоанализе Я оказывается несчастным существом, испытывающим давление со стороны внешнего мира, бессознательных вожделений Оно и бессознательного чувства вины, исходящего из Сверх-Я. Отсюда невротизация человека, основанная на внутренних конфликтах, разыгрывающихся в глубинах его психики. С точки зрения З. Фрейда, в принципе между Я и Оно «нет никакой естественной вражды, они составляют одно целое, а в случае здоровья их практически нельзя отделить друг от друга». Однако, когда Я не справляется с опасностью, исходящей от влечения, предпринимает вытеснение его побуждений и попытку бегства от самого себя, отождествляя между собой внешнюю и внутреннюю угрозы, его синтез нарушается, а часть Оно остается для него «постоянной запретной зоной». Попытка подавления определенных частей Оно оказывается неадекватной и Оно «начинает за это мстить», сохраняя характер упрямой неуступчивости. Таким образом, как считал З. Фрейд, возникает невроз, являющийся следствием конфликта между Я и Оно. Если рассматривать невротические заболевания в общем плане, то «как невроз, так и психоз являются выражением возмущения Я против внешнего мира, выражением его неудовольствия приспособиться к реальной необходимости». Психоанализ вскрывает связи и зависимости Я от Оно и Сверх-Я, показывает силу бессознательных влечений человека, управляющих его жизнедеятельностью. Он способствует осознанию того трагического положения, в котором находится человек, и раскрывает механизмы, благодаря которым попытки разрешения внутрипсихических конфликтов нередко завершаются «бегством человека в невроз». Основная цель психоаналитической терапии – доведение до сознания человека того, какую роль в его жизни играют бессознательные влечения. Психоаналитик подводит пациента к пониманию, что бессознательное разрешение внутрипсихических конфликтов ведет к далекоидущим последствиям, чреватым психическими расстройствами. Благодаря аналитической технике отыскиваются производные вытеснения и инициируются побуждения Я к коррекции, чтобы разрешить имеющиеся конфликты более приемлемым способом, чем просто попытка к бегству. По выражению З. Фрейда, «там, где было Оно, должно стать Я». Разрешение внутрипсихических конфликтов должно основываться на сознательном отношении человека к окружающему миру, другим людям и самому себе. Помимо работы «Я и Оно» представления З. Фрейда об Оно содержались в таких его публикациях, как «Проблема дилетантского анализа» (1926), «Симптом, торможение и страх» (1926), «Невроз и психоз» (1924), «Утрата реальности при неврозе и психозе» (1924), «Новый цикл лекций по введению в психоанализ» (1933), «Конечный и бесконечный анализ» (1937), «Очерк о психоанализе» (1940). Последователи З. Фрейда предприняли попытки содержательного уточнения его представлений об Оно. Обсуждались спорные вопросы, касающиеся соотношений между биологическими основаниями и психическими составляющими Оно, бессознательными компонентами в Оно, Я и Сверх-Я. Однако по мере выявления многогранности бессознательного, смещения исследовательского акцента с Оно на Я и изменения терапевтических техник в центре внимания многих психоаналитиков оказались защитные и адаптивные механизмы Я, в результате чего понятие Оно стало использоваться в большей степени в контексте обсуждаемых работ З. Фрейда, а не в рамках реальной психоаналитической практики. Во всяком случае в современной психоаналитической литературе большое внимание уделяется исследовательским и терапевтическим задачам, связанным с концептуальной проработкой бессознательных содержаний Я и Сверх-Я.
В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд взял за образец инфантильных сексуальных проявлений акт сосания. Он исходил из того, что часть губ рта, язык, любое другое место кожи берутся ребенком как объекты, которые подлежат сосанию. Акт сосания поглощает внимание ребенка и кончается, как правило, сном или моторной реакцией, вроде оргазма взрослого человека, когда сексуальное удовлетворение оказывается своего рода лучшим снотворным средством. Первая и наиболее важная для жизни ребенка деятельность – это сосание материнской груди или ее суррогатов. Благодаря ритмичному сосанию и раздражению слизистой оболочки рта он получает удовольствие. Губы ребенка ведут себя как эрогенные зоны, а раздражение от теплого молока становится причиной ощущения удовольствия. Словом, первое чувство удовольствия младенец испытывает на начальной фазе развития, получившей в психоанализе название «оральной». По мнению З. Фрейда, сначала удовлетворение от эрогенной зоны соединялось у младенца с удовлетворением от потребности в пище. Сексуальная деятельность присоединялась к функции, служащей сохранению и поддержанию жизни. «Кто видел, как ребенок, насыщенный, отпадает от груди с раскрасневшимися щеками и с блаженной улыбкой погружается в сон, тот должен будет сознаться, что эта картина имеет характер типичного выражения сексуального удовлетворения в последующей жизни». Позднее потребность в получении сексуального удовольствия отделяется от потребности в принятии пищи. Не находясь в состоянии голода, ребенок может сосать свой пальчик, пользоваться частью своей кожи, тем самым приобретая большую независимость от внешнего мира. Акт сосания сам по себе доставляет ребенку удовлетворение. Полученное при сосании удовольствие, связанное с возбуждением зоны рта и губ, З. Фрейд назвал сексуальным. При этом он выделил три существенных признака инфантильных сексуальных проявлений. Они «состоят в соединении с какой-либо важной для жизни телесной функцией, не знают сексуального объекта, аутоэротичны, и сексуальная цель их находится во власти эрогенной зоны». Проявляющееся у младенца сосание может продолжаться долгое время. Оно играет важную роль в его психическом развитии и способно сохраниться на всю жизнь. З. Фрейд считал, что если конституционное усиление значения губ сохраняется, то у взрослого человека проявляется склонность к чувственным поцелуям, мужчины приобретают сильный мотив для пьянства и курения, а в случае присоединения вытеснения могут возникнуть нарушения в принятии пищи, проявляющиеся в отвращении к ней и истерической рвоте. Психоанализ неврозов свидетельствует о том, что часто рот теряет свое значение эрогенной зоны для сознания, но дает знать о себе в бессознательном, в результате чего могут образовываться различные невротические симптомы. Кроме того, если ребенок выбирает для сосания на своем теле какое-нибудь место, например, грудной сосок или гениталии, то в силу привычки оно может стать особенно предпочтительным, используемым им и во взрослом состоянии. Изучение перверсий показало, что рот может принимать на себя роль сексуального органа – гениталий. Представления З. Фрейда об оральной фазе инфантильного развития и ее роли в жизни взрослого человека получили дальнейшее развитие у К. Абрахама (1877–1925). В статье «Исследования самой ранней догенитальной стадии развития либидо» (1916) он пришел к выводу, что борьба, которую взрослый человек ведет против возврата к оральной организации, может вести к образованию типичных невротических симптомов. Невротические матери стараются как можно дольше кормить грудью своих детей, поскольку это кормление доставляет им физическое наслаждение. Такой склонностью отличаются фригидные женщины, у которых грудь, как эрогенная зона, приобретает особое значение. Лица, долго не расстающиеся с удовольствием, доставляемым ребенку сосанием, «обычно сильно страдают в дальнейшем неправильным развитием сексуальности». Их либидо не находит нормального пути к живому объекту и ищет удовлетворения с помощью приема пищи по способу сосания. У мужчин-невротиков с резким подавлением либидо отмечается интенсивное влечение к сладостям. У многих невротиков, особенно женщин, бывает ненормальное сильное чувство голода, проявляющееся независимо от состояния наполнения желудка. Исследуя взаимосвязь между анальной фазой инфантильного развития и возникновением психических расстройств у взрослых людей, К. Абрахам высказал мысль, в соответствии с которой, в противоположность садистским тенденциям навязчивого невротика, бессознательные стремления меланхолика имеют своей целью произвести уничтожение объекта любви путем поглощения его в качестве пищи, путем его пожирания. Фантазии каннибалистского характера сказываются также в форме депрессивного бреда, состоящего в представлении о превращении в животное, поглощающее людей. Бессознательные каннибалистские импульсы, отражающие оральную стадию развития, существуют и у нормальных людей. Их проявление находит свое выражение в сновидениях взрослых. З. Фрейд называл оральную стадию развития каннибалистской. К. Абрахам не только обратил внимание на каннибалистские тенденции оральности, но и углубил представления о них. Он подчеркнул, что оральная фаза индивидуального развития «находится в полном соответствии со степенью каннибальной культуры, сохранившейся до наших дней у некоторых народов и пережитой в прежние времена и «культурными нациями», имеющими за собой столь долгий путь развития». Кроме того, при дальнейшем исследовании оральности, что нашло отражение в его статье «Дополнения к учению об оральном характере» (1921), К. Абрахам вычленил две фазы ее инфантильного развития – сосущую и кусающую. Первая фаза связана с удовлетворением либидозных потребностей. Вторая, проявляющаяся позднее (после прорезания зубов), – с удовлетворением агрессивных потребностей. Кусающая оральная фаза является, по мнению К. Абрахама, не только каннибалистской, но и садистской. В современной психоаналитической литературе принимается во внимание роль и значение оральной стадии инфантильного развития при исследовании и терапии психических расстройств. В поле зрения аналитиков оказываются проявления не только орального садизма и различного рода оральных конфликтов, но и разнообразных черт орального характера, дающих о себе знать в чрезмерной жадности, скупости, болтливости, а также в излишнем беспокойстве, нетерпимости, любопытстве.
