Иисус начал Свое наставление на горе с изображения в заповедях блаженства существенных элементов христианского характера и продолжал Своими метафорами о соли и свете указывать на доброе влияние, которое христиане будут оказывать в обществе, если они проявят этот характер. Затем Он описал христианскую праведность, которая должна превзойти праведность книжников и фарисеев, приняв все указания Божьего закона, ни от чего не уклоняясь и не ставя искусственных ограничений. Христианская праведность неограничена. Ей нужно позволить проникнуть сквозь наши действия и слова к нашему сердцу, уму и помыслам и управлять нами даже в этих скрытых, тайных местах.

Далее Иисус продолжает Свое учение о «праведности». Глава 6 начинается (дословно): «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми». Используется слово (в соответствии с правильным прочтением) — dikaiosune, то же, что в 5:6,20. Однако, хотя слово и то же, изменился акцент. Ранее «праведность» относилась к доброте, чистоте, честности и любви; теперь она касается таких практик, как милостыня, молитва и пост. Таким образом, Иисус переходит от нравственной праведности христиан к их «религиозной» праведности. Большинство версий признают в своих переводах это изменение. ПНБ передает это так: «не практикуй свою набожность пред людьми», а НАБ — «остерегайся делать из своей религии зрелище для людей».

Важно признать, что христианская «праведность» обладает этими двумя измерениями: нравственным и религиозным. Некоторые говорят и ведут себя так, словно основная обязанность их как христиан — это религиозная активность, публичная (посещение церкви) или частная (упражнения в благочестии). Иные, напротив, говорят о «безрелигиозном христианстве». Для них церковь стала мирским градом, а молитва — встреча в любви с ближним. Но нет необходимости выбирать между набожностью и нравственностью, церковным религиозным благочестием и активным служением в миру, между любовью к Богу и любовью к ближнему, ибо Иисус учил, что подлинная христианская «праведность» включает и то, и другое.

Более того, Иисус неустанно призывает последователей Своих быть иными в обеих сферах праведности. В Мф. 5 Он учит, что наша праведность должна быть больше, нежели праведность фарисеев (так как они следуют букве закона, наше же послушание должно включать сердце); а также больше (в выражении любви) праведности язычников (ведь они любят друг друга, наша же любовь должна также включать наших врагов). Теперь, в 6 главе, Он говорит о «религиозной» праведности. Он берет сначала внешнюю религию фарисеев и говорит: «Не будьте, как лицемеры» (ст. 5). Затем Он переходит к механическому формализму язычников и говорит: «Не уподобляйтесь им» (ст. 8). И вновь христиане должны отличаться от фарисеев и язычников, религиозных и нерелигиозных, от церкви и мира. То, что христиане не должны приспосабливаться к миру, хорошо известно из Нового Завета. Однако не так хорошо известно, что Иисус видел (и предвидел) мирской характер самой церкви и призывал Своих последователей Не приспосабливаться также и к номинальной церкви, но быть истинной христианской общиной, в жизни своей и практике отличающейся от религиозного учреждения, быть ecclesiola (малой церковью) в Церкви (ecclesia). Существенное отличие, в религии и нравственности, в том, что подлинная христианская праведность — это не только внешняя видимость, но и одна из тайн сердца.

^6:1 Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.

Основное утверждение Иисуса звучит так: «Не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас». На первый взгляд кажется, что эти слова противоречат Его прежнему повелению: «Да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели…» (5:16). В обоих стихах Он говорит о добрых делах «пред людьми», и в обоих указана цель, то есть быть ими «замеченными». Но в первом случае Он повелевает это делать, во втором же — запрещает. Как же разрешить это несоответствие? Противоречие только в словах, а не в сути. Дело в том, что Иисус высказывается против различных грехов. Наша робость заставила Его сказать: «Да светит свет ваш пред людьми», а учитывая наше тщеславие, Он просил не показывать пред людьми свое благочестие. А. Б. Брюс, суммируя, пишет, что мы должны «показывать, когда появляется желание скрыть», и «скрывать, когда хотим показать»[142]. Наши добрые дела должны совершаться публично, так, чтобы свет наш светил; наше религиозное благочестие должно быть тайным, чтобы нам не хвалиться этим. Окончание обоих поучений Иисуса одинаково — слава Божья. Почему мы должны держать в тайне нашу набожность? А затем, чтобы слава воздавалась Богу, а не людям. Почему мы должны давать нашему свету светить и совершать добрые дела в открытую? Чтобы люди могли прославить нашего Небесного Отца.

