ВО ВСЕМ СВОЕМ ВЕЛИКОЛЕПИИ…

Большой футбол появляется перед нами либо в облике клубной команды, либо сборной. Это как бы две формы его существования. И коль скоро болельщики органически не выносят неопределенности и испытывают потребность всех и вся расставлять по местам, как в итоговой таблице, то тема «Кто сильнее: клуб или сборная?» фигурирует среди вечно спорных, неизбывных. То и дело слышишь: «Чем возиться со сборной, послали бы чемпиона страны, хуже не будет, а может, и выиграли бы». В разные годы, естественно, клубы называют разные, в зависимости от ситуации в домашнем чемпионате.

Спор этот неразрешим, если пытаться свести его к извечному «кто кого». Тогда это чистой воды любопытство, скорее даже детское, чем взрослое. Сборные иногда проводят контрольные матчи с клубами своей страны и с иноземными, чаще побеждают, а если и проигрывают, то это вызывает не гневную реакцию, а иронические улыбки. Предположим, кто-то бы загорелся идеей устроить решительный матч сборной с лучшим клубом. Но как это практически осуществить, если нескольким игрокам лучшего клуба наверняка полагается быть в сборной?

До сих пор можно услышать упоительные воспоминания о том, как на Олимпийских играх в Мельбурне «победил фактически «Спартак». Верно, в 1956 году «Спартак» оказался на диво подобран и сколочен. Этим счастливым совпадением грешно было не воспользоваться в интересах сборной. Но как поступить с Яшиным, Башашкиным, Стрельцовым, Ивановым? Можно ли было обойтись без них? Но с какой стати, зачем? Только одичавшему болельщику-отшельнику могло померещиться, что «Спартак» справился бы сам… И все эти наши «звезды» тех лет, естественно, играли в олимпийской сборной, плечом к плечу со спартаковцами.

В довоенные годы я вел дневник всех матчей, которые видел. И в мыслях у меня, школьника, не было, что я сделаюсь журналистом, пишущим о футболе. Это были всплески переживаний, которые не терпелось излить. Если бы тогда я предвидел свою профессию, то, конечно, записывал бы прилежнее, во всех подробностях, не излишествовал бы с восклицательными и вопросительными знаками.

Так вот, в тонкой ученической тетрадочке я нашел запись о забытом, не числящемся в справочниках матче сборной Москвы со «Спартаком». Произошло это событие 18 ноября 1938 года, в день, когда «Спартаку», выигравшему и звание чемпиона и кубок, должны были вручать переходящее знамя. Почерком и моим и не моим выведено следующее: «Товарищеский матч, интересный принципиально – какая команда сильнее, сборная или клубная. У «Спартака» вместо Жмелькова Квасников, вместо А. Соколова по тайму Гуляев и Лапшин». (Остальные спартаковцы не были записаны, они подразумевались само собой; Вик. и Вас. Соколовы, Артемьев, Старостин, Тучков, Степанов, Семенов, Корнилов.) Затем шел состав сборной: Кочетов, Карелин и Родионов, Лясковский, Малинин, Ильин, Киреев, Митронов, Капелькин, Якушин, С. Ильин.

И дальше: «На первых минутах в ворота «Спартака» закатывается нелепый гол целиком по вине вратаря. Корнилов быстро сквитывает. Затем сборной удается забить еще один гол. После навеса на ворота Вик. Соколова счет становится 2:2. Во второй половине команды ведут одинаковую по классу игру. Но нервозность вратаря передается защите «Спартака», из-за чего тьма неправдоподобных ошибок. Сборная делает счет 4:2. Победу сборной считаю неубедительной в отсутствии Жмелькова».

И тогда, как видим, вопрос: «Клуб или сборная?» – задевал за живое. Помню, что большинство собравшихся на трибунах держали сторону клуба. Клуб, он как бы домашнее, милее, ближе, а сборная – официальнее, параднее. Не знаю, почему тогда «Спартак» появился «не в составе» и позволил себя переиграть. Сейчас я могу предположить, что тот матч не был особо интересен футболистам, был проведен ими как «легкая партия». Страдали мы, люди на трибунах, страдали «за идею». С годами я научился отличать мнимый футбол от истинного, а тогда не умел. Матч запомнился вопросом, который так и повис в воздухе, а потом со временем ушел без ответа за ненадобностью.

В самом деле, практически такого вопроса нет. Сборная и клуб – это совершенно несопоставимые команды, им вступать в единоборство нет нужды. Если попытаться вывести что-то вроде формулы, то я сказал бы так: клуб – это постоянная, ежедневная форма существования футбола, а сборная – это футбол во всем своем великолепии, футбол напоказ, футбол как замысел, воплощенный идеальным образом. Если против первого утверждения вряд ли кто-то станет протестовать, то во втором могут найти преувеличение, выспренность. Ясно, что сборные в разных странах и в разные годы обладают разными достоинствами, одни бесславно проигрывают, и их никто не помянет добрым словом, другие торжествуют победы и входят в историю. Но и неудачники, и осененные славой выходили на поле, желая по-футбольному блеснуть, желая отстоять свою заветную игровую идею. У кого-то не получалось, даже скажем точнее, – у большинства не получалось. Когда же получалось, мир любовался футболом, который для своего времени считался образцом, вершиной.

На белом свете немало известных сильных клубов. За ними люди и следят изо дня в день, их любят, их делами живут. Но футбол, как игру, на моей памяти творили сборные команды Венгрии, Бразилии, Англии, ФРГ, Голландии. Прежде всего эти. Другие тоже, но в меньшей степени. Сборные команды дают вдохновляющие импульсы, от них футбол разветвляется, они как стволы.

Почему они, а не клубы? Наверное, потому, что в сборных, сильных, безупречных, как вино урожая удачного года, на каждой из одиннадцати позиций счастливо оказываются большие мастера, личности. Наверное, и потому, что встречи первоклассных сборных-событие большое и редкое. Регулярно сходятся они раз в четыре года на чемпионатах мира, и с ними тогда связаны надежды миллионов болельщиков. И футболисты не могут не понимать, что случай такой выпадает раз в жизни. Считанным единицам удается сыграть на двухтрех чемпионатах.

Частенько предлагают, чтобы сборная команда готовилась подольше, «сыгрывалась», даже рекомендуют ее включить в клубный чемпионат страны. Все это не что иное» как нервная реакция на неудачи.

И представьте себе, реакция эта то и дело подавляет здравый смысл. Наша сборная имеет за плечами свыше двухсот матчей, и, однако, невозможно избавиться от ощущения, что она создана вчера и никто толком не знает, что с ней делать. Перед каждым тренером накануне каждого большого турнира заново встает вопрос: «Как готовиться?» И почти.регулярно избирается план, который наезжает на распорядок клубных команд, на чемпионат страны и наносит им зримый ущерб: переносятся матчи, сокращаются интервалы и тает время для тренировок, календарные игры проводятся без лучших игроков, призванных в сборную, играть приходится в ноябре на льду, при пустых трибунах. Все это потому, что сборную привыкли рассматривать подобием клубной команды и хотят, чтобы она как можно дольше существовала самостоятельно, специально (подразумевается – углубленно) тренировалась и набиралась опыта по особому плану.

А потом, особенно если она выступила неважно, обязательно возникает разговор о напрасных жертвах, принесенных клубами, о пагубности отрыва сборной от родного чемпионата, который и есть оплот нашего футбола. Так было уже много раз.

Нигде в мире не зафиксированы столь длительная подготовка, столь частые разъезды и столь большое число контрольных матчей сборной, как у нас. И эта практика превратилась в постоянное узкое место нашей футбольной жизни, в прямо-таки безысходную несогласованность интересов чемпионата страны с жизнью сборной.

В 1952 году ради сборной, выходившей на свой олимпийский дебют, чемпионат страны проводился осенью, в один круг, причем все игры были в Москве, а весной разыгрывался турнир товарищеского характера, даже не зафиксированный нашими летописцами футбола. Что ж, такая пертурбация была простительна, так сказать, на заре нашей сборной. Но в 1976 году, почти четверть века спустя, история повторилась: опять-таки ради олимпийской команды был сломан внутренний календарь, и вместо одного нормального чемпионата страны мы получили два, весенний и осенний. И точь-в-точь как в далеком уже 1952 году, олимпийцы и в 1976 году наших упований не оправдали, несмотря на все жертвы, принесенные ради них. Уж и не знаешь, какие еще надобны уроки?!

