С

САДИЗМ – сексуальное извращение, характеризующееся страстью к насилию; в психоанализе – поведение человека, ориентированное на получение удовольствия путем насилия над сексуальным партнером, причинения ему физической боли и душевного страдания.

Термин «садизм» происходит от имени французского писателя маркиза де Сада (Донасьен Альфонс Франсуа, 1740–1814), автора романов и сборника новелл «Преступления любви, или Бред страстей», в которых он описал сцены сексуальной патологии. Немецкий психиатр Р. Крафт-Эбинг (1840–1902) использовал понятие «садизм» для обозначения одной из форм сексуальной перверсии (извращения).

В понимании З. Фрейда сексуальность большинства мужчин содержит примесь агрессивности. В противоположность мазохизму, характеризующемуся пассивной позицией, садизм связан с активностью человека. В отличие от женщин мужчины более склонны к насильственному преодолению сопротивления сексуального партнера. В целом садизм соответствует преувеличенному агрессивному компоненту сексуального влечения.

Рассматривая садизм, З. Фрейд исходил из того, что история развития человечества свидетельствует о тесной связи между жестокостью и половым влечением. Некоторые ученые объясняли подобную связь тем, что всякая боль сама по себе содержит наслаждение; следовательно, и садизм как сексуальное извращение, по их мнению, основывается именно на этом.

З. Фрейд не считал подобное объяснение сексуального извращения удовлетворительным. Он полагал, что пассивная и активная формы сексуальной деятельности не всегда выступают в чистом виде. Чаще всего они переплетаются между собой: тот, кто получает сексуальное наслаждение, причиняя боль другому, также способен испытывать наслаждение от боли, которую причиняют ему. Хотя в одном человеке активная или пассивная позиция может быть выражена сильнее, тем не менее садист всегда является одновременно и мазохистом.

По З. Фрейду, некоторые сексуальные извращения встречаются как противоположные пары. Садизм и мазохизм – типичный пример такой пары. Но садизм не объясняется только примесью агрессивности. Понимание садизма и мазохизма лучше всего соотносить с противоположностью мужского и женского начал.

Исследуя инфантильную сексуальность, З. Фрейд пришел к заключению, что садизм можно рассматривать в более широком плане, а не только в узком – как сексуальное извращение. В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) он писал: «Понятие садизма, в обычном применении этого слова, колеблется между только активной и затем насильственной установкой по отношению к сексуальному объекту и исключительной неразрывность удовлетворения с подчинением и его терзанием. Строго говоря, только последний крайний случай имеет право название перверсии». Обращаясь к рассмотрению инфантильной сексуальности, он показал, как у ребенка может развиваться компонент жестокости сексуального влечения. Детскому характеру, замечал он, вообще свойственна жестокость: дети отличаются особой жестокостью по отношению к животным, друг к другу. Их жестокость происходит из влечения к овладению.

З. Фрейд считал, что жестокость преобладает в фазе сексуальной жизни, названной им прегенитальной, то есть предшествующей зрелой сексуальности, связанной с деятельностью гениталий. В частности, он выделил садистско-анальную организацию прегенитальной сексуальности, на которой влечение к овладению принимает форму жестокости. Способность к состраданию возникает у детей позднее.

В психоаналитической трактовке З. Фрейда склонность к садизму потенциально содержится в каждом человеке. Она связана с развитием ранних фаз детской сексуальности.

Представления З. Фрейда о садизме получили свое дальнейшее развитие в одних психоаналитических исследованиях и критическое переосмысление в других. В частности, американский психоаналитик Э. Фромм (1900–1980) считал, что сексуальный садизм является одной из наиболее распространенных форм сексуального извращения. Вместе с тем он исходил из того, что садистские импульсы проявляются, как правило, и в сексуальности человека, и в других его несексуальных влечениях. Поэтому можно говорить о садистском характере. Если, совершая садистские действия, человек достигает сексуального возбуждения, то он, по словам Э. Фромма, настоящий садист, одержимый страстью властвовать, мучить и унижать других людей.

В работе «Анатомия человеческой деструктивности» (1973) Э. Фромм обратил особое внимание на проявление несексуального садизма, включая жестокое обращение с детьми, причинение физического страдания беспомощным, беззащитным людям и животным, нечеловеческое обращение с военнопленными, больными (особенно умалишенными) и сидящими в тюрьмах, применение пыток под прикрытием осуществления религиозных или политических идей. Наряду с физическим садизмом он также выделил психический садизм, проявляющийся в душевной жестокости, унижении, обидах и оскорблениях, выраженных в словесной форме. «Психический садизм имеет много способов маскировки: вроде бы безобидный вопрос, улыбка, намек... мало ли чем можно привести человека в замешательство. Кто не знает таких мастеров-умельцев, которые всегда находят точное слово или точный жест, чтобы кого угодно привести в смятение или унизить». Как подчеркнул Э. Фромм, психический садизм может приносить людям не меньшие, а подчас даже большие страдания, чем физический садизм.

По мнению американского психоаналитика, сердцевину садизма, независимо от различных форм его проявления, составляет «страсть, или жажда власти, абсолютной и неограниченной власти над живым существом, будь то животное, ребенок, мужчина или женщина». Обычно садизм – «это злокачественное образование», «превращение немощи в иллюзию всемогущества», «религия духовных уродов». Типичными чертами садистского характера являются: стремление, чтобы все живое находилось под контролем и чтобы живые существа превратились в вещи, дрожащие объекты обладания; проявление садистских импульсов только по отношению к слабым, но не сильным людям; презрение к слабому с тенденцией к абсолютному подчинению его; боязнь всего нового, непредсказуемого, требующего нестандартных решений и действий; трусость и готовность к подчинению более сильному человеку. Развитию садизма способствуют такие факторы, как основанные на эксплуатации условия жизни, все те обстоятельства, которые дают ребенку или взрослому ощущение пустоты и беспомощности, и все то, что приводит к возникновению страха, утрате жизненных сил.

Рассматривая причины и корни возникновения злокачественного садизма, Э. Фромм пришел к заключению, что их понимание не может ограничиваться учетом только врожденных биологических факторов, как это подчас имеет место в некоторых исследованиях. Важно принимать во внимание также психологическую атмосферу и социальные условия жизни человека, от которых зависит «не только возникновение социального садизма, но и судьба индивидуального, личностного садизма».

САДОМАЗОХИЗМ – наличие у человека садистских и мазохистских фантазий и желаний, взаимодополнительное сочетание в нем обоих типов влечений, попеременное или одновременное проявление у него садистских и мазохистских наклонностей.

Представления о садомазохизме, как взаимосвязи между садизмом и мазохизмом, содержались в работах Р. Крафта-Эбинга (1840–1902), в которых этот феномен воспринимался в плане сексуального извращения. В «Трех очерках по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд также соотнес сочетание садизма и мазохизма к проявлению извращения, определяющего форму сексуальной активности. Он исходил из того, что активная и пассивная формы сексуальности всегда встречаются у одного и того же лица. «Кто получает наслаждение, причиняя другим боль в половом отношении, тот также способен испытывать наслаждение от боли, которая причиняется ему от половых отношений. Садист всегда одновременно и мазохист, хотя активная и пассивная сторона перверсии у него может быть сильнее выражена и представляет собой преобладающее сексуальное проявление».

В отличие от Р. Крафт-Эбинга З. Фрейд расширил понимание садомазохизма. Он рассмотрел его не только применительно как сексуальному извращению, но и по отношению к таким формам поведения, которые не ограничивались сексуальными отношениями. С одной стороны, психоаналитическая терапия показала, что противоположные пары частных влечений, активно и пассивно выраженное стремление к жестокости играют важную роль в образовании невротических симптомов. С другой стороны, изучение инфантильной сексуальности выявило садистские и мазохистские проявления детей, находящие отражение как в реальном проявлении враждебных чувств по отношению к родителям, братьям, сестрам, так и в фантазиях об их избиении одним из родителей или старшими детьми.

З. Фрейд исходил из того, что садизм и мазохизм тесно связаны друг с другом. Пытаясь понять отношения между ними, он высказывал различные суждения по этому поводу. Вначале он полагал, что садизм является первичной формой поведения человека, а мазохизм – вторичной, свидетельствующей об обращении его садистских влечений против самого себя. Такое обращение садизма против собственной личности осуществляется благодаря регрессии от объекта к Я. Подобная точка зрения была выражена З. Фрейдом в работе «Влечения и их судьба» (1915). Она подкреплялась психоаналитическим положением, согласно которому превращение садизма в мазохизм происходит под влиянием участвующего в акте вытеснения чувства вины. Этот аргумент был выдвинут З. Фрейдом в работе «Ребенка бьют»: к вопросу о происхождении сексуальных извращений» (1919).

Позднее, после публикации работы «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), в которой основатель психоанализа ввел понятие инстинкта смерти, ему пришлось пересмотреть свои первоначальные представления о садизме и мазохизме. В частности, он выдвинул идею, в соответствии с которой можно говорить о первичном и вторичном мазохизме.

В работе «Экономическая проблема мазохизма» (1924) З. Фрейд описал природу того, что назвал женским мазохизмом, покоящемся на первичном, эрогенном удовольствии от боли. При этом он исходил из того, что изначально сексуальное влечение стремится обезвредить разрушительное действие влечения к смерти. Часть разрушительного влечения ставится на службу сексуальной функции, что и является собственно садизмом. Словом, «действующее в организме влечение к смерти – первосадизм – тождественен мазохизму». Речь идет о собственно эротическом мазохизме, который, с одной стороны, становится компонентом либидо, а с другой – имеет своим объектом собственное Я. В дальнейшем садизм, как разрушительное, обращенное вовне влечение, может быть интроецировано, то есть обращено вовнутрь, результатом чего становится возникновение вторичного мазохизма.

Таким образом, З. Фрейд пришел к мысли об изначальном существовании в человеке «первосадизма» и первичного мазохизма. Речь шла, по сути дела, о признании садомазохизма как такового. Это соответствовало выдвинутому им предположению о равноправности инстинкта жизни и инстинкта смерти, о смешении двух родов влечений в меняющихся пропорциях и их расслоении при тех или иных условиях. Если принять во внимание высказывание З. Фрейда о том, что «садизм Сверх-Я и мазохизм Я дополняют друг друга и объединяются для произведения одних и тех же следствий», то становится еще более понятным его представление о садомазохизме.

Высказанные З. Фрейдом идеи о садизме и мазохизме нашли свое дальнейшее отражение и переосмысление в исследованиях ряда психоаналитиков. Так, Э. Фромм (1900–1980) полагал, что из-за тесной связи между этими феноменами правильнее будет говорить о садомазохистском характере. В книге «Анатомия человеческой деструктивности» (1973) он заметил, что если перейти от психологической характеристики к политической, то садомазохистский характер можно назвать авторитарным, поскольку многие политические лидеры демонстрируют такие черты, как «притеснение подчиненных и подобострастие по отношению к вышестоящим». В социальном плане данный тип характера соответствует бюрократической личности, так как в бюрократической системе каждый человек осуществляет контроль над своими подчиненными и, в свою очередь, контролируется своими начальниками.

САЛЛИВАН Гарри Стэк (1892–1949) – американский психиатр, психоаналитик. Родился 21 февраля 1892 года в небольшом городке штата Нью-Йорк Норвиче. Его предки были ирландцами, эмигрировавшими в США. Его родители были бедными ирландскими фермерами, дети которых, за исключением Гарри, умерли в младенческом возрасте. Его мать, будучи наполовину инвалидом, не отличалась жизнерадостностью и не могла дать сыну необходимого тепла. Она не интересовалась им и испытывала раздражение в связи с нищенским существованием семьи. Его отец был робким и скрытным фермером, редко хвалившим своего сына. С трехлетнего возраста детство мальчика проходило на ферме в сельской общине близ Норвича, где Салливаны являлись единственной семьей католиков. У него не было друзей среди сверстников, их заменяли ему животные на ферме, особенно лошади, пристрастие к которым сохранилось на долгие годы.

Как замечала К. Томпсон, на протяжении многих лет сотрудничавшая с Г.С. Салливаном и являвшаяся его близким другом, в характере Гарри была мистическая, сентиментальная сторона, связанная с историями прошлого, рассказанными ему в раннем детстве. «Одна из этих историй особенно запала ему в душу: кто-то из предков был западным ветром, который в образе лошади скакал навстречу солнцу, чтобы приветствовать будущее. У меня самой есть сомнения, не уверовал ли Гарри своей сентиментальной, полной юмора, ирландской частью души в правдивость этой истории. Во всяком случае пристрастие к лошадям у него было очень сильным, и он всегда рассматривал лошадь как своеобразный символ себя самого».

В школе мальчик не приобрел друзей и чувствовал себя недостаточно комфортно среди сверстников. Он заинтересовался физикой, но со временем решил заняться медициной и поступил в Чикагский колледж медицины и хирургии, который окончил в 1917 году, получив докторскую степень. Во время обучения прошел курс психоаналитической терапии, составлявший более семидесяти часов. После окончания колледжа Г.С. Салливан был призван в армию и служил старшим лейтенантом. После Первой мировой войны он продолжил службу в качестве медика в Федеральном совете профессионального образования, а затем в Службе народного здоровья. В 1922 году он начал работать в больнице Святой Елизаветы в Вашингтоне (округ Колумбия). Работа осуществлялась под руководством ведущего специалиста в области нейропсихиатрии У.А. Уайта – одного из первых приверженцев психоанализа в США. В этот период им был проявлен интерес к проблемам шизофрении и психоанализу как методу лечения психических расстройств. После знакомства с К. Томпсон он инициировал ее поездку в Европу для прохождения личного анализа, чтобы после ее возвращения в США пройти у нее соответствующий анализ. К. Томпсон прошла личный анализ у Ш. Ференци в Будапеште и, возвратившись в США в 1933 году, стала аналитиком Г.С. Салливана.

В 1923 году Г.С. Салливан начал работать в должности психиатра в больнице Щеппарда и Пратта в Балтиморе (штат Мэриленд). В 1924 году он стал членом Американской психоаналитической ассоциации. С 1925 года он стал руководителем клинических исследований и экстраординарным профессором психиатрии на медицинском факультете Мэрилендского университета. В организованном им приемном отделении для больных шизофренией была создана такая атмосфера, которая отличалась от традиционных медицинских стационаров. Медицинский персонал доброжелательно относился к больным и был составной частью не только терапевтического сообщества, но и терапевтического процесса, предполагающего уважение к пациентам и повышение у них чувства собственной ценности. Г.С. Салливан выступал в качестве терапевта, супервизора и исследователя, акцентировавшего внимание на социокультурных факторах возникновения и развития психических расстройств. На протяжении нескольких лет он обследовал более двухсот пятидесяти молодых мужчин, страдающих шизофренией. На основе исследовательской и терапевтической деятельности им было сделано заключение, в соответствии с которым благодаря психоаналитическому лечению у 61 процента пациентов-шизофреников наблюдалось заметное улучшение их психического состояния.

В 1929 году Г.С. Салливан был избран в Исполнительный комитет Американской психоаналитической ассоциации. В 1931 году он переехал в Нью-Йорк, где открыл частную практику. В 1932 году совместно с другими коллегами он основал Вашингтон-Балтиморское психоаналитическое общество, первым председателем которого стала К. Томпсон. В 1933 году он стал президентом Психиатрического фонда У.А. Уайта. В 1936 году Г.С. Салливан основал Вашингтонскую школу психиатрии, в которой изучение психоанализа сочеталось с гуманитарными науками. В 1938 году он возвратился в Вашингтон, где работал консультантом по подготовке молодых американцев к воинской службе. Во время Второй мировой войны разработал процедуры отбора молодежи в армию и рекомендации по укреплению морального духа и лидерства среди военнослужащих. В 1941 году Г.С. Салливан стал почетным членом Американского института психоанализа. В 1943 году, наряду с К. Томпсон, Э. Фроммом и другими психоаналитиками, он стал соучредителем нью-йоркского филиала Вашингтонской школы психиатрии, в состав которой несколько лет входил Институт Уильяма Алансона Уайта в Нью-Йорке, который в 1946 году стал независимым учебным заведением, получившим название Института психиатрии, психоанализа и психологии.

Целями данного института были подготовка психиатров и психологов, специалистов в области теории и практики психоанализа, а также распространение психоаналитических идей среди учителей, социальных работников, священников и врачей.

На протяжении нескольких лет Г.С. Салливан читал различные курсы лекций в Вашингтонской школе психиатрии, ее нью-йоркском филиале и Институте психиатрии, психоанализа и психологии им. Уильяма Алансона Уайта в Нью-Йорке. Он был соиздателем и главным редактором журнала «Психиатрия», а также членом Всемирной федерации психического здоровья.

В конце 40-х годов Г.С. Салливан был представителем США по подготовке различных проектов ЮНЕСКО, особенно проекта по изучению влияния напряженности на международные отношения. В 1948 году он стал членом комиссии по подготовке Всемирного конгресса по психическому здоровью. Умер 14 января 1949 года в Париже, куда он приехал на конференцию ЮНЕСКО по пути возвращения домой с собрания Исполнительного совета Всемирной федерации психического здоровья, проходившего в Амстердаме.

При жизни Г.С. Салливана была издана только одна его книга «Концепции современной психиатрии» (1947). После его смерти был опубликован ряд работ, представлявших собой курсы лекций, которые он читал студентам Вашингтонской школы психиатрии. В эти публикации вошли как записанные на магнитофон отдельные лекции, стенограммы некоторых лекционных курсов, так и рукописные материалы, которые использовались Г.С. Салливаном при подготовке к чтению соответствующих курсов лекций. В книгу «Клинические исследования в психиатрии» (1956) вошли лекции, прочитанные им в 1943 году, в работу «Психиатрическое интервью» (1954) – цикл лекций 1944–1945 годов, в книгу «Межличностная теория психиатрии» (1953) – лекции 1946–1947 го дов. После смерти Г.С. Салливана были опубликованы также такие его работы, как «Шизофрения как человеческий процесс» (1962), «Слияние психиатрии и социальной науки» (1964), двухтомное издание его произведений, вышедшее в печати в 1965 году, «Личная психопатология» (1971). Ряд этих работ включает в себя ранее опубликованные Г.С. Салливаном в разных журналах статьи, а также те материалы, которые не являлись достоянием научной общественности, но были написаны им в период с 1924 по 1947 год.

САМОАНАЛИЗ – изучение человеком самого себя, стремление познать свой внутренний мир, попытка проникнуть в глубины своей собственной психики.

Всегда считалось, что для лучшего понимания других людей прежде всего необходимо познать себя. Не случайно изречение «Познай самого себя» уходит своими корнями в глубь человеческой истории. Оно было высечено на фронтоне Дельфийского храма и являлось важной составной частью древнегреческой философии человека.

Самоанализ был одним из источников возникновения психоанализа. В середине 90-х годов ХIХ столетия З. Фрейд уделил значительное внимание самоанализу. Он обратился к изучению своих собственных сновидений, стал присматриваться к своему психическому состоянию, нашел в себе нечто такое, что сам назвал неврозом, незначительной истерией. Затем стал заниматься собой, как врач занимается с больным.

В 1897 г. в письмах другу, берлинскому врачу В. Флиссу (1858–1928) З. Фрейд неоднократно писал о том, что сам является для себя наиболее важным пациентом. В то время он рассматривал самоанализ им как метод, дающий ценные сведения о самом себе. В частности, в одном из писем В. Флиссу он подчеркивал, что его самоанализ является действительно самым важным и многообещающим.

Первая фундаментальная работа З. Фрейда «Толкование сновидений» (1900), знаменовавшая собой рождение психоанализа, содержала богатый материал его самоанализа. По его собственному признанию, часть самоанализа была связана с реакцией на смерть отца. В этой работе З. Фрейд привел более 40 своих сновидений и дал их интерпретацию, что было наглядной иллюстрацией его самоанализа.

З. Фрейд считал, что самоанализ, включающий интерпретацию собственных сновидений, может оказаться полезным и необходимым для человека с нормальной психикой. Более того, он подчеркивал: для того чтобы стать психоаналитиком, необходимо начинать с анализа своих, а не чужих сновидений.

Позднее З. Фрейд прервал собственный анализ и занялся психоаналитическим изучением и лечением нервнобольных. Отдавая должное исследованию своего внутреннего мира, воспоминаний детства, сновидений и фантазий, он в то же время признал, что настоящий самоанализ в действительности невозможен. Получение объективных знаний о самом себе связано со значительными трудностями. Здесь требуется не только самоанализ, но и анализ со стороны другого человека – опытного психоаналитика.

Последнее положение, высказанное швейцарским психотерапевтом К.Г. Юнгом (1875–1961) и поддержанное З. Фрейдом, стало не отъемлемым элементом психоаналитического образования. Что касается самоанализа, то оба аналитика придерживались мнения, в соответствии с которым одного самоанализа недостаточно для становления профессиональным психоаналитиком. Некоторые аналитики полагают, что они могут обойтись самоанализом. Но, как замечал К.Г. Юнг, это – «психология Мюнхгаузена, с которой они неминуемо застревают в болоте».

По убеждению З. Фрейда, каждый психоаналитик имеет свои собственные комплексы и сопротивления. В психоаналитической практике успех лечения зависит от того, насколько сам психоаналитик продвинулся вперед в исследовании и понимании своего собственного бессознательного. Поэтому он должен начинать свою деятельность с самоанализа и продолжать его в процессе работы с пациентами. Вместе с тем З. Фрейд считал, что самоанализ не должен подменять собой психоанализ как таковой.

В отличие от З. Фрейда, считавшего, что настоящий самоанализ невозможен, некоторые психоаналитики придерживались иного мнения. Так, немецко-американский психоаналитик К. Хорни (1885–1952) полагала, что ни с теоретической, ни с практической точек зрения нет никаких достаточных причин, делающих самоанализ невозможным. Пациенты могут осуществлять самоанализ во время длительных перерывов лечения, связанных с каникулами, командировками и другими обстоятельствами жизни. Они могут продолжать его и в случае преждевременного завершения психоаналитического лечения.

Как и З. Фрейд, К. Хорни осознавала трудности самоанализа, связанные, в частности, с эмоциональными факторами, которые делают человека слепым в отношении бессознательных сил. Она не исключала возможности того, что самоанализ способен усилить нездоровую склонность к «самокопанию». Более того, К. Хорни признавала негативные моменты самоанализа, если его понимать как самоцель, – тогда он подменяется самообвинениями и размышлениями о конце жизни. Но вместе с тем она подчеркивала, что самоанализ может быть плодотворным, если он помогает человеку раскрыть свои творческие дарования и силы, стать лучше в нравственном отношении и духовно богаче.

К. Хорни выдвинула идею конструктивного самоанализа, который следует осуществлять как эпизодически, так и систематически. В качестве терапевтического метода эпизодический самоанализ подходит для ситуационного невроза и может приносить удовлетворительные результаты при умеренных неврозах. При более сложных неврозах в лучшем случае он может ослабить напряжение или выявить значение того или иного расстройства. Устойчивые результаты дает систематический самоанализ, характеризующийся регулярно осуществляемой работой, непрерывностью и прослеживанием проблем до конца.

По мнению К. Хорни, «техника самоанализа не отличается от техники работы с аналитиком, ею является метод свободных ассоциаций». Регистрировать свои ассоциации в уме или записывать – вопрос индивидуального предпочтения. В записи ассоциаций есть преимущество, поскольку имеется возможность возвращаться к их подробному рассмотрению. Однако подобная запись должна служить цели познания себя, а не ведению дневника, рассчитанного на будущего читателя и увековечивания себя в памяти последующего поколения.

При самоанализе следует придерживаться следующих правил. Во-первых, человек должен стремиться выразить то, что он действительно чувствует, а не то, что обязан чувствовать в силу собственных стандартов или существующих традиций. Во-вторых, необходимо предоставлять своим чувствам как можно большую свободу. Главное в самоанализе – это «внутреннее значение, то есть осознание всей интенсивности чувства».

Как и при общении с аналитиком, при самоанализе возникают различного рода сопротивления, требующие тщательной проработки. Сложность работы с ними может вызвать желание отказаться от самоанализа. В конечном счете результат самоанализа, как и всякого анализа, зависит «от силы сопротивления и от силы Я, направленного на его преодоление». Поэтому главным требованием является осознание того, что сопротивление действует. Техника же борьбы с ним заключается в том, чтобы «попытаться его проассоциировать».

В целом К. Хорни исходила из того, что самоанализ может дать человеку возможность более полной самореализации, раскрытия его внутреннего потенциала. Однако, несмотря на то, что многие люди могут с пользой анализировать себя, процесс самоанализа никогда нельзя считать завершенным, поскольку нельзя считать завершенным процесс развития человека в какой-то момент его жизни, – человек постоянно меняется под влиянием самых разных обстоятельств. Что касается специфических условий, при которых человек может анализировать себя, то о них можно сказать следующее: если человек подвергался некоторому аналитическому лечению и если условия благоприятны, то он может, с точки зрения К. Хорни, продолжить работу самостоятельно с надеждой на достижение значительных результатов.

САМОПОВРЕЖДЕНИЕ – реализация бессознательного намерения, свидетельствующая о специфической попытке разрешения психического конфликта.

Представление о самоповреждении как исходе психического конфликта было выдвинуто З. Фрейдом в работе «Психопатология обыденной жизни» (1901). Это представление опиралось на известный из клиники факт, что в тяжелых случаях психоневроза в качестве болезненных симптомов выступают иной раз самоповреждения. По мнению основателя психоанализа, «многие на вид случайные повреждения, совершаемые такими больными, в сущности не что иное, как самоповреждения». Свойственная некоторым больным тенденция к самобичеванию, проявляющаяся в упреках по отношению к самими себе или играющая ту или иную роль в образовании симптомов, ловко использует случайно сложившуюся внешнюю ситуацию для того, чтобы добиться желаемого эффекта. Постоянная тенденция самобичевания не только использует внешнюю ситуацию, но и помогает ей создаться, в результате чего осуществляется самоповреждение, которое для самого пострадавшего и для других людей воспринимается не иначе, как несчастный случай.

С точки зрения З. Фрейда, даже в менее тяжелых случаях определяющую роль играет бессознательное намерение, которое сказывается в ряде особенных черт, в частности, в том поразительном спокойствии, которое нередко сохраняют больные при мнимом несчастье. Не в последнюю очередь это связано с тем, что в современной культуре не имеющее целью полного самоуничтожения самоповреждение «вынуждено укрываться за ширмой случайности или прибегать к симулированию внезапного заболевания». В более ранние времена истории человечества самоповреждение являлось обычным выражением горя или служило выражением набожности, отречения от мира.

Если в основе самоповреждения лежит бессознательное намерение, то можно говорить о том, что при решении внутрипсихических конфликтов некоторые люди могут использовать возможность «полунамеренного самоповреждения». Отсюда, как полагал З. Фрейд, вытекает другое допущение, согласно которому помимо сознательного, намеренного самоубийства существует и полунамеренное самоуничтожение. Истоки такого самоубийства следует искать в бессознательном намерении, способном ловко и искусно использовать угрожающую жизни опасность и маскировать ее под случайное происшествие, несчастье. Тенденция к самоуничтожению не всегда одерживает верх, но она присутствует у многих людей. По словам З. Фрейда, «самоповреждения – это в большинстве случаев компромисс между этой тенденцией и противодействующими ей силами; и там, где дело действительно доходит до самоубийства, там тоже склонность к этому имеется задолго раньше, но сказывается с меньшей силой или в виде бессознательной и подавленной тенденции».

Практика психоанализа показывает, что маскирующееся под несчастный случай самоповреждение может быть обусловлено бессознательным чувством вины, страхом утраты любви со стороны близкого человека, бессознательным намерением искупления вины или обретения утраченной любви. Типичным примером в этом отношении является несчастный случай, происшедший с одним пациентом в детстве, когда, играя со своими сверстниками, он упал, ударился о камень и сломал ногу. Пациент не помнил событий, имевших место накануне несчастного случая. Однако в процессе анализа выяснилось, что за несколько дней до перелома ноги мальчик играл дома с котенком, бегал за ним по квартире и, несмотря на предупреждения матери не делать этого, никак не мог остановиться. Он настолько был возбужден, что при очередной попытке поймать котенка упал, задел ногой журнальный столик, на котором стояла хрустальная ваза, и разбил ее. Хрустальная ваза была памятным подарком для матери. Она чуть было не расплакалась, в гневе больно отшлепала сына, поставила его в угол и сказала, что он будет стоять в углу всю ночь. Потом через какое-то время мать успокоилась, но пригрозила сыну, что если он не попросит прощения, то ему действительно придется стоять в углу до утра. История завершилась тем, что, так и не попросив прощения, мальчик уснул уже не стоя, а сидя в углу, и матери пришлось переносить его на кровать. Несколько дней мать не разговаривала с сыном, который замкнулся в себе. А еще через несколько дней произошел несчастный случай – мальчик сломал ногу.

Во время анализа пациент обратился к матери с расспросами о том времени, когда с ним произошел несчастный случай, и с ее слов пересказал эту историю, о которой имел смутное представление. Правда, он вспомнил, что вроде бы действительно совершил что-то плохое, но что именно – не помнил. Потом была какая-то обида на мать. И наконец, он вспомнил, что хотел умереть, чтобы мама и все знакомые плакали от того, что его уже нет в живых. В свете этого происшедший с ним несчастный случай как раз и является не чем иным, как бессознательным намерением к самоуничтожению, замещенным в конечном счете не менее бессознательным самоповреждением. В результате подобного несчастного случая мальчик как бы искупил свою вину и вновь обрел любовь матери, причем даже в большей степени, чем это было раньше, поскольку ей пришлось взять отпуск по уходу за больным ребенком. Симптоматичным является то, что мальчик сломал не руку, а именно ногу, «виновную» в падении хрустальной вазы с журнального столика и в последующем наказании со стороны матери.

САМОСТЬ – термин, использующийся в философской и психологической литературе для характеристики целостности человека. В словаре В.И. Даля «самость» означает «подлинность, одноличность».

Некоторые авторы не проводят различия между Я и Самостью. В концепциях К.Г. Юнга (1875–1961), уделившего особое внимание проблеме Самости, одно не сводится к другому. Самость имеет столько общего с Я, сколько Солнце с Землей. Самость не тождественна Я, которое противостоит ей как часть целому. Если в классическом психоанализе З. Фрейда Я – это центр сознания, а Оно – сосредоточение бессознательного, то в аналитической психологии К.Г. Юнга Самость представляет собой единство сознательного и бессознательного.

Согласно К.Г. Юнгу, Самость можно охарактеризовать как своего рода компенсацию за конфликт между внутренним и внешним. Самость – это центральный архетип (изначальный образ) личности, вокруг которого концентрируются все психические свойства человека. Самость – «верховная личность», целостность личности. Эмпирическая Самость ощущается не только как субъект, но и как объект.

Данный термин был выбран К.Г. Юнгом под влиянием древнеиндийской философии Упанишад, акцентирующей внимание на целостности человека. Поскольку Самость включает в себя наряду с сознательными и бессознательные компоненты, то она «отчасти выражается человеческими фигурами, отчасти же – вещественными абстрактными символами».

Архетип Самости рассматривался К.Г. Юнгом через призму различных символов. Главный из них – мандала, то есть архетипичный образ, существование которого прослеживается на протяжении многих столетий и даже тысячелетий. Его изображали в форме магического круга, олицетворяющего собой древнеиндийское представление о сосредоточении всего сущего. Пластическое образование подобного рода существует и в тибетском буддизме, где фигура мандалы имеет значение культового инструмента, поддерживающего медитацию. В алхимии мандала предстает в виде четырех, расходящихся друг от друга, элементов. Чаще всего мандала характеризуется кругом, четвертицей, квадратурой круга. Если культовые мандалы обнаруживают ограниченное количество типичных мотивов в качестве своего содержания, то индивидуальные мандалы имеют неограниченное количество мотивов и символических намеков. С точки зрения К.Г. Юнга, в целом мандала означает целостность человека, его божественную сущность, божественное начало.