Три примера «религиозной» праведности, приводимые Иисусом, — милостыня, молитва и пост — в той или иной форме присущи каждой религии. Конечно, предполагалось, что все евреи подают нищим, молятся и постятся, во всяком случае, так делали все набожные иудеи. Очевидно, Иисус ожидал от Своих учеников того же самого. Ибо Он не начинал каждый параграф «если подаете, молитесь, поститесь, то делайте это так», но «когда» делаете это (ст. 2,5,16). Он принимал как само собой разумеющееся, что они это делают.

Далее, эти три религиозные обязанности до некоторой степени отражают наш долг по отношению к Богу, к другим и к самим себе. Ибо творить милостыню — значит пытаться служить своему ближнему, особенно нуждающемуся. Молиться — значит искать лик Божий и признавать нашу от Него зависимость. Поститься (то есть воздерживаться из духовных соображений от пищи) — имеется в виду, по крайней мере частично, путь отречения и, таким образом, самодисциплины. Иисус не поднимает вопроса о том, принимать ли в этом участие Его ученикам, но, допуская, что они будут это делать, учит их, почему и как это делается.

Три параграфа построены по одному образцу. В ярких и сознательно юмористических образах Иисус изображает религиозность лицемера. Это показной путь. Такие получают желаемую награду — аплодисменты людей. Этому Он противопоставляет христианский путь, который втайне, и единственная награда, которую желают христиане, — это благословение Бога, Небесного их Отца, видящего тайное.

² Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. ³ У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, ⁴ чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

В Ветхом Завете много говорится о сострадании к бедным. Греческое слово для обозначения милостыни в стихе 2 (eleemosune) означает проявление милосердия или жалости. Так как Бог наш милосерден, как только что подчеркнул Иисус, «благ к неблагодарным и злым» (Лк. 6:35,36; см.: Мф. 5:45,48), люди Его тоже должны быть добры и милосердны. Очевидно, Иисус ожидал, что ученики Его будут щедрыми. Слова Его осуждают «эгоистическую скупость многих», как отмечает Райл[143].

Однако одной щедрости недостаточно. Везде в Проповеди Господь наш озабочен мотивацией, тайными сердечными помыслами. В Своем разъяснении шестой и седьмой заповедей Он показал, что как убийство, так и прелюбодеяние могут быть совершены в нашем сердце, причем неукротимый гнев является своего рода убийством в сердце, а похотливые взгляды — сердечным прелюбодеянием. Когда речь идет о пожертвовании, Он тоже заботится о тайных помыслах. Вопрос не столько в том, что делает рука (протягивая деньги или чек), но что мы думаем в сердце своем в то время, как рука это исполняет. Тут есть три возможности. Мы или ищем похвалы от людей, или сохраняем анонимность, но при этом хвалим сами себя, или же стремимся единственно к одобрению нашего Отца Небесного.

Сильное желание получить человеческую похвалу было главнейшим грехом фарисеев. «Вы… друг от друга принимаете славу, — сказал им Иисус, — а славы, которая от единого Бога, не ищете» (Ин. 5:44). Подобным же образом комментировал евангелист Иоанн: «Ибо возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию» (Ин. 12:43). И настолько ненасытимым было их желание человеческой похвалы, что это сводило на нет духовное значение их пожертвований. Иисус высмеивает их за то, что они превратили это в публичное представление. Он изображает напыщенного фарисея, который направляется в храм, чтобы опустить деньги в специальную коробку, или собирается дать бедняку милостыню. Перед ним шествуют трубачи, дуя в фанфары и привлекая толпу. «В качестве оправдания, — комментирует Кальвин, — они утверждали, что это предназначено для того, чтобы созвать бедняков, но было совершенно очевидно, что они хотят лишь получить аплодисменты и похвалу»[144]. Поступали ли так фарисеи буквально, или Иисус рисовал забавную карикатуру, в действительности не играет роли. В любом случае, Он указывал на нашу детскую озабоченность высокой оценкой людей. Как отметил Сперджен, «стоять с копейкой в одной руке и с трубой — в другой — вот поза лицемера»[145].

Описывая эту сцену, Иисус использовал слово «лицемерие». В классическом греческом слово hupokrites обозначало сначала оратора, а потом актера. Затем слово стало применяться для обозначения кого–либо, считающего мир сценой, на которой он исполняет роль. Он заменяет свою истинную сущность на фальшивую. Он больше не является самим собой, он переодет и играет кого–либо другого. Он носит маску. Теперь в театре актеры, играющие свои роли, никого не вводят в заблуждение. Это принятая условность. Зрители знают, что они пришли на драму; они не вовлекаются в нее. Проблема же религиозного лицемера в том, что он сознательно пытается обмануть людей. Он подобен актеру в своей цели (то, что мы видим, это не действительная личность, но роль, маска, грим). Однако он совершенно отличается от актера вот в каком отношении: он использует какую–нибудь действительную религиозную практику и превращает ее в то, чем она никогда не должна была быть, а именно, в часть театрального представления перед зрителями. И все это делается ради аплодисментов.