В состоянии оргазма человек может испытывать высшее наслаждение, сопровождающееся максимальным сексуальным удовольствием от физиологической разрядки энергии и глубинных проявлений чувственных переживаний. В этом случае речь идет о нормальном состоянии человека, для которого достижение оргазма является естественным удовлетворением его физиологической потребности и психической предрасположенности к половому акту. Однако достижение оргазма может вызывать трудности психофизиологического характера, не сопровождаться получением удовольствия, не затрагивать глубинных чувственных переживаний или, напротив, вызывать негативные эмоции. В этом случае речь идет о патологии. Для психоаналитиков предметом исследовательского и терапевтического интереса к проблеме оргазма является его психопатология. Их деятельность направлена на раскрытие причин психосексуальных отклонений в развитии человека и психопатологических нарушений, препятствующих получению полноценного оргазма. В частности, В. Райх (1897–1957) уделил особое внимание изучению генитального возбуждения и возможностям получения оргазма. Отталкиваясь от идей З. Фрейда о сексуальной этиологии неврозов, он сосредоточил внимание на рассмотрении нарушений генитального удовлетворения. Наряду с эрективной и эякулятивной потенциями В. Райх выделил оргастическую потенцию как способность без какого-либо торможения предаться потоку биологической энергии или способность к разрядке застоявшегося сексуального возбуждения с помощью вызывающей наслаждение непроизвольной телесной конвульсии. В соответствии с этим представлением в работе «Функция оргазма» (1927) он рассматривал психическое заболевание как следствие нарушения генитальной функции, оргастической импотенции. С точки зрения В. Райха, цель аналитической терапии неврозов заключается в «формировании оргастической потенции». Словом, задача аналитической терапии состоит в том, чтобы сделать пациента способным к оргазму.
С этим, основанным на методе свободных ассоциаций, техническим правилом аналитик должен познакомить пациента с самого начала его лечения. Речь идет о разъяснении пациенту того, что его рассказ должен отличаться от обычного разговора в одном существенном пункте. Как правило, при общении с другими людьми человек действует таким образом, что старается не терять нить своего рассказа и с этой целью отбрасывает все посторонние и мешающие мысли, которые ему приходят на ум. Соблюдение основного технического правила в процессе аналитического лечения предполагает иное поведение пациента. Если во время рассказа у него появятся различные мысли, воспринимаемые им как абсурдные, не логичные, вызывающие смущение, робость, стыд или какие-либо другие неприятные чувства, то пациент не должен ни отбрасывать их под влиянием критических соображений, ни скрывать их от аналитика. Необходимо говорить все, что приходит в голову, причем говорить именно то, что представляется неважным, второстепенным, вводящим в смущение. Речь идет не только о том, что пациент должен быть вполне откровенным и искренним с аналитиком, но и о том, чтобы он не пропускал ничего в своем рассказе, если в процессе говорения ему придет мысль о чем-то недостойном, оскорбительном, неприятном. В понимании З. Фрейда суть основного технического правила сводится к следующему: «Говорите все, что вам приходит в голову. Поступайте так, как, например, путешественник, сидящий у окна вагона железной дороги и описывающий находящемуся внутри вагона виды, проносящиеся перед его взором». Основное правило базируется на технике, разработанной З. Фрейдом при толковании сновидений и используемой в психоаналитической терапии. Разъясняя специфику этой техники, он писал: «Мы просим больного прийти в состояние спокойного самонаблюдения, не углубляясь в раздумья, и сообщать все, что он может определить при этом по внутренним ощущениям: чувства, мысли, воспоминания в той последовательности, в которой они возникают. При этом мы настойчиво предостерегаем его не поддаваться какому-нибудь мотиву, желающему выбрать или устранить что-либо из пришедших ему в голову мыслей, хотя бы они казались слишком неприятными или слишком нескромными, чтобы их высказать, или слишком неважными, не относящимися к делу, или бессмысленными, так что незачем о них говорить. Мы внушаем ему постоянно следить лишь за поверхностью сознания, отказываться от постоянно возникающей критики того, что он находит, и уверяем его, что успех лечения, а прежде всего его продолжительность, зависят от добросовестности, с которой он будет следовать этому основному техническому правилу анализа». Причем аналитик хотел бы услышать от пациента не только то, что он знает и скрывает от других людей, но и то, чего он не знает. Аналитик берет у пациента обещание следовать основному, фундаментальному правилу анализа, которым тот должен руководствоваться в своем поведении по отношению к врачу. Словом, пациент обязан «говорить не только то, что может сказать намеренно и охотно, что принесет ему облегчение подобно исповеди, но и все остальное, что дает ему самонаблюдение». Если после этого предписания пациенту удается отключить самокритику, то в процессе психоаналитической терапии он предоставит аналитику такой материал (мысли, идеи, воспоминания), который является объектом воздействия бессознательного и который дает возможность не только предположить, что им подавляется, но и расширить, благодаря предоставленной информации, его понимание действенности бессознательных процессов. В процессе лечения пациенту предоставляется выбор в исходной точке его рассказа. Начнет ли он свой рассказ с истории заболевания, истории жизни или детских воспоминаний – это не имеет принципиального значения для аналитика. Главное состоит в том, чтобы его рассказ отвечал требованию соблюдения основного правила. В свою очередь, аналитик не должен ожидать систематического рассказа и ничего не делать для того, чтобы рассказ пациента был таковым. Каждый сообщенный пациентом кусочек истории необходимо принять во внимание с тем, чтобы позднее вновь вернуться к нему. В процессе повторного рассказа появятся те дополнения, которые могут оказаться столь значительными, что выявят ранее неизвестные пациенту связи и отношения, позволяющие аналитику судить о причине и последствиях заболевания, обратившегося к нему за помощью человека. Нередко бывает так, что, узнав от аналитика об основном психоаналитическом правиле, пациент тем не менее начинает свое лечение не с рассказа о себе или своем заболевании, а с молчания. Он уверяет, что ему ничего не приходит в голову, ему нечего сказать и высказывает просьбу, чтобы аналитик указал ему на то, о чем именно он должен говорить. З. Фрейд расценивал такое поведение пациента с точки зрения проявления им сопротивления как против основного правила, так и исцеления в целом. Повторное уверение аналитика с самого начала, что подобного отсутствия мыслей не бывает и что все дело в сопротивлении анализу, позволяет пациенту сделать первый шаг в направлении следования основному правилу. Если пациент расскажет о недоверии, с которым он приступает к психоанализу, или