Байдарка скользила по тихой воде, и капли со звоном падали с дюралевых весел. Белые ...

Байдарка скользила по тихой воде, и капли со звоном падали с дюралевых весел. Белые кувшинки расступались перед длинным легким корпусом байдарки, которую мама ласково назвала «Марусей», а папа еще более ласково — «Маруськой». Лена сидела впереди, и Лене было тогда семь лет. Если потянуть за правую веревочку, а по-правильному ее называют тягой, «Маруся» очень послушно и плавно повернет вправо.

— Эй, рулевой! Не спи! — окликает мама, — впереди перекат!

Кипит мелкая вода на перекате, а острые камни так и хотят пропороть байдарку — острые, зубастые, клыкастые. И надо ловко, точно провести «Марусю» между камнями, влево и сразу вправо, и опять прямо, и чуть влево — зигзаг удачи. И опять спокойная река, как будто и не было никакого переката.

— Лена, а ты прекрасный штурман, — хвалит папа, — я бы не смог так ловко провести «Маруську».

— Давайте споем, — предлагает мама, — теперь, на спокойной воде, имеем право спеть.

И они всей семьей, которую по-правильному надо называть экипаж, поют свою любимую в то лето песенку «Когда у вас нет собаки». Под эту песню так удобно грести. А стрекозы садятся на острые кончики осоки. А солнце играет в каждой капле воды и в каждой, даже самой маленькой, волне…

Однажды Лена слышала, как мама говорила своей подруге Веруше:

— Лена у нас очень спортивная девочка. Ты бы посмотрела, как она плавает. А на лыжах ходит гораздо лучше меня. Знаешь, даже обидно — я ее учила, маленькую, косолапенькую, а она ходит лучше меня.

— Закон прогресса, — туманно объясняла мамина подруга Веруша. — Дети должны все делать лучше нас.

Потом случилось так, что папа и мама расстались. Лена и мама остались вдвоем. И на байдарке ходили вдвоем по разным рекам. Вдвоем в лодке даже просторнее. Каждое лето какая-нибудь река — Гауя в Латвии, Печора, Волга, озера в Белоруссии.

— Ленка, ты не устала? — спрашивает мама, а байдарка скользит, скользит, и солнце играет в воде, и детство еще не кончилось.

Лена сидит впереди, она крепко держит весло, волдыри на ладонях уже начали заживать. Тяги руля теперь привязаны к ступням. Двинешь вперед левой ногой — и «Маруся» кротко заворачивает влево. Чуть потянешь правую тягу — пожалуйста, «Маруся» сворачивает вправо. Серая, длинная, с синей палубой, которая по-правильному называется декой.

— Лена, ты не устала?

— Ну что ты, мама. Конечно, нет.

Жаловаться на усталость неспортивно. И вообще жаловаться — последнее дело. Мама никогда не жалуется. И Лена никогда не жалуется.

А чистая вода под веслом завивается веселым бурунчиком.

Однажды мама сказала своей Веруше:

— Если хочешь, чтобы тебя не подводили, опирайся на себя, а не на других.

Лена не совсем поняла эти слова, но одно было ясно — мама сильный человек, а это, конечно, хорошо.

Они очень дружно гребут, Лена и мама, — в одном ритме и чувствуют настроение друг друга. Они — экипаж, опытный и слаженный.

— Споем, Ленка?

— Споем.

И они поют песенку про маленького принца, которую они полюбили в то лето.

На закате они причаливают к самому лучшему месту на всей реке. С шорохом «Маруся» утыкается в песок. Лена ставит палатку, мама переносит рюкзаки на берег и разводит костер. И все быстро, складно. Комары зудят и досаждают, Лена шлепает себя по чему попало.

— Ой, мам, надоели!

— Может, вернемся домой? — ирония мамы попадает в цель.

Лена старается не обращать внимания на комаров. Подумаешь, зудят. А зато закат во все небо, розовый, а по краю — желтый. И сосны красные. А ужин — вермишель или каша — самый лучший ужин. И самый душистый брусничный чай. А птицы перекликаются перед сном. И голубая цапля, вытянув назад тонкие ноги, бесшумно пролетает над рекой. Синяя птица.

— Ты можешь доплыть до того берега? — спрашивает мама.

— Могу, конечно.

Лена и правда может доплыть до того берега, хотя он еле виден вдали — в этом месте разлив, и река очень широкая.

— Ты знаешь, Ленка, — говорит мама, когда они лежат в палатке, — я очень рада, что ты спортивный человек. Уметь преодолевать — это очень важно.

— Преодолевать что? — спрашивает Лена сквозь сон.

— Ну как что? Разные препятствия жизненные. И свои собственные слабости. Ты мешок хорошо застегнула? Не дует?

— Все в порядке, мам, все очень хорошо.

Как прекрасно проснуться утром не от звона будильника, а от крика кукушки или свиста скворца. Как хорошо с разбега влететь в обжигающую холодную воду и, рассекая ее плечом, плыть рывками вперед. И вода уже не кажется такой холодной. Лена чувствует радость от собственной силы, легкости и непобедимости. Как хорошо быть спортивной — ничего не страшно. А на берегу мама, она смотрит из-под ладони и улыбается.

…Однажды они сидели у костра, Лена шевелила прутиком раскаленные насквозь ветки, от этого искры летели в лиловое небо.

— Сейчас чай закипит, — сказала мама.

Было тихо, ласково, пахло рекой.

— Мама, — спросила Лена, — а почему вы с папой разошлись?

Лене шел уже тринадцатый год, она была очень высокая, худая, длиннорукая и резкая.

Мама молчала.

— Это ничего, что я спросила? Если не хочешь, можешь не отвечать, мам.

Мама сняла с огня котелок, заварила чай. Обхватила колени руками.

— Знаешь, Лена, жизнь не расскажешь. А если коротко — из-за эгоизма. Семья — это когда жалеют другого, а не себя. И умеют подвинуться. А папа повел себя неблагородно. Во всяком случае, я так почувствовала. И не смогла стерпеть.

— Неспортивно? — спросила Лена. — Папа поступил неспортивно?

— Можно считать, что да.

Это слово у них всегда очень много значило. И действительно, оно многое объясняет в жизни. Хитрый, лживый, недружелюбный, себялюбец — неспортивный. Неспортивное поведение — неблагородное.

Лена с малых лет занимается спортом. Мама уверена — это гарантия, что вырастет смелой, сильной и вообще хорошей. В шесть лет мама привела Лену в бассейн. Лена помнит — неправдоподобно голубая вода, запах хлорки, тоненькие дети, пестрые купальники. Тренер Елизавета Ивановна была ласковая, она говорила «ножка», «ручка». «Ручку вперед, ножками работай энергично, головку опусти, дыши носиком в воду!» Лена научилась плавать, а больше в бассейн не ходила. Елизавета Ивановна велела им соревноваться, кто приплывет быстрее, а Лена не любила соревноваться.

Потом была лыжная секция. Лена получила первый юношеский разряд. А потом стала пропускать занятия и к середине зимы бросила секцию.

— Почему ты не ходишь на тренировки? — спросила мама. — Ты же любить лыжи.

— Я буду ходить на лыжах с тобой по воскресеньям. Годится?

Мама не стала спорить. Так хорошо вместе в лесу. Белые елки, синицы звенят, а лыжня заманивает вдаль.

Мама не знала, что Лена ушла из секции потому, что не сумела подружиться с девочками. Все они показались Лене грубыми, слишком энергичными. Не то что лыжню не уступят — сшибут и не обернутся. Спортивно, да? Воевать с ними Лена не могла, а рассказывать об этом маме не хотелось. Найдутся друзья в другом месте, не обязательно в лыжной секции…

А не найдутся — что ж. С мамой тоже хорошо. Еще не каждому так повезет в жизни — мама идет на лыжах, от Лены не отстает. И снегири розовыми шариками рассыпались под сосной. Скрипит снег, щеки горят.

— Лена, хочешь мандарин? Не озябла?

— Нет, мама. Все хорошо.

И правда хорошо. Оттолкнулась палками и полетела вниз с горы. Нисколько не страшно. Захотела — свернула на полной скорости. Послушны лыжи, послушна скорость. А мама стоит наверху и радостно кричит:

— Ты стала кататься лучше меня! Намного лучше!

Девчонки в лыжной секции злились, если ты пройдешь лучше их. А тут человек радуется за тебя — вот какое оно, настоящее спортивное поведение. Хорошо дружить с мамой.

А друзья? Пока нет друзей. Ни одного друга, ни одной подруги. Почему их нет? Лена часто думает об этом и ответа не находит. Она держится в стороне, потому что стесняется, она не верит в себя. А девчонкам, наверное, представляется, что она слишком гордая, что никто ее не интересует. Все может быть, Лене трудно в этом разобраться. Ей хочется, чтобы ее понимали, всем людям этого хочется. А как помочь другим понять тебя? Не каждый умеет. Лена не умеет. А может быть, гордость и трусость — близкие родственницы? И почему считается, что гордым быть хорошо, а трусливым плохо? Об этом еще надо подумать.

Вот Лена стоит в школьном коридоре у окна и прислушивается к разговору девчонок. Девочки все из ее класса, и Лена могла бы подойти к ним и поболтать, а не ловить жалкие обрывки разговора, стоя в сторонке. Но — ее никто не позвал, и ей кажется, что подходить самой и встревать неудобно. «Вот еще, буду я навязываться», — привычно думает она. Гордость? Или трусость?

Может быть, девчонки недолюбливают, отвергают Лену? Нет, они ее просто не замечают.

Каждый по-своему прав. Не так просто людям понять друг друга.

А обрывки разговора были такие:

— Ты, Галка, дурочка из переулочка, — уверенно говорила Марина.

Марина всегда говорит уверенно, из-за этого все в классе считают, что Марина лучше знает. Что знает? А все. Про что говорит, про то и знает. Она обо всем судит как о давно известном, и тон у нее надменный. Если ты, мол, не знаешь, то сама виновата.

Лене не нравится этот тон. Лена завидует Марине. Но ни за что не призналась бы в этом, даже самой себе. Чему завидовать-то? Надменности? Манере поучать?

Марина продолжает говорить с нажимом:

— Ты, Галка, подумай. Педагогический! Это монастырь.

— Ну почему, Марин, монастырь? — вяло возражает Галка. — Ничего не монастырь.

Смешная Галка и славная. За «дурочку из переулочка» не обиделась, а вот «монастырь» ее задевает.

— А потому — институт для старых дев, — твердо гнет свою линию Марина. — В газетах и то пишут: в школе одни женщины, феминизация школы — поняла? За кого там замуж-то выходить в твоем педагогическом?

А Галя замолчала. Лена так хотела, чтобы Галя нашла какой-нибудь хороший остроумный ответ, осадила Марину, поставила ее на место. Но Галя молчала, не находила остроумного ответа. Лена очень хорошо понимает Галино состояние.

А Марина — ну что в ней такого? Почему она всех подавляет? Вообще — в чем сила того, кто умеет навязывать свою волю, свое мнение? Может быть, эта сила и есть обаяние? Ведь Марину не боятся — ей верят. Хотя бы в эту минуту.

Лена много думает о Марине. Марина ни секунды не думает о Лене.

Вот Марина повела плечом, поправила накинутое на плечи новое замшевое пальто.

— Сквозняк какой сегодня, просто ужас, — сказала она капризно.

— Окна, наверное, плохо заклеены, — почему-то виновато ответила Галка, хотя вовсе не она заклеивала в школе окна.

Кому бы еще сошло с рук такое явное нарушение школьных правил? Попробовала бы Лена появиться в школьном коридоре в пальто. А Марине все можно. Купили ей новое пальто, и она на каждой перемене вылетает из класса первой, а когда остальные выходят в коридор, Марина уже стоит у окна в своем великолепном пальто. И это убедительно, тут уж ничего не скажешь — пальто красивое, очень красивое, и Марина умеет его «подать», вернее — себя в этом пальто.

Лена не умеет себя «подать». А если набросит пальто на плечи, оно обязательно съедет на один бок, и полы окажутся разной длины, и придется дергать плечами, чтобы пальто оказалось на месте. Нет, она ни за что не надела бы такое роскошное замшевое пальто.

А Марина стоит среди девочек — спина прямая, темные волосы распущены по плечам. Перед каждым уроком Марина закалывает их на затылке, чтобы учителя не ругали. Но и «хвост» Марине идет.

— В технический надо поступать, — настаивает Марина. И все девчонки повторяют:

— В технический, только в технический.

А Галка слушает и не спорит.

— В Бауманский подай документы, — настаивает Марина, — там очень трудно учиться, там очень способные мальчики, перспективные, будущие академики.

Лена все время внимательно слушала, рассматривала Марину. И все ей не нравилось, и сама Марина казалась неприятной, наглой, бестактной. Какие академики? При чем здесь вообще академики? Но как только Лена переставала анализировать и разбирать отдельные черты Марины, она ловила себя на том, что и на нее действует обаяние этой красивой уверенной девочки. И неожиданно вместо осуждения и отчуждения пришла мысль: «Хорошо бы подружиться с Мариной». Странное желание? Но слабого человека часто тянет к сильному. Лене тогда показалось, что это могла бы быть хорошая дружба. Они гуляли бы вместе и разговаривали, и пусть бы Марина командовала — Лена бы подчинялась. Они ходили бы друг к другу слушать пластинки, а на переменах было бы с кем поговорить и посмеяться. Скромные мечты. Но Лена, и мечтая, знала, что это только мечты. Как подружиться с Мариной, которая всегда в окружении девочек? У нее и дома, наверное, телефон трещит не переставая. И все, конечно, приглашают Марину в гости, слушать пластинки, или гулять, или в кино. И рассказывают ей свои секреты. Марина притягивает к себе всех, и Лену тоже. Может быть, Лене хочется спрятать свою неуверенность за Маринину уверенность? Может быть. Но это уже немного корысть. Пользоваться чужой защитой стыдно, Лена помнит это с самого детства. Мамины слова: не хочешь, чтобы тебя подводили — опирайся только на себя. Мама права. Мама сильная. Марина сильная. А Лена, наверное, слабая. Гордости в ней много, а смелости мало. И спортивность нисколько не помогает, хотя, казалось бы, должна помочь.

А что такое — спортивность? Лена по утрам делает зарядку, никогда не пропускает — привычка. И лыжи — привычка. В воскресенье, с утра, Лена берет лыжи и — на вокзал, и — в электричку, и — на лыжню. Ноги — рычаги, руки — рычаги. И каждое движение отработано, и лыжа, как часть ноги, а палка, как часть руки. И стремительное движение — как естественное состояние. А когда слетишь с горы на огромной скорости и резко затормозишь внизу — поднимается серебряная пыль. Шик! Не нужны нам замшевые пальто! И серьги, и бантики-помпончики — не нужны. У. нас свой шик и своя красота! Только вот жаль, что никто такой Лены не видит. Мама. Только мама. Но мама — не в счет.

Мама часто в последнее время смотрит на Лену с тревогой. Почему нет у дочери друзей? Почему неуверенная растет девочка? Пятнадцать лет — прекрасный возраст, столько сил, надежд. Возраст выявления себя. А Лена скованная: не трогайте меня, не смотрите на меня.

Сегодня собирается куда-то. Лицо заранее напряженное. Соберется компания юных нахалов, а Лена, ее девочка, самая красивая, самая умная, будет сидеть в углу, ссутулив плечи. Ну почему? Больно маме. Не выдержит, скажет:

— Ленка! Не веди себя, как горбатая. Ты складная, спортивная. Распрямись, развеселись, стань естественной.

Уж лучше бы молчала. Лена взглянет как-то затравленно, то ли умоляет о чем-то, то ли в чем-то винит. В чем?

— Мама, дай мне, пожалуйста, мелочь на дорогу.

И хлопнула дверью.

Так хотелось маме, чтобы были у дочери бойцовские качества, чтобы не чувствовала она себя беззащитной. Не наглость, не беспардонность, нет — но обыкновенное человеческое умение постоять за себя, не терпеть поражение на каждом шагу. Больше всего ради этого и тянула мама в спорт свою Ленку. Знала мама: ничто так не укрепляет человека, как спорт. Переплыви реку — и уверенности в тебе станет хоть немного больше. Посиди неделю-другую на веслах — и не только мышцы от этого станут сильными, а душа накопит некоторый запас энергии. Мама была убеждена в этом, она знала все по себе. Разве может так быть: одному человеку от спорта польза, а другому, даже внешне похожему, — нет пользы? Ну не может так быть! И мама заставляла себя верить: поднимет дочь голову, наберется сил, научится смелости не только на лыжне. Появятся товарищи — девочки, мальчики. А как же? Это так нужно человеку, особенно в юности. Мамина любовь не заменит признания в среде сверстников.

Мама в тревогах. Нет ничего острее на свете, чем родительские тревоги. И, измучившись, мама начинает себя успокаивать: подростковый возраст, глупый возраст — и застенчивость, и неуверенность, и больное самолюбие. Пройдет, пройдет. И лыжи, и плавание, и походы сделают свое дело.

А Лена возвращается из компании понурая, усталая и нерадостная. В маминой молодости это называлось не пользоваться успехом. Дело не в успехе — не девица на выданье, в конце концов. Но как перенести дочкины грустные глаза? А она, Лена, из гордости эту безрадостность прячет. От мамы. От всего света. От себя самой. Щебечет радостным голоском. Чушь рассказывает, анекдоты и сама первая смеется. Приглашает, настаивает — посмейся со мной, поверь моему обману, не надо видеть меня насквозь. Ну, пожалуйста.

Мама крылом бы прикрыла, согрела, обрадовала, защитила. Да выросла дочка. И не мамино понимание ей теперь нужно — сверстников. Они ее среда, ее мир, ее человечество. И жить ей среди них. Разве не страшно, что она среди них не признана, не понята, почти отвергнута. Почему? В чем причина?

Мама слушает дочкину принужденную болтовню, невеселый смех и изо всех сил делает вид, что верит, — смеется, шутит, любит так, что слезы в горле.

— Ленка, а давай с понедельника йогой заниматься? Мне на работе руководство дали, знаешь, в этом что-то есть…

— На голове стоять, носом воду пить? — веселеньким голоском спрашивает Лена. — Можно попробовать, мама.

— Эх ты, — смеется мама, — «носом воду пить». Все профаны говорят одну и ту же пошлость. А люди четыре тысячи лет йогой занимаются, и почему-то не уходит она. Я думаю, эти люди не дурнее нас с тобой.

Мама сильный человек, Лена не спорит. Не любит она спорить.

А занятия гимнастикой йогов Лене понравились. Тренированному человеку нетрудно и приятно делать и «кобру», и «свечу», и «плуг». Радость движения давно знакома. А здесь радость позы. Оказывается, и она существует.

Оказалось, что в классе еще трое занимаются по системе йогов — Светлана, Миша Шапкин и Андрей Левин. Они на переменах говорили между собой, рассказывали, у кого что получается, не получается. И у всех что-нибудь не получалось. А у Лены получались все позы, даже стойка на голове. Но они не стеснялись делиться неудачами. А Лена и удачами делиться стеснялась. Помалкивала. Никто и не знал, что она с интересом прислушивается. А когда Миша Шапкин улегся на пол и стал показывать «плуг», Лена хотела сказать: «Колени разогни», но почему-то не сказала. «Чего лезть с советами. Нужны они им, мои советы. Если бы нужны были, сами бы спросили».