Легко потешаться над этими фарисеями первого века. Наше христианское фарисейство не столь забавно. Мы можем обойтись и без армии трубачей, когда даем на церковь или на дела милосердия. Однако, используя известное изречение, мы любим «трубить в свою собственную трубу». То, что мы видим наше имя в числе подписчиков, жертвующих на дела милосердия, и тех, кто поддерживает добрые начинания, наполняет нас гордостью. Мы подвергаемся тому же самому искушению: пытаемся привлечь внимание к себе, чтобы «быть прославляемыми людьми».

О таких людях Иисус говорит: «Они уже получили награду свою». Глагол, переведенный как «получать» (apecho), в то время был техническим термином, который использовался в коммерческих сделках; он обозначал: «получить сумму полностью и дать за это расписку» (АГ). Часто он так использовался в папирусах. Поэтому лицемеры, ищущие аплодисментов, получат их, получив тем самым «всю награду, к которой они стремились» (ДБФ). И ничего им больше не осталось, кроме суда в последний день.

Запретив Своим последователям подавать нуждающимся так же, как это делали фарисеи, Иисус показывает нам христианский путь — тайный. Он выражает его другим отрицанием: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне». Правая рука — это обычно активная рука. Поэтому Иисус допускает, что мы будем ею пользоваться, передавая наши пожертвования. Затем Он добавляет, что наша левая рука не должна наблюдать. Нетрудно понять, что Он имел в виду. Мы не только не должны рассказывать другим об этом, но в некотором смысле мы не должны рассказывать сами себе. Мы не должны видеть себя со стороны, ибо это немедленно превратится в осознание своей праведности. Греховность сердца так трудно различима, что можно, сделав свой дар втайне от людей, одновременно думать о нем, испытывая при этом удовольствие от своего поступка.

Милостыня — это реальная деятельность, в которую вовлечены живые люди, находящиеся в действительной нужде. Целью ее является облегчение жизни нуждающимся. Греческое слово, обозначающее милостыню, указывает на то, что это дело милосердия. Однако акт милосердия можно превратить в действие, побудительным мотивом в котором является не благо человека, получающего дар, но наше собственное благо. Бескорыстная забота о благе других вытесняется самовлюбленностью.

Поэтому, чтобы «умертвить» наше грешное тщеславие, Иисус призывает нас держать свое действие втайне от самих себя, а также от других. «Этими словами: «пусть твоя левая рука не знает, что делает правая», — пишет Бонхёффер, — Иисус «оповещал о смерти ветхого человека»[146]. Эгоцентризм присущ жизни ветхой; новая жизнь во Христе является жизнью нерасчетливой щедрости. Конечно, этому повелению Иисуса невозможно следовать буквально. Если мы производим подсчеты и планируем наши пожертвования, как и должны поступать сознательные христиане, необходимо знать, сколько мы даем. Мы не можем закрыть свои глаза, выписывая чеки! И тем не менее, как только вы принесли свои пожертвования, о них следует забыть, — это и будет соответствовать учению Иисуса. Мы не должны об этом вспоминать, чтобы не заниматься самолюбованием. Христианское пожертвование пусть будет отмечено самопожертвованием и самозабвением, а не самовосхвалением.

Давая нуждающимся, мы должны искать не людской похвалы и не повода к самовосхвалению, но одобрение Бога. Именно это имеет в виду Господь наш, когда говорит о нашей правой и левой руке. «Этим выражением, — пишет Кальвин, — Он показывает, что мы должны быть удовлетворены, имея Бога своим едиственным свидетелем»[147]. Мы можем сохранить свой дар втайне от других и, до некоторой степени, втайне даже от самих себя, но мы не можем сохранить это втайне от Бога. Никакие тайны от Него не сокрыты. Итак, «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно».

Некоторые не принимают этого учения Иисуса. По их утверждению, они не хотят и не ждут никакой награды ни от кого. Более того, им кажется, что Господь проявляет непоследовательность в этом вопросе. Сначала Он запрещает ждать от других и от самих себя похвалу, а затем повелевает ждать ее от Бога. Не заменяется ли при этом одна форма тщеславия на Другую? По их мнению, если мы ждем похвалу от Кого бы то ни было — от человека, от самого себя или от Бога, — значит мы обесцениваем акт пожертвования.