В результате многолетних наблюдений я, не будучи специалистом в методике, пришел к убеждению, что успех сборной обеспечивается подбором хороших игроков и ясными тактическими целями, которые выдвигает перед ними тренер. И не из сорока кандидатов должен он выбирать (это вернейший способ запутаться), а из шестнадцати-восемнадцати квалифицированных мастеров, боевитость характера которых проверена, которым нет нужды бесконечно «сыгрываться».

Трижды я становился свидетелем, как в считанные дни, буквально на глазах, возникали выдающиеся команды, которыми потом годами восхищались.

Первый раз это случилось со сборной Бразилии – в 1968 году в Швеции на VI чемпионате мира. Сначала бразильцы легко выиграли у австрийцев – 3:0. А следующий матч, с англичанами, поставил под сомнение их далеко идущие планы: нулевая ничья при территориальном преимуществе – вещь довольно шаблонная. Я был на том матче и впервые увидел сборную Бразилии. Футбола было больше, чем на 90 минут, и, уж конечно, больше, чем на пустой счет. И все же ни танцевальная грациозность бразильцев, ни их оригинальное тактическое построение не могли возместить фатальных промахов рослого рыжего центрфорварда Маццолы, ставшего позднее знаменитым в Италии под именем Альтафини, которому доверялся завершающий удар. А ведь все замечательные команды в наших глазах обязательно победители, они тем и замечательны, что нам трудно вообразить, как они могут не выиграть. Теперь представим, что третью игру в подгруппе со сборной СССР бразильцы проигрывают… Их путь был бы оборван, и никто о них и не вспомнил бы еще четыре года. Матч с нашей командой стал для них решающим. Рассказывают, что это Диди уговорил своего тренера Феолу выставить Пеле и Гарринчу, в предыдущих матчах не участвовавших. И появился еще Зито в полузащите. Многозначительное решение было принято, и вместо интересной, превосходной, но уязвимой команды возникла команда великая, непобедимая, где ничего нельзя было ни убавить, ни прибавить. И тактическая система четыре – два – четыре предстала в исполнении именно этих мастеров со всей безукоризненностью выставочного экспоната.

Второй раз то же самое произошло на VIII чемпионате в 1966 году со сборной Англии. Удручающе невыразительным был первый матч англичан с уругвайцами на открытии чемпионата в присутствии ста тысяч соотечественников и королевской семьи. Уругвайцы тянули свою оборонительную резину, а англичане отскакивали от них, как от батуда. Нулевая ничья, которую и вспомнить-то нечем.

И начались лихорадочные пробы и замены. Мелькали в составе Гривс, Конелли, Пейн, Калахан. А в четвертом по счету, четвертьфинальном матче с Аргентиной появились центрфорвард Херст и хавбек Питере, появились, чтобы уже не уходить. И сборная Англии чудесным образом приобрела чемпионский облик, и два последних ее матча, с командами Португалии и ФРГ, украсили и даже спасли сравнительно малоинтересный до этого чемпионат.

Когда сборная ФРГ стала чемпионом мира в 1974 году, мало кто был удивлен по той простой причине, что всего за два года до этого она убедительно и красиво выиграла звание чемпиона Европы. Многим, наверное, казалось, что перед ними все та же, давно сложившаяся, сыгранная, «набившая ногу» команда. Это далеко не так: в финальном матче чемпионата мира выступили пять игроков, которых не было в финале чемпионата Европы.

Больше того, свой окончательный вид сборная ФРГ приняла лишь в предпоследнем, полуфинальном матче. До этого в ее составе побывали семь игроков достаточно известных, тем не менее они не удержались, не устроили тренера Шёна. Это чемпионы Европы Хёттгес, Виммер, Хейнкес, Нетцер и еще Херцог, Кульман и Флоэ. А в финале чемпионы мира выглядели так, словно они играют вместе всю жизнь. Опять тренерский пасьянс сошелся.

Клуб в редчайших случаях жертвует «звездами», как правило, он ими безмерно дорожит и к ним приспосабливает игру. В сборной практически все «звезды», здесь нет нужды и не принято кого-то выделять, здесь выделиться можно только игрой, построенной на равенстве, на взаимном уважении. Бразилец Альтафини, англичанин Гривс, немец Нетцер не влились в составы своих команд, хотя все они «звезды» первой величины. Самое реалистическое, умное и тонкое построение игры выдающейся сборной, по-видимому, должно основываться на том, что нет в ней главных героев, главный герой – лучшая, какую только можно сообща придумать и затеять, игра. И это не то чтобы понимали, а чувствовали каждым нервом все, в том числе и «суперзвезды», такие, как Пеле, Чарльтон, Беккенбауэр. Явившись из клубов, где они заметно возвышаются над партнерами, в сборную, все они тем самым как бы разжалованы в рядовые, возвращены в свои юные годы, но знают и умеют они при этом как генералы. В каждом матче такой сборной решительно все драгоценное, что хранится у каждого за душой, тратится и тут же переплавляется в слиток победы, один, общий. Вот и рождается игра, как произведение.

Мы повидали воочию, на своих стадионах, в серьезном деле, немало знаменитых сильных клубов: «Селтик», «Фиорентину», «Интер», «Милан», «Ювентус», «Реал» и «Атлетико» из Мадрида, «Црвену звезду», «Твенте», «Тоттенхэм», «Баварию», «Боруссию», «Кельн». Чрезвычайно интересно было с ними знакомиться. И с их «звездами», и с нестандартными игровыми вариантами, и со стилевыми национальными особенностями. И все же ни один из клубов не произвел фурора, не заставил себя запомнить на долгие годы, как это бывало со сборными Бразилии, Франции, Швеции, Португалии, Англии, ФРГ, Голландии, Польши на разных чемпионатах мира. И это в порядке вещей: два лица у футбола, клубное – обыденное, деловое, и праздничное, исключительное – сборной.

Я склонен считать, что и тренеры для клуба и для сборной должны быть разных достоинств. Клубный тренер обеспечивает в своем «театре» постоянный репертуар, состав исполнителей, репетиции, замены и ввод молодых в роли. У него тьма забот и тревог, матчи бесконечны, все должно быть в ажуре (хотя в футболе это недостижимо, поскольку дни поражений посещают всех), обязанности его не перечесть, как не выразить в часах «от и до» его занятость.

У тренера сборной свободного времени больше чем достаточно. Выпадают целые месяцы, когда он ходит и улыбается, позволяет себе философствовать, подтрунивать, критиковать, словно он сторонний наблюдатель. Впрочем, он и обязан быть наблюдателем, для того ему и отпускается льготное время. Он обязан наблюдать за футболом, как говорится, в мировом масштабе, постоянно размышлять о нем, быть широко осведомленным, и все это для того, чтобы готовить себя к решительным, окончательным выводам, сделать которые рано или поздно ему придется. Ему одному, уже без советчиков, на свой страх и риск, перед глазами ничего не прощающей, неумолимой аудитории. Тренер сборной – как бы специалист по бенефисам, ему полагается знать, кого пригласить, как распределить роли, чтобы долгожданный спектакль получился из ряда вон выходящим. Клубные тренеры исподволь, постепенно подбирают игроков, глубоко в душе пряча мечту, что рано или поздно те, совсем как гадкие утята, сыграют вдруг вместе так, что не оскорбят абсолютного футбольного слуха. Далеко не каждому из них суждены подобные удачи. Да и много среди них людей, готовых довольствоваться малым, «лишь бы быть живу». И наконец, вкус – понятие, применительно к клубному уровню, довольно растяжимое. Тренер сборной гораздо ближе к мечте, он постоянно бродит возле нее, ему, собственно говоря, и вменено в обязанности удовлетворять абсолютному слуху. Человеку этому полагается иметь фантазию и воображение, быть готовым к неприступной защите своих идей и принципов, что в глазах больших мастеров, с которыми он имеет дело, только и может его возвысить.

С тренерами не принято церемониться. Они, наподобие Счастливцева и Несчастливцева из «Леса» Островского, бодро кочуют из города в город, из команды в команду. Для клубных тренеров это «бродяжничество» проходит более или менее безболезненно. Точнее говоря, оно вошло в быт. Будучи признан лично и единственно виновным «в развале» и уволен, тренер этот не унывает и, глядишь, спустя год в другом месте ходит в победителях, призерах, делится производственными секретами со своими коллегами, читает им назидательные доклады на конференциях. Да, впрочем, никто и не сомневается, что он каким был, таким и остался.