В понимании швейцарского психотерапевта Самость есть точка нового равновесия, которая в силу своего положения между сознанием и бессознательным предопределяет жизнедеятельность человека. Она связана с достижением целостности и единства личности. В этом смысле Самость сродни процессу индивидуации, то есть процессу самостановления, самоосуществления человека. Она является целью жизни.

Для К.Г. Юнга Самость – это психическая тотальность. Ее можно приравнять к древнеиндийскому понятию «атман» или древнекитайскому понятию «дао». Самость не что иное, как психологическое понятие, выражающее сущность человека. Все первопроявления его душевной жизни начинаются в этой точке. Все высшие и последние цели сосредоточиваются в ней.

Являясь высшей точкой духовного развития человека, Самость представляет собой тот общезначимый идеал, который граничит с понятием «Бог». В концепции К.Г. Юнга «Самость» и «Бог» выступают как тождественные понятия. Не случайно, описывая Самость, он замечал, что она в равной степени может быть названа «Богом внутри нас» или «сосудом для милости Божией». Но К.Г. Юнг вовсе не имел в виду обожествление человека или разжалование Бога, у него речь – о некоем парадоксе, а именно о том неустранимом парадоксе, когда человек пытается охарактеризовать то, что превосходит возможности его разума.

Рассматривая традиционную фигуру Христа, К.Г. Юнг говорил о ней как об аналоге психической манифестации Самости. В мире христианских идей Христос, по его мнению, «несомненно, представляет Самость».

Таким образом, Самость в трактовке К.Г. Юнга – это совершенное выражение того, как складывается судьба не только отдельного человека, но и всех людей, когда они дополняют друг друга до целостного образа. Самость охватывает мужское и женское, светлое и темное, духовное и хтоническое (материальное). Будучи «апофеозом индивидуальности», Самость имеет атрибуты единственности и единовременности. Однако поскольку психологическая Самость представляет собой понятие, охватывающее совокупность содержаний сознания и бессознательного, то она поддается описанию только в терминах противоречий, антиномий.

Сама по себе идея Самости, по словам К.Г. Юнга, может быть психологически оправдана, но не может быть доказана научно. Важно иметь в виду и то, что реализация Самости ведет к конфликту между двумя противоположностями, а именно завершением и совершенством. Поэтому терапевтическая цель аналитической психологии К.Г. Юнга состоит в том, чтобы не столько добиться разрешения всевозможных внутрипсихических конфликтов, связанных с обретением Самости, сколько привести пациента к состоянию «приблизительной целостности, лишенной совершенства», поскольку индивид может стремиться к совершенству, но будет страдать от чего-то действующего во имя его завершенности.

Понятие Самости широко используется не только в аналитической психологии, но и за ее пределами. Оно является важной концептуальной частью психологии Самости Х. Кохута (1913–1981), где в отличие от К.Г. Юнга Самость рассматривается не в качестве центрального архетипа, а с точки зрения организационного единства, способствующего формированию психических структур, осуществляющих разнообразные функции (адаптивные, защитные, когнитивные и др.), предопределяющие мышление и поведение человека.

В современной психоаналитической литературе существуют различные представления о Самости. Это понятие используется при описании целостной (телесной и психической) организации человека, личности как таковой, опыта чувствования индивидом себя, субъективного восприятия внутреннего образа Я. Психоаналитические концепции Самости относятся, как правило, к обобщенным представлениям о потребностях человека в создании собственного образа, конкретных механизмах формирования различных аспектов его и внутрипсихических процессах, связанных с переживаниями по поводу несовпадений этого образа с реальным мышлением и поведением индивида.

САМОСУБЛИМАЦИЯ – восстановление первичной структуры сексуальности, ресексуализация тела.

Термин «самосублимация» был введен в психоаналитическую литературу Г. Маркузе (1898–1979). В работе «Эрос и цивилизация. Философское исследование учения Фрейда» (1956) он соотнес возможность развития нерепрессивной цивилизации с самосублимацией, самосублимированием сексуальности. Он исходил из того, что самосублимация предполагает исторический прогресс, преодолевающий институциональные пределы принципа производительности (отчуждения) и ведущий к регрессу инстинктов от сексуальности, обслуживающей воспроизводство, к сексуальности, служащей получению наслаждения от человеческого тела. В этом смысле самосублимирование сексуальности – это «способность сексуальности создать при специфических условиях высокоцивилизованные человеческие отношения, свободные от репрессивной организации, налагаемой на инстинкт существующей цивилизацией».

По мнению Г. Маркузе, восстановление первичной структуры сексуальности приведет к устранению приоритета генитальной функции и сопутствующей ей десексуализации тела. Если вся предшествующая цивилизованная мораль была направлена против превращения тела в средство наслаждения, то с переориентацией разделения труда на удовлетворение развивающихся индивидуальных потребностей уменьшится овеществление в общественных отношениях и ослабнут запреты на овеществление тела в либидозной сфере. Самосублимация приведет к возрождению прегенитальной полиморфной сексуальности и тело как целое превратится в инструмент наслаждения.

На первый взгляд может показаться, что освобождение инстинктов приведет к обществу сексуальных маньяков. Однако, как полагал Г. Маркузе, самосублимация подразумевает не просто освобождение, а «преобразование либидо из сексуальности, подавленной приоритетом генитальности, в эротизацию человека в целом». Такое преобразование либидо открывает путь к свободной игре индивидуальных потребностей и способностей. Речь идет не о садистских и мазохистских оргиях элиты общества или отчаявшихся масс, а о свободном развитии преобразованного либидо, эротизирующем табуированные ранее зоны, время и отношения, что уменьшит проявления голой сексуальности, включив их в новый социальный порядок. «В этом контексте сексуальность сама стремится к собственной сублимации: либидо должно не просто вернуться к доцивилизованной и детской ступеням, но также преобразовать их искаженное содержание».

Переосмысление представлений З. Фрейда о соотношении между подавлением сексуальных влечений человека и развитием культуры с точки зрения возможностей осуществления самосублимации привело Г. Маркузе к необходимости концептуального преобразования сексуальности в Эрос, в рамках которого пересматривается традиционное понятие сублимации. Если до сих пор сублимация соотносилась с подавлением сексуальных влечений человека, точнее говоря, с переключением их на социокультурные цели, то более развитой формой человеческих отношений может быть «сублимация без десексуализации». При такой сублимации сексуальные влечения не отвлекаются от своей цели, но находят удовлетворение в видах деятельности и отношениях, которые остаются либидозными и эротичными. В конечном счете самосублимация становится социальным феноменом, ведущим к тому, что возрождение полиморфной и нарциссической сексуальности перестает быть угрозой культуре, Эрос не ограничивается сферой телесности, а распространяется на духовность, непрерывное восхождение в эротическом осуществлении ведет от телесной любви к другим ее видам – любви к прекрасному труду и игре, любви к прекрасному знанию.

СВЕРХДЕТЕРМИНАЦИЯ – основанная на совокупности различных факторов взаимосвязь, взаимообусловленность процессов и явлений.

Термин «сверхдетерминация» использовался З. Фрейдом при рассмотрении психических образований, возникших в результате действия различных, но связанных между собой бессознательных процессов, структур и элементов.

В написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд попытался представить такую картину организации патогенного материала, в соответствии с которой признавалось наличие ряда частичных травм, сцепленных между собой патогенных ходов мыслей, многомерное изображение психических переживаний и расположенных вокруг патогенного ядра различных тем, представляющих группировку однородных воспоминаний, связанных в «линейно наслоенное множество». В неврозе внутренняя логическая связь соответствует системе линий, сходящихся в узловых пунктах и связанных между собой так, что часто «один симптом многократно детерминируется».

В работе «Толкование сновидений» (1900) З. Фрейд исследовал психические механизмы, лежащие в основе их образования, и обратил внимание на «сложное детерминирование содержания сновидения». Он считал, что сложное детерминирование играет решающую роль при подборе материала сновидения и что благодаря таким механизмам работы сновидения, как сгущение и смещение, из малоценных элементов путем детерминирования создаются новые ценности. Причем именно в процессе сгущения наиболее наглядно обнаруживается сверхдетерминированность сновидческих идей и элементов сновидения. Как заметил З. Фрейд в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905), «вновь созданные, облегчающие сгущение, общие черты входят в содержание снов в качестве представителей сновидческих идей, так что один элемент сновидения соответствует узловому пункту или скрещению сновидческих идей и с учетом этого должен быть назван «сверх-детерминированным».

Рассматривая истерические симптомы, основатель психоанализа исходил из того, что для их образования необходимо наличие и совпадение по меньшей мере двух психических процессов. Каждый симптом является не только выражением осуществленного бессознательного желания, но и желания, исходящего из сферы предсознательного. По словам З. Фрейда, симптом «детерминируется по крайней мере двояко, двумя желаниями, по одному из состоявших в конфликте систем». Дальнейшее детерминирование симптома, аналогично тому как сновидение, не имеет пределов. Словом, «истерический симптом образуется лишь там, где в одном выражении могут совпасть два противоположных осуществления желаний, по одному из различных психических систем».

Таким образом, в классическом психоанализе З. Фрейда сверхдетерминация относилась ко всем психическим образованиям, обусловленным работой бессознательного. Сновидения, ошибочные действия, симптомы невротических заболеваний служили наглядной иллюстрацией действенности сверхдетерминации в глубинах психики.

СВЕРХ-ОНО – понятие, использованное в психоаналитической литературе для описания психических процессов, олицетворяющих собой наличие у человека так называемой «догенитальной псевдоморали».

Термин «Сверх-Оно» был введен в научный оборот французским психоаналитиком Шарлем Одье. В статье «О Сверх-Я» (1926) он выдвинул предположение о существовании в психике человека доисторической, доэдиповской внесознательной нравственности. Эта нравственность предшествует принципу реальности, введенному З. Фрейдом в качестве психоаналитической конструкции, объясняющей историю становления бессознательного индивида, руководствующегося принципом удовольствия, но в целях нормального функционирования в обществе, культуре вынужденного считаться с окружающей его действительностью.

Если представитель нравственности в сознании человека был обозначен З. Фрейдом как «Сверх-Я», то Ш. Одье предложил назвать представителя доисторической нравственности, точнее «псевдоморали» в бессознательном, термином «Сверх-Оно». По его мнению, психическим феноменом «Сверх-Я» является отождествление ребенка с матерью, проявляющееся не в страхе кастрации, о чем писал З. Фрейд, а, напротив, в стремлении к кастрации как регрессивной тенденции, свидетельствующей о воспоминании первичного права Матери и олицетворяющей собой символическое средство сохранения некогда существовавших в истории развития человечества привилегий женщины.

Если Ш. Одье считал, что доисторическая нравственность, «псевдомораль» «Сверх-Оно», несовместима с принципом реальности и в конечном счете является невротическим фактором, то немецко-американский исследователь Г. Маркузе полагал, что нарциссическая фаза индивидуальной прегенитальности воспроизводит «материнскую фазу в истории человеческой расы». В работе «Эрос и цивилизация» (1956) он высказал точку зрения, согласно которой в нерепрессивной цивилизации нарциссически-материнское отношение к реальности может вернуться вновь, и основанные, по сути дела, на «Сверх-Оно», материнские образы могут служить скорее обещанием свободного будущего, чем памятью о темном прошлом.

По мнению Г. Маркузе, «странные следы «Сверх-Оно» представляются следами иной, утерянной реальности или иных взаимоотношений между «Я» и реальностью». Отсюда настоятельная потребность в возрождении идеи либидозной нравственности, развитии «чувственной рациональности», которой, по словам Г. Маркузе, «присущи собственные нравственные законы». В конечном счете речь идет у него об историческом процессе, подразумевающем «не просто высвобождение, но и преобразование либидо из сексуальности, подавленной приоритетом генитальности, в эротизацию человека в целом», что будет способствовать становлению нерепрессивной цивилизации.

СВЕРХ-Я – понятие, использованное в классическом психоанализе для обозначения играющей важную роль в жизни человека части, сферы или инстанции психики.

Впервые понятие «Сверх-Я» было использовано З. Фрейдом в работе «Я и Оно» (1923). Этим термином он назвал такую инстанцию в структуре Я, которая как бы отделилась от Я и выполняет роль наблюдателя за ним, став вполне самостоятельной. Одной из ее функций является совесть, другой – самонаблюдение. Сверх-Я предъявляет строгие требования к Я: оно как бы ругает, унижает, истязает Я, которое боится строгих наказаний. Стало быть, Сверх-Я представляет собой требования морали.

В понимании З. Фрейда Сверх-Я погружено в Оно (бессознательное). Я (сознание) черпает Сверх-Я из Оно. Если Оно олицетворяет собой влияние наследственности, а Я определяется собственным опытом человека, то есть случайными, текущими событиями, то Сверх-Я отражает «влияние того, что взято от других людей».

С точки зрения основателя психоанализа, бессознательное Оно аморально, Я пытается быть моральным, Сверх-Я может стать гиперморальным и тогда оно терроризирует Я, выступает против него с беспощадной яростью. Сверх-Я содержит в себе разрушительные силы и как бы включает в себя садизм, агрессивность, инстинкт смерти. С образованием Сверх-Я значительное количество агрессивного инстинкта «фиксируется внутри Я и действует там саморазрушающе». Между Я и Сверх-Я развертывается страх смерти.

Исследуя Сверх-Я, З. Фрейд показал, что эта инстанция олицетворяет собой авторитет родителей: оно точно так же наблюдает за Я, руководит им и угрожает ему, как это делали ранее родители в отношении ребенка. Сверх-Я представляет собой особую формацию, в которой пролонгируется родительское влияние. «Это родительское влияние, конечно же, включает в себя не только индивидуальности фактических родителей, но и передаваемые через них семейные, расовые и национальные традиции, а также требования непосредственного социального слоя, который они представляют». Словом, в ходе развития человека Сверх-Я получает вклады не только от родителей, но и от предшествующих поколений, а также более поздних преемников и заместителей родителей, включая учителей и различные образы из общественной жизни.

Согласно З. Фрейду, Сверх-Я тесно связано с эдиповым комплексом: оно окончательно оформляется у ребенка после прохождения стадии этого комплекса на основе эмоциональных отношений между ребенком и его родителями, то есть тех отношений, которые характеризуются амбивалентностью, включающей в себя чувства любви и ненависти, привязанности и страха. Формирование Сверх-Я происходит по мере изживания эдипова комплекса. В процессе преодоления эдипова комплекса Сверх-Я удерживает «существенные черты интроецированных лиц, их силу и суровость, их склонность к надзору и наказанию», в результате чего Сверх-Я, действующее в Я как совесть, может «стать жестким, жестоким, неумолимым по отношению к опекаемому Я».

Наряду с совестью и самонаблюдением З. Фрейд наделяет Сверх-Я еще одной функцией: Сверх-Я – носитель идеала-Я. Я соизмеряет себя с этим идеалом, стремится к нему, пытается достичь совершенства, а сам идеал является отражением ранних представлений ребенка о родителях, которыми он восхищался.

Согласно З. Фрейду, Сверх-Я ребенка обладает той особенностью, что строится не по примеру родителей, а по родительскому Сверх-Я. Оно несет в себе традиции расы и народа, включает ценности поколений. В нем продолжает жить прошлое.

Проводя аналогию между индивидуальным и культурным развитием, З. Фрейд выдвинул предположение, согласно которому у общества, как и у человека, формируется некое Сверх-Я. Сверх-Я общества оказывает влияние на развитие культуры. В свою очередь, Сверх-Я культуры формирует собственные идеалы и выдвигает требования, находящие свое отражение в этике.

Изучение и терапия неврозов привели З. Фрейда к выводу, что индивидуальное Сверх-Я содержит такие суровые заповеди и строгие запреты, которые делают Я несчастным. Не выдерживая тирании Сверх-Я, несчастное Я спасается «бегством в болезнь». И если в ранних работах основателя психоанализа возникновение неврозов соотносилось с патологическими конфликтами между Я и бессознательными влечениями человека, находящими отражение в Оно, то в 20-е годы он стал придерживаться точки зрения, согласно которой при всех формах психических заболеваний необходимо принимать во внимание «поведение Сверх-Я». По его мнению, меланхолия является типичным примером конфликта между Я и Сверх-Я, суровое Сверх-Я невротика постоянно относится к Я, как строгий отец к ребенку, а примитивные нравственные нормы Сверх-Я проявляются в жестоком наказании Я. «Болезнь применяется в качестве одного из средств такого «самонаказания», невротик должен вести себя так, словно он находится под влиянием чувства вины, которое для своего удовлетворения в качестве наказания прибегает к болезни».

В конечном счете З. Фрейд пришел к убеждению, что довольно часто Оно и Сверх-Я занимают общую позицию против Я. Если эти две силы становятся слишком сильными, то им удается расшатать и изменить организацию Я таким образом, что его нормальная связь с реальностью оказывается нарушенной и даже прерванной вовсе. Это может иметь место как в сновидениях, так и в случае невротического заболевания. Основываясь на подобном понимании возникновения невротических заболеваний, З. Фрейд заключил, что «невроз перенесения соответствует конфликту между Я и Оно, нарциссический невроз – конфликту между Я и Сверх-Я, а психоз – конфликту между Я и внешним миром».

Одна из целей психоаналитической терапии состоит в том, чтобы понизить уровень притязаний Сверх-Я по отношению к Я. Этому способствует явление переноса, при котором пациент может ставить психоаналитика на место своего отца или матери и наделять его той властью, которую его Сверх-Я имеет над Я. У обновленного Сверх-Я появляется, по выражению З. Фрейда, «возможность для некоторого рода последующего образования невротика», поскольку оно может исправить ошибки, ранее допущенные родителями при обучении ребенка. Однако психоаналитик не должен забывать, что его задачей является укрепление ослабленного Я пациента, а не стремление стать для него учителем, примером и идеалом. Если же произойдет последнее, то «аналитик лишь повторит ошибку родителей, которые сокрушили своим влиянием независимость ребенка, и врач лишь поменяет прежнюю зависимость пациента на новую», в то время как цель психоанализа – создать психологические предпосылки для становления пациента зрелым, независимым от аналитика и способным самостоятельно, с сознанием особенностей своего Оно и Сверх-Я решать внутрипсихические конфликты.

Сходное положение, по мнению З. Фрейда, имеет место и в культуре. Культурное Сверх-Я предъявляет слишком большие требования к людям: оно отдает приказы, не заботясь о том, насколько они выполнимы. Так, культурная заповедь «возлюби ближнего» на деле оказывается неисполнимой. (Несмотря на эту заповедь, религиозные распри являлись постоянным спутником истории развития человечества.) Она, полагает З. Фрейд, способствует агрессивности и является примером непсихологической действенности культурного Сверх-Я.

Но если это так, то не должны ли мы признать многие культуры невротическими? Поставив этот вопрос, З. Фрейд не дал развернутого ответа на него. Однако, рассматривая роль Сверх-Я в культурном развитии, он выразил надежду на то, что однажды кто-нибудь решится на изучение патологии культурных сообществ.

Высказанные в работе «Я и Оно» представления З. Фрейда о Сверх-Я получили свое дальнейшее отражение в таких его работах, как «Невроз и психоз» (1924), «Экономическая проблема мазохизма» (1924), «Некоторые психические последствия анатомического различия между полами» (1925), «Проблема дилетантского анализа» (1926), «Симптом, торможение и страх» (1926), «Новый цикл лекций по введению в психоанализ» (1933), «Конечный и бесконечный анализ» (1937), «Расщепление Я в защитном процессе» (1940), «Очерк о психоанализе» (1940).

СВОБОДНЫЕ АССОЦИАЦИИ – высказывания, основанные не на размышлении человека, а на самопроизвольном изложении всего того, что приходит ему в голову по поводу какого-то слова, числа, образа, сюжета, представления, сновидения и т. д.

Метод свободных ассоциаций лежит в основе классического психоанализа. По признанию З. Фрейда, отказ от гипноза и замена его новой техникой – методом свободных ассоциаций – послужили толчком к становлению и развитию психоанализа.

Идея необходимости свободного, произвольного изложения мыслей была высказана до З. Фрейда немецким писателем и публицистом Л. Бёрне. В статье «Как стать оригинальным писателем в три дня» (1823) он предлагал начинающим авторам записывать на бумагу все то, что приходит в голову. Когда один из психоаналитиков обратил внимание З. Фрейда на эту статью, то тот удивился сходству между идеями Л. Бёрне и методом свободных ассоциаций. Позднее он признался, что в 14 лет получил в подарок томик сочинений этого писателя.

Заменив гипноз методом свободных ассоциаций, З. Фрейд исходил из того, что от находящегося в бодрственном состоянии пациента можно узнать нечто существенное, о чем он даже не догадывается. Часто пациент утверждает, что, рассказав врачу о себе, он ничего больше добавить не может. Психоаналитик же уверяет пациента, что он многое знает и ему только следует говорить буквально обо всем, пришедшем ему в голову.

В совместно написанной с венским врачом Й. Брейером работе «Исследование истерии» (1895) З. Фрейд пояснял, что благодаря методу свободных ассоциаций без всякого гипноза у пациентов появляются новые и проникающие глубже воспоминания. Используя этот метод, он сперва прибегнул к «методологической уловке» – надавливанию пальцами руки на лоб пациента с целью вызвать у него воспоминания в виде картины или мысли, пришедшей ему в голову. При этом З. Фрейд прибегал к активному воздействию на пациента, настойчиво спрашивая его о том, что ему приходит в голову. Однако подобная процедура непременного давления на пациента не только далеко не всегда способствовала свободному ассоциированию, но и, напротив, подчас мешала этому процессу, о чем как раз и заявляли З. Фрейду некоторые пациенты. Учитывая данное обстоятельство, он отказался от первоначальной «методологической уловки», предоставив спонтанное, не принудительное осуществление свободного ассоциирования самому пациенту.

З. Фрейд исходил из того, что любая ассоциация по тому или иному поводу представляет интерес. Любое пришедшее на ум воспоминание является важным с точки зрения установления связей между протекающими в психике процессами и пониманием причин возникновения заболевания. Отсюда основное правило психоанализа: пациент должен свободно высказывать все свои мысли, исключая какую-либо сосредоточенность на них и предотвращая их критику. Говорить все, подчеркивал З. Фрейд, это значит действительно говорить все, ничего не замалчивая и не утаивая как от психоаналитика, так и от самого себя.

С точки зрения З. Фрейда, первая случайно пришедшая в голову пациента мысль содержит в себе если не все, то многое из того, что необходимо для раскрытия его бессознательной деятельности. Возникшая у него мысль не является случайной: она всегда есть результат внутреннего сосредоточения и подчинения определенному ходу мыслей.

Так, однажды З. Фрейд попросил у проходящего у него курс лечения молодого человека назвать первое пришедшее ему на ум женское имя. Молодой человек назвал имя Альбины, хотя был знаком со многими девушками с другими именами. Более того, выяснилось, что он не знал ни одной девушки с таким именем. Почему же он воспроизвел вслух именно это имя? Насколько оно было случайным? Оказалось, что во время лечения З. Фрейд в шутку назвал своего пациента «Альбино», так как у него был необычайно светлый цвет волос. Поскольку в тот период он со своим пациентом занимался выяснением вопроса о женском начале в конституции молодого человека, то последний непроизвольно назвал имя Альбины. Это было связано с тем, что в то время пациент был для себя самой интересной женщиной на свете, то есть Альбиной. Таким образом, возникшая у него свободная ассоциация не была случайной – она вытекала из той внутренней настроенности, которая имела место у пациента в процессе психоаналитического сеанса.

По мнению З. Фрейда, в свободных ассоциациях обнаруживается тесная связь между прошлым и настоящим. Случайно пришедшая в голову мысль может иметь прямое отношение к какому-то забытому представлению. Правда, в психике пациента работает механизм сопротивления, препятствующий воспоминаниям и переводу вытесненного бессознательного в сознание. Поэтому в произвольно высказанной пациентом мысли часто нет прямого сходства с тем, что скрыто в бессознательном. Тем не менее в этой мысли содержится намек на нечто такое, что является чрезвычайно важным в плане выявления истинных причин заболевания.

Во время психоаналитического сеанса пациент может утверждать, что ему ничего не приходит на ум и у него нет никаких ассоциаций по поводу какого-то слова или образа. З. Фрейд считал, что на самом деле не существует подобного отказа со стороны мыслей. В действительности у пациента начинает работать сопротивление, выступающее в различных формах критики, сомнения в ценности пришедшей в голову ассоциации. Психоаналитик призывает пациента не критиковать свои мысли. Материал, который представляется пациенту не заслуживающим внимания и отбрасывается как ненужный, сомнительный или вызывающий отвращение, стыд, как раз и является наиболее ценным для психоаналитика. По словам З. Фрейда, именно этот материал из мыслей представляет собой для психоаналитика руду, из которой с помощью искусства толкования можно извлечь драгоценный металл.

Метод свободных ассоциаций З. Фрейд использовал при изучении симптомов психических заболеваний, сновидений и ошибочных действий. Этот метод широко используется и в современном психоанализе, так как свободное ассоциирование пациента способствует терапевтической работе аналитика по выявлению причин возникновения внутрипсихических конфликтов, бессознательных страхов и чувств вины.

СГУЩЕНИЕ – один из способов функционирования психики, благодаря которому отдельные элементы, связи и отношения бессознательных процессов воспроизводятся в сжатой, концентрированной форме, способствующей формированию единого представления.

Понятие сгущения было использовано З. Фрейдом при исследовании природы и механизмов образования сновидений. В работе «Толкование сновидений» (1900) сгущение рассматривалось им в качестве одного из основных механизмов работы сновидения. Благодаря этому механизму явное сновидение, то есть воспринимаемая сновидящим образная картина, оказывается по своему содержанию краткой, а рассказ о ней – сокращенным переводом скрытых мыслей. Процесс сгущения сопровождается тем, что одни элементы не воспроизводятся в явном содержании сновидения, другие соединяются между собой и образуют нечто новое, третьи объединяются между собой путем стирания различий и выделения типичных черт. Так, З. Фрейд считал, что благодаря сгущению различные лица и образы, с которыми человек сталкивается в реальной жизни, в сновидении могут оказаться совмещенными друг с другом. «Составление коллективных лиц – одно из главнейших средств процесса сгущения в сновидении».

Исходными точками сгущения является совместимость, имеющаяся внутри сновидческих идей. Поскольку совместимости, как правило, недостает для эффективности сгущения, деятельность сновидения создает, как полагал З. Фрейд, новые, искусственные и преходящие общие черты, используя для этого даже слова, в звучании которых содержатся разные значения. Облегчающие сгущение общие черты входят в содержание снов в качестве представителей сновидческих идей, так что какой-то элемент сновидения соответствует узловому пункту или скрещиванию этих идей. «Процесс сгущения, – замечал З. Фрейд, – это та часть деятельности сновидения, которую легче всего познать; достаточно сравнить записанный рассказ о сновидении с записью сновидческих идей, полученной в результате анализа, чтобы получить ясное представление об эффективности сновидческого сгущения.

С точки зрения З. Фрейда, сгущение – это такой способ функционирования психики, благодаря которому приходят в действие разнообразные бессознательные процессы. Он характерен не только для образования явного содержания сновидений, но и для возникновения ошибочных действий, различного рода острот и каламбуров, невротических симптомов. Поэтому психоаналитическое понимание механизма сгущения рассматривалось З. Фрейдом как в контексте анализа сновидений, так и в рамках исследования промахов человека (забывания слов, неправильном припоминании и др.) или специфики остроумия, что нашло отражение в его работах «Психопатология обыденной жизни» (1901) и «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905).

В частности, З. Фрейд исходил из того, что сгущение является постоянным и важным процессом при нормальном (не тенденциозном) забывании, когда впечатления, в каком-либо отношении аналогичные, забываются, подвергаясь сгущению со стороны точек их соприкосновения. Кроме того, он признал сгущение с образованием замены ядром техники словесной остроты, что сближает ее возникновение с процессами деятельности сновидения. При сгущении утрачиваются некоторые из подвергшихся ему элементов, в то время как другие, овладевшие их зафиксированной энергией, в результате сгущения усиливаются или чрезмерно разрастаются. Словом, «краткость остроумия, как и краткость сновидения, по-видимому, необходимое сопутствующее явление, встречающееся при обоих сгущениях – оба раза она результат процесса сгущения». Рассматривая данную проблематику, З. Фрейд выдвинул предположение, в соответствии с которым «сгущения в том виде, в каком они служат технике остроумия, возникают автоматически, без специального умысла, во время мыслительного процесса в бессознательном».

СЕКСУАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ – преобладание одного частного влечения над другими или объединение их между собой с установлением упорядоченной направленности на определенный сексуальный объект.

Представление о сексуальной организации нашло свое отражение во многих работах З. Фрейда. В первом издании «Трех очерков по теории сексуальности» (1905) данное представление еще не имело строгих очертаний, однако в последующих переиздания этой работы понятие «сексуальная организация» прочно вошло в психоаналитический лексикон. Так, в четвертом издании «Трех очерков по теории сексуальности» (1920) рассматривались «фазы развития сексуальной организации», особенно «прегенитальной организации», в рамках которой выделялись две фазы – оральная или каннибальная и садистско-анальная. По отношению второй фазы развития (садистско-анальной) основатель психоанализа замечал, что «эта форма организации может уже удерживать на всю жизнь и навсегда привязывать к себе значительную часть сексуальной деятельности».

При рассмотрении сексуальной жизни человека З. Фрейд использовал такие понятия, как «оральная организация», «анальная организация», «фаллическая организация», «генитальная организация». В порядке исторического их появления в психоаналитическом лексиконе З. Фрейда можно сослаться на его статью «Предрасположенность к неврозу навязчивости» (1913), работу «Лекции по введению в психоанализ» (1916/17), статью «Инфантильная генитальная организация» (1923).

Одна из лекций по введению в психоанализ называлась «Развитие либидо и сексуальная организация». В ней З. Фрейд подчеркивал, что в ранний период инфантильного развития существует особого рода «неустойчивая организация», которую он назвал прегенитальной, и что подробное изучение садистско-анальной организации показывает, какими путями ее частные влечения вынуждены включаться в «новую генитальную организацию».

В одной из своих последних работ «Очерк о психоанализе» (1940) З. Фрейд заметил, что окончательное формирование сексуальной организации завершается с наступлением половой зрелости, в четвертой, генитальной фазе сексуального развития человека. Эта организация характеризуется следующими особенностями: некоторые прежние проявления энергии либидо сохраняются; часть ее привносится в половую функцию в качестве подготовительных и вспомогательных действий, доставляющих предвкушение удовольствия; другие сексуальные побуждения исключаются из общей направленности и сдерживаются (подавляются) или участвуют таким образом, что подвергаются сублимированию со сменой направленности или формируют специфические черты характера. Однако, как замечал З. Фрейд, процесс окончательного формирования сексуальной организации не всегда проходит безупречно, могут иметь место различного рода фиксации и задержки, в результате чего возможны перверсии. «В этом случае сексуальная организация действительно происходит, но ей не хватает тех частей либидо, которые не продвинулись вперед наравне с другими и остались фиксированными на догенитальных объектах и целях».

СЕКСУАЛЬНОСТЬ – деятельность, доставляющая удовольствие от взаимодействия половых органов, раздражения эрогенных зон, проявления сексуального инстинкта, влечения, желания.

В психоанализе понятие сексуальности имеет более широкое толкование, по сравнению с традиционным рассмотрением взаимодействия между половыми органами взрослых людей. Оно охватывает не только формы сексуальности, связанные с продолжением человеческого рода или так называемые перверсии, рассматриваемые в плане отклонения от нормальной сексуальности, но и инфантильную сексуальность, играющую определенную роль в развитии детей, становлении личности, формировании характера человека.