Подобные аргументы ошибочны, во–первых, потому, что не учитывается природа наград. Когда люди утверждают, что им не нравится мысль о наградах, я подозреваю, что они представляют себе картину выдачи призов в школе: серебряные трофеи, аплодирующая аудитория… Этому могут способствовать слова: «воздаст тебе явно». Однако это наречие (явно) можно было бы опустить. Противопоставляется не тайный дар и публичная награда, а люди, которые не видят этот дар и не награждают за него, и Бог, который и видит, и награждает.

К. С. Льюис со знанием дела писал в эссе «Бремя славы»: «Нас не должны беспокоить слова неверующих, когда они говорят, что это обещание награды превращает христианскую жизнь в торговую сделку. Награда награде рознь. Бывают награды, которые напрямую не связаны ни с самим действием, ни с побудительными мотивами. Например, деньги не являются естественной наградой любви, поэтому мы называем человека, который вступает в брак по расчету, корыстолюбивым. Но сам брак является соответствующей наградой истинной любви». Также можно сказать, что серебряный кубок не слишком достойная награда для школьника, который напряженно трудился в течение долгих лет в школе, лучшей наградой для него может стать учеба в университете. К. С. Льюис так заключает свою аргументацию: «Истинные награды не просто являются неким дополнением к завершенной деятельности — они являются завершением самой деятельности»[148].

Что же это за «награда», которую дает Отец Небесный? Безусловно, она не относится к нашей видимой жизни, но и не рассчитана на отдаленное будущее. Единственная награда, которую может желать подлинная любовь, — это осознание, что благодаря твоему пожертвованию чья–то нужда удовлетворена. Именно любовь побуждает нас делиться с другими, И когда с помощью наших даров голодные накормлены, нагие одеты, больные исцелены, угнетенные освобождены и погибшие спасены, тогда любовь (являющаяся любовью Бога, выраженной через человека) приносит свои собственные тайные радости и не желает никакой другой награды.

Обобщая, можно сказать, что наше христианское пожертвование не должно совершаться ни перед людьми (в ожидании аплодисментов), ни даже перед самими собой (левая рука, аплодирующая щедрости правой), но только «перед Богом», видящим наше сердце и награждающим нас пониманием, что «блаженнее давать, нежели принимать» (Деян. 20:35).

⁵ И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться пред людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою.

⁶ Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

В Своем втором примере, говоря о «религиозной» праведности, Иисус изображает двух молящихся людей. И снова подчеркивается различие между лицемерием и искренностью. Иисус противопоставляет побудительные мотивы и конечный результат молитвы.

То, что Он говорит о лицемерах, вначале звучит прекрасно: «Они любят… молиться». Но, к несчастью, они не любят ни молитву, ни Бога, Которому они молятся. Нет, они любят самих себя и используют молитву как возможность покрасоваться перед публикой.

Конечно, регулярная молитва имеет свои плюсы; все благочестивые иудеи молились трижды в день, подобно Даниилу (Дан. 6:10). И нет ничего предосудительного в том, что они молились стоя, это была обычная молитвенная поза у иудеев. Безусловно, можно было молиться и «на углах улиц», и «в синагогах», если мотивом было стремление покончить с изоляцией и вынести свое признание Бога в мирскую жизнь будней. Но Иисус открыл их истинное намерение — за их набожностью просматривалась гордыня. В действительности они желали аплодисментов. И они их получали. «Они полностью получили награду свою» (НМВ).

Религиозное фарисейство живо и сейчас. Можно посещать церковь, руководствуясь той же ложной мотивацией, которая побуждала фарисеев ходить в синагогу, — не поклонение Богу, а стяжание репутации благочестивых. Подобным же образом можно хвалиться своими упражнениями в благочестии. Всякая лицемерная практика извращает изначальную суть религиозных действий. Восхваление Бога, как и пожертвование, является подлинным актом благочестия. Скрытый мотив разрушает все. Он низводит служение Богу и людям до служения самому себе. Религия и милосердие становятся показным действием. Как же мы можем утверждать, что славим Бога, когда в действительности заботимся о людском одобрении?

