БОЛЬ ВСЕХ РЕЛИГИЙ

Есть одна черта, которая роднит самые разные религии (таких черт довольно мало — религии различаются в гораздо большем). Эта общая черта заключается в том, что практически все религии убеждены в болезненности нынешнего человеческого состояния. Какая-то глубочайшая неправда есть в образе нашей жизни. Дело не в том, что мы так или иначе грешим. Именно в самом образе бытия человека и человечества есть неправда.

Во-первых, она проявляется в том, что мы погружены в мир ошибок и иллюзий. Главное незримо для нас, а неглавное с назойливыми подробностями обступает наши чувства и топит и дробит нас в себе… Буддизм и индуизм говорят о майе и сансаре; Платон — о «пещере»; Библия — о мире, покорённом «тлению»…

Во-вторых, глубочайшая неправда состоит в том, что мы погружены в мир несвободы, в мир причинения, в мир страдания. Это мир радикальной и всеобщей несвободы — мир страдательности (дукхи) и детерминизма (кармы). В этом мире низшее (тело) властвует над высшим (душой). И ещё как властвует: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7,19)!

В-третьих, фундаментальная неправда состоит в том, что мы смертны. «Отчего мы умираем? Смерти быть не должно!» — вот это главная боль всех религий. Человек выпал из бытия, из мира вечного, в котором «нет ни тени перемены» и впал в мир бывания. Здесь все бывает, но ничего не есть. Это мир происхождения и ухода, созидания и распада. У апостола Павла смерть именуется «последним врагом» (см.: 1 Кор. 15, 26). Отсюда — и его мольба: Кто избавит меня от сего тела смерти? ([Рим. 7, 24]; свт. Григорий Палама эти слова понимает как мольбу об избавлении от смерти сего тела[476]). Понятно, что борьба со смертью должна быть не борьбой с её последствиями[477], а борьбой с её причинами… Причина же смерти — то, что человек рождается в мире, в котором у смерти есть свои права. Не хочешь умирать? — Что ж, докажи, что правомочность смерти не распространяется на тебя, что у тебя есть экстерриториальность перед лицом её домогательств. Предъяви в себе энергии иного Бытия.

Эти три боли: боль об ослепленности, боль о несвободе и боль о смерти — суммируясь, порождают фундаментальный вопрос: «Что есть человек?» Главная боль всех религий — почему мы не боги? Почему человек так отличен от тех, кого он видит в небесах и в то же время так похож, родственен им? Фундаментальная религиозная идея — идея иерархичности бытия. Человек же — стоит на грани миров:

Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтённой
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,

Религии мира в изумлении взирают на человека: откуда взялся этот кентавр, соединивший дух и плоть. Почему в человеке есть Божественное начало и есть животное?[478] Откуда взялся повод к формуле Марины Цветаевой: «Человек — сей видимый дух, болящий бог»? Откуда — самоощущение Гавриила Державина:

Что означает эта сложность и двусоставность человека? Это знак его болезненности и деградации или символ надежды на грядущее и открытое, доступное восхождение? В одних религиях от этой сложности человеческого смешения нужно избавиться — выделив в человеке некую аристократическую часть, а все остальное сбросив в мир окончательного распада. Для христианства же именно человеческая сложность есть то, что достойно восхищения подобного державинскому и увековечения…

Человечество не испытывало недостатка в мифах, предлагающих свои объяснения двусоставности человека[479].

Вавилонский миф, например, объясняет это так. Однажды мать всех богов богиня Тиамат решила убить всех своих детей (подобно греческому Кроносу, пожиравшему своих детей). Но дети узнали о замысле первобогини, подняли бунт и убили Тиамат. Но у Тиамат был любовник — бог по имени Кингу, и он был единственным, кто встал на защиту Тиамат. Когда Тиамат была убита другими богами, те поймали Кингу, убили и его, истолкли его в ступе, а затем, приступив к созданию людей, они добавили кровь Кингу в глину, из которой лепили людей. Так оказалось, что в глиняном теле человека бежит кровь бога. «Один из богов да будет повергнут, да очистятся боги, в кровь его окунувшись. Из его плоти, из его крови да намешает Нинту глины! Воистину божье и человечье соединятся, смешавшись в глине!» (Сказание об Атрахасисе, 208-213)[480]. Стоит заметить, что вавилонская мифология предложила очень непростую конструкцию. Ведь Кингу, с одной стороны, бог, но, с другой стороны, это враг всех богов, т.е., скорее, сатана[481]. И поэтому не вполне понятно — Божественное или сатанинское начало одухотворяет человека… «Царь богов Нарру, человеков создавший, Зулуммар великий, добывший их глину, царица, лепившая их, владычица Мама, кривую речь человечеству дали, наделили его навсегда неправедностью и ложью»[482].

Аналогичный миф был и в Греции. Тут люди тоже рождаются в результате гибели богов-богоборцев. Люди появились вследствие неудачной попытки Титанов, детей первобога Урана, свергнуть младших, но более удачливых олимпийцев: «В царство небес, говорят, стремиться стали Гиганты; к звёздам высоким они громоздили ступенями горы. Тут всемогущий Отец Олимп сокрушил, ниспослал он молнию, с Оссы сверг Пелион на неё взгромождённый. Грузом давимы земли, лежали тела великанов, — тут, по преданью, детей изобильной напитана кровью, влажною стала земля и горячую кровь оживила и образ дала ей людей (Овидий. Метаморфозы 1,152-159). Отсюда понятно, отчего Зевс подумывал уничтожить и людей (Платон. Пир 190с).