Все как-то сложно, тяжеловесно. И сама не рада, а так уж получается.

Ничего, будет случай, будут обстоятельства, будет перемена к лучшему. И все поймут друг друга. Лена уверена в этом. Само все образуется.

Гремит музыка, как будто в доме праздник, а просто Лена в кухне моет посуду. Летают в руках ложки и вилки, тарелки, как у жонглера, поворачиваются, как надо. Лена почти танцует в маленькой кухне. А вода льется из крана, как хрустальный родник. А за окном поют синицы. И музыка заглушает их нехитрую песню, потому что весело, всем весело, всему миру весело, и земле, и небу, и скамейке под окном.

А все потому, что весело Лене — и причины для веселья вовсе не обязательны. Просто хорошо жить. Быть молодой, смотреть на солнце, слушать музыку, верить в счастье.

Кружится по кухне девочка с тарелкой в руках, она пощелкивает по мокрой тарелке пальцами, как по бубну. А на плече у девочки развевается шарф, вернее — кухонное полотенце.

Стройная девочка, ритмичные движения, только что придуманный танец — не придуманный даже, а рожденный из музыки, света за окном, радости в душе.

Она была в эти минуты самой собой, не зажатая, не смущенная. И ей было хорошо, и она была хороша. Жаль, что никто никогда не видел такой Лены. Впрочем, как раз сегодня один человек видел. Этот человек недавно завел новую моду — стоять на другом конце двора и смотреть в освещенное окно Лены. Этот человек, к сожалению, всего лишь Ромка из параллельного класса. Но — стоит и смотрит, глаз не спускает. Конечно, подглядывать нехорошо. Но Ромка считает, что он не подглядывает, а любуется. Любоваться никто не запретит.

…Прошлой весной, в конце восьмого класса, был с Леной такой случай.

Мама позвонила с работы и сказала:

— Сегодня будет кино, приезжай. Только нарядись.

В мамином институте иногда показывали фильмы, это называется клуб кинолюбителей или как-то в этом роде. До самой последней минуты никто не знает, какой фильм привезут. Но бывает, что привозят шедевры. И все мамины сотрудницы к концу дня звонят: «Приезжай, будет кино». А мама еще обязательно добавляет: «Только нарядись». Мама знает, с кем имеет дело.

Лена надела новое платье и пошла к метро. Мама не догадывается, что Лена любит ездить к ней на работу именно из-за того, что может нарядиться. Мамы часто имеют о своих детях одностороннее представление. Лена не любит наряжаться на школьный вечер. Там, ей кажется, кто-нибудь обязательно скажет: «Чего это ты вырядилась?» И все начнут ее разглядывать. А это перенести трудно. Пусть уж она будет привычной для их глаз. Они привыкли видеть ее в школьной форме, ну и пусть будет на вечере что-нибудь неброское, неяркое, не очень новое. А к маме на работу — пожалуйста, с удовольствием. Там взрослые люди, никто не прицепится, не пошутит, не обидит. И не вытаращит глаза: «Чего это ты?»

В метро было тесно, конец рабочего дня. Плечами по плечам, портфелями по ногам, сумкой по чулкам — обычное дело. Но, кажется, чулки не порвали.

— Привет, ты куда? — услышала Лена знакомый голос. Она увидела Сережку Лебедева, своего одноклассника.

Сережка был высокий, выше всей толпы. Спортивная сумка висела на плече.

«На тренировку едет», — догадалась Лена. Все в классе знали, что Сережка Лебедев занимается спортивной ходьбой. Забыть об этом было нельзя, потому что учителя часто ставили Лебедева всем в пример. Классная особенно: «Посмотри на Лебедева — все успевает. Учится лучше тебя, спортом занимается три раза в неделю. А ты?..» И получалось, что, как ни поверни, ты — ничтожество, а Лебедев — молодец. В классе к нему и относились как-то сдержанно. Может, он и хороший парень, но от всех в стороне — некогда ему.

Сережа пробился к Лене сквозь толпу. На него ворчали, а он не обращал внимания и улыбался ей. Лена обрадовалась Сереже, и сама удивилась: «Чего это я? Лебедев и Лебедев. Случайная встреча». Но радость не проходила.

— Ты куда? — снова спросил он.

Лена хотела ответить: «В кино». Но почему-то стала подробно рассказывать про мамину работу, про киноклуб, где будет новый фильм, а какой, неизвестно. Мелькали станции, а она все талдычила про не интересный никому киноклуб. И с ужасом понимала, что надо остановиться, перестать говорить, спросить о чем-нибудь. Ей так хотелось поговорить с Сережей, а получалось, что она произносит длинный, дурацкий, никому не нужный монолог. Что это с ней? Ей неприятно было слышать свой голос, слишком взволнованный, взвинченный. Она хотела хотя бы говорить помедленнее, не трещать — и все равно говорила быстро. Ее трудно было слушать, и она сама это знала. А ведь при этом голова работала нормально, и она понимала, что незачем спешить с рассказом, Сережа ведь не уходит, он же сам продрался через толпу, чтобы с ней поговорить, именно с ней, с Леной.

Поезд подходил к станции. Сережа сказал:

— Ну, я пошел. Мне выходить на следующей. До свидания.

Все ребята в классе говорили друг другу «пока», а Сережа попрощался как взрослый: «До свидания».

Как грустно ей стало, когда Сережа вышел из вагона. С этой грустью надо было срочно что-то делать. И Лена с ней расправилась, как умела: «Подумаешь! Кто он мне, в конце концов? Не понравилась я ему. Ну и что? Разве обязательно мне ему нравиться? Конечно, лучше было бы не вести себя так глупо. Ну и наплевать».

А какие-то крохи радости от этой встречи в метро все-таки остались. Не выветрились они и на следующее утро. Когда Лена вошла в класс, она почувствовала, что очень хочет понравиться Сереже.

После экзаменов почти весь восьмой класс собрался дома у Гали. Лена тоже пошла туда, а сама думала: «Сережа, конечно, не придет. Он никогда не ходит на вечера и на вечеринки». Она нарочно уговаривала себя, чтобы не расстроиться, когда так и окажется. Но когда Лена пришла к Гале, Сережа был там.

Громко играла музыка, но никто не танцевал, потому что Славка Рогов вспоминал, как принес голубя на биологию. Мало ли было важного в жизни? А вспоминать почему-то хочется вот про такое.

— Где ты его взял, этого голубя? — спросил Сережа.

— В сером доме! На чердаке! — с упоением рассказывал Рогов. — Носовым платком поймал! Легко, думаешь?

— А что трудного? — сказала Галя. — Он же летать не умел.

— Ха, не умел! Еще как летал! Ты не видала!

— Зато я видела, как он между партами по проходу бегал.

Марина засмеялась своим красивым смехом.

— А биологичка-то! Как закричит: «Мышь! Уберите мышь!»

— Просто у него в портфеле крылья примялись, — объяснял Славка, — поэтому он взлететь сразу не мог. И шок, само собой.

— А я чувствую, у меня по ногам кто-то бежит, — сказала Галя.

— А орала ты, Галка, — вспомнил Рогов, — до сих пор в ушах звенит.

— Слушай, Рогов, — спросила Марина, — а зачем ты вообще его принес?

— Хотел проверить, правда она любит животных, наша биологичка, или притворяется по долгу службы.

Все слушали Славу и смеялись после каждого его ответа. Так уж повелось за все восемь лет: когда говорит Рогов, надо смеяться.

Все роли давно распределены. Марина — красавица, Сережа — спортсмен, Рогов — остряк, Галка — добрая. А Лена? Лена никакая. Что может быть противнее, чем такая роль. Но сегодня лучше об этом забыть. Сегодня весело, настроение у всех прекрасное, очень хочется смеяться, хоть палец покажи.

Лена чувствовала на себе Сережин взгляд и боялась посмотреть в его сторону, чтобы не встретиться глазами. Вдруг она опять смутится и на нее нападет дурацкая разговорчивость. Только этого не хватало, уж лучше смотреть в другую сторону. Ведь он пришел из-за нее. Откуда Лена это взяла? А вот знала, чувствовала, интуиция подсказывала. Набравшись, наконец, смелости, она взглянула в Сережину сторону и не увидела его там, где ожидала увидеть — он отошел к проигрывателю, чтобы перевернуть пластинку. Он не смотрел на Лену, был занят пластинкой. Она посмеялась над собой: подвела интуиция. Но все равно Лена твердо знала — он все время видит ее.

Сережа подошел к Лене и пригласил ее танцевать.

Они молчали и почти не смотрели друг на друга. Лена радовалась всему. Вот она танцует с Сережей. А Сережа танцует с ней, с Леной. А музыка такая громкая, что можно ничего не говорить. Никто не ждет от Лены никаких слов. Обычно, когда возникала пауза, Лене почему-то казалось, что именно она должна эту паузу заполнить. Почему — она? Неизвестно. Сейчас паузу заполняла музыка.

Сережа был рад, что Лена молчит. Тогда, в метро, он хотел рассказать ей о спортивной ходьбе. Он занимается уже несколько лет. Большинство людей ничего не знает о спортивной ходьбе. А это так интересно, если понять, вглядеться, вжиться. Азарт и сдержанность — великое сочетание. В каком еще виде спорта найдешь такое? Азарт бегуна. Выдержка шахматиста. А чтобы в сочетании, в полном единстве… Он хотел рассказать об этом Лене, а она не захотела его слушать. Наверное, ей неинтересно. А с другой стороны, откуда она знает, интересно или нет? Она даже не попыталась его услышать. Надо к ней пробиться, так решил Сережа, выйдя в тот вечер из метро. А почему именно Лена? Разве она ему нравится? Он ни разу не задавал себе этого вопроса, а теперь задал. И ответил честно: нравится. Больше других девчонок в классе.

Когда-нибудь он с ней поговорит. А пока случая не было. Сережа действительно очень занят. Уроки, тренировки, да и в кино надо ходить, чтобы не отстать от жизни.

После той встречи в метро у него все время было ощущение, что поговорить с Леной он еще успеет. Вот она, Лена, все время здесь, в классе. А тут учебный год вдруг взял и кончился. Выпускного вечера восьмиклассникам не положено. В десятых классах вовсю идут экзамены, тут уж не до восьмых. Так что можно считать, что сегодняшнее сборище у Гали — это и есть выпускной вечер восьмого «А». И Сережа танцует с Леной. Может быть, в последний раз. Как же могло так получиться? Он же никогда ничего не откладывает. Занятым людям нельзя ничего откладывать — копится, накладывается одно на другое, не успеешь оглянуться, а уже гора, и ты во всем виноват.

Когда музыка кончилась, Сережа спросил:

— Ты в девятый?

— Да. А ты?

— Я тоже.

Это было очень важно. Впереди еще два года.

На физкультуре мальчики играли в волейбол. Сережа высоко прыгал у сетки, и Лене казалось, что он взлетает. Прыгали все, конечно. Но только Сережа вот так зависал в воздухе надолго. Другие мальчишки только прыгнут и сразу притягиваются к земле. Сережа медленно опускался на пол, Сережа во всем особенный.

На низкой скамейке рядом с Леной оказалась Марина.

— Смотри, как здорово Сережа прыгает, — сказала Лена и сразу испугалась: сейчас Марина обо всем догадается. Только бы не догадалась. Когда любишь, кажется, что все к тебе присматриваются очень внимательно и ждут, чем ты выдашь себя. Все хотят разгадать твою тайну. Не обязательно, чтобы посмеяться — просто, чтобы уличить: не скрывай от нас, не заводи своих собственных секретов. Ишь какая.

Это так кажется. Особенно такому человеку, как Лена. На самом-то деле никто не приглядывается, никто не становится к нам внимательнее, когда наше сердце празднует любовь. Они догадываются не потому, что особенно приглядываются. А только потому, что любовь написана на человеке огромными буквами. Нет на свете людей, которые умеют скрыть любовь — ведь для этого надо быть сильнее любви. А так не бывает…

Лена испугалась, что выдала себя. Но Марина ничего не заметила. Глянула на Сережу мельком, пожала плечом:

— Прыгучесть хорошая. Он же спортсмен.

Вот так. Кому — полет, а кому — прыгучесть.

Марина ни о чем не догадалась.

Конечно, хорошо бы подружиться с Мариной. И тогда они могли бы все доверять друг другу. И, может быть, Лена решится поделиться с Мариной своим главным секретом — про Сережу. Но только пусть будет так: Лена выберет время и сама расскажет. Доверие рождает доверие, и они станут подругами. Надо только выбрать момент и настроение. Уже две недели Лена выбирает время, а оно все никак не выбирается. Лена сама себя постоянно упрекает в нерешительности. Но от этого не легче.

Наконец Лена собралась с духом и сказала:

— Марина, после уроков я расскажу тебе одну вещь. Ладно?

Марина кивнула — ладно.

Из школы Марина и Лена вышли вместе. Лена без предисловий спросила:

— Тебе Сережа нравится?

Вот так, прямо, с плеча. Знала, что, если начнет издалека, может запутаться в собственных словах и так и не доберется до главного. А так вот сразу — как с обрыва в воду прыгнула. А теперь не она ведет разговор, а он ее сам поведет.

— Какой Сережа? — спросила Марина.

Лена забыла, что у них в классе три Сережи.

— Лебедев, — сказала Лена сдавленным голосом.

— Лебедев как Лебедев, — ответила Марина. — Учителя его больно уж хвалят. Ограниченный, по-моему, мозгов не густо. А так нормальный парень. А что?

Как же так? Лена — с обрыва доверчиво — в воду. А вода оказалась чересчур холодной. Но именно такая вот пренебрежительная невнимательная интонация была нужна, чтобы Лена заговорила горячо и откровенно: захотелось защитить Сережу.

— Ты, Марина, его совсем не знаешь. Ему просто некогда, поэтому он не раскрывается. Знаешь, как он тренируется? Он каждое утро на лыжах бегает, а когда нет снега — пробежка каждое утро, ни дня не пропускает. А теперь и по асфальту на лыжах бегает.

— Ты что, тронутая? Какие тебе лыжи по асфальту?

— Ну, конечно, Марина! Роликовые лыжи. Он бегает по бульвару, он встает в шесть утра.

— Та-ак. А ты откуда знаешь, что — в шесть встает? А?

Лена растерялась. Даже мама не знает, что Лена встает в шесть часов вместо половины восьмого. Зачем? А затем, чтобы смотреть в окно. А там, за окном, среди желтых кленов и голубых елочек бежит по бульвару на роликовых лыжах высокий мальчик в синем тренировочном костюме и красной шапочке.

— Марина! Ты знаешь, что такое встать в шесть утра?

— Не знаю, — Марина презрительно кривит губы. — Не пробовала.

— Вот видишь! А говоришь! Просто к нему надо приглядеться. Он очень умный, он интересный, он все понимает.

Лена запнулась. Может быть, напрасно она все это говорит?

Но остановиться не могла, продолжала откровенничать. Она рассказала Марине то, чего не решилась бы рассказать никому. Она рассказала про письмо.

Одинокие люди даже откровенными быть не умеют. То молчат, молчат, живут отдельно, сами по себе. То вдруг понесет их в откровенность, не удержишь. Наверное, чувство контакта с другим человеком тоже бывает тренированным и нетренированным…

И она, сама не зная почему, рассказала Марине про письмо. Это было прошлым летом. Лена сидела на большом камне. Если не оборачиваться, то можно считать, что этот валун посреди моря, и волны открытого моря перекатываются через серый в розовую крапинку камень и уходят к далекому невидимому берегу. На самом деле этот «невидимый» берег был в нескольких метрах. Но если не поворачивать головы, он — невидимый. И волны накатываются на него и, шипя, удаляются. Лена щурится на солнце и решает: «Сегодня напишу Сереже письмо. Нечего тянуть, нечего откладывать».

Лена знала совершенно точно: Сережа прочтет ее письмо и сразу поймет, что она умная, тонкая, интересная. А совсем не такая несуразная болтушка, какой она показалась ему в метро. У нее есть вкус и чувство меры. И она умеет понимать красоту.

И Лена снова стала сочинять письмо.

«За нашим окном луг с красной травой. Думаешь, не бывает красной травы? Я тоже так думала раньше, а теперь увидела — бывает. Утром солнце светит прямо в окно. Это очень хорошо — проснуться от солнца. А если не проспать, в окно — прямо в окно, представляешь, виден восход. Ни один восход не похож на другой. Мы с мамой живем здесь уже второй месяц, и я ни разу не видела двух похожих восходов».

Ей было так важно, чтобы Сережа увидел все, что видит она. Поделиться. А без этого радость не радость и красота не красота. Поделиться богатством. А может быть, это и есть любовь? Лене показалось, что в эту минуту она сделала великое открытие. Любовь — это желание поделиться. Вот это да! Никто никогда не мог объяснить толком, что такое любовь, а она вдруг смогла. Теорема ферма! Бермудский треугольник. Тайны мира. Их открывают простые люди. Люди-то обыкновенные, но состояние совершенно необыкновенное. Любовь — вот какое это особое состояние.

Письмо Сереже Лена так и не написала. Не собралась. А по правде — не решилась. Вдруг не так поймет? Боялась. Гордость и трусость. Как часто они подменяют друг друга. В холодную воду броситься — пожалуйста. Какая смелая девочка! С крутой горы сигануть на лыжах — да хоть сию минуту, сколько угодно. Ну скажите! Ничего не боится! Отчаянная! Настоящая спортсменка! А какое-то письмо несчастное написать — ну, это все не так просто.

Марина смотрела на Лену с интересом. Любопытство — это ведь тоже интерес. Ну, не к нам, а к нашим новостям. Да ведь, когда раскрываешь свои тайны, хочется верить, что слушают тебя с сочувствием. Иначе как рассказывать.

— И вот я сделала открытие, — говорит Лена. — Любовь — это желание делиться. Понимаешь, Марина?

— А что? Ничего, — сказала Марина.

Она смотрела пристально, она не перебивала и не пыталась встревать со своим, как часто делают девчонки. Марина — человек непустяковый. И не зря Лена выбрала ее. Вот теперь будет у нее наконец подруга.

— Не знаю, что мне теперь делать, — закончила Лена. Ей хотелось, чтобы Марина дала совет. Может быть, дружба — это когда дают советы?

Марина вдруг сказала:

— Надо же. Какой принц учится в нашем классе, никогда бы не подумала.

Сердце у Лены сжалось. От собственной глупости? От ожидания беды?

Они шли вместе с Мариной, и Лене было так одиноко, как, может быть, никогда еще не было.

Марина шла молча. Лена пыталась себя успокоить: «Наверное, она задумалась о чем-нибудь своем». Но холодно молчала Марина, жестко и отчужденно. И попрощалась с Леной равнодушно. Не подруга, а случайная попутчица.

— Вот мой дом. Пока. — Кивнула и пошла.

«Ну зачем, зачем я полезла к ней со своими тайнами? Что я наделала!» — Лена брела опустив голову, согнувшись крючком. Тяжело чувствовать, что навредила себе сама, по своей воле.