Как же тогда должны молиться христиане? «Войди в комнату твою и затвори дверь», — сказал Иисус. Мы должны закрыть дверь, чтобы нам не мешали, чтобы не отвлекаться, закрыться от любопытствующих человеческих взглядов, запереться вместе с Богом. Лишь тогда мы можем исполнить следующее повеление Господа: «Помолись Отцу твоему, который втайне», или, как разъясняет это Иерусалимская Библия, «который находится в этом потайном месте». Отец наш там, Он готов нас приветствовать. Ничто так не разрушает молитву, как присутствие зрителей, и ничто так не обогащает ее, как присутствие Бога. Ибо ОН смотрит не только на внешность, но и на сердце, видит не только молящегося, но и побудительные мотивы. Сущность христианской молитвы состоит в поиске Бога. За всякой истинной молитвой стоит разговор» начатый Богом:

«Сердце мое говорит от Тебя: «ищите лица Моего»; и я буду искать лица Твоего, Господи»

((Пс. 26:8).)

Мы ищем Его в тишине, чтобы узнать Его как Личность, которой Он является: Бог–Творец, Бог–Господь, Бог–Судья, Бог наш Небесный Отец благодаря Иисусу Христу, Спасителю нашему. Мы жаждем встретить Его в тайном месте, чтобы обратиться к Нему в смиренном поклонении, любви и уповании. «Тогда, — продолжает Иисус, — Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». Р. В. Г. Таскер отмечает, что греческое слово, обозначающее «комнату», в которую мы должны удалиться на молитву (tameion), «использовалось для обозначения кладовой, где можно было держать драгоценности». Это может означать, что «существуют сокровища, ожидающие нас», когда мы молимся. Как многочисленны награды за такую молитву! По словам Апостола Павла, когда мы взываем «Авва, Отче», Дух Святой свидетельствует нашему духу, что мы дети Божьи, и нам дается мощное подтверждение Его отцовства и любви (Рим. 5:5; 8:16). Он обращает лицо Свое к нам и дает нам мир Свой (Чис. 6:26). Он освежает душу нашу, утоляет наш голод и жажду. Мы знаем, что мы больше не сироты, ибо Отец усыновил нас; не блудные сыны, ибо мы были прощены; не потеряны, ибо вернулись домой.

Но не следует доходить до крайностей, чтобы не оказаться виновными в том самом фарисействе, против которого Иисус нас предостерегает. Здесь не говорится о том, что все наши молитвы должны твориться втайне, в противном случае мы вынуждены были бы отказаться от посещения церкви, семейных молитв и молитвенных собраний. Замечание Иисуса относится к личной молитве. Греческие слова стоят в единственном числе, как указывается в АВ: «Но ты, Когда молишься, войди в свой чулан… запри дверь твою, молись Отцу твоему». Когда же Иисус будет говорить об общей молитве, то речь пойдет во множественном числе — «Отче наш», и едва ли можно так молиться в одиночку, тайно.

Не углубляясь в тонкости «тайной» молитвы, мы должны помнить, что целью Иисуса в данном случае является желание очистить побудительные мотивы нашей молитвы. Жертвуя, мы должны руководствоваться подлинной любовью к людям, а молиться нам нужно, руководствуясь истинной любовью к Богу. Мы никогда не должны использовать эти ритуалы как благочестивое прикрытие нашей любви к самому себе.

¹⁶ Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры; ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. ¹⁷А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, ¹⁸ чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцем твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Фарисеи постились «дважды в неделю» (Лк. 18:12), по понедельникам и четвергам. Иоанн Креститель и ученики его также постились регулярно, и даже «часто», а ученики Иисуса — нет (Мф. 9:14; Лк. 5:33). Но вот что интересно, в этих стихах Нагорной проповеди говорится о том, что Иисус не только предполагает, что последователи Его будут поститься, но и указывает им, как это следует делать! Этот отрывок из Писания обычно игнорируют. Я подозреваю, что некоторые из нас ведут свою христианскую жизнь так, как будто эти стихи вообще не существуют в Библии. Большинство христиан концентрирует свое внимание на ежедневной молитве и пожертвовании, но немногие соблюдают пост. В особенности евангельские христиане, которые делают акцент на внутренней религии сердца и духа, с трудом воспринимают такую практику, как пост. Может быть, этот обряд, введенный Моисеем в день покаяния и впоследствии используемый по случаю некоторых других годовщин, имеет отношение лишь к ветхозаветным временам, но теперь отменен Христом? Разве не спрашивали Иисуса: «Почему ученики Иоанна и ученики фарисеев постятся, но Твои ученики не постятся?» А может быть, пост практиковался лишь в римско–католической церкви, ведь именно там в Средневековье был разработан точный календарь «праздников» и «постов»? Для многих пост также ассоциируется с суеверным взглядом на мессу и «причащением натощак».

