2. Контркультура 60-70 годов и проблема синтеза духовных традиций Востока и Запада

Думается, что оформление трансперсональной ориентации и состоялось в недрах и на основе этой практики, которая получила название контркультуры и «Нового века». Контркультура, как мы знаем, была бунтом молодых против отцов, которые воплощали прежнюю цивилизацию с ее традиционными буржуазными ценностями, а новая цивилизация являлась уже глобальной цивилизацией – поликультурной, высокотехнологичной, взаимосвязанной как никогда ранее.

На пороге 60-70-х годов произошло радикальное обострение чувствительности к трансперсональным темам, что воззвало к жизни новое мощное психологическое движение. Если воспользоваться термином Л.Н. Гумилева, можно сказать, что какой-то ветер пассионарности, пронзивший все пространства планеты, стал нести ее жителей в новом эволюционном направлении к всепланетарному посвящению в мистерию «Человек». Ибо действительно, то, что проявилось как в образовании трансперсональной психологии и движении «Нью эйдж», так и во многих других тенденциях, это смена самых глубинных, фундаментальных установок и ориентаций культуры, смена ее типа.

Где-то до середины ХХ века, до 50-60-х годов, еще можно было провести достаточно четкую границу между двумя сквозными устремлениями человечества – восточным и западным. Восточную ориентацию в данном контексте можно было бы определить как стремление к самосовершенствованию, к эзотерическим духовно-философским исканиям. А западная ориентация, которая хорошо выражена, скажем, в исследовании М. Вебера о протестантской этике и духе капитализма, – это ориентация на преображение «града земного», на спасение планеты через социальную трансформацию, служение человечеству, развитие демократических структур. Такая ориентация тесно связана с определенным пониманием христианства как строительства царства небесного на земле, в то время как восточная ориентация более связана с индивидуальным спасением. Это, конечно, условное деление, поскольку всегда в рамках, например, того же буддизма, христианства или иудаизма существовали разные направления – и мистические, и связанные с социальным прогрессом. Но тем не менее до середины ХХ века мы можем уверенно различать практики индивидуального и социального преобразования.

А вот где-то с 60-х годов можно зафиксировать появление нового феномена, того, что практика индивидуального совершенствования вдруг тесно слилась с практикой социального преобразования. Возникло то, что можно назвать антропосоциотрансформацией – единством индивидуальной и социальной трансформации, выступающими как две грани одного процесса.

Конечно, питательной средой этого процесса была контркультура. Но его начало связано не только с тем, что происходит «революция сознания», вовлекшая миллионы людей, остающихся в то же время активными членами западной цивилизации, в «паломничество в страну Востока», занятия восточными психопрактиками. Главной причиной, как уже отмечалось, стало складывание глобальной цивилизации, глобализация всех цивилизованных процессов на планете – экономических, политических, информационных, культурных, – усиление всеобщей взаимозависимости, с появлением которой мы начинаем воспринимать себя уже жителями планеты, «гражданами мира», а не отдельного государства. Вот, пожалуй, основные цивилизационные процессы, вызвавшие формирование трансперсональной ориентации и то новое осознавание ситуации, которое в ней выражено (Майков, 1997).

В пользу предложенного объяснения говорят многие факты. Например, когда еще в 1945 году один из предтечей гуманистической и трансперсональной психологии английский писатель О. Хаксли опубликовал книгу о «вечной философии», она в то время не получила широкого отклика; работы К.Г. Юнга, посвященные индивидуации, архетипам коллективного бесознательного, психотерапии как алхимии и психологии религии тоже, оставались известными достаточно узкому кругу людей. Это справедливо и для многих работ Дж. Кэмпбелла или М. Элиаде. А вот книги К. Кастанеды, опубликованные в 60-70-х годах, сразу стали бестселлерами и явлением массовой культуры. И уже в это время произошло переоткрытые книг тех антропологов, психологов, философов и культурологов, которые в своих работах трансцендировали европейский взгляд на природу человека и исследовали аналогичный опыт мировых духовных традиций. Так произошло переоткрытие «вечной философии» с ее незыблемой истиной преодоления всех пределов». «Человек есть нечто, что должно превозмочь» (Ницше), и человек получает свое обоснование, свою целостность и свой смысл в трансцендировании. Ведь, по сути дела, сущность духовного поиска в религиозно-философских традициях состояла в попытке преодоления локальности жизни человека, ограниченности его способностей, его смертности, в попытке перевода человека в космическое измерение.

Кстати, и практика науки тоже, как отмечает М.К. Мамардашвили, имеет подобную устремленность. Здесь у человека создаются органы – научные теории, приборы, гипотезы, переводящие его в космическое измерение. Ведь открытие законов природы – это есть не что иное, как делание человека через опыт его сознания соразмерным космосу и устройству универсума. Через практику философии человек также становится соразмерным Вселенной как всеединству, получает самообоснование в качестве космического феномена. Через предельный опыт в области искусства человек также способен трансцендировать свои границы и воплощать космическую гармонию. Весь этот опыт преодоления себя через создание специфических духовных органов для перевода в космическое измерение был характерен для человека на протяжении всей его истории (Мамардашвили, 1992). И поэтому конечно же он стал главным направлением исследования трансперсональной психологии. И это было новым в сравнении с гуманистической психологией, от которой трансперсональная психология унаследовала гуманистический пафос служения человеку.

Итак, возникли новое расширенное исследовательское поле, новый образ человека, произошло преодоление антропологического масштаба, который существовал в рамках гуманистической ориентации. Была сделана продуктивная попытка заново взглянуть на человека в тех областях, где он выходит за свои границы: в экстатическом, религиозном, мистическом опыте, на границах его жизни в опыте смерти, умирания и рождения.