Марина ей не подруга. Станет когда-нибудь подругой? Это еще вопрос. А она выложила ей все подряд. И себе-то в этом с трудом признавалась. А теперь что будет? Марина, наверное, считает Лену дурочкой из переулочка — это раз. Расскажет всему классу, и все будут смеяться — два. Еще и до Сережи дойдет — ой, мамочка! — Лена приложила ладони к щекам и долго качала головой. Что теперь делать? Невыносимое состояние. Что делают в таких случаях люди, не умеющие бороться? Ищут выход без борьбы. Бегство! «Перейду в другую школу, — решила Лена. — А что? И ничего. А мама? Ну, что-нибудь можно придумать. И мама согласится. Или так — сначала перейти, а потом рассказать маме. Чтобы не было длинных объяснений. «Знаешь, мама, я в другой школе теперь учусь». И все, и никаких лишних слов».

Придумав все это, Лена немного успокоилась. В глубине души она прекрасно знала, что ни в какую другую школу она не перейдет, что все это выдумка. Но важно было иметь запасной выход — и она его нашла. Теперь хоть дышать можно спокойно, а то прямо горло перехватило. Как у пловца. Плывет, плывет — и уверен в себе. А спасательная шлюпка пусть все-таки будет поблизости…

Марина действительно была занята своими мыслями и не замечала Лену. Лена ее не интересовала. А вот Сережа — это было занятно.

Марина всегда считала, что в их классе нет ни одного мальчика, хоть сколько-нибудь достойного внимания. «Какие-то они все дети глупые», — так думала Марина. Всех этих мальчишек она знала с первого класса, помнила, когда они были чуть выше парты — тоже еще герои. А Сережа Лебедев? До сегодняшнего дня он был, как все. Теперь Марина вдруг увидела, что спортсмен вовсе не глуп и не ребенок. Ей как-то не запомнилось, что все это пришло от Лены. Ей казалось, что она сама вдруг увидела: Сережа хороший парень. Высокий, красивый, ловкий. На улице на таких обращают внимание. А тут вот он, в классе, через парту от нее сидит.

Интересно. Марина твердо верила: раз Сережа ей понравился, то и она ему понравится тоже. Обязательно. Иначе быть не может. Кто самая красивая девочка в их классе? Она, Марина. И она об этом не забывает, хотя вслух не говорит. Зачем говорить о том, что и так любому видно. А если кто забудет, Марина умеет напомнить — без слов. То волосы на перемене распустит, то новое пальто на себя накинет, то французской тушью ресницы покрасит. Не отвлекайтесь, не забывайте, кто перед вами, девочки и мальчики.

Лена хотела быть уверенной: она понравилась Сереже. Дальше ее мечты не шли. Марине надо, чтобы Сережа в нее влюбился, чтобы все об этом знали и завидовали ей. Меньше никак нельзя, на меньшее Марина не согласится.

…Утром Лена вошла в класс и сразу отыскала глазами Сережу. Сережа стоял рядом со своей партой, а рядом с ним была Марина. Они разговаривали. Лена даже глаза закрыла, так ей больно было это видеть. Сейчас Марина расскажет про вчерашний разговор, про письмо, про великое открытие. Потом они посмотрят на Лену и начнут смеяться! Куда деваться? Лена торчала посреди класса, не могла даже дойти до своей парты.

Она заставила себя еще раз взглянуть на Марину и Сережу. Марина приветливо улыбнулась и помахала рукой. Рука у Марины красивая. Длинная кисть, узкая. И серебряный маникюр. Раньше Марина не делала маникюр. Классная заставит стереть, это уж обязательно. У нее на столе для таких случаев стоит ацетон в квадратном пузырьке. Но химия на четвертом уроке. А до четвертого урока маникюр уже все увидят. Кому надо — уже увидели.

Марина помахала Лене, а сама знала, что Сережа заметит, какая красивая у Марины рука. Откуда знала? А вот так — знала, и все. И сама бы не смогла объяснить, как это получается. Наверное, когда человек нравится, про него всегда такие вещи знаешь. А Сережа Марине нравится. Со вчерашнего дня. Вчера еще немного сомневалась в этом Марина. А сегодня уже нет. Когда увидела его утром в классе, сразу перестала сомневаться. Нравится. Он ей нужен. И теперь Марина от него не отступится.

В последний день четверти в школе был вечер.

Лена сказала Марине:

— Не знаю, пойти или не ходить. Всегда одно и то же.

Жалкая хитрость нехитрого человека. Лена знала, что пойдет. И знала, что Марина это знает и посмеивается над ней, а вслух ничего не говорит.

Лене почему-то казалось, что на этом вечере у них с Сережей будет какой-то важный разговор. И многое станет ясно. И Сережа станет уже не просто Сережей, а ее другом Сережей. Мечтать об этом было приятно.

— Почему не сходить на вечер? — сказала Марина. — Поплясать, попрыгать не каждый день удается.

Школьный оркестр играл громко. Все танцевали кучей. Те, кто не танцевал, усиленно делали вид, что не хотят. А тогда было непонятно, зачем они сюда пришли. Лена тоже делала вид, стоя у стены. Она смотрела в темное окно, на белый потолок. И на ребят, которые танцевали, и делала вид, что это даже интереснее, чем самой танцевать. Все девочки во все времена делают такой вид — а куда денешься? Лена заметила, что десятиклассница Надя, как всегда, сидит на табуретке возле сцены. Надя никогда ни с кем не танцует на вечерах, все время сидит на своей табуретке, ее никто и не приглашает — все знают, что она откажет. К концу вечера главный гитарист Володя Чижов спустится в зал и Надя встанет ему навстречу. Володя положит на табуретку свою сверкающую электрогитару и будет танцевать с Надей. Они станцуют несколько танцев. И все будут смотреть на них, потому что они танцуют лучше всех в школе. И оба очень красивые. Марина как-то сказала:

— У Чижова лицо, как у рыцаря.

Лена думает, как верно сказала тогда Марина — правда, как у рыцаря. И Надя похожа на польскую киноактрису. Или французскую, Лена забыла какую. Легкая сила в фигурах, светлые лица, свободные движения. А главное — полная гармония между ними. Володя танцует с Надей, и всем от этого радость. Неизвестно почему — просто радость, и все. Потом Володя берет свою гитару, поднимается на сцену и говорит в микрофон:

— Два последних танца. — Он смешно разводит руками, и это значит, что если бы была его, Володи Чижова, воля, то играли бы музыканты до утра, да хоть три дня подряд, пороха хватит. Но есть завуч, есть дежурный учитель — обстоятельства сильнее нас.

И все понимают, как надо. И все всегда соглашаются, что обстоятельства сильнее нас.

И Надя снова садится на табуретку, почему-то именно на табуретку, а не на стул, и ждет, пока все разойдутся, Володя уберет гитару в чехол и пойдет ее провожать.

И сколько бы Надя ни сидела во время танцев на табуретке, никому в голову не придет считать, что Надя скучает, что она покинутая, неприглашенная, обойденная. Кто из девочек не согласился бы вот так сидеть на табуретке? И нечего притворяться.

Лена уже видела Сережу в коридоре. Он пришел на вечер, хотя раньше не ходил. Ради кого он пришел? Сережа стоял с мальчишками из их класса, а Лена в стороне. Вернее, шла к двери в зал, но медленно шла и видела Сережу. Вот Витя вынул сигареты, а Сережа покачал головой и улыбнулся. Саша сказал:

— Космонавты не курят. Не знаешь разве?

Другого некурящего мальчишки в свою компанию не приняли бы, а Сережу приняли, вот он стоит с ними вместе. «Наверное, потому, что независимый, — подумала Лена. — С ним все считаются. Он с характером».

А потом, когда все танцевали, Сережи в зале не было. И Лена стояла у окна и старалась сделать вид, что ей очень весело разглядывать всех и все, что попадает на глаза. Она поглядывала на дверь. Он еще не вошел в зал, а она уже почувствовала: сейчас войдет. И обрадовалась, что не ошиблась. Сережа действительно шел по залу, и она знала, что он видит ее, идет к ней. Сейчас он пригласит ее танцевать. Сердце заколотилось, стена, к которой она прислонилась, показалась очень холодной. Лена не притворялась — пусть Сережа видит, как она рада, что он сейчас пригласит ее танцевать. И в это время между Леной и Сережей появилась Марина. Она просто так шла по залу и случайно пересекла Сережин путь. И как будто оборвала ниточку, протянувшуюся между Сережей и Леной. Ниточку-паутинку, невидимую, тонкую. Сережа пригласил танцевать Марину. Совершенно случайно, только потому, что она в ту секунду попалась на глаза.

Лене стало пусто. Пусто и грустно, и все вдруг показалось совсем бессмысленным. Зачем этот зал? Зачем туфли? Зачем прическа? Зачем шла? Надеялась, радовалась, сияла, волновалась. Зачем? Чтобы этот чужой парень Сережа, который даже не способен отличить, кто к нему относится по-настоящему, а кто — никак, чтобы он станцевал с ней танец или два? И ради этого столько переживаний? И еще выдумала: будет важный разговор, все решится. А что — все? Так Лена грызла себя, это занятие не приносило облегчения, но она продолжала. «К чему все? Сама не знаешь, чего хочешь. Разве тебе нужен Сережа? Выдумки! Не нужен он тебе, чужой какой-то».

И тут к Лене подошел Ромка из параллельного класса. И они вошли в танцующую толпу. Ритм, праздник, толпа. Если танцуешь со всеми и всем весело, грусть постепенно проходит. Тем более непонятно, кто с кем танцует, пусть будет Ромка — не все ли равно. Иногда Ромка надувал щеки, иногда подмигивал Лене, она улыбалась Ромке. Громкая музыка — печаль, пройди, хотя бы на время! Может быть, потом опять навалится холодная тоска, а пока — веселись. Мы все вместе, мы танцуем, нам хорошо. И даже замечательно. И вообще, жизнь прекрасна. Только бы не видеть Сережу, отвлечься, забыть. Повернулась и увидела Сережу. Он танцевал с Мариной. Все танцевали — не поймешь кто с кем. А Сережа и Марина танцевали вдвоем. Они не растворялись в толпе, они держались вместе. Сережа придерживал Марину за локоть, не давал буйной толпе оттеснить ее. И двигались они медленнее остальных. Все прыгали, буйствовали, бесились, подшучивали над собой. А они — танцевали.

Лена подумала: «Как хорошо он танцует». И сразу движения ее перестали быть легкими. Почему-то заболела голова. И музыка показалась слишком громкой. И сил стало мало, их не хватало даже на то, чтобы уйти из этого зала, взять пальто и — ну его, этот вечер. Чего в них хорошего, в этих вечерах?

«Надо уйти, надо уйти», — твердила она себе, а сама натянуто улыбалась Ромке. И вдруг увидела, что Марины и Сережи уже нет в зале. Пока она собиралась уйти, они ушли.

Теперь можно и остаться. Вот так у нее всегда — решает так, а делает по-другому. Слабый человек Лена — ни характера, ни легкости. Тяжелый, слабый человек.

Марина сказала:

— Музыка громкая, дикая какая-то сегодня. Надо пройтись, а то уши заложило от этих воплей.

Сережа промолчал. У него такая манера. Как будто он всегда помнит: есть главное, а есть неглавное. Главное — это школа и спорт. Все остальное менее существенно. И не надо портить нервы — как будет, так и будет.

Он искоса поглядывает на Марину — красивая. Хотя есть в ней что-то лишнее, чрезмерное.

— Проводишь меня? — спросила Марина.

Марина против самолюбия в мелочах. Для нее главное — я так хочу! Хочу, чтобы он меня проводил, этот высокий, складный, серьезный парень Сережа. А если он такой недогадливый, придется самой действовать.

— Провожу, — ответил он покладисто, но без радости.

Сережа бережно провел Марину через толпу, в раздевалке подал ей пальто. Вежливый, корректный. Не то что Сашка или Витька из их класса. Или какой-нибудь Ромка из параллельного.

На улице было прохладно. Светила луна, а по ней бежали черные непрозрачные маленькие облака.

Марина шла медленно, она как будто хотела сказать: мы не просто идем, мы гуляем. С тобой. Вдвоем. Сережа сначала примеривался к ее шагам, потом задумался о чем-то своем, пошел быстрее. Марина хотела сказать, что тут не соревнования по спортивной ходьбе. Но остановила себя: не все сразу. Скоро он будет ходить так, как ей надо. Будет, будет, куда он денется.

Возле ее дома Сережа остановился и посмотрел вопросительно. Марина поняла вопрос: «Теперь можно мне идти домой?» Конечно, Марина надеялась, что он захочет еще погулять или постоять и поговорить. Но он не захотел. Да и какой интерес гулять бегом. Она устала, и туфли у нее на очень высоком каблуке.

— Ты запыхалась, — сказал Сережа, — потому что неправильно дышишь. Нетренированная.

— Ты что? — она нарочно пошире раскрыла глаза. — Я не спортсменка. Я слабая девушка. — И вошла в подъезд. Оттуда сказала: — У меня другие достоинства.

Сережа пожал плечами. Чего она злится? Нервные все какие-то. Занималась бы спортом — сразу уравновесилась он.

И пошел — сначала обычной походкой, а потом зашагал по пустой улице специальным шагом спортивной ходьбы. Все равно время идет, почему бы не потренироваться. Он сильно двигал локтями, а ногами перебирал очень быстро, но не бежал, а шел. Это в спортивной ходьбе главный фокус: не побежать, ни на долю секунды не оторвать от земли обе ноги. В беге есть момент, когда бегун как бы в прыжке и обе ноги не на земле, а в воздухе. Называется — фаза полета. Ну это пусть бегун бежит… А Сережа выбрал свой вид спорта и нисколько не жалеет.

Вот он идет по пустой улице, вот свернул на бульвар. Из троллейбуса смотрят, наверное. Странно парень передвигается, вихлявая походочка, а скорость — будь здоров. А пускай посмотрят. Сережа привык — на стадионе столько зрителей, что же он стесняться их будет? Наоборот, приятно. Кто-нибудь еще и крикнет пронзительно на весь стадион: «Сергей! Длинный! Жми!» И жмет, и жмет — весело и трудно. Это и есть спорт.

Осенние каникулы Лена не любит. Обман это, а не каникулы. Всего пять дней, а из них два — праздники. А еще какие-нибудь выходные к праздникам добавляются. Разве это каникулы?

— До чего я люблю каникулы, девчонки! — говорит Марина. — Хоть бы почаще они были.

Девчонки смеются. Удивила. Каждый любит, каждый хочет, чтобы почаще они были. Лена молчит, стоит в стороне.

— Лена, — зовет Марина. — Ты что грустишь? Каникулы завтра.

— Я не грущу, — быстро отвечает Лена. — Каникулы — это хорошо.

Не скажешь ведь при всех, что не любишь каникулы, которые почти целиком совпадают с праздниками и выходными. А если бы Лену спросили: «Почему не любишь?», она должна была бы ответить: «Потому что мама дома».

Да, вот так. Лена не любит бывать дома, когда дома мама. Раньше, когда маленькой была, — другое дело. А теперь старается уйти куда угодно, только бы не видеть мамин взгляд, не ждать ее вопросов и не подозревать, что в молчании тоже вопрос, и совет, и сожаление. Нет, нет, Лена не обижается на маму. Считает, что с мамой ей повезло — мама не пристает, она все вечера занята своей диссертацией, или домашними делами, или друзьями. Но у Лены перед мамой какое-то чувство вины. Как будто она, Лена, единственная дочь, не оправдывает маминых надежд. И не такая она совсем, о какой мама мечтала. Недостаточно красивая или не совсем удачливая, ловкая, смелая в жизни. И друзей нет. Стыдно перед мамой. И хочется видеться реже.

Вечером мама дома. Лена валяется на диване, вовсю орет проигрыватель: «А он мне нравится, нравится, нравится!» А потом на обороте: «Все пройдет — и печаль, и радость. Все пройдет, так устроен свет. Все пройдет, только верить надо, что любовь не проходит, нет!» В последнее время Лена перестала слушать хорошую музыку, в консерваторию не ходит и абонементов больше не покупает. Тоже какое-то одинокое дело — эти абонементы. Туда — одна и обратно — тоже одна. А все шлягеры крутят, танцуют, дурачатся. Может быть, так и объединяются люди? Может, самое главное — быть такой, как все?

Мама читает и как будто не слышит грохота песенных обвалов. Но все равно как-то несвободно, как будто не у себя дома. И Лена надевает куртку и выходит на улицу. Кажется, мама даже не заметила этого. Или сделала вид.

На улице дождь. Ну и что? Кто сказал, что под дождем нельзя гулять? В песнях под дождем почему-то не гуляют, а бродят. «Хорошо, поброжу», — решает Лена. Народу на улице немного, все спешат и садятся в метро или в автобусы — праздник. Если не празднуешь праздник, чувствуешь себя одинокой и решительно никому не нужной. Лена шла не спеша по бульвару в сторону школы. Этот путь от дома до школы в обычные дни занимает десять минут. А если идти медленно, обходить каждую лужу, рассматривать мокрые машины, можно идти целый час.

Дождь холодный и сильный, настоящий ноябрьский дождь. Куртка не выдерживает такого долгого дождя, она протекла по швам. Но домой Лена не пойдет. Сядет в автобус, покатается, пока куртка не высохнет, а потом опять погуляет. Чем плохо? «Все пройдет, только верить надо, что любовь не проходит, нет!» Привязалась песенка. Лена пошла быстрее, вот переход, а вон, на той стороне остановка, туда ей и надо. И вдруг она увидела на остановке Сережу. Он держал пестрый зонтик. И от радости зашлось сердце. И призналась себе, что не просто «бродила» под этим холодным и каким-то липким дождем, а ждала, надеялась — «увижу!». И дождалась. Сейчас она подойдет к нему, только соберется с силами. И он улыбнется, как тогда в метро. Он тогда ей обрадовался. Ей, а не Марине. Это было. Пусть и сейчас ей обрадуется и улыбнется.

Зонтик в Сережиной руке качнулся. И только тут Лена заметила, что зонтик Сережа держит не над собой, рядом с Сережей стояла Марина. Ее он спасает от дождя, сам мокнет, а Марину прикрывает. Зачем тогда подходить к нему? И вообще все это глупость, надо иметь самолюбие и ума побольше.

Лена резко повернулась и пошла домой. Как побитая — какое точное, оказывается, выражение. Как побитая. Она ссутулилась, засунула мокрые руки в мокрые карманы. «Дома высохну, подумаешь — дождь». И тут надумала: «Надо поговорить с Сережей. Без Марины. В любом, самом обычном разговоре можно понять, как человек к тебе относится». Поговорить без Марины — это самое трудное, она все время рядом с ним. Навязывается Марина, нисколько она Сереже не нравится, Лена же видит. Надо позвонить ему, вот и все. А что? Позвоню завтра и поздравлю с праздником. Праздники для того и придуманы, чтобы люди могли напомнить о себе тем, кому хотят. Решительно шла Лена по лужам. Выход нашелся простой и хороший.