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд ввел понятия «сексуальный объект» и «сексуальная цель», показал многочисленные отклонения как от сексуального объекта, так и от сексуальной цели, которые ранее принимались в качестве естественных и нормальных. Он обратил внимание на возможные задержки на промежуточной сексуальной цели, свойственные большинству нормальных людей и составляющих основу символизации и сублимации, благодаря которым сексуальность может направляться на создание духовных, художественных ценностей. Одновременно З. Фрейд показал, что сексуальность играет существенную роль при образовании неврозов и является важным элементом психического развития ребенка. Инфантильная сексуальность рассматривалась им в плане соединения с какой-либо необходимой для жизни телесной функцией и проявления различных эрогенных зон, способных доставлять ребенку удовольствие. Развитие человека определялось им с точки зрения преобразований, возникающих на тех или иных этапах проявления инфантильной сексуальности, изменений, происходящих при половом созревании, влияния инфантильного выбора объекта на последующую половую жизнь взрослого.

З. Фрейд исходил из того, что без осмысления болезненных форм проявления сексуальности, без изучения природы инфантильной сексуальности и соотнесения их с нормальной сексуальной жизнью невозможно понять и то, что называется нормальной сексуальностью. Рассмотрение того и другого привело его к выдвижению следующих положений, нашедших отражение в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17): «извращенная сексуальность есть не что иное, как возросшая, расщепленная на свои отдельные побуждения инфантильная сексуальность»; сведение сексуальности к продолжению человеческого рода приводит к ошибке, закрывающий путь к пониманию сексуальности, извращений и неврозов; общество стремится к ограничению и подчинению сексуальности, оно заинтересовано в отсрочке ее полного развития у ребенка, пока он не достигнет определенной ступени сексуальной зрелости; воспитание в обществе преследует идеальную цель сделать жизнь ребенка асексуальной, в то время как сексуальные проявления имеют место уже у грудного младенца; сексуальность ребенка исчерпывается проявлением частных влечений, которые независимо друг от друга пытаются получить удовольствие как от собственного тела, так и от внешнего объекта; оба вида сексуальности – извращенная и нормальная – происходят из инфантильной сексуальности; нормальные люди проделывают путь сексуального развития через извращения и привязанности к объектам эдипова комплекса; внутрипсихические конфликты возникают между Я и сексуальностью, а неврозы обязаны своим происхождением этому конфликту.

Нередко З. Фрейда упрекали в том, что понятие сексуальности в психоанализе претерпело неоправданное расширение с целью сохранить положения о сексуальной причине неврозов и сексуальном значении симптомов. В ответ на это он замечал, что психоаналитики расширили понятие сексуальности лишь настолько, чтобы оно могло включить в себя сексуальную жизнь извращенных и детей. «Это значит, что мы возвратили ему его правильный объем. То, что называют сексуальностью вне психоанализа, относится только к ограниченной сексуальной жизни, служащей продолжению рода и называемой нормальной».

СЕМЕЙНЫЙ КОМПЛЕКС – двойственные чувства ребенка по отношению к рождающимся в семье другим детям. З. Фрейд считал, что семейный комплекс тесно связан с эдиповым комплексом: и тот и другой опираются на эгоистические чувства маленького ребенка.

С точки зрения З. Фрейда, семейный комплекс выражает негативное отношение ребенка к появившимся на свет братьям и сестрам. Часто ребенок хочет, чтобы мама и папа «подарили» ему брата или сестру. Он мечтает о том, как будет играть с ним и любить его. Однако с рождением младенца отношения в семье меняются. Родители уделяют большее внимание новорожденному. У старшего ребенка появляются ревность, зависть, тревога. Он чувствует, что отошел на второй план, а ему хочется быть в центре внимания родителей. Поскольку те заняты и поглощены младенцем, постольку младшие брат или сестра начинают восприниматься им как помеха. У старшего ребенка возникает чувство ненависти и желание устранить брата или сестру с тем, чтобы родители вновь могли уделять ему все свое внимание.

В случае если преждевременная смерть уносит из жизни новорожденного, то старший ребенок испытывает муки совести. Он находится во власти сильных переживаний, оказывающих глубокое воздействие на его психику. Ребенок обвиняет себя в том, что именно его желание смерти брата или сестры привело к реальной кончине младенца. Ощущение собственной вины может оказаться столь острым и всепоглощающим, что на этой почве возможно развитие внутрипсихического конфликта, поверхностное разрешение которого может привести к болезни, когда этот конфликт загоняется вглубь и все попытки разрешить его кончаются неудачей.

В клинической практике нередки случаи, когда пациенты вспоминают о своем негативном отношении к младшим братьям или сестрам. Так, в процессе психоаналитического лечения одна пациентка призналась, что однажды в пятилетнем возрасте она перевернула коляску со своей годовалой сестрой, так как испытывала к ней ненависть. Другая пациентка сообщила о том, что как-то, когда ее мать вышла из комнаты, она вытащила своего маленького брата из кроватки, положила на подоконник и хотела выбросить из окна. Лишь внезапное возвращение матери в комнату предотвратило трагедию. У обеих пациенток бессознательное чувство вины сохранилось на всю жизнь.

По мере того как дети в семье подрастают, отношения между ними могут изменяться радикальным образом. Бессознательное чувство неприязни и ожесточения старшего ребенка по отношению к младшему нередко сменяется чувством привязанности и дружбы; ненависть и враждебное соперничество переходят в любовь и заботу. Однако в некоторых семьях чувства ненависти и враждебности детей друг к другу могут сохраниться на всю жизнь и постоянно омрачать отношения в семье.

З. Фрейд считал, что проявление эдипова комплекса, то есть двойственного отношения ребенка к родителям, может приобрести иную окраску в семейном комплексе. Например, маленькая девочка может найти в своем старшем брате замену отцу, перенося свои нежные чувства с отца на брата и даже испытывая к нему сексуальное влечение. Аналогичная картина может иметь место и у маленького мальчика, который свою эмоциональную привязанность переключает с матери на сестру.

Раскрытие семейного комплекса – важная и необходимая часть психоаналитического исследования. В психоаналитической теории и практике пониманию семейного комплекса уделяется значительное внимание. Считается, что возрастное положение ребенка среди братьев и сестер является существенным моментом в деле раскрытия причин возникновения неврозов и успешного исхода их лечения.

СЕМЕЙНЫЙ РОМАН – фантазии ребенка о своих родителях, его инфантильные желания изменить родственные связи и отношения.

Термин «семейный роман» был введен в психоаналитическую литературу З. Фрейдом для описания того результата инфантильного развития, который связан с отделением подрастающего ребенка от авторитета родителей, от их идеализированных образов. Этот результат может оказаться болезненным, и не случайно встречаются невротики, чье заболевание обусловлено тем, что они потерпели неудачу при раннем опыте отделения от родителей.

В статье «Семейный роман невротиков» (1909) З. Фрейд отметил, что для маленького ребенка родители являются авторитетом и источником его доверия к ним. По мере своего развития ребенок имеет возможность знакомиться с другими людьми, сравнивать их со своими родителями. Он может обижаться на родителей, воспринимать их наказания как незаслуженные и вызванные тем, что его не любят или он не является им родным. Почерпнутый из литературных источников материал может породить также такие фантазии, в которых ребенок ощущает себя подкидышем и полагает, что в действительности у него есть другие родители, причем более обеспеченные, занимающие высокое социальное положение, добрые, ласковые и любящие детей. Относящаяся к сущности невроза, работа фантазии часто проявляется в детских играх и в период, предшествующий половому созреванию, становится темой семейных отношений. Эта ступень начинающегося отчуждения от родителей, как правило, остающаяся бессознательной в воспоминаниях человека, но часто демонстрируемая психоанализом, может быть названа, по мнению З. Фрейда, «семейным романом невротиков».

Семейный роман – типичное явление инфантильного развития, в процессе которого у ребенка появляются фантазии о замене родителей другими. Эти фантазии могут быть вызваны наказаниями со стороны родителей или случайными событиями, побуждающими обиду, зависть ребенка, а также желание реализации его чувства мести или возмездия. В большинстве случаев такие фантазии возникают у невротических детей, родители которых прибегают к постоянным наказаниям, всячески пытаются отучить их от различного рода дурных привычек.

З. Фрейд выделил две фазы семейного романа – несексуальную и сексуальную. Первая фаза относится к наиболее раннему периоду развития ребенка, когда он еще не обладает знанием сексуальных предпосылок своего происхождения. Вторая – к периоду инфантильного развития, когда у ребенка появляется знание о сексуальных отношениях матери и отца, он начинает понимать свое происхождение от матери, возвышает отца, прибегает к различного рода фантазиям, в которых находит отражение переоценка ранних детских лет. В заменах родителей, особенно отца, более замечательными людьми ребенок не столько устраняет, сколько возвышает их. Как замечал З. Фрейд, «стремление заменить настоящего отца более знатным есть лишь выражение тоски ребенка по утраченным счастливым временам, когда его отец казался ему самым благородным и самым сильным мужчиной, а мать – самой милой и самой красивой женщиной».

Создавая семейный роман, ребенок в своей фантазии отворачивается от родителей, которых знает такими, какими они представляются на данном этапе развития, и обращается к тем, которых он идеализировал на предшествующих этапах инфантильного развития. В этом отношении фантазии ребенка представляют собой лишь выражение сожаления о минувшем счастливом времени жизни.

З. Фрейд считал, что изучение сновидений дает богатый материал для понимания семейного романа. Толкование сновидений взрослых людей наглядно показывает, что в различных сновидениях присутствуют такие образы и фигуры, которые, будучи величественными и представительными, в действительности означают мать и отца. «Детская переоценка родителей сохраняется, таким образом, и в сновидении нормального взрослого».

Представления З. Фрейда о семейном романе получили дальнейшее осмысление и развитие в работе О. Ранка «Миф о рождении героя» (1909), в которой древние мифы и легенды рассматривались с точки зрения широко распространенных фантазий, берущих свое начало в детской психике. Как показал О. Ранк, мотивы брошенных и воспитанных другими родителями детей находят отражение во многих мифах и сказаниях. Фантазии о чудесном спасении ребенка знатных родителей, перевоплощении божественного родителя в образ человеческого отца явственно присутствуют в большинстве мифологических построений. По словам О. Ранка, «мифы о героях и семейные романы обнаруживают одну и ту же тенденцию: повсюду в мифах прослеживается стремление избавиться от родителей, и такое же желание присутствует в фантазиях ребенка, когда он пытается установить свою независимость».

Рассматривая сходства между семейным романом детей и различными мифами, О. Ранк обратил внимание на то, что сюжеты мифов оказываются как бы перевернутой картиной семейного романа. Если в семейном романе ребенок освобождается от неприязненных чувств, испытываемых им по отношению к отцу, то во многих мифах повествуется об изгнании ребенка из семьи знатного отца. «В невротическом романе ребенок избавляется от отца, тогда как в мифе отец пытается избавиться от ребенка. И как того требует сущность фантазии, естественным завершением становятся спасение и возмездие».

В целом между семейным романом и мифом наблюдается параллелизм. Тем самым открывается доступ к психоаналитическому изучению мифов, основанному на знании специфики инфантильного развития и роли детских фантазий в формировании психики человека.

СЕМЬЯ – основанная на кровном родстве группа людей, связанных между собой взаимной поддержкой, ответственностью, общностью быта.

В психоанализе семья рассматривается, как правило, с точки зрения ее нуклеарной организации, включающей в себя мать, отца и детей. Основным объектом осмысления являются отношения между ребенком и родителями, анализируемые под углом зрения доэдипальных стадий развития и эдипова комплекса, а также проявления амбивалентных чувств и переживаний, возникающих у ребенка при его общении с сестрами и братьями.

З. Фрейд уделял значительное внимание раскрытию существа эдипова комплекса, последствий проявления нежных и враждебных чувств ребенка в семье по отношению к его родителям, семейного романа невротиков, формирования Сверх-Я у человека. Вместе с тем в работе «Тотем и табу» (1913) он также рассматривал отношение между тещей и зятем, считая, что это отношение у древних племен часто регламентировалось обычаем избегания и составляет у цивилизованных народов «слабую сторону организации семьи». По его мнению, теща представляет собой инцестуозное искушение для зятя подобно тому, как нередко бывает, что мужчина сперва влюбляется в свою будущую тещу и только потом его влюбленность переходит на ее дочь.

Впоследствии некоторые аналитики стали обращать внимание на специфику некоторых семей, объединение членов которых между собой осуществляется посредством интериоризации друг друга и в которых ни организационная, ни институциональная структура не имеют изначальной функции цементирующего союза. Р. Лэйнг (1927–1994) назвал такой тип семей «нексусом» (узел). В противоположность нексусу имеется другой тип семей – «серии», члены которых не испытывают друг к другу особой привязанности, заботятся только о том, чтобы выглядеть пристойно в глазах окружающих, и совместное существование которых основывается на страхе по поводу того, что у посторонних людей может сложиться негативное мнение об их семьях.

В работе «Ращепленное Я» (1957) Р. Лэйнг отметил, что в семье типа нексус каждый ее член воздействует на другого посредством соучастия, шантажа, ощущения обязанности, вины, благодарности или откровенного насилия. Только в этом случае такая семья остается неизменной. Любое отступничество от нексуса, будь то предательство, измена, ересь, согласно соответствующей семейной этике наказывается, и самое худшее наказание состоит в изгнании из семьи или отказ от общения. По мнению Р. Лэйнга, некоторые семьи живут в постоянном страхе, в своего рода «семейном гетто», основанном на материнской излишней опеке. Своеобразная защита, которую подобная семья предлагает своим членам, строится на предпосылке, в соответствии с которой в семье превалируют фантазия о внешнем мире, как чрезмерно опасном, и страх, порожденный внутри нексуса этой внешней угрозой. Стабильность нексуса является продуктом взаимодействия членов семьи, опосредованным страхом и насилием, производимым внутри семьи друг над другом.

Р. Лэйнг считал, что в семье-нексусе наблюдается взаимная озабоченность, и каждый ее член озабочен тем, что другой думает, чувствует, делает. «Семья может действовать как банда гангстеров, предлагая друг другу обоюдную защиту от насилия по отношению друг к другу. Это взаимный терроризм с предложением защиты и безопасности от насилия, которым один стращает другого и которого человек страшится, если нарушает правила». При взаимном воздействии друг на друга нарушение правил в такой семье является использованием взаимозависимости для того, чтобы причинить вред другому во имя блага нексуса, но самое страшное из всех преступлений – это отказаться действовать на основе семейной этики.

СИМБИОЗ (от греч. «sym-biosis» – «вместе») – союз между зависящими друг от друга организмами, взаимосвязь между двумя людьми, обычно между ребенком и матерью, нуждающимися друг в друге. В биологическом отношении симбиоз – связь между матерью и зародышем в ее утробе. В психической симбиотической связи тела независимы друг от друга, но психологически взаимосвязаны между собой.

Представления о симбиозе содержались во многих работах психоаналитиков, изучавших отношения между младенцем и матерью. В частности, понятие симбиоза использовалось такими психоаналитиками, как А. Балинт, Т. Бенедикт, М. Малер. Однако в более общем плане размышления о симбиозе имели место у Э. Фромма (1900–1980), попытавшегося вслед за З. Фрейдом рассмотреть специфику мазохизма и садизма. В работе «Бегство от свободы» (1941) он показал, что, несмотря на очевидные различия, между садистской и мазохистской тенденциями, между стремлением к неограниченной власти, господству над другим человеком и стремлением зависеть от других, испытывать страдание, имеется нечто общее. С точки зрения психологии, обе тенденции берут свое начало из одного и того же источника – неуверенности, слабости личности, неспособности терпеть изоляцию. Исходя из этого, он предложил называть общую для садизма и мазохизма цель симбиозом. «В психологическом смысле этого слова симбиоз есть своеобразный союз, то есть взаимовлияние и взаимозависимость, одной личности с другой (или же силой, внешней по отношению к индивидууму), в котором каждая из сторон лишается своей индивидуальности, своего «я».

По мнению Э. Фромма, садист и мазохист остро нуждаются в своем объекте. В обоих случаях основную роль играет неспособность вынести одиночество собственного Я. И хотя внешне садистская и мазохистская тенденции кажутся взаимоисключающими, в психологическом отношении у них много общего. Их первоосновой оказывается одна и та же потребность избежать одиночества. Поэтому редко бывает так, что человек является или только садистом, или только мазохистом. В действительности «между активной и пассивной сторонами симбиотического союза существуют постоянные колебания и отклонения то в одну, то в другую сторону».

В дальнейшем понятие симбиоза было распространено Э. Фроммом на инцестуальную связь между матерью и ребенком, являющуюся центральным понятием З. Фрейда. Он считал, что открытие связи с матерью является одним из наиболее значительных открытий в науке о человеке. Однако в отличие от З. Фрейда, рассматривавшего инцестуальную связь между матерью и ребенком через призму сексуальности, Э. Фромм исходил из того, что в инцестуальной связи с матерью кроется не только тоска по ее любви и защите, но и страх перед ней. Если сын или дочь воспитываются каннибалической, похожей на вампира, или некрофильной матерью и не порывают связи с ней, то они будут неизбежно страдать от интенсивных страхов быть уничтоженной этой матерью. Обсуждая эти вопросы, Э. Фромм провел различие между доброкачественной формой связи с матерью и злокачественной формой инцестуальной связи, которую он назвал «инцестуальным симбиозом».

В работе «Душа человека» (1964) Э. Фромм подчеркнул, что существуют симбиозы различной степени, но их объединяет одно: личность, симбиотически связанная с другой личностью, становится частью своего «хозяина», с которым она связана. Когда эта связь находится под угрозой, личность впадает в состояние страха и ужаса. Речь идет не обязательно о физической связи, а о той привязанности, которая по своей природе является связью посредством чувства и фантазии. У человека может быть такое чувство, что он представляет собой часть другого человека. «Чем экстремальнее симбиоз, тем становится труднее провести ясную разграничительную линию между двумя личностями». Это симбиотическое единство можно сравнить с единством матери и плода.

По мнению Э. Фромма, тенденция к связи с матерью или ее эквивалентами (семьей, племенем, страной, нацией) присуща всем мужчинам и женщинам. Она находится в конфликте с тенденциями рождения, роста, движения вперед. При нормальном развитии верх берет тенденция роста, при патологии побеждает «регрессивная тенденция к симбиотическому объединению». Чем злокачественнее форма инцестуальной связи и чем ближе она сходится с некрофильной и нарциссической ориентациями, тем в большей степени человек характеризуется тем, что Э. Фромм назвал «синдромом распада».

Для многих психоаналитиков симбиоз отражает взаимосвязь ребенка с матерью. Так, М. Малер (1897–1985) под симбиозом понимала такое слияние ребенка с матерью, при котором у младенца еще нет ощущения различия между внешним и внутренним. Исследуя проблему слияния ребенка с матерью в первые месяцы его жизни, она соотнесла полную зависимость младенца от матери с «симбиотическим психозом». Такое понимание симбиоза нашло отражение в статье М. Малер и Б. Гослайнер «О симбиотическом детском психозе» (1955). Вместе с тем симбиотическая связь характеризовалась психоаналитиками не только зависимостью ребенка от матери, но и зависимостью матери от ребенка. Словом, симбиоз отражает не одностороннюю зависимость, а взаимозависимость и взаимовлияние, обусловленные биологическим, социальным и психологическим единством.

СИМВОЛ – образ, наделенный знаковостью и смыслом, имеющий отношение к чему-то другому и являющийся его представителем.

В психоанализе понятие символа используется, как правило, при рассмотрении сновидений и симптомов психических заболеваний. З. Фрейд обратился к этому понятию в работе «Толкование сновидений» (1900), где им была рассмотрена сновидческая символика. Для основателя психоанализа символ – это прежде всего элемент сновидения. Кроме того, он считал, что невротические симптомы являются не чем иным, как «символами воспоминаний об известных (травматических) переживаниях». Именно такое понимания связи между невротическими симптомами и символами было высказано им в работе «О психоанализе» (1910), в которой также обращалось внимание на то, что украшающие города памятники и монументы «представляют собой такие же символы воспоминаний».

З. Фрейд исходил из того, что сущностью символического отношения является сравнение, хотя и не любое. С одной стороны, не все то, с чем можно сравнить какой-либо процесс или предмет, выступает в сновидении как символ. С другой стороны, «сновидение выражает в символах не все, а только определенные элементы скрытых мыслей сновидения». Пока понятие символа строго не определено, оно сливается с замещением, изображением, то есть приближается к намеку. Удивительным, с точки зрения основателя психоанализа, представляется то, что, если символ и является сравнением, то оно не обнаруживается при помощи ассоциации и сновидящий пользуется им, ничего не зная о нем.

Ссылаясь на различные источники, в частности на статью Л. Леви «Сексуальная символика Библии и Талмуда» (1914), З. Фрейд обратил внимание на распространенность сексуальных символов в жизни человека. В сновидениях эти символы используются почти исключительно для выражения сексуальных объектов и отношений. Речь идет о бессознательных знаниях, о логических отношениях, отношениях сравнения между различными объектами, где одно может замещаться другим. По мнению З. Фрейда, «эти сравнения не возникают каждый раз заново, они уже заложены готовыми, завершены раз и навсегда; это вытекает из их сходства у различных лиц, сходства даже, по-видимому, несмотря на различие языков».

Сконцентрировав свое внимание на сексуальной символике, З. Фрейд не углублялся в концептуальное рассмотрение природы символов. Последующие психоаналитики не обошли стороной проблему понимания символа как такового. Так, Э. Фромм (1900–1980) попытался ответить на вопрос, что такое символ. В работе «Забытый язык» (1951) он подчеркнул, что хотя определение символа как чего-то, являющегося обозначением другого, оказывается не очень удачным, тем не менее оно приемлемо, если речь идет о символах, связанных со зрительными, слуховыми, обонятельными ощущениями, обозначающими «нечто», выражающее внутреннее состояние человека, его чувства и мысли. Такой символ – это нечто, находящееся вне нас и символизирующее нечто внутри нас. «Язык символов – это язык, в котором внешний мир есть символ внутреннего мира, символ души и разума».

Но в чем заключается специфическая взаимосвязь между символом и тем, что он символизирует? Отвечая на этот вопрос, Э. Фромм выделил три типа символов: условные, случайные и универсальные. Только последние два типа содержат в себе элементы языка символов. Условные символы – наиболее известные и используемые человеком в повседневном языке. К ним относятся слова и образы. Так, флаг может быть знаком какой-то страны, но особый цвет флага не связан с самой страной и лишь условно принято считать, что цвета служат обозначением определенной страны. Случайные символы – являющиеся противоположностью условным символам, хотя между ними есть нечто общее – отсутствие внутренней связи между символом и тем, что он символизирует. Так, если с человеком произошла какая-то неприятность в определенном месте, то впоследствии он может испытывать неприятные переживания при упоминании этого места. Личный опыт человека превращает данное место в символ его настроения. Здесь связь между символом и символизируемым переживанием случайна. Однако в отличие от условных символов случайные символы не могут быть одним и тем же для разных людей, поскольку связь между событием и символом устанавливается самим человеком. Универсальные символы – такие символы, в которых между символом и тем, что он обозначает, существует внутренняя связь. Для них характерна связь между душевным и физическим переживанием. Некоторые физические явления, например огонь или вода, по своей природе вызывают определенные чувства и мысли, и человек выражает свои эмоциональные переживания на языке физических состояний, то есть символически.

По мнению Э. Фромма, «универсальные символы – единственный тип символов, в которых связь между символом и тем, что он символизирует, не случайна, а внутренне присуща самому символу». Эта связь воспринимается всеми людьми одинаково, что отличает данные символы не только от случайных, но и от условных, сфера распространения которой ограничена группой людей. В основе универсальных символов лежат свойства человеческого тела, ощущений и разума, характерные для каждого человека. Язык этих символов – единственный общий язык, созданный человечеством, но забытый современными людьми.

О всеобщем характере универсальных символов свидетельствует тот факт, что на языке этих символов создаются мифы и сновидения во всех культурах, от первобытных до высокоразвитых. Используемые в различных культурах данные символы обнаруживают поразительное сходство. Однако, как замечал Э. Фромм, значение некоторых символов может различаться в соответствии с их различной значимостью в разных культурах и, следовательно, можно говорить о диалектах всеобщего языка символов, определяемых условиями жизни. Кроме того, многие символы имеют не одно значение: огонь может символически выражать как ощущение радости, так и чувство страха; вода может быть и символом покоя, умиротворения, и символом ужаса, хаоса.

Язык универсальных символов труден для понимания, поскольку люди забыли его прежде, чем он стал всеобщим языком. Но понимание этого языка важно для каждого, кто хочет глубже познать себя. Исходя из этого, Э. Фромм считал, что «пониманию языка символов нужно учить в школах и колледжах точно так же, как там изучают другие иностранные языки».

СИМВОЛИКА – образное выражение связи между отдельными явлениями и предметами, находящее свое отражение в различных областях человеческой культуры; в психоанализе – образное выражение бессознательного желания, влечения, конфликта, а также отношение связи между явным содержанием психических образований и их скрытым смыслом.

В мифологии, науке и искусстве нет единой точки зрения на понимание символики вообще и символа в частности. Тем не менее различные специалисты сходятся в одном: символика многослойна и уходит своими корнями в предысторию развития человечества; символ включает в себя предметный образ и глубинный смысл, между которыми существует несомненная связь.

З. Фрейд обратился к проблеме символики в связи с рассмотрением природы сновидений и их интерпретацией. На начальном этапе своей исследовательской и терапевтической деятельности проблематика символики не представлялась ему значительной и поэтому в первом издании работы «Толкование сновидений» (1900) она занимала скромное место. Однако по мере развития психоанализа данная проблематика стала приобретать важное значение и в последующих изданиях этой работы ей стало уделяться большее внимание. Так, в 1911 г. в предисловии к третьему изданию «Толкования сновидений» З. Фрейд отмечал, что благодаря собственному опыту и работам В. Штекеля он научился «правильнее оценивать объем и значение символики в сновидении (или, вернее, в бессознательном мышлении)».

Делая обзор научной литературы по вопросу о сновидениях на страницах первой части «Толкования сновидений», З. Фрейд сослался на философа К. Шернера, который в книге «Жизнь снов» (1961) рассмотрел присущую сновидениям символику. В частности, он отметил характерное для К. Шернера представление о фантазии в сновидении как обладающей всеобщим символом – домом, за которым скрывается человеческий организм в целом.

З. Фрейд обратил внимание на существовавшие в то время методы толкования сновидений. Один из методов относится к символическому толкованию, при котором содержание сновидения рассматривается как нечто целое и заменяется другим, в некоторых отношениях аналогичным содержанием. Успех такого толкования зависит от интуиции субъекта, и поэтому, как замечал основатель психоанализа, «толкование сновидения при помощи символики вполне зависит от искусства, связанного, очевидно, с особым талантом».

Предлагая научный метод толкования сновидений, отличный от ранее распространенного символического, З. Фрейд не отверг символику как таковую. Напротив, отталкиваясь от соответствующих представлений К. Шернера, он согласился с тем, что в сновидении может находить отражение символизация физических раздражений и телесных органов. Вместе с тем для З. Фрейда сновидение – это психический феномен, мотивом образования которого служит желание человека, и, следовательно, рассмотренная им символика соотносилась не с символизацией отдельных физических раздражений, а с общечеловеческой символикой, относящейся к культуре как таковой. Отмечая данное обстоятельство, основатель психоанализа заметил, что «эта символика относится не к самим сновидениям, а к бессознательным представлениям народа и может быть констатирована гораздо полнее в фольклоре, мифах, сагах, языке, пословицах и поговорках».

По мнению З. Фрейда, сновидение пользуется символикой для маскировки образования скрытых его мыслей. Необходимо только учитывать, что символика сновидений весьма изобретательна и наиболее употребительные символы, особенно сексуальные, не всегда содержат в себе один смысл. Причем наблюдается удивительное несоответствие: «обозначаемых содержаний немного, символы же для них чрезвычайно многочисленны, так что каждое из этих содержаний может быть выражено большим числом почти равнозначных символов».

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд уделил особое внимание символической проблематике. В одной из его лекций, названной «Символика сновидений», подчеркивалось, что символика является самой примечательной частью в психоаналитической теории сновидения. Здесь же он уточнил смысл используемых в психоанализе понятий «символический» и «символ» применительно к сновидениям: первое понятие подразумевало «постоянное отношение между элементом сновидения и его переводом»; второе – «сам элемент сновидения».

Символы имеют устоявшиеся в культуре переводы, восходящие к античности. Их знание позволяет аналитику толковать сновидения пациентов, особенно в том случае, когда он знает историю пациента, условия, в которых тот живет, и полученные им до сновидения впечатления. Однако основанное на знании символов толкование не является техникой, способной заменить технику свободного ассоциирования. Как подчеркивал З. Фрейд, «символическое толкование является только дополнением к ней и дает ценные результаты лишь в сочетании с ассоциативной техникой».

Символический способ выражения в сновидениях – это только один пласт символики. В действительности область символики обширна, о чем свидетельствуют мифы, народные сказки, песни. Фактически речь идет о том, что символика является древним способом выражения, во многом утраченным современниками, хотя распространение символики в религии, искусстве, языке несомненно. Это дает основания для завязывания отношений между психоанализом и многими гуманитарными науками – мифологией, фольклором, религиоведением, искусствоведением, языкознанием, психологией народов.

Представления З. Фрейда о символике нашли отклик в работах ряда психоаналитиков, включая К. Абрахама, Э. Джонса, О. Ранка, В. Штеке-ля. Первоначально разделявший идеи основателя психоанализа К.Г. Юнг в работе «Либидо, его метаморфозы и символы» (1912) не только указал на символическую природу снов, но и показал, что язык первоначально являлся системой знаков или символов, обозначающих действительные события или их отзвук в человеческой душе, а «открытая Фрейдом символика оказывается выражением мышления и влечения, мощно влиявших и господствовавших некогда над прошлыми культурными эпохами, выражением, ныне сведенным к сновидению, ошибочному действию и душевному расстройству». Правда, впоследствии он упрекал З. Фрейда за то, что тот не провел различий между знаком и символом и имел дело с семиотическим, а не символическим пониманием бессознательного. Однако именно обращение к символике послужило толчком к выдвижению К.Г. Юнгом концепций коллективного бессознательного и его архетипов.

СИМВОЛИЧЕСКОЕ – термин, использованный психоаналитиками для проведения различий между явлениями и структурами, характеризующимися специфическим отношением к реальности.

З. Фрейд использовал термин «символический» при описании различных методов интерпретации сновидений. Так, в работе «Толкование сновидений» (1900) он различал «символическое толкование», основанное на представлении сновидения как некоего целого и замене его другими понятиями, отражающими аналогичное содержание, и метод «расшифровывания», представляющий сновидение в качестве условного шифра, в котором каждый знак может быть заменен при помощи заранее составленного ключа другим знаком общеизвестного смысла и значения.

В более широком плане, выходящем за рамки толкования сновидений, З. Фрейд говорил о символическом применительно к ошибочным действиям и невротическим симптомам. Он не использовал понятие «символическое» при различении неврозов и психозов, «Я-либидо» и «объект-либидо», а также размышлении о «Я-идеале» и «идеале Я», однако по сути дела и в том, и в другом случае речь шла о психоаналитическом понимании отношений между реальностью, фантазиями, воображаемыми представлениями и символическим восприятием их, что позднее стало важным объектом исследования у французского психоаналитика Ж. Лакана (1901–1981), который считал, что весь аналитический опыт разворачивается «на стыке воображаемого и символического».

С точки зрения Ж. Лакана, настройка воображаемого зависит от символической связи между людьми. Символическая связь – это то, что люди определяют себя посредством закона. Каждый человек определяет свое собственное Я, исходя из обмена символами. В конечном счете именно «символическое отношение определяет положение субъекта в качестве видящего» и именно слово, символическая функция, «определяет большую или меньшую степень совершенства, полноты, приблизительности воображаемого». Это означает, что положение человека в структуре воображаемого постигается лишь через осознание того, что направляющая инстанция находится по ту сторону воображаемого, на уровне символического, проистекающего из вербального обмена между людьми.