С тренерами сборной тоже не слишком считаются. Но тут поспешные, грубые вмешательства непоправимы. Однажды безвинно обиженный человек уже не способен вернуться к той же работе, в нем что-то очень существенное сломано. Что именно? Думаю, что сломано его воображение, сломана его вера в идеальные футбольные построения и в то, что ему под силу их осуществить. Иначе говоря, сломано самое хрупкое и как раз то, без чего в сборной не обойтись. Если же «закаленный» и битый вернется, то он уже не фантазирует, не идеализирует, а всего лишь добропорядочно трудится. И ничего путного у него не выходит. Это сама задача сопротивляется, ей мало добросовестности и квалификации. И уж вовсе ей противопоказаны опасливость, желание не блистать, а выкручиваться. От тренера сборной требуется полет замыслов, а не ординарная прилежная служба.

Г. Качалина, имеющего наибольший стаж работы в нашей сборной, трижды приглашали и трижды отстраняли. Он твердо и безбоязненно руководил командой в годы, когда она становилась олимпийским чемпионом (1956), брала Кубок Европы (1960). Тогда играли по «дубль-ве», все должности на поле были заранее распределены, и от тренера более всего требовалось уметь сделать хороший выбор. Качалину вкус не изменял. А когда он вернулся десять лет спустя, руки его уже не чувствовалось. И времена изменились: ввод каждого нового игрока влиял не просто на качество игры, а менял ее характер, облик, и это надо было предусмотреть, предвидеть, угадать. Прежней уверенности, окрыленности не было и в помине: по привычке, словесно декларировалась атакующая игра, а когда бил час матча, делалась уступка, и мы возле наших ворот видели стоячую воду оборонительного самоограничения.

У нас в сборной, кажется, ни один тренер не работал достаточно долго и спокойно. После первого же поражения, в 1952 году, был отстранен Б. Аркадьев. Безвинно ушел в 1964 году К. Бесков. Так и не был приглашен В. Маслов, хотя у него для этой роли, думается мне, были данные. Одно время тренеры держались по два сезона, потом – по одному, и все они наперед догадывались о своей участи.

В дни мексиканского чемпионата мира в ложе прессы стадиона «Ацтека» я познакомился с обозревателем английского ежемесячного футбольного журнала «Уорлд Соккер» Эриком Бэтти. Это журналист острый, со своеобразным вкусом, переводы его статей публиковались у нас не однажды. Тогда, в Мексике, он преподнес мне свою книгу о тактике футбола, я отдал ее издательству «ФиС», и она увидела свет.

Так вот, Бэтти спросил меня, собирается ли наша команда выиграть первый приз. Я ответил, что она, по-моему, будет удовлетворена, если, как и на предыдущем чемпионате в Англии, выйдет в полуфинал. Он недоверчиво помолчал, подумал, поблистал стеклами очков и, медленно выбирая слова, видимо, желая упрятать иронию и выразиться наиболее тактично, произнес: «А у меня сложилось впечатление, что ваши, приезжая на чемпионаты, нацеливаются на «Золотую богиню». Иначе почему же всякий раз у вас меняют тренеров?»

Уж и не помню, как я отшутился. На тренеров не распространяется старинное милостивое русское установление о том, что «повинную голову меч не сечет», не выручают их пространные объяснения с признанием ошибок. Сей нервический стиль руководства пользы сборной не принес и, уверен, принести не способен. С 1964 года на посту старшего тренера перебывали: К. Бесков, Н. Морозов, М. Якушин, Г. Качалин, В. Николаев, А. Пономарев, Е. Горянский, снова К. Бесков, В. Лобановский и О. Базилевич, Н. Симонян…

Фактически со дня ее рождения связан я с нашей сборной. Наверное, можно было бы попробовать написать книгу о поездках, виденных матчах, чемпионатах, футболистах, тренерах. Здесь же я позволю себе высказать лишь некоторые соображения.

Весной 1952 года писал я в «Советском спорте» в соавторстве со своим другом журналистом Н. Тарасовым отчет о матче ЦДСА – сборная Софии. Сегодня это был бы матч сборных СССР и Болгарии. А в ту пору, еще не веря в себя хорошенько, еще не объявляя себя, скрываясь под псевдонимами, наша сборная в серии товарищеских игр готовилась к своему дебюту.

Венцом той серии были два матча со сборной Венгрии. Мы не были как следует осведомлены о положении дел в международном футболе, но о венграх были наслышаны. Эти матчи не вошли в официальные списки нашей сборной. Однако если будущий историк пройдет мимо них, то многое останется непонятным. Той весной осваивался футбол уровня прежде нам неведомого и оказавшегося, как мне кажется, выше, чем предполагалось. Все эти матчи шли всерьез, не было в них и тени того, что позже стали уклончиво именовать «последней репетицией», «необходимой проверкой», «полезным экспериментом». Надписи на досках башен стадиона «Динамо», переименовывавшие сборные стран то в сборные столиц, то в клубы, и тогда никого не вводили в заблуждение, а теперь и вовсе обязаны быть расшифрованы по достоинству.

К тем матчам у нас относились с величайшей осмотрительностью. Команда испытывалась с пристрастием перед тем, как соскользнуть со стапелей в открытое море олимпийского турнира. «Только и всего-то?!» – хмыкнет теперешний образованный болельщик, привыкший ориентироваться на чемпионаты мира и Европы, а к олимпийскому турниру относящийся слегка снисходительно. Но тогда мир зарубежных противников выглядел неделимым. И хорошо, что так было.

Можно при желании иронизировать над тогдашними руководителями футбола, старомодно следовавшими пословице «Семь раз отмерь, один раз отрежь», над их хлопотливым стремлением решительно все предусмотреть и команду благословить в путь, что называется, с гарантией. Наивно и непрактично было, что все матчи, кроме одного – со сборной Финляндии, проводились на московском стадионе. Наверное, и вообще перестарались с этой серией, длинной и трудной, взявшей уйму сил у игроков, впервые оказавшихся перед лицом столь ответственных испытаний. Не скрою, что эти предположения я высказываю, основываясь не на впечатлениях того времени, а на опыте больших турниров, приобретенном позже. Но повторю: хорошо, что так было. И вот почему. Та серия матчей задала тон нашей сборной в волевом звучании. Задала на долгие годы. Тон был высокий и чистый, совершенно необходимый для команды, которая не собиралась никому на свете проигрывать и была намерена без ложной скромности занять ведущее место.

Вспомним ту серию: Москва – Польша – 0:1 (сразу же предупреждение!), Москва – Польша – 2:1, Москва – Венгрия – 1:1, Москва – Венгрия – 2:1, ЦДСА – София – 2:2, ЦДСА – София – 2:2, ЦДСА – Румыния – 3:1, ЦДСА – Финляндия – 2:0, ЦДСА – Чехословакия – 2: 1. С 12 мая по 6 июля – девять серьезнейших матчей. После первого отрезвляющего поражения результаты вполне надежные.

Матчи с венграми запечатлелись у видевших их, полагаю, на всю жизнь. С первого же взгляда не оставалась сомнений, что к нам приехала команда выдающаяся, прекрасная.

Сборной Венгрии предстояло в том, 1952 году стать олимпийским чемпионом, в 1953-м разгромить (6:3) сборную Англии на «Уэмбли», до этого дома не проигрывавшую, а в 1954 году выйти в финал чемпионата мира против сборной ФРГ, быстро повести в счете 2: О, а потом незаметно и драматично проиграть 2:3, но и некоронованной остаться образцом.

Тогда, на «Динамо», венгры нисколько не были похожи на команду, еще не знающую своего предназначения. Нет, они были готовы к своей громкой судьбе, их матчи уже выглядели редкостным событием. И вдруг ничья и поражение фактически с новичками! Пусть это не занесено на скрижали истории, не заприходовано и не суммировано, но это было. Можно отмахнуться, не придавать значения, но это было. Трогательна и чуть смешна запись в семейном альбоме о дне, когда чадо сделало свой первый шаг. Наша сборная в те дни «пошла», и матчи с великолепными венграми, крестными отцами, это засвидетельствовали. В то время в мире не существовало более авторитетной «инстанции», у которой можно было добыть «аттестат».

Ничейный матч с венграми отчеканил крупным планом гол Боброва, когда он, раскрылив руки, как канатоходец, чтобы держать равновесие, виляя по видимой ему одному ниточке, обвел «полкоманды» (простительное преувеличение, когда совершается что-то из ряда вон выходящее), включая вратаря Грошича, оставшегося лежать на животе за его спиной…

В 1952 году исчерпало себя великое противоборство ЦДСА и «Динамо». Старели и сходили с арены мастера, на которых с десяток лет «все держалось». Просто взять и отказаться от них? Кто поймет, кто разрешит? Состав на первую встречу с венграми подобрали громкий по именам, а средний возраст команды – 28,9 года, пятерым (в том числе трем форвардам) за тридцать, и только один А. Ильин молоденький, ему двадцать один год. Строго говоря, то была вчерашняя сборная. Сейчас, когда мы проникли в тайны конструирования игроспособной и перспективной команды, ту сборную, наверное, забраковали бы. А она и выстояла, и побеждала, и позволила сложиться убеждению, что наших футболистов можно отпускать в самостоятельное плавание. Сыграй она похуже, и, не ровен час, отсрочили бы…

Историю сборной обычно изображают в виде пронумерованного списка сыгранных ею матчей. Список такой ведут и постоянно публикуют во всех странах, где культивируется футбол. У нас с ним замешкались. Происходит это по той занятной причине, что наша футбольная статистика и история целиком и полностью во власти любителей, футболофилов, как они себя именуют. Ни Управление футбола, ни клубы не располагают архивами, систематизированными сведениями. А каждый футболофил по любой цифре имеет собственное мнение, и любимое их занятие – спорить друг с другом о голах, составах, датах. Иногда их тяжбы по поводу всеми забытого, захудалого гола выглядят каким-то безумством средневековых схоластов. И все-таки этим людям мы обязаны тем, что история отечественного футбола ведется не по показаниям «Как сейчас помню», а по многократно выверенным указательным вешкам, ими расставленным и вбитым. Раскрутив хронологический свиток как сборной, так и клуба, мы получаем возможность осмыслить их путь.

В ту пору, когда сборная выходила на арену, верховодили не бразильцы и не англичане, а команды Венгрии и ФРГ. Можно сказать, повезло нашей сборной, что с места в карьер она получила себе в противники самые знаменитые в мире команды, победила их (сборную ФРГ дважды – в 1955 и 1956 гг.). Резонанс этих побед был громкий, и сразу же сборная СССР была признана и принята мировой прессой в число избранных. А тут еще вскоре олимпийское золото, Кубок Европы…

Наша сборная с тех пор рассматривалась всеми противниками как опасная, грозная сила. Она никого не боялась, смело осаждала ворота сборных Бразилии, Англии, ФРГ, Италии, Аргентины, что и давало ей право держаться с ними наравне. Она выдвинула плеяду игроков, получивших мировое признание, занесла в свой актив немало славных побед, ее игра, динамичная, скоростная, упрямая, сложилась в характерный волевой стиль, к которому каждый очередной противник вынужден был приноравливаться.

Не всем и не всегда удается судить о футболе логично и справедливо, постоянно натыкаешься на искажения, преувеличения, уничижения. Когда в 1969-1970 годах явственно обозначился кризис сборной, в хоре вздыхающих, горюющих, ругающих проступили и такие возгласы: «А чему удивляться, раньше нашим просто везло», «Яшин выручал», «Защита здоровая была», «По ошибке наших вознесли, а теперь на свое место пятятся».

Нет смысла спорить с людьми, не верящими в то, что было и что видели они сами. Это не спор, а конкурс голосовых связок, жестикуляции и язвительности. Роль ниспровергателя издавна влечет людей определенного типа. Есть и журналисты, подвизающиеся в футбольной теме, отсутствие собственных взглядов заменяющие тем, что, сидя в засаде, дожидаются, когда кто-нибудь из коллег выскажется, чтобы тут же выскочить с несогласием, и шумом, и трескотней этой придать себе видимость самостоятельно думающей единицы. Если отжать их полемические выпады и выверты, то останется лист чистой бумаги.

Кроме всего прочего, я верю еще и работе. На протяжении многих лет впечатления свои я проверял тем, как мне пишется. А о нашей сборной я писал больше и чаще, чем о какой-либо иной команде, пережил с ней самые памятные свои футбольные радости и огорчения и журналистские недоразумения, неприятности и удачи. В качестве спецкора я был свидетелем ее выступлений на трех чемпионатах мира. В крошечной раздевалке старого парижского «Парк де Пренс» июньским дождливым вечером гладил серебряную амфору – Кубок Европы. На матчах сборной сидел в ложах прессы стадионов Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы, разных городов Европы и Южной Америки. Этой команде я обязан знакомству со многими мастерами и тренерами, обязан знаниями о футболе. Все мы в равной мере пристрастны к нашей главной команде. И все-таки возьму на себя смелость вымолвить, что я один из немногих, кто тесно связан с ней, как у нас принято говорить, по работе, непрерывно на протяжении всей ее истории, с 1952 года.

Так вот, в прежние годы сборная мне как журналисту, обязанному передавать в газету материал о матче, то нравилась, то не нравилась, но всегда удавалось проследить ее планы и замысел, всегда легко было различить и понять, что у нее получалось, а что срывалось. Одновременно с событиями на поле отчетливо вырисовывался и будущий отчет. Я зная, что напишу. И знал всегда, что пишу о сильной, мощной команде, что нет нужды с ней нянчиться и миндальничать, что ей полезны не экивоки, а правда в глаза.

Летом 1972 года, во время Олимпийских игр в Мюнхене, я впервые обнаружил, что не улавливаю, как играет сборная, чего добивается, как строит игру. О своем затруднении рассказал я капитану команды Муртазу Хурцилаве и услышал в ответ: «Мы и сами не знаем, как играем». Моя профессиональная тревога улеглась, а тревога за сборную выросла.

А прогремел колокол тревоги в 1970 году, в дни мексиканского чемпионата мира на стадионе «Ацтека». И опять-таки я почувствовал это на себе, сначала на себе, а уже потом явились аргументы и обоснования. В ложе прессы от меня прятали глаза знакомые чужеземные журналисты, те, кто перед матчем в буфете, за кофе в бумажных стаканчиках, подтрунивал над осторожностью моего прогноза и во всеуслышание заявлял, что ни чуточки не сомневается в победе советской команды. Они знали, что до этого она пять раз без осечки, довольно непринужденно одолевала уругвайцев. Я в глубине души был с ними согласен, а осторожничал лишь потому, что так полагается в день матча. И вот, когда все кончилось, они недоуменно пожимали плечами и обменивались коротенькими репликами, смысл которых сводился к тому, что советскую команду не узнать. И были они раздосадованы, словно их обманули, и не по той причине, что симпатизировали нашей команде, а потому, что, будучи и впрямь знатоками, не любили грубо ошибаться. Я пережил тем вечером то тягостное одиночество, которое испытываем все мы после беспросветного, удручающего поражения, когда ничто не способно отвлечь и развлечь, и уехал со стадиона в последнем пустом автобусе.

Любое поражение отбрасывает тень. После иных нетрудно утешиться, сами собой набегают оправдания и веришь, что уж в другой-то раз ничего подобного не случится. Тут не видно было смягчающих обстоятельств. Даже то, что единственный гол был забит в дополнительное время в странной, нелепой ситуации (мяч побывал будто бы за линией, после чего был послан к воротам, а наши игроки приостановились, ожидая свистка, судья же ничего не заметил), скорее обернулось против нас, чем за нас, потому что дало повод отвлечься от сути происшедшего и разглагольствовать и судачить о невероятном, если не преступном промахе судьи, о судьбе протеста и вообще взять под сомнение результат матча.

Между тем матч был проигран по всем статьям. После того как на третьей минуте В. Хмельницкий упустил возможность ударить с близкого расстояния, на протяжении остальных ста семнадцати минут наша команда не создала ни единого голевого эпизода, и лишь потому, что неведомо по какой причине испугалась, сжалась и разрешила противнику себя атаковать. Уругвайцы, помнившие, что им прежде доставалось на орехи от нашей сборной, сами изготовились к защите и долго не верили, что инициатива им отдана за здорово живешь, без какого-либо тайно задуманного возмездия. Во втором тайме они, правда, осмелели, но не настолько, чтобы матч мог быть выведен из нулевого состояния. Это был, к нашему стыду, единственный пустой и нудный четвертьфинал чемпионата.

Причину провала не отыщешь ни в ошибках руководителей команды, ни в пяти защитниках, находившихся в составе, ни в недостаточной квалификации отобранных игроков (для победы над уругвайцами ее должно было хватить), ни в жаре, ни в высоте над уровнем моря, ни в усталости. Мы увидели команду с надломленной волей, потерявшую уверенность в себе, а потому цеплявшуюся за оборонительную соломинку.

Что положение именно таково, мы вскоре убедились со всей непреложностью, которую способен преподносить футбол. Последовала длинная череда матчей, где игра нашей сборной выглядела пассивной и выжидательной. Атака добровольно приносилась в жертву обороне, стратегической кульминацией становилось удержание либо нулевой ничьей, либо минимального преимущества. Малодушие превращалось в черту характера команды. Альберт Шестернев, один из гвардии бесстрашных и самолюбивых, рассказал как-то мне, что его взяли в оборот знакомые иностранные футболисты упреками: «Что вы перестали играть? Почему взялись мешать играть другим?» Шестернев рассказывал это не как анекдот – без улыбки, с болью.

Не хочется вспоминать череду этих матчей, да нужно. Год 1971-й – на стадионах Белфаста и Севильи. Год 1972-й – на стадионах Белграда, Мюнхена, Парижа.

Год 1974-й – на стадионах Одессы и Дублина. Это был спуск, каждый матч – ступенькой ниже. Чуть лучше команда выглядела, играя дома, но ведь это при заведомом условии, что противник «чувствовал себя обязанным» несколько стушеваться.

Мы и в прежние годы не скупились на упреки, привередничали, нас сердили всякого рода просчеты и несовершенства. Но в чем никогда нельзя было отказать нашей сборной, так это в решительности, твердости, безбоязненности, в готовности вести наступление, что она считала своим предназначением. В 1961 году, будучи на отборочном матче чемпионата мира в Осло, я выразил и в газете и в беседах с игроками и тренерами неудовольствие игрой, хотя у сборной Норвегии наши тогда выиграли 3:0. Кто-то со мной согласился, кто-то возразил, что «матч проходной и нет нужды судить строго», кто-то ворчал, что «на журналистов не угодишь». Но у меня не было ощущения, что я зря придираюсь к победителям, в них тогда видели соискателей «Золотой богини».

Вспоминаются случаи, когда сборная подвергалась разносу за то, что, атакуя все девяносто минут, либо ничего не забивала, либо в наказание за тщетные хлопоты еще и пропускала гол и проигрывала. Мы требовали крупного счета, убедительных побед, совершенства атакующих маневров. О том, чтобы намеренно уходить в оборону, и речи быть не могло, такая игра способна была привидеться разве что в беспокойном сне.

Легко установить, что последний раз сборная сыграла весь матч от начала и до конца в атакующем стиле, с воодушевлением в 1968 году в Лужниках со сборной Венгрии, когда требовалось победить 3:0, что она и сделала как по заказу. Потом такую ее игру видели урывками – то тайм, то минут двадцать-тридцать.

Что же стряслось, из-за чего сборная начала терять лицо?

Наиболее употребительная версия состоит в том, что в судьбе сборной, как в зеркале, отразились узкие места клубного футбола. Эта версия сделалась прямо-таки аксиомой, в справедливости которой даже как-то неприлично усомниться. Я и не намерен ее отвергать, ибо убежден, что в общем виде она верна. Однако «прямая пропорциональность» применительно к нашей сборной не выглядит такой уж бесспорной.

«Да, наши футболисты в последние годы играли хуже, чем прежде, а в отдельных встречах просто из рук вон плохо… Мы по-прежнему можем и должны упрекать наших футболистов за пробелы и упущения в тактике и в технике (особенно за неумение бить по воротам)… Мастерам футбола пожелаем играть так, чтобы расплатиться с долгом, в котором они оказались перед многомиллионной аудиторией…»

Эти строки не из вчерашней газеты – я позволил себе привести выдержку из своей статьи в «Советском спорте», напечатанной в сентябре 1953 года. Между тем именно в том сезоне формировались мастера, которым вскоре предстояло в составе сборной команды одержать громкие победы на международном фронте.

Не возьмусь утверждать, что сезон 1953 года был хуже или лучше любого из тех последних сезонов, которые еще свежи в памяти. Сопоставлять игру сегодняшнюю с игрой четвертьвековой давности – дело зыбкое, если не напрасное. Кроме всего прочего, растет и наша взыскательность, более сведущей становится широкая публика. Однако и «долг перед аудиторией», и «неумение бить по воротам», и то, что «играли хуже, чем прежде», – все это знакомо нам и сегодня. И тем не менее беды клубного футбола не помешали в свое время созданию сильной сборной.

Так уж получилось, что сборная наша вышла на международную арену (имеется в виду участие в официальных турнирах) много раньше, чем клубы. Например, в розыгрыш Кубка европейских чемпионов, учрежденного в 1955 году, наши клубы включились с одиннадцатилетним опозданием, уже после того, как сборная побывала на трех чемпионатах мира, в двух розыгрышах Кубка Европы. Дело обстояло таким образом, что сборная в одиночку осваивала международный опыт, сражалась в одиночку, она и только она завоевывала для страны футбольный авторитет. Именно поэтому она выглядела вполне самостоятельной боевой единицей, облеченной доверием, наделенной чувством собственного достоинства.

Москвичи – спартаковцы, динамовцы, торпедовцы и армейцы, тбилисцы, киевляне и ростовчане, явившись в сборную, образовывали содружество, которое жило по законам повышенной ответственности, где новичков брали в оборот даже не тренеры, а игроки-старожилы, признанные вожаки. Я пишу об этом с полной уверенностью, потому что не раз и не два жил й путешествовал вместе со сборной, можно сказать, дышал ее воздухом, в сложные минуты, как нейтральное лицо, принимал исповеди, правда, людей не кающихся, а настаивающих на своих взглядах и вкусах. Бывало, игроки ворчали, ругались, на что-то сетовали – Нетто, Яшин, Масленкин, Иванов, Месхи, Метревели, Воронин, Шестернев, Хусаинов, Пономарев, Сабо, Хурцилава, но они знали цену себе и противнику, ни перед кем не ломали шапку, и не было для них матча, который они не считали бы возможным выиграть.

А в 1970 году в Мехико я однажды ехал в автобусе с командой и вел тихий разговор с двумя игроками.

– Телевизор смотрите? Кого видели?

– О бразильцы! О англичане! А сборная ФРГ?!

Слушая эти восторги, я подумал, что времена в сборной переменились: прежде о противниках отзывались точнее, строже, скупее, как бы помня цену и самим себе.

Весной 1972 года в белградской гостинице я смотрел вместе с футболистами сборной транслировавшийся с «Уэмбли» матч чемпионата Европы Англия – ФРГ. Было удивительно тихо, как-то подавленно тихо. И разошлись, не обменявшись впечатлениями.

А лет за шесть-семь до этого, в старой сборной, ктонибудь – Яшин, Воронин, Шестернев – во всеуслышание бы заявил: «Прилично играют. Хорошие командочки!» И после такой спокойной похвалы у всех осталось бы ощущение, что и они способны сыграть с теми, кто блистал на экране. Ну а тогда, в Белграде, после телесеанса мне показалось, что наши футболисты уже готовы смириться с неизбежностью своего поражения в предстоящем матче со сборной ФРГ. Так и случилось месяца через полтора, в финале чемпионата Европы.

Я убежден, что наша сборная могла бы оставаться самостоятельным сообществом, знающим свои исключительные обязанности, способным вкладывать все силы в каждый свой матч. Однако было сделано много такого, что подточило основы прекрасного футбольного единства.

Сборная стала играть чересчур много. Если к официальным встречам со сборными других стран прибавить так называемые контрольные матчи с зарубежными клубами, то мы получим в сумме от двадцати до тридцати игр. Это почти столько же, сколько играет клубная команда в чемпионате страны. (Сборные Англии, ФРГ, Бразилии проводят в сезоне примерно десять матчей.) Происходит нечто вроде девальвации: у игроков сборной теряется ощущение исключительности события, особого значения своего участия. Матчи «за сборную» становятся рядовыми, а так как от них еще накапливается лишняя усталость, то некоторые и вовсе делаются в тягость. Это и приводит к выветриванию чувства повышенной ответственности, без которого существование коллектива сборной немыслимо.

Осенью 1965 года я сопровождал сборную в южноамериканском турне. Наши хорошо сыграли со сборными Бразилии (2:2), Аргентины (1:1) и Уругвая (3: 1). А потом, в Чили, их противником оказался клуб «КолоКоло» – и проигрыш (1:3) без особой борьбы. Противник, что называется, не вдохновил. Прохладное отношение игроков к этому матчу было заметно, да они и не делали из этого секрета. Но то турне можно считать едва ли не идеальным по его спортивному звучанию, по уважению и интересу прессы, по огромной аудитории, собранной матчами.

Позже нашу сборную либо под истинным названием, либо под прозрачным псевдонимом «сборной клубов» видели гастролирующей по странам и городам, иные из которых и в атласе не сыщешь, встречающейся с клубами даже не высших лиг, при полупустых трибунах. Такие разъезды, приличные клубным командам, сборной и не к лицу и не на пользу, ибо приучают играть спустя рукава, а ко многому обязывающую праздничную форму сборной превращают в будничную рабочую рубашку.

В длинной череде разнокалиберных, случайных матчей стушевываются, обесцениваются, проходят незамеченными и такие встречи, которые, хотят того их организаторы или не хотят, прямо и существенно отражаются на престиже советского футбола, на его репутации. Наша сборная в шестидесятых годах трижды играла со сборной Аргентины: в Москве – 0: 0, 2: 1 и 1: 1 – в Буэнос-Айресе. Будучи в этой стране в 1965 году, я на каждом шагу – в разговорах и в прессе – встречался с доказательствами высокого мнения аргентинцев о нашей сборной, мнения, создавшегося в 1961 году после красивой победы наших на стадионе «Ривер Плейт». И разумеется, было приятно, что во встречах со сборной Аргентины, числящейся среди ведущих команд мира, у нас положительный баланс. Все те три матча были заметными событиями.

В семидесятых годах сначала был проигрыш 0: 1 на турнире в Бразилии в 1972 году, потом еще один с тем же счетом в товарищеской игре в Киеве весной 1976 года. Пусть бы аргентинцы достигли этого в яростной борьбе, это бы еще куда ни шло. Нет, особой борьбы не было. И не по вине аргентинцев, а по нашей. В первом случае, в Белу-Оризонти, сборную СССР представляли не все лучшие силы, а ворошиловградская «Заря», во втором, в Киеве, состав был экспериментальный, случайный, далеко не сильнейший. Так баланс сделался отрицательным. Никакие объяснения и оправдания выручить сборную не способны: позиции сданы, она отступила. И это только один пример.

Опасение вызывает и необычайная текучесть игроков в сборной. Алые футболки надевали в 1970 году двадцать девять человек, а в 1971-м – тридцать шесть, в 1972-м – пятьдесят один (двадцать восемь из них впервые), в 1973-м – двадцать восемь, в 1974-м – двадцать один всего в трех матчах. Временами казалось, что команду складывает ребенок, примеряя один за другим кубики, рассыпанные перед ним на полу. «Не подойдет ли этот, дай-ка приложу». Каждый год пробовали, переставляли, заменяли, отчисляли, возвращали. Впрочем, что тут непонятно, когда ни один тренер не был уверен, что ему дадут «доиграть», и спешил.

Не имеет права сборная превращаться в зал для транзитных пассажиров. Не только потому, что нескончаемые перетасовки отдают игровые связи в команде на волю случая. Еще опаснее то, что при этом нарушаются человеческие связи, многие игроки начинают рассматривать свой вызов в сборную как эпизод, а отсюда прохладное, порой легкомысленное отношение к предстоящим испытаниям.

Сборная трудно пережила смену центра тяжести. В течение многих сезонов большинство игроков в ней было из московских клубов, москвичи и тон задавали как игровой, так и волевой. Постепенно ее структура стала расплывчатой. Могли бы и имели право года с шестьдесят пятого «захватить власть» киевские динамовцы, но не захватывали. В сборной никто не верховодил, не гнал вперед партнеров, не стыдил, не отчитывал. Раньше, чуть что не так, мы поглядывали на Нетто, Иванова, Воронина, Шестернева, Сабо, ожидая их «распоряжений», их вмешательства.

Напрасно приглашать в сборную игрока, руководствуясь только тем, что он в своем клубе удачно провел несколько матчей и забил голы. Наравне с игровым пренепременно должен идти еще и отбор по принципу человеческой надежности. Игра и победа готовятся не только на поле, но и невидимо, в душах.

Сборная играет со сборными, и все ее матчи исключительные. В сборных командах повсюду не принято держать людей вялых, равнодушных, в глазах которых какие-либо иные интересы и выгоды перевешивают чувство спортивной чести.

Сравнительно недавно вдруг возникло понятие о «самых важных и менее важных турнирах». Деление это застало болельщиков врасплох. И не мудрено. Футбол столь же постоянен, регулярен и обязателен, как и театр и кино, как газетная и журнальная периодика, без его афиш городам будет чего-то не хватать, он издавна в распорядке наших будней, нашей жизни. Нет ничего удивительного, что все привыкли и хотят впредь видеть команды, хорошо изготовившимися к каждому очередному выходу на поле, умеющими в любой объявленный и оплаченный зрителями матч вложить силы, умение и вдохновение. Если же нам загодя сообщают, что все помыслы футболистов будут направлены на несколько матчей, которые состоятся, предположим, через полгода, а остальной репертуар тем самым объявляется как бы второсортным, то, право же, любой поклонник футбола может задаться вопросом: «А обязательно ли тогда мое присутствие?»

В 1976 году «самым важным» был объявлен турнир на Олимпиаде в Монреале. Ради него сочли возможным пренебречь чемпионатом страны и даже чемпионатом Европы. Широкая публика не была готова к такому взгляду на вещи и его не приняла.

За неумение предложить захватывающий дух репертуар, за отказ считать кого-то персонально виновным, когда пустуют трибуны, за отсутствие предприимчивости и хотя бы минимального режиссерского воображения, равно как и чувства ответственности перед зрителями и телезрителями, – вот за что в наше время полагается карать тех, кому поручено править футболом.

Не умея обращаться с футболом и сердясь, что его не проймешь окриками, не обуздаешь реформами, на которые так падки деятельные дилетанты, ему поспешили создать славу «опасного дела».

Его побаиваются многие должностные лица, коротко или отдаленно, прямо или косвенно с ним связанные. Неудачи той или иной команды влекут за собой проработки, ехидные подначки, пренеприятнейшие замечания, требующие сразу двух знаков – вопроса и восклицания: «До каких же пор мы будем терять очки?! Неужели в нашем аппарате нет никого, кто бы наладил футбольное подразделение?! Вон у Селифанова (руководитель сопредельного учреждения) дела идут, а чем мы хуже?!» Уже неоднократно ловили за руку и наказывали людей, пускавшихся во все тяжкие по линиям правовым, финансовым, моральным, лишь бы подсобить подведомственной «командочке». И все-таки неймется этим «игрокам», то тут, то там в дни футбольных поражений подрагивают окрестные стены, кресла, графины и телефонные аппараты, и жажду гола у форвардов пробуждают, утоляя жажду этих самых форвардов на безочередные квартиры, автомашины, мебельные гарнитуры, цветные телевизоры, с самомнением простаков полагая, что этого более чем достаточно для процветания футбола. А где-нибудь в третьем акте этой трагикомедии непременно прозвучит монолог, начинающийся со слов: «Как же так?! Мы ведь все их просьбы уважили, где же обещанная высшая лига?!. Понаехали, наврали с три короба, гнать их в шею из наших пределов…» А что гневаться? Стороны, как говорится в таких случаях, достойны друг друга…

Встречаешь и людей, опасающихся футбола, а то и отшатнувшихся от него, можно сказать, честно, из понятных побуждений. Им претит обстановка раздора, которую вокруг некоторых «принципиальных» матчей нагнетают горлопаны, отвращают пьяные сквернословы на трибунах. Они не раз читали в газетах в разделе зарубежных новостей о «футбольном вандализме», о том, что в разных странах против болельщиков выставляют полицию, газы, колючую проволоку, рвы и собак. Все это ложится пятном на футбол, создает о нем у некоторых людей превратное впечатление, как о чем-то таком, куда не должна ступать нога приличного человека.

Винить футбол во всех этих вещах все равно, что обрушить гнев на березу, желая отдохнуть в тени которой вы сели на бутылочные осколки. От безалаберщины, от бескультурья, от беспечности хуже всего самому футболу: теряет он людей, которые могли бы быть ему верными друзьями, выветривается дух спортивности, дух романтики, без чего для очень многих игра эта беднеет, лишается очарования.

Но наряду с опасностями внешними существуют и такие, которые грозят футболу изнутри. И создают их сами люди футбола.

Я собираюсь рассказать о нескольких матчах, проходивших в разные годы, в разных городах и закончившихся с интригующим счетом – 3:3 или 2:2. Надеюсь, что читателю приходилось видеть такие матчи. Они, правда, не так уж часты, видимо, потому, что к этому крупному, не слишком характерному для футбола счету обычно ведет вспышка азарта, когда обе стороны играют бесстрашно и безоглядно, со всепоглощающим желанием добраться до чужих ворот и с самонадеянным пренебрежением безопасностью собственных. Это стычка не на шутку задетых самолюбий, когда отставлены в сторону мудрые правила стратегии. То одна, то другая команда ведет в счете, и в эти моменты то один, то другой тренер шепчет: «Хватит, сбросьте темп, подержите мяч…» Игроки его не слышат, а услышали бы, не послушались: куда там, их не разнять… Перед нами так называемый открытый футбол (правда, высококлассный футбол не бывает открытым), тот, в который играли и мы с вами в детстве, играли с упоением.

Но речь пойдет о другом варианте…

В 1969 году в самом последнем матче сезона встретились в Кутаиси местное «Торпедо» и ростовский СКА. И получилось у них – 3:3. По три гола забили кутаисец Херхадзе и ростовчанин Проскурин, после чего оба вышли по сумме голов в лучшие бомбардиры чемпионата. На матче присутствовал журналист Геннадий Радчук. У него не было сомнений, что голы забивались по взаимной договоренности. Он об этом так прямо и написал, и его реплика под заглавием «Скачок соискателей» появилась в еженедельнике «Футбол – Хоккей». Когда я посылал ее в набор, то, хоть и полностью доверяя глазу Радчука, понимал, что доказательств у нас с ним нет. Я ждал опровержений от руководителей команд, от «бомбардиров», от кутаисских и ростовских болельщиков. Ни единого письма с изъявлением несогласия не пришло в редакцию, ни единого устного упрека не услышали мы с Радчуком. Короче говоря, этим ловкачам никого не удалось надуть своей необычайной меткостью. Итогом истории было решение редколлегии газеты «Труд» вручить приз лучшего бомбардира спартаковцу Н. Осянину, забившему, как и наши герои, шестнадцать голов. Решение обосновывалось тем, что Осянин забил более важные голы, что его клуб стал чемпионом страны, что, наконец, он входил в состав сборной… Но все, кто читал реплику Радчука, понимали истинную подоплеку этого справедливого решения.

В 1974 году был я в Одессе на матче «Черноморца» с киевским «Динамо». И представьте, некоторые люди уходили с трибун, не дождавшись свистка на окончание матча, хотя на табло, весело окаймленном электрическими якорьками, горел развеселый счет – 3:3. Уходили люди, которых в другой раз при этом счете весть, что горит их дом, не сдвинула бы со скамьи.

Они уходили, сумев различить, что их вниманию предложен не футбол, а инсценировка футбола, что стороны заранее согласились на ничью, а счет 3: 3 вместо возможного 0:0 обусловлен желанием потрафить публике, которая, как нас почему-то стараются убедить, любит, чтобы было как можно больше голов. А публика ходит на стадион, чтобы увидеть борьбу и игру. Разумеется, умелую. Разумеется, честную, изо всех сил. А счет – это уж как получится, он тайна. Лишь был бы «по делу» и «правильный».

Нет, не клюнули одесские болельщики на роскошный счет того матча. Да и не такими уж мастерами водевиля оказались мастера футбола. Обеим командам пришлось не раз исполнить возле своих ворот этюд «всеобщее оцепенение», когда приходила очередь противника забивать гол. Было это так ненатурально, так примитивно, что и в школьный драматический кружок никого из них, пожалуй, не взяли бы. Правда, это к счастью, хуже будет, если они хорошенько отрепетируют эту самую сценку – «гол в наши ворота». А одесситы на трибунах тут же дали наименование увиденному – «жмурки».

Как мне помнится, впервые термин «договорная ничья» появился в «Правде». И другие газеты и журналы дали понять, что больше нет секрета в истинном значении иных ничьих. Однако предостережение не было услышано тренерами.

Осень 1976 года. В Ленинграде играют «Зенит» и ЦСКА. Армейцы только что победили в двух матчах с крупным счетом, и телевизионные зрители с симпатией следят за их атаками. Б. Копейкин забивает гол, и счет 3:1. Прекрасно! Но почему ни один из партнеров его не поздравил? А дальше, словно пришла его очередь, принялся наступать «Зенит», и армейцы ему создали все удобства. И уже – 3:3. По законам страстного футбольного поединка команда, счастливо сквитавшая два гола и захватившая инициативу, обязательно стремится одолеть растерявшегося соперника, ее уже не удержать. Но нет, хотя до конца немало времени, больше ни одной атаки ни та, ни другия команда себе не позволила. После этой ничьей ЦСКА перестал побеждать и забивать, потерял найденную было ниточку результативной игры. Убежден, что команда была деморализована этим спектаклем.

Во Львове матч «Карпаты» – «Динамо» (Киев). Я видел по телевидению лишь отрывки, но более чем выразительные. Счет 2:1 в пользу «Карпат», рвущихся к небывалому для них и потому особенно привлекательному призовому месту. Шутка сказать, возможна такая славная победа! Но, как видно, счет этот не был предусмотрен, и защитники «Карпат» провожают динамовского бомбардира О. Блохина до своих ворот и не препятствуют ему отправить мяч в сетку. Тут вдруг судья назначает пенальти в ворота «Карпат», и заслуженный мастер спорта Л. Буряк не промахивается, нет, он бьет пенальти, как еще никто до него не бил, – свечой и в сторону, без малейшей вероятности угодить в ворота. Полюбовное 2: 2.

Откуда эта напасть? В ее основе – желание руводителей команды упростить, облегчить ей турнирный путь, все равно, намечено ли восхождение к золотой вершине или к «удержанию» в лиге. О неправедности этих постановщиков лжефутбола как-то даже неудобно рассуждать всерьез. Служа (точнее, прислуживая) каждый в отдельности своей команде, такие постановщики все вместе как медленно действующим ядом умерщвляют футбол. Будем откровенны, он ведь без борьбы ничего собой не представляет, в нем нет красоты отвлеченной, показательное разыгрывание самых головоломных и изысканных футбольных композиций оставит зрителей равнодушными. Загадка «кто кого?» была и останется стержнем игры. Совершенно ясно, что футболист, разок-другой получивший очки ни за что, неминуемо деквалифицируется, если не в жонглировании с мячом, то в душевной готовности к борьбе.

А в каком положении зрители? Они на каждом матче кладут десятки тысяч трудовых рублей в кассы стадиона. Кто поручится, что болельщики вечно станут рисковать временем и рублями?

Представьте: выбегут команды, а на трибунах шаром покати, никого, только в служебной ложе кучка служебных людей. Играть или не играть? Пожалуй, что незачем. Не дети же они, не гонять мячик они сюда прикатили в «Икарусах». Поглядят футболисты по сторонам и побредут обратно в раздевалку. Картина, понятно, с преувеличением. Но хочется как можно точнее показать, чем грозит лжефутбол.

Чем желаннее победа, чем выше она оценивается, тем вероятнее, что будут возникать разных сортов дельцы, готовые изыскивать секретные, за пределами поля лежащие шансы. Самый «лакомый кусочек» – судья. Он, если согласится «помочь», способен обойтись даже без назначения неправедного одиннадцатиметрового штрафного, что вызывает шум (правда, напрасный, без последствий). Судье достаточно несколько раз свистнуть «вне игры» нежелательной команде (мелкая ошибка!), и та уже выбита из колеи, занервничала, а там, глядишь, и разбушевалась, и уж тогда наверняка победы ей не видать как своих ушей. А ловкий судья, «принявший энергичные меры», еще и прослывет непримиримым борцом за порядок и дисциплину, вдобавок к тому, что ублажил «заказчиков». Можно попытаться войти в сговор с противником, «попросить» взаймы, с отдачей в будущем году, два очочка, либо без отдачи, но за какую-нибудь реальную услугу. Можно и просто пойти на мировую, устроить себе «выходной».

Однажды играли две наши известные команды. Сезон кончался, их положение в таблице определилось, очки им не были нужны, и они, заключив мир еще в раздевалке, не сыграли, а «сгоняли» матч вничью – 1:1. День был холодный, дождливый, ветреный, люди на трибунах мерзли и мокли до костей, но стойко держались, ожидая чуда победы «своих», скандировали «шай-бу» и тяжко вздыхали после промахов. Было мучительно стыдно все это видеть. Спустя несколько дней й оказался в одной компании с тренерами этих команд и без обиняков выложил им все, что думал. Я готовился встретить отрицание, отнекивание, а меня стали призывать «войти в положение». У них наготове было обоснование: они-то и есть личности реально мыслящие, учитывающие требования современного футбола, а те, кто этого не понимает и не приемлет, чудаки, романтики, безнадежно отсталые простаки.

Кто-то из читателей может удивиться, почему столь суровый разговор возник в главе о сборных командах, названной «Во всем своем великолепии»? Наверное, потому, что во встречах сборных все, чем дорожим мы в футболе, предъявлено нам на открытой ладони, ясно, просто и с полным доверием. Все: упоение борьбы, бесстрашие, умение, красота движений одного и всех вместе – созвучие нашим душам, для которых перипетии большого матча как целая жизнь. Так как же можно, скажите на милость, все это великолепие дать в обиду?!

…Разговор в этой главе до сих пор шел о том, что сборная и клуб живут порознь и по собственным законам. Так оно и есть, и я глубоко убежден, что так и должно быть. Но не обогнуть, не миновать стоящего на дороге нашего рассуждения факта, заключающегося в том, что на полтора сезона (весь семьдесят пятый год и половину семьдесят шестого) у нас все права и обязанности сборной страны были официально переданы киевскому «Динамо». И хотя эксперимент этот по прошествии полутора лет так же официально был признан неудачным, мы обязаны поразмышлять над его природой.

Сезон 1974 года наша сборная закончила хуже, чем когда бы то ни было, траурным аккордом прозвучало 0:3 в Дублине в матче с не очень уж сильной сборной Ирландии. Тогда-то, поздней осенью, не видя выхода, с отчаяния, и приняли решение. Логическая цепь очевидна: сборная провалилась, впереди ответстгенные, престижные матчи, единственный солидный клуб – киевское «Динамо», большинство игроков которого в сборной, так что он и есть та реальная сила, на которую можно опереться. Я был на одном из заседаний, созванном Управлением футбола, где обсуждалось это предложение. Мне помнится тяжкое молчание в комнате, помнится, как покачивали в сомнении седыми головами наши авторитеты. Но ничего иного тогда никто не смог придумать. Так что и сейчас, когда история та крестнакрест перечеркнута, я хочу все-таки сказать, что в качестве экстренного аварийного принятое решение выглядело неизбежным.

И надо же так случиться, что с весны семьдесят пятого года киевское «Динамо», команда прежде крепкая, умелая и ровная, заиграла легко, быстро, красиво, классно, как давно не получалось у наших клубов. Словом, динамовская команда, получив почетное поручение быть сборной, оказалась на подъеме, как выражаются специалисты – в наилучшей спортивной форме. Ей все удавалось в том году: были выиграны Кубок кубков, матчи Суперкубка у мюнхенской «Баварии», чемпионат страны. И попутно, именно попутно, на том же игровом подъеме, с тем же победоносным настроением киевское «Динамо» выиграло, надев футболки сборной страны, пять матчей: у Турции – 3:0, Ирландии – 2:1, Швейцарии – 1:0 и 4: 1, что сделало ее победителем отборочной группы чемпионата Европы, и товарищеский у Италии – 1:0.

Я хочу подчеркнуть, что в том сезоне киевское «Динамо» оставалось прежде всего клубной командой и, не меняя клубного образа жизни, не выдвигая особых претензий, она попутно, заодно постояла и за честь сборной. И было бы несправедливо, перечеркивая эксперимент, забыть об этом. Выразимся точно: в 1975 году киевское «Динамо» блестяще справилось со всеми своими задачами, что является большой заслугой клуба перед нашим футболом.

А в 1976 году начались странные дела. Руководители киевского «Динамо» (она же сборная), точь-в-точь как в сказке о золотой рыбке, потребовали: «Не хотим быть обычным клубом, рядовым участником чемпионата страны, хотим, раз мы сборная, жить сами по себе, играть и путешествовать как нам угодно, а после того, как выступим на Олимпийских играх, сыграем и дома, для этого извольте устроить отдельный, осенний чемпионат». Все это не было ни на что похоже. Но под впечатлением прекрасного семьдесят пятого года ждали, что и в семьдесят шестом победы посыплются как из рога изобилия, что непременно будут добыты золотые олимпийские медали. Капризный неправедный ультиматум был принят.

Ничего путного из этой самовольной затеи не могло выйти и не вышло. Быть может, бронзовые медали, полученные в Монреале, и не сказочное разбитое корыто, но намек тут явно того же содержания. Команда, заделавшись туристской группой, мало-помалу стала сдавать. Ее молодые способные тренеры О. Базилевич и В. Лобановский во главу угла поставили определенный метод тренировочных занятий и поверили в него, как в волшебный эликсир, с помощью которого можно команду безошибочно готовить к тому дню, когда она должна дать решительный бой и победить. Верили они и в систему стимулирования, считая ее верной гарантией хорошей игры и успехов.

Ни в системе тренировки, ни в системе стимулирования, можно предположить, нет ничего ошибочного и вредного. Но этих двух условий оказалось недостаточно для полнокровной жизни команды, жизни, способной обеспечить полную готовность к очередным, еще более трудным, чем год назад, испытаниям.

Пренебрежение чемпионатом страны, который во все времена является воздухом и почвой футбола, опытом бывалых людей, предостерегавших молодых тренеров от заблуждений, чисто человеческими контактами с футболистами, наконец, и деловыми связями с прессой – все это подорвало силы команды. Когда она выбывала сначала из розыгрыша Кубка европейских чемпионов, уступив французскому «Сент-Этьенну», потом, как сборная, из чемпионата Европы, проиграв команде Чехословакии, затем из розыгрыша Кубка СССР, обыгранная «Днепром», – каждый раз делалась хорошая мина и сообщалось, что главная задача сезона – олимпийский турнир, а эти, прошедшие матчи – проходные, менее значительные.

На турнире в Монреале лишь три команды – сборные ГДР, Польши и СССР – могли серьезно рассматриваться претендентами на победу. Я верю своему ощущению, что киевское «Динамо» сезона 1975 года непременно выиграло бы Олимпиаду. Но посредственная, тяжеловатая и, как следствие этого, неудачливая игра в 1976 году стала для команды характерной, и нечему было удивляться, когда она в облике олимпийской сборной, неуклюже ведя себя на поле, оказалась побежденной сборной ГДР. Замечу, что и эту сборную мы видывали в лучшем виде, скажем, в 1974 году, на чемпионате мира, как, впрочем, и сборную Польши, второго призера Олимпиады.

Совершенно ясно, что команда, сохранившая состав, где немало больших мастеров, оставшаяся, по сути дела, у нас сильнейшей, сдала так резко не из-за какогото футбольного, игрового кризиса. Она пала жертвой самонадеянности и просчетов своих молодых тренеров. Одним словом, в 1976 году киевское «Динамо» выступало уже не как клуб, а как сборная, согласно старым рецептам ее подготовки, которые давно полагалось бы сдать в архив. И провалилась.

Вполне возможен вопрос: «А что было бы, если в семьдесят шестом году киевское «Динамо» вело себя как в семьдесят пятом, участвуя в чемпионате страны? Может быть, ему опять сопутствовал бы полный успех?» Ответ на это предположение, разумеется, может быть дан тоже лишь в предположительной форме.

Я думаю, что повторение не состоялось бы. Каким бы могучим ни был клуб, на его плечи нельзя взвалить решительно все турниры, проводимые в мире, в Европе, в стране. Клуб, как показывает опыт, обычно в той или иной мере подвержен спадам. А сборную все стараются (и имеют на это возможности) предохранить от кризисных ситуаций. В конце концов, мысль о слиянии клуба со сборной родилась не от хорошей жизни, а потому, что мы в последние годы имели всего-навсего один сильный клуб. Положение это нельзя признать нормальным, пожалуй, нигде в мире не сыщешь подобной расстановки сил. Нет никаких сомнений, что если бы вровень с киевским «Динамо» стояли еще два-три наших клуба, то никому и в голову не пришло бы передоверить судьбу сборной одному из них.

Так что нет нужды эксперименту 1975-1976 годов придавать некий теоретический смысл. Это были срочные поиски выхода из беды. Поиски, давшие эффект на короткое время. И то, что после Олимпиады в Монреале решили вернуться к обычной системе формирования сборной, вполне естественно.