Назавтра Лена долго повторяла про себя: «В праздники все звонят друг другу, и ничего такого в этом нет, и никто не удивится». Один раз она убедила себя так, что даже сняла трубку и набрала Сережин номер. Но было занято. Трубка в руке стала тяжелой и горячей. Наверное, он разговаривает с Мариной, с кем же еще? Лена совершенно уверена. Никогда она не бывает такой уверенной, как тогда, когда думает о своих поражениях. Ничего не получилось. Так и должно быть.

В последний день каникул Лена увидела на улице Марину. Марина быстро шла одна, легкая походка довольного человека. Лена к ней не подошла, а Марина ее не заметила.

Лена спустилась в метро. Она любит ездить на метро, здесь никому нет до нее дела. А все же люди вокруг, не одна. Сама не заметила, как оказалась на другом конце города. И вдруг увидела на станции Сережу. Она смотрела в окно вагона. Сережа прошел по перрону совсем рядом с дверью, возле которой стояла Лена. Ну, почувствуй взгляд, поверни голову, увидь меня, обрадуйся. Не почувствовал, не увидел, не обрадовался. Сама окликни, позови. Нет, ни за что. Зачем? Еще подумает, что она специально за ним ездит. Еще скажет, чего это ты здесь делаешь? Еще окажется скучный голос, равнодушный взгляд. Может ведь оказаться? Да, скорее всего. Поражение — вот чего она всегда ждет. Вот к чему она всегда готова. Почему? Ну, это сложный вопрос. Почему бывают победители, а бывают побежденные. В чем угодно — в спортивном состязании, в любви, в споре. Характер играет одну из первых ролей. Лена не умеет бороться. А чтобы поверить в себя, надо, наверное, чтобы в тебя поверили другие…

Лена и Марина сидели на партах в пустом классе и ждали, пока высохнет пол. Они были дежурные, с ними должен был дежурить еще Сережа, но он сказал: «У мамы день рождения» — и ушел.

Марина на днях убедила всех, что надо поменять график дежурств — ей хотелось дежурить с Сережей.

Света попробовала возразить:

— Зачем менять? Привыкли уж к такому графику.

— Ну и что же? — нажала Марина. — Привыкнешь и к новому.

Логики никакой, зато напор непреодолимый.

Только Галя проворчала:

— Опять меня с Сережей Лебедевым напишите? А с ним дежурить, значит, одной парты двигать и воду таскать. У него вечно — ах, ах, тренировка.

— Не страдай, — оборвала ее Марина. — Могу сама с ним дежурить.

— Вот и давай, — обрадовалась Галя. — А я с Сашей.

Марина быстро вписала свою фамилию рядом с Сережиной. И Лену тоже вписала, не спрашивая. Никакого особого смысла она в это не вкладывала, она о Лене вообще не думала.

И вот Лена и Марина сидят в пустом классе.

— Вчера в кино ходили, — говорит Марина небрежно и покачивает ногой. — Ерунда дикая, а Сережке понравилось.

В класс заглянула учительница физкультуры.

— Наконец-то я тебя нашла. Ты будешь играть в баскетбол.

Хотя рядом сидела Марина, Лена поняла, что Ирина Петровна сказала это ей.

— Я не умею, — ответила Лена.

— Ничего. Ты высокая, — Ирина Петровна закрыла дверь.

«Поговорили, как двое глухих, — подумала Лена. — Я про одно, она про другое».

Марина засмеялась. Лена спросила:

— Ты что?

Марина посмеиваясь смотрела на Лену.

— Тебе, Лена, только в баскетбол играть. Для баскетбола знаешь что нужно?

— А ты знаешь?

Лена спросила почти резко. Ей хотелось, чтобы уверенная во всем на свете Марина услышала за этим вопросом: «Откуда ты-то знаешь? Никогда ты не играла в баскетбол». Но не такой человек Марина, чтобы улавливать какой-то второй смысл.

— Нужен чемпионский характер. Напор и смелость. Поняла?

Сказала и замолчала. Лена опять поразилась, как точно умеет Марина замолкать. Сказала про чемпионский характер и дала Лене время освоиться с этой мыслью, понять, что Марина права, что она опять победила. Как всегда. И во всем.

Когда Марина увидела, что Лена молча признает свое поражение в этом разговоре, она продолжила:

— У тебя, Лена, характер чемпионский? Сама скажи.

— Нет, наверное.

А что тут ответишь?

— Не наверное, а точно. — Поставила точку Марина. — В спорте с твоим характером делать нечего.

Лена ничего не ответила. Но почему-то не сникла, как всегда, а подумала: «Посмотрим».

Когда человека постоянно ставят в пример, его обычно не очень-то любят. Если это происходит в школе, ребята посмеиваются: «Учителя его хвалят, потому что их, учителей, обмануть легко. А нас-то не обманешь». А Сережа — исключение. Сколько ни приглядывайся, все видят одно и то же: действительно, умеет организовать свой день, в самом деле учится хорошо, на подготовительных курсах в университете занимается, в спортшколе тренируется три раза в неделю. Над ним не посмеешься. Справляется человек с делами, другим на пятерых бы хватило, а он один все перемалывает. Они к нему относятся с уважением, а он это чувствует, но навстречу никому не идет — держится в стороне. То ли ребята Сереже не совсем доверяют из-за его положительности, такой уж он идеальный. То ли они ему не очень нужны, занят очень. Нет контакта. Раньше Сережа это переживал, а теперь привык. Не лидер. Но, в общем, положение у него в классе приличное. Чего же еще?

Если бы кто-нибудь захотел выслушать Сережу, он бы объяснил, что дело вовсе не в какой-то сильной воле и не в особом трудолюбии. А, может быть, как раз в том, что Сережа бережет свои силы. Он, Сережа, не любит лишней работы. Вот и все. Плохо учиться? А зачем тогда ходить в школу? Ходить, отсиживать и выйти невыученным? А смысл? Решил поступать после десятого на химфак. Лучше с первого захода, каждому понятно. Иначе придется год торчать в лаборантах, время потеряешь, а сдавать с каждым годом будет труднее. А если в армию попадешь — вообще все перезабудешь. Тренер сказал, что из Сережи может выйти толк — значит, надо, чтобы этот толк был непременно, иначе зачем же столько лет тренировался?

Ничего впустую. Все с толком, с результатом. Так сам Сережа понимает свою жизнь, такие у него принципы.

Когда-то Сережа сердился на отца за то, что тот записал его в секцию спортивной ходьбы: «Ты что, папа, получше ничего не нашел? Ребята на футбол ходят, на теннис. Кольку в яхт-клуб отдали. Ну что это — ходьба». А сейчас? Ребята побросали свои секции. Никто не занимается всерьез ни футболом, ни теннисом. А Сережа не бросил. Втянулся, привык к спортивной ходьбе, даже понравилось.

Отец как-то сказал:

— У тебя, Сергей, легкий характер. Тебе нравится все, что твое. Втянулся — и пошел. Молодец.

Сережа, как все люди, любит, чтобы его хвалили. И, как все люди, стремится нравиться самому себе. Для развитого человека мало физической силы и школьных знаний. Надо и за искусством следить. Раз в неделю Сережа ходит в кино. Охотиться за какими-то особенными фильмами, стоять в очереди за билетами Сережа не может, некогда. И он ходит по вторникам на любой фильм в ближайший кинотеатр. Специально ничем другим не занимает вечер вторника, это — вечер кино. И не пропускает. Сережа знает: раз пропустишь, потом втянуться трудно. Человек не машина, но что-то машинное иметь надо. Отлаженный ритм, например. Очень помогает.

В кино Сережа ходит один. Это удобно — вдуматься в фильм, разобраться, что в нем хорошо, что плохо. Если идешь в кино с кем-то, подумать не дают. Чужие мнения хороши, если это авторитетные мнения. А откуда? Так, болтовня на уровне «мне понравилось, а тебе?»

Один раз Сережа хотел пригласить в кино Лену. Но вспомнил, как она болтала тогда в метро. Не позвал, пошел один. Но в кино думал о ней. Нравится она ему? Она лучше всех девчонок в классе. Конечно, это не так много — лучшая девчонка в их очень обыкновенном девятом «А». Но Сережа и не принимает Лену за великую любовь, за окончательный вариант. Да и вообще, в последнее время он не знает, кто ему больше нравится — Лена или Марина. Все в классе считают Марину самой красивой. И она сама интересуется Сережей. И не скрывает это. И все просто. А Лена? А Лену не поймешь.

Он собрался в кино, и тут позвонила Марина.

— Привет, ты свободен?

— Почти.

— Гулять хочешь?

— Я в кино иду.

— Меня возьмешь?

Простой конкретный разговор. Очень удобно. Главное, не надо сложностей. Современный человек устал от сложностей.

— Пошли, конечно, — согласился он весело.

Весь фильм Марина молчала. И вообще вела себя как-то незаметно. Сережа даже забыл, что она сидит рядом. Вспомнил, только когда в зале зажгли свет. Только когда она сказала:

— Проводи меня, я боюсь ходить одна.

И про фильм ни слова. Что это? Такт? Или ей нечего сказать? А не все ли равно? Всю дорогу до ее дома он размышлял о фильме, она ему не мешала.

В следующий вторник Марина позвонила снова, и он сам предложил:

— Хочешь в кино?

А она даже не спросила, на какой фильм. Сразу ответила:

— Хочу.

Спокойно с ней, просто и легко.

И опять после кино он проводил ее. Марина чувствовала, что молчат они не вместе, а каждый о своем. И, конечно, раз он не с ней, а сам по себе, в этом провожании мало смысла. Она прекрасно могла бы дойти из кино до дома одна — никого она не боится. Но приятно, когда тебя провожают. Чувствуешь себя слабой и — сильной от этого.

Марина глянула на Сережу сбоку. Широко шагает, смотрит прямо перед собой. Но уже не убегает вперед, идет рядом. Не смотрит на нее, но его шаги уже привыкли к ее шагам. Медленное дело — воспитание. А может — ну его вообще? Поглядела искоса — высокий, красивый. Пусть будет.

Теперь каждый вторник они ходят в кино. Он привык к этому, сам звонил и приглашал. Теперь он наверняка не помнил, что завела этот порядок она, Марина. В какой-то книге она читала, что женщина не должна бояться проявлять инициативу: если она мужчине нравится, он не помнит, кто кому первый позвонил, кто на свидание пригласил, кто в любви признался.

Марина не думала о том, как приручит Сережу. Думать было не надо. Она надеялась на свое верное чутье — женское чутье от возраста не зависит. В пятнадцать лет оно очень даже сильное. Оно подсказывало: Сережу надо сначала приучить к себе, пускай он привыкнет к Марининому присутствию, пусть ему без нее будет неуютно. Вот! Неуютно! Тогда можно предъявлять права, требовать и капризничать. А до этого замолкни и притаись.

Марина приучала к себе Сережу не спеша. Но иногда терпение готово было лопнуть. Сегодня в кино перед ними сидела пара, парень обнимал девушку за плечи. Марина и Сережа сидели, как две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся.

— Холодно, из двери дует, — сказала Марина.

Может быть, он теперь догадается обнять ее? Любой парень догадался бы, что это не жалоба на сквозняк, а поощрение. А Сережа, не отрывая глаз от экрана, стащил с шеи шарф, сунул его Марине на колени.

Но все равно за этот месяц результаты были. Марина довольна. Она знает точно, что ни с кем больше Сережа не встречается — только ее провожает по вечерам, только с ней ходит в кино. Конечно, хотелось бы большего. В чем-нибудь себе отказал бы ради нее. Тренировку бы пропустил — для него это целый подвиг. А он подвигов не совершает. А ей так хочется, чтобы совершил. Хоть один. Или курсы в университете прогулял бы, что ли. Нет, этого от него не дождешься. Иногда Марину берет тоска, ей кажется, что это будет вечно: в понедельник тренировка, во вторник, и только во вторник, — кино, в среду — курсы. И еще надо все уроки делать, Сережа так считает.

И тогда Марина придумала: а что если записаться в баскетбольную секцию? У них с Сережей появятся общие интересы. Ему понравится, что она занялась спортом — спорт его пунктик. Когда-то в пятом, что ли, классе она была в баскетбольной секции. Потом бросила, как большинство людей. Но тогда говорили, что у нее способности. А вдруг в школьной секции она станет звездой? Марина верила в успех. «Ну, Сереженька, держись!» — так она подумала.

Марина шла через двор, малыши играли в футбол. «Бей! Бей!» — «Ну куда ты, Петька!» — «Мазила» — «Пусти, я сам на ворота встану!». Они носились по площадке, красные, взмокшие, глаза горели. И напористо кричал один, кудрявый, в синем школьном костюме. А пальто валялось на земле. Напор и скорость. Чемпионский характер. Вот тут и вспомнила Марина Лену. Наверное, Лена обиделась, когда Марина сказала ей про чемпионский характер. Но ведь это правда. Лена ни в чем не возьмет верх. Она и Сережу проморгала из-за этого. В каникулы Марина видела, как Лена стояла под дождем у перехода. А потом заметила их с Сережей и пошла обратно. Тогда Марина и вспомнила, как Лена говорила в спортзале, что ей нравится Сережа. Долго что-то объясняла, в дебри какие-то лезла, психологию какую-то пыталась подводить под все. Умная больно. А нравится — чего ж ты от него убегаешь-то? Шарахнулась от перехода, как будто за ней гонятся. Нет, Марина так просто ни за что бы не ушла. Хоть он с другой девочкой стоял бы, хоть с десятью девочками. Ей-то какое дело до чужих девчонок? Именно подошла бы, смутила бы, напомнила о себе, а как же? Почему надо кому-то уступать? Может быть, как раз ты и победишь? А Лена — нет, Лена — шляпа. А таким в жизни не везет. Так считает Марина.

Чем ближе была пятница, тем тверже Лена знала: на баскетбол она не пойдет. Хватит с нее спорта. Бицепсы ей ни к чему, а больше ни на что спорт не влияет, это проверено на опыте. Ирина Петровна велела — ну и что? Нет, не пойдет Лена. Зря сразу не отказалась, но в том и беда, что Лена не умеет отказываться. Соглашается. Иногда потом ругает себя, а чаще и не ругает. Ну такой она мягкий человек, чем уж так плохо быть мягкой?

Лена всегда ходила во все кружки и секции, в которые ее записывали. А потом постепенно переставала: пропустит раз, потом еще, а там уже идти неудобно, давно не была; еще объясняться придется — лучше просто спустить на тормозах.

Но все эти дни Лена почему-то помнила о баскетболе. Спорила с Мариной, про себя, конечно. «А откуда тебе, Марина, знать про мой характер? А может, быть, я просто деликатная и вежливая? Может быть, мне не нужно было показывать свой напор и смелость? Воспитанные люди это не проявляют без острой необходимости, поняла, Марина? А острой необходимости-то и не было». «А Сережа? — это уже спрашивала воображаемая Марина». — «А Сережа? — отвечала Лена, — это тот случай, когда он мне нужен, только если я ему нужна. А без этого — ноль эмоций. И не стану навязываться. Я еще в жизни никому не навязывалась». И гордо вскидывала голову.

Этот спор длился каждый день. И прибавлял уверенности. Чемпионский характер. Ну, даже если не очень чемпионский. Что же теперь делать? У кого такой характер, у кого — другой. Не всем быть первыми. Почему слова Марины так глубоко задели? Сколько раз Лена слышала, что она не умеет за себя постоять, добиться своего. Да, слышала. Но тогда говорила мама. Это раздражало — не надо лезть в мои дела. Но не обижало. А вот сказала Марина, чужой человек, не друг. А больно. Потому что сверстница, одноклассница, то самое человечество, в котором Лене существовать. И потом, ведь именно Марину Сережа предпочел Лене.

Марина считает людей с нечемпионским характером неполноценными, какими-то убогими.

А сама Лена как считает? Она ругает себя. Если бы хоть раз попытаться вступить в борьбу, победить, выиграть. Тогда бы все поняли, что Лена отходит в сторонку не потому, что она проигравший по натуре. Нет, она такой же боец и победитель. А не ввязывается потому, что не любит соревнований и борьбы за какие-то там места на каких-то там пьедесталах. А любит она тишину, раздумья. Вот что надо доказать. Кому? Марине? Кто ей Марина, чтобы ради нее что-то доказывать? Сереже? Но с ним на эту тему разговора не было, как и вообще ни на какую. А кому же? Себе? Да, пожалуй, себе. И — Марине, которая причинила боль. И Сереже, который ее не замечает. Всему миру надо доказать, что ты не безвольная тряпка, а крепкий, смелый человек. Почему именно теперь это надо доказывать? Наверное, накопилось большое недовольство собой, вот и пришло время переломить себя.

В зале было очень светло и очень тихо. На уроках физкультуры всегда шум-гам, а сегодня какая-то особенная тишина. На низенькой скамейке у стены сидела незнакомая женщина в васильковом тренировочном костюме с белыми лампасами. На голове розовый пушистый берет, на ногах почему-то старые черные туфли. Новые туфли под крокодиловую кожу стояли на скамейке. Женщина ела печенье, и пачка стояла рядом с новыми туфлями. Лена застряла у дверей и смотрела. Наверное, это тренер. А почему она не в кедах, а в туфлях? Женщина обернулась.

— Тебе что, девочка?

Можно было прикрыть дверь и уйти. И никто бы не кинулся догонять, и никто бы, возможно, не вспомнил про Лену. Обошлось бы без нее. Но она не стала убегать. Почему-то в этот раз не стала.

— В баскетбол играть, — сказала она, слова прозвучали гулко в пустом зале.

— Играла когда-нибудь? — тренер оглядела Лену.

— Нет, но меня записали.

«Сейчас прогонит, — подумала Лена, — ну и пусть, даже лучше». Но стояла, не уходила.

В зал вошли Марина, Галя, а за ними Света и Катя из параллельного класса. Вон что, и Марина, оказывается, хочет играть в баскетбол. А молчала, Лене ни слова не сказала. Лена чувствовала себя скованной и неловкой. А девочки весело болтали.

— Ой, девочки, а вдруг я до кольца не допрыгну? — смеялась Света.

— А у нас в лагере летом был баскетбол, одна девочка такая высокая была в первом отряде, она прямо с земли, без всяких прыжков, мячи в корзину закладывала, только чуть руку поднимет, вот так — и привет. — Это Галя.

Марина молча смотрела на тренера. А потом громко спросила Лену:

— Все-таки пришла?

— Пришла, — ответила Лена.

И опять грубость, на которой вроде и поймать нельзя. Все просто пришли, а Лена — «все-таки» пришла. Не такая, как они.

Тренер на них — ноль внимания. Медленно стряхнула крошки с брюк, не спеша прошла через зал. Походка была особенная, ноги как-то очень легко отпрыгивали от пола. «Сережа тоже так ходит», — вспомнила Лена. Спина у тренера была прямая, и сразу захотелось распрямиться. Лена и сама не заметила, как перестала сутулиться, развела плечи, а голову подняла.