сознается в том, что, познакомившись с основным правилом, все же оставил за собой право скрывать от аналитика сугубо личное, то это будет началом необходимой работы, способствующей осуществлению аналитической терапии. Несмотря на ознакомление с основным правилом психоанализа, многие пациенты пытаются нарушить его, чтобы сохранить для себя какую-то тайну и преградить доступ к ней со стороны аналитика. Некоторые из них считают, что для какой-то стороны их жизни можно сделать исключение. Однажды З. Фрейд решился предоставить находящемуся на государственной службе человеку право на исключение, поскольку тот дал присягу, запрещающую ему сообщать другим людям некоторую информацию. Пациент был доволен успехом лечения, в то время как З. Фрейд считал, что ему не удалось достигнуть значительного успеха именно в силу предоставления пациенту исключения относительно основного правила. Исходя из этого случая, основатель психоанализа решил впредь не повторять подобного опыта и неукоснительно требовать от пациентов соблюдения основного правила, так как аналитическое лечение не допускает права на убежище. З. Фрейд не обольщался насчет трудностей, связанных с выполнением пациентами основного технического правила психоанализа. Напротив, он подчеркивал, что страдающие неврозом навязчивых состояний умеют сделать почти непригодным это правило в силу своего отношения к нему с чувством повышенной совестливости и сомнения, а страдающие страхом истерики выполняют его, доводя до абсурда, поскольку воспроизводят только те мысли, которые далеки от вытесненного бессознательного. Поэтому одна из первостепенных задач аналитика заключается в том, чтобы путем решительности и настойчивости «отбивать у сопротивления известную долю подчинения основному техническому правилу». Формулируя основное правило психоанализа, З. Фрейд исходил из того, что в психике нет ничего случайного и, следовательно, любая возникающая у пациента мысль не является произвольной, она имеет отношение к вытесненным им в бессознательное представлениям и относится к вытесненной мысли как намек. Аналитик предоставляет возможность пациенту говорить все, что он хочет, и придерживается того положения, что пациенту может прийти в голову хотя и не прямо зависящая, но все же имеющая отношение к вытесненному бессознательному вполне определенная мысль. Следуя основному правилу психоанализа, аналитик обеспечивает себя материалом, наводящим его на след вытесненного бессознательного. Материал, который пациент не ценит и отбрасывает от себя, если находится под влиянием сопротивления, «представляет для психоаналитика руду, из которой он с помощью простого искусства толкования может извлечь драгоценный металл». Если пациент выполняет основное правило психоанализа, то обработка возникающих у него мыслей представляет собой один из технических приемов для исследования бессознательного и освобождения его от симптомов. Этой же цели служат и другие средства, включая толкование сновидений пациента и его ошибочных действий. Размышления об основном техническом правиле психоанализа содержатся в таких работах З. Фрейда, как «О психоанализе» (1910), «О введение в лечение» (1913), «Воспоминание, воспроизведение и переработка» (1914), «Лекции по введению в психоанализ» (1916/17), «Очерк о психоанализе» (1940) и других.
Психоаналитическое понимание сновидений основывается на выдвинутых З. Фрейдом идеях об источниках их возникновения и механизмах работы, включая его представление о происхождении элементов содержания сновидения. В работе «Толкование сновидений» (1900) он выдвинул утверждение, согласно которому «в каждом сновидении можно найти связь с переживаниями предыдущего дня». Это утверждение основывалось на анализе его собственных и чужих сновидений, выявившем их очевидную связь с дневными впечатлениями. З. Фрейд не уклонился от рассмотрения вопроса о том, всегда ли сновидение связано с событиями предыдущего дня или оно может относиться к впечатлениям более значительного промежутка времени. Он понимал, что в сновидении взрослого человека могут находить отражение впечатления и переживания далекого детства. Однако сам по себе вопрос о том, какие по времени остатки дня присутствуют в сновидении не имел для него принципиального значения. При этом он исходил из того, что если источником сновидения представляется нечто, воспринятое несколько дней назад, то при тщательном рассмотрении оказывается, что данное впечатление повторялось накануне. Словом, между днем восприятия какого-то впечатления и сновидением существует его «очевидная репродукция, имевшая место в предыдущий день». В процессе анализа сновидения удается установить новый повод, являющийся причиной воспоминания о более раннем впечатлении. Исходя из этих размышлений, З. Фрейд утверждал, что «каждое сновидение вызывается впечатлениями, непременно имевшими место в предыдущий день». Содержание сновидения может избирать материал из любого периода жизни человека, включая его далекое прошлое, но впечатления предыдущего дня могут протянуть идейную нить более ранним. Тем самым можно говорить о преимущественной роли «свежих» дневных впечатлений в образовании сновидения: то, что занимает человека днем, владеет его мышлением и в сновидении. С точки зрения основателя психоанализа, условием всякого толкования сновидения является то, что свежее впечатление предыдущего дня всегда повторяется в его содержании. Принимая во внимание это обстоятельство, толкование сновидения можно начинать с исследования переживаний предыдущего дня, вызвавших данное сновидение. Более того, З. Фрейд считал, что для многих случаев такой подход к толкованию сновидения является «наикратчайшим путем» к пониманию его истинного содержания. Представления З. Фрейда об остатках дневных впечатлений как источнике сновидения получили свое теоретическое осмысление и эмпирическую проверку в исследованиях ряда психоаналитиков. Так, было установлено, что наблюдается тесная взаимосвязь между аналитическим материалом, переживаниями пациентов в процессе аналитической терапии и содержанием их сновидений. Магнитофонные записи аналитических сеансов и изложения пациентами сновидений в лабораторных экспериментах наглядно продемонстрировали связь между психоаналитическими сеансами как отпечатками дня и организацией материала сновидений в качестве индикатора проблем и попыток их разрешения. В частности, на основе результатов лабораторного исследования, нашедшего отражение в статье Р. Гринберг и С. Пелман «Континиум сна в психоанализе: источник и функция сновидения» (1975), было обнаружено три основных группы отпечатков дня: материал, относящийся к аналитическому сеансу, предшествующему сновидению; материал, связанный с участием в исследованиях в лаборатории по изучению сна; повторяющийся материал, проходящий через весь курс психоаналитической терапии. В конечном счете данное исследование показало, что остатки (отпечатки) дня регулярно представляют значимый материал, а не индифферентное содержание и дают ясную картину не только основных проблем, с которыми имеют дело пациенты, но и их усилий по разрешению данных проблем.
