III

Иосиф же обучал меня искусству плотничества, и мы ходили с ним по людям, изготавливая орала и ярма. Мне уже было восемь лет, я постиг во многом Писание и видел, что никто вокруг не понимает его. Я обнаружил, что священники учат людей вовсе не тому, чему хотели научить народ пророки. Ибо учат священники не думать, а лишь беспрекословно выполнять их предписания, и истина так далека от их учения, как небо от земли.

Однажды мы с отцом пошли на поля за Назаретом, где люди собрались сеять пшеницу. Я смотрел, как они тяжело трудятся, как они страдают, угнетаемы, и я сказал:

– Слушайте слово, понимайте знание, любите жизнь, ибо никто не будет преследовать вас и угнетать более вас самих.

И люди дивились и спрашивали, как такой ребенок может иметь знание, которого не имеют даже священники? Я же хотел показать им, что свобода человека не вокруг него, а лишь в нем самом. Раб может быть свободным, тогда как господин – рабом. Тот, кто раб в душе против своей воли – он сможет быть свободным. Но тот, кто сам отдал себя в рабство и есть рабом в духе – он более не сможет быть свободным.

Я посеял в души людей одно зерно слова и сжал и обмолотил его, и оно вернуло мне сто мер. И многие уразумели то, о чем я говорил.

Шло время, и я стал опытным помощником своего отца. Однажды, когда один богатый человек заказал у отца сделать ему ложе, оказалось, что одна перекладина короче другой. И сказал я ему:

– Положи рядом два куска дерева и выровняй их от середины до одного конца.

И когда отец сделал то, что я сказал, я взял еще один кусок дерева, и сделал короткую перекладину равную длинной. И отец был рад за меня.

Через некоторое время он решил, что наступило время снова отдать меня в учение. И отвел меня к другому учителю, Левию. И тот сказал отцу:

– Сперва я научу его греческим буквам, а затем еврейским.

Это был глупый учитель, который заучил алфавит и не разумел ничего более того, что заучил. Он написал алфавит и долго спрашивал о нем. Я был сердит, что должен отвечать на глупые вопросы. И снова, как и Закхею, я сказал ему:

– Не учи меня буквам, учи меня жизни. Если ты истинный учитель и хорошо знаешь жизнь, скажи мне, что такое начало всего, и я скажу тебе, что такое продолжение.

И учитель рассердился на меня и ударил деревянной тростью по голове. Мне стало очень больно, и я проклял его, сказав:

– Ты не истинный учитель, а бесплодное дерево, которое не способно рожать ничего нового, и говоришь ты лишь то, что вложили в твою голову. Зачем бьешь ты меня? Воистину, знай, удар твой говорит тебе, что ты не сумел научить меня. Слеп ты, не понимающий звука своего.

Отец мой, Иосиф, был очень расстроен случившимся. И сказал ему однажды другой учитель, его друг, чтобы привел он меня в школу, и он попытается обучить меня буквам. На что отец мой сказал:

– Если ты решишься, брат, возьми его с собой.

Тот взял меня со страхом, а я охотно пошел к нему, ибо искал истинного учителя, способного дать мне живое знание жизни, а не глупую науку о мертвых буквах и знаниях.

Я вошел в его дом, увидел книгу, по которой учитель собирался учить меня буквам. Я подошел, взял ее, однако не стал читать, а начал говорить:

– Те, кто наследует мертвое, мертвы духом сами, и они наследуют мертвое. Те, кто наследует живое – живы, и они наследуют и живое, и мертвое. Мертвые духом не наследуют ничего. Ибо как мог бы наследовать мертвый? Если же мертвый духом наследует живое, он не умрет. Тогда тот, кто мертвый, будет жить более! Видишь ли теперь учитель, что для знания жизни мне нет потребности учить твои мертвые книги, ибо кто учит мертвое знание, не имеет сил духовных на изучение жизни.

Стоящие рядом дивились моим словам, ибо мудрость сия была для них внове, и не слышали они такого ни от священников, ни от учителей.

Иосиф, отец мой, заслышав, что я говорю в доме учителя, прибежал, испугавшись, что и его друг со мной не справится. Учитель же сказал отцу:

– Знай, брат, я взял этого ребенка как ученика, но он полон великой благодатью и мудростью, и теперь я прошу тебя, брат, возьми его в свой дом.

Я же сказал учителю:

– Раз ты говорил и свидетельствовал истинно, я признаю, что не все учителя глупы и пусты, и ради тебя те, кто в моих глазах поражен, исцелятся, и буду я их почитать как таковых, которые что-то да разумеют.

Отец же меня забрал обратно домой.

