Мы уже говорили о том, что история создания Ветхого Завета описана в главах 2 и 3 так, как она понимается авторами этой книги. Эту точку зрения, однако, не разделяют многие современные теологи. Но описанная нами теория соответствует пониманию большинства ортодоксальных теологов. Основой нашей позиции служат знания о каноничности (гл. 5) и божественной инспирации (гл. 6) различных книг Библии. Поэтому все предыдущие главы так тесно связаны друг с другом. Но было бы неверным утверждать, что наша точка зрения разделяется большинством современных теологов. Это, к сожалению, не так, и мы покажем почему. Мы зададимся вопросами: что такое библейская критика? Как она произошла? Каковы ее теории о развитии и передаче Ветхого Завета? И, наконец: зачем и каким образом мы встречаемся с ней?

Проще говоря, библейская критика — это наука, занимающаяся вопросами происхождения текста Библии и его сегодняшним состоянием. И здесь мы должны различить два понятия: (1) «критика низкого уровня», или просто «критика текста», занимающаяся проблемой восстановления первоначального текста Библии — действительно полезная отрасль науки (об этом мы многократно свидетельствовали в гл. 3 и 4). (2) «Критика высокого уровня», более коротко (в узком смысле слова) называемая «библейской критикой», занимается анализом содержания текстов, сущности, формы и тем различных книг Библии. При этом она учитывает данные об условиях жизни авторов книг Библии и тех людей, к которым они обращены. Темы, которые изучает эта библейская критика, охватывают вопросы достоверности, подлинности, целостности и литературной формы различных писаний, вместе образующих Библию. Это уже само по себе может породить определенную уверенность в том, что вынесение собственных суждений о Слове Божьем и сомнения в инспирации Писаний могут привести лишь к заблуждениям. История действительно часто подтверждала это.

Сколько времени существует Библия, существует и критика содержания и канона ее книг — вспомним лишь об ограничениях списка канонических книг, введенными саддукеями и самарянами, позже и Марконием (см. гл. 5). Юлиан Отступник разработал в 4-м веке собственную, эволюционистскую версию происхождения учения Иисуса Христа. Когда спор вокруг канона, наконец, утих, список богодухновенных книг был установлен раз и навсегда, дискуссии с новой силой вспыхнули по вопросу о том, что в каноне было значительным, а что — второстепенным. Теперь речь шла не об объеме, а об (историческом и догматическом) авторитете канона.

В этом коротком описании мы, к сожалению, смогли лишь коротко остановиться на истории критики Ветхого Завета. Начало эпохи современной литературной критики мы видим уже у Карлштадта (1520), который, в частности, отрицал авторство Моисея в Пятикнижии. А. Мазиус (1574) впервые заявил, что Библия является сборником различных религиозных произведений и что она нуждается в ревизии. Наряду с ним и другими римскими авторами мы видим представителей гуманистической линии (возглавляемых Гуго де Гроотом), интересовавшихся преимущественно историческим контекстом Библии и искавшими в ней параллели с языческими культурами и религиями (также Дж. Лайтфут и Дж. Дж. Уэтстэйн). Эта линия была продолжена английскими деистами и другими исследователями, отвергавшими инспирацию Библии как Слова Божьего (Т. Гоббс, И. де ла Пейрер, Б. де Спиноза, Р. Симон; 2-я половина 17-го века). И все это время одним из центральных пунктов критики было авторство Моисея в Пятикнижии.

Эта критика вылилась в начале 18-го века во взгляд на Пятикнижие с точки зрения «теории различных источников». Первым попытался найти в каноне различные источники информации (т. е. различные писания, из которых лишь много позже были составлены отдельные книги Библии) Г. Б. Виттер (1711), утверждавший, что обнаружил в Бытии, гл. 1-3, два различных источника, о чем должно было свидетельствовать двоякое написание имени Бога. Дж. Эстрак сумел обнаружить в Бытии целых три источника информации, которые, по его утверждению, были объединены Моисеем и позже полностью растворились в результате обработок писаний, приведших к созданию нашей сегодняшней книги Бытия. Он так же, как и Виттер, указывал в качестве основного аргумента на различные написания имени Бога в книге Бытие. Это открытие стало основой теории различных источников, получившей новое развитие благодаря стараниям И. Г. Эйхгорна (1780-83). Он же впервые использовал термин «критика высокого уровня» и по праву называется «отцом ветхозаветной критики». Он разделил книгу Бытие на два источника: «ягвистский» (Я), использовавший имя Бога Ягве, и «элохистский» (Э), использовавший имя Бога Элохим. Он также ввел некоторые новые понятия, такие, как «параллельные истории» и «дубликаты» (напр., две истории о потопе).

Эти субъективные критерии вскоре привели к возникновению наряду с теорией различный источников, «теории фрагментов», «открывшей» в Бытии несчетное множество «лоскутков», написанных различными авторами (К. Д. Илджен, А. Джеддс, И. Фатер; ок 1800 г.). К этой же группе принадлежит и известный теолог В. М. Л. де Ветт, развивший, кроме того, целую эволюционную историю Израиля и выдвинувший для объяснения книги Второзакония совершенно новую теорию Д (от Deu-teronomium — Пятая книга Моисея), согласно которой Пятикнижие следует датировать концом 7-го века до н. э.