На все эти вопросы мы можем ответить утвердительно. Но нельзя избирательно подходить к познанию и использованию Писания и церковной истории. Существуют и некоторые другие факты: Сам Иисус, Господь наш и Учитель, постился сорок дней и ночей в пустыне; в ответ на заданный Ему людьми вопрос Он сказал: «Когда отнимется у них жених, и тогда будут [ученики Мои] поститься» (Мф. 9:15). В Нагорной проповеди Он сказал нам, как следует поститься, предполагая, что мы будем это делать. И в Деяниях, и в новозаветных посланиях есть несколько упоминаний о постящихся Апостолах. Поэтому мы не можем отвергнуть пост, как ветхозаветную практику, отмененную в Новом, или католическую практику, отмененную протестантами.

Что же такое тогда пост? Строго говоря, это полное воздержание от пищи. Однако, если трактовать это понятие шире, оно может означать, вполне обоснованно, частичное или полное воздержание от принятия пищи в течение более или менее длительного периода времени. Отсюда, конечно, и название завтрака в английском языке («breakfast»), так как мы, завтракая, «прерываем наш пост» («break our fast»), то есть ночной период, когда мы ничего не едим.

Без сомнения, в Писании пост различным образом связан с самоотречением и самодисциплиной. Во–первых, и прежде всего, выражения «поститься» и «смириться пред Богом» являются, фактически, эквивалентными терминами (см.: Пс. 34:13; Ис. 58:3,5). Иногда это служило выражением покаяния за грех. Когда люди глубоко сокрушались о своем грехе и вине, они рыдали и постились. Например, Неемия собрал народ «постящимся и во вретищах», и они «стояли и исповедали грехи свои»; ниневитяне покаялись от проповеди Ионы, объявили пост и оделись во вретища; Даниил обратился к Богу «с молитвою и молением, в посте и вретище и пепле», он молился Господу Богу своему и исповедовал грехи своего народа; и Савл из Тарса после своего обращения, раскаиваясь в своем преследовании Христа, три дня не ел и не пил (Неем. 9:1,2; Ин. 3:5; Дан. 9:2 и дал.; 10:2 и дал.; Деян. 9:9).

Иногда даже сегодня, когда люди Божьи сознаются в грехе и стремятся к покаянию, вполне допустимо по обычаю плакать, рыдать и поститься. Вот как в Англиканском Поучении, названном «О добрых делах, и прежде всего о посте», предлагается применять слова Иисуса «когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься». Если мы радуемся, пребывая в Иисусе и осознавая свое спасение, значит Христос — Жених — пребывает «с нами» и мы присутствуем на брачном пире. Но если мы угнетены, потеряли надежду, испытываем горечь и внутреннее сопротивление, то Жених «взят от нас» и пир прекращен. «Тогда самое время, — говорится в Поучении, — для такого человека в посте смирить себя пред Богом Всемогущим и оплакать грехи свои с печалью в сердце»[149].

Однако мы должны смиряться перед Богом, не только раскаиваясь за прошлые грехи, но и осознавая зависимость от Него и рассчитывая на милость в будущем. И именно пост может выразить наше смирение перед Богом. Ибо если «покаяние и пост» сопутствуют друг другу в Писании, «молитва и пост» встречаются вместе еще более часто. Это не столько регулярная практика, сколько специальное мероприятие, когда мы, вынужденные обратиться к Богу за особым руководством или благословением, с помощью поста стараемся избежать моментов, способных отвлечь нас. Так постился Моисей на горе Синай после возобновления завета, когда Бог сделал Израиль Своим народом; Иосафат, видя армии Моава и Аммона, наступающие на него, «обратил лицо свое взыскать Господа и объявил пост по всей Иудее»; царица Есфирь перед тем, как приблизиться к царю, сказала Мардохею собрать иудеев и «поститься» ради нее, и она сама, и ее служанки сделали то же самое; Ездра «провозгласил пост» перед тем, как вести изгнанников обратно в Иерусалим, «чтобы смириться… пред лицем Бога… просить у Него благополучного пути»; также и Сам Господь Иисус, как уже упоминалось, постился непосредственно перед началом Своего служения; ранняя церковь последовала Его примеру, церковь Антиохийская — перед тем, как Павел и Варнава были посланы в первое миссионерское путешествие, и сами Павел и Варнава — перед назначением старших в каждую новую церковь (Исх. 24:18; 2 Пар. 20:1 и дал.; Есф. 4:16; Езд. 8:21 и дал.; Мф. 4:12; Деян. 13:1–3; 14:23). Совершенно очевидно, что особые предприятия нуждаются в особых молитвах, и эти особые молитвы, конечно, могут включать и пост.