Ж. Лакан исходил из того, что все человеческие существа участвуют в символическом мире. Они включены в него, переживают его и являются его носителями. Посредством символического регистра происходит конструирование человека как такового. Символическое связано со словом, языком и в этом качестве оно является значимым для психоаналитической теории и практики. На основе подобных представлений о символическом Ж. Лакан вычленил три уровня или три регистра (реальное, воображаемое и символическое), изучение соотношения которых способствует психоаналитическому пониманию желаний человека и возникновения невротических заболеваний, связанных с их реализацией.

СИМПТОМ – проявление заболевания, выраженное в жалобах пациента.

В психоанализе речь идет, как правило, о психических, психогенных симптомах. При этом признается существенное отличие симптомов от болезни и считается, что устранение симптомов еще не является излечением, поскольку при психическом заболевании устранение одного симптома может сопровождаться возникновением нового симптома. Так, способность симптомов сдвигаться подальше от своей первоначальной формы является характерной чертой невроза навязчивых состояний.

З. Фрейд уделял значительное внимание рассмотрению природы психических симптомов и механизмам их образования. Он исходил из того, что симптомы представляют собой «вредные для всей жизни или, по крайней мере, бесполезные акты, на которые лицо, страдающее ими, часто жалуется как на вынужденные и связанные для него с неприятностями и страданиями». По его мнению, главный вред симптомов заключается в душевных затратах, которые имеют место у психически больного человека и которые впоследствии приходится осуществлять для их преодоления.

Для З. Фрейда, каждый симптом, как и любое ошибочное действие или сновидение, имеет смысл и связан с переживаниями больного. На смысл невротических симптомов обратили внимание до него такие психотерапевты, как П. Жане и Й. Брейер. Однако в отличие от них основатель психоанализа попытался раскрыть смысл симптомов, исходя из сексуальной этиологии психических заболеваний. С точки зрения З. Фрейда, симптомы – это производное бессознательных процессов, в которых значительную роль играют подавленные, вытесненные сексуальные влечения и желания человека. Такое понимание симптомов сложилось у основателя психоанализа уже на ранней стадии его исследовательской и терапевтической деятельности.

В написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд высказал положение, в соответствии с которым этиологию невротических симптомов следует искать в сексуальных моментах, поскольку «различные в самом общем смысле сексуальные моменты приводят к разным картинам невротических заболеваний». Одновременно он попытался снять противоречие между признанием того, что не все истерические симптомы психогенны, и утверждением, что все их можно устранить психотерапевтическим методом. Решение этого противоречия состояло в том, что хотя часть непсихогенных симптомов является признаками болезни, тем не менее они, по мнению З. Фрейда, делаются практически незаметными, когда сохраняются после упразднения болезни терапией, и кроме того, не являются страданиями в строгом смысле этого слова. В конечном счете непсихогенные симптомы «каким-то окольным путем захватываются психогенными симптомами так же, как они каким-то косвенным путем все же зависят от психических причин».

В «Толковании сновидений» (1900) основатель психоанализа соотнес психоневротические симптомы с осуществлениями желания сферы бессознательного. Вместе с тем он полагал, что «симптом является не только выражением осуществленного бессознательного желания». К этому желанию должно присоединиться еще желание из сферы предсознательного, которое осуществляется при помощи того же симптома, так что последний детерминируется по крайней мере двояко, двумя желаниями, по одному из состоящих в конфликте систем. Таким образом, как считал основатель психоанализа, «истерический симптом образуется лишь там, где в одном выражении могут совпасть два противоположных осуществления желаний, по одному из различных психических систем».

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд высказал точку зрения, в соответствии с которой симптомы истериков являются «заменой – как бы транскрипцией – ряда аффективных душевных процессов, желаний, стремлений, которым благодаря особому психическому процессу (вытеснению) прегражден доступ к изживанию путем сознательной психической деятельности». В этом смысле симптомы представляют собой «сексуальное изживание» больных. Причем симптомы не образуются за счет нормального сексуального влечения. Они представляют собой специфическое выражение перверсных влечений, проявляющихся в воображаемых намерениях и поступках. «Симптомы, таким образом, образуются отчасти за счет ненормальной сексуальности: невроз является, так сказать, негативом перверсии».

В работе «О психоанализе» (1910), представляющей собой пять лекций, прочитанных в 1909 г. в университете Кларка (США), З. Фрейд соотнес невротические симптомы с осадками аффективных переживаний, с теми психическими травмами, которые больные пережили в детстве. Эти симптомы детерминированы сексуальными сценами и представляют собой «остатки воспоминаний об этих сценах», они являются «символами воспоминаний об известных (травматических) переживаниях». Травматические переживания и несовместимые желания человека вытесняются в бессознательное. Связанная с ними вытесненная идея не исчезает бесследно, она продолжает существовать в бессознательном и ждет возможности сделаться активной, послать в сознание искаженного заместителя. Замещающее вытесненную мысль представление выступает в форме симптома, в результате чего разрешение кратковременного конфликта превращается в бесконечное страдание.

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд обстоятельно рассмотрел природу невротических симптомов, смысл которых неизвестен больному. Он раскрыл связь между бессознательным и невротическими симптомами, показал, что смысл симптомов всегда бессознателен. «Образование симптома – это замещение чего-то другого, что не могло проявиться». При развитии психических процессов нормальным образом они должны были стать известными сознанию. Однако в силу различного рода причин они не становятся таковыми и из прерванных, нарушенных бессознательных процессов возникает симптом, который выступает в качестве какой-то подставки. Следовательно, если бессознательные предпосылки сделать сознательными, то симптом должен исчезнуть. На этом, собственно говоря, основывался катартический метод лечения Й. Брейера, а затем и психоаналитическая терапия З. Фрейда. Другое дело, что практика психоанализа внесла коррективу в первоначальное предположение о том, что с превращением бессознательного в сознание симптом непременно должен исчезнуть. Он действительно может исчезнуть, но это не происходит автоматически. Аналитическая терапия – процесс длительный, трудоемкий и не такой простой, как это может показаться на первый взгляд.

З. Фрейд исходил из того, что невротические симптомы являются результатом конфликта. Образование симптомов – это своего рода компромисс между несогласованными между собой психическими процессами. Симптом – «многократно искаженное производное бессознательного либидозного исполнения желания, искусно выбранная двусмысленность с двумя совершенно противоречащими друг другу значениями». Симптом повторяет вид инфантильного удовлетворения, но искаженного и вызывающего ощущение страдания. Больной достигает мнимого удовлетворения, которое ощущается как страдание, на которое он жалуется. То, что когда-то было для индивида удовлетворением, теперь вызвало сопротивление или отвращение. Специфика невротических симптомов заключается в том, что эти симптомы изображают, как считал З. Фрейд, «то действительно происходившие переживания, которым можно приписать влияние на фиксацию либидо, то фантазии больного, которым, естественно, эта этиологическая роль совершенно не присуща». Тем самым признается важное значение фантазии в процессе образования симптомов.

Рассматривая природу и пути образования симптомов, З. Фрейд обратил внимание на то, что, несмотря на общую картину, их формирование зависит от характера психического заболевания. Конкретные механизмы образования симптомов различны при истерии, неврозе навязчивых состояний и иных психических заболеваниях. По мнению основателя психоанализа, симптомы неврастении, невроза страха и ипохондрии часто являются «ядром и предварительной стадией развития психоневротического симптома». Такое отношение наблюдается, в частности, между неврастенией и неврозом перенесения, неврозом страха и истерией страха, ипохондрией и паранойей.

При аналитической терапии работа включает в себя два этапа. На первом этапе либидо оттесняется от симптомов и находит свое выражение в переносе, концентрируясь на аналитике. На втором – усилия аналитика сосредоточиваются на новом симптоме (неврозе переноса) с целью освобождения либидо от него. Решающим для благоприятного исхода становится изменение Я пациента путем превращения бессознательного в сознание, увеличение его за счет этого бессознательного и уменьшение давления Сверх-Я с целью ослабления страха перед требованиями либидо благодаря возможности освобождения от его части посредством сублимации.

СИМПТОМАТИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ – случайные действия, отличающиеся от ошибочных действий тем, что в них не просматривается связь с сознательным намерением и в силу этого они не нуждаются в предлогах.

Представления о симптоматических действиях содержались в работе З. Фрейда «Психопатология обыденной жизни» (1901). Один из разделов данной работы был посвящен рассмотрению истоков возникновения, природы и смысла случайных действий, которые заслуживают, по его мнению, названия симптоматических действий. Эти действия выступают сами по себе и не встречают сопротивления, поскольку в них никто не подозревает цели и намерения. Они выражают нечто, что человек оставляет при себе и не собирается никому сообщать. Словом, это такие действия, которые играют роль симптомов.

Основатель психоанализа исходил из того, что грань, отделяющая симптоматические действия от ошибочных, нечеткая. В связи с этим он разделил эти действия на две группы, в зависимости от того, происходят ли они в силу привычек, регулярно и при определенных обстоятельствах, или же являются единичными актами. З. Фрейд исходил из того, что симптоматические действия можно наблюдать как у больных, так и у здоровых людей. «Врачу они служат часто ценными указаниями для ориентировки в новых или недостаточно знакомых условиях; исследователю людей они говорят нередко все, иной раз даже больше, чем он сам хотел бы знать».

По мнению основателя психоанализа, симптоматические действия, относящиеся к области супружеских отношений, часто имеют серьезное значение, свидетельствуют о тех реальных конфликтах, которые имеют место в семейной жизни, и могут служить своего рода знаками будущей судьбы для людей, не желающих считаться с психологией бессознательного. В связи с этим З. Фрейд привел следующий пример. Однажды он был в гостях у молодоженов и слышал, как молодая жена со смехом рассказывала, что с ней случилось недавно. На следующий день после возвращения из путешествия ее муж ушел из дома по своим делам, а она пошла к своей незамужней сестре, чтобы вместе с ней отправиться за покупками. Молодая женщина шла по улице со своей сестрой, бросила взгляд на какого-то господина, шедшего по противоположной стороне улицы и, обратившись к сестре, воскликнула: «Смотри, там идет господин Л.!» Женщина забыла, что на протяжении нескольких недель этот господин является ее мужем. Когда данный рассказ услышал З. Фрейд, то у него, по его собственным словам, «мороз пробежал по коже», хотя он и не решился сделать отсюда соответствующий вывод. Этот инцидент вспомнился ему лишь несколько лет спустя, когда брак между молодой женщиной и господином Л. закончился самым печальным образом.

Симптоматические действия легко переходят в жесты и движения, выражающие эмоции. К этим действиям могут относиться все кажущиеся бесцельными, связанными с манипуляцией одеждой, частями тела, предметами, а также мелодии, которые человек напевает про себя. Все эти симптоматические действия полны смысла, относятся к полноценным психическим актам и являются знаками более важных душевных процессов. Как заметил З. Фрейд в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), если бы человек нашел в себе смелость толковать подобного рода действия в общении с людьми как предзнаменование и оценивать их как знак еще скрытых намерений, то «он избежал бы многих разочарований и болезненных потрясений».

СИНДРОМ – сочетание признаков, симптомов и наклонностей человека, проявляющихся вместе и предопределяющих его мышление и поведение.

Синдром не относится к какому-то конкретному заболеванию. Он может включать в себя как патологические, так и нормальные проявления, свидетельствующие об общей тенденции физического и психического развития личности.

В плане расстройства психической деятельности выделяют различные патологические синдромы: астенический, характеризующийся эмоционально-гиперстенической слабостью, повышенной утомляемостью, чувствительностью; депрессивный, связанный с подавленным настроением, моторной заторможенностью, чувством безысходности; депрессивно-параноидный, отличающийся сочетанием депрессии и бреда преследования или осуждения; маниакальный, выраженный в повышенном настроении и чрезмерном стремлении к деятельности; обсессивный, отличающийся наличием навязчивых мыслей и действий, воспоминаний и влечений, страхов и опасений; ипохондрический, проявляющийся в повышенной озабоченности своим здоровьем; истерический, сопровождающийся истерическими припадками, помрачением сознания, параличами, и другие.

Американский психоаналитик Э. Фромм (1900–1980) выделил два типа синдрома – «синдром распада» и «синдром роста». Рассматривая специфику этих типов синдрома в книге «Душа человека» (1964), он вычленил их составляющие. Синдром распада характеризуется крайней регрессией к ориентированию на архаические формы некрофилии, нарциссизма и инцестуозного симбиоза, которые тесно переплетаются между собой. Синдром роста связан с противоположными установками, то есть биофилией, любовью и независимостью (свободой), которые также переплетаются друг с другом. С точки зрения Э. Фромма, синдром распада ведет к патологическому разрушению человека и свидетельствует об уровне его регрессии, в то время как синдром роста – к нормальному развитию личности, свидетельствующему об уровне его прогрессии.

Наряду с «синдромом распада» и «синдромом роста» Э. Фромм ввел также понятие «синдром отчуждения». В работе «Революция надежды» (1968) он подчеркнул, что «синдром отчуждения» является целостным комплексом, включающим в себя разнообразные симптомы типа скуки, внутренней пассивности, исчезновения личностного человеческого общения, разрыва между мыслью и чувством, умом и сердцем, истиной и страстью.

СКОПОФИЛИЯ (от греч. «скопо» – смотреть и «филия» любовь) – стремление к получению удовольствия путем разглядывания.

Представление о скопофилии содержалось в работе З. Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (1905), в которой он подчеркнул, что оптическое впечатление способствует сексуальному возбуждению и направляет развитие сексуального объекта в сторону красоты. По его мнению, задержка на цели сексуального разглядывания свойственна большинству нормальных людей, «она дает им возможность направить известную часть своего либидо на высшие художественные цели». Однако страсть к разглядыванию может стать перверсией, если она ограничится исключительно гениталиями и вытеснит нормальную сексуальную цель.

З. Фрейд считал, что любопытство при разглядывании половых органов других лиц свойственно инфантильному развитию. Оно проявляется у ребенка в том возрасте, когда препятствие от чувства стыда достигает уже некоторого развития. Под влиянием соблазна перверсия разглядывания может приобрести большое значение в сексуальной жизни ребенка. Однако, основываясь на исследовании детского возраста здоровых и нервнобольных, основатель психоанализа заключил, что «влечение к разглядыванию может явиться у ребенка как самостоятельное сексуальное проявление».

Обсуждение проблемы скопофилии нашло свое отражение в исследованиях К. Хорни (1885–1952). Так, в статье «О развитии комплекса кастрации у женщин» (1924) она не поддержала ранее высказанную некоторыми психоаналитиками точку зрения, в соответствии с которой в уретральном эротизме коренятся все симптомы и фантазии, содержащие желание девочки мочиться по-мужски. По ее мнению, движущую силу такого желания следует искать прежде всего в скопофилии. Это связано с тем, что во время акта мочеиспускания мальчик может показать свои гениталии, увидеть их сам и удовлетворить свое любопытство в отношении собственного тела. На клинических примерах К. Хорни показала, что в ряде случаях в неврозе навязчивости пациенток, имитирующих мочеиспускание мальчиков или отца, «основным фактором был скопофилический инстинкт». В отличие от З. Фрейда она рассматривала данный инстинкт в качестве одного из основных «источников явно выраженной зависти к пенису».

Скопофилия относится к пассивному проявлению влечения к разглядыванию. Активной его формой выступает эксгибиционизм, связанный с желанием человека обнажить собственное тело перед другими людьми с целью быть увиденным во всей своей красе. При нормальном инфантильном развитии и то и другое способствует проявлению познавательных способностей ребенка. При патологическом развитии, в случае фиксации и регрессии инфантильная скопофилия может стать перверсией взрослого человека, проявляющейся в навязчивой склонности к вуайеризму и эксгибиционизму.

Противоположностью скопофилии является скопофобия, выражающаяся в тревоге по поводу того, что кто-то может подсматривать за человеком и рассматривать его интимные части тела. Это явление было описано в работе Д. Аллена «Страх рассматривания» (1974).

Скопофилию не следует путать со скоптофилией. Если первое явление связано с получением наслаждения от разглядывания, то второе – с получением удовольствия от высмеивания другого человека и глумлением над ним.

СКОРБЬ – психическое состояние, обусловленное глубокими переживаниями утраты и сопровождающееся значительным снижением интереса к внешнему миру, погруженностью в себя и поглощенностью мучительными воспоминаниями.

З. Фрейд обратился к осмыслению подобного психического состояния человека в связи с рассмотрением сходств и различий между скорбью и меланхолией. Этому была посвящена его работа «Trauer und Melancholie» (1917). Использованный им термин «Trauer» может быть переведен на русский язык как «печаль» и «скорбь». Содержательное различие между этими понятиями не всегда учитывается переводчиками, в результате чего в отечественных изданиях соответствующая работа З. Фрейда существует в двух вариантах – «Печаль и меланхолия» и «Скорбь и меланхолия».

В русском языке печаль соотносится с чувством грусти, состоянием душевной горечи. Понятие скорби обозначает крайнюю печаль, горесть, страдание. Если исходить из подобного понимания этих явлений, то применительно к работе З. Фрейда речь может идти о скорби, как крайней печали, приносящей человеку глубокие страдания.

С точки зрения З. Фрейда, скорбь может приносить с собой тяжелые отклонения от нормального образа жизни. Тем не менее она не является патологическим состоянием. С утратой любимого объекта у человека возникает внутренний протест, приводящий к существованию утраченного объекта в его психике. Протест может быть таким интенсивным, что произойдет отрыв от реальности, а сохранение объекта окажется возможным с помощью галлюцинаторного видения. Подобная реакция на утрату сопровождается большими затратами накопленной энергии и душевной болью. Однако после завершения работы скорби Я человека снова становится свободным. Нормой является ситуация, когда человек возвращается к реальности.

З. Фрейд исходил из того, что скорбь является, как правило, реакцией на утрату любимого объекта. Воспоминания об этом объекте напоминают о привязанности к нему. Вместе с тем реальность ставит человека перед необходимостью признания того, что объект больше не существует. В конечном счете он становится способным расторгнуть свою связь с некогда существовавшим объектом. Это расторжение происходит медленно и постепенно. «Нормальная скорбь преодолевает утрату объекта и точно так же во время своего существования поглощает всю энергию “Я”».

В случае тяжелой скорби реакция на утрату любимого человека включает в себя болезненное настроение и отход от всякой продуктивной деятельности, которая не связана с воспоминанием об умершем. У некоторых людей, у которых имеется склонность к патологической предрасположенности, вместо скорби проявляется меланхолия. При всех сходных проявлениях скорбь не сопровождается расстройством чувства собственного достоинства, в то время как при меланхолии наблюдается понижение чувства собственного достоинства, выражающееся в упреках самому себе и перерастающее в бредовое ожидание наказания. Скорбь не связана с внутренними конфликтами. Отношение к объекту при меланхолии усложняется амбивалентными конфликтами. Как подчеркивал З. Фрейд, в отличие от скорби при меланхолии «завязывается множество поединков за объект, в которых борются друг с другом ненависть и любовь, первая, чтобы освободить либидо от объекта, вторая, чтобы под натиском сохранить позицию либидо».

Представления З. Фрейда о скорби получили свое дальнейшее развитие в работах ряда психоаналитиков. В частности, данная проблематика нашла свое отражение в статьях Дж. Боулби «Печаль и скорбь у младенца и в раннем детстве» (1960) и «Процесс скорби» (1961), Дж. Поллока «Скорбь и адаптация» (1961), М. Вольфенстайна «Как возможна скорбь?» (1966).

З. Фрейд набросал общий эскиз работы скорби. Последующие психоаналитики выделили в ней следующие этапы: протест против утраты любимого объекта, отрицание того, что его уже нет, неверие в случившееся; принятие факта утраты и признание ее реальности; расторжение связи с утраченным объектом, отделение от него, отход от идентификации с ним; адаптация к жизни без утраченного объекта, возобновление эмоциональных связей, установление новых взаимоотношений, возможная (но не обязательная и не всегда реализуемая) привязанность к новому объекту.

Нормальная работа скорби предполагает более или менее успешное прохождение человеком всех этих этапов, в результате чего с течением времени его воспоминания об утраченном объекте не сопровождаются мучительными переживаниями и он вновь обретает способность к продуктивной деятельности.

СКУКА – психическое состояние, характеризующееся неспособностью человека устанавливать такие отношения с окружающим миром, другими людьми и самим собой, которые могли бы эмоционально захватить его и пробудить интерес к созидательной деятельности.

Состояние скуки может возникать как в результате внешних ограничений, связанных с монотонной работой и изоляцией от людей, так и в силу внутренней опустошенности, пресыщенности жизнью и неспособности к эмоциональным переживаниям, вызывающим радость, восторг, желание к осуществлению активной деятельности. Скука становится неотъемлемой частью жизни многих людей, не испытывающих удовольствие ни от работы, ни от развлечений. Увеличение свободного времени ведет к тому, что многие не знают, что делать с ним и как занять себя. Не все из них обращаются за помощью к психоаналитику, но состояние скуки часто сопровождается такими болезненными проявлениями, что скучающие люди являются потенциальными пациентами. Не случайно некоторые психоаналитики стали обращать особое внимание на проблему скуки. Одним из первых, кто приступил к осмыслению данного феномена, был О. Фенихель, опубликовавший работу «О психологии скуки» (1934). Несколько десятилетий спустя к рассмотрению данной проблемы обратился Э. Фромм, считавший, что «человек – единственное животное, которое может скучать». Размышления о скуке нашли отражение в таких его работах, как «Революция надежды» (1968), «Анатомия человеческой деструктивности» (1973) и других.

Исследуя феномен скуки в работе «Анатомия человеческой деструктивности», Э. Фромм (1900–1980) выделил три категории лиц: не знающие скуки – способные продуктивно реагировать на стимулирующие раздражения; хронически скучающие – постоянно нуждающиеся в дополнительном стимулировании и в вечной смене раздражителей; больные – которых невозможно ввести в состояние возбуждения нормальным раздражителем. Для хронически скучающих и больных людей скука связана с неудовлетворением, испытываемым ими по отношению к жизни. В первом случае люди «обречены на хроническую скуку, но поскольку они умеют ее компенсировать, они ее не осознают». Во втором случае люди время от времени «остро осознают свое душевное состояние, но часто они даже не понимают, что больны». Отличие между ними состоит в том, что хронически скучающие люди способны на реакцию, если скука будет компенсирована, в то время как скука больных не компенсируется. И в том, и в другом случае люди страдают от недостатка продуктивности. Однако, как считал Э. Фромм, в первом случае с помощью соответствующих раздражителей можно избавиться от скуки (но не от причины ее возникновения), а во втором случае «невозможно освободиться даже от ее симптомов».

Осуществленное Э. Фроммом различие относится не только к типологии людей, но и к смысловому употреблению слова «скучный». Человек может изнывать от скуки в определенной ситуации, говоря, например, что ему скучно и неинтересно находиться в данной компании.

Но человек может быть скучным сам по себе в силу структуры своего характера и тогда он является скучным как личность. Такой скучный человек неинтересен и безрадостен, в нем нет ощущения жизненности. «Многие люди готовы признаться, что испытывают скуку (что им скучно); но вряд ли кто согласился бы, чтобы его назвали скучным».

По мнению Э. Фромма, хроническая скука представляет собой одну из патологий современного общества. Большинство людей не являются тяжелобольными, но все они страдают в легкой форме недостатком продуктивности. Если такие люди не находят каких-либо способов стимулирования, то они постоянно скучают. Создается впечатление, что главной целью человека становится попытка «убежать от собственной скуки». Для достижения этой цели используются различные средства сиюминутного возбуждения, включая всевозможные развлечения, алкоголь, наркотики, секс. Однако все это не затрагивает творческие способности и психические возможности человека, поскольку на глубинном, бессознательном уровне он все равно пребывает в скуке. Так, когда терапевт спросил одного из своих пациентов, имевшего большой успех у девушек, не спасает ли его от скуки секс, то тот ответил: «Секс – тоже скука, но не в такой мере, как все остальное».

С точки зрения Э. Фромма, следствием «некомпенсированной скуки» могут быть насилие и деструктивность. В пассивной форме они проявляются в том, что человеку нравится узнавать о преступлениях и катастрофах, смотреть по телевизору сцены кровавых убийств и жестоких драк. В активной форме удовольствие достигается путем садистского и деструктивного поведения. Мотивом некоторых убийств становится именно скука, потребность увидеть какие-то нестандартные ситуации и прекратить монотонность повседневной жизни.

Э. Фромм высказал убеждение, согласно которому «скука – одна из величайших мук». Ад представлялся ему тем местом, где царит вечная скука. Люди предпринимают значительные усилия, чтобы избежать скуки, мечутся из стороны в сторону, хватаются то за одно, то за другое, так как не могут переносить скуку. Если же человек имеет «свой» невроз и «своего» психоаналитика, то это дает ему возможность скучать меньше. Даже если человек испытывает тревогу, беспокойство, какие-то неприятные ощущения, то и это годится, поскольку подобное состояние «зачастую оказывается способом избежать скуки».

Наряду с другими депрессивными состояниями пациентов состояние скуки становится объектом исследовательского и терапевтического интереса многих психоаналитиков. Данная проблематика нашла свое отражение, в частности, в статьях А. Эсмена «Некоторые размышления о скуке» (1979) и М. Уанга «Некоторые психоаналитические соображения по поводу скуки» (1979).

Обращая внимание на проблему скуки, некоторые аналитики, в частности Э. Фромм и В. Франкл, напомнили актуальность высказывания немецкого философа ХIХ столетия А. Шопенгауэра о том, что человечество обречено вечно пребывать между двумя крайностями желания и скуки. По их мнению, проблема скуки становится все более насущной. Как заметил В. Франкл, «скука сегодня ставит перед нами – и пациентами, и психиатрами – больше проблем, чем желания и даже так называемые сексуальные желания».

СМЕЩЕНИЕ (СДВИГ) – процесс отделения и перемещения энергии с одного представления на другое.

Для З. Фрейда смещение означало способность внутренней энергии к изменению, переходу от одних представлений к другим. Такое понимание смещения нашло отражение в его размышлениях о нейронах, первичных энергетических процессах, распределении энергии, что имело мест, в частности, в неопубликованной при жизни работе «Проект научной психологии» (1895).

В «Толковании сновидений» (1900) З. Фрейд рассмотрел смещение в качестве одного из бессознательных процессов, благодаря которым осуществляется работа сновидения, то есть перевод скрытых мыслей сновидения в его явное содержание. По его мнению, процесс смещения осуществляется посредством цензуры и является одним из важных средств искажающей деятельности сновидения. «Результатом этого смещения является то, что содержание сновидения не походит по своему существу на мысли, скрывающиеся за ним, и то, что сновидение отражает лишь искажение жизни в бессознательном».

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд уточнил, каким образом проявляется смещение в сновидениях. Его проявление осуществляется двояко: во-первых, какой-то скрытый элемент замещается не собственной составной частью, а намеком, то есть чем-то отдаленным; во-вторых, психический акцент смещается с важного, существенного элемента на не важный, не существенный, в результате чего в сновидении возникает другой центр и само сновидение может казаться странным. Намек смещения в сновидении связан с замещаемым элементом внешними и отдаленными отношениями и поэтому он, как правило, непонятен. Это следует учитывать при толковании сновидений.

В отличие от бессознательной работы сновидения процесс смещения в сознательном мышлении расценивается в качестве ошибки мышления. Отдельные представления мыслей сновидения несут на себе различные по величине аффективные нагрузки и в соответствии с этим оцениваются как более или менее важные, заслуживающие или не заслуживающие внимания. Во время работы сновидения эти представления отделяются от превалирующих над ним аффектов. При этом аффекты могут сместиться на что-то другое, претерпеть изменения или вообще не появиться в сновидении. Акцент аффектов может сместиться со значительных элементов на менее значимые и, таким образом, в сновидении в качестве главного на передний план может выдвинуться то, что в мыслях сновидения играет побочную роль. Возможен и другой результат, когда самое существенное из мыслей сновидения может найти в нем поверхностное отражение. Как подчеркнул З. Фрейд в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933), «никакой другой фактор работы сновидения не способствует столь сильно тому, чтобы сделать сновидение для видевшего сон чуждым и непонятным».

Процесс смещения или сдвига рассматривался З. Фрейдом не только по отношению к работе сновидений, но и в плане возникновения различного рода острот. В книге «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905) он показал, что все способы смещения, характерные для сновидений, «являются одновременно и техническими приемами остроумия». Вместе с тем он исходил из того, что в отличие от сновидений технические приемы остроумия большей частью придерживаются рамок, отведенных им в сознательном мышлении. Однако определенные виды техники смещения или сдвига остаются важными для остроумия «как цели и источника удовольствия».

Сходства и различия в процессах смещения при образовании сновидений и остроумия отмечались З. Фрейдом и в «Лекциях по введению в психоанализ». Так, он отмечал, что в обоих случаях смещение может осуществляться благодаря намеку. Однако различие между ними состоит в том, что при сновидении намек оказывается непонятным для сновидящего, в то время как острота сохраняет свою понятность. Пользуясь намеком, острота отказывается от ассоциации по содержанию и заменяет ее необычными внешними ассоциациями, типа созвучие или многозначность слова. Если бы нельзя было без труда проделать обратный путь от намека к собственному содержанию, то острота лишилась бы своего действия. Намек же в сновидении непонятен, и если его разъяснить, то «толкование производит впечатление неудачной остроты или насильственно притянутой за волосы, принужденной интерпретации».

Процесс смещения рассматривался З. Фрейдом как характерный не только для образования сновидений и острот, но и для возникновения невротических симптомов. Если реальность препятствует реализации какого-то желания человека, то он может прибегнуть к регрессии, чтобы достичь удовлетворения в рамках предшествующих, но со временем преодоленных состояний. Под гнетом внутреннего вынужденного отказа его либидо выходит из-под власти Я, становится непокорным и прибегает к фиксации. «Представления, которые либидо теперь заполняет своей энергией, принадлежат системе бессознательного и подчиняются возможным в нем процессам, в частности, сгущению и смещению». Так, по мнению З. Фрейда, возникают условия формирования невротических симптомов, которые аналогичны условиям образования сновидений. В процессе образования невротических симптомов смещение может выполнять защитную функцию, связанную, например, с ограничением или ослаблением чувства страха, когда оно смещается с одного объекта на другой, при фобии – с конкретного человека на какое-то животное.

СМЫСЛ – значение исследуемого явления или процесса. В классическом психоанализе деление психики на сознательное и бессознательное не означает, что сознательные процессы осмысленны, в то время как бессознательные – абсурдны и бессмысленны. Все психические явления, процессы и акты имеют смысл, то есть определенное значение. По мнению З. Фрейда, бессознательное психическое включает в себя скрытый смысл, выявление, обнаружение и раскрытие которого составляет одну из важных задач психоанализа.

Исследование бессознательного осуществлялось З. Фрейдом на примере изучения ошибочных действий (таких, как оговорки, описки, очитки, забывание, затеривание предметов и др.), сновидений и симптомов психических заболеваний. Эти действия он рассматривал через призму того смысла, который они содержали. Под смыслом психического процесса З. Фрейд понимал не что иное, как намерение, которому он (этот процесс) служит и его место в ряду других психических проявлений.

В работе «Психопатология обыденной жизни» (1901) З. Фрейд показал, что ошибочные действия не случайны. Они не только имеют причинную связь, но и обладают смыслом. Это означает, что ошибочные действия следует рассматривать как полноценные психические акты, имеющие свою цель, определенную форму выражения и значение. Так, если человек постоянно забывает вернуть данную ему кем-то на время книгу, то его забывчивость не лишена смысла: он просто не хочет возвращать эту книгу, так как она ему нравится или необходима и он хотел бы иметь ее в личной библиотеке.

Подобно ошибочным действиям, сновидения, по мнению З. Фрейда, несмотря на абсурдность и кажущуюся бессмысленность многих из них, также являются психическими актами, наделенными определенным смыслом. Не случайно при исследовании сновидений, нашедшем свое отражение в «Толковании сновидений» (1900), «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) и других работах, З. Фрейд исходил из того, что истолковать сновидение – значит найти его скрытый смысл. Отсюда разработанная в классическом психоанализе техника толкования сновидений, направленная на раскрытие их смысла.