Теория фрагментов была опровергнута Г. Эвальдом (1823), заменившим ее «теорией дополнений», в которой он исходил из «элохистской» основы, которая должна была со временем дополняться из различных информационных источников. В 1840 году он объединил свои идеи в «теории кристаллизации», в которой исходил из того, что все авторы, внесшие свой вклад в написание книг Моисея, одновременно перерабатывали и весь накопленный к тому времени исторический материал.

В 1853 году Г. Хупвельдту удалось поставить вышеупомянутые теории на новую высоту. Он заложил основы современной теории различных источников, заявив, что «ягвистские» части (Я) книги Бытия не были дополнениями, а первоначально образовывали единый текст; далее, предполагал он, «элохистская основа писания» (Е) была не единым целым, а результатом слияния двух текстов (Е1 и Е2). На основе этих трех письменных документов предположительно возникло Пятикнижие. И, наконец, Д (Второзаконие) в действительности должно было происходить из совершенно другого источника. Позднее источник Е1 был назван П (книгой первосвященников), а Е2 превратилось в Е. Согласно мнению Хупвельдта, хронология возникновения этих четырех информационных источников была следующей: П-Е-Я-Д. Это было подвергнуто сомнению Э. Ройссом и его великим учеником К. X. Графом (1866): они предполагали, что П является самым молодым из источников. Поддерживаемые голландцем А. Куненом (1869), они установили следующий порядок следования источников: Я-Е-Д-П.

А. Кунен занимался преимущественно восстановлением истории Израиля с точки зрения эволюционизма. В этом за ним последовал и знаменитый представитель теории различных источников И. Веллхаузен (1876-78). Он не добавлял к этой теории новых элементов, а сформулировал с большим блеском теорию Графа и Кунена, придав ей классическую форму, что позволило ей молниеносно добиться признания в большинстве центров иссследования Библии в Европе, а немного позднее и в Америке. Веллхаузен «датировал» Я 850-м годом до н. э. и Е примерно 750-м годом до н. э., в 650 г. до н. э. они должны были быть переработаны в одно связное повествование ЯЕ. В период пробуждения, при царствовании Иосии (621 г. до н. э.) должна была быть составлена Д (ср. 2 Пар. 34,14-33), и, наконец, П постепенно выкристаллизовалась в период времени от Иезекеиля до Ездры.

Уже на этой стадии наших исследований мы обнаруживаем некоторые любопытные противоречия. Различные имена Бога должны были указывать на различие источников информации (Эстрак, Эйхгорн), существуют также различные источники с одинаковым именем Бога, конкретно — П и Е (по Хупвельдту), в то время как Е по тематике, стилю и словарному запасу практически не отличается от Я. Беспорно, Я моложе Е (утверждают все критики, кроме Графа), потому что Ягве — более позднее имя Бога по сравнению с Элохим; но нет, говорят Кунен и Веллхаузен, в действительности Я старше Е. «П — «элохистский источник», больше всего отличающийся по тематике и стилю от Я, следовательно, П должен быть старейшим документом», — говорят старшие критики. Но нет, П — самый молодой из документов, потому что такой расклад лучше выглядит с точки зрения эволюционной теории о развитии еврейского культа Бога от примитивного политеизма (многобожия) до руководимого первосвященниками монотеизма (поклонения единому Богу). Эти спекуляции были разоблачены еще в 19-м веке У. X. Грином (1895-96). Он показал, как мало общего имеет теория различных источников с истинными сведениями о происхождении Библии. Но теория различных источников уже успела завоевать себе прочный плацдарм: в англоязычных странах росту ее популярности способствовали У. Р. Смит, У. Р. Драйвер и К. Э. Бриге, хотя они и внесли в эту теорию много мелких дополнений. К. Будде и Р. Сменд (1912) поделили Я на два источника: Я1 и Я2. В. Айхродт (1916) и Г. Айсфелъд (1922) обнаружили в Я «дилетантский источник» (Л), примерно совпадающий с Я1, предположительно возникший во времена Илии и «внедрившийся» и в книги Судей и 1-2 Царств. Этот Л немного похож на К («кенитский» источник), открытый И. Моргенштерном (1927), и Р. X. Пфайффер (1941) внес идею о «документе С» (С — Сеир), который, по его мнению, послужил основой при написании Я- и Е-частей книги Бытия. Так известная схема Я-Е-Д-П-источников была дополнена еще Л, Л и С, получившими, однако, мало признания.

В теологии 20-го века появилась тенденция, направленная на отказ от теории различных источников и полную или частичную замену ее более радикальными теориями. Часть этой дискуссии была посвящена Д-документу. Р. Х. Кеннес (1920) и Г. Холыиер (1922) считали Д возникшим гораздо позже царствования Иосии и пришли вследствие этого к убеждению, что книга Закона, обнаруженная в то время в храме Иеговы, не могла быть книгой Второзакония. М. Кегель (1919), А. С. Велх (1924) и И. Робертсон (1936-1944), однако, твердо придерживались мнения, что Д возник на много лет раньше Иосии. Еще решительнее была критика М. Лера (1924), оспаривавшего существование П-источника и полагавшего, что Пятикнижие было написано Ездрой на основе обобщения множества письменных документов, и поэтому вообще нельзя говорить о различении Я-, Е-частей и других источников. Также и П. Фольц и В. Рудольф (1933) отвергли Е-источник и вернулись к разновидности «теории дополнений».