Для поста существует и другая причина. Голод является одним из основных человеческих инстинктов, а алчность — одним из основных человеческих грехов. Так, «самоконтроль» включает в себя и умение контролировать наши физические потребности, он невозможен без самодисциплины. Павел использует в качестве примера атлета. Чтобы участвовать в соревнованиях, он должен быть физически подготовлен, и поэтому он тренируется. Его тренировка включает в себя и сбалансированный режим питания, сна и упражнений: «все подвижники воздерживаются от всего». И христиане должны делать то же. Павел пишет об «усмирении» тела своего и «порабощении» его (1 Кор. 9:24–27). У нас нет причин «наказывать» наши тела (ибо они создание Божье), но мы должны их дисциплинировать, чтобы они нам подчинялись. И пост (добрее вольное воздержание от пищи) является одним из путей к укреплению нашего самообладания.

Есть и еще одна причина, которая подтверждает необходимость поста, а именно: мы должны уметь сознательно делиться пищей (или затраченными на это деньгами) с голодающими. Этому есть библейское подтверждение. Иов, например, мог сказать, что он не «один… съедал кусок» свой, но делился с сиротами и вдовами (Иов. 31:16 и дал.). В противоположность этому, Бог, осудив через Исайю лицемерный пост жителей Иерусалима, жаловался на то, что они искали для себя удовольствия и угнетали своих работников «в день поста своего». В их религии не было справедливости и любви. Поэтому Бог сказал: «Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды… угнетенных отпусти на свободу… Раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом…» (Ис. 58:1 и дал.). Иисус тоже имел в виду нечто подобное, когда рассказывал о богаче, ежедневно роскошно пирующем, и о нищем, который лежал при воротах его, желая поесть крошек, падающих с его стола (Лк. 16:19–31).

Нетрудно найти более современные случаи. В Англии в XVI веке по определенным дням воздерживались от мяса, а вместо этого ели рыбу, и делалось это не церковью, а государством с целью помочь «приморским рыбацким городкам», сохранив таким образом «более умеренные цены на продукты и поддержав бедняков»[150]. Сегодня существуют миллионы голодающих в некоторых развивающихся странах. Мы можем устраивать иногда (или, лучше, регулярно) «разгрузочный завтрак», или вообще не есть раз–два в неделю (избавляясь таким образом от излишнего веса), соблюдая вполне приемлемый пост и выражая тем самым солидарность с бедными.

Итак, учитывая все сказанное, мы можем соблюдать пост при покаянии или молитве, для самодисциплины или из солидарности с нуждающимися. Но главное, мы должны помнить, какое значение придавал посту Иисус, заранее предполагая, что пост займет свое место в нашей христианской жизни. Он указывал на то, что во время поста, так же как во время молитвы и пожертвования, мы не должны, подобно лицемерам, привлекать к себе внимание. «Ибо они принимают на себя мрачные лица», стараясь выглядеть унылыми. Слово aphanizo, переведенное как «мрачные», а в английском варианте — «искаженные», буквально означает «скрывать» и поэтому «делать неузнаваемым» (АГ). Возможно, они пренебрегали личной гигиеной, или надевали вретище, или даже посыпали лица свои пеплом, чтобы выглядеть бледными, измученными, отрешенными и поэтому исключительно святыми. И все это для того, чтобы пост их был виден и известен каждому. Их награда в данном случае — восхищение зрителей. «А что же касается вас, ученики Мои, — продолжал Иисус, — то, когда поститесь, помажьте головы свои (то есть «расчешите волосы») и умойте лица свои» (ДБФ). Как видите, Иисус не предлагает ничего необычного, Он не просит, например, выказывать особую веселость. Ибо, как справедливо замечает Кальвин, «Христос не стремится отвлечь нас от одного рода лицемерия, чтобы привлечь к другому»[151]. Он имеет в виду, что и во время поста они будут «мыться и причесываться» ежедневно, так же, как обычно, чтобы никто не догадался, что они постятся. Ибо «тогда Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». Ведь целью поста является не самореклама, а самодисциплина, не стремление завоевать себе репутацию святых, а желание выразить перед Богом наше смирение и проявить заботу о других, о нуждающихся. Если будут исполнены эти условия, то это и станет достаточной наградой.