Сновидения включают в себя намерения, свидетельствующие о скрытых желаниях человека. Благодаря «работе» сновидений эти намерения переводятся в такую форму, в которой осуществляется исполнение желаний, нереализованных человеком в бодрственном состоянии. Если, например, у ребенка болит горло и ему не разрешают есть мороженое, то ему может присниться день рождения, праздничный стол и огромные порции мороженого, которым он угощает своих друзей и с наслаждением ест сам. В сновидениях взрослых неосуществленные желания, как правило, выражаются в замаскированной форме. Вот почему раскрытие смысла сновидения требует психоаналитической интерпретации, связанной с пониманием бессознательной символики.

Как ошибочные действия и сновидения, симптомы психических заболеваний также заключают в себе определенный смысл. По мнению З. Фрейда, все невротические симптомы осмысленны и связаны с переживаниями больных. Под смыслом симптома он понимал два момента: причину появления симптома (откуда он берется) и его последствия (куда или к чему ведет). За бессмысленностью различного рода навязчивых действий, считал З. Фрейд, стоит некий смысл, придающий действиям больного целенаправленный характер.

Скажем, патологический церемониал приготовления больного ко сну свидетельствует о скрытой связи между его конкретными действиями и теми душевными потрясениями, которые ему когда-то пришлось пережить. Правда, любой нормальный человек имеет свой церемониал укладывания спать. Один человек при раздевании тщательно складывает свою одежду на стоящий около кровати стул; другой – небрежно бросает ее куда попало. Если внешние обстоятельства вызывают необходимые изменения, то здоровый человек без особого труда приспосабливается к ним, больной же испытывает немалые затруднения, если вообще справляется с ними.

Патологический церемониал укладывания спать неизменен. За ним стоит скрытый смысл, который не связан с объяснениями и оправданиями больного. В одной из своих работ З. Фрейд привел такой пример: молодая девушка, прежде чем лечь спать, каждый раз требовала, чтобы дверь между ее комнатой и спальней родителей оставалась полуоткрытой. При этом она ссылалась на то, что если дверь не будет полуоткрыта, то она не сможет уснуть. Казалось бы, напротив, подобная ситуация не способствует засыпанию. Полуоткрытая дверь может стать источником шума, который будет мешать ей заснуть. Но требование молодой девушки не было бессмысленным. Как показал анализ, навязчивое действие имело определенный смысл, связанный с тем, что в детстве маленькая девочка не хотела оставлять папу и маму наедине друг с другом. Она симулировала страх, просилась к родителям в кровать, заставляла их оставлять открытой дверь между детской комнатой и спальней взрослых. Подслушивание за родителями способствовало развитию бессонницы, а стремление оставлять открытой дверь своей комнаты превратилось в навязчивое действие, без выполнения которого девушка не могла лечь спать.

Таким образом, психоаналитическое понимание бессознательных процессов основывается на признании содержащегося в них смысла. Ошибочные действия, сновидения и невротические симптомы рассматриваются как имеющие смысл и находящиеся в интимном отношении к переживаниям пациентов. Психоаналитическое лечение предполагает раскрытие смысла невротических симптомов, о котором больной ничего не знает, и доведение этого смысла до его сознания.

СНОВИДЕНИЕ – одна из сфер душевной жизни человека, являющаяся объектом психоаналитического исследования. Для З. Фрейда сновидение – это царская дорога к познанию бессознательного и лучший способ подготовки к исследованию неврозов.

На протяжении своей сорокалетней исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд вносил коррективы в психоаналитическое учение о человеке, в том числе в психоаналитическое понимание сновидений. Так, если в «Толковании сновидений» (1900) он рассматривал сновидение с точки зрения исполнения желаний человека, то в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933), ему пришлось сделать уточнение на этот счет: сновидение – это не исполнение, а попытка исполнения желания человека. Вместе с тем некоторые представления З. Фрейда о сновидении оставались неизменными. В частности, как в ранних, так и в поздних своих работах он рассматривал сновидение в качестве невротического симптома, свойственного не только больным, но и всем здоровым людям. В одной из своих последних работ «Очерк о психоанализе» (1940), которая была опубликована год спустя после его смерти, он подчеркивал, что сновидения – это психоз, со всеми его нелепостями, маниями и иллюзиями, «психоз кратковременный и, несомненно, безвредный, даже выполняющий полезную функцию, вызванный с согласия субъекта и прекращающийся по его воле».

Известно, что в древности сновидениям придавалось большое значение. В них усматривались «знаки будущего». Толкователи сновидений находили в них различные предзнаменования. В дальнейшем, с развитием науки, искусство толкования сновидений было в известной степени утрачено, интерес к сновидениям стал ассоциироваться с суеверием. И лишь в ХIХ в. наука, в частности физиология, вновь обратила внимание на сновидения. Было начато проведение экспериментальных исследований с целью определения влияния физических раздражений на содержание сновидений.

З. Фрейд, придававший сновидениям важное значение, как бы вернулся к старой традиции. В первой своей фундаментальной работе «Толкование сновидений» он исходил из того, что сновидения имеют смысл и их толкование способствует пониманию душевного состояния человека. При этом З. Фрейд опирался на предположения, которые легли в основу психоаналитического толкования сновидений. Одним из таких предположений было признание того, что сновидение представляет собой не физиологическое, соматическое, а психологическое явление. Поскольку сновидение есть продукт и проявление видевшего сон человека, постольку он сам должен сказать, что означает его сновидение. Следовательно, техника психоанализа заключается в том, чтобы получить решение загадки сновидения от самого сновидца.

Второе предположение состояло в утверждении: видевший сон знает, что означает его сновидение. Правда, когда видевшего сон расспрашивают о его сновидении, то чаще всего, по его словам, он ничего не знает о нем. На самом деле, считал З. Фрейд, видевший сон просто не знает о своем знании и поэтому полагает, что не знает смысла сновидения. Задача заключается в том, чтобы дать возможность видевшему сон обнаружить свое знание и сообщить его психоаналитику. Это не означает требования от видевшего сон сразу сообщить о смысле своего сновидения. Но он может представить материал, способствующий открытию истоков происхождения сновидения.

Третье предположение включало в себя допущение того, что первая пришедшая в голову видевшего сон мысль о своем сновидении должна давать желаемое объяснение его. Психоаналитическая техника исследования сновидений заключается в том, что видевшего сон спрашивают, почему ему приснилось такое. Первое же его высказывание по данному поводу считается объяснением. Психоаналитик требует, чтобы видевший сон отдался свободной ассоциации, и тогда первая же пришедшая ему в голову мысль не будет случайной, поскольку она обусловливается его внутренними установками, свидетельствующими о том, что в психике нет ничего случайного.

З. Фрейд различал явное содержание сновидения и скрытые его мысли. Явное содержание сновидения – это то, что он видит во время сна, когда воспринимает в зрительных образах различные картины и сюжеты. Скрытые мысли сновидения – это то глубинное и исконное, что стоит за зрительными образами и требует своего обнаружения.

Работа сновидения заключается в переводе скрытых мыслей в явное его содержание. Эта работа осуществляется с помощью механизмов сгущения, смещения, превращения мыслей в зрительные образы и вторичной обработки, то есть соединения разрозненных частей и элементов сновидения в единое, связное содержание. Благодаря этой работе сновидение может исказиться, выглядеть странным, абсурдным, непонятным. Искажению способствует цензура сновидения, которая, по мнению З. Фрейда, отвечает за различные пробелы и пропуски в сновидении, модификацию и перегруппировку его материала.

Толкование сновидения имеет противоположную направленность. Оно состоит в переводе явного содержания сновидения в скрытые его мысли. Такой перевод предполагает расшифровку символического языка бессознательного, так как, согласно З. Фрейду, элемент сновидения является символом его бессознательной мысли. Поскольку символы общезначимы для всех людей и имеют устоявшиеся переводы, то, например, в древнем мире они составляли идеальную основу для толкования сновидений. Однако если древние толкователи сновидений видели в них знаки будущего, то в классическом психоанализе смысл сновидения выводится из прошлого.

С точки зрения З. Фрейда, сновидение – это осуществление запретных, подавленных, вытесненных в бессознательное желаний, возвращение человека к его инфантильному состоянию. В сновидении отражаются наши собственные влечения и желания. В нем вновь оживают все характерные черты примитивной душевной жизни, включая различные формы проявления сексуальности. В этом отношении материал сновидения можно рассматривать, как считал З. Фрейд, в качестве части «архаического наследства, которое ребенок приносит с собой в мир и которое предшествует любому его личному опыту и является отпечатком опыта его предков». И если в период становления психоанализа он обращал внимание на филогенетический материал сновидений, находящий свое отражение в древних легендах и обычаях человечества, то по мере развития психоаналитической теории и практики, особенно после дискуссий среди психоаналитиков, связанных с публикацией работы О. Ранка «Травма рождения» (1924), он выдвинул тезис, согласно которому во время рождения ребенка возникает «инстинкт возвращения к внутриматочной жизни», или «инстинкт сна», и сон является «своеобразным аналогом возвращения в матку».

В целом сновидение рассматривалось З. Фрейдом как компромиссное образование: с одной стороны, оно удовлетворяет потребность человека на время (во сне) прерывать свою связь с внешним миром, с другой стороны, оно дает человеку возможность удовлетворять вытесненные влечения в форме галлюцинаторного исполнения желания.

З. Фрейд исходил из того, что при образовании сновидений следует различать три стадии: во-первых, перемещение предсознательного дневного остатка в бессознательное, чему способствуют предпосылки сонного состояния; во-вторых, собственная деятельность сновидения в бессознательном; в-третьих, регрессия обработанного таким образом сновидческого материала в образы восприятия, в которых осознается сновидение. Результат деятельности сновидения описывался им следующим образом: сложившаяся и неисчерпанная в течение дня сложная совокупность мыслей (дневной остаток) сохраняет ночью количество энергии и угрожает нарушить сон; в результате деятельности сновидения этот дневной остаток превращается в сновидение и делается безвредным для сна; чтобы стать поводом для деятельности сновидения, дневной остаток должен обладать способностью к образованию желания; «проистекающее из идей сновидения желание образует предварительную ступень, а позднее ядро сновидения»; у ребенка любое оставшееся от бодрствования желание способно вызвать сновидение, порой связное, разумное, но чаще всего забытое и легко признаваемое осуществлением желания; у взрослого обязательным, вызывающим сновидение условием желания оказывается его неприемлемость для сознательного мышления, то есть вытесненность желания; «воздействие этого бессознательного желания на соответствующий сознанию материал сновидческих идей и образует сновидение».

Основатель психоанализа различал «сновидения желания», «страшные сновидения» и «сновидения наказания». Все они являются, по его мнению, попыткой осуществления того или иного желания. Изучение сновидений помогает понять неврозы, а знакомство с неврозами способствует лучшему представлению о сновидениях.

З. Фрейд исходил из того, что в сновидениях может содержаться материал, не относящийся ни к взрослой жизни спящего, ни к его забытому детству. Этот материал следует рассматривать как «часть архаичного наследства, которое ребенок приносит с собой в мир и которое предшествует любому его личному опыту и является отпечатком опыта его предков». Следовательно, сновидения предоставляют аналитику богатый источник человеческой предыстории, и он может многое почерпнуть из него.

Толкование сновидений пациентов является важной частью психоаналитической терапии. Однако интерес к снотолкованию не должен подменять собой терапевтическую цель. Поэтому, как считал З. Фрейд, нужно остерегаться обнаруживать особый интерес к толкованию сновидений или вызывать у пациента предположение, будто аналитическая работа остановится, если он не может рассказать о своих сновидениях. В этом отношении он придерживался точки зрения, согласно которой «толкование снов при аналитическом лечении не должно стать искусством для искусства, но применение его должно подчиниться тем техническим правилам, которые являются вообще руководящими при проведении курса лечения».

Представления З. Фрейда о сновидениях вызвали неоднозначную реакцию у тех, кто в той или иной степени разделял психоаналитические идеи. Одни из них поддержали фрейдовское понимание сновидений, положенное в основу классического психоанализа, другие внесли изменения в те допущения, которые были сформулированы З. Фрейдом в отношении природы и функций сновидений. Третьи подвергли критике положение о том, что сновидение – это осуществление желаний человека.

А. Адлер (1870–1937) высказал мысль, согласно которой сновидение вовсе не стремится вернуться в прошлое, как полагал З. Фрейд. Оно устремлено вперед и нацелено на решение некой задачи. Сновидение направлено на разрешение вполне конкретной, стоящей перед человеком проблемы. Оно не является «царской дорогой» к бессознательному, поскольку не противоположно бодрствующему сознанию. Между сознанием и бессознательным нет никакой пропасти.

Для К.Г. Юнга (1875–1961) сновидение – это нечто трансцендентальное, то есть выходящее за пределы человеческого разума. Оно выполняет функцию связи между сознанием и бессознательным в душевной жизни человека. Это не компромиссное образование, как считал З. Фрейд, а компенсаторное, то есть дополнительное, поддерживающее равновесие между сознательными и бессознательными процессами. Кроме того, сновидение выполняет предвосхищающую функцию. Оно телеологично, нацелено на будущее. По убеждению К.Г. Юнга, сексуальность в сновидении есть лишь средство выражения, но не смысл или цель его.

Э. Фромм (1900–1980) считал, что сновидение обладает двойственными функциями: при отсутствии контакта с реальностью в сновидении проявляется как самое плохое, так и самое хорошее, что имеется в человеке. В сновидении человек может быть неразумным, глупым, непристойным, а может быть и наоборот – более разумным, мудрым и нравственным, чем когда бодрствует. С точки зрения З. Фрейда, сновидение иррационально по своей природе, К.Г. Юнг видел в сновидении откровение высшего разума, а по мнению Э. Фромма, в сновидении проявляется и то и другое. Цель толкования сновидения – понять, заявляет ли о себе животное начало в человеке или проявляется все лучшее, что в нем есть.

В современном психоанализе проблема сновидений и их толкования занимает важное место в исследовательской и терапевтической деятельности. Наряду с традиционными вопросами, затронутыми и обсужденными З. Фрейдом, в поле зрения аналитиков все чаще попадают следующие аспекты: сновидение рассматривается не только в плане раскрытия бессознательных желаний человека, но и в смысле укрепления его Я перед лицом требований Оно и Сверх-Я; сновидение воспринимается не только как способ разрешения внутриличностных проблем, но и как возможность интеграции психических функций в установившихся структурах; интерпретация сновидений осуществляется не только с точки зрения выявления скрытых мыслей сновидения, но и важности обращения внимания на явное его содержание и его полезности в клинической ситуации; объектом исследования становятся не только механизмы работы сновидения, но и «экран сновидения», на который проецируются различные образы; важное внимание уделяется не только символике сновидений, но и связи психоаналитической ситуации с феноменом сновидения; фокусом анализа является не столько сновидение, сколько сновидец; сновидение представляет интерес не столько в плане выявления бессознательных влечений пациента самих по себе, сколько в плоскости раскрытия природы объектных отношений между аналитиком и пациентом; объектом анализа становится не только диагностический потенциал толкования сновидений, но и ошибочное использование их интерпретаций в аналитическом процессе.

СОБЛАЗНЕНИЕ (совращение) – сексуальное домогательство взрослых, старших детей или ровесников, имевшее место в жизни ребенка и оказавшее воздействие на его дальнейшее психосексуальное развитие. Идея соблазнения была высказана З. Фрейдом в конце ХIХ в., в период его первоначальных попыток объяснить причины возникновения психических заболеваний.

В процессе изучения и лечения нервнобольных З. Фрейд столкнулся с ситуацией, когда некоторые его пациенты вспоминали о сценах их соблазнения родителями, родственниками, старшими детьми. Основываясь на этом материале, он выдвинул предположение, что в основе возникновения неврозов чаще всего лежат инфантильные переживания, связанные с травмой совращения ребенка.

Однако вскоре З. Фрейд был вынужден признать, что пациенты обманывали его: в реальности никакого соблазнения, физического совращения их не было. Чаще всего пациенты вспоминали о своих фантазиях относительно совращения. Осознание этого обстоятельства поставило под вопрос правомерность объяснения причин возникновения неврозов детскими переживаниями, связанными с фактами совращения ребенка.

Усомнившись в реальности сцен соблазнения в детстве, З. Фрейд тем не менее не отказался от выдвинутого им предположения об истоках психических заболеваний. Напротив, после размышления над фантазиями своих пациентов он пришел к выводу, что эти фантазии вызывают у человека, склонного к созданию вымышленной истории своего детства, такие переживания, которые с неизбежностью приводят его к болезни.

По своему воздействию на человека фантазии приравниваются к действительности. Для невротика фантазия – не меньшая реальность, чем окружающий его мир. Понимая это, З. Фрейд выдвинул психоаналитическую теорию неврозов, согласно которой фантазии обладают психической реальностью, и в мире неврозов решающей является не физическая, а именно психическая реальность.

Впоследствии основатель психоанализа говорил о том, что соблазнение ребенка родителями или родственниками, его совращение старшими детьми или же детьми того же возраста может быть реальным событием. Но воспоминания о травмирующих сценах пациент чаще всего относит к более раннему возрасту по сравнению с тем, когда соблазнение имело место в действительности. Однако, подчеркивал З. Фрейд, для возникновения невроза не имеет принципиального значения, было ли соблазнение реальным, являлось ли оно плодом воображения ребенка или реальность и фантазия дополняли друг друга.

З. Фрейд считал, что источником фантазий о совращении ребенка в детстве служат его влечения. В этих фантазиях отражено одно и то же содержание сексуального характера. Речь идет о так называемых прафантазиях, своими корнями уходящими, по мнению З. Фрейда, в историю развития человечества. Рассказываемые в процессе психоаналитического сеанса фантазии пациентов об их совращении в детстве представляют собой не что иное, как отражение в психике человека тех реальных событий, которые имели место в первобытной человеческой семье. По замечанию основателя психоанализа, фантазирующий ребенок восполняет доисторической правдой пробелы в индивидуальной правде.

В современной психоаналитической литературе до сих пор ведутся дискуссии по поводу открытия З. Фрейдом того значения, которое психическая реальность имеет в жизни человека. Одни психоаналитики считают, что именно отказ от первоначального понимания соблазнения как реального события детства привел к возникновению психоанализа. Другие полагают, что, перенеся центр исследования на психическую реальность, З. Фрейд тем самым сделал уступку общественному мнению, воспринимающему соблазнение ребенка родителями, родственниками, старшими детьми или сверстниками в качестве клеветы на счастливое и безоблачное детство.

В начале 80-х годов ХХ в. имевший доступ к архивным документам З. Фрейда канадский психоаналитик Дж. Мэссон выступил в печати с заявлением. На основании найденных им материалов он подверг критике основателя психоанализа за будто бы неоправданное отступление от первоначальных взглядов на реальность соблазнения в детстве. Однако точка зрения Дж. Мэссона на «слабость», проявленную З. Фрейдом в трактовке соблазнения как детской фантазии, вызвала резко негативную реакцию в среде приверженцев психоанализа. Дело дошло до того, что за «еретические» мысли, нашедшие отражение в публикации книги «Нападки на истину. Подавление Фрейдом теории соблазнения» (1984), Дж. Мэссон был исключен из Канадского психоаналитического общества и из Международной психоаналитической ассоциации.

СОВЕСТЬ – способность человека к осуществлению морального контроля и нравственной самооценки, внутренний голос, предписывающий ему нормы долженствования и запреты. С точки зрения З. Фрейда, совесть – это внутреннее восприятие недопустимости проявления имеющихся у человека желаний.

Представления З. Фрейда о совести содержались в таких его работах, как «Я и Оно» (1923), «Недовольство культурой» (1930). Он не считал совесть чем-то изначальным в человеке. Ее возникновение он связывал с психосексуальным развитием ребенка. Маленький ребенок аморален. В нем нет внутренних тормозов против стремления к удовлетворению желаний. Роль моральной цензуры выполняют родители, поощряющие или наказывающие ребенка. Впоследствии внешнее сдерживание со стороны родителей, воспитателей и авторитетов перемещается внутрь человека. Их место занимает особая инстанция, которую З. Фрейд назвал «Сверх-Я». Это Сверх-Я как раз и является совестью человека, олицетворяющей собой внутренние запреты и нормы долженствования.

Будучи олицетворением совести, Сверх-Я сосредоточивает в себе все моральные ограничения в человеке. В понимании З. Фрейда Сверх-Я, совесть не только вбирает в себя авторитет родителей, но и становится носителем традиций, всех сохранившихся в культуре ценностей (в этом смысле З. Фрейд признавал ту часть психологической истины, которая содержалась в утверждении, что совесть божественного происхождения правда, при этом он отмечал, что в отношении совести Бог поработал недостаточно, поскольку большинство людей получили ее в довольно скромных размерах).

Согласно З. Фрейду, совесть осуществляет надзор и суд над действиями и помыслами человека. Она выступает в качестве цензора, предъявляя к человеческому Я жесткие требования. На первой ступени развития совесть была первопричиной отказа от влечений. Затем на второй ступени развития каждый отказ от влечения становился источником совести. При этом происходило усиление строгости и нетерпимости совести. В результате соответствующего развития совесть приобрела такую карающую функцию и стала столь агрессивной, что постоянно довлеет над человеком, вызывая у него страх (страх перед собственной совестью).

По словам З. Фрейда, на второй ступени развития у совести обнаруживается своеобразная черта, которая была ей чужда на первой ступени развития, а именно «чем добродетельнее человек, тем суровее и подозрительнее делается совесть». Пока дела идут у него хорошо, совесть человека не особенно притязательна. Но стоит случиться несчастью, совесть со всей силой обрушивается на человека. Несчастья как бы укрепляют власть совести над человеком, который уходит в себя, превозносит притязания своей совести, признает свою греховность.

Укоры совести порождают чувство вины. Постепенно сознание виновности становится уделом человека. Страх перед собственной совестью обостряет чувство вины, которое возникает даже несмотря на отказ человека от удовлетворения своих влечений. Так, по мнению З. Фрейда, угроза внешнего несчастья, связанная с утратой любви и наказанием со стороны внешнего авторитета, превращается во внутреннее несчастье, обусловленное напряженным сознанием виновности.

Все это означает, что понимание совести в психоанализе исходит из признания ее двойственности. С одной стороны, совесть выступает в качестве добродетельного начала в человеке, способствующего его моральному самоконтролю и нравственной самооценке, а с другой стороны, ее суровость и агрессивность порождают в человеке страх и обостряют у него чувство вины, что может привести к психическому расстройству.

Внутренний конфликт между стремлением к удовлетворению влечений человека и сдерживающими их предписаниями совести является той питательной почвой, на которой произрастают неврозы. Отсюда особое внимание психоаналитиков к осмыслению истоков формирования и природы совести с целью лучшего понимания причин возникновения невротических заболеваний и их успешного лечения.

Проблема совести рассматривалась в работах Э. Фромма (1900–1980). В книге «Человек для себя» (1947) он провел различие между авторитарной совестью и гуманистической совестью. Авторитарная совесть – это голос интериоризованного внешнего авторитета (родители, церковь, государство, общественное мнение), которому человек стремится угодить и чьего неудовольствия он страшится. Предписания этой совести определяются не ценностными суждениями самого человека, а повелениями и запретами, которые заданы авторитетами. Заданные извне нормы становятся нормами совести не потому, что они хороши, а потому, что они даны авторитетом. По сути дела, авторитарная совесть – это то, что было описано З. Фрейдом в качестве Сверх-Я.

Рассматривая природу авторитарной совести, Э. Фромм выделил чистую совесть и виноватую совесть. «Чистая совесть – это сознание, что авторитет (внешний и интеризованный) доволен тобой; виноватая совесть – это сознание, что он тобой недоволен». Чистая совесть порождает чувство благополучности и безопасности, виноватая совесть – страх и ненадежность. Парадокс, по мнению Э. Фромма, состоит в том, что чистая совесть – это порождение чувства покорности, зависимости, бессилия, греховности, а виноватая совесть – результат чувства силы, независимости, плодотворности, гордости. Парадокс и в том, что виноватая совесть оказывается основой для чистой совести, в то время как последняя должна порождать чувство вины.

В отличие от авторитарной совести гуманистическая совесть – это собственный, независимый от внешних санкций и поощрений голос человека. Данная совесть является реакцией всей личности на ее правильное функционирование или на нарушение такового. По словам Э. Фромма, гуманистическая совесть – это «наша реакция на самих себя», «голос нашего подлинного Я, требующего от нас жить плодотворно, развиваться полно и гармонически – то есть стать тем, чем мы потенциально являемся». Поступки, мысли и чувства, способствующие раскрытию личности, рождают чувство подлинности, свойственное гуманистической чистой совести, а поступки, мысли и чувства, губительные для личности, рождают чувства беспокойства и дискомфорта, свойственные виноватой совести.

Э. Фромм считал, что в реальной жизни каждый человек обладает двумя видами совести – авторитарной и гуманистической. При психоаналитической терапии важно распознать силу каждой из них и их взаимоотношение в пациенте. Так, часто бывает, что чувство вины воспринимается сознанием как проявление авторитарной совести, в то время как в динамике его возникновение связано с гуманистической совестью, а авторитарная совесть является рационализацией гуманистической совести. «На уровне сознания человек может считать себя виновным за то, что авторитеты недовольны им, в то время как бессознательно он чувствует себя виновным за то, что живет, не оправдывая собственных надежд». Одна из задач психоаналитической терапии как раз и состоит в том, чтобы дать возможность пациенту различить в себе действенность обоих типов совести, понять, что безнравственное поведение может восприниматься, с авторитарной точки зрения, как «долг», прислушаться к голосу гуманистической совести, составляющей суть морального опыта жизни.

СОЗНАНИЕ – восприятие внешней и внутренней реальности, характеризующееся такой психической деятельностью человека, при которой мыслеобразование становится знанием этой реальности. В психоанализе сознание является не сущностью, а качеством психического и единственным источником, освещающим глубины человеческой психики.

В работе «Толкование сновидений» З. Фрейд выделил три сферы или системы психического аппарата: сферы сознания, предсознательного и бессознательного. Сознание рассматривалось им как «чувственный орган для восприятия психических качеств». Он исходил из того, что в бодрствующем состоянии сознание доступно раздражению в двух пунктах: из периферии психического аппарата, то есть из системы восприятия и из раздражений приятного и неприятного чувства, являющихся психическими качествами при изменениях энергии внутри этого аппарата. Отсюда вытекало предположение З. Фрейда о том, что «приятные и неприятные ощущения автоматически регулируют ход процессов заполнения сознания». Впоследствии возникла необходимость сделать представления более независимыми от ощущений неудовольствия, в результате чего система предсознательного оказалась наделенной качествами воспоминаний о словах. Благодаря качествам этой системы «сознание, бывшее до сих пор лишь чувственным органом для восприятий, становится таковым и для части наших мыслительных процессов». Таким образом, как считал основатель психоанализа, образовались две чувственные плоскости: одна, обращенная к восприятиям, другая – к предсознательным мыслительным процессам.

Для З. Фрейда эффект сознания являлся лишь отдаленным психическим результатом бессознательного процесса. Не случайно он подчеркивал, что «отказ от чрезмерной оценки сознания становится необходимой предпосылкой всякого правильного понимания происхождения психического». Это означало, что сознание рассматривалось им с точки зрения наличия предварительной бессознательной стадии, а привилегия сознательной деятельности – как скрывающая от человека его глубинные психические проявления. Вместе с тем З. Фрейд считал, что все возможные случаи отклонения от сознания и неполного проникновения в него являются психоневротическими феноменами. Поэтому «все разнообразие проблем сознания охватывается взглядом лишь при расчленении истерических процессов мышления».

З. Фрейд критически отнесся к тем концепциям, в соответствии с которыми не проводились различия между сознанием и бессознательным, а вместо этого предлагалось рассматривать сознание с точки зрения различных степеней осознанности (ясное сознание, темное сознание, бессознательное сознание). В статье «Некоторые замечания о понятии бессознательного в психоанализе» (1912) он выступил против представлений о делимости сознания и о том, что отдельные мысли могут образовывать особую область сознательного, выделившуюся из сознательной психической деятельности и ставшей чуждой для нее. Подобные представления рассматривались им как основанные на неправильном употреблении понятия «сознательное». В связи с этим основатель психоанализа подчеркивал, что мы не имеем никакого права настолько распространять смысл этого понятия, чтобы обозначать им «такое сознание, о котором обладатель его ничего не знает». Кроме того, замечал он, «существование бессознательного сознания кажется мне еще менее приемлемым».

В работе «Я и Оно» (1923) З. Фрейд развил свои представления о сознании. Прежде всего он подчеркнул, что «психоанализ не может считать сознание сутью психики, а должен смотреть на сознание как на качество психики, которое может присоединиться к другим качествам или может отсутствовать». Сознание является поверхностью психического аппарата и представляет собой систему, пространственно ближе всего расположенную к внешнему миру. Сознание – это восприятия, приходящие извне, то есть чувственные восприятия, и изнутри, то есть то, что называется ощущениями. Быть сознательным – описательный термин, относящийся к непосредственным и надежным восприятиям.

С психоаналитической точки зрения, все знание человека связано с сознанием. Бессознательное можно узнать только путем перевода его в сознательное. Но сознательным может стать только то, что когда-то уже было сознательным восприятием и что, помимо чувства изнутри, хочет стать сознательным. Следовательно, сознательным может стать нечто при помощи следов воспоминания. В то же время следует иметь в виду, что сознание связано как с внешними, так и внутренними восприятиями. Ощущения и чувства делаются сознательными только тогда, когда оказываются в системе восприятия. Словом, говоря о сознании, З. Фрейд соотносил его с восприятиями внешнего и внутреннего мира и тем самым вводил в структуру психического аппарата систему «восприятие-сознание». Именно эта система рассматривалась им в качестве ядра Я, где Я представлялось связной организацией психических процессов личности.

В «Очерке о психоанализе» (1940), написанном в 1938 г., но опубликованном после смерти, З. Фрейд отмечал, что сознательные процессы находятся на периферии Я, однако внутренние процессы в Я также могут приобретать свойство сознательного, чему способствует работа функций речи, обеспечивающая устойчивую связь материала Я с отпечатками в памяти зрительных и слуховых восприятий. Идеи и мыслительные процессы могут стать сознательными, но для этого требуется специальная методика – «проверка на реальность». Таким образом, как считал З. Фрейд, уравнение «восприятие = реальности (внешнему миру)» уже не подходит. Ошибки, которые могут при этом возникнуть, называются галлюцинациями. Они характерны для сновидений и для некоторых психических заболеваний.

В конечном счете З. Фрейд утверждал, что психология сознания способна понять нормальную функцию психики не в большей степени, чем значение сновидений. В ее распоряжении находятся данные сознательного самовосприятия, но этого оказывается недостаточно для постижения сложности психических процессов, раскрытия их взаимосвязей и нарушений. В отличие от психологии сознания психоанализ основывается на гипотезе о психическом аппарате, расположенном в пространстве, структурированном и развивающемся в соответствии с потребностями жизни, которые «обусловливают сознание лишь в определенной точке и при определенных условиях». Отталкиваясь от данной гипотезы, психоанализ предлагает технические приемы «заполнения пробелов в явлениях нашего сознания».

СОМАТИЧЕСКИЙ – телесный, относящийся к телу, в противоположность психическому, относящемуся к психике человека.

В работе «Толкование сновидений» (1990) З. Фрейд использовал понятие «соматический» при рассмотрении различных источников сновидений. Он обратил внимание на то, что исследователи выделяли, как правило, три соматических источника: получаемые извне объективные чувственные раздражения, субъективные внутренние возбуждения органов чувств и получаемые изнутри физические раздражения. Несмотря на популярность в то время теории соматических раздражений как источника сновидений, основатель психоанализа отметил ее слабые стороны. В частности, он показал, что внешние раздражения не обязательно вызывают сновидения, хотя и появляются в их содержании: патология указывает на многочисленные примеры того, что различные раздражения во время сна могут не оказывать никакого воздействия.