Теологи, основавшие принципиально новые школы критики Пятикнижия, зашли в своих рассуждениях дальше всех. Так, наряду с теорией различных источников возникли «история форм» и «теория устных традиций» (т. н. Уппзальская школа). Основоположниками истории форм были X. Гункель (ок. 1900) и X. Гресман (ок. 1920). И их школа учила о том, что Пятикнижие является продуктом составления (сплавления) и что мы не располагаем никакой информацией о первых фазах этого процесса. Они отвергли Я-Е-Д-П-источники («официально утвержденные» письменные документы!) и полагали, что можно в лучшем случае попытаться различить в Пятикнижии следы былых устных преданий, от которых оно произошло. Согласно их воззрениям, в Пятикнижии следует различать определенные литературные жанры, употребление каждого из которых характерно для конкретной жизненной ситуации. При этом одной из важнейших методик было религиозно-историческое исследование, направленное на поиск сходных форм религии и литературы у соседствовавших с древним Израилем народов, прежде всего египтян и жителей Месопотамии, где «жанры» и «жизненные ситуации» проявлялись гораздо четче. Так, книга Бытие на самом деле должна была быть «собранием легенд», передававшихся из поколения в поколение в значительно измененной устной форме и записанных лишь незадолго до или после вавилонского плена. В принципе, Гункель сослужил нам добрую службу, отчетливо показав необоснованность и искусственность теории различных источников. Но, к сожалению, его теория была еще хуже: это было грубое пренебрежение высокой и древней литературной культурой Израиля; на ней мы еще остановимся позже.

Сделанные позже открытия о письменности и литературе древних народов позволили должным образом расквитаться с теорией жанров. То же произошло и с теорией устных традиций Уппзальской школы, так же радикально отвергавших теорию различных источников и подчеркивавших значение устных преданий еще больше, чем Гункель и «жанровые» критики. Некоторые даже утверждали, что устные предания обладали на древнем Востоке большим авторитетом, чем письменные документы. Согласно их мнению, следовало искать не письменные источники, а «единство устных преданий», «области распространения преданий» и «школы» в рамках этих областей. Это направление было развито прежде всего И. Педерсеном (1931) и доработано Л. Энгнеллом из Уппзалы (1954). Они также сделали попытку разделить материал по литературным «жанрам», подчеркивая при этом значение «жизненной ситуации». Энгнелл различал два фундаментальных предания, которые должны были послужить основой создания Пятикнижия: одно охватывало 1-4 книги Моисея и указывало на «первосвященническую школу» (отсюда обозначение П), другое простиралось от 5-й книги Моисея до 4-й книги Царств — «дейтрономическая (т. е. пятикнижная) школа» (литера Д). Последняя демонстрирует другой стиль изложения и должна указывать на Д-круг «традиционалистов». П должно происходить из Иудеи, в то время как Д ближе к жившим севернее десяти другим коленам Израиля. Важно при этом, что различные группы легенд имеют культовое значение, следовательно, связаны с поклонением различным богам. Это культовое значение различных устных традиций особо подчеркивалось уже С. Мовинкелем (1930).

Развитие библейской критики в направлении одностороннего выделения культа (богослужения) было вызвано влиянием «Лейпцигской школы», основывающейся на работе А. Альта (1929). Представители этой школы попытались выявить еще больше оттенков «жизненной ситуации» в различных «жанрах». Главными представителями этого направления являются М. Нот и Г. фон Рад, из которых последний уделяет больше внимания теологическому, чем историческому содержанию Ветхого Завета. С развитием новозаветной критики (гл. 8) историко-критические методы (как теория различных источников и история форм) отодвигаются на второй план. Благодаря этому высвобождается место для теологической экзегетики (учения об интерпретации, объяснении), пытающейся докопаться до основы, до основного содержания, до «сути дела», до «керигмы» (проповеди, послания, вести). Речь здесь идет прежде всего о сведениях и свидетельствах древнего Израиля, о «керигматических целях» передачи текста потомкам. Эта мысль была, в частности, развита В. Паненбергом (1961) и его школой. В (предполагаемой) истории развития литературных форм книги теперь разыскивался «теологический импульс», приведший когда-то к ее возникновению и составлению. Ученые, как Нот и фон Рад, а также В. Циммерли и X. Г. Вольф, разработали новую разновидность ветхозаветной герменевтики (науки об изложении, толковании текстов), скорее своего рода философию и догматику, занимавшуюся выявлением применимости обращенных к древнему Израилю слов к сегодняшней жизненной ситуации.

Если мы рассмотрим положение дел сегодня, то заметим, что теологи Германии, как правило, пытаются связать между собой теорию различных источников и теорию истории литературных форм (начиная с О. Айсфельдта, 1934). В скандинавских странах ведущими являются теория литературных форм и теория устных преданий. Наконец, в англосаксонских странах теория различных источников все еще пользуется популярностью, несмотря на то, что новое поколение теологов разрушило ее теоретическую базу, — но и это только для того, чтобы выдумать вместо нее еще более невероятные теории, — как, например, о том, что израильтяне занесли свои воззрения и истории на бумагу лишь за 500 лет до н. э. Трудно было бы выдумать утверждение, в большей степени противоречащее огромному фактическому материалу, чем это…