Идеи об отделении-индивидуации (сепарации-индивидуации – separation-individuation) были сформулированы М. Малер (1897–1985). В той или иной форме они нашли отражение в ее размышлениях о взаимосвязях младенца с матерью и психологическом рождении ребенка. В частности, проблема отделения-индивидуации обсуждалась в работе М. Малер «О человеческом симбиозе и превратностях индивидуации» (1968) и в книге М. Малер, Ф. Пайн, А. Бергмана «Психологическое рождение человеческого ребенка» (1975). М. Малер исходила из того, что психологическое рождение ребенка сопровождается процессами отделения-индивидуации. Предшествующее ему биологическое рождение связано с симбиозом матери и ребенка, когда в восприятии последним самого себя и материнского объекта оба выступают в качестве двуединого, нерасторжимого существа. Со временем младенец отделяет себя от матери и создает ее образ, с которым вступает в постоянное взаимодействие. Отделение от матери как объекта является внутрипсихическим процессом, благодаря которому ребенок приобретает самостоятельность. Это отделение входит в структуру психического развития и осуществляется не изолировано, а в контексте процесса индивидуации, связанного со способностью ребенка воспринимать не только внешний объект (мать), но и самого себя в своей целостности. В процессе отделения у ребенка формируется образ матери, в процессе индивидуации – образ самого себя. С точки зрения М. Малер, в фазе отделения-индивидуации, начинающейся в пять-шесть месяцев и завершающейся в возрасте двух-трех лет, происходит своего рода психическое рождение ребенка, которое существенным образом отражается на всей его последующей жизни. Несвоевременное или резкое отделение ребенка от матери чревато серьезными последствиями депрессивного, психопатического характера. Заторможенная или нарушенная индивидуация также ведет к отклонениям от нормального процесса развития, проявляющимся в навязчивой зависимости ребенка от матери и неспособности его к самостоятельному мышлению и поведению. Следствием того и другого могут быть различного рода страхи, нарциссические фантазии о всемогуществе, трудности и проблемы эмоционального, интеллектуального развития. В современной психоаналитической литературе широко распространена точка зрения, в соответствии с которой многие психические заболевания связаны с отделением ребенка от матери в раннем возрасте. Значительная часть психоаналитиков считает, что сопровождаемое прекращением эмоциональных связей отделение младенца от матери не только вызывает у ребенка чувство незащищенности и порождает переживания горя, но и способно привести к крайнему проявлению враждебности или депрессии. Краткое по времени отделение ребенка от матери вызывает ухудшение его психического состояния, которое может быть устранено в случае последующего восстановления соответствующих эмоциональных связей между ними или своевременного терапевтического лечения. Психические последствия длительного отделения ребенка от матери могут оказаться необратимыми, приводящими к тяжелым психическим заболеваниям и даже к летальному исходу.
Представление об отказе как специфическом способе защиты содержалось в работах З. Фрейда 20 – 30-х годов. Это представление соотносилось им прежде всего с реакцией ребенка, впервые обнаружившего, что у девочек и женщин нет выступающего наружу органа (пениса), как это имеет место у мальчиков и мужчин. Первоначально ребенок отказывается верить в то, что он видит, и только впоследствии воспринимает отсутствие пениса у девочек и женщин в качестве некой реальности, обусловленной свершившимся наказанием за какой-то проступок, то есть фактом кастрации. Такое понимание отказа нашло отражение в таких работах основателя психоанализа, как «Инфантильная генитальная организация» (1923) и «Некоторые психические последствия анатомического различия между полами» (1925). В последней работе он замечал по этому поводу следующее: «Девочка отказывается признать факт своей кастрации, твердо убеждена в том, что она обладает пенисом и вследствие этого вынуждена вести себя так, как если бы она была мужчиной». Последствия подобного отказа могут быть различными для девочки: она может упорствовать в своем желании вырасти мальчиком; она может проявлять выраженные мужские черты и в ходе своей последующей жизни выберет мужскую профессию: в экстремальных случаях она способна превратиться в явного гомосексуалиста. Но возможна и иная линия развития, которая, как отмечал З. Фрейд в работе «Очерк психоанализа» (1938), «ведет по пути отказа от любимой ею матери: под влиянием зависти к пенису дочь не может простить матери, что она привела ее в мир настолько несовершенной». По мнению основателя психоанализа, процесс отказа – нередкое явление в душевной жизни ребенка. В детской душе этот процесс не таит в себе опасности, однако у взрослого человека он может знаменовать собой психоз. Размышляя на эту тему, в работе «Утрата реальности при неврозе и психозе» (1924) З. Фрейд подчеркивал, что при психозе Я «частично отказывается в угоду Оно от реальности». В отличие от психоза, при неврозе Я как бы находится в зависимости от реальности. Однако в действительности каждый невроз является для больного «средством отказа от реальности и в тяжелых случаях означает прямо-таки бегство из реальной жизни». Различие между психозом и неврозом состоит, по мнению З. Фрейда, лишь в том, что в первом случае речь идет именно об отказе от реальности, в то время как во втором – о вытеснении влечения в угоду реальности и реакции Я как на вытеснение, так и на его неудачу. В работе «Фетишизм» (1927) основатель психоанализа исходил из того, что фетиш – это заменитель фаллоса женщины (матери), в который маленький мальчик верит и от которого не хочет отказываться. Обсуждая последствия подобной реакции мальчика для взрослого человека, он предпринял попытку уточнения психоаналитической терминологии, касающейся понимания, в частности, таких понятий, как «вытеснение» и «отказ». По его словам, правильным немецким обозначением для судьбы аффекта было бы слово «вытеснение» (Verd rаn-gung), а для судьбы представления – «отказ» (Verleugnung). Несмотря на уточнение терминов, в текстах З. Фрейда не всегда проводилось четкое различие между понятиями «отказ», «отрицание», «отвержение». При переводе работ основателя психоанализа с немецкого на другие языки лингвистические трудности нередко вели к тому, что или ускользал смысл использованных им понятий, или наблюдалось частичное, а порой и полное их смешение. Так, в англоязычной психоаналитической литературе немецкое Verleugnung (отказ) воспроизводится то как negation, то как denial, в результате чего далеко не всегда проводится различие между «отказом» и «отрицанием». В русскоязычной литературе использованный З. Фрейдом термин Verleugnung также переводится по-разному. В различных изданиях встречаются такие переводы его на русский язык, как «отказ», «отрицание», «отклонение», что осложняет понимание специфики некоторых фрейдовских идей и концепций.