Обсуждая различные концепции, авторы которых акцентировали внимание на соматических источниках образования сновидений, З. Фрейд пришел к выводу, что всякая теория, считающая сновидение бесцельной и загадочной психической реакцией на соматические раздражения, не имеет под собой никакой почвы. По его мнению, соматические источники привлекаются к образованию сновидений лишь в том случае, если способны к соединению с содержанием представлений психического источника. Это напоминает собой тот случай, когда меценат приносит художнику редкий камень и заказывает сделать из него художественное произведение. «Величина камня, его окраска и чистота воды обусловливают самый характер произведения, между тем как при обильном материале, например мраморе, первенствующую роль играет не он сам, а идея художника».

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд подчеркнул, что психоаналитическое понимание сновидений основывается на предположении, что «сновидение является не соматическим, а психическим феноменом». В своей исследовательской и терапевтической деятельности психоаналитик интересуется сновидениями лишь в той степени, в какой они рассматриваются в качестве не соматического, а психического явления. Аналогичным является отношение психоаналитика и к психическим заболеваниям, истоки возникновения которых соотносятся с психическими, а не соматическими причинами. Однако это вовсе не означает, что психоаналитик игнорирует соматическое проявление невротических симптомов. Как заметил З. Фрейд, сексуальная функция не представляется чисто психической или чисто соматической. Она оказывает влияние и на душевную, и на телесную жизнь. «Если в симптомах психоневрозов мы увидели проявления нарушений в ее воздействиях на психику, то мы не удивимся, если в актуальных неврозах найдем непосредственные соматические последствия сексуальных нарушений».

В современной психоаналитической литературе значительное внимание уделяется психосоматическим состояниям и расстройствам. Тем не менее следует иметь в виду, что психоанализ характеризует, по словам З. Фрейда, «не материал, которым он занимается, а техника, при помощи которой он работает».

СОН – психическое состояние, характеризующееся отрешенностью человека от окружающего мира.

В физиологическом отношении сон является условием для восстановления жизненных сил и запаса энергии в организме человека. В психологическом плане сон – это приостановление реагирования человека на окружающий мир посредством восприятия и действия. Для психоанализа сон представляет интерес с точки зрения не столько физиологии, сколько психологии.

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд дал следующую психологическую характеристику сна. «Сон – это состояние, в котором я ничего не хочу знать о внешнем мире, мой интерес к нему угасает. Я погружаюсь в сон, отходя от внешнего мира, задерживая его раздражения. Я засыпаю также, если я от него устал. Засыпая, я как бы говорю внешнему миру: «Оставь меня в покое, я хочу спать». Таким образом, если биологической целью сна является отдых, то его психологическим признаком – утрата интереса к миру. В состоянии сна происходит не только потеря интереса к миру, но и стремление обрести покой, который человек имел до своего рождения. «Наше отношение к миру, в который мы так неохотно пришли, кажется, несет с собой то, что мы не можем его выносить непрерывно. Поэтому мы время от времени возвращаемся в то состояние, в котором находились до появления на свет, то есть во внутриутробное существование. Мы создаем по крайней мере совершенно аналогичные условия, которые были тогда: тепло, темно и что не раздражает. Некоторые еще сворачиваются в клубочек и принимают во сне такое же положение тела, как в утробе матери». Пробуждение после сна напоминает собой рождение.

Принято считать, что если сон представляет собой прежде всего покой, не предусматривающий никакой психической деятельности, то единственно целесообразным является сон без сновидений. В этом смысле сновидение как бы не входит в программу сна и представляет собой реакцию на мешающее сну раздражение. Однако, как полагал З. Фрейд, это не так. Во-первых, существуют так называемые сны наяву, которые связаны с фантазиями и которые свидетельствуют не о покое, а о психической деятельности человека. Во-вторых, как показывают детские сновидения, их функция выступает в качестве «стража сна», возникающего из двух конкурирующих тенденций – желания сна и стремления к удовлетворению психического раздражения. Поэтому можно говорить о том, что «сновидения являются устранением нарушающих сон (психических) раздражений путем галлюцинаторного удовлетворения».

З. Фрейд исходил из того, что в состоянии сна человек находится во власти эгоистических мотивов. Если под воздействием этих мотивов у человека возникают дурные намерения, то они не могут привести ни к чему иному, как к практически безвредному сновидению. Как заметил основатель психоанализа в работе «Толкование сновидений» (1900), «было бы уместно запомнить слова Платона, что добродетельный человек ограничивается тем, что ему лишь снится то, что дурной делает».

Первоначально З. Фрейд придерживался именно данного положения. Он полагал, что проявляющееся во сне находится во власти исключительно эгоистических мотивов. Однако после того, как предложенная им теория либидо была подвергнута пересмотру с точки зрения осмысления феномена нарциссизма, что нашло отражение в его работе «О нарциссизме» (1914), ему пришлось признать, что «сон есть состояние, в котором все привязанности к объектам, как либидозные, так и эгоистические, оставляются и возвращаются в Я». Тем самым он по-новому взглянул на состояние сна, считая, что у спящего восстанавливается полный нарциссизм, при котором либидо и интерес Я оказываются нераздельными в самоудовлетворяющемся Я. На этом основании З. Фрейд выдвинул предположение, в соответствии с которым вытесненное бессознательное получает независимость от Я, в результате чего оно не подчиняется желанию спать и сохраняет свои привязанности, даже если зависящие от Я привязанности к объектам оставляются ради сна.

В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) З. Фрейд подчеркнул, что отход от реального внешнего мира в состоянии сна создает условие для развития психоза. Вместе с тем «безобидный психоз сновидения является следствием сознательно желаемого и лишь временного отхода от внешнего мира, и он исчезает при возобновлении отношений с этим миром».

Представления З. Фрейда о сне получили свое дальнейшее развитие и критическое переосмысление у ряда аналитиков. Так, К.Г. Юнг (1875–1961) пришел к мнению, что фрейдовское понимание сновидения, как служащего функции охраны сна, является ограниченным, хотя высказанная основателем психоанализа мысль о биологической компенсаторной функции остается верной. По его словам, эта компенсаторская функция «лишь в ограниченной мере имеет дело с самим состоянием сна»: сновидения поддерживают сон, но делают это автоматически под влиянием состояния сна; они могут нарушать сон, если этого требует их функция, то есть когда компенсаторные содержания интенсивны, то они могут прервать сон. Данная точка зрения была высказана им в докладе «Психология сновидений» (1916), текст которого был расширен и опубликован в 1928 г.

Э. Фромм (1900–1980) рассмотрел психологическую функцию сна не только с точки зрения ухода от внешнего мира, на что обратил внимание З. Фрейд, но и в плане свободы человека. По его мнению, во сне человек беспомощен (не случайно сон называют «братом смерти»), но в то же время он является более свободным, чем во время бодрствования. Во сне человек свободен от бремени труда, от необходимости защищаться или нападать, от необходимости наблюдать или действовать. В работе «Забытый язык» (1951) Э. Фромм заметил по этому поводу, что «во сне царство необходимости уступает место царству свободы, в котором «Я» – единственная система, являющаяся приложением мыслей и чувств». Словом, сон свободен от функции действия, характерной для бодрствования, и он связан с функцией восприятия человеком самого себя. Кроме того, состояние сна имеет двойственную функцию: при отсутствии контактов с культурой во сне проявляется как самое плохое, так и самое хорошее; «во сне мы можем быть не так разумны, не так мудры и не так пристойны, но мы можем быть и лучше, и мудрее, чем когда бодрствуем».

Если З. Фрейд соотносил состояние сна с внутриутробным существованием человека, а его предшественники рассматривали сон в качестве своеобразного эквивалента смерти (понятие «сон» – от греческого hipnos – восходит к мифу о Гипносе, сыну ночи, Никиты и брату смерти, Танатоса), то некоторые психоаналитики усматривают в состоянии сна прообраз бессмертия. В частности, французский психоаналитик Д. Анзье подчеркнул, что «в действительности видеть сон – значит отрицать факт, что человек смертен». Эта точка зрения нашла отражение в его книге «Кожное Я» (1985) в виде вопроса: «Разве можно было бы вынести дневную жизнь без этого ночного убеждения в бессмертии, хотя бы частичного?».

В современной психоаналитической литературе большее внимание уделяется рассмотрению природы сновидений, их толкованию и меньшее феномену сна как таковому. Тем не менее в некоторых исследованиях затрагиваются вопросы, связанные с пониманием сна. В частности, в статье Р. Гринберга и С. Перлмана «Континуум сна в психоанализе: источник и функции сновидения» (1975) нашли отражение результаты лабораторных методов изучения сна, на основе которых было сделано заключение, что сон связан с обработкой информации в целях эмоциональной адаптации.

СОПЕРНИЧЕСТВО – взаимоотношения между людьми, характеризующиеся состоянием явной или скрытой борьбы за власть, любовь, престиж, признание, материальное преуспевание, реализацию внутреннего потенциала человека.

В психоанализе соперничество рассматривается как важная составная часть психосексуального развития ребенка, оказывающая воздействие на формирование его характера. Оно проявляется на ранних стадиях развития ребенка в борьбе за любовь со стороны родителей и становится ярко выраженным на фоне его взаимоотношений с сестрами и братьями. С точки зрения З. Фрейда, эдипов комплекс является источником возникновения конфликтов и переживаний, порожденных соперничеством и ревностью ребенка по отношению к родителю того же пола. Последствия этого дают знать о себе во взрослом состоянии человека, когда, например, фиксация на отце может вызвать усиление ревности между матерью и дочерью. Так, если эдипов комплекс (комплекс Электры) в детстве матери вызывал у нее чрезмерное чувство соперничества, то впоследствии оно может принять такие острые формы, которые скажутся и на ее собственном поведении, и на возникновении чувства соперничества у дочери в самом раннем, младенческом возрасте. Соперничество матери может проявиться в попытках запугивания дочери, ее унижении, запретах встречаться сперва с мальчиками, а затем и с мужчинами, стремлении не допустить замужества или расстроить отношения взрослой дочери с мужем.

В общем плане З. Фрейд признавала наличие чувств соперничества в жизни человека. В работе «Я и Оно» (1923) он писал о том, что часто наблюдается проявление «ревнивого соперничества между сестрами и братьями» и что «существуют сильные чувства соперничества, ведущие к агрессии». Основатель психоанализа исходил из того, что только после преодоления подобных чувств ранее ненавидимое лицо может стать лицом любимым или предметом идентификации.

Соперничество – нормальное явление, мобилизующее силы человека и способствующее его развитию, совершенствованию. Оно имеет место в любых человеческих отношениях и в различных сферах жизни людей. Вместе с тем соперничество может приобретать такие формы и такую интенсивность своего проявления, что становится патологическим, ведущим не только к возникновению всевозможных конфликтов, но и к невротизации человека.

Проблема невротического соперничества стала объектом исследования ряда психоаналитиков. В частности, обсуждение данной проблемы нашло свое отражение в работах К. Хорни (1885–1952). В книге «Невротическая личность нашего времени» (1937) она показала, что в западной культуре невротическое соперничество отличается от нормального тремя особенностями: невротик постоянно сравнивает себя с другими людьми, даже в ситуациях, которые не требуют этого; честолюбивое желание невротика не исчерпывается тем, чтобы достичь большего, чем другие, или иметь больший успех, но предполагает также желание быть исключительным и уникальным; свойственная честолюбию невротика скрытая враждебность проявляется в его установке, что никто, кроме него, не должен быть красивым, способным, удачливым.

С точки зрения К. Хорни, в случае невротического соперничества человеку более важно не содержание того, что он делает, а то, какой успех, впечатление, престиж будут достигнуты в результате его деятельности. В то время как при нормальном соперничестве человек может довольствоваться сравнительным успехом, целью невротического соперничества становится достижение полного превосходства над другими людьми. Если успех чрезмерно честолюбивого человека не вполне соответствует его ожиданиям, то он может вызвать у него разочарование. При невротическом соперничестве разрушительный аспект преобладает над созидательным, в результате чего оказывается, что для невротика важнее видеть других побежденными, чем преуспеть самому.

К. Хорни показала, что стремление нанести поражение другим или расстроить их усилия часто наблюдается со стороны пациентов, у которых преобладает невротическое соперничество. Пациент подобного типа будет бояться успеха аналитика. «Он будет делать все возможное, чтобы сорвать усилия аналитика, даже если явно наносит вред собственным целям. Он не только будет вводить в заблуждение аналитика или утаивать важные сведения, но постарается как можно дольше оставаться в том же самом состоянии или демонстрировать резкое ухудшение. Он не станет сообщать аналитику ни о каких признаках улучшения, или если ему все же приходится это делать, то очень неохотно, в виде жалоб, или же он будет приписывать улучшение некоторому внешнему фактору, например, изменению температуры, какой-то информации, которую он прочел, и т. п.».

Характерной чертой невротического соперничества является то, что, будучи разрушительным, оно вызывает значительную тревожность и тем самым может привести к неприятию его. По мнению К. Хорни, человек невротического склада действует сразу в двух направлениях, которые являются несовместимыми: «им движет агрессивное стремление к доминированию типа «никто, кроме меня», и в то же самое время он испытывает непомерное желание быть всеми любимым». Причина того, почему невротик начинает бояться своих честолюбивых желаний, состоит в его боязни потерять любовь. Невротик сдерживает свое соперничество не потому, что требования Сверх-Я препятствуют его агрессивности, а потому что оказывается зажатым между честолюбием и потребностью в любви. «Эта ситуация, когда человек зажат между честолюбием и любовью, является одной из центральных конфликтов при неврозах».

Исследуя феномен соперничества, К. Хорни пришла к выводу, что соперничество является проблемой для каждого в западной культуре и оно обнаруживается в качестве центра невротических конфликтов. В общей борьбе и соперничестве даже нормальный человек склонен проявлять враждебные, разрушительные тенденции, которые у невротика приобретают важное значение сами по себе, независимо от того, что они могут приносить ему неприятности и страдания. Преобладающий в сообществе индивидуалистический дух соперничества сказывается на нарушениях отношений между людьми в различных сферах их жизнедеятельности, включая отношения между полами. Из-за своего деструктивного характера невротическое соперничество имеет более разрушительные последствия, чем обычное соревнование.

СОПРОТИВЛЕНИЕ – психические силы и процессы, мешающие свободному ассоциированию пациента, его воспоминаниям, проникновению в глубины бессознательного, осознанию бессознательных представлений и желаний, пониманию истоков возникновения невротических симптомов, принятию пациентом предоставляемых в его распоряжение аналитиком интерпретаций, проведению психоаналитического лечения и исцелению больного.

Представление о сопротивлении возникло у З. Фрейда на раннем этапе его терапевтической деятельности, практически до того, как в 1896 г. он стал называть свой метод лечения нервнобольных психоанализом. Так, в написанной совместно с венским врачом Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) он не только использовал понятие «сопротивление», но и предпринял попытку содержательного рассмотрения сил и процессов, обозначенных этим термином.

Во второй главе «О психотерапии истерии» данного труда З. Фрейд высказал следующие соображения: в процессе терапии врачу приходится «одолевать сопротивление» больного; своей психической работой он должен преодолеть «психическую силу» пациента, сопротивляющуюся воспоминаниям и осознанию патогенных представлений; это – та же самая психическая сила, которая содействовала возникновению истерических симптомов; она представляет собой «нерасположение со стороны Я», «отпор» невыносимых представлений, мучительных и непригодных для вызова «аффектов стыда, упрека, психической боли, ощущения ущербности»; терапия предполагает серьезную работу, поскольку Я возвращается к своим намерениям и «продолжает свое сопротивление»; больной не хочет признавать мотивы своего сопротивления, но может выдавать их задним числом; он «явно не может совсем не оказывать сопротивление»; врачу необходимо помнить «о различных формах, в которых проявляется это сопротивление»; чрезмерно длительное сопротивление проявляется в том, что у больного не возникают свободные ассоциации, отсутствуют разгадки, возникающие в памяти картины оказываются неполными и неотчетливыми; психическое сопротивление, особенно создавшееся длительное время, «может быть преодолено только медленно и постепенно, нужно лишь терпеливо ждать этого»; для преодоления сопротивления необходимы интеллектуальные мотивы и важен аффективный момент – личность врача.

Высказанные З. Фрейдом соображения о сопротивлении получили свое дальнейшее развитие во многих его последующих работах. Так, в «Толковании сновидений» (1900) он высказал ряд идей по поводу сопротивления: ночью сопротивление утрачивает часть своей силы, но не устраняется целиком, а участвует в образовании искажений сновидения; сновидение образуется благодаря ослаблению сопротивления; ослабление и обход сопротивления возможны благодаря состоянию сна; находящаяся между сознанием и бессознательным и действующая в психике цензура обусловлена сопротивлением; оно является «главным виновником» забывания сновидения или его отдельных частей; если в данный момент не удается истолковать сновидение, то лучше эту работу отложить до тех пор, пока не будет преодолено сопротивление, оказавшее в то время тормозящее действие.

В статье «О психотерапии» (1905) З. Фрейд объяснил, почему несколько лет тому назад он отказался от техники внушения и от гипноза. Наряду с другими причинами он поставил им в упрек то, что они закрывают от врача понимание игры психических сил, в частности, не показывают ему «сопротивление, при помощи которого больные сохраняют свою болезнь, то есть противятся выздоровлению, и которое одно только дает возможность понять поведение их в жизни». Отказ от техники внушения и гипноза привел к возникновению психоанализа, ориентированного на выявление бессознательного, сопровождающегося постоянным сопротивлением больного. Учитывая последнее обстоятельство, в психоаналитическом лечении можно видеть своего рода «перевоспитание для преодоления внутренних сопротивлений».

В работе «О психоанализе» (1910), представлявшей собой пять лекций, прочитанных в Кларкском университете (США) в 1909 г., З. Фрейд подчеркнул, что сопротивление больного является той силой, которая поддерживает болезненное состояние, и что на этой идее он построил свое понимание психических процессов при истерии. Одновременно он внес уточнение терминологического характера. За силами, препятствующими забытому стать сознательным, сохранилось название сопротивления. Процесс, ведущий к тому, что те же самые силы содействовали забыванию и устранению из сознания соответствующих патогенных представлений, он назвал вытеснением и рассматривал его как доказанный благодаря «неоспоримому существованию сопротивления». Проведя эти различия и используя примеры, взятые из клинической практики и обыденной жизни, он показал специфику вытеснения и сопротивления, а также отношения между ними.

В работе «О «диком» психоанализе» (1910) З. Фрейд указал на технические ошибки некоторых врачей и на те изменения, которые претерпела техника психоанализа. Ранее разделяемая им точка зрения, согласно которой больной страдает от особого рода незнания и он должен выздороветь, если устранить это незнание, оказалась поверхностной. Как показала практика психоанализа, не это незнание является патогенным моментом, а причины этого незнания, «кроющиеся во внутренних сопротивлениях, вызвавших это незнание». Поэтому задачу терапии составляет «одоление этих сопротивлений». Изменение техники психоанализа состояло и в том, что для преодоления сопротивлений необходимо было выполнить два условия. Во-первых, благодаря соответствующей подготовке больной сам должен был подойти к вытесненному им материалу. Во-вторых, он должен настолько осуществить перенос на врача, что его чувства к нему сделают невозможным новое бегство в болезнь. «Только при выполнении этих условий становится возможным распознать сопротивления, приведшие к вытеснению и к незнанию, и овладеть ими».

В работе З. Фрейда «Воспоминание, повторение и переработка» (1914) содержались идеи, касающиеся уточнения изменения техники психоанализа. Речь шла о том, что вскрытие врачом сопротивления и указание его больному нередко может привести как бы к обратному результату, то есть не ослаблению, а усилению сопротивления. Но это не должно сбивать с толку врача, поскольку за вскрытием сопротивления не следует автоматическое прекращение его. «Нужно дать больному время углубиться в неизвестное ему сопротивление, переработать его, преодолеть его». Это означает, что аналитик не должен торопиться, ему необходимо научиться выжидать неизбежного, не всегда допускающего ускорение лечения. Словом, «переработка сопротивлений становится на практике мучительной задачей для анализируемого и испытанием терпения врача». Но именно эта часть работы оказывает, по мнению З. Фрейда, самое большое изменяющее влияние на пациента.

В работе «О динамике переноса» (1912) основатель психоанализа рассмотрел вопрос о том, почему в процессе анализа возникает перенос в виде «сильнейшего сопротивления». Обсуждение этого вопроса привело его к выдвижению положений, согласно которым: сопротивление на каждом шагу сопровождает лечение; каждой мысли, каждому поступку больного приходится считаться с сопротивлениями, так как они являются «компромиссом между силами, стремящимися к выздоровлению и противодействующими ему»; идее переноса отвечает идея сопротивления; интенсивность переноса является «действием и выражением сопротивления»; после того, как сопротивление переноса преодолено, сопротивление других частей комплекса не составляет особых трудностей.

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд подчеркнул, что сопротивления больных чрезвычайно разнообразны, часто трудно распознаются, постоянно меняют формы своего проявления. В процессе аналитической терапии сопротивление выступает прежде всего против основного технического правила свободного ассоциирования, затем принимает форму интеллектуального сопротивления и, наконец, перерастает в перенос; преодоление этих сопротивлений составляет существенное достижение анализа. В целом представление З. Фрейда о сопротивлении невротиков устранению их симптомов легло в основу динамического взгляда на невротические заболевания. В этой связи «Лекции по введению в психоанализ» заслуживают особого внимания, поскольку в них впервые был поднят вопрос о нарциссических неврозах, в которых, по мнению основателя психоанализа, «сопротивление непреодолимо». Из этого следовало, что нарциссические неврозы «едва ли проницаемы» для ранее используемой психоаналитический техники и, таким образом, технические методы должны быть заменены другими. Словом, понимание трудностей преодоления сопротивления при нарциссических неврозах открывало новое направление исследований, связанное с психоаналитической терапией подобных заболеваний. Кроме того, в «Лекциях по введению в психоанализ» было показано, что силы, лежащие в основе сопротивления больных при психоаналитическом лечении, коренятся не только в «антипатиях Я к определенным направленностям либидо», находящей свое выражение в вытеснении, но и в привязанности или «прилипчивости либидо», которое неохотно оставляет ранее избранные им объекты.

В работе «Торможение, симптом и страх» (1926) З. Фрейд расширил свое понимание сопротивления. Если в начале своей терапевтической деятельности он полагал, что в анализе необходимо преодолевать исходящие из Я больного сопротивления, то по мере развития практики психоанализа стало очевидным то обстоятельство, в соответствии с которым после устранения сопротивления Я приходится преодолевать еще силу навязчивого повторения, являющуюся, по сути дела, не чем иным, как сопротивлением бессознательного. Дальнейшее углубление в природу сопротивлений привело З. Фрейда к необходимости их классификации. Во всяком случае он выделил пять видов сопротивлений, исходящих из Я, Оно и Сверх-Я. Из Я исходят три вида сопротивлений, выражающихся в форме вытеснения, переноса и выгоды от болезни. Из Оно – четвертый вид сопротивления, связанный с навязчивыми повторениями и требующий для его устранения тщательной проработки. Из Сверх-Я – пятое сопротивление, обусловленное сознанием вины, чувством вины или потребностью в наказании и противящееся всякому успеху, в том числе и «выздоровлению с помощью анализа».

Еще один шаг в содержательном понимании сопротивления был сделан З. Фрейдом в работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937), где он высказал мысль, что в ходе лечения в виде «сопротивления исцелению» повторяются защитные механизмы Я, выстроенные против прежних опасностей. Из этого следовала необходимость в исследовании защитных механизмов, поскольку оказывалось, что существует «сопротивление раскрытию сопротивления». Речь шла, по выражению З. Фрейда, «о сопротивлениях не только осознанию содержаний Оно, но и анализу в целом и, следовательно, излечению». Обсуждая этот вопрос, он также высказал мысль, в соответствии с которой ощущаемые как сопротивления свойства Я могут быть как обусловлены наследственностью, так и приобретены в защитной борьбе. Таким образом, сопротивление соотносилось им и с «прилипчивостью либидо», и с психической инерцией, и с негативной терапевтической реакцией, и с деструктивным влечением, представляющим собой влечение живой материи к смерти. Кроме того, он полагал, что у мужчин наблюдается сопротивление пассивному или женственному отношению к другим мужчинам, а у женщин – сопротивление, связанное с завистью к пенису. Словом, из упорной сверхкомпенсации мужчины обнаруживается «одно из сильнейших сопротивлений при переносе», в то время как из желания женщины иметь пенис «проистекают приступы тяжелой депрессии с внутренней убежденностью в том, что аналитическое лечение бесполезно и больной ничего не поможет».

В работе «Очерк о психоанализе» (1940), опубликованной после смерти З. Фрейда, подчеркивалось, что преодоление сопротивлений является той частью аналитической терапии, которая требует наибольших затрат времени и усилий и которая стоит того, так как ведет к «благоприятному изменению Я», сохраняющемся на всю жизнь. Основатель психоанализа еще раз обратил внимание на источники сопротивления, включая потребность «быть больным и страдающим». Одно из сопротивлений, исходящее из Сверх-Я и обусловленное чувством или сознанием вины, не мешает интеллектуальной работе, но мешает ее эффективности. Другое сопротивление, проявляющееся у невротиков, у которых инстинкт самосохранения поменял свою направленность на противоположную, ведет к тому, что пациенты оказываются не в состоянии смириться с выздоровлением при помощи психоаналитического лечения и изо всех сил противостоят ему.

В ряде своих работ, включая «О психоанализе» (1910), «Сопротивление психоанализу» (1925), З. Фрейд использовал психоаналитическое понятие механизмов работы сопротивления не только при рассмотрении невротических заболеваний и трудностей их лечения, но и при объяснении того, почему некоторые люди не разделяют психоаналитические идеи и выступают с критикой психоанализа. Сопротивление против психоанализа расценивалось им с точки зрения проявления реакций человека, обусловленных его скрытыми, подавленными желаниями, связанными с неприятием открытых психоаналитической теорией и практикой бессознательных сексуальных и агрессивных влечений. У всякого судящего о психоанализе человека существуют вытеснения, в то время как психоанализ стремится перевести вытесненный в бессознательное материал в сознание. Следовательно, как замечал З. Фрейд, нет ничего удивительного в том, что психоанализ должен вызвать у таких людей то же самое сопротивление, какое возникает у невротиков. «Это сопротивление очень легко маскируется как интеллектуальное отрицание и выставляет аргументы, аналогичные тем, которые мы устраняем у наших больных, требуя соблюдения основного правила психоанализа».

Высказанные З. Фрейдом идеи о сопротивлении получили свою дальнейшую разработку в исследованиях ряда психоаналитиков. Так, В. Райх (1897–1957) в статье «К технике толкования и анализа сопротивлений» (1927), представляющей собой доклад на семинаре по аналитической терапии, прочитанный им в Вене в 1926 г., не только уделил значительное внимание проблематике сопротивления, но и высказал ряд оригинальных соображений по этому поводу. Эти соображения, впоследствии воспроизведенные им в работе «Характероанализ» (1933), сводились к следующему: каждое сопротивление имеет «исторический смысл (происхождение) и актуальное значение; сопротивления представляют собой не что иное, как «отдельные части невроза»; аналитическим материалом, позволяющим судить о сопротивлениях, являются не только сновидения, ошибочные действия, фантазии и сообщения пациента, но и его манера выражения, взгляд, речь, мимика, одежда и другие атрибуты, входящие в его поведение; в процессе анализа необходимо придерживаться принципа, согласно которому «никакого толкования смысла, если необходимо толковать сопротивления»; сопротивления тоже не могут быть истолкованы, прежде чем «они полностью развернутся и в самом главном не будут поняты аналитиком»; от опыта аналитика зависит, опознает ли он их и по каким признакам опознает «латентные сопротивления»; «латентные сопротивления» – это манера поведения пациента, которая обнаруживается не непосредственно (в форме сомнения, недоверия, молчании, упрямстве, отсутствии мыслей и фантазий, опаздывании), а непрямо, в виде аналитических достижений, скажем, сверхпослушании или отсутствии явных сопротивлений; при аналитической работе особую роль играет техническая проблема латентного негативного переноса, выступающего в качестве сопротивления; расслоение первого сопротивления переноса обусловлено индивидуальной судьбой инфантильной любви; сначала пациенту необходимо объяснить, что он имеет сопротивления, потом – какими средствами они пользуются, и, наконец, – против чего они направлены.

В докладе «К технике характероанализа» (1927), прочитанном на ХХ Международном психоаналитическом конгрессе в Инсбурге, В. Райх отметил, что динамика аналитического воздействия зависит не от содержаний, которые пациент продуцирует, а от «сопротивлений, которые он им противопоставляет». В этом же докладе он выдвинул идею о «сопротивлении характера», подробно рассмотренную в работе «Характероанализ». Согласно его пониманию, в любом анализе психоаналитику приходится иметь дело с «характероневротическими сопротивлениями», которые получают свои особые признаки не благодаря своему содержанию, а от «специфического душевного склада анализируемого». Эти сопротивления исходят из так называемого панциря, то есть сформированного и в психической структуре хронически конкретизированного выражения «нарциссической обороны». Говоря о важнейших свойствах сопротивления характера, В. Райх сформулировал такие положения: сопротивление характера обнаруживается не содержательно, а формально в типичных и неизменных способах общего поведения, в манере говорить, в походке, мимике, усмешке, высмеивании, вежливости, агрессивности и т. д.; «для сопротивления характера примечательно не то, что пациент говорит, а как он говорит и действует, не то, что он выдает в сновидении, а как он цензурирует, искажает, сгущает и т. д.»; у одних и тех же пациентов сопротивление характера остается неизменным при различных содержаниях; в обычной жизни характер играет роль сопротивления в процессе лечения; проявление характера как сопротивления в анализе отражает его «инфантильный генезис»; в сопротивлении характера функция защиты комбинируется с переносом инфантильных отношений на окружающий мир; характероанализ начинается с «выделения и последовательного анализа сопротивления характера»; ситуационная техника характероанализа выводится из «структуры сопротивления», в которой поверхностный, более близкий сознанию слой сопротивления должен быть «негативной установкой по отношению к аналитику» независимо от того, проявляется ли она в выражении ненависти или любви; техника работы с сопротивлением имеет две стороны, а именно «понимание сопротивления, исходя из актуальной ситуации путем толкования его актуального смысла», и «разложение сопротивления посредством связывания устремляющегося следом инфантильного материала с актуальным материалом».

В дальнейшем проблематика сопротивления обсуждалась в исследованиях таких психоаналитиков, как А. Фрейд (1895–1982), Х. Хартманн (1894–1970), Э. Гловер (1888–1972). Она нашла свое отражение также в работах О. Феникля «Проблемы психоаналитической техники» (1941), Р. Гринсона «Техника и практика психоанализа» (1963) и многих других.

Оригинальную точку зрения на сопротивление высказал французский психоаналитик Ж. Лакан (1901–1081), считавший, что сопротивление пациента провоцируется аналитиком. В соответствии с его пониманием со стороны субъекта нет никакого сопротивления. Последнее является абстракцией, порожденной аналитиком для того, чтобы понять, что происходит в аналитическом процессе. Аналитик вводит представление о «мертвой точке», мешающей продвижению вперед, и называет ее сопротивлением. Однако, как только делается следующий шаг к представлению о том, что сопротивление следует ликвидировать, аналитик немедленно впадает в абсурд, ибо, создав первоначально некую абстракцию, он тут же заявляет о необходимости ее исчезновения. На самом деле, как подчеркивал Ж. Лакан, «существует лишь одно сопротивление – это сопротивление аналитика», связанное с тем, что аналитик сопротивляется, когда он не понимает, с чем имеет дело. Словом, в состоянии сопротивления пребывает сам аналитик.

В современном психоанализе уделяется значительное внимание рассмотрению природы и различных видов сопротивления, а также технике анализа и преодолению сопротивлений в процессе аналитической терапии. Важное значение придается исследованию роли переноса как одному из наиболее существенных сопротивлений, возникающих в аналитической ситуации, и сопротивлению, не только мешающему осуществлению анализа, но и дающему ценный материал для его развития.

СОЦИАЛЬНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ – понятие, введенное американским психоаналитиком Э. Фроммом (1900–1980) для описания вытесненных сфер и элементов, свойственных большинству членов общества.