Настало время ближе заняться анализом аргументов библейской критики и их опровержением. Вышеназванными методами атакуется весь Ветхий Завет, но прежде всего Пятикнижие, поэтому мы уделим ему особое внимание. Позднее мы коротко остановимся и на других книгах Библии. В первую очередь мы хотим показать сущностную основу и несовершенство теории различных источников; сделав это, мы автоматически определим нашу позицию по отношению к теориям литературных форм и устных преданий. Кроме того, перед началом наших рассуждений мы рекомендуем читателю еще раз прочитать гл. 2, и прежде всего то, что в ней говорится о неоспоримости авторства Моисея в Пятикнижии и глубокой древности письменности и литературы. Далее позвольте нам детально проанализировать четыре утверждения, образующих (по мнению Айсфельдта) фундамент теории различных источников:

1. Чередование имен Бога (Ягве и Элохим). Как мы уже видели, это был первый агрумент, использованный для подтверждения вышеназванной теории: критики исходили из предположения, что первая книга Моисея была создана на основе двух различных источников (документов), каждый из которых использует лишь одно имя Бога.

а. Точно такое же чередование имен встречается в Коране, причем никто не оспаривает написание его одним автором. Это явление мы встречаем во многих древних произведениях, и было бы очень настораживающим, если бы древнееврейские рукописи содержали только одно имя Бога.

б. Разделение текста на различные источники на основе употребления в нем различных имен Бога настолько искусственно, что сами критики часто затрудняются последовательно применять его в своих рассуждениях; так, имя Бога Элохим встречается в следующих Я-текстах: Быт. 3,1-5; 31,50; 33,5.11. Имя Ягве встречается в следующих Е-текстах: Быт. 21,33; 22,11.14; 28,17-22. Эти проблемы критики обычно сваливали на «редакторов», не обладавших, по их мнению, достаточными зна ниями для выполнения своей работы.

в. Между масоретскими текстами и Септуагинтой (см. гл. 3) существуют бесчисленные различия именно в употреблении имени Бога. Тем не менее «разделители источников» основываются на масоретских текстах, словно существуют гарантии того, что лишь они безошибочно переписывали имя Бога. Это особенно примечательно у теологов, в любом другом спорном случае готовых объявить масоретские тексты несовершенными…

г. Как позже было признано даже многими критиками, употребление различных имен Бога в тексте может быть полностью объяснено на основе контекста. Элохим указывает на Бога как всемогущего творца вселенной, господствующего над природой и человеком, Ягве же — Божье имя завета, используемое в тех местах, где идет речь об обетованиях, о завете Бога с людьми.

2. Мнимые дубликаты и параллельно изложенные истории. Почти с самого начала это был один из наиболее употребительных аргументов. В первой и второй главах Бытия «видели» два различные истории о сотворении мира, а в Быт. 6-8 (история о потопе) — два противоречащих друг другу изложения событий. Делался вывод, что эти отличающиеся изложения событий происходили из различных источников и были просто включены в сегодняшние книги Библии вместе, одна за другой. В действительности же речь может идти или (а) о различных историях с совпадающими деталями, или (б) о действительно имеющих место повторениях, но при этом события освещаются под совершенно разными углами зрения, или (в) о повторе, который можно приписать принятому в те времена у евреев методу изложения событий. Приведем пример для каждого варианта:

а. Первый вариант можно проиллюстрировать наибольшим числом примеров, как: двойной побег Агари (Быт. 16 и 21), троекратное подтверждение Божьего обещания Аврааму наследника (Быт. 17,17; 18,12; 21,6), двукратное отречение Авраама от своей жены (Быт. 20 и 26), Авраам дважды жил под ложным предлогом в Гераре (Быт. 20 и 26), дважды было дано имя колодцу в Вирсавии (Быт. 21,31; 26,33). Во всех этих случаях нет существенных доказательств, что речь идет об одном и том же событии, записанном на основании информации из различных источников. Напротив, во всех случаях мы имеем достаточно аргументов для вывода, что речь здесь идет о различных событиях, хотя они и совпадают в некоторых деталях. Мы не имеем сейчас возможности остановиться на подробностях, но в большинстве случаев критически настроенный читатель очень легко может убедиться в этом сам.

б. Примером для второго варианта является «двойная история сотворения мира» в первой и второй главах книги Бытия, различие между версиями которой усиливается использованием различных имен Бога (Элохим и Ягве Элохим). Но нетрудно заметить, что это, в сущности, вовсе не параллелльные истории: в Быт. 1,1-2.4 мы находим общее описание процесса сотворения Богом материального мира, длившегося шесть дней, и отдыха Бога на седьмой день, в то время как, начиная со второй половины 4-го стиха, автор подробнее останавливается на важнейшем акте Божьего творения — создании человека. Он рассказывает, где Бог поселил первого человека и как дал ему жену, и тут вполне оправданным выглядит употребление другого имени Бога (см. выше). Так называемые «противоречия» между двумя частями текста (см. прежде всего Быт. 2,5 и 19) мгновенно исчезают при использовании правильного перевода.

в. Третий вариант лучше всего может быть проиллюстрирован примером, когда две истории сплетаются в одну, как это предполагается об истории о потопе (Быт. 6-8), о переселении Авраама в Ханаан (Быт. 11-13), о благословении Исаака (Быт. 27) и продаже Иосифа в рабство (Быт. 37). И здесь отчетливо видна искусственность теории различных источников. Кажущиеся противоречия легко объяснимы, и прежде всего, если принять во внимание своеобразие еврейского метода изложения, для которого характерно (1) построение очень длинных предложений со множеством дополнительных элементов (дополнений, определений, придаточных предложений и т. д.), (2) частое повторение мысли в видоизмененной форме для большей понятности текста, и (3) любовь к поэтическим повторам («параллелизм») с варьированием слов и содержания — даже в использовании имени Бога (ср. Быт. 30,23-24!). Этот стиль характерен и для литературы других древних народов.