Понятие «отреагирование» было использовано Й. Брейером и З. Фрейдом при описании катартического метода лечения. Объясняя действие этого метода психотерапии, в работе «О психическом механизме истерических феноменов» (1893) они писали: «Он уничтожает воздействие не отреагированного первоначально представления, давая с помощью речи выход ущемленному аффекту, подводит его к ассоциативной коррекции, возвращая ущемленный аффект в сознание больного (при легком гипнозе) или уничтожая его воздействие врачебным внушением». В совместно написанной работе «Исследования истерии» (1895) Й. Брейер и З. Фрейд более подробно изложили идеи о влиянии на человека психических травм вследствие задержки аффекта и истерических симптомах как следствии возбуждения, что было выражено ими в терминах отреагирования и конверсии (превращение психического возбуждения в физическое). Как позднее заметил З. Фрейд по поводу катартического лечения, «воспоминание и отреагирование были тогда целью, которая достигалась при помощи гипнотического состояния». Впоследствии З. Фрейд отказался от гипноза и стал использовать вместо него метод свободных ассоциаций, что привело к возникновению психоанализа. При этом на начальном этапе своей терапевтической деятельности он исходил из того, что в процессе воспроизведения патогенных впечатлений пациент может выразить в словесной форме свои аффективные переживания, и если у него имеет место отреагирование, то тем самым происходит устранение невротического симптома. Отреагирование является той необходимой реакцией пациента на воспоминания о травмирующем событии прошлого, благодаря которому само воспоминание перестает быть патогенным и пациент освобождается от ранее травмировавшего его аффекта. Иллюстрацией терапевтического эффекта отреагирования может служить случай истории болезни, приведенный З. Фрейдом в работе «О психоанализе» (1910). Молодая девушка проявляла большую симпатию к мужу ее старшей сестры. Эта симпатия маскировалась под родственную нежность и не вызывала каких-либо сильных переживаний у девушки. Однако после того, как сестра этой девушки заболела и умерла, у нее стали проявляться тяжелые невротические симптомы. В процессе лечения пациентка вспомнила забытую ею, вытесненную в бессознательное сцену, имевшую место в тот момент, когда она находилась у постели умирающей сестры. Эта сцена была связана с возникшими у нее отвратительно-эгоистическими желаниями, которые сопровождались мыслями типа того, что теперь муж сестры свободен и может жениться на ней. Неосознаваемая сильная страсть к мужу сестры как бы прорвалась в сознание, но под воздействием горестных чувств подверглась вытеснению, образовав невротический симптом. Во время лечения девушка вспомнила сцену у постели умирающей сестры, воспроизвела патогенную ситуацию и отреагировала на нее сильным душевным волнением. Эмоциональное отреагирование привело к устранению истерического симптома и к выздоровлению. З. Фрейд описал простой случай отреагирования, приведший к терапевтическому успеху. Последующее развитие психоанализа показало, что, во-первых, далеко не всегда отреагирование сопровождается немедленным излечением и, во-вторых, в процессе психоаналитической терапии дают о себе знать такие явления, как сопротивление и перенос, которые затрудняют перевод бессознательного в сознание и требуют значительных усилий со стороны пациента и аналитика, прежде чем будут созданы благоприятные терапевтические условия для устранения травмирующего аффекта и эффективного лечения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что изменение техники психоанализа коснулось проблемы отреагирования. Так, в работе «Воспоминания, воспроизведение и переработка» (1914) З. Фрейд заметил: «Направленность на ситуацию образования симптома и на другое положение, скрывающееся за моментом заболевания, осталась, а реагирование отошло на задний план и, как казалось, было заменено усилием, которое должен был совершить анализируемый при навязанном ему преодолении критики приходящих ему в голову мыслей (при выполнении основного психоаналитического правила)». Однако изменение техники психоанализа хотя и отодвинуло отреагирование на задний план, тем не менее не устранило его значения для терапевтического процесса. Более того, по мере смещения исследовательских и терапевтических усилий в направление работы с сопротивлениями пациента стало очевидным, что нередко вместо отреагирования у него наблюдается то, что в психоанализе получило название отыгрывания в форме навязчивого повторения определенных действий. Кроме того, обнаружилось, что выявление сопротивлений больного само по себе не ведет к улучшению его психического состояния. Для успешного осуществления аналитической терапии необходимо не только выявить сопротивления больного, но и дать ему возможность углубиться в них, проработать и преодолеть возникающие у него сопротивления. Только на высоте нарастания того или иного сопротивления благодаря совместной работе с аналитиком происходит осознание пациентом его вытесненных влечений, питающих сопротивление, и открывается возможность для нормальных реакций на соответствующие переживания. Переработка сопротивлений становится важной практической задачей аналитической терапии. Как подчеркивал З. Фрейд, теоретически эту переработку «можно приравнять к «отреагированию» ущемленного вытеснением аффекта». Таким образом, использованное в процессе катартического лечения отреагирование обрело в психоанализе свою значимость в форме проработки сопротивлений пациента, благодаря чему терапевтическое влияние на него стало отличным от прямого воздействия путем внушения, применяемого в различных видах психотерапии.
Проблема отрицания привлекла внимание З. Фрейда в начале его исследовательской и терапевтической деятельности. В совместно написанной с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) он отмечал, что благодаря катартическому методу у больного происходит воспроизведение мыслей, которые он отказывается признавать своими, хотя и соглашается с тем, что они, безусловно, требуются логикой. Нередко патогенное воспоминание узнается именно потому, что больной обозначает его как несущественное, причем бывают случаи, когда пациент пытается отречься от этого воспоминания уже при возвращении вытесненного бессознательного в сознание. «Особо умный вид отрицания заключается в том, чтобы сказать: «Теперь, правда, мне что-то пришло в голову, но мне кажется, что я добавил это произвольно, мне кажется, что это не воспроизведенная мысль». В процессе терапевтической деятельности врач научается отличать отсутствие воспоминаний от признаков аффекта, с которыми, по словам З. Фрейда, «больной пытается отрицать с целью отпора появляющуюся реминесценцию». Феномен отрицания был подвергнут специальному рассмотрению в более поздний период исследовательской и терапевтической деятельности основателя психоанализа в статье «Отрицание» (1925) он раскрыл психологический источник функции отрицания и ее значение в терапевтическом процессе. С точки зрения З. Фрейда, «вытесненное содержание представления или мысли может пробиться к сознанию – при условии, что оно отрицается». Таким образом, отрицание является неким способом принять к сведению вытесненное. Тем самым речь идет о признании психологического истока данной функции. «Отрицать нечто в суждении, в сущности, говорить: «Это нечто такое, что я больше всего хотел бы вытеснить. Осуждение есть интеллектуальный заменитель вытеснения, его «нет» – клеймо этого последнего». В понимании З. Фрейда посредством символа отрицания мышление как бы освобождается от ограничений, накладываемых вытеснением, и обогащается содержанием, без которого оно не может обойтись. Создание символа отрицания наделяет мышление первой степенью независимости от результатов вытеснения и от давления со стороны принципа удовольствия. Что касается изучения суждения под углом зрения утверждения и отрицания, то оно позволяет, как считал З. Фрейд, рассматривать возникновение интеллектуальной функции через призму игры первичных инстинктивных импульсов: подтверждение принадлежит Эросу, отрицание – деструктивному влечению. «Всеобщая страсть к отрицанию, негативизм многих психотиков следует, очевидно, понимать как признак расслоения влечений за счет оттягивания [из их смесей] либидозных компонентов». С такой трактовкой отрицания вполне согласуется ранее установленный З. Фрейдом факт, что признание бессознательного со стороны Я выражается в негативной формулировке. Поясняя данное обстоятельство, он подчеркивал: «Нет более веского доказательства удавшегося открытия бессознательного, чем тот случай, когда анализируемый реагирует на это следующими словами: «Этого я не думал» или: «Об этом я [никогда] не думал». Процесс отрицания соотносился З. Фрейдом также с теми переживаниями, которые испытывает, на его взгляд, маленькая девочка, когда обнаруживает у себя отсутствие