В углу зала лежала большая сетка с мячами, рыжими, как апельсины. Тренер сказала:

— Меня зовут Светлана Михайловна, — и выкатила пять мячей. Она стала кидать их девочкам. Кидала не глядя, но мяч летел точно в руки. Вот мяч застыл, прикоснувшись к рукам Гали. Вот Марина схватила свой мяч. И Света. «А я ни за что не поймаю», — мелькнуло у Лены. Мяч уже летел прямо в нее, и она, спасаясь от удара, схватила его. Схватила! Не уронила, нет. И вздохнула тихонько. Мяч оказался жестче, чем она ожидала. Он был шершавый, холодный, покрытый коротенькими колючками.

Девочки стояли в ряд и смотрели на Светлану Михайловну. Лена стояла отдельно. Она сделала шаг, почти незаметный, как будто просто переминалась с ноги на ногу. Но теперь она оказалась с ними вместе, рядом с Катей. На Кате была голубая майка, немного выгоревшая. А на спине написано «Лесные зори» и нарисованы две елки.

Светлана Михайловна опять села на низкую скамейку и сказала безразличным тоном:

— Каждая пытается попасть по кольцу.

«Ни за что не попаду», — подумала Лена.

Марина тряхнула темными волосами, завязанными в хвост. Она сделала два длинных шага, подпрыгнула и легко подтолкнула мяч. Он, не коснувшись деревянного щита, лег прямо в кольцо. Лена видела, как много в Марине точности, ловкости. Она двигалась пружинисто, не сильнее и не слабее, чем надо, а так, чтобы попасть по кольцу.

«Ни за что не попаду», — опять подумала Лена, когда мяч в кольцо с разбега закинула Галя, а потом — Катя. Но надежда на невероятное чудо все равно оставалась. И кольцо не так высоко. И рост у Лены не маленький. И кидать ей после всех, можно еще успеть собраться, успокоиться. Хорошо, что последняя.

— Теперь ты, — сказала Светлана Михайловна. Все повернулись и стали смотреть на Лену. Какие счастливые, они все уже попали по кольцу. Чего ж им теперь не поглазеть, как она промажет. Театр, почти цирк.

У Лены стало пусто в руках и в ногах. И в голове тоже. Как будто Лена была сама по себе, а руки-ноги — сами по себе. И все-таки желание вырваться из этой вязкой неловкости заставило Лену побежать к кольцу и кинуть мяч. Кинула. Мяч стукнулся о край зеленого щита и отскочил в сторону.

Марина за спиной звонко сказала:

— Мимо!

Ее голос легко взлетел под потолок и, гулкий, вернулся.

«Так и знала. Так мне и надо. Зачем сюда притащилась? А они, конечно, все посмеиваются. Ужас. Теперь еще надо пройти за мячом через весь зал».

— Можно я еще? — спросила Катя. Она беленькая, и кожа у нее светлая, а глаза прозрачные и серые под светлыми бровями. — Можно я?

Светлана Михайловна кивнула. Катя побежала мелкими шагами, ойкнула, откинула от себя мяч, как будто он горячий. Мяч пролетел мимо кольца и высоко отпрыгнул от пола. Девочки засмеялись. «Славная какая Катя», — подумала Лена.

Правильно, наверное, говорят: чему раз выучился, того уже не забудешь. Марина всего полгода занималась в баскетбольной секции, и было это давно, в пятом классе, но как только в руках оказался мяч, Марина не вспомнила даже, а почувствовала, что никогда не забывала, как все надо делать. И были два шага, один совсем длинный, другой тоже длинный, но покороче, чтобы оказаться в самой точной, самой удобной позиции перед кольцом. И она бросила мяч в кольцо. И он полетел не просто так, а слушался ее руки. Она даже удивилась. Марина знала, что у нее все будет получаться лучше всех, но такого легкого ощущения она не ожидала. Все получалось само. То, о чем она четыре года не думала и не вспоминала, существовало в ней — в руках, ногах, в кончиках пальцев. Все получится отлично, надо только верить в свои руки, в свою скорость, легкость и силу.

Марина насмешливо оглядела остальных девочек, но в ее взгляде не было снисходительности. Она чувствовала себя на другом уровне, они были ей не интересны. У нее, скорее всего, талант. Может, зря тогда бросила. Но ничего, она свое наверстает.

И уж, конечно, за Леной она не следила. И не видела ни скованности, ни некрасивости Лены. Но когда брошенный Леной мяч еще был в воздухе, Марина уже сказала: «Мимо!» Неуверенность — вот что чувствует Марина в людях сразу. И в Лене. А тогда хочется пнуть. И толкнуть под локоть. «Мимо!»

Девочки бросали мячи в кольцо. Попадали, не попадали. Марина кидала лучше остальных. Она даже и не думала о мячах, доверилась той силе, которую чувствовала в себе. А в это время думала о чем-то другом. Хорошо бы Сережа увидел ее сейчас. Сказать ему сегодня вечером, что она стала заниматься спортом? Или потом его ошарашить?

Лене показалось, что тренировка была очень долгой. Временами она переставала думать, что девочки смотрят ей в спину и пересмеиваются. Тогда становилось легче. Один раз ее мяч попал в кольцо. Но это было в самом конце, когда все остальные пошли уже в раздевалку.

— Девочки, не забудьте, во вторник в три, — сказала им вслед Светлана Михайловна и переобулась в новые туфли. Она подошла к Лене и тихо произнесла: — Ты можешь больше не приходить. Я же вижу, как ты мучаешься.

— До свидания, — сказала Лена.

Ну и что? Удачно получилось, больше она не придет на баскетбол. Не хотела — и можно не ходить. А тренер какая хорошая — не прогнала при всех, а тихо сказала. Не придет Лена больше, и никто не будет ее ругать.

Не может она быть свободной и ловкой, когда все на нее смотрят. Да еще говорят под руку: «Мимо!»

Она шла по улице она. А впереди переговаривались девчонки. Начался дождь. Намокла куртка, и портфель заблестел как новый. В нем отражались фонари. «Рано стало темнеть», — подумала Лена.

Она смотрела на прохожих. Вот парень без шапки, в волосах капли блестят. Живет себе, не играет в баскетбол. И женщина в блестящем плаще тоже не играет. И ничего, живут без баскетбола.

Лена постаралась не сутулиться, некоторое время шла прямо, а потом забыла и опять ссутулила плечи.

У Светланы Михайловны много подруг. И они никак не могут понять, почему она работает в школе. Двадцать лет назад все они играли в одной команде, это была одна из лучших команд в городе. Потом стали постепенно уходить в тренеры. И каждая старалась найти перспективных учеников, чтобы была отдача. Это так естественно — хотеть высокого результата. Не можешь брать вершины — радуешься за учеников.

И Светлана Михайловна сначала взяла одаренных, перспективных. И так хорошо было с ними работать — ее ученицы переходили в настоящие команды. Кубки, медали — все как у людей.

И вдруг стала замечать — ходят по улицам неперспективные девчонки. Не замечала, а тут заметила. Почему? Наверное, созрела, накопился в душе опыт, пришло новое понимание жизни. Ходят просто девчонки. Много высоких, акселератки. Но стесняются своего роста, зажатые, неуверенные. Некоторые грубые — может быть, от неуверенности? И так захотелось помочь им. Ну просто как о самом благодарном деле на этом свете стала мечтать — тренировать самых обычных девочек. В самой обыкновенной школе. А заниматься со способными и подающими надежды найдется кому и без нее. Странное решение? А на этих странностях так много в мире держится…

Позвонила Ирине.

— Здравствуй, Ирина, теперь уже Петровна. Ты все в школе работаешь?

— Да, Светлана, все в той же.

— А возьми меня в свою школу тренером. Возьмешь?

— С ума сошла! Я обыкновенная, а тебе-то зачем? Ты же талант, Светланочка.

— А можно, я не буду тебе объяснять? Ну, по дружбе — поверь, и все. Я тебя не подведу, ты знаешь.

— Еще бы! Только у нас ведь обычные дети, никаких выдающихся.

— Это и нужно, — засмеялась Светлана Михайловна. — Обычные, длинные, неуклюжие, с неважной координацией, косолапенькие. Какие хочешь, Ирина теперь уже Петровна!

В школу ее взяли охотно. Какой директор школы теперь не верит в спорт? Таких отсталых, наверное, нет. Спорт спасает от неорганизованности, от плохой дисциплины, от двоек и троек, от фокусов и выкрутасов.

На первой тренировке Светлана Михайловна смотрела на девятиклассников. Вот та, смуглая, Марина, кажется, вполне могла бы заниматься серьезно, если бы начала пораньше. Есть у нее уверенность и данные неплохие, способности, похоже, есть. Остальные — ничем не выдающиеся, таких она и ждала увидеть. С ними можно работать. Кроме самой первой — Лена, что ли. Ее Ирина явно заставила прийти. Девочка страдает, стесняется всего на свете, даже мяча, кажется, стесняется. И баскетбол ей, похоже, вовсе не нравится. А, впрочем, может быть, это всего лишь маска? Она показывает окружающим, что не хочет играть в баскетбол. Что не нуждается ни в каком успехе. У застенчивых иногда так бывает. Да, та, которая пришла на тренировку первой, стесняется своего неумения. И себя стесняется…

А Ирина во многом права. В спортивной школе все девочки хотели стать баскетболистками. Кто не хотел, тот не ходил в спортшколу — нагрузка слишком велика, чтобы без большой мечты ее выдерживать. Там девчонки жили от тренировки до тренировки, дни считали. С ними у Светланы Михайловны контакт установился легко — она была для них почти кумиром, баскетболистка «из той самой», прославленной команды. А этим девочкам безразлична ее прошлая слава. Они и не знают ничего. Этим их не привлечь. А чем? Может быть, ничем. Но кто сказал, что ее ждет в этой школе успех? Она не педагог, она баскетболистка. Бывшая центровая. А еще раньше — длинная девочка, стеснявшаяся своего роста. Она тоже сгибалась, втягивала голову в плечи, чтобы стать пониже. Баскетбол ее спас. И пока она помнит себя такой, юность не покинула ее совсем. Она небезразличный человек, и ей не все равно, как живут и чувствуют себя другие девчонки. Она будет тренировать их, обыкновенных.

Что помогло в то давнее время длинной Светлане поверить, что она не хуже всех на свете? Мяч. Да, как только он попал к ней в руки, ей стало ясно, что делать — бежать, бросать, попадать в кольцо. Забивать. И проблемы и страхи отходили на второй план. Сразу? Конечно, нет! Это теперь кажется: взяла в руки мяч, и стала другой. Совсем не таким легким был путь от длинной Светки до центровой Светланы, а потом до прославленной на всю страну баскетболистки. А потом тренера Светланы Михайловны. Путь длиной в жизнь. И всегда кто-то помогал.

После тренировки Марина прибежала домой. Приняла душ, причесалась. Она все делала быстро. Вот сейчас зазвонит телефон, Сережа позовет в кино. Но телефон молчал. Это еще что за новости? Не звонит. Что делать? Марина не станет мучиться — ждать очень трудно. Она сняла трубку и сама набрала Сережин номер.

— Привет, — сказал Сережа. — А я уже выходить собрался. Пойдешь в кино?

Что это он? Так бы и ушел без нее, если бы она не позвонила. Хорошо еще, что она со своим самолюбием не носится.

— Как всегда, — ответила Марина.

Пусть он знает, что это не случай и не его прихоть — ходить с ней в кино. Это было и будет всегда.

Пока одевалась, думала с досадой: «А почему все-таки он собрался в кино один, без меня?». И тут же нашла ответ: «Он звонил, а я еще не вернулась с тренировки». Ну хорошо, а почему он не побежал ее искать? Даже не подождал? Мог бы не пойти один раз в кино, раз Марина куда-то делась. Нет, он не отказался от кино.

Дождь кончился. Хорошо, можно надеть новое замшевое пальто.

Мамы не было дома, и это было хорошо.

Лена пришла с тренировки усталая. От неудач она всегда чувствовала себя усталой. Мама бы обязательно спросила, почему бледная. Или бы потрогала лоб — нет ли температуры. Или сказала бы: «Не горбись. Хорошая фигура, а ты что с ней делаешь». Или, что не легче, ничего не спросила и не сказала бы, а все равно Лена знала бы, о чем мама молчит. И так трудно быть рядом, в одном доме, с человеком, который все про тебя знает и обо всем догадывается. А ты знаешь, что ничего хорошего этому человеку не даешь — одни разочарования. Лена еще умеет видеть все в несколько преувеличенно трагическом свете. Мама вовсе не так пристально пересчитывает дочкины неудачи. Мама тоже себя обманывает и заклинает — все хорошо, все было хорошо, все будет хорошо. А иначе — как жить?

Хорошо, когда мамы нет дома. С ее активностью, она заполняет собой, своей личностью, или, как теперь говорят, своим биополем, все пространство. Лене тесно, и деваться некуда.

Лена достала из ящика письменного стола потрепанную колоду карт. Включила проигрыватель. Все последние дни она слушала одну и ту же пластинку. Особенно не вслушивалась, но чем-то эта пластинка была созвучна ее состоянию. Лена раскладывала на широкой тахте пасьянс, думала о своем. На баскетбол можно больше не ходить, ее оттуда вежливо выставили. И никто не ждет ее там. «Этот день, быть может, где-то вдали мы не однажды вспомним», — пела пластинка. А Марина была права, настоящий спорт не для таких, как Лена. Всякие семейные воскресные лыжные прогулки и водный туризм — не в счет. Легко быть чемпионкой в своей семье. А вот в зале, где чужие и не добрые к тебе глаза, — там попробуй. Не вышло. Сама атмосфера спортзала вытолкнула Лену, не приняла ее. Почему-то смириться с этим было трудно.

Странно получалось.

Всегда Лена старается уходить от соперничества, от состязаний. И все равно без конфликтов жить не удается. Когда мечтала о дружбе с Мариной, хотела во всем ей подчиняться. А теперь? После тренировки Марина стала неприятна — видит только себя, собой любуется. И у Лены возникло противодействие. Пусть слабый, пусть внутренний, но протест. «Спой о том, как вдаль плывут корабли, не сдаваясь бурям».

Пасьянс не сошелся. Лена перемешала карты и начала снова.

Однажды мама сказала:

— Лена, ты плывешь по течению. Не владеешь ситуацией.

Лена тогда обиделась. Теперь даже не помнит, по какому поводу мама это сказала, а обида не забылась. Лена как раз считает, что она не плывет по течению. А сопротивляется, только это, может быть, не всем заметно. У нее же есть на все своя твердая точка зрения. А если она не вступает в открытую борьбу, то только потому, что не считает нужным бороться за себя, отстаивать себя.

В первый раз Лена захотела бороться. Она хотела опять пойти на тренировку. Хотела победить в себе то, что самой не нравилось. Неужели пойдет? Неужели решится? А что если Светлана Михайловна посмотрит удивленно и скажет: «Я же просила не приходить». А Что если девчонки захихикают? А что если Марина отпустит что-нибудь такое, что все подхватят и будут потом повторять в коридорах?

«Спой о том, что ради нашей любви весь этот мир придуман».

Пластинка кончилась, Лена поставила ее снова. «Вновь о том, что день уходит с земли, в час вечерний спой мне».

Ей нравится Сережа. И она придет на тренировку. Какая тут связь? Логикой невозможно ее объяснить. Но связь есть. И Лена пойдет. Она знает, как надо сделать. Прийти раньше всех. Светлана Михайловна велела приходить к четырем, а Лена придет к половине четвертого. Переоденется, сядет на скамейку в спортзале. Если Светлана Михайловна захочет ее выставить, она скажет Лене об этом не при всех. А вдруг и вообще не прогонит? «Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо». Из чего делать трагедию? Мячом по кольцу попасть не может. Ну сегодня не может, а в другой раз возьмет и сможет. Надо только не бояться, что все над тобой будут смеяться. Что им всем больше делать, что ли, нечего? Лена расхрабрилась, раскраснелась, смахнула карты в ящик и пошла на кухню, чтобы что-нибудь поесть.

«Буду бороться с собой, — решает Лена. — Этот дурацкий характер надо переламывать».

Светлана Михайловна вернулась домой недовольная собой. Первая тренировка прошла как будто нормально. В чем же дело? А, ну, конечно, та девочка — Лена. Нарушен главный принцип, своя собственная установка. «Не приходи». Она ведь для того и пошла работать в обычную школу, чтобы не говорить такие слова никому. И в первую же встречу не удержалась. Показалось, что девчонка мучается от собственной закованности, что ей этот мяч, как камень, а вовсе не спасательный круг. И Светлана Михайловна почувствовала обиду за мяч. Всем он помогал, кого она встречала, — в команде у них и потом всем, кого она тренировала. А тут вдруг с первого шага — такая несуразная девочка. Как спортсменка эта Лена никуда не годится. Закрепощенная, зажатая, угловатая. Бойцовские качества равны нулю. И все равно так говорить было нельзя.

Теперь все. Ее в секцию не затащишь. Обиделась, такие не прощают обид. Да, напорола. А именно спорт мог дать этой Лене легкость. Хотя бы немного избавить от застенчивости и от слишком серьезного и потому трудного отношения к самой себе. А теперь ничего не получится. Может быть, объяснить Лене, почему именно ей, явно неперспективной, баскетбол нужен. Не поверит. А вдруг поверит? Простит?

Ирина, наверное, права — педагогом надо родиться. А Светлана Михайловна не педагог. Но вести секцию надо, хотя бы до конца года. Раз взялась, бросать неудобно.

Марина сидела в зале рядом с Сережей. Он, как обычно, уткнулся в экран и не замечал ее. Ну разве можно не замечать Марину? Ресницы черные, глаза русалочьи, пальто замшевое.

Но сегодня ей было и не до кино, и не до Сережи. Марина чувствовала, как ноги наливаются какой-то свинцовой тяжестью. Казалось, что их невозможно оторвать от пола. Захотела попробовать, может ли она шевелить ногами, пошаркала по полу. Пока еще кое-как двигаются, но как же она после кино дойдет до дома? Вот она, тренировка. Теперь она поняла, почему Сережа после каждой тренировки спешит домой и некоторое время лежит, подложив под ноги диванный валик. Он рассказывал об этом Марине, а она тогда посмеялась, сказала: «Как много разных правил, с ума сойти».

Теперь она чувствовала себя разбитой, ноги гудели и болели. Главное, чтобы Сережа ничего не заметил. Почему-то пришли на ум светские барышни, которые дотанцовывались на балах чуть не до обмороков. Затянутые в какие-то жесткие корсеты, танцевали в душных залах — и ничего, терпели, у этих слабых созданий была, значит, самодисциплина. При чем здесь были эти красавицы, Марина и сама не смогла бы объяснить. Но помогло. Подобралась, заставила себя улыбаться экрану.

Они вышли из кино и пошли по бульвару. Каждый шаг Марина делала так, как будто к сапогам были привязаны тяжеленные гири. А бульвар, по которому она ходит всю жизнь, всегда казался абсолютно ровным. Теперь выяснилось, что он все время вверх-вниз, и откуда взялись эти горки? Вверх еще так-сяк, а вниз — хоть плачь. Марина старалась улыбаться. Сережа молча шел рядом. О фильме этом ерундовом, наверное, размышляет. Ну его, невнимательный какой-то. Вдруг Сережа сказал:

— Ты что, бегала сегодня? Ноги болят?