3. Так называемые противоречия, анахронизмы и нелепости. Как предполагается, эта разновидность «аномалий» в текстах указывает на различные источники информации, древние документы, написанные различными авторами при совершенно различных обстоятельствах.

а. Считается, что обнаружены противоречия в названиях (напр., Синай и Хорив, Рагуил и Иофор), в получении Моисеем закона (не учитывая при этом временных и географических различий), в традициях (напр., в П имя ребенку дает отец, а в Я и Е — мать; но существует множество исключений из этого правила!) и т. д.

б. Анахронизмы (слова в Пятикнижии, явно вошедшие в употребление лишь много позже), как «филистимляне» в Исх. 13,17, «Дан» в Быт. 14,14 и Втор. 34,1 и «земля Евреев» из Быт. 40,15, действительно могут смутить читателя. Но они могли быть внесены в результате проводившихся книжниками обработок текста, не затрагивавших сути написанных Моисеем книг.

в. «Появившиеся позднее слова» (в Ветхом Завете их немного, но более поздняя еврейская литература изобилует ими) должны были указать на то, что места писаний, в которых они встречались, были написаны значительно позже. При этом обычно упускалось из виду, что также возможно: (1) «поздние слова» в действительности очень древние, но мало просто встречаются в Библии, или (2) они действительно «поздние» и были включены в текст вместо устаревших или непонятных названий. Литература дает нам достаточно примеров для обеих из этих возможностей.

г. «Арамеизмы» (арамейские слова или диалектные выражения в еврейском тексте Библии) также должны были свидетельствовать о сравнительной «молодости» содержащих их мест (т. е. датироваться временем после вавилонского плена). Но большая часть «арамеизмов» при внимательном анализе оказывается чисто еврейскими выражениями — или, по крайней мере, вполне может ими быть. Таким образом, этот аргумент практически не имеет силы.

д. Нелепостью должен был, в частности, считаться тот факт, что Моисей, будучи автором Пятикнижия, говорил сам о себе в третьем лице и описал собственную кончину (Втор. 34). Первое — это вообще не вопрос, потому что подобный прием часто встречается в античной литературе; одним из вариантов объяснения является и мнение, что Моисей диктовал свои книги. Второй пункт также несложен: Втор. 34 на самом деле — более позднее завершение книги, дополнение, считавшееся к тому же очень простым (поверхностным по содержанию) — см. также гл. 3.

4. Различия в темах, стиле и употреблении слов. И здесь предполагается, что подобные различия указывают на различные источники, на письменные документы, составленные многими авторами в разные времена. Однако приводимые для этого примеры также очень искуственны и могут быть объяснены совсем с другой точки зрения.

а. Непонятно, почему мы должны считать, что каждый еврейский автор писаний не мог писать на различные темы (биографии, нравоучения, родословия, переписи, церемонии), как это было принято уже во всей остальной древней литературе.

б. То же можно сказать и о различиях в стиле письма. Общеизвестно, что писатель может владеть многими стилями, особенно если он пишет произведения, принадлежащие к различным жанрам; и это известно уже с глубокой древности.

в. И различия в словарном запасе, использовании слов (теологи составили огромные списки слов, которые должны характеризовать тот или иной источник!) объясняются очень просто: это (1) различные темы (из которых каждая имеет свои наиболее популярные выражения) и (2) склонность пишущего к употреблению различных слов и оборотов речи для внесения разнообразия, большей гибкости изложения и обращения внимания на определенные места текста. Кроме того, (3) античная литература демонстрирует здесь те же самые различия у произведений одного автора.

Рассмотрев основы и мотивацию теории различных источников, мы теперь хотим подробнее рассмотреть подоплеку как этой теории, так и теории литературных форм. Сначала мы покажем целый ряд общих возражений против методов анализа теорий источников, литературных форм и устных преданий. Затем мы вкратце увидим, как новые открытия археологии обезвредили традиционные аргументы критиков Библии. Наконец, мы рассмотрим опасную философскую подоплеку всей критики Библии и Ветхого Завета. Мы располагаем следующими контраргументами:

1. Западная интерпретация. Вообще говоря, непонятно, как современные западные критики решаются выносить суждения о различиях в стиле и словарном запасе Библии, не располагая никакими еврейскими письменными документами той же эпохи. Они отвергают предложения или просто формулируют их по-другому (везде, где текст противоречит их типично «западным» идеям о связи текста или его стиле). Они утверждают, что улучшают текст Библии, заменяя в нем редкие и малоупотребительные слова масоретского текста (т. е. слова, которых они не понимают или не ожидают встретить) другими.

2. Ни одного объективного доказательства. Что в этих теориях особенно удивляет представителей естественных наук, так это абсолютное отсутствие некоторых объективных доказательств. Даже самые ревностные защитники теории различных источников вынуждены признать, что не существует ни единого доказательства того, что изобретенные ими Я-Е-Д-П-документы когда-либо вообще существовали. Напротив, как мы покажем ниже, исторические исследования свидетельствуют против этого.