пениса. Этот процесс наступает в детской душевной жизни и не таит в себе опасностей, в отличие от взрослого человека, чье отрицание может знаменовать собою психоз. «Девочка отказывается признать факт своей кастрации, твердо убеждена в том, что она обладает пенисом и вследствие этого вынуждена вести себя так, как если бы она была мужчиной». Именно под этим углом зрения проблема отрицания осмысливалась основателем психоанализа в его статье «Некоторые психические последствия анатомического различия между полами» (1925). В работе «Конструкции в анализе» (1937) З. Фрейд рассмотрел проблему отрицания с точки зрения несогласия пациента с предположениями и толкованиями, которые дает аналитик в процессе терапии. Потребность подобного рассмотрения была вызвана тем, что некоторые исследователи подвергли критике аналитическую технику за то, что если пациент соглашался с психоаналитиком, то это воспринималось как должное, но если он возражал, то это трактовалось в качестве знака сопротивления. В любом случае аналитик всегда оказывался прав по отношению к пациенту, подвергаемому анализу. В ответ на это критическое соображение З. Фрейд замечал, что аналитик не принимает «нет» пациента как вполне достоверное и признает его «да» малоубедительным, и было бы неверным обвинять его в том, что он во всех случаях перетолковывает выражения пациента в подтверждение своих мнений, толкований, конструкций. «Нет» пациента ничего не доказывает в верности конструкции. Оно может быть сопротивлением или результатом действия каких-либо других факторов аналитической ситуации. Поскольку любая аналитическая конструкция является неполной, то можно допустить, что «анализируемый собственно не отрицает сообщенное ему, а усиливает свой протест против еще не до конца раскрытой части истины», то есть «единственно надежным толкованием его «нет» является намек на незавершенность». В целом отрицание в психоаналитической терапии имеет важное психологическое и символическое значение. Оно позволяет с большой долей вероятности судить о действенности вытесненного бессознательного и сопротивления, а также отслеживать соответствующие реакции пациента, свидетельствующие о том, что за его негативизмом скрывается утвердительный смысл, имеющий прямое отношение как к бессознательным желаниям, мыслям, чувствам, так и к успехам психоаналитического лечения, поскольку нередко в ответ на ложную конструкцию аналитика пациент никак не реагирует, в то время как на верную конструкцию у него может возникнуть негативная терапевтическая реакция, сопровождающаяся явным ухудшением его самочувствия. Фрейдовские представления об отрицании получили свое дальнейшее развитие в исследованиях некоторых психоаналитиков. В частности, на примере анализа фантазий детей и их сравнения с психотическими иллюзиями А. Фрейд (1895–1982) пришла к выводу, что в некоторых острых спутанных психотических состояниях пациенты могут использовать такой механизм защиты, как отрицание. Такие пациенты способны отрицать факты, заменять невыносимую реальность приятной иллюзией, то есть прибегать к механизму «отрицания существования объективных источников тревоги и неудовольствия». Отрицание реальности является также, по ее мнению, одним из мотивов, лежащих в основе детских игр. В работе «Я и защитные механизмы» (1936) А. Фрейд продемонстрировала, как и каким образом маленькие дети могут прибегать к защите посредством отрицания в фантазии, слове и действии, и подчеркнула, что при чрезмерном использовании этого способа он представляет собой такой механизм, который провоцирует в Я эксцентричность и идиосинкразии, от чего трудно избавиться после окончания периода примитивного отрицания. Отрицание может проявляться как в нормальных, так и патологических формах. Психоанализ принимает во внимание и те и другие. И хотя в процессе аналитического лечения приходится иметь дело прежде всего с невротическими аспектами отрицания, тем не менее современные аналитики придают отрицанию более широкое звучание. Отчасти это связано также с трудностями различения фрейдовских понятий «Verneinung» (отрицание) и «Verleugnung» (отказ).
З. Фрейд придерживался гипотезы, согласно которой первоначальное состояние людей представляло собой первобытную орду. В этой примитивной организации вся власть принадлежала сильному отцу. Он обладал единоличным правом на всех самок и жестоко подавлял любые посягательства на них со стороны своих сыновей. Первобытный отец изгонял из орды своих подрастающих сыновей, чтобы избавиться от сексуального соперничества. Однажды изгнанные из орды братья объединились между собой и убили отца-тирана. Устранив тирана и утолив свою ненависть, они попали под власть нежных чувств, так как все же любили отца и восхищались им. Это привело к раскаянию, возникновению чувства вины, к становлению запретов на убийство и инцест. Таким образом, было положено начало человеческой истории. По выражению З. Фрейда, с тех пор общество покоится на соучастии в совместно совершенном преступлении, религия – на сознании вины и раскаяния. Такое понимание роли отцеубийства в истории развития человечества было изложено им в работе «Тотем и табу» (1913). Тема отцеубийства находит свое отражение в художественной литературе. Так, в основе сюжетов «Царя Эдипа» Софокла, «Гамлета» У. Шекспира, «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского лежит момент отцеубийства. З. Фрейд считал, что это не случайно. Три шедевра мировой литературы наглядно иллюстрируют психологическое значение отцеубийства в жизни человека. Отцеубийство является, по словам З. Фрейда, тем великим событием, которое так или иначе затрагивает всех людей. Вот почему разрабатывающие тему отцеубийства шедевры мировой литературы Софокла, У. Шекспира и Ф.М. Достоевского не оставляют никого равнодушным. Каждый переживает трагедию героя и как бы вспоминает о своих собственных преступных намерениях, таящихся в глубинах психики. Даже если человек вытеснил свои преступные намерения в бессознательное, чтобы не отвечать за них, все равно он испытывает чувство вины от неизвестной ему причины. Персонажи Софокла, У. Шекспира и Ф.М. Достоевского вызывают у него сопереживание. Литературный герой как бы берет на себя вину, которую испытывает каждый из нас. Он совершает преступление, тем самым освобождая других от необходимости совершения реального отцеубийства. В этом состоит терапевтическая ценность шедевров мировой литературы, оказывающих сильное эмоциональное воздействие на человека. Для психологии безразлично, кто в действительности совершил отцеубийство. Важно, кто желал его в душе. С точки зрения классического психоанализа, каждый человек имеет влечения к убийству и является потенциальным преступником. Он не может освободиться от того чувства вины, которое связано с реальным или воображаемым отцеубийством. На заре становления человечества отцеубийство было реальным событием. В современном обществе желание убить отца не обязательно должно сопровождаться свершением реального преступления. Оно может вылиться в различного рода фантазии и находить свое отражение в сновидениях. Не совершая преступления, цивилизованный человек тем не менее настолько остро ощущает свою виновность, что она оказывает существенное воздействие на его жизнь. Бессознательное чувство вины терзает человека, приводит к душевным страданиям, может обернуться психическим расстройством. Главным источником чувства вины современного человека с точки зрения психоанализа является отцеубийство, уходящее своими корнями в древнюю историю. Оно дает знать о себе и сегодня, проявляясь в бессознательных желаниях ребенка, которые выступают в психоанализе под названием эдипова комплекса. Речь идет об амбивалентных чувствах ребенка, когда он испытывает одновременно ненависть и любовь к родителю одного с ним пола. Мальчик хочет устранить отца, чтобы он не мешал установлению эротических отношений со своей матерью. З. Фрейд полагал, что некогда совершенное преступление (отцеубийство) находит свой отклик в душе каждого человека. Оно предопределяет его судьбу, так как в своем индивидуальном развитии человек в сокращенном виде повторяет ход истории развития человечества. Отцеубийство, по З. Фрейду, вплетается в ткань человеческой психики. Независимо от того, выливается ли оно в преступное деяние или вытесняется в бессознательное под воздействием нравственной максимы «не убий», влечение к отцеубийству становится психической реальностью. Той психической реальностью, которая, с психоаналитической точки зрения, оказывается подчас более действенной и предопределяющей жизнедеятельность человека, чем физическая реальность. Сновидения и фантазии об отцеубийстве ведут к глубоким переживаниям человека, не понимающим механизмов функционирования своей психики. Усиливающиеся по мере обострения неизвестно откуда возникшего чувства вины, эти переживания могут вызвать далекоидущие последствия, в том числе неврозы.