— Откуда ты знаешь? — Марина смутилась.

— Вижу. Характерная походочка, колени не гнутся. Ничего, завтра легче будет, через два дня совсем пройдет. Говорил я тебе, что спортом надо заниматься.

— А я и занимаюсь, — не утерпела она. — Сегодня была на баскетболе.

Вот сейчас он обрадуется, с уважением скажет: «На баскетболе? Ну молодчина ты». А он сказал:

— То-то же.

Учительский какой-то у него тон. Лучше бы идти помог.

И тут Сережа взял ее под руку.

— Держись, доковыляем как-нибудь.

Она постаралась улыбнуться. Оказывается, Сережа умеет и под руку взять. Когда считает нужным.

Когда Светлана Михайловна объявила дома, что пойдет работать в обычную школу, муж отодвинул стакан с чаем и сказал:

— Наконец-то! Я не хотел говорить, но нельзя так много отдавать спорту. В полночь домой приходишь. А давление, между прочим, не девичье.

Дочь Тамара вздохнула:

— Ура! Наконец-то мы повидаемся со своей мамой. И родным детям перепадет материнская ласка. Еще раз — ура!

Тамара учится в университете на психологическом факультете. Пишет курсовую работу о психологии спорта. Серьезный человек, совсем взрослая стала. И как незаметно выросла.

Олег, независимый пятиклассник, всунул голову в дверь кухни и тоже крикнул: «Ура!», а потом спросил все-таки:

— Что случилось-то?

— Мама в простую школу переходит. Прощай спортшкола!

— И что? — Олег любил во всем честно разобраться.

— Ну как «что»? Маленький разве? — Тамара воспитывает брата сурово. — Больше свободного времени. Чемпионов учить надо сколько? А обыкновенных людей просто для общего развития можно и не до полуночи. Понял?

Оказалось, рано обрадовалась семья.

А может быть, не от места работы зависит нагрузка, а от самого работника?

С первых дней Светлана Михайловна была занята не меньше, чем в специальной спортшколе. Там, в спецшколе, девочки были больше понятны ей. Она знала, чего они хотят, и они это тоже знали с самого начала: стать спортсменками высокого класса. А эти девочки? Чего хотят они от баскетбола? Умеют ли они любить спорт? А бороться? А честно побеждать? А объединяться? Способны ли на самоотверженность? Ничего она о них не знает, закрытый мир. И пока нет ответов на все эти вопросы, нечего и думать, что пять девчонок станут командой.

— По-моему, ты, мамочка, растерялась, — сказала через некоторое время дочь Тамара. Она смотрела на Светлану Михайловну удивленно и встревоженно. Не приходилось ей видеть свою маму растерянной. Тамара по молодости, справляется со сложностями просто: главное — не раздумывать, а побыстрее преодолеть все, что огорчает и мешает. Настоящих трудностей и сомнений Тамара еще не испытала. Но маму она умеет понимать. Может быть, потому, что с пятого класса сама полюбила баскетбол. И знает, что в нем есть и радость, и поэзия, и множество всяких оттенков и настроений, и характеры, и их сочетания, и тысяча разных нравственных проблем. А не просто мячик, летящий в кольцо.

— Ты, кажется, растерялась, мама?

— Ничего, — ответила Светлана Михайловна, — просто надо осмотреться.

Она пришла в школу к началу большой перемены. Надо увидеть девочек не в спортзале, а в обычной школьной жизни. Сразу бросилась ей в глаза Марина. Яркая, красивая, она стояла у окна, а вокруг одноклассницы. Она в центре, привыкла к этому. Способная девочка. А в команде? В команде с ней всем трудно — она лидер, которой всех подавляет. На первой тренировке было видно, что Марине хотелось бы стать капитаном команды. Конечно, это напрашивается само собой. Играет она лучше всех и еще долго будет играть лучше всех. Но… Капитан должен хоть иногда верить, что вот сейчас кто-то может сыграть лучше, чем ты. И уступить ведущую роль, уйти в тень, а выдвинуть вперед другого игрока. Этого такие, как Марина, не могут.

— Так и сказала? — спросила Марина девочку в сером свитере.

— Да, представляешь? Так прямо и сказала.

— Ну, ты молодец. Я тебя всегда уважала. А вот у меня…

Девочка в сером хотела рассказывать дальше, но Марина не дала. Такие люди любят слушать только себя. Это было особенно заметно, когда Марина слушала других. Она не перебивала, а пережидала. И это было заметно, особенно со стороны. Ну что ж, кое-что яснее.

И тут Светлана Михайловна увидела Лену. Она все это время, оказывается, стояла у соседнего подоконника. Светлана Михайловна ее не сразу заметила — обратила внимание сначала на Марину. А почему Лена всю перемену стоит одна? Разве она человек, которого отталкивают люди? Не похоже. Вот проходит мимо Лены мальчик в джинсах и в школьной куртке, что-то спросил, что-то сказал, засмеялся, пошел дальше. Лена тоже с ним смеялась. Может быть, эта девочка не умеет удерживать людей около себя? О, это сложнейший механизм. Теперь это называют «слабое биополе». Модное слово, ученые спорят, а неученые уже все для себя выяснили. У одних сильное поле, у других слабое. Такой человек меньше может влиять на других, а сам больше подчинен всяким влияниям.

Вот подошла к Лене Катя из параллельного класса, Лена сразу оживилась, видно, рада Кате, болтают вполне по-приятельски. А сама Лена не оторвалась от своего подоконника, не пошла к Кате, не отыскала ее. Почему? Слишком застенчивая? Скорее всего, так. Эх, если бы удалось раскрепостить ее, в команде ей было бы так хорошо, этой Лене. Такие люди всякую поддержку принимают с благодарностью.

Но ведь она не придет больше в зал. «Какую глупость я сделала, — ругает себя Светлана Михайловна. — Может быть, просто подойти и сказать — приходи во вторник. И ничего не объяснять, не выяснять? Вот сейчас прямо все исправить». Но тут ее отвлекли:

— Вас завуч зовет, Светлана Михайловна, — сказала Ирина Петровна, появляясь в коридоре.

— Иду, иду, — ответила Светлана Михайловна. А Лена обернулась, увидела ее и почему-то покраснела.

Вторник наступил совсем быстро. Домой Светлана Михайловна не пошла, не было смысла ездить туда и обратно. До тренировки оставалось полтора часа. Она купила в школьном буфете пачку печенья, спустилась в зал, переобулась в старенькие туфли, которые лежали в шкафу с прошлой тренировки. И почувствовала, что она у себя. Этот знакомый уже зал, а больше всего туфли, печенье, низкая скамейка. Села, развернула пачку. Хорошо. И тут услышала тихие шаги. Стряхнула с брюк крошки, обернулась и увидела Лену. Лена стояла у самых дверей, как будто готова была сразу уйти. Она вопросительно смотрела на Светлану Михайловну.

— Пришла, — засияла ей навстречу Светлана Михайловна. — У тебя, Лена, настоящий спортивный характер.

Сразу что-то изменилось в Лене, даже внешне — нет напряженности, с которой она стояла в дверях, и лицо не застывшее, не скрытное, а мягкое, легкое, глаза смотрят веселее.

Конечно, она ничего не умеет, с ней придется повозиться. Но разве впервой опытному тренеру Светлане Михайловне начинать с нуля?

— Разминайся, Лена, времени не теряй.

Вот и все, что было между ними сказано в тот раз. А как много они сказали друг другу.

«Разминайся, чтобы зря время не терять». Здесь и признание, и тепло, и даже симпатия. А сама Светлана Михайловна стала есть печенье, отвернувшись, чтобы не смущать Лену.

Лена взяла мяч. Как разминаются, она не знала и решила делать то, что они делали на тренировке — кидать мяч в кольцо. Для начала стукнула мячом об пол, он ударился гулко, Лена не ожидала, что получится так громко, и смутилась. «Как бомба, — подумала она. — Светлана Михайловна, наверное, смотрит в спину». Покосилась незаметно — тренер сидела по-прежнему отвернувшись, грызла свое печенье, листала какой-то журнал. Тренера звуками спортзала не удивишь. И ничего она не смотрит. И никто не смотрит. Вот бы научиться жить так, как будто на тебя никто не смотрит с насмешкой, никто не посягает на твою полную свободу.

В зал вбежала Катя.

— Лена, ты уже здесь! Здравствуйте, Светлана Михайловна.

— Разминайся, — сказала Светлана Михайловна, не отрываясь от журнала.

Катя отошла в сторонку и стала делать приседания. Она вот знает, как надо разминаться. А Лена не знает.

— Катя, не отрывай пятки от пола, — сказала Светлана Михайловна, — А ты, Лена, что стоишь? Разминаться, разминаться!

Приседать, не отрывая пятки от пола, довольно трудно. Катя с трудом удерживала равновесие и смеялась. Лена тоже смеялась. Как хорошо, оказывается, посмеяться над собой. Тогда тебе ничьи насмешки уже не страшны. Да и кому насмехаться?

— Работайте, девочки, работайте.

Лена повернулась и бросила мяч в кольцо. Он пролетел мимо, Лена побежала за ним.

— Хоть побегаю, — сказала она, и Катя опять засмеялась.

Пришли остальные девочки.

Марина спросила:

— Светлана Михайловна, разминка?

И Марина легко побежала вокруг зала. Вот кому все равно, смотрят на нее или нет. Если смотрят, ей даже лучше, приятнее. Это ее вдохновляет. Длинные ноги легко отрываются от пола. Пробежав один круг, Марина побежала быстрее, а под кольцом вдруг подпрыгнула и достала вытянутой рукой до сетки. Катя продолжала приседать, вытерла локтем пот со лба. Но и она смотрела с восхищением на Марину. И Галя, и Света любовались Мариной. А она побежала медленнее, перешла на шаг и пошла вокруг зала, глубоко дыша. Сложила руки в замок и стала двигать кистями вверх-вниз, а тонкие длинные руки шли волнами от локтя к локтю. Галя тоже сложила руки в замок, попробовала повторить это движение, у нее получилось похоже. «Значит, это не так трудно», — решила Лена. В следующий раз и она попробует, сначала дома потренируется. А Марина уже взяла мяч и катала его вокруг кистей рук. Мяч послушно поворачивался, как будто руки Марины притягивали его. Галка все делала волну, пораженная своим успехом. «Может, и мне попробовать?» — решилась Лена, но тут Светлана Михайловна поднялась со скамейки и сказала:

— Разминка окончена. Построиться.

Марина была рада, что Сережа знает про баскетбол. Пусть не думает, что она так уж далека от спорта. Он благоговеет перед своим распорядком, а она, Марина, покажет ему, как можно все успевать и не превращаться в машину.

Сегодня после тренировки она спешила, чтобы Сережин звонок застал ее дома — иначе придется самой звонить, а этого ей не хотелось. Пусть он позвонит, а она сделает вид, что забыла о нем. «Ах, Сережа, это ты. А я и забыла, что сегодня вторник, день кино. Только что пришла с тренировки, лежу, вставать не хочется. Настаиваешь? Ну ладно, так и быть, В кино так в кино».

Вот так она сегодня с ним обойдется. Пусть ее согласие выглядит как царский подарок. И пусть Сережа научится ценить ее по-достоинству. А то обращается с ней, как с товарищем по школе, спутником по кинопросмотрам. Как шестиклассник какой-нибудь, честное слово. Никакого внимания. Под руку взял, и на том спасибо. Нет, его надо перевоспитывать.

Дома Марина сразу включила музыку. Неважно, какая песня, главное, чтобы громко. Стало весело. Поела быстро, а то сейчас он позвонит, а она не готова. В прошлый раз она пришла с ним в кино голодная, а в буфете только вода и пирожные. Марина не ест сладкого, бережет фигуру. Если сегодня он опять предложит ей пирожные, она ввернет про фигуру. Пусть уважает ее за силу воли и пусть наконец оценит, какая она стройная. Он наверняка скажет: «Ты стройная, ешь пирожные, тебе не страшно». А она тогда ответит: «Надо беречь фигуру, пока есть что беречь».

Телефон молчал. Марина посмотрела на часы. Скоро семь. Через две минуты пора выходить из дома. Самое позднее — через пять. А он не звонит. Что случилось? Подождала еще чуть-чуть. Что же делать? Набрать его номер и сразу положить трубку? Пусть вспомнит, что есть на свете такой аппарат — телефон. А то он, наверное, уткнулся в какую-нибудь химию или тригонометрию и забыл, что пора звонить Марине. Набрала номер. Его телефон не отвечал. Марина долго слушала длинные гудки, она начала сердиться всерьез. С ума что ли сошел этот человек-машина? Если ушел, почему не предупредил? А вдруг он звонит, а у нее занято? Марина заволновалась. Трубка лежала на аппарате, телефон молчал. Марина поймала себя на том, что смотрит на телефон. Никак она не ожидала от себя, что может так сильно огорчиться из-за того, что Сережи нет дома. Где он? А это его проблемы. Минута слабости прошла. Марина встряхнула головой и разложила на столе учебники. Уроки делать надо или нет? Физичка много задала, а завтра может спросить. И химия, и тригонометрия. А сидеть и ждать — занятие для дурочек из переулочков.

Стрелки часов бежали очень быстро, сеанс в кино уже кончается, а Сережа так и не позвонил. Ну что ж — случилось что-то неожиданное. В каждой жизни это бывает. И не надо на него обижаться. Она сама позвонит ему попозже, спросит, что произошло. Предложит помощь. Просто, по-товарищески. А в кино можно и через неделю пойти. Ей, честно говоря, это кино по расписанию меньше всего в радость.

Она начала читать условие задачи. А в голове все крутились разные мысли. А может быть, телефон испорчен? Звонки не доходят — это иногда бывает. И, как правило, в ответственные моменты. Однажды мама звонила из аэропорта, командировочное удостоверение оставила на столе, хотела, чтобы Марина быстро привезла на такси. И Марина была дома, и телефон был не занят — а звонки не дошли. Так мама и улетела без удостоверения, пришлось потом ценным письмом отсылать. Конечно, конечно, Сережа звонил Марине! Просто испорчен телефон. Как же она сразу не догадалась? Из автомата звонил, по дороге в кино.

Марина быстро набрала номер:

— У нас телефон не звонит. Проверьте, Пожалуйста.

— Ваш номер? — спросил голос без всякого выражения.

Марина четко сказала номер. В трубке пощелкало, пошипело, потом Марина услышала длинные гудки.

— Телефон исправен, — сказал голос.

— Но поймите, звонки не доходят, — настаивала Марина. — Мне должны обязательно позвонить, я жду.

— Это бывает. Телефон исправен, — сказал механический голос с некоторым ехидством.

Впрочем, это могло показаться.

Как трудно, оказывается, ждать и не дождаться, как обидно, неуютно, ненадежно становится от этого. Марина тупо читает параграф по физике. Ничего не понятно. И больше всего на свете хочется плакать. Но плакать она не станет. Вот еще, плакать.

…Если бы Лена могла видеть Марину в этот вечер, она бы очень удивилась. Марина — слабая, расстроенная? Марина унылая? Для Лены Марина волчица, готовая расправиться с зайцем. А может быть, не надо быть таким уж зайцем, тогда обычная Марина не покажется такой уж волчицей?

На второй тренировке Лена не чувствовала, что она хуже всех. Почему? На этот вопрос ответить не так просто. Она была такой же неумелой. И разминку для себя придумать не сумела. И по кольцу не попадала. Всего раза три попала, но ведь это случайно.

Но она уже не стеснялась побежать через зал за мячом. Она сегодня смотрела не на себя, а на других. Вот, оказывается, в чем дело. Не надо все время сосредоточиваться на себе. От этого и скованность. Откровенно восхищалась сегодня Лена Мариной — так ловко и складно Марина все делает. И Катиным легким характером. Катя над каждым своим промахом так хохочет, как будто в цирке клоуна смотрит. И всем от этого легко и хорошо.

А больше всех нравится Лене Светлана Михайловна. Она мало говорит, но как-то все время руководит всем, что происходит. И всем своим настроением, взглядом поддерживает Лену. Напоминает — легче, легче относись. Ты пришла не на экзамен. Ты пришла играть, радоваться, двигаться. Баскетбол — игра.

И Лена сумела заняться не собой. Игрой, партнершами. Она бегала, прыгала под кольцом, носилась за мячом. Было радостно. Светлана Михайловна один раз сказала:

— Лена, хорошо! Прыгучая.

В другой раз, когда Лена с разбега проехала по залу, как по льду, и закинула мяч в корзину, Светлана Михайловна улыбнулась одними глазами. Лена чувствовала: тренер ее поддерживает. И была так благодарна за поддержку, за понимание.

А кто над Леной смеялся, кто все время видел ее недостатки и просчеты? А никто! И все это выдумки, мнительность дурацкая. Может быть, удастся навсегда от нее отделаться?

Лена шла домой веселая. Она верила, что всему научится.

Тренер остановил Сережу около душевой.

— Тебе, Сергей, надо будет перед соревнованиями тренироваться не через день, а ежедневно. Я даже готов приезжать к тебе в школу.

— Ну что вы, Валентин Петрович, — ответил Сережа. — Я сам буду приезжать.

— А не трудно? — Валентин Петрович не хотел, чтобы его ученики отставали в учебе. У Сергея Лебедева девятый класс, не пустяки. — Нагрузка порядочная, Сережа.

— Можно организоваться пожестче.

Сережа ответил так, как и должен, по его представлению, ответить настоящий спортсмен. Чего себя жалеть? Надо — значит, надо. В этом есть свой азарт — выдержать нагрузку, и еще добавить, и опять выдержать. А иначе весь этот спорт не имеет смысла. А бессмысленности Сережа не терпит ни в чем.

Сережа знал, что это значит — перейти на ежедневные тренировки. Весной он будет выступать в очень серьезных соревнованиях — вот что такое ежедневные тренировки. И это безусловный шаг вперед. И, главное, вверх. В таких соревнованиях Сережа еще не участвовал.

Он ехал в метро и думал, откуда возьмет время для ежедневных тренировок. Резервы кое-какие есть. Во-первых, можно отказаться от кино. Это проще всего. Марина? Да, он привык видеться с ней по вторникам, ходить с ней в кино. Ну ничего, в школе повидаются. Уроки можно делать в метро, даже письменные. А что? Решать задачи в блокноте, а дома останется только переписать в тетрадку. Как быть с подготовительными курсами? Спорт спортом, а химфак? Придется сделать так: в среду сразу после уроков мчаться на тренировку, а оттуда, тоже бегом, в университет. Напряженно, ничего не скажешь. Но не страшно.

Во вторник Сережа собирался сказать Марине, что сегодня не сможет пойти в кино. Но как-то не собрался. Несколько раз она проходила мимо него, а он на переменах готовил уроки на завтра — надо ведь хоть часть с себя скинуть побыстрее. А потом он забыл ей сказать. А когда вспомнил, она не попалась на глаза. Да ладно, он же ей ничего не обещал, в конце концов. У него есть свои дела, и отчитываться перед ней он не обязан. Слишком много жестких рамок в его жизни, чтобы считать себя должным еще и Марине. Догадается сама, что он занят, и все. И не надо усложнять. Не до того. Время, время.