3. Отсутствие комплексного подхода. Принятый при изучении античной литературы подход заключается в выявлении гармонии, непротиворечивости текста. При этом (в целях сохранения единства произведения) используются все возможности объяснить предполагаемые противоречия на основе контекста. Это делается до тех пор, пока исследования не докажут противоположное. Но при анализе Библии применялся другой подход. С возмущенным протестом против некомплексного, выборочного подхода при анализе Библии первыми выступили еврейские теологи (как У. Кассито и М. Н. Сегал). Они стойко защищали единство и гармонию книг Библии, заявляя, что при отсутствии объективного подхода и предвзятом мнении о наличии противоречий их, конечно же, можно обнаружить везде.

4. Замкнутый круг мышления. Поскольку критики, несмотря на отсутствие объективных доказательств, упрямо верят в наличие различных источников и предвзято, некомплексно подходят к анализу содержания Библии, им не так уж и сложно выдумать четыре (или больше) источника, наделив каждый из них своими признаками, и отнести какому-нибудь одному из них каждый отрывок Библии, а потом утверждать, что результаты проведенных исследований подтверждают наличие четырех (или х) источников. Этот распространенный метод имеет мало общего с истинной наукой, потому что ожидаемые выводы полагаются в нем в основу исходной позиции! Получаемый после таких манипуляций результат мог бы выглядеть более впечатляющим, если бы действительно все стихи книги Бытия могли быть поделены на четыре источника (причем каждый из них характеризовался бы значительным числом уникальных признаков!). Но это не представляется возможным, и поэтому критики вынуждены укреплять свои позиции еще одним утверждением. Все проблемы, доставляемые их теории «упрямыми» текстами, отметаются одним махом: в них обвиняют редактора и более поздних ученых-книжников, якобы перекроивших текст по своему усмотрению! То есть тот самый материал, на основании тщательного анализа которого построена вся теория различных источников, просто, стоит возникнуть какому-нибудь противоречию, отвергается как ложный! Эту нелогичность рассуждений критиков мы хотим подчеркнуть.

В высшей степени занимательно наблюдать, какой большой вес при развитии теории различных источников критики придают собственным субъективным предубеждениям и как мало они считаются с объективной и легче контролируемой информацией, предоставляемой археологией. Как только их теории получают достаточное распространение, они перестают интересоваться новыми исследованиями и научными достижениями. Но именно археология предоставляет нам доказательства, раз за разом разоблачающие лживые утверждения критиков.

Далее, любопытно заметить, что критики очень мало ценят Ветхий Завет как археологический документ. Везде, где Библия расходится во мнениях с языческими историческими документами, последние автоматически (даже если они бывали написаны гораздо позже) считались более надежным историческим свидетельством, чем Библия! Ни единое высказывание Библии не принималось на веру, пока оно не подтверждалось другими источниками. Неважно, что большинство сведений Библии, отвергавшихся критиками 19-го века, подтверждено более поздними археологическими исследованиями (как история царя Валтасара, упоминание народов хеттов и хорреев), — по отношению к Библии стойко господствовало скептическое предубеждение. Мы надеемся во втором томе этой серии подробнее остановиться на археологическом материале, но в связи с нашей темой укажем здесь три пункта:

1. Древность письменности. Согласно мнению критиков, в Израиле письменность была практически неизвестна до времен царя Давида, так что Моисей вообще не мог написать свое Пятикнижие!

Это мнение вообще трудно обосновать чем-либо, кроме эволюционистского предубеждения (см. ниже). Сегодня, однако, на основании новейших археологических открытий, мы знаем, что искусство письма не только было широко распространено в Израиле за сотни лет до Давида (даже уличные мальчишки умели читать и писать! см. Суд. 8,14), и что письменность существовала на Востоке еще за полтора тысячелетия до Моисея. Последние открытия в Тель-Мардихе опять «удивительно» подтвердили слова Библии.

2. Истории патриархов. И они объявлялись критиками недостоверными и часто неисторическими. Некоторые ставили под сомнение даже существование Авраама. И здесь открытия 20-го века обвинили критиков во лжи. Об этом свидетельствуют, в частности, раскопки в Уре Халдейском, раскопки в окрестностях Сихема и Вефиля и многих других селений Палестины, знаменитые глиняные таблички Мари, Нуци и Тель-Мардиха, содержащие множество подробностей из истории предков еврейского народа, далее, обнаружение хеттского свода законов, проливающего свет на ритуал купли-продажи, описанный в Быт. 23.

3. Моисеев Закон. Закон Моисея якобы должен был ясно свидетельствовать о своем возникновении не раньше 6-5-го века до н. э. (т. е. во время или после вавилонского плена). И здесь сыграли свою роль эволюционистские предрассудки, не позволявшие критикам допустить, что столь утонченный, высокоморальный закон мог возникнуть раньше. Но и здесь именно археология доказала, что подобные законы имели народы, жившие за тысячу с лишним лет до расцвета Вавилона. Мы имеем в виду поразительное сходство свода законов фараона Хаммурапи и открытиями в Угарите (Рас Чамра). Этот козырь не бьется простым утверждением, что Моисей или более поздние книжники скопировали свои законодательства у Хаммурапи или Рас Чамры.