Есть, впрочем, в Греции и более оптимистический миф об антропогенезе. Богоборцы Титаны увидели в младшем своём брате Дионисе угрозу в наследовании Зевсу и решили младенца Диониса заманить в свой мир. Но Дионис жил в мире богов — вверху, а титаны — внизу, в тех местах, где у олимпийцев не было принято гулять. Тогда титаны создали погремушки, чтобы привлечь внимание маленького Диониса-Загрея и медное зеркало, чтобы ввести его в заблуждение. Когда выглянувший на шум Дионис посмотрел в это зеркало, он увидел в нем себя самого, и решил что там, внизу, тоже мир богов, и сошёл вниз. Когда же, очарованный зеркальным отражением, Дионис вышел из безопасного места, титаны напали на него, растерзали на части, сварили, поджарили и съели. Преступники были немедленно испепелены молнией Зевса; из дыма, поднявшегося над их останками, возник человеческий род, который тем самым унаследовал коварные наклонности титанов, но который в то же время сохранил крошечную порцию божественной души. Эта душа, будучи субстанцией бога Диониса, все ещё действует в людях как их внутреннее «я» (см. Павсаний. Описание Эллады. 8.37,5)… И поскольку «люди происходят от титанов, поглотивших Диониса, наше душевное естество состоит из двух элементов — титанического и дионисического. Первый тянет нас к телесному, к земному. Второй — к возвышенному»[483]. «Дионис разорван в нас, имея его внутри себя, мы становимся титанами; когда мы знаем это, то становимся дионисами простым посвящением» (Олимпиодор. На Федр 87,1). «Мы часть Диониса, коль скоро мы состоим из копоти титанов, вкусивших его плоти» (Олимпиодор. К «Федону» 61с).

Итак, человек — это частичка Бога, потерявшая родство с Ним, и это родство надо вернуть. Так формулируется главная проблема религии[484]: поиск того, что когда-то бы уже было нашим — «Избирая (eligentes) или, лучше (так как мы теряли Его), вторично избирая (religentes) Его… (Августин. О Граде Божием 10,3)..

Примечания:

4

Трубецкой С. Н. Мнимое язычество или ложное христианство? // Собрание сочинений Т. 1. М., 1907. Публицистические статьи 1896-1905 гг. С. 163.

47

Соловьёв В.С. Три разговора о войне, прогрессе, и конце всемирной истории. // Сочинения. Т.2. М.,1988, сс. 674-676.

48

Карсавин Л. П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках преимущественно в Италии. Пг., 1915. сс. 65-66.

476

Святитель Григорий Палама. О священнобезмолствующих // Добротолюбие. Джорданнвиль, 1966. Т.5. С. 208.

477

“Закопать покойника не значит бороться против смерти» (А. де Сент-Экзюпери. Цитадель // Согласие. N.2, 1993. с. 140).

478

“Одно у нас обще с богами, а другое с бессловесными животными” (Саллюстий. Заговор Катилины).

479

Напомню, что “миф не содержит констатаций, но только экспликации” (Боттеро Ж. Рождение Бога. Библия через призму истории. М., 1998, с. 216). Основная задача мифа — объяснить наличное. Разговор о прошлом — это попытка объяснить то, что знакомо по настоящему.

480

Сказание об Атрахасисе // Афанасьева В. К. Я открою тебе сокровенное слово. Литература Вавилонии и Ассирии. М., 1981.

481

После того как в вавилонском восприятии шумерская богиня Тиамат была объявлена не только праматерью, но и оппонентом нового вавилонского бога Мардука, она была демонизирована. Это событие отразилось и на восприятии человека и мира: мир, являющийся телом Тиамат, теперь стал восприниматься как нечто имеющее демонический оттенок. Мир стал двойственным: его материя — от Тиамат, и она скорее плоха, чем хороша, но его форма — результат подвига Мардука, и эта форма блага. Мир — результат смешения изначального и демонического хтонического начала и творческому божественной мудрости устроителя. Если в Шумере человек замешан на крови благого бога, принесённого ради него в жертву, то теперь сын Тиамат — Кингу — оказывается архидемоном, вождём армии божеств и демонов, борющимся с Мардуком на стороне Тиамат. И именно на его крови замешан человек. Эта версия гораздо пессимистичнее шумерской. Человек приговорён уже самим своим происхождением. Разве что Эа сжалится над тем, кому он, несмотря на его демоническую материю, все-таки дал свой божественный образ (см.: Eliade M.Histoire des croyances et des id!ees religieuses. V. 1. Paris, 1976. De l’вge de la pierre aux mystиeres d'Eleusis. P. 85).

482

Цит. по: Клочков И. С. Духовная культура Вавилонии: Человек, судьба, время: Очерки — М., 1983. С. 86.

483

Зелинский Ф. Ф. Древнегреческая религия. Киев, 1993. С.87.

484

«Ползи к земле, матери твоей! Да спасёт она тебя от небытия!» (Ригведа. 10,18,10).