Представления Э. Фромма о социальном бессознательном содержались в его работе «Из плена иллюзий» (1962). Он исходил из того, что З. Фрейд обстоятельно рассмотрел природу и способы функционирования индивидуального бессознательного, а также раскрыл такое содержание, которое человек вытесняет в соответствии с индивидуальными обстоятельствами личной жизни. Это нашло отражение как в исследовательской деятельности основателя психоанализа, так и в клинической практике аналитиков, имеющих дело с индивидуальным бессознательным, но не уделяющих внимания тому, что можно назвать социальным бессознательным. Однако, как считал Э. Фромм, без учета и раскрытия социального бессознательного теория и практика психоанализа остаются недостаточно эффективными, поскольку в реальной жизни приходится сталкиваться с такими обстоятельствами, когда общество не позволяет своим членам довести до осознания тот материл, который им вытесняется в целях своего дальнейшего успешного функционирования.

С точки зрения Э. Фромма, было бы ошибкой полагать, что представления З. Фрейда о вытеснении относятся исключительно к индивиду. Цель психоанализа – выявить, раскрыть содержание вытесненного бессознательного и помочь человеку осознать действующие за его спиной силы, вызванные к жизни его собственными переживаниями. Однако переживания могут быть осознанны лишь при условии, что их можно постичь и упорядочить в рамках концептуальной системы, которая сама по себе является результатом общественного развития и работает, по словам Э. Фромма, как «социально обусловленный фильтр». Переживания не могут стать осознанными до тех пор, пока не пройдут сквозь этот фильтр. Поэтому важно понять, как работает социальный фильтр и почему он позволяет одним переживаниям беспрепятственно проходить сквозь него, в то время как другие переживания не допускаются до сознания.

В понимании Э. Фромма социальный фильтр состоит из таких частей, как язык, логика и социальные табу, которые не позволяют определенным переживаниям достичь сознания. То, что человек считает правильным и здравым, является не чем иным, как принятым в данном обществе клише. Все, что не подпадает под эти клише, исключается из сознания и остается бессознательным. Таким образом, действенным в жизни человека оказывается социальное бессознательное, присущее не отдельному индивиду, а большинству членов общества. Другое дело, что «социальное и индивидуальное бессознательное взаимосвязаны и находятся в постоянном взаимодействии».

З. Фрейд понимал, что именно общество принуждает человека к вытеснению его инстинктивных влечений и естественных желаний. Но он не обратил внимания, по мнению Э. Фромма, на социальное вытеснение, которое означает «недопущение осознания социальных противоречий, вызванных обществом страданий, падения авторитета, чувства недомогания и неудовлетворенности и т. д.». Психоаналитическое видение природы вытеснения способствовало пониманию того, что индивидуальное бессознательное можно сделать осознанным в определенной степени, даже не прибегая к каким-либо социальным изменениям в обществе. Тем не менее любая попытка устранить вытеснение неизбежно оказывается ограниченной, если она основывается на исключении из рассмотрения социальной сферы.

Полное осознание вытесненного возможно только в том случае, если оно «выходит за пределы индивидуальной сферы и включает в себя анализ социального бессознательного». Что касается обнаружения социального бессознательного, то оно предполагает, по убеждению Э. Фромма, понимание социальной динамики и критическую оценку собственного общества с точки зрения универсальных человеческих ценностей. Это означает, что внутренняя интенция психоанализа, отчетливо выраженная в максиме З. Фрейда «Там, где было Оно, должно стать Я», подразумевает «гуманистический социальный критицизм» как предварительное условие реализации данной максимы в ее терапевтическом значении.

СТАДИИ ЖИЗНЕННОГО ЦИКЛА – этапы возрастного развития человека от младенчества до его зрелости.

В психоанализе значительное внимание уделяется рассмотрению этапов, стадий, фаз развития человека, особенно развития ребенка. Этот исследовательский интерес связан с первоначальными разработками З. Фрейда, нашедшими отражение в его работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905), в которой рассматривались догенительные (оральная, анальная, фаллическая) и генитальная стадии психосексуального развития. Последующие психоаналитики продолжили исследования в этой области знания, внося свои уточнения в предложенную З. Фрейдом схему развития ребенка или по-своему переосмысливая периоды становления и развертывания его жизнедеятельности.

Так, американский психоаналитик Г.С. Салливан (1892–1949) выделил шесть эпох или стадий развития: младенчество (раннее и позднее), детство, ювенильная эра (от поступления в школу до установления прочных дружеских взаимоотношений), предподростковый период, подростковый период (пубертатное созревание), юношество (начинающееся с процесса формирования образцов предпочитаемой генитальной активности и продолжающееся до установления зрелого репертуара межличностных отношений, основанных на использовании личностных и культурных возможностей). По мнению Г.С. Салливана, выраженному им в посмертно опубликованном труде «Межличностная теория психиатрии» (1953), каждая эпоха или стадия развития имеет свои специфические особенности, изучение которых является важной частью психоаналитического исследования.

Более полный цикл человеческой жизни, относящийся не только к инфантильному развитию, но и к зрелой личности, был предложен американским психоаналитиком Э. Эриксоном (1902–1994). В своей книге «Детство и общество» (1950) он рассмотрел восемь стадий жизненного цикла или возрастов человека, каждая из которых характеризуется существованием полярных отношений, способных привести к кризисному состоянию.

Первая стадия – орально-сенсорная, характеризующаяся базисным доверием против базисного недоверия. Даже при благоприятных обстоятельствах эта стадия «вносит в психическую жизнь ощущение внутреннего раскола и всеобщей тоски по утраченному раю».

Вторая стадия – мышечно-анальная, соответствующая проявлению автономии против стыда и сомнения. Исход этой стадии зависит от соотношения любви и ненависти, сотрудничества и своеволия, свободы самовыражения и ее подавления.

Третья стадия – локомоторно-генитальная, связанная с инициативой против чувства вины. Она соответствует «эдиповой» стадии, связана с введением деспотического правления морального чувства, задает направление движения к реальному и возможному, которое позволяет мечты раннего детства связать с целями активной взрослой жизни.

Четвертая стадия – латентная, соотносящаяся с трудолюбием против чувства неполноценности. На этой стадии ребенок учится завоевывать признание, занимаясь полезным и нужным делом, но в то же время сталкивается с опасностями, состоящими в чувстве неадекватности и неполноценности. Это «наиболее решающая в социальном отношении стадия».

Пятая стадия – подростковый возраст и ранняя юность, где наблюдается идентичность против смешения ролей. В рамках данной стадии происходит интеграция в форме идентичности Я в сочетании с тождественностью и непрерывностью значения индивидуума для других. Но опасность состоит в смешении ролей, проецировании образа собственного Я на других. Это – психологическая стадия «между детством и взрослостью, между моралью, уже освоенной ребенком, и этикой, которую еще предстоит развить взрослому.

Шестая стадия – ранняя взрослость, характеризующаяся близостью против изоляции. На этом уровне «новоиспеченный взрослый» готов к близости с другими, способен связывать себя отношениями интимного и товарищеского характера. Опасность этой стадии – изоляция, то есть избегание контактов, которые обязывают к близости. «В психопатологии это нарушение может приводить к тяжелым «проблемам характера».

Седьмая стадия – взрослость, где имеет место генеративность против стагнации. Генеративность – это заинтересованность в устройстве жизни и наставлении нового поколения. Она является важной стадией как психосексуального, так и психосоциального развития. Однако на этой стадии развития возможна регрессия к «обсессивной потребности в псевдоблизости, часто с глубоким чувством застоя и обеднением личной жизни», и ранняя физическая и психологическая инвалидность, становящаяся средством сосредоточения заботы человека на самом себе.

Восьмая стадия – зрелость, соотносящаяся с целостностью Я против отчаяния. Целостность Я – это накопленная уверенность человека в своем стремлении к порядку и смыслу, «постнарциссическая любовь» как переживание опыта, передающего некий мировой порядок и духовный смысл, принятие своего единственного и неповторимого цикла жизни, как того, чему суждено было произойти. При отсутствии или утрате этой целостности Я превалирует страх смерти. Отчаяние выражает сознание того, что «времени осталось мало, слишком мало, чтобы попытаться начать новую жизнь и испытать иные пути к целостности».

С точки зрения Э. Эриксона, целостность Я – это итог постепенного вызревания плода предшествующих семи стадий развития человека, адаптировавшегося к победам и поражениям, проявляющего заботу о делах и людях, являющегося продолжителем рода и производителем материальных и духовных ценностей. В конечном счете суть отношений между целостностью взрослого и младенческим доверием, то есть жизненный цикл человека, можно выразить, сказав, что «здоровые дети не будут бояться жизни, если окружающие их старики обладают достаточной целостностью, чтобы не бояться смерти».

СТАДИЯ ЗЕРКАЛА – инфантильный этап развития человека, сопровождающийся целостным восприятием самого себя как телесного единства и первичным опытом самоотождествления, способствующим становлению Я и формированию субъекта.

Представление о стадии зеркала, как важном этапе развития ребенка, было введено в научную литературу французским психоаналитиком Ж. Лаканом (1901–1981). В 1936 г. на психоаналитическом конгрессе в Мариенбаде он вступил с докладом, в котором впервые изложил концепцию стадии зеркала. Тринадцать лет спустя на ХVI Международном психоаналитическом конгрессе в Цюрихе он выступил с докладом, опубликованным под названием «Стадия зеркала и ее роль в формировании функции Я в том виде, в котором она предстает нам в психоаналитической практике» (1949).

Выдвигая концепцию стадии зеркала, Ж. Лакан исходил из особенности поведения ребенка, выявленной данными сравнительной психологии. Эта особенность состоит в том, что на ранней стадии развития ребенок способен узнавать свое отражение в зеркале в качестве своего собственного. При этом он не только усваивает образ своего отражения в зеркале, но и может совершать ряд жестов, с помощью которых в игровой форме соотносится с дублируемой реальностью – со своим собственным телом, другими людьми и предметами, отражающимися в зеркале и попадающими в поле его зрения в отраженной форме. По словам Ж. Лакана, не умеющий даже держаться на ногах, а не то чтобы ходить, поддерживаемый кем-нибудь из взрослых, малыш «озабоченно рвется, вне себя от радости, из своих помочей и, наклонившись вперед, застывает, стараясь зафиксировать в поле зрения мгновенную картину собственного отражения».

С точки зрения Ж. Лакана, стадия зеркала характерна для развития ребенка в возрасте от шести до восемнадцати месяцев. На этой стадии осуществляется процесс идентификации, происходящий с ребенком при освоении им своего собственного образа. Усвоение ребенком своего собственного зрительного образа является идеальной ситуацией для изучения символического и воображаемого пластов субъекта, благодаря которым впоследствии осуществляется идентификация с другими людьми и становление Я.

Зеркальный образ собственного тела с его индивидуальными особенностями оказывает формирующее воздействие на ребенка. Он не только способствует формированию представления о телесном единстве и отождествлению с отражением, но и расширяет познавательное поле человека, вписываясь, как полагал Ж. Лакан, в наши представления о «параноидальном познании». На стадии зеркала проявляется способность человека к пространственному овладению своим собственным образом, в результате чего устанавливается связь между телом и его имаго, организмом и его реальностью. Посредством идентификации с образом себе подобного на завершающей стадии зеркала возникают предпосылки для развития диалектики, связывающей Я с социально обусловленными ситуациями жизни, способствующей вхождению индивида в историю и ведущей к параноидальному отчуждению, возникающему при обращении «от Я зеркального к Я социальному».

В конечном счете, как подчеркивал Ж. Лакан, стадия зеркала «представляет собой драму, чей внутренний импульс устремляет ее от несостоятельности к опережению – драму, которая фабрикует субъекта, попавшего на приманку пространственной идентификации, череду фантазмов, открывающуюся расчлененным образом тела, а завершающуюся формой его целостности, которую мы назовем ортопедической, и облачения, наконец, в ту броню отчуждающей идентичности, чья жесткая структура и предопределит собой все дальнейшее его умственное развитие».

СТРАСТЬ – вожделение человека, не поддающееся контролю и оказывающее значительное воздействие на его мышление и поведение.

З. Фрейд уделял основное внимание рассмотрению бессознательных влечений человека. В одних работах он проводил различие между влечением и инстинктом, в других понятия «влечение» и «инстинкт» рассматривались в качестве равнозначных. Его представления о человеческих страстях входили в остов размышлений о влечениях и инстинктах как таковых, и в этом отношении сами страсти воспринимались как изначально присущие человеку, подобно влечению к деструктуивности или инстинкту агрессии.

Переосмысливая взгляды З. Фрейда на природу влечений человека, часть психоаналитиков по-иному подошли к трактовке человеческих страстей. Так, американский психоаналитик Э. Фромм (1900–1980) предложил такое видение человека, которое включало в себя культурные и социальные детерминанты. В работе «Бегство от свободы» (1941) он подчеркнул, что бессознательные стремления человека, включая любовь, ненависть, жажду власти, тенденцию к подчинению, влечение к чувственному наслаждению или страх перед ними, являются продуктами социального процесса формирования личности. Словом, «страсти человека и тревоги его – это продукт культуры».

В работе «Человек для себя» (1947) Э. Фромм подчеркнул, что большую часть «человеческих страстных влечений» невозможно объяснить силой инстинктов, а индивид обладает такими страстями, которые могут быть сильнее стремления к самосохранению. В книге «Анатомия человеческой деструктивности» (1973) он провел различие между инстинктами и страстями. Инстинкты, или естественные влечения, коренятся в физиологических потребностях человека, в то время как человеческие страсти – в его характере. Произрастающие из характера страсти (потребность в любви, нежности, свободе, разрушении, садизм, мазохизм и др.) соответствуют экзистенциальным потребностям человека. Если инстинкты – это ответ на физиологические потребности человека, то страсти – ответ на его экзистенциальные потребности. В отличие от инстинктов страсти являются специфически человеческими. «Хотя экзистенциальные потребности одинаковы для всех людей, индивиды и группы отличаются с точки зрения преобладающих страстей».

С точки зрения Э. Фромма, инстинкт – это чисто биологическое понятие, а коренящиеся в характере страсти и влечения – биосоциальные, исторические категории. В этом смысле он предпринял попытку заменить «фрейдовский физиологический принцип объяснения человеческих страстей на эволюционный социобиологический принцип историзма». В соответствии с этим принципом человеческие страсти рассматриваются в связи с их функцией в процессе жизни целостного организма. Признается, что интенсивность страстей коренится не в физиологических потребностях, а в потребностях целостного организма жить и развиваться как в телесном, так и в духовном смысле. Стало быть, страсти важны для человека не после того, как удовлетворены его физиологические потребности. Они не относятся к разряду роскоши и уходят своими корнями в основания человеческого бытия. Без страстей человек перестает быть человеком.

Э. Фромм различал рациональные страсти (любовь, заботливое отношение к живому существу) и иррациональные страсти (жадность, тщеславие и др.). Рациональные страсти являются жизнеспособными. Они ведут к самоутверждению человека, усиливают его ощущение радости, способствуют проявлению его целостности и придают смысл его жизни. Иррациональные страсти, напротив, мешают жизнедеятельности человека, подрывают его силы, ведут к раздвоенности и утрате смысла жизни. Однако и те и другие участвуют в реальном человеческом существовании и, следовательно, их анализ необходим для решения проблемы человека. Если человеку удается мобилизовать свои жизненно важные устремления и страсти, то он сможет достичь большей интеграции, целостности личности. До тех пор пока это не происходит, «его можно обуздать, укротить, но не исцелить».

При неблагоприятных условиях жизни, не способствующих развитию личности, человек становится деструктивным и жестоким. Его страсти оказываются иррациональными, по сравнению с возможностями нормально развивающегося человека. Вместе с тем, как отмечал Э. Фромм, с точки зрения особых обстоятельств жизни данного конкретного индивида в его страстях есть своя рациональность. Во всяком случае разрушительные для жизни страсти также являются своеобразным ответом на экзистенциальные потребности человека, как и его созидательные страсти. Другое дело, что разрушительные, иррациональные страсти развиваются неизбежно в том случае, если отсутствуют реальные предпосылки для реализации созидательных страстей.

Э. Фромм считал, что на рациональном и иррациональном уровне страсти являются стержнем мотивационной сферы жизнедеятельности индивида. Человеком владеют такие страсти, как потребность в любви, нежности, солидарности, свободе, правде, с одной стороны, и жажда власти, подчинения, разрушения – с другой. Все эти и многие другие страсти ведут его по жизни, становятся причиной волнений и тревог, являются источником, питающим сновидения, мифы, легенды, религии, искусство, литературу. В конечном счете, все они представляются чрезвычайно важными и существенными для любого человека. «Человеческие страсти – это отнюдь не психологические комплексы, которые можно объяснить путем обращения к событиям и впечатлениям детства. Их можно понять, только разорвав узкие рамки редукционистской психологии и изучая их в живой реальности, то есть подвергнув анализу попытку человека придать смысл своей жизни».

СТРАХ – психическое состояние человека, связанное с мучительными переживаниями и вызывающее действия, направленные на самосохранение. Для классического психоанализа проблема страха – это сосредоточение многообразных вопросов, ответы на которые должны пролить свет на душевную жизнь человека.

Приступив к осмыслению проблемы страха, З. Фрейд провел различие между боязнью, испугом и страхом. В его понимании боязнь означает определенное состояние ожидания опасности и приготовления к ней, если даже она неизвестна. Испуг – состояние, возникающее при опасности, когда человек к ней не подготовлен. От испуга человек защищается страхом. Страх предполагает объект, которого боятся. Готовность к страху целесообразна, развитие страха нецелесообразно.

Обратившись к рассмотрению страха как такового, З. Фрейд провел различие между реальным и невротическим страхом. Реальный страх – это страх перед известной человеку опасностью. Он рационален, представляет собой реакцию на восприятие внешней опасности, является выражением инстинкта самосохранения. В отличие от реального невротический страх связан с опасностью, неизвестной человеку. Он возникает на основе восприятия внутренней, а не внешней опасности. От внешней опасности можно спастись бегством. Попытка бегства от внутренней опасности – дело трудное, чаще всего завершающееся бегством в болезнь.

Согласно З. Фрейду, невротический страх может выражаться в различных формах. У некоторых людей наблюдается страх ожидания, связанный с различного рода предчувствиями и превращающийся в невроз страха. Существуют также всевозможные фобии, проявляющиеся в страхе перед животными, поездками по железной дороге, полетами в самолете и сопровождающиеся истерией страха.

Рассматривая причины возникновения и природу страха, З. Фрейд попытался ответить на вопрос, что представляет собой так называемый первичный страх. Он готов был признать, что первое состояние страха возникает тогда, когда ребенок отделяется от матери. В то же время он выразил несогласие с О. Ранком, рассматривавшим первичный страх как следствие травмы рождения. С его точки зрения, страх может возникать и без прообраза рождения. Не разделял он и мнение о том, что первичным следует признать страх смерти.

В противоположность подобным взглядам основатель психоанализа высказал предположение, что первичным является страх кастрации, связанный с переживаниями ребенка по поводу реальной или воображаемой угрозы, исходящей от его родителей, воспитателей, авторитетов. Если, например, родители замечают, что их маленький сын играет пенисом, то они могут пригрозить ему отрезать пальчик или то, чем он играет. Страх кастрации, по словам З. Фрейда, является, вероятно, тем ядром, вокруг которого впоследствии, с формированием Сверх-Я, нарастает страх совести.

Согласно З. Фрейду, местом сосредоточения страха является не Оно (бессознательное), а Я (сознание). Я испытывает давление с трех сторон: на него оказывает воздействие внешний мир; Я находится во власти бессознательных влечений; ему приходится считаться с нравственными запретами и угрозами карающей совести. Если Я вынуждено признать свою слабость, то в этом случае, подчеркивал З. Фрейд, у человека возникает страх – реальный страх перед внешним миром, невротический страх перед силой страстей Оно и страх совести перед Сверх-Я.

Одним из трудных вопросов, связанных с психоаналитическим пониманием истоков возникновения и природы страха, был вопрос о соотношении между вытеснением бессознательных влечений человека и образованием страха. Первоначально З. Фрейд полагал, что энергия вытеснения ведет к возникновению страха, то есть само вытеснение превращается в страх. В дальнейшем он пересмотрел свою позицию по этому вопросу. Согласно поздним представлениям З. Фрейда, при вытеснении происходит не новое психическое образование, ведущее к страху, а воспроизведение предшествующего страха. По его словам, страх создает вытеснение, а не вытеснение страх.

В конечном счете основатель психоанализа был вынужден признать, что чувство страха «не поддается нашему пониманию». Вопрос о происхождении страха как такового заставляет «оставлять бесспорно психологическую почву и вступить в пограничную область физиологии».

Отталкиваясь от идей З. Фрейда, многие психоаналитики сосредоточили свое внимание не только на концептуальном прояснении специфики страха как такового, но и на изучении различных видов страха. Если основатель психоанализа посвятил некоторые свои работы, включая «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909), рассмотрению инфантильных страхов, то одни исследователи проявили повышенный интерес к изучению страхов младенцев (независимо от их половой принадлежности), в то время как другие – к осмыслению природы страхов девочек и женщин. В частности, Э. Эриксон (1902–1904) обратил внимание на специфические страхи, возникающие у многих девочек и женщин.

В работе «Детство и общество» (1950) Э. Эриксон высказал мысль, что страх остаться пустым (орально) или быть опустошенным (анально) имеет особое качество у девочек, поскольку образ тела девочки включает такое внутреннее содержание, от которого зависит ее дальнейшее осуществление как организма, персоны и носителя определенной роли. «Этот страх быть оставленной пустой или, проще, быть оставленной, по-видимому, является самым основным женским страхом, распространяющимся на весь период жизни женщины». Данный страх обычно усиливается с каждой менструацией и дает о себе знать особенно в климактерический период. По мнению Э. Эриксона, вызываемая этим страхом тревога может выражаться или в полном подчинении мужчине, или в стремлении «поймать» его и превратить в свою собственность.

В современном психоанализе обсуждение проблемы страха смещается в плоскость изучения тревожности человека. Тревожность рассматривается в качестве динамического центра неврозов. Начиная с работ К. Хорни (1885–1952), усмотревшей различие между страхом и тревогой, многие психоаналитики стали уделять большое внимание исследованию психологических условий возникновения тревожности, механизмов защиты от нее, путей и возможностей разрешения внутренних конфликтов, основанных на тревожности и ведущих к неврозам.

СТРАХ НЕЗНАКОМЦА – эмоциональное состояние, сопровождающееся беспокойством ребенка при виде чужого лица.

В первые месяцы после рождения ребенок может по-разному реагировать на незнакомых людей. Его общение с ними может сопровождаться улыбкой и плачем, расположением и настороженностью, радостью и тревогой. При появлении незнакомых людей некоторые дети могут отворачиваться от них, прятаться, уткнувшись в одежду матери (если находятся у нее на руках, проявлять тревогу и беспокойство. В работе «Торможение, симптом и страх» (1926) З. Фрейд отмечал проявления детского страха в случае, когда ребенок находится один или в темноте или если «вместо близкого ему лица (матери) находит кого-нибудь чужого».

Последующие психоаналитики обратили особое внимание на возраст ребенка, испытывающего страх при появлении незнакомых ему лиц. Так, Р. Шпитц (1887–1974) считал, что страх незнакомца особенно характерен для шести-восьми месячного ребенка. Основываясь на исследованиях, проведенных им в 50-х годах, он исходил из того, что реакция тревоги и беспокойства при виде незнакомых людей свидетельствует о способности ребенка осуществлять различия между близкими, проявляющими заботу о нем, и другими людьми, которых он не знает. Прежние объектные отношения между ребенком и матерью претерпевают такие изменения, благодаря которым, с одной стороны, у него появляется возможность для обретения относительной самостоятельности и установления связей с большим количеством лиц, а с другой стороны, происходит усиление беспокойства и тревоги, в результате чего ребенок стремится найти защиту у своей матери. В конечном счете страх незнакомца свидетельствует о расширении рамок эмоциональной жизни ребенка, о его специфической способности реагировать на новые жизненные ситуации.

Последующие психоаналитические исследования выявили неоднозначную картину, связанную со страхом незнакомца. В частности, оказалось, что способность к различению между своими (близкими) и чужыми (незнакомыми) людьми может наблюдаться у детей и в более раннем возрасте. Во всяком случае, 3 – 4-месячные младенцы могут по-разному реагировать на незнакомых им людей и их эмоциональная реакция свидетельствует, что в этом возрасте помимо идентификации с матерью имеют место и иные психические процессы.

СТРАХ СМЕРТИ – эмоциональное состояние, сопровождающееся беспокойством и тревогой человека по поводу собственной жизни и возможности ее прекращения.

Представления о страхе смерти оказались в поле зрения З. Фрейда в связи с обсуждением проблемы табу мертвецов. В работе «Тотем и табу» (1913) он рассмотрел воззрения некоторых исследователей, пытавшихся объяснить, как и почему некоторые примитивные народы превращали своих любимых покойников в демонов. Согласно некоторым объяснениям, приписывание умершим душам враждебности кроется в инстинктивной их боязни, являющейся результатом страха смерти.

Два года спустя, выступая перед членами еврейского общества «Бнай Брит», З. Фрейд вновь рассмотрел вопрос об отношении первобытного человека к смерти. В своем докладе «Мы и смерть» (1915) он заметил, что у тела любимого умершего человека зародились не только представления о душе и вера в бессмертие, но и осознание вины, а также страх перед смертью. «Осознание вины произошло из двойственного чувства по отношению к покойнику, страх смерти из идентификации с ним». Поскольку, как считал основатель психоанализа, бессознательное современного человека относится к смерти точно так же, как относился к ней первобытный человек, то, следовательно, страх смерти присущ и ему. Вместе с тем он полагал, что страх смерти, которым «мы страдаем чаще, чем нам кажется», во многих случаях имеет «не столь древний источник и происходит по большей части от чувства вины».

В работе «Я и Оно» (1923) З. Фрейд более подробно рассмотрел проблему страха смерти. Прежде всего он подчеркнул, что распространенное суждение, будто каждый страх является страхом смерти, не является оправданным. Исходя из этого, он счел необходимым отделить страх смерти от страха объекта (реальности) и от невротического страха либидо. Кроме того, ему пришлось признать, что феномен страха смерти представляется трудной проблемой для психоанализа, так как смерть – абстрактное понятие негативного содержания, для которого, по его мнению, не найти бессознательного соответствия. И наконец, он полагал, что механизм страха смерти может состоять в освобождении Я от нарциссической загрузки либидо, то есть в отказе от самого себя точно так же, как обычно в случае страха отказываются от другого объекта. Словом, основатель психоанализа исходил из того, что «страх смерти развертывается между Я и Сверх-Я». Например, страх смерти при меланхолии можно объяснить тем, что Я отказывается от самого себя, поскольку чувствует, что Сверх-Я его ненавидит и преследует вместо того, чтобы любить. Я видит, что покинуто всеми охраняющими силами, и позволяет себе умереть. В конечном счете основатель психоанализа выдвинул предположение, согласно которому, как и страх совести, страх смерти может быть истолкован как «переработка страха кастрации».

В работе «Торможение, симптом и страх» (1926) З. Фрейд показал, как и каким образом происходит возникновение страха смерти у человека. По его мнению, страх при рождении и страх младенца включают в себя условие отделения от матери. Дальнейшее превращение страха в кастрационный страх в фаллической фазе представляет собой страх разлуки. При последующей дифференциации психического аппарата, образовании и усилении Сверх-Я страх кастрации развивается в страх перед совестью, в социальный страх. Гнев и наказание утерей любви со стороны Сверх-Я расценивается в качестве опасности, на которую Я реагирует сигналом страха. Последней эволюцией этого страха перед Сверх-Я оказывается «страх смерти (за жизнь) – страх проекции Сверх-Я вовне в виде силы рока».

СТРУКТУРНАЯ ТЕОРИЯ – концептуальные представления о функционировании психического аппарата и взаимодействии психических структур.

В рамках психоанализа структурная теория была предложена З. Фрейдом в работе «Я и Оно» (1923). Она служила дополнением к топическим, динамическим и экономическим представлениям основателя психоанализа об организации и функционировании психического аппарата.

Согласно этой теории, психический аппарат представляет собой систему взаимосвязанных между собой структурных образований, названных З. Фрейдом Оно, Я и Сверх-Я. Психическое Оно – неузнаваемое и бессознательное, на котором поверхностно покоится Я, являющееся измененной частью Оно. Если Оно содержит страсти, то Я олицетворяет собой рассудок и осмотрительность. Внутри самого Я образуется Сверх-Я, отображающее значительные черты развития индивида и развития вида. Сверх-Я – наследник эдипова комплекса, репрезентирующий отношения человека к родителям, выступающий в качестве совести и включающий в себя бессознательное чувство вины. По словам З. Фрейда, «такое бессознательное чувство вины экономически играет решающую роль в большом числе неврозов и сильнейшим образом препятствует лечению».

Структурная теория с ее делением психического аппарата на Оно, Я и Сверх-Я способствовала более глубокому, по сравнению с топической моделью психики, пониманию динамических соотношений психической жизни. Оказалось, что Я испытывает давление не только со стороны бессознательных влечений Оно, но и со стороны карающей совести Сверх-Я. «Ему удается подавить только самые грубые действия обоих, и результатом является прежде всего бесконечное терзание самого себя и дальнейшее систематическое терзание объекта, где таковой доступен». Более того, Я становится своего рода несчастным существом, страдающим от угроз со стороны трех опасностей – от внешнего мира, либидо Оно и суровости Сверх-Я. Ввиду этих угроз Я представляет собой очаг боязни, тройственного страха, соответствующего трем опасностям. В нем возникает реальный страх, вызванный опасностью со стороны внешнего мира, страх совести, как угроза от Сверх-Я, и невротический страх, порождаемый угрозой, исходящей от бессознательных влечений Оно.

В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) З. Фрейд подчеркнул, что предложенная им структурная теория позволила направить внимание психоаналитиков с вытесненного на вытесняющее. Предметом исследовательского и клинического интереса стало не столько Оно, то есть вытесненное бессознательное, которому уделялось особое внимание до введения структурной теории, сколько Я, то есть та психическая инстанция, которая осуществляет вытеснение. Клинический материал и исследования Я показали, что Я расчленимо, в нем может обособляться и принимать самостоятельное существование инстанция Сверх-Я, которая может преследовать собственные намерения и обладать энергией, оказывающей воздействие на мышление и поведение человека. Сверх-Я не просто персонифицирует совесть, идентификацию человека с родителями и другими людьми, но в значительной степени определяет структурное соотношение в функционировании психики. Если до введения структурной теории вытеснение рассматривалось с точки зрения его осуществления со стороны Я, то теперь стало очевидным, что оно является делом Сверх-Я. Вытеснение исходит от Сверх-Я и осуществляется или им самим, или Я, но по его поручению. Отсюда вытекало положение, согласно которому Сверх-Я и сознательное, вытесненное и бессознательное не совпадают друг с другом. В конечном счете основатель психоанализа пришел к мысли, что «значительные части Я и Сверх-Я могут оставаться бессознательными, обычно являются бессознательными».

Благодаря структурной теории психоаналитическое понимание внутрипсихических конфликтов, с одной стороны, выявило сложные зависимости функционирования психики, а с другой стороны, способствовало прояснению направленности аналитической терапии. Терапевтические усилия психоанализа стали сосредоточиваться не просто на стремлении оказать помощь пациенту путем его осознания бессознательного, а на укреплении его Я посредством как освоения новых частей Оно, так и перестройки организации Я в плане его большей независимости от Сверх-Я.

СТРУКТУРНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ – изменение в психике человека, касающееся соотношений и взаимодействий между структурными составляющими психического аппарата.

В психоанализе структурное изменение рассматривается в двух аспектах. Во-первых, в исследовательском плане оно включает в себя раскрытие психического развития ребенка, формирование его Я и Сверх-Я и тех изменений, которые происходят в структуре психики. Во-вторых, в клиническом отношении структурное изменение является предпосылкой успешного лечения и, следовательно, оно рассматривается в качестве одной из составных частей и целей психоаналитической терапии.