В психоаналитической литературе под отчуждением понимается прежде всего отделение, отстраненность личности от самой себя или от отдельных ее сторон, частей, психических структур и процессов. Понятие отчуждения использовалось З. Фрейдом в различных контекстах. В частности, в статье «Отрицание» (1925) он писал об «отчуждении субъективного от объективного». В статье «Гибель эдипова комплекса» (1924) он соотнес отчуждение с вытеснением и не видел никаких оснований для того, чтобы «отказать отчуждению Я от эдипова комплекса в названии «вытеснения». В целом отчуждение рассматривалось им в качестве отстранения человека от неудовлетворяющей его реальности, ухода от внешнего мира, одной из форм бегства индивида в болезнь. По его мнению, следствием каждого невроза является отдаление больного от реального мира, «отчуждение его от действительности». Представления З. Фрейда об отчуждении получили свое дальнейшее уточнение и развитие в исследованиях ряда психоаналитиков. Так, Э. Фромм (1900–1980) уделил значительное внимание рассмотрению данного феномена. В работе «Вне цепей иллюзий» (1962) он указал на сходство явлений отчуждения и перенесения (переноса). Э. Фромм исходил из того, что невротик – это отчужденное существо, «он невротичен, потому что отчужден». Чтобы преодолеть ощущение внутренней пустоты, невротик выбирает объект, на который проецирует свои собственные качества. Данный процесс наблюдается как в повседневной жизни невротика, так и в аналитической ситуации, когда пациент переносит на аналитика свои противоречивые чувства и переживания. Подчиняясь выбранному объекту, отчужденный человек чувствует себя в единстве со своими качествами. Утрата объекта означает опасность утраты самого себя. Основанный на индивидуальном отчуждении, механизм идолопоклонства определяет динамизм перенесения, придающий ему силу и интенсивность. «Испытывая потребность в идоле и занимаясь его поисками, отчужденный пациент находит психоаналитика и наделяет его чертами отца и матери – двух важнейших персон знакомых ему с детства. Таким образом, содержание перенесения обычно восходит к инфантильным образам, тогда как его интенсивность – результат степени отчуждения пациента». С точки зрения Э. Фромма, перенос – не единственный феномен психопатологии, который можно рассматривать как выражение отчуждения. В широком смысле «любой невроз можно считать следствием отчуждения». Характерной чертой невротика является то, что какая-то страсть в нем становится доминирующей и обособляется от целостной личности. Невротик отчужден от самого себя потому, что превратился в раба одной своей части. Вместе с тем Э. Фромм считал, что при рассмотрении отчуждения в качестве патологического феномена не следует упускать из виду одно важное обстоятельство. Это обстоятельство связано с признанием отчуждения необходимым явлением, внутренне присущим развитию человека и имеющим непосредственное отношение к сферам разума и любви. Человек вынужден отчуждаться, чтобы преодолевать раскол в деятельности разума, а любовь предполагает отчуждение и в то же время способность преодолевать его. Сходную и вместе с тем своеобразную позицию по проблеме отчуждения занимал Р. Лэйнг (1927–1994), считавший, что существуют формы отчуждения, которые можно назвать «нормальными». Состояние отчуждения, сон, бессознательность – «состояния нормального человека». Но чаще всего то, что принято называть нормальным, является следствием подавления, вытеснения, расщепления, проекции, интроекции и других форм разрушительного воздействия на переживание человека. Отчуждение оказывается связанным с отходом переживания человека от его поведения. При этом человек может отчуждаться от самого себя, мистифицируя и себя, и других. По словам Р. Лэйнга, «нормально» отчужденная личность по причине того, что она действует так же, как остальные люди в данном сообществе, считается психически здоровой. «Другие формы отчуждения, выбивающиеся из господствующего состояния отчуждения, клеймятся «нормальным» большинством как дурные или безумные». С учетом подобной трактовки отчуждения такая диагностическая категория, как «шизофрения», оказывается, по мнению Р. Лэйнга, не чем иным, как ярлыком, приклеиваемым одними людьми к другим. Шизофреником считается тот, кто социально не приспособился к обществу. Но социальная приспосабливаемость к плохо функционирующему обществу может быть весьма опасна. Так, пилот бомбардировщика, в совершенстве приспособленный к обществу может представлять собой большую угрозу человечеству, чем шизофреник с манией, что внутри него находится бомба. Возможно, как считал Р. Лэйнг, «наше общество само стало биологически плохо функционировать, и некоторые формы шизофренического отчуждения от общества могут обладать социобиологической функцией, которую мы еще не распознали».
В практике психоанализа в процессе выявления патогенных воспоминаний пациентов З. Фрейд столкнулся с таким явлением, которое получило название «отыгрывание». Речь шла о том, что, несмотря на требование придерживаться основного психоаналитического правила, некоторые пациенты вообще не вспоминали ничего забытого и вытесненного или, во всяком случае, не вспоминали наиболее важное и существенное, способное пролить свет на истоки возникновения невротического заболевания. Вместо воспоминаний они пытались реализовать и подчас реализовывали то, что составляло основу их бессознательных желаний и фантазий. Впервые З.Фрейду пришлось иметь дело с феноменом отыгрывания при лечении молодой девушки в 1900 году (случай Доры). В работе «Фрагмент анализа истерии» (1905) он описал этот случай, заставивший его обратить серьезное внимание на отношения между переносом и такими явлениями, как отреагирование, отыгрывание. По его собственному признанию, он упустил первые признаки проявления переноса у пациентки, не успел проработать их, в результате чего вместо того, чтобы репродуцировать в ходе лечения существенную часть своих воспоминаний и фантазий, она так отреагировала на аналитическую ситуацию, что, посчитав себя обманутой со стороны врача, точно так же, как она была ранее обманута другим человеком, произвела отыгрывание и прекратила анализ. Дальнейшее рассмотрение феномена отыгрывания нашло свое отражение в работе З. Фрейда «Воспоминание, воспроизведение и переработка» (1914). Поясняя суть этого явления, он писал: «Например, анализируемый не рассказывает своих воспоминаний о том, что был упрям и не верил авторитету родителей, а ведет себя соответствующим образом по отношению к врачу. Он не воспринимает, что остановился, растерянный и беспомощный, в своем инфантильном сексуальном исследовании, а рассказывает множество запутанных сновидений и мыслей, являющихся ему, жалуется, что ему ничего не удается и что судьба преследует его, не давая возможности довести до конца ни одного предприятия. Он не вспоминает, что очень сильно стыдился определенных сексуальных проявлений и боялся, что они раскроются, а показывает, что стыдится лечения, которому подвергается, и больше всего старается скрыть его и т. д.». Нередко психоаналитическая терапия начинается с навязчивого повторения, связанного с тем, что в ответ на предложение аналитика придерживаться основного психоаналитического правила, то есть говорить все, что приходит в голову, пациент молчит и не может ничего сказать. По мнению З. Фрейда, такое молчание пациента является не чем иным, как воспроизведением им той внутренней тенденции, которая проявляется в форме сопротивления против всякого воспоминания. Причем пациент долгое время не освобождается от этого навязчивого повторения, представляющего собой своеобразный способ его намерения что-то вспомнить. В навязчивом воспроизведении отыгрывание тесно связано как с сопротивлением, так и с переносом пациентом на аналитика нежных или враждебных чувств. В аналитической ситуации перенос оказывается только частью воспроизведения, когда забытое прошлое переносится непосредственно на врача. В этом случае можно говорить об отыгрывании в рамках аналитического сеанса (отыгрывание вовнутрь). Однако, как замечал З. Фрейд, навязчивое воспроизведение может выступать в форме переноса забытого прошлого как на аналитика, так и на другое лицо за пределами аналитической терапии. В этом случае можно говорить об отыгрывании вне анализа (отыгрывание вовне). По этому поводу З. Фрейд писал: «Мы должны, следовательно, быть готовы к тому, что анализируемый находится во власти навязчивого воспроизведения, заменяющего импульс к воспоминанию не