Итак, везде в этих стихах Иисус противопоставляет два альтернативных вида набожности, фарисейскую и христианскую. Фарисейское благочестие — показное, оно мотивировано тщеславием и награждается людьми. Христианское благочестие — тайное, оно обусловлено смирением и награждается Богом.

Чтобы еще яснее представить себе эти альтернативы, полезно будет взглянуть на побудительные мотивы и результаты. Во–первых, посмотрим на результаты. Лицемерная религия порочна, так как она пагубно влияет на личность. Нет сомнения в том, что молитва, пожертвование и пост — все это подлинная деятельность, верная по сути своей. Молиться — значит искать Бога, жертвовать — значит служить другим, поститься — значит дисциплинировать себя. Но в результате лицемерия искажается сущность этих действий и истинная цель превращается в повод для самовосхваления.

А каковы же тогда побудительные мотивы? Если нам удастся это понять, то мы сможем также найти и средство, которое поможет нам не впадать в лицемерие. В этом отрывке рефреном звучат такие слова: «…пред людьми с тем, чтобы они видели вас и прославляли». Но лицемер одержим желанием угодить не людям, а самому себе. «В конце концов, — пишет доктор Ллойд–Джонс, — единственной причиной, по которой мы стремимся угодить людям, является наше желание угодить самим себе»[152]. Итак, средство против лицемерия найдено: мы должны осознавать Бога настолько, чтобы перестать осознавать себя. Именно на этом сосредоточивает наше внимание Иисус.

Я бы сказал, что никто из нас не сможет полностью укрыться от зрителей — ни в делах, ни в словах, ни в мыслях. Ибо если даже рядом нет никого из людей, то на нас смотрит Бог. Не как некий небесный полицейский, который старается поймать нас, а как любящий Отец Небесный, ищущий возможность благословить нас. Вопрос вот в чем: какой же из наблюдателей значит для нас больше — земной или небесный, люди или Бог? Лицемер исполняет ритуалы свои, «чтобы его видели люди». Здесь используется греческий глагол theathenai. To есть они действуют так, словно находятся в театре и показывают представление. Их религия — это публичный спектакль. Истинный христианин тоже знает, что за ним наблюдают, но его зрителем является Бог.

Так в чем же тут дело, почему разная аудитория оказывает различное влияние? Дело в том, что мы можем ввести в заблуждение человеческую аудиторию; они могут увлечься нашим представлением. Мы можем их одурачить настолько, что они будут думать, будто мы действительно жертвуем, молимся, постимся, в то время как мы только лишь играем. Но над Богом нам не удастся посмеяться; мы не сможем обмануть Его. Ибо Бог взирает на сердце. Вот почему, когда мы делаем что–либо с целью получить одобрение людей, мы уничтожаем истинное значение этих дел, но если мы хотим, чтобы нас видел Бог, мы повышаем их ценность.

Поэтому мы должны быть осторожнее, выбирая себе зрителей. Если мы предпочтем людей, то лишимся своей христианской целостности. То же случится, если мы сами станем своей собственной аудиторией. Как сказал об этом Бонхёффер: «Будет еще хуже, если я сам превращусь в зрителя своего собственного молитвенного представления… Я могу показать очень милое зрелище самому себе даже в своей собственной комнате»[153]. Поэтому мы должны своей аудиторией избрать Бога. Как Иисус смотрел на людей, которые клали дары свои в храмовую сокровищницу (Мк. 12:41 и дал.), так и Бог взирает на нас, когда подаем мы. Когда мы молимся и постимся втайне, то и Он тоже находится там, в потайном месте. Бог ненавидит лицемерие, но любит искренность. Поэтому лишь только когда мы осознаем Его присутствие, наши пожертвования, молитва и пост будут подлинными.

Примечания:

1

См., например: Теодор Рошак, «Создание контркультуры»; Ос Гинесс, «Прах смерти» и Кеннет Лич, «Волнение юности». — Theodore Roszak, The Making of a Counter–culture (1969), Os Guinness, The Dust of Death (1973), Kenneth Leench, Youthquake (1973).

14

Макартур, с. 105–148.

15

Л. Н. Толстой, «Воскресение».

142

Брюс, с. 116.

143

Райл, с. 47.

144

Кальвин, с. 309.

145

Сперджен, с. 32.

146

Бонхёффер, с. 144.

147

Кальвин, с. 310.

148

К. С. Льюис, интервью (Блес, 1962), с. 198. — They asked for a paper (Bles, 1962), p. 198.

149

Поучения, с. 307.

150

Поучения, с. 301–303.

151

Кальвин, с. 331.

152

Ллойд–Джонс, с. 330.

153

Бонхёффер, с. 146.