Обозревая все сказанное, мы открываем, что археология не только убедительно опровергла самоуверенные утверждения критиков, но и доказала, сверх того, глубокую древность Пятикнижия (подтвердив тем самым авторство Моисея). В качестве примера мы приведем три события:

(1) Полученные благодаря археологи знания о древнем Египте показывают, что автор Пятикнижия должен был быть хорошо знаком с Египтом того времени, прежде всего, что касается географических описаний, личностей и особых традиций. В Первой и Второй книгах Моисея мы также встречаем больше египетских слов, чем в остальных книгах Ветхого Завета. Это все становится намного понятнее, если исходить из того, что эти книги были написаны человеком из числа вышедших из Египта евреев. Но ситуация значительно усложняется, если мы считаем, что эти книги были написаны лишь много сотен лет после этих событий.

(2) Точка зрения автора 2-4 книг Пятикнижия ясно указывает на него как на человека, жившего вне Палестины (обстоятельства, флора и фауна, погода и география типично египетские или синайские, но не палестинские). Кроме того, сам стиль этих книг ясно свидетельствует о том, что они написаны для блуждающего по пустыне народа, а не для палестинских земледельцев, живших на добрую тысячу лет позже. Это, кроме прочего, проявляется в детальном описании скинии и разбивки лагеря (Чис. 2), порядка движения (Чис. 10) и правил гигиены для жизни в пустыне (Втор. 13,11-14), а также в отправлении козла отпущения в пустыню (Лев. 16,10).

(3) Прежде всего в книге Бытие встречаются многочисленные архаичные традиции, которые, по мнению археологии, характерны для второго тысячелетия до н. э., но не для более поздних времен. Архаизмы встречаются и в языке (устаревшие слова и правописание), что, без сомнения, также указывает на глубокую древность Пятикнижия. Обобщая сказанное, мы не можем не прийти к выводу, что автор Пятикнижия первоначально должен был жить в Египте (не в Палестине), быть хорошо воспитанным, высокообразованным и наделенным литературным даром человеком, к тому же проделавшим с израильским народом весь путь из Египта через пустыню. Как можно после всего сказанного утверждать, что мы не имеем оснований считать автором Пятикнижия Моисея?

Если даже принципиальная основа библейской критики обнаруживает логические противоречия, если мы смогли выдвинуть столько возражений против ее методов, если собственные утверждения библейских критиков взаимно опровергают друг друга, если археология все чаще обличает их во лжи, почему же критики с таким упорством держатся своих теорий? Ответ на это одновременно является ответом и на вопрос, почему еще столько естествоиспытателей придерживаются теории эволюции: обе эти группы ученых — эволюционисты, взгляды которых основываются не на научных доказательствах, а скорее на эволюционистских предрассудках.

Библейская критика обязана своим расцветом в 18-м веке прежде всего наступлению эпохи Просвещения и распространенной в то время идее, что Бог, если Он вообще существует, не вмешивается больше в естественный порядок событий материального мира и поэтому (по Гуго де Грооту) не может дать человечеству никаких сверхъестественных откровений. Гуманизм, питаемый идеями английского деизма (Гоббс, Симон), развился в Германии в радикальный исторический критицизм, не оставлявший в истории никакого места для чудес и Божьих вмешательств. Библейские сюжеты, подобно истории о Моисее, дважды проведшем на горе Синай по сорок дней в общении с Богом и получившем там повеление записать услышанное (Быт. 34,27), с порога отвергаются как невозможные! Темные очки, надетые критиками, попросту не позволяли им различать краски, которыми Библия описывает божественные откровения.

В качестве альтернативы предлагается идея, что история и религия медленно развивались эволюционным путем. Этот путь развития поначалу рассматривался с позиции романтизма (И. Г. Гердер, И. Г. Айхгорн, В. М. Л. де Ветт), позже — преимущественно с позиций гегелевского идеализма, рассматривавшего историю развития мира «диалектически» (В. Фатке, Г. Эвальд). Когда Дарвин воплотил этот принцип «диалектики» в естествознании, назвав его «естественным отбором», и заложил тем самым основу современной теории эволюции, с позиций которой стало принятым объяснять как развитие живой материи, так и развитие человеческой культуры, эта теория завоевала весь научный мир, включая теологию. Теория развития религии от примитивного анимизма до высоко стоящего монотеизма превосходно согласовывалась с гегелевской диалектикой и дарвиновским эволюционизмом. И теория различных источников получила такое невиданное признание в основном благодаря Веллхаузену, оценившему силу эволюционных идей и ловко сыгравшему на них. Таким образом, школа Веллхаузена исходила из совершенно необоснованного предположения, что религиозная история Израиля имела, как и все другие, чисто человеческое происхождение и поэтому могла быть объяснена только эволюционистски. Их вовсе не смущало то, что ни одна из остальных существующих в мире религий так и не смогла развиться до истинного монотизма: и Израиль не мог начать ни с чего иного, кроме анимизма и примитивного политеизма. Убедительные доказательства того, что со времени событий, описанных в книге Бытие, религия Израиля была высокоразвитой и чисто монотеистической, просто отметались интерпретацией, объяснявшей их более поздними вставками и обработками текста. На это мы отвечаем следующим образом:

(1) Естественные науки — об этом свидетельствуют мнения тысяч сегодняшних ученых, — доказали, что существует достаточно оснований для отказа от эволюционной модели в пользукреационной модели (т. е. теории, предусматривающей сотворение мира Богом, см. вторую книгу нашей серии). Этим разрушается идейная основа теологического эволюционизма.