Вечером, когда он, измочаленный, вернулся с тренировки, ему позвонила Марина.

— Сережа, что случилось? — тон требовательный.

— У меня теперь каждый день тренировки, — сказал Сережа ровно, не позволяя себе раздражаться. — Кино отменяю.

Марина не услышала в его тоне ни сожаления, ни вины. Надо экономить время, и он экономил на их встречах. Как все просто. Оскорбленная Марина тоже сдержанно ответила:

— Ну тренируйся. Желаю успехов.

Светлана Михайловна думала о Лене больше, чем о других девочках. Наверное, потому, что трудности Лены были видны сразу, с первой тренировки.

Теперь Лена не казалась Светлане Михайловне безнадежной. Появилась легкость, непосредственность. Лена теперь меньше была озабочена тем, какое производит впечатление. Ее занимала игра. Это была очень большая победа, и было важно, чтобы эти новые черточки характера остались навсегда. Что для этого сделать? Самое лучшее — ставить Лену тренироваться с кем-нибудь в паре. С кем же? Может быть, с Мариной? От Марины многому можно научиться, но характер у Марины неподходящий. Она Лену задавит. Чтобы у такой Марины что-то получить, надо иметь силу и уверенность. Иначе Марина делиться не станет ничем.

А кто же? Скорее всего, Катя. Кажется, они с Леной хорошо относятся друг к другу. Катя мало пока умеет, но она просто смотрит на мир, к неудачам относится легко. Она, видимо, добрая, Катя. Не злится ни на других, ни на себя. Этому Лене важнее всего научиться — не самоедствовать, не копаться в своих трагедиях, в большинстве выдуманных. А игре, точности, быстроте Лена и Катя будут учиться вместе. И Лена, очевидно, будет очень стараться, чтобы не подводить Катю. Самое важное — чтобы, соединяясь, люди были способны не опустошить, а обогатить друг друга. Получится ли так, как задумала Светлана Михайловна? Она сама сомневалась, но надо пробовать.

Лена вышла из школы и зажмурилась — так много света было вокруг. В сером доме, который стоял в начале бульвара, несколько окон были открыты, из них неслась музыка. Это, наверное, возвратились из школы те, кто живет ближе. Что делает обычно школьник любого возраста, входя в дом? Прежде всего? Ну, конечно, — включает музыку, и погромче.

Лена не спеша пошла по бульвару, музыка неслась вслед, а солнце светило в глаза. Когда Лена поравнялась со следующим домом, музыка снова приблизилась — в соседнем доме слушали ту же пластинку. Это роднит всех людей — пластинка, которую недавно продавали в ближайшем магазине «Культтовары».

Лену догнал Ромка.

— Привет, — сказал он. Его веснушчатое лицо было круглым, от этого он всегда казался Лене беззаботным. — У тебя что, неприятности?

— Нет, почему ты решил?

— Домой не спешишь, — ответил Ромка. — Я тоже, как двойку получу, так и плетусь нога за ногу.

Лена засмеялась.

— Нет, Ромка, просто гуляю.

— А дома по мозгам не дадут?

— За что?

— Найдут за что. «Мы тебя к обеду ждем, а ты шляешься неизвестно где», — передразнил Ромка родительские речи. — Сама не знаешь, что ли?

— У меня так не бывает. Правда.

— Ну! Повезло тебе.

— Повезло.

Не будет она говорить Ромке, что повезло ей только с мамой. Родители разошлись давно, Лена привыкла, что отца у нее нет. Но говорить об этом не хочется. Нет и нет. У многих в классе отцов нет, ничего — живут, не умирают.

Ромка шел рядом, он тоже не спешил, хотя дома его, по всей вероятности, ждал скандал. Лена молчала, и Ромка молчал, но молчать было легко. Лена всегда с трудом выдерживает молчание — лезет заполнять паузу, судорожно перебирает в голове темы для разговора. А тут идут и помалкивают. А контакт все равно есть. Хорошо. «Это потому, что мы знаем друг друга с первого класса», — подумала Лена. Вспомнилось, каким маленьким был тогда Ромка — уши розовые торчали, а толстые щеки почему-то блестели. Он был меньше всех в классе. А потом вдруг вырос, за одно лето, и всех догнал. Когда после каникул все пришли в свой шестой класс, Ромка вдруг появился высокий и похудевший.

— Ну чего уставились? — сердито сказал он. — Я за лето вырос на двенадцать сантиметров.

— Во дает! — сказал Сашка Капустин. — Акселерат!

Теперь Сашка стал самым маленьким. Ему это вовсе не нравилось.

А Ромка в ту зиму часто болел, почти не ходил в школу. Маленький круглый Ромка был теперь длинным, тощим и бледным, щеки уже не блестели.

Лена поглядела на Ромку. Он шагал своими длинными, как складной штатив, ногами. Немного кудлатый, курносый и не такой уж бледный — выровнялся. Он не кажется тощим, потому что стал ловким, а танцует как хорошо.

— Ромка, а помнишь, как ты в седьмом классе на каток ходил?

— Помню, — заулыбался Ромка, — чуть на второй год не оставили.

Ромка тогда вдруг взбесился с этим катком. Прибежит из школы, портфель бросит, коньки схватит — и несется. Обедал он уже на катке, в буфете. Уходил Ромка с катка последним. Весь класс знал, что Ромка проводит целые дни на катке, и учителя знали. Ребята сначала даже не верили, нарочно ходили на каток в самое разное время проверять — Ромка всегда был там. Что это было? Страсть, наверное.

— Чуть на второй год не оставили, — повторил Ромка таким тоном, как будто все были к нему безжалостны.

— Ладно тебе, Ромка. Ты же в седьмом классе совсем не учился. На кого обижаешься-то?

— Я и в шестом не учился. Но тогда я болел, и все меня жалели. А в седьмом придирались — каток им, видите ли, не нравился.

Лена вдруг погрустнела. Вспомнила Сережу. Он тоже учился с ней с первого класса, но его она совсем не помнила до той встречи в метро, весной. Каким он был в детстве? Наверное, и тогда занимался спортом. Он всегда занимался спортом. Это заслуживает уважения, если быть объективной. Но вспомнить о Сереже нечего. Если быть объективной.

Ромка и Лена подошли к белому дому с желтыми балконами.

— Я пришла, — сказала Лена.

— Салют, Лена. Я побежал, — и пустился рысью.

Как нелегко забыть о том, что знаешь о человеке с детства. Помнишь его круглым, с блестящими щеками. Трудно считать его особенным, необыкновенным, если учишься с ним в одном классе. Почему? Наверное, возникает привычка. Видишь его каждый день, и часто в невыгодном свете: ему в твоем присутствии ставят двойки, его ругают, могут выставить из класса. Как, например, забыть Ромкины уши врастопырку, толстые детские щеки и этот каток — смешное помешательство?

А вот Сережа — его никто не видит не на высоте. Он отчужденный, немного замкнутый, у него там, за стенами школы, другая жизнь — успехи, победы, свой мир. Может быть, Лена его идеализирует, Сережу?

Ромки и след простыл. Ромка совсем другой человек — веселый, сам к себе относится с юмором. Но Ромка понятен до конца — в этом его достоинство, в этом его недостаток.

Вот он догнал ее по дороге, спросил: «У тебя неприятности?». Он хотел помочь. Дружески спросил, почти по-родственному. И помог бы не раздумывая. Лена сразу поверила — Ромка готов взять на себя ее неприятности. Это, пожалуй, в первый раз в ее жизни — кто-то готов взять на себя ее трудности. Даже мама может сказать: «Со своими проблемами человек обязан справляться сам. Главное решить, чьи это проблемы». Мама все стремится закалить свою дочь в борьбе. А Ромка — нет, Ромка — сразу на помощь. Хорошо, что есть такой человек — Ромка.

На химии Нина Семеновна вдруг сказала:

— Что это ты, Лебедев, браслет надел? Вы можете с ума свести. Сними сейчас же!

Все обернулись к Сереже. Он был спокоен, как всегда.

Нина Семеновна ждала объяснений. Она неутомимо воюет со всякими «излишествами» по части украшений, это знает вся школа. Гоняет девочек смывать тушь с ресниц, велит снять брошку, убрать в портфель цепочку. И лак с ногтей заставляет смыть тут же, немедленно. Мальчишки обычно в стороне — какие у них украшения? А тут — Сережа Лебедев, который за девять лет получил минимум замечаний, вдруг попался. Браслет! Надо же. Все уставились на него. Какой браслет? Почему браслет?

Он вежливо и невозмутимо ответил:

— Это мне, Нина Семеновна, в спортшколе дали. И велели носить.

Сережа был так спокоен и уверен, что все поняли — он имеет право на этот никому из них не понятый браслет. Предмет из той жизни, которой живет он, Сережа, отдельный от всех человек.

На перемене к Сереже подошла Марина.

— Покажи, Сережа, браслет, — почти потребовала она.

Сережа протянул руку. На запястье была толстая цепочка из светлого металла. Между двумя ее звеньями прикреплена пластинка, на ней выгравированы латинские буквы, какие-то цифры.

— Это что? — спросила Марина. — Ну чего ты молчишь?

— Группа крови, — спокойно ответил Сережа.

— Зачем? — настаивала Марина.

— Мы теперь тренируемся на шоссе, а там машины. Международное правило: спортсмен на шоссе должен быть с браслетом. Мало ли что может случиться.

— Да ты что! — Марина широко раскрыла глаза. — Шоферы же вас видят! Ты что!

Сереже было приятно, что Марина так всполошилась. И в самом деле, в этом браслете было что-то суровое, мужественное. На шоссе машины, опасность. И ты шагаешь своим спортивным шагом, кому-то он кажется смешным, кому-то — некрасивым, развинченным. Но ты — спортсмен, и ты идешь, у тебя есть свои цели и свои задачи. А опасность — ну что же, если случится несчастье, оно предусмотрено, вот браслет, вот цифры, можно быстро сделать переливание крови и спасти жизнь спортсмена, который во имя Его Величества Спорта пренебрег опасностью.

Есть на свете вещи, о которых любой мужчина, от семи лет до семидесяти семи, говорит с уважением и гордостью. Опасность — как раз такая тема.

— Всякие бывают шоферы, — небрежно ответил Сережа.

Честно говоря, он ни разу не видел «всяких» шоферов. Все водители были корректны с их командой, объезжали идущих, сигналили. Иногда чуть насмешливо гудели в ухо. Иногда, опустив стекло, ругались весело — здоровые парни, лучше бы в футбол там или в хоккей играли. А то шастают по шоссе толпой, локтями машут, плечами двигают, ноги ставят чудно — диковатая картина.

О несчастных случаях на шоссе со спортсменами Сережа ни разу не слышал. Иногда проезжающий грузовик может обрызгать грязью с ног до головы. Мало приятного, начинаешь злиться. Сережа, правда, уже понял — такая злость, бесплодная, глухая, только мешает тренировке. Это не та спортивная злость, которой так хочет добиться тренер. И, может быть, главная задача тренировки на шоссе — научиться не замечать помехи, насмешки шоферов, грязь, летящую из-под колес.

— Ну скажи, скажи честно, — не унималась Марина. — Бывают несчастные случаи? Бывают?

— Я не видел, — сдержанно ответил он.

Почему-то хотелось, чтобы Марина сильно беспокоилась о нем, даже пожалела его.

А Лена стояла, как обычно, в стороне. Ей тоже хотелось подойти к Сереже, спросить про браслет. Но Марина как-то так стояла, что больше никому там, около Сережи, места не было. Марина умеет занимать позицию. И говорила Марина громко — больше никто не мог ни о чем спросить.

Лена осталась в сторонке — не продираться же, в самом деле, локтями.

На прошлой тренировке Светлана Михайловна дала необычные мячи. Они были поменьше баскетбольных, но тяжелые. К тому же мяч не пружинил. Этот черный тяжелый мяч не рвался в полет. Он как будто прирастал к руке, и нужно было сделать усилие, чтобы заставить его лететь. Жесткий мяч был набит тряпками. Светлана Михайловна поставила девочек парами друг против друга.

— Будете кидать мячи друг другу.

— А как его ловить, такой каменный? — жалобно спросила Катя.

— Нечего, у вас теперь сильные руки. Поймаете.

Лена была рада, что оказалась в паре с Катей.

Вот Катя бросила Лене мяч, но он не долетел до Лены, тяжело бухнулся на пол. И не отпрыгнул от пола, не покатился в сторону — где упал, там и остался лежать. Как черная клякса. Лена посмотрела, как перекидываются мячами Марина с Галей. Сразу два мяча одновременно летят по воздуху, и Марина ловит Галин, а Галя — Маринин. Марина кидала легко, ловила легко. «Сейчас и я кину легко», — подумала Лена. Размахнулась, кинула свой мяч. Сразу стало ясно, что до Кати он не долетит — так непослушно, тяжеловесно он полетел. Неповоротливо ляпнулся в пол далеко от Кати, а Катин летел навстречу, и тоже упал на полпути.

Ничего не получалось. Потом их мячи столкнулись в воздухе и шлепнулись на пол вместе. Катя кидала изо всех сил, мяч долетал до Лены, но Лена не могла его поймать. Хорошо еще, что Катя ни капли не сердилась, шутила.

Только под конец стало что-то получаться. Лена додумалась:

— Знаешь что, Катя? Давай я буду поверху кидать, а ты понизу, чтобы они не сталкивались.

— А Лена-то молодец, — сказала вдруг Светлана Михайловна, — до этого обычно не сразу додумываются.

К концу тренировки у Кати и Лены мячи не падали, они ловили их цепко, кидали точно. Но получалось все-таки не так хорошо, как у Марины и Гали. Там все было легко и красиво. А здесь — только-только, на пределе, о легкости говорить не приходилось.

После этой тренировки Лена несколько дней помнила ощущение неповоротливого мяча в руках. Иногда ее общение с людьми бывает похоже на бросание вот такого тяжелого мяча. Усилие большое, а результата, понимания, контакта — почти нет. Она посылает человеку слова, мысли, но они не долетают, остаются на полдороге. Почему? Они не слушаются Лену, ее слова и ее мысли. Как часто она хочет подойти к кому-нибудь, но не может себя заставить, придумывает отговорки. Как будто бросает тяжелый мяч. Но ведь тяжелый мяч, оказывается, можно победить. Не сразу, не полностью, но ведь можно!

Лена решила пропустить очередную тренировку. Вдруг очень захотелось побыть дома, поваляться на диване. На тренировках ей все дается так трудно. Труднее, чем всем. И результаты, если говорить честно, хуже, чем у всех девочек. Правда, она уже не чувствует себя такой неуклюжей и скованной. Спасибо мячу. Но один-то раз можно пропустить тренировку?

Вот сейчас она медленно пройдется по бульвару, торопиться некуда, раз она не идет на тренировку. Потом она спокойно пообедает. Почитает журналы, которые лежат на столике возле маминой тахты. В последнее время Лена не успевает их даже раскрыть. И вообще — имеет человек право хоть когда-нибудь со вкусом полениться? Расслабиться? Ничего не брать на себя? Имеет или не имеет? И должен ли человек все время спешить и нестись как заведенный? Эти мысли приходили в голову, пока Лена брела по бульвару. Нет, не должен человек нестись, спешка унижает…

Она поставила разогреть борщ, включила проигрыватель. Все та же песня: «Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо». Привычная песня, и сразу привычно подумалось о Сереже. И привычная грусть пришла к ней. Сережа ее совсем не замечает. Раньше он хоть смотрел на нее. Обернется Лена на уроке и встретит его взгляд. А теперь — оборачивайся — не оборачивайся. Сегодня в первый раз она отчетливо поняла, что надеяться ей не на что. Но почему-то к этому отнеслась спокойно. Ну что поделаешь, не на что — значит не на что. Не всем быть мастерами в баскетболе. Не всем пользоваться успехом. Вот Марина — да, Марина пользуется. А Лена — нет, Ромка не в счет.

Зато в жизни Лены появился хороший человек — Катя. Катя просто славная девочка. Доброжелательная. Они с Леной не подружились, нет. Они видятся только на тренировках. Когда встречаются на переменах в коридоре, улыбнутся друг другу — и все. Но они тренируются вместе. Лена кидает мячи Кате, а Катя — Лене. Много это или мало? Сегодня Катю поставит Светлана Михайловна в пару с кем-нибудь другим. И наверняка та девочка будет кидать мяч лучше, чем Лена. И никто не пожалеет, что Лены нет на тренировке. Не пожалеют? Конечно, нет. Может быть, даже не заметят, что она не пришла. И вдруг стало не по себе. Почему это ее можно не заметить? Она же есть — вот она. И почему Кате должна кидать мяч другая девочка? Может быть, все-таки мяч, именно мяч, который столько раз пролетал от Кати к Лене, а от Лены к Кате, установил между ними невидимую связь, и они уже не чужие друг другу. Разве есть след мяча? Оказывается, есть. Никакое взаимодействие людей не проходит без следа. Мячу все равно, куда его кинули? Мячу — может быть. А люди? Люди — это совсем другое. Они не имеют права терять тех, кто с ними связан.

Борщ давно кипел, пуская розовые пузыри. Лена взглянула на часы — обедать уже некогда. Да и не стоит наедаться перед тренировкой, сытая не очень-то побегаешь. Быстро выключила газ, схватила кеды, майку, тренировочные брюки и помчалась в школу.

Как хорошо, когда есть куда спешить.

И уже по дороге подумала: «А Светлана Михайловна? Расфилософствовалась, а про нее и не вспомнила. Она-то в меня верит».

Весело, с разбега, перепрыгнула лужу.

После тренировки к Лене подошла Марина.

— Пошли вечером в кино?

Лена удивилась. Что-то в этом приглашении было неестественное. Лена уже почти забыла, как ей хотелось когда-то подружиться с Мариной. Какая из Марины подруга? Эгоистичная, толкнет и не обернется.

— Ну, пойдешь или нет? Чего ты молчишь?

Весь класс знает, что Марина каждую неделю ходит в кино с Сережей Лебедевым. Но что плохого Марина сделала? Сережа сам решал и сам выбирал — взрослый человек и вполне самостоятельный.

— Конечно, Марина, пойдем.

В буфете кинотеатра Лена предложила:

— Купим пирожные, у меня деньги есть.

Но Марина скользнула по эклерам взглядом и сказала:

— Я не помню вкуса пирожных. С лишним весом надо бороться, пока его нет.

Лена очень любит пирожные, и лишнего веса у нее нет, но неловко жевать одной, да и не хочется выглядеть перед Мариной безвольной будущей толстухой. Лена вздохнула про себя, еще раз покосилась на пирожные и стала разглядывать публику.

За соседним столиком толстая женщина говорит своему толстому мужу:

— Ешь миндальное, ешь, Валера. Я тебе еще парочку возьму. И себе еще парочку возьму.

Марина толкнула Лену под столом ногой и тихо сказала:

— Во аппетит! — и захихикала, а Лена за ней. И самой стало противно. Подумала: «Опять Марина в одну минуту взяла надо мной власть. Обаяние Марины. А сама-то я что же? Совсем никакой самостоятельности? Марина насмехается над этими ни в чем не повинными толстяками, и я за ней. Зависимость какая гадкая. Ведь я же не хочу над ними смеяться. Они и не смешные вовсе. Может быть, просто проголодались? В этом буфете ничем больше не торгуют — вода и пирожные. Вот они и едят. И на здоровье. А я просто несчастная подхалимка».