При раскрытии специфики различных стадий психосексуального развития ребенка З. Фрейд обратил особое внимание на формирование и изживание эдипова комплекса, в процессе которых происходят соответствующие изменения Я. В работе «Я и Оно» (1923) он показал, что исход эдипова комплекса в идентификации ребенка с отцом или матерью сопровождается таким изменением в Я, в результате которого в психике ребенка формируется Сверх-Я. Это Сверх-Я отделяется от Я и обретает самостоятельное существование в виде совести, идеала, некоего внутреннего наблюдателя, которые оказывают существенное воздействие на мышление и поведение человека. Связанное с появлением Сверх-Я, структурное изменение в психике оказывается таковым, что способствует возникновению конфликтов между Я и новым образованием, обостряя тем самым противоположность реального и психического, внешнего и внутреннего мира.

Разрешение конфликтов между Я и Сверх-Я осуществляется путем защитных механизмов, служащих цели предотвращения опасности. Оказав помощь Я, защитные механизмы не исчезают, они фиксируются в Я и становятся постоянными способами реагирования человека. Тем самым происходит изменение в Я, сопровождающееся тем, что защитные механизмы становятся своего рода инфантилизмами, ослабляющими Я и подготавливающими почву для возникновения невроза. Подобное структурное изменение ведет к тому, что соответствующие способы реагирования человека проявляются и в аналитической работе, когда он обращается за помощью к психоаналитику и становится пациентом.

В процессе психоаналитической терапии аналитик имеет дело со структурными изменениями в психике пациента, приведшими к заболеванию. Поэтому терапевтическая цель состоит не только в том, чтобы сделать осознанным нечто, находящееся в Оно, но и внести коррекцию в Я, предполагающую реструктурирование, то есть такое структурное изменение, которое способствовало бы ослаблению давления Сверх-Я и предоставляло бы пациенту свободу решения в том или ином направлении без использования фиксированных защитных механизмов, сыгравших патогенную роль в психическом заболевании и выступающих в качестве сопротивления при лечении. Стало быть, психоаналитическая терапия ориентирована на структурное изменение в психике пациента, предполагающее устранение ранее фиксированных взаимосвязей между Оно, Я и Сверх-Я, регрессиями и навязчивыми повторениями, инфантилизмами защитных механизмов и сопротивлениями лечению. Подобное структурное изменение способно привести к реорганизации психических процессов, ослабляющих внутренние тенденции пациента, направленные на поддержание болезни, и активизирующих его силы, выступающие на стороне выздоровления.

СТРУКТУРНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ – одно из направлений современного психоанализа, теория и практика которого основаны на использовании идей, почерпнутых из классического психоанализа З. Фрейда, структурной антропологии К. Леви-Строса (1908–1997), археологии знания М. Фуко (1926–1984). Концептуальное обоснование структурного психоанализа и использование его основных положений при терапии нервнобольных нашло свое отражение в теоретической и практической деятельности французского психоаналитика Ж. Лакана (1901–1981).

З. Фрейд уделил внимание пониманию роли языка вообще и речи больного в частности, что являлось одной из центральных проблем классического психоанализа. Он исходил из того, что человеческая речь «явление далеко не случайное, а сокровищница глубочайшего, древнего познания». В теоретических исследованиях и в аналитической практике объектом исследования служит скрытый «язык бессознательного», имеющий свою логику, не совпадающую с логикой высказываний, будь то свободные ассоциации пациента или текстуальный контекст в рамках художественного произведения, человеческой культуры в целом. Психоаналитик вслушивается в обыденный язык, принимает его во внимание, однако он не верит в истинность высказываний и стремится вскрыть подлинное содержание речи, выраженное в символической форме.

Именно этот аспект психоанализа привлек к себе внимание тех исследователей и терапевтов, которые попытались осуществить синтез лингвистической и психоаналитической проблематики. Усилия французского антрополога и этнолога К. Леви-Строса были направлены на выявление бессознательных механизмов, управляющих структурами общественного сознания в примитивных обществах. Французский философ М. Фуко исследовал основные структуры человеческого мышления и пытался раскрыть внутренние механизмы развития научного и гуманитарного знания. Ж. Лакан уделил особое внимание роли бессознательного в жизни человека и предложил собственное понимание внутрипсихической структуры субъекта и логики функционирования языка.

Согласно К. Леви-Стросу, организующим началом психической жизни человека являются те или иные структуры, совокупность которых составляет то, что можно назвать бессознательным. Бессознательное не является «прибежищем индивидуальных особенностей, хранилищем личной истории», оно означает «символическую функцию, отличную для человека, но у всех людей проявляющуюся согласно одним и тем же законам». Если З. Фрейд стремился разработать «психоаналитический словник», или своеобразный «сонник», применительно к анализу сновидений, позволяющий понимать символический язык бессознательного, то К. Леви-Строс интересовался не столько «словарем» бессознательного, сколько структурными законами его. Для З. Фрейда «сонник» являлся ключом к расшифровке языка бессознательного. Для К. Леви-Строса структура бессознательного имеет большее значение, чем его «словарь». Не случайно, проводя различия между подсознательным и бессознательным, французский исследователь исходил из того, что «подсознательное – это индивидуальный словарь, в котором каждый из нас записывает лексику истории своей индивидуальности», в то время как «бессознательное, организуя этот словарь по своим законам, придает ему значение и делает его языком, понятным нам самим и другим людям». Эта точка зрения была высказана им в работе «Структурная антропология» (1958).

Для М. Фуко одна из заслуг З. Фрейда состояла в том, что он выдвинул такое учение, в рамках которого разрабатывались процедуры расшифровки языка бессознательного, перевода его в сознание и, следовательно, прочтения, интерпретации скрытых следов, или знаков, в той или иной форме нанесенных на «карту» бытия. С его точки зрения, все, что окружает человека (материальные объекты, духовные образования, речь, привычки), составляет «сетку» следов его деятельности, складывающуюся в систему знаков, понимание которой является основной задачей человеческого познания. В этом отношении, задаваясь целью заставить бессознательное говорить сквозь сознание, «психоанализ устремляется в сторону той основополагающей области, в которой разыгрываются отношения представления и конечного человеческого бытия».

Обратившись к фрейдовскому толкованию проблемы бессознательного, М. Фуко отверг его натуралистические интерпретации. Его собственное понимание данной проблемы лежало в русле тех структуралистских концепций, которые стремились к «дебиологизации» бессознательного, к смещению исследовательского акцента в плоскость лингвистической, языковой проблематики. По убеждению М. Фуко, заслуга З. Фрейда состояла не только в том, что в процессе познания человека основатель психоанализа использовал филологическую и лингвистическую модель, но и в том, что он стер границу между нормальным и патологическим. Вместе с тем французский философ не интересовался клиническими последствиями подобного стирания границы между нормальным и патологическим. Для него более важным было то, что З. Фрейд осуществил переход от исследования человека в понятиях функций, конфликтов и значений к анализу его в терминах норм, правил и систем. Благодаря такой ориентации психоанализу удалось, как считал М. Фуко, приблизиться к аналитике конечности человеческого бытия, выраженной на психоаналитическом языке в понятиях сексуальных влечений и культурных запретов, символики бессознательного и его скрытых значений, жизни и смерти. Сам он перевел эти психоаналитические понятия в такие термины, как Смерть, Желание, Закон.

Классический психоанализ стремился к раскрытию конечных форм проявления человеческой деятельности, рассмотренных под углом зрения болезненного расщепления психики индивида. Будучи эмпирической наукой, он связан узкими рамками отношений между двумя индивидами – психоаналитиком и пациентом, что в конечном счете свидетельствует об эмпирической ограниченности психоанализа. Оценивая классический психоанализ подобным образом, М. Фуко полагал, что структурализм может способствовать объединению различных представлений о человеческом бытии в единое целое, которое будет выступать в качестве нового психоаналитического подхода к человеку, основанного на структуралистских принципах исследования. В конечном счете, как подчеркивал французский философ в работе «Слова и вещи: археология гуманитарных наук» (1966), психоанализ будет действительно иметь большое значение, если он откроет то, что «само бессознательное также обладает некой формальной структурой, что оно есть эта структура».

Французский психоаналитик Ж. Лакан не только апеллировал к психоаналитическим и структуралистским концепциям, но и выдвинул лозунг: «Назад к Фрейду!». Вся его теоретическая и клиническая деятельность состояла в том, чтобы изменить направленность развития психоанализа, который, по его убеждению, все больше стал отходить от подлинных интенций психоаналитического учения З. Фрейда, превратившись в канонизированную, догматическую дисциплину с ярко выраженными функциями приспособления к существующей реальности. Если многие психоаналитики ориентировались на развитие психологии Я, акцентирующей внимание на механизмах защиты Я, то Ж. Лакан критически отнесся к нарастанию данной тенденции в психоанализе, сместив срез исследования в область языковых структур.

Обратившись к проблематике бессознательного, Ж. Лакан стремился подчеркнуть специфику своего собственного понимания этого феномена. Он исходил из того, что бессознательное представляет собой «суммарный результат речи о субъекте». Именно язык, в своей дискурсивности, прерывности и расчлененности создающий предпосылку для познания психического, и является сферой бессознательного. «Бессознательное структурировано как язык» – такова одна из максим Ж. Лакана, лежащая в основе структурного психоанализа. Дословно воспроизводимое или по-разному конкретизируемое это высказывание проходит красной нитью через все его работы. Уточнения, которые он делает по поводу структуралистского понимания бессознательного, касаются разъяснений относительно того, что подразумевается под субъектом.

Для Ж. Лакана субъект – это прежде всего «субъект бессознательного», существование которого обнаруживается в разрывах речи, но не самого говорящего, а Другого. Как таковой он соотносится не с другим субъектом, а с означающим. Более того, субъект, по словам Ж. Лакана, рождается только тогда, когда «означаемый появляется в поле зрения Другого». Словом, субъект детерминирован речью Другого, то есть без него нет и самого субъекта. Так лакановская максима «бессознательное структурировано как язык» дополняется не менее важным для структурного психоанализа теоретическим положением, согласно которому «бессознательное – это речь Другого».

Фрейдовское толкование влечений с точки зрения индивидуального бессознательного в его биологических функциях модифицируется Ж. Лаканом, приобретая иной оттенок, когда желание субъекта воспринимается через желание Другого. В этом случае под желанием понимается сохраняющийся осадок того влияния, которое оказывает на субъекта означающий, или Другой. Таким образом, к двум вышеупомянутым теоретическим положениям добавляется третье, а именно «желание человека есть желание Другого». Таковы три основных теоретических положения, которые лежат в основе модификации Ж. Лаканом классического психоанализа З. Фрейда и на которых покоится структурный психоанализ.

Специфика структуралистского подхода Ж. Лакана к человеку состоит в том, что символическое представляется ему не нижним этажом человеческой психики, как это наблюдалось в классическом психоанализе, а высшим ее этажом. Если З. Фрейд выделял три инстанции, то есть Оно, Я и Сверх-Я, то Ж. Лакан исходил из тройственного деления структуры субъекта на реальное, воображаемое и символическое. Для него символическое отождествлялось с социальным и культурным контекстом, в рамках которого происходит развитие индивида, становление его субъектом в подлинном смысле этого слова. Сфера реального, напротив, рассматривалась как нечто чуждое, потустороннее для субъекта, имеющее своим аналогом фрейдовское Оно, но не обладающее символическими функциями. Что касается воображаемого, то оно сродни фрейдовскому Я. В целом, согласно Ж. Лакану, символическое отождествляется с языком, а проблема понимания субъекта в структурном психоанализе заключается в сопряжении символического и воображаемого при конструировании реального.

Такое толкование структурных уровней субъекта предопределило специфику структурного психоанализа. Если цель классического психоанализа заключалась в стремлении поставить на место бессознательного Оно сознательное Я, а модернизированные варианты психоанализа делали ставку на разработку учения о Я, то Ж. Лакан стремился подчеркнуть, что в сфере воображаемого действует не столько логика сознания, сколько логика различного рода иллюзий. Отсюда его критический настрой по отношению к психологии Я и те модификации, которые вводились им в толкование бессознательного.

Если З. Фрейд полагал, что бессознательное характеризуется безвременностью, то Ж. Лакан ориентировался на раскрытие бессознательного с точки зрения осмысления его временных связей, структурированных в языке. Если в процессе классического психоаналитического сеанса психоаналитик и пациент находились во власти времени, в течение которого разматывалась нить «безвременного» бессознательного, то Ж. Лакан ввел новацию – короткий психоаналитический сеанс, где время подвижно и заранее не задано. В последнем случае сам психоаналитик структурирует время и готов в любую минуту прервать речь пациента, не давая ему возможности собраться с мыслями и не оставляя времени для осмысления сложившейся ситуации.

В процессе традиционного психоаналитического сеанса акцент делается на свободных ассоциациях, когда пациент может говорит о чем угодно, а психоаналитик из этой произвольной речи пытается уловить определенные закономерности, сводящиеся им к воспоминаниям детства и бессознательным желаниям больного. В случае лакановского короткого психоаналитического сеанса пациент оказывается вне времени: стоит ему перейти к изложению чего-то важного, как психоаналитик прерывает его, говоря о том, что на сегодня данный сеанс закончен. Свободные ассоциации имеют место не столько в процессе самого психоаналитического сеанса, сколько в промежутках между различными сеансами. Речь пациента по необходимости структурируется, становится более короткой, афористичной, открывая тем самым простор для аналитической работы.

Психоаналитик стремится раскрыть язык бессознательного, выявляя в преднамеренно сделанных им перерывах сеанса анализа, а также в перерывах речи пациента, связанных с провалами памяти, замешательством и т. д., те скрытые смысловые структуры, которые обусловливают человеческую деятельность. Так, лакановское переосмысление фрейдовских представлений о структурных составляющих человеческой психики и бессознательном привело к структуралистскому пониманию отношений между субъектом и языком, в соответствии с которым временные связи и зависимости оказываются заданными и структурированными не только психоаналитической ситуацией, но и самим языком.

В целом структурный психоанализ Ж. Лакана привел к переосмыслению привычных представлений о психологии человека. Если традиционная психология исходила из исследования отдельного человека, а венгерский психоаналитик М. Балинт подчеркнул, что речь должна идти о психологии двоих, об отношениях между двумя индивидами (психоаналитиком и пациентом), то, по убеждению Ж. Лакана, выраженному им в докладе «Функция и поле речи и языка в психоанализе», прочитанном на психоаналитическом конгрессе в Риме в 1953 г., «не бывает психологии двоих без вмешательства третьего элемента», а именно речи, языка. Это значит, что во всей свое полноте аналитический опыт должен осуществляться в «тройственном, а не в двойственном отношении», где речь и язык являются отправной точкой для понимания субъекта и лечения нервнобольных.

СУБЛИМАЦИЯ – (от лат. sublimo – возвышаю) – переключение энергии с социально и культурно неприемлемых (низших, низменных) целей и объектов на социально и культурно приемлемые (высшие, возвышенные). Идея сублимации находила отражение в произведениях писателей ХVIII в. Штиллинга и Новалиса, в работах философов ХIХ в. Шопенгауэра и Ницше. В начале ХХ в. понятие «сублимация» стало использоваться в психоаналитической литературе.

Проблема сублимации обсуждалась в работах З. Фрейда. Он исходил из того, что в процессе своей деятельности человек руководствуется принципом удовольствия. В основе человеческой деятельности лежат сексуальные влечения, требующие своего удовлетворения. Отказ от удовлетворения сексуальных влечений чреват такими негативными последствиями, которые могут обернуться психическим расстройством.

Однако вынужденный отказ не обязательно ведет к неврозу. Существуют иные пути, не ведущие к заболеванию. Так, среди процессов, защищающих человека от заболевания, имеется такой, который приобрел особое культурное значение. Этот процесс заключается в том, что сексуальное стремление отказывается от своего частичного удовлетворения и направляется на социальную цель. З. Фрейд назвал данный процесс сублимацией.

В процессе сублимации социальные цели ставятся выше сексуальных, эгоистических. Впрочем, как замечал З. Фрейд, сублимация является лишь специальным случаем присоединения сексуального стремления к другим, несексуальным. Это означает, что в процессе сублимации может освободиться только часть сексуальной энергии. Кроме того, не все люди в равной степени обладают способностью к сублимации.

Таким образом, под сублимацией З. Фрейд понимал способность менять первоначальную сексуальную цель на иную, несексуальную, но психологически ей близкую. Суть сублимации – в отвлечении от сексуального. Это своего рода десексуализация. В процессе сублимации сексуальная энергия находит выход за пределы телесного удовлетворения. Переключение этой энергии на другие области деятельности способствует повышению психической работоспособности человека. По этому поводу в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) основатель психоанализа заметил, что «благодаря такому отклонению сексуальных влечений от сексуальных целей и направлению их на новые цели – процессу, заслуживающему название сублимации, – освобождаются могучие компоненты для всех видов культурной деятельности».

В понимании З. Фрейда сублимация оказывается источником научного познания, исследовательского интереса, художественного творчества. По его собственному выражению, вместо того чтобы любить, люди исследуют и творят. Типичным примером в этом отношении был, по мнению З. Фрейда, итальянский ученый и художник Леонардо да Винчи. Посвятив рассмотрению жизни и деятельности этого великого человека специальную работу (1910), основатель психоанализа попытался показать, как, благодаря процессу сублимации, Леонардо да Винчи превращал страсть в жажду знания и художественного творения.

З. Фрейд считал, что художественное дарование и продуктивность тесно связаны с сублимацией. Вместе с тем процессы сублимации характерны не только для творческих и одаренных людей. Наблюдения за повседневной жизнью людей показывают, что большинству из них удается направить значительную часть свой сексуальной энергии на профессиональную деятельность. Само сексуальное влечение оказывает содействие этому процессу. Оно наделено, по мнению З. Фрейда, способностью к сублимации. Сексуальное влечение способно менять свою ближайшую цель на более высокооцениваемую в обществе.

В конечном счете, с точки зрения З. Фрейда, многие достижения культуры – результат сублимации сексуальных влечений человека. Сквозь призму сублимации он рассматривал формирование религиозных культов и обрядов, появление искусства и общественных институтов, возникновение науки и, наконец, саморазвитие человечества. По словам З. Фрейда, сублимация влечений представляет собой выдающуюся черту культурного развития. Она делает возможным высшие формы человеческой деятельности и тем самым играет важную роль в культурной жизни.

Представления З. Фрейда о сублимации получили как свое дальнейшее развитие, так и критическое переосмысление в работах ряда психоаналитиков. В частности, Х. Гартманн (1894–1970) считал, что нет никакой необходимости прибегать к понятию сублимация в том случае, когда речь идет о проявлении несексуальных и неагрессивных форм поведения человека. По мнению К. Хорни (1885–1952), в классическом психоанализе нет четкого различия между сублимацией и сдерживанием влечения в направлении цели, в результате чего трудно сказать, является ли такая трансформация, как использование нарциссической любви для формирования Я-идеалов, сублимацией или сдержанной в отношении цели формой любви к себе. С точки зрения Г.С. Салливана (1892–1949), сублимация – более специфический процесс, чем тот, который предполагался в классическом психоанализе, то есть сублимация – это неосознаваемое замещение поведенческих проявлений, вызывающих переживание тревоги или вступающих в противоречие с социально более приемлемой активностью, занимающей место первоначального поведения, из-за которого возникли проблемы. Согласно его представлениям проявления сублимации начинают возникать в период позднего младенчества, становятся заметными в детстве и приобретают все более яркий характер в последующие периоды развития человека.

Отталкиваясь от идей З. Фрейда, Г. Маркузе (1898–1979) выдвинул тезис о самосублимации сексуальности. Под самосублимацией он понимал способность сексуальности создавать высокоцивилизованные человеческие отношения, свободные от репрессии, то есть подавления со стороны общества. По мнению Г. Маркузе, благодаря самосублимации может быть создана новая рациональность удовлетворения желаний человека. Разумным станет то, что будет поддерживать порядок удовлетворения. Одним словом, Эрос создаст новую форму разума. Самосублимация откроет новые горизонты нерепрессивной цивилизации. Тем самым будет устранен непримиримый конфликт между сексуальностью и культурой. Тот конфликт, который представлялся З. Фрейду извечным, роковым для человечества.

В современной психоаналитической литературе понятие «сублимация» используется довольно широко.

СУБЪЕКТ – активный участник жизненного процесса, осуществляющий свою деятельность в контексте взаимодействия с объективным миром, другими людьми и самим собой.

В классическом психоанализе под субъектом понимался действующий индивид, видящий сновидения, совершающий ошибочные действия, вступающий в различные отношения с другими людьми. В «Толковании сновидений» (1900), «Психопатологии обыденной жизни» (1901) и других ранних работах З. Фрейда понятие «субъект» использовалось именно в этом смысле. В частности, основатель психоанализа ставил вопрос о том, «может ли субъект преодолеть внутреннее сопротивление своим интеллектуальным интересом», догадывается ли он о смысле своего сновидения, как и почему «действующий субъект» совершает ошибочные действия. Аналогичное понимание субъекта содержалось и в более поздних работах З. Фрейда.

Вместе с тем в классическом психоанализе проблема субъекта не была предметом специального рассмотрения. Внимание З. Фрейда в большей степени акцентировалось на сексуальном объекте, его инфантильном выборе, переоценке и значении детских отношений к родителям для выбора сексуального объекта в будущем. Это в значительной степени предопределило последующую ориентацию ряда психоаналитиков на разработку идей и концепций объектных отношений. Во всяком случае развитие теории и практики психоанализа середины ХХ столетия находилось под определенным воздействием представителей английской школы объектных отношений, включая М. Кляйн (1882–1960), У. Фейербейрна (1890–1964), Д. Винникотта (1896–1971) и других психоаналитиков, исследовавших этапы психического развития ребенка с точки зрения определенного восприятия им объектов и внутренней организации соответствующих способов защиты от них. В рамках клинической практики пациент рассматривался в качестве объекта исследования и лечения, а не как субъект взаимодействия с другими субъектами, включая аналитика.

Французский психоаналитик Ж. Лакан (1901–1981) был одним из немногих, кто предпринял попытку ввести субъект в символическую сферу жизнедеятельности человека. Отталкиваясь от работ З. Фрейда, в 50-х годах он стал размышлять о субъективном опыте, субъективной драме и реализации субъектом самого себя. С его точки зрения, «организованное существо можно, конечно, рассматривать как объект, но, приписывая ему значение организма, мы тем самым имплицитно сохраняем представление, что оно является субъектом». Так, в процессе анализа инстинктивного поведения человека можно некоторое время пренебрегать субъективной позицией. Однако этой позицией нельзя пренебречь, когда речь идет о говорящем субъекте. «Говорящего субъекта мы принуждены принимать в качестве субъекта». Это необходимо делать потому, что говорящий может наврать, то есть он отличен от того, что говорит. По мнению Ж. Лакана, данное измерение «говорящего субъекта как обманщика» было открыто З. Фрейдом в бессознательном.

Субъект не сливается с его Я. Собственное Я является лишь элементом объектных отношений субъекта и оказывается подчас миражом. Когда Я выступает в качестве воображаемой функции, никакого слияния его с субъектом не происходит. В понимании Ж. Лакана, субъект – это то, что «в развертывании объективации находится вне объекта». Соответственно бессознательное представляет собой раскол, отчуждение, вызванное в субъекте символической системой. С позиций такого понимания субъекта и бессознательного он подверг критике теорию объектных отношений, в рамках которой анализ обходится без межсубъективности (интерсубъективности). Ж. Лакан считал, что психоанализ не может обойтись без радикальной межсубъективности, без принятия одного субъекта другим. Даже изучая ранние стадии развития ребенка, аналитик должен оставаться в области межсубъективного, основываться в своих исследованиях на межсубъективности, с самого начала данной в использовании символа. «Пренебрегая межсубъективным измерением, исследователь неизбежно попадает в регистр объектного отношения, из которого невозможно выйти и который приводит как к теоретическим, так и к практическим тупикам».

В 80-х годах ХХ столетия проблема субъекта и межсубъективности стала привлекать внимание ряда психоаналитиков. Так, в работе Дж. Ат-вуда и Р. Столороу «Структуры субъективности» (1984) был выдвинут тезис, сводящийся к тому, что «психоанализ стремится осветить те явления, которые возникают внутри особого психологического поля, образованного пересечением двух субъективностей – субъективности пациента и субъективности аналитика». В соответствии с этим тезисом психоанализ стал рассматриваться в качестве науки о межсубъективности. Три года спустя была опубликована книга Р. Столороу, Б. Брандшафта, Дж. Атву-да «Клинический психоанализ. Межсубъективный подход» (1987), основная цель которой состояла в детальном изложении результатов последовательного применения данного подхода для психоаналитического понимания и лечения. По мнению авторов книги, психоаналитическая терапия должна опираться на два фундаментальных принципа: во-первых, основополагающей целью терапии является разворачивание, прояснение и трансформация субъективного мира пациента; во-вторых, возникающие при аналитической работе процессы трансформации, как и их неизбежные крушения, всегда зарождаются внутри межсубъективной системы. Исходя из этих принципов, становится очевидным, что психические заболевания не могут быть психоаналитически поняты, если во внимание не принимаются межсубъективные контексты, в которых они возникают и отступают.

СУПЕРВИЗИЯ – консультативная практика, обсуждение клинического случая или его фрагмента, способствующие профессиональному обучению аналитика.

Наряду с теоретическим познанием и дидактическим, учебным анализом, супервизия является одной из составных частей психоаналитического образования. Она может быть индивидуальной (супервизор и кандидат в аналитики) или коллективной, предполагающей изложение клинического случая или отдельной сессии одним из участников группы и обсуждение представленного материала другими его участниками под руководством опытного супервизора.

Начало супервизорской деятельности было положено З. Фрейдом, которому в процессе становления и развития психоанализа приходилось выступать не только в качестве врача, осуществляющего лечение нервнобольных, или мэтра, проводящего личный анализ своих учеников и коллег, но и в роли наставника, супервизора, оказывающего помощь в психотерапевтической и воспитательной деятельности других людей. Наглядной иллюстрацией его супервизорской деятельности может служить работа «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909), являющаяся, по сути дела, подробным описанием супервизии. В этой работе воспроизведены представленные З. Фрейду записи бесед отца с сыном, его собственные предположения и разъяснения, связанные с возникновением фобии у ребенка, и дидактические рекомендации отцу-терапевту, пытавшемуся понять и устранить страхи, вызывающие страдания у его сына. Данная работа как раз и представляет собой первое описание психоаналитической супервизорской практики. Другое дело, что в ней в центре внимания оказался не аналитик, а находящийся на излечении маленький ребенок.

По мере развития психоаналитической теории и практики, а также создания в 1920 году Берлинского института психоанализа, в котором проходили обучение кандидаты в аналитики, стала очевидной необходимость в осуществлении профессиональной супервизорской деятельности. Это было связано прежде всего с тем, что в процессе учебного анализа, ставшего обязательным элементом психоаналитического образования, кандидаты в аналитики часто рассказывали о своих собственных пациентах и проводящему учебный анализ приходилось не только выслушивать эти рассказы, но и включаться в обсуждение клинических случаев, в результате чего аналитик стал выступать одновременно в роли анализирующего специалиста и наставника, от которого ждали советов и рекомендаций по разрешению трудностей и проблем, возникающих у анализируемых при их работе с пациентами. Тем самым возникла потребность в осуществлении специальной супервизорской деятельности, выходящей за рамки дидактического анализа.

В 30-х годах среди психоаналитиков развернулись дискуссии по поводу того, может ли супервизорская деятельность входить в процесс учебного анализа и может ли аналитик быть одновременно супервизором для кандидата в аналитики или супервизорство должно стать самостоятельной практической работой. Так, немецкий психоаналитик М. Эйтингон (1881–1943) считал, что в процессе психоаналитического образования кандидат в аналитики должен проходить учебный анализ у одного аналитика, а супервизии – у другого, а еще лучше – у нескольких аналитиков. Иной точки зрения придерживался венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873–1933), который исходил из того, что совмещение аналитической и супервизорской деятельности в одном лице способствует лучшему пониманию реакций сопротивления, переноса, контрпереноса у кандидата в психоаналитики.

В дальнейшем в основу психоаналитического образования во многих странах мира была положена модель Берлинского института психоанализа, основанного К. Абрахамом (1877–1925), Э. Зиммелем (1882–1947) и М. Эйтингоном. Тем не менее идеи Ш. Ференци (венгерская школа психоанализа) находили и еще сегодня находят отклик среди части психоаналитиков, а дискуссии, связанные с уточнением методики и техники супервизорской деятельности, продолжаются до сих пор. В частности, в работах Дж. Флеминга и Т. Бенедека «Психоаналитическая супервизия: метод клинического обучения» (1966), «Формирование психоаналитика: исследование психоаналитической супервизии» (под ред. Р. Валлерстайна, 1981), П. Девальда «Процесс обучения психоаналитической супервизии» (1987) и ряда других ставятся и обсуждаются вопросы, непосредственно относящиеся к теории и практике супервизорства.

В центре внимания современных дискуссий по актуальным проблемам супервизорства находятся вопросы, касающиеся: природы отношений, складывающихся между супервизирующим и супервизируемым; процесса идентификации с супервизором и трудностей обретения кандидатом в аналитики профессиональной идентичности; неадекватного, обусловленного различным способом мышления и видения, восприятия супервизирующим и супервизируемым клинического материала; выбора оптимального способа обсуждения личных чувств и эмоциональных реакций, возникающих в процессе психоаналитического супервизирования; выявления внутренних различий между супервизорскими и терапевтическими отношениями; способности установления психологической дистанцированности от клинического материала в процессе выявления и обсуждения межличностных конфликтов; необходимости, целесообразности, уместности, степени осуществления или недопустимости супервизорского вмешательства.

Все эти и многие другие проблемы являются сегодня объектом повышенного исследовательского интереса со стороны психоаналитиков, акцентирующих внимание на теории и практике супервизорства.

СУПЕР-ЭГО – понятие, используемое в психоаналитической литературе для обозначения одной из частей или инстанций психики, структуры личности.

В работе «Я и Оно» (1923) З. Фрейд выделил три структурные составляющие психического аппарата: Оно, Я и Сверх-Я. В этой работе он впервые использовал понятие «Uber-Ich», переводимое на русский язык как Сверх-Я. При издании работ З. Фрейда на английском языке немецкое «Uber-Ich» было обозначено термином «super-ego». В дальнейшем при издании англоязычной психоаналитической литературы на русском языке английский термин «super-ego» стал воспроизводиться как «супер-эго» или «Супер-Эго».

В настоящее время в различных русскоязычных изданиях немецкое «Uber-Ich» и английское «super-ego» трактуются как равнозначные, в результате чего в одних публикациях фигурирует понятие Сверх-Я, в то время как в других – Супер-Эго. Оба понятия несут одну и ту же смысловую нагрузку.

В содержательном отношении Супер-Эго олицетворяет собой психическую инстанцию, воплощающую родительский авторитет, самонаблюдение, идеалы, совесть. В метафорическом значении Супер-Эго выступает в качестве внутреннего голоса, цензора, судьи. С психоаналитической точки зрения, Супер-Эго является наследником эдипова комплекса, образуется в психике человека в процессе интериоризации родительских требований и запретов, включает в себя бессознательное чувство вины и может быть для индивида столь тираническим, вызывающим страх совести, что сшибки между ним и Я способны привести к невротизации, бегству в болезнь.

З. Фрейд исходил из того, что возникновение Uber-Ich, то есть новой (по сравнению с Оно и Я) инстанции в психике ребенка, связано с разрушением эдипова комплекса. Многие современные психоаналитики считают, что формирование Супер-Эго начинается в более раннем возрасте ребенка, на доэдипальной стадии его развития. Так или иначе образование Сверх-Я представляется важным этапом инфантильного развития, оказывающим существенное влияние на мышление и поведение взрослого человека.