(2) Археология убедительно засвидетельствовала, что не только в Израиле, но и в соседних с ним странах религия уже за много столетий до Давида была преимущественно монотеистической, хотя и с примесью различных элементов политеизма (см. у Альбрайта). Таким образом, с самого начала своего существования Израиль имел чисто монотеистическую религию, что показывает бессмысленность «диалектического подхода», согласно которому монотеизм израильтян развился через информационный обмен с соседними народами. С самого начала наблюдаются коренные различия между религией Израиля и верованиями его соседей. Так, израильский народ считал своего Бога бесполым существом, не имел никаких мифов о происхождении божественности и не знал богинь. То, что Израиль слишком часто поклонялся идолам и чтил многих божков, к сожалению, совершенно верно, — но это были лишь божки и идолы их соседей; евреи никогда не делали изображений Иеговы!

(3) Научная философия должна была уже показать всем критикам, что их категорический отказ от признания всего сверхъестественного — всего лишь философское предубеждение и что их система взглядов нисколько не лучше той, которая предполагает, что действительность состоит не только из познаваемых (методами естественных наук) элементов, но и их тесного сплетения с непознаваемым, внесознательным миром. Различие между этими двумя подходами заключается в том, что последний может призвать в свидетели всю Библию, первый же основан на голых умозаключениях.

В заключение мы еще хотим дать читателю возможность самому убедиться, насколько вольно и своеобразно история Израиля интерпретируется критиками. С учетом вышеназванных доводов мы лишь выборочно снабдим их короткими примечаниями.

а. Анимизм. Поклонение камням (Быт. 28,18; 31,17), деревьям (Быт. 12,6; 14,13), суеверия (Исх. 20,25; Лев. 19,19) и т. д. Вершина искусства интерпретации!

б. Поклонение животным. Культ золотого тельца в Исх. 32 (критики с чистой совестью утверждают, что этот культ не осуждался Моисеем!) и в 3 Цар. 12 («не отвергнут Илией!» — см., однако, Ам. 3,14).

в. Приношение в жертву детей (видно из Исх. 2,29!).

г. Древнейшие ритуальные законы, как считается, записаны в Исх. 34,11-26: в то время все израильтяне могли быть священниками.

д. Многобожие. Это должно было проявляться во множественном числе имени Бога (Элохим — «Боги»), из признания существования других богов (Суд. 11,24; 1 Цар. 26,19; — ложное толкование!) и наличия ритуальной (священной) одежды-ефода и терафимов (=домашние боги); Ос. 3,4, однако, говорит об этом по-другому!

а. Идея монотеизма введена Амосом. Амос — первый пророк, ведший записи; его ревностные последователи — Осия, Исайя и Михей.

б. Их монотеизм был во времена Иеремии изложен в книге Второзаконие, из почтения приписанной перу Моисея. (В действительности уже сама структура текста книги свидетельствует о том, что она была написана во втором тысячелетии до н. э.).

в. К этому времени священничество уже ограничилось служением колена Левия, но еще не стало привилегией рода Аарона (но см. Втор. 27,9.12; 3 Цар. 8,4).

г. Провозглашение социального евангелия (общественная праведность; оправдание добрыми делами).

д. Представление о Боге как о немилосердном, ревнивом духе, громовым голосом, вещавшим из вулкана (на Синае), постепенно трансформируется в мирно-благородный образ Бога, воплощения любви и милосердия (на самом деле пророки призывают народ обратиться к Богу, выведшему народ из Египта, — ср. Ос. 11,1; 12,10.14; Ам. 2,10; 9,7; Мих. 6,4; 7,15; — и все еще знали Его как Бога-судью, карающего грехи: ср. Ис. 24; 34 и 63!).

е. Прекращение кровавых жертвоприношений (Ам. 5,21-26; Мих. 6,6-8; Ис. 1,11-17; Иер. 7,22-23; в действительности же это был лишь отказ от жертв, неспособных дать освящение); «моисеев» закон все еще совершенно неизвестен народу (скиния была изобретена позже).

а. После падения царского престола и установления полной политической зависимости резко возросла роль священников-левитов.

б. Священничество со времени Иезекеиля (ср. 44,7-16) ограничивается служением рода Аарона (сам Аарон должен быть вымышленной личностью!).

в. Жертвоприношения и богослужения лишь постепенно приобретают строгие очертания, и, наконец, их ритуалы фиксируются в П-документе (для обоснования этого утверждения должны быть объявлены несостоятельными все законы и предписания, содержащиеся в предыдущих книгах Библии!). В действительности же существует масса доказательств того, что именно П-источник является самым древним! Археология установила, что специфическая терминология описания ритуала жертвоприношения очень рано была принята и у других народов, и, кроме того, на основании своих особенностей П-части Пятикнижия должны быть датированы временем задолго до плена. Так, в П мы находим много элементов, отсутствующих после плена или больше не называемых: таких, как скиния, ковчег завета, 10 заповедей, урим и туммим, день очищения, города убежища, обрезание, значение крови, назорейство (посвящение Богу), в то время как многие важные элементы позднего времени в П-документах полностью отсутстуют, например, имя «Господь Господствующих», пение и музыка во время богослужений, книжники и название «Храм».

Ветхозаветная критика исходит из нигилистических предпосылок, построена на шатком фундаменте, порой действует ненаучными методами и к тому же породила множество взаимно противоречивых результатов и выводов, ясно показавших неприменимость этого метода исследований. У нас все еще достаточно оснований для веры в божественное откровение и историческую и духовную достоверность Писаний.