только в длительных отношениях к врачу, но и во всех других проявлениях деятельности и отношений своей жизни, например, выбирая во время лечения объект любви, беря на себя какую-либо задачу, вступая в какое-нибудь предприятие. Нетрудно узнать в этом воспроизведении и участие сопротивления. Чем сильнее сопротивление, тем больше воспоминание заменяется действием (воспроизведения)». Если отыгрывание вне аналитической ситуации не способствует психоаналитической терапии, то отыгрывание в рамках аналитической сессии хотя и затрудняет работу аналитика, тем не менее оказывается важной частью раскрытия бессознательных желаний и фантазий пациента. В конечном счете в своих навязчивых действиях пациент воспроизводит все то, что проникает из вытесненного бессознательного в его общее поведение: его задержки, инфантильную привязанность, негодные способы решения конфликтов, патологические черты характера, невротические симптомы. Тем самым для психоаналитика становится очевидным, что заболевание пациента – это не только и не столько историческое событие, сколько реальный процесс, свидетельствующий о действии актуальных сил в его психике. И если пациент ощущает свои переживания как нечто реальное и актуальное, то аналитик должен проделать такую аналитическую работу, благодаря которой больной может прийти к пониманию того, что прошлое довлеет над его настоящим. В этом отношении отыгрывание в аналитической ситуации используется для выявления и раскрытия бессознательных желаний и фантазий пациента с целью установления новых отношений с реальностью, способствующих не патологическому, а нормальному разрешению внутриличностных конфликтов. Отыгрывание в аналитической ситуации может быть рассмотрено как «отыгрывание вовне». Собственно говоря, оно и является таковым, когда происходит перенос чувств пациента на аналитика. Фактически эффективная аналитическая терапия невозможна без некоторого отыгрывания вовне, то есть без актуализации невроза переноса. Словом, «отыгрывание вовне» желательно в психоаналитической терапии в форме «отыгрывания внутри». Другое дело, что подобного рода отыгрывание пациента с его регрессивными чертами требует от аналитика как профессиональных навыков, так и личного мужества в оценке своей компетентности и способности овладеть аналитической ситуацией. Наглядным и поучительным примером сложности терапевтической деятельности, связанной с отыгрыванием, может служить описанный З. Фрейдом в работе «Фрагменты анализа истерии» случай Доры, когда непроработанный перенос привел к такому отыгрыванию, в результате которого после трехмесячного лечения пациентка прекратила лечение.
З. Фрейд различал три группы ошибочных действий. К первой группе он относил оговорки, описки, очитки, ослышки. Ко второй – такие явления, в основе которых лежит временное забывание имен и выполнение обещаний. К третьей – запрятывание, затеривание предметов, а также ошибки-заблуждения, когда на какое-то время человек верит тому, о чем он знает, что это не соответствует действительности. Для психоаналитика ошибочные действия – это полноценные психические акты. Они имеют смысл, то есть обладают определенным значением и включают в себя конкретное намерение. Более того, нередко ошибочные действия, по сути дела, совершенно правильны. Другое дело, что они возникают вместо другого предполагаемого или ожидаемого действия. Как бы там ни было, ошибочные действия дают ценный материал, который изучается методами психоанализа. Ошибочные действия представляют значительный интерес для психоаналитика, так как доказывают существование вытеснения и образования замещения не только у невротиков, но и у вполне нормальных людей. Они выражают собой импульсы и намерения, скрытые от сознания человека. Благодаря им человек непроизвольно выдает многие свои тайны, в том числе самые интимные, сокровенные. При толковании ошибочных действий психоаналитик исходит из психической ситуации: он опирается на знание о характере человека, совершившего ошибочное действие; принимает во внимание те впечатления, на которые, возможно, человек реагирует ошибочным образом. Одним словом, психоаналитик истолковывает ошибочные действия, исходя из общих соображений. Сначала он высказывает свои предположения по поводу совершенного ошибочного действия, затем находит ему подтверждение в исследуемой им психической ситуации, которая предшествовала ошибочному действию. В работе «Психопатология обыденной жизни» (1901) З. Фрейд привел многочисленные случаи оговорок, забывания имен, затеривания предметов, вызывающих недоумение у человека, совершившего ошибочное действие. При этом основатель психоанализа продемонстрировал искусство толкования ошибочных действий, возможность получения косвенных улик из психической ситуации и аналитические способности по разъяснению смысла совершенных человеком ошибочных деяний. З. Фрейд показал, что наиболее важным и существенным в ошибочных действиях человека являются не форма или средства, которыми они пользуются, а намерения, которым служат эти действия. Именно раскрытие намерений, считал З. Фрейд, способствует пониманию бессознательных процессов, развертывающихся в психике человека и предопределяющих его жизнедеятельность. Будучи психическими актами, ошибочные действия возникают в результате наложения друг на друга различных намерений. Одно из этих намерений З. Фрейд называет нарушенным, другое – нарушающим. Нарушающее намерение может иметь отношение к содержанию нарушенного намерения. Однако в менее ясных и более интересных случаях нарушающее намерение не имеет ничего общего с нарушенным намерением. Психический механизм возникновения ошибочного действия сводится к тому, что одно из намерений подвергается вытеснению. Его реализация не допускается человеком. В результате этого оно проявляется в нарушении другого намерения. Так, на одной из лекций в институте две студентки разговаривали между собой, тем самым мешая учебному процессу. Судя по всему, они обсуждали вопросы, связанные с прочтением книги, которую держала в руках одна из девушек. Профессор прервал свою речь и попросил девушек поделиться с аудиторией теми интересными мыслями, которые они почерпнули из данной книги. Одна из девушек решительно открыла книгу и начала читать вслух. Там было написано: «Слушая органную музыку, ее душа воспаряла к небесам». Однако в самом начале фразы девушка допустила оплошность, громко прочитав: «Слушая оргазмную музыку...». Наверное, студентка хотела воспроизвести то, что было написано в книге и не собиралась говорить аудитории о тех интимных подробностях, которые она обсуждала с подругой. Однако оттесненное намерение дало знать о себе, проявившись в допущенной девушкой оплошности, вызвавшей смех в студенческой аудитории. Если бы каждый из нас обращал внимание на мелочи жизни, на свои ошибочные действия и при этом серьезно относился к ним! Если бы он умел истолковывать их, понимать как некие знаки скрытых намерений! В этом случае он мог бы избежать многих разочарований, душевных потрясений, болезненных переживаний. З. Фрейд привел поучительный пример, когда в гостях у новобрачных он слышал, как молодая жена со смехом рассказала о забавном случае. Сразу же после свадебного путешествия она пошла со своей сестрой за покупками в магазин. Вдруг на другой стороне улицы она заметила мужчину и сказала своей сестре: «Смотри, вон идет господин Л.!» При этом она забыла, что этот господин является ее мужем. З. Фрейду стало не по себе от услышанного, так как забывчивость молодой жены свидетельствовала о многом. Спустя несколько лет он вспомнил об этом случае, когда узнал, что данный брак оказался неудачным и завершился печальным образом. При рассмотрении ошибочных действий необходимо исходить из того, что душевная жизнь человека – это арена борьбы противоположных тенденций. Наличие определенной тенденции не исключает существования противоположной. Психоанализ способствует пониманию того, как противоположные тенденции относятся друг к другу, какие действия вытекают из одной, а какие – из другой тенденции. С эвристической, то есть познавательной точки зрения, ценность ошибочных действий состоит в том, что каждый человек может легко наблюдать их на самом себе. Их проявление не связано с каким-либо болезненным состоянием, а анализ их дает возможность лучше понять роль и значение бессознательных процессов в душевной жизни человека. Вот почему психоанализ уделяет столь большое внимание ошибочным действиям. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