Однажды, помню, один человек по соседству строил дом. Все свои деньги вложил он в него, в желании обрести кров, и вся надежда, вся жизнь его была в этом доме. Однако произошло несчастье – дом рухнул. А человек, строивший его, был убит горем намертво. Все надежды рассыпались вместе с домом, и не видел он смысла далее жить. Тогда я подошел к нему и сказал:

– Говорю тебе, человек, встань и делай свое дело. Ибо не дом есть богатство, а то, что в доме – ты, твоя жена и твои дети.

И он, удивленный, что ребенок говорит ему такие слова, преодолел свое отчаяние, и встал, и делал свое дело, отстраивая дом заново. А люди дивились моим словам.

Когда было мне двенадцать лет, отец мой, Иосиф, мать моя, Мария, а также братья мои, сестры и я отправились по обычаю в Иерусалим на праздник пасхи. Вместе с нами отправилось полгорода – много родных и близких, ибо каждый желал получить божью благодать в храме Иерусалима. Я же, не любивший празднования, более интересовался учением, ведя беседу с первосвященниками из храма, и не заметил, как закончилось празднование и были принесены жертвы, а мои родственники отправились назад в Назарет.

Я сидел меж саддукеями, фарисеями, священниками и первосвященниками, и мы толковали о законе и речениях пророков. О разных науках я расспрашивал и, в свою очередь, им отвечал. И я заставил умолкнуть старейшин и учителей народа, разъясняя им закон и речения пророков. Спросил я у них:

– Чей сын мессия?

Отвечали они, что он – сын Давидов.

Тогда я спросил:

– Отчего же Давид тогда называет в духе мессию господом своим, когда говорит: "Сказал господь господу моему: "Сядь по правую руку от меня, дабы поверг я врагов твоих к стопам ног твоих?" Как может мессия быть сыном Давидовым, являясь господом его?

Разумел я, что не есть мессия человек, но дух истинный в человеке, даруемый началом, основой духа, отцом, живущим в верхней комнатке духа.

И умолкли священники, и главнейший законоучитель спросил меня:

– Да не читал ли ты книг?

И ответил я:

– И книги, и все, что в них содержится.

И стал изъяснять я и книги, и Закон, и поучения, и наставления, и таинства, о которых в книгах пророков сказано, и вещи, никаким обычным разумом не постигаемые. Говорит тогда законоучитель этот:

– Мудрость такую доселе я ни сам обрести не мог, ни услышать не мог. Подумать только, кем этот мальчик будет!

Присутствовал там и философ, в астрономии искушенный, и спросил он меня, не изучал ли астрономию я. Назвал ему я число сфер и тел небесных, объяснил природу и свойства их, оппозицию, вид и площадь, трикветр и секстиль, апогей их и перигей, скрупулы, и скрупулов шестидесятые доли, и другое многое, чего не постичь рассудком.

Был среди них и философ, в предметах естественных умудренный, и спросил он меня, знаю ли медицину я. Изложил я, отвечая ему, физику и метафизику, гиперфизику и гипофизику, об энергиях тела поведал, о телесных жидкостях и функциях их. Назвал число костей и членов, вен, артерий и нервов, рассказал, как сухое тепло действует, и как влажный холод, и что применение их дает. Как воздействует душа на тело, об ощущениях его и силах. Как на него гнев и похоть влияют, а под конец – о соединении и распаде и о многом другом, что для обычного разума непостигаемо.

Я говорил им:

– Многое из того, что вы требуете и говорите, противоречит моему людскому существу. Не значит ли это, что оно противоречит божескому? Ибо в Писании сказано: все вы боги. И ежели что-либо противоречит моей духовной сущности, не противоречит ли оно богу? Ибо отец во мне, отец в вас, и каждый из нас есть бог. Отец в духе един для всех и разный для каждого. И если мой отец духа говорит мне, что должно, а что не должно делать и думать, то не грех ли ваш говорить мне, как оно должно?

А священники листали Писание и молча сидели и дивились. И не знали они, что мне ответить, ибо истина была в моих словах, которая, однако, пугала их.

Когда же родители хватились меня и наши в храме, мать моя, Мария, с плачем сказала:

– Дитя! Что ты сделал с нами? Вот отец твой и я с великою скорбью искали тебя.

Я улыбнулся и ответил:

– Зачем вам было искать меня? Или вы не знали, что мне надлежит быть в том, что принадлежит другому отцу моему – тому, который превыше всего на земле? Или вы не знали, что я могу быть только в храме своего духа и нигде более?

И дивились книжники и фарисеи, говоря: "Благословенна ты между женами, ибо господь благословил плод чрева твоего. Такой славы, такой доблести и такой мудрости мы никогда не видели и никогда о ней не слышали".

Я же встал и пошел за матерью своею, и вернулись мы в Назарет.