Лена пристыдила себя и отвернулась от этих людей за соседним столиком. Еще не хватало — в чужие тарелки заглядывать.

— Сережа больше в кино не ходит, — сказала Марина без всякого выражения. Жалко ей, что не ходит? Или наплевать?

— А почему не ходит? — спросила Лена.

— Занят. Какие-то соревнования великие. А я к кино привыкла, приучил он меня. Избаловал.

Только Марина умеет так небрежно признаваться в своих неудачах. Они от этого выглядят, как победы.

Сережа отказался ходить с ней в кино. А Марина всем уже растрезвонила, что они ходят в кино вместе с Сережей, каждую неделю. Если бы с Леной такое случилось, она бы никому не сказала, даже самой близкой подруге, которая существует пока только в ее воображении. А Марина так свободно говорит: «Он со мной больше не ходит». И в этой смелости — уверенность в себе, в своих будущих успехах. Он не ходит, а другой будет ходить. Куда она захочет.

Неудача — случай, успех — закон. Вот такая Марина.

— У него тренировки каждый день, — сказала Марина. — Ни секунды не осталось.

Получалось, что там, на своих ежедневных изнурительных тренировках Сережа мечтает о кино с Мариной.

— А вообще-то маленький он еще, — продолжала Марина. — Скрывать ну совсем ничего не умеет.

— А что скрывать? — не поняла Лена.

Марина глянула не нее так, что Лена поняла — она тоже маленькая, если даже не знает, что нужно скрывать.

— Чувства, конечно. Нельзя, чтобы все на лице читалось. А у него читается. Он на меня смотрит, а я у него на лице все вижу.

Зачем она это говорит? Может быть, нарочно, чтобы причинить Лене боль? Так думать было нехорошо. Но Лена все равно подумала. И, чтобы не доставлять Марине такого уж полного удовольствия, вдруг сказала:

— Средний фильм — лучший отдых. Пошли, сейчас начало.

Фильм и правда был средний. Немного любви, немного стройки, немного недоразумений с начальником, а потом все прекрасно, и влюбленные поняли друг друга.

Когда шли домой, Марина опять стала говорить о себе и о Сереже. Марину не собьешь. Но Лена почувствовала главное: она ничуть не завидовала Марине. Это было странно, но это было так.

Лена понимала теперь: она придумала себе Сережу. А сколько может жить выдумка? Наверное, не очень долго. Рано или поздно выдумка уходит. Марина свернула к своему дому.

Лена так и не поняла, зачем Марина именно ее приглашала в кино. Никакого душевного контакта между ними нет. Но, может быть, Марине это и не важно. Просто захотелось пойти, попалась на глаза Лена, ну и позвала Лену. Мелькнула бы в коридоре Галя, пошла бы с Галей. Ей, скорее всего, безразлично. Марина наверняка забыла, как Лена признавалась в том, что ей нравится Сережа. Вот так — взяла и забыла. Счастливая способность — забывать то, что не хочется помнить. Марина забыла. А Лена-то откровенничала с ней тогда, всю душу раскрывала. А зачем? Мечтала дружить, в кино ходить. Унизительно и противно, если честно-то смотреть на все. Но как не хочется иногда смотреть честно. Себя обвинять и быть собой недовольной — ой как не хочется…

Вот идут они из кино, Лена и Марина, чужие друг другу, ничем не связанные, ничем не сродненные две девочки. Как было Лене одиноко, так и есть одиноко. Даже еще хуже, если рядом с тобой кто-то, а ты все равно одна…

Но Лена все-таки почувствовала, что стала немного другой — смелее что ли. Чуть-чуть. Раньше она бы вконец расстроилась — доверила человеку свою тайну, а человек так равнодушно и жестоко к ней отнесся. К тайне и к Лене — без всякого внимания. Раньше бы страдала и пережевывала бы бесконечно, и самоедствовала бы.

Теперь она посмеивалась над собой. А это не страшно. В другой раз попробует быть умнее, не полезет к кому попало со своими секретами.

Шла Лена из кино, никаких мучений и страданий. Как важно понять, что не всякая черствость, душевная грубость, жестокость имеет отношение именно к тебе, Лене, безобидной и беззащитной. Лично к тебе. Нет, лично к тебе в данном случае эти качества Марины не относятся. Марина такой человек. Вот и все. Она со всеми такая, с любым, кто подвернется. А тогда незачем себя обвинять и мучить.

Идет девочка из кино. Теплый вечер, луна прыгает в тучах. Легко шагает девочка, раздумывает о жизни. Не проживешь, наверное, без умения защищать себя. Вот и в баскетболе — ставится защита из вытянутых рук. Лес рук, частокол рук. А как же? Позволить противнику прорваться? Да ни за что.

А обижаться на людей — так и будешь всю жизнь в обиде. Люди разные — есть эгоисты, есть злые, равнодушные. А ты умей противостоять. Будь защищенной, не теряй чувства юмора и веры в себя.

Сегодня на тренировке, между прочим, Лена почти все мячи сумела уложить в кольцо. Почему не порадоваться? Может быть, скоро ее переведут из запасных в основной состав. Почему не надеяться? Вот так, дорогая луна! И Лена весело подмигнула круглой луне, выпрыгнувшей в очередной раз из синего облака.

Мама сказала:

— Если память мне не изменяет — скоро каникулы. Какие у нас планы?

— Не знаю, мам. Я планов не люблю.

— Это еще почему?

— Они срываются, планы-то.

— А, ясно. Ты любишь экспромты. Ну что же, можно и так.

— Ага, мам, экспромты лучше.

— Вот только мне интересно, как ты сможешь уехать в Новгород к Веруше, если не купишь заранее билет?

Стало ясно. План на каникулы Лены мама составила сама — Лена поедет в Новгород к маминой подруге Веруше. А спросила у Лены просто так, из соображений этики или педагогики, кто их разберет.

Первая реакция была отказаться — ну чего я там не видела в этом Новгороде? Но отказываться было глупо — она давно хотела посмотреть этот старинный, сказочный город. Оперный, пряничный, картинный. Сама себе его вообразила, теперь хорошо бы поглядеть. И Веруша звала — у нее квартира пустая, живет одна, весь день на работе в редакции. Хорошо.

— Ладно, мам, завтра поеду на вокзал за билетом.

— Лучше на автостанцию — «Икарус» ходит, шоссе прекрасное, в окно смотреть — одно удовольствие.

— Всю жизнь мечтала смотреть в окно «Икаруса», — ответила Лена мирно.

— Ирония? — поинтересовалась мама, дочищая морковку.

— Отчасти. В общем все принято.

— Какая-то ты новая стала, — задумчиво сказала мама. Она мыла руки, а смотрела не на руки, а на дочь. — Другая. — И, вешая на место полотенце, добавила: — Такая ты мне нравишься больше.

Новгород сорвался неожиданно.

На тренировке Светлана Михайловна сказала:

— В каникулы будет наша первая игра. Слышите, девочки?

Они стояли перед ней, высоконькие, длинноногие, у Гали майка, как всегда, навыпуск. Марина с длинными волосами и выщипанными бровями хороша, как кинозвезда. Лена расправила плечи. Хорошие девчонки, славные. И когда они чего-то достигают, выравниваются, вырастают — тренер их любит еще больше. Они — результат ее усилий.

— А я уезжаю, — вдруг сказала Галя, — на поезде дружбы.

— И далеко везет тебя этот поезд? — спросила Светлана Михайловна, стараясь скрыть огорчение.

— В Ленинград, Светлана Михайловна, — оживленно заговорила Галя. — Там одна молодежь, и я без мамы, без всех. И Ленинград, представляете?

Галя смотрела светлыми откровенно радостными глазами, и от этой откровенности все сразу смирились с тем, что она уезжает развлекаться и оставляет команду в ответственный момент. Такая она искренняя, непосредственная и славная, Галя. И ей можно то, что другим нельзя. Марина возьмет силой, а Гале сами отдадут все. Отдадут, и будут рады, что Галя взяла, не отказалась. Лене не дано ни то, ни другое. Характер такой, трудный — для себя. Ну что ж, какой есть. Придется такой донашивать, так шутит мама — правда, кажется, про свой характер.

Теперь в команде оставалось ровно пять девочек, теперь они будут играть без запасных. Лена вопросительно посмотрела на Светлану Михайловну. И Светлана Михайловна поняла вопрос. Молча, взглядом, сказала: «Да, да, перейдешь из запасных. И не робей».

Как легко стало на душе. Как необходимо человеку, чтобы в него верили. И как он благодарен за это. И как светится мир вокруг, когда отходит скованность и сомнения. И как ненадолго хватает этой радости.

Уже к вечеру Лена занервничала: а вдруг не справлюсь? А вдруг опозорюсь? А вдруг всех подведу? А вдруг… И накатили на нее сомнения, переживания, тревоги и полное неверие в себя. Как машины — наезжали и давили.

— Мама, а может, все-таки поехать мне в Новгород? Ну что баскетбол? Без меня он обходился этот баскетбол, и проживут без меня. А Новгород пряничный город. И Веруша — твоя университетская подруга. И билет уже куплен. И вообще…

— Та-ак, — мама внимательно, жалостно смотрит на Лену. Ну куда деваться от взгляда, который видит тебя насквозь? И как же не понимает мама, что не надо, нельзя видеть человека насквозь. Близкий человек, а не понимает…

— Нет, Ленка, не поедешь ты ни в какой Новгород. И вообще — чего ты не видела в этом Новгороде?

— Ну, мам, это же жемчужина русской истории. А Веруша — подруга с полувековым стажем.

— Эй, эй, — мама засмеялась, — язва ты, дочь. Такой стаж у нас далеко впереди. Очень, очень далеко.

Мама поправила прическу. Потом по-хозяйски согнала челку со лба Лены, заглянула в глаза, сказала серьезно:

— Неспортивно будет, если уедешь.

Это был довод. Это было убедительно и единственно. Спорить не приходится. А что приходится? То, что спортивно — справиться с собой.

Вот что такое спорт. Впервые Лена с полной ясностью, как ей казалось, почувствовала это. Вот он что такое — спорт. Можно кидать мяч точно и научиться кидать его еще точнее. Можно не делать пробежек и овладеть искусством точной передачи, даже — точнейшей. И можно избавиться от ошибок, это трудно, это очень даже трудно, но это можно. И все равно ты еще не спортсмен при всем при этом. Мастерство достижимо трудом. Светлана Михайловна часто это повторяет. И она права, Светлана Михайловна. И мама права. Но есть что-то, чему нельзя научиться, сколько ни учись. До этого надо дорасти, дожить. Это когда ты почувствуешь, что от тебя кое-что зависит в общем деле, и если ты подведешь, то будет тебе за это не мамино всепрощение, а суд строгий, укор справедливый. Потому что все честно отдают себя. И ты недодавать не имеешь права — ты с ними. И связана не родством, не отношением старшего к младшему — а равными усилиями, равным положением и общей ответственностью. Не ласково, не мило, а жестко. И это, оказывается, спорт. И от этого, оказывается, нельзя бежать. Потому что бежать от этого — это бежать от жизни. А ведь нельзя жить, убегая от жизни. Вот до чего додумалась, дочувствовалась Лена в ту ночь. Доросла.

И утром побежала на тренировку, потому что начались каникулы, и тренировки были теперь каждый день, с перерывом только на Новый год, на сам праздник. Но до праздника оставалось еще два дня.

Перед самым Новым годом, тридцать первого, Лена расчихалась.

— Так, — сказала мама, — складненькая ты у меня. Болеть в Новый год — что может быть умнее.

— Что я нарочно, что ли? — прогнусавила Лена. — Жалеть надо своего ребенка, а не упрекать. Мать называется.

— Да ладно, жалею, — мама напоила Лену теплым молоком, заставила повязать шею пуховым шарфом, сама натянула ей на ноги толстые носки. — Новый год встречаем дома. Ну и что? Дома очень даже неплохо.

Лена поняла, что мама собиралась уйти из дома, а теперь старается не жалеть об утраченных возможностях.

— Встречать будем дома, — повторила мама весело.

Получалось, что если бы не простуда, Лене было бы, куда пойти на праздник. Вот только простуда подвела.

…Стол накрыли в комнате — кто же в праздник ест на кухне. По телевизору играл на рояле Раймонд Паулс, музыка была немного грустной, Лена легко поддалась ее настроению. И, глядя на обаятельного Паулса, думала — вот какой артистичный, обаятельный, талантливый человек. И зовут как красиво — не Витька, не Сережка. Раймонд Паулс. С ума сойти. И ведь кого-то он любит, к кому-то придет после концерта. Улыбнется. Скажет — устал. Чья-то рука нальет ему чай. Хотя нет, кажется, в Прибалтике любят пить кофе…

— О чем ты задумалась? — мама положила ей на тарелку салат.

— О ерунде, разумеется, — Лена встряхнулась. Ей вдруг стало весело. И показалось, что все прекрасно. Если бы не простудилась, пошла бы вчера на школьный вечер. И не постеснялась бы надеть новое платье. Увидели бы ее ребята в этом потрясающем платье, оценили бы наконец. Так ведь бывает — не видели, не замечали, примелькалась — а вдруг пришло к ним озарение, предстала перед ними новая Лена. Ах, где были раньше мои глаза, сказал себе один. Ну какой же я был дурак, сказал себе другой. А как она играет в баскетбол, вспомнил тут третий. И наперебой разлетелись к Лене: приходи к нам встречать Новый год. Лучше к нам. Или к нам. У них скучно, а у нас весело. У них диски так себе, а у нас все самое классное, супер, фирма. Придешь? Придешь? Ну приди. Обязательно! Без тебя так скучно, так плохо, так пусто.

Самое легкое дело на свете — мечтать. О чем хочешь, о том и мечтай.

— Мама, а ты любишь мечтать?

— Мечтать? Только этим и занимаюсь, — мама грустно усмехнулась. — Хотя в моем возрасте больше полагается вспоминать, а не мечтать.

— Да ну, мам, при чем здесь возраст. Ты молодая, не расстраивайся. Ты даже старушка будешь симпатичная, со следами былой красоты.

— Уважила. Спасибо. Давай торт есть.

Чай был горячий, торт свежий, лимон душистый. И все было хорошо. А у Марины собрались девчонки. И Сережа тоже, может быть, там. Сережа отдельно, Лена отдельно. И подумалось об этом без боли, без печали. Встречает Новый год с Мариной? Ну и пусть. И от этого безразличия Лена загрустила. Что же она — несерьезная? То любит, то — раз-два — и не любит. Или он и не был ей дорог никогда, и все она придумала, а любить ей рано. Понравился Сережа на какое-то время — разве любовь такая? Он ей и понравился потому, что хотела почувствовать себя не хуже людей: у всех мальчики, и у нее есть — вот он, Сережа. А поскольку дело было обречено на провал с самого начала, то можно было выбрать самого видного в классе — Сережу. Можно хоть Раймонда Паулса, Все равно же обречено на провал…

Позвонил мамин приятель, поздравил маму с Новым годом.

— Спасибо, спасибо. И вам того же, да, трогательно. — Это мама говорила очень весело, легкий человек мама, радостный человек. — У меня Лена болеет, не пойду. — Маму зовут в гости, мама всем в радость. — Нет, не пойду. Мы с ней мало видимся. Перегрузки. Все, обнимаю, всем привет.

Она и отказывается легко, и разговор обрывает легко. Мама — высший класс, супер.

— Ты супер-мать. Налить тебе еще чаю?

— А ты не ерепенишься. Неужели выросла?

— Нет, я про себя ерепенюсь.

Маме звонили без конца, а Лене никто не звонил. Ну и что? Ей никто и не нужен — формальность пустая все эти звонки. Ромка очень умный, он, наверное, тоже так считает — формальность, суета.

Телефон опять зазвонил. Мама сняла трубку.

— Лена, это тебя.

И тут Лена поняла, как она ждала звонка. Все время ждала, с самого начала. Думала о чем думалось, а сама ждала и ждала. И как это замечательно, что в Новый год люди поздравляют друг друга. Ничего не формальность — прекрасная традиция. А Ромка самый умный, он умеет читать мысли на расстоянии.

— С Новым годом, Лена, — сказала Светлана Михайловна.

Лена растерянно ответила:

— Спасибо. И вас с Новым годом.

— Все хорошо? — Светлана Михайловна спрашивала так, что можно было считать это не вопросом, а пожеланием, даже требованием: «Все должно, обязано быть хорошо».

— Все хорошо, — ответила Лена. — Просто меня никогда не поздравляли учителя.

— Ну, я все-таки не совсем учитель. Вас у меня мало, могу каждую поздравить.

— Светлана Михайловна, — вдруг осмелев, спрашивает Лена, — а что вы мне пожелаете на Новый год?

— Ну что ж, пожелаю, — улыбается голосом тренер, — вот что. Желаю тебе, Лена, движения. Побольше движения, динамики. В жизни и на площадке надо побольше, посмелее двигаться — тогда ты заметнее, тебе отдают мяч, ты инициативна и радостна. Поняла мое пожелание?

— Да, только оно трудное.

— Конечно. Но ты сможешь. Ты, Лена, готова к развитию, к переменам. К движению. Мое чутье меня не обманывает.

— Я постараюсь, Светлана Михайловна. Спасибо.

Лена чувствует радость и признательность оттого, что в нее всмотрелся человек, взрослый, занятой, уважаемый, тренер. Внимание, участие, тепло — а что еще надо? И уверенность переливается в тебя от того, кто хочет тебе ее дать.

— Светлана Михайловна, значит, всегда выиграет тот, кто быстрый и проворный?

— Нет, не всегда. Некоторым людям я пожелала бы поменьше активности и побольше порядочности. А тебе, Лена, — вот так. Пошевеливайся, не погружайся в себя. До свидания, Лена.

Вот такой разговор. Согрела душу беседа. Мама спросила:

— Когда игра?

— Второго.

— Что тебе сказала Светлана Михайловна? Секрет?

— Наши с ней дела. Будь тактичной матерью.

— Хорошо, — вдруг кротко согласилась мама. — Давай посуду уберем, хватит нам веселья до упаду. С Новым годом, Лена.

Конечно, Ромка не позвонит. Зачем ему? Веселится, наверное, у кого-нибудь, а о ней забыл. Второй час ночи, какие звонки.

Вот характер противный. Как только Лене показалось, что ей сегодня нужен Ромкин звонок, ей сразу стало тревожно: нет, не позвонит, зачем ему звонить-то? Вместо надежд одни сомнения. Противный, дурацкий характер. Сто раз звонил ей Ромка, значит, нужна ему Лена. В школе подходил со всякой ерундой — только чтобы поговорить, побыть около нее. Иногда после уроков домой провожал. Но он был ей не нужен, и поэтому, наверное, все само собой разумелось. Ромка и Ромка, никаких эмоций. И никаких волнений, и ни капли сомнений. Но как только он стал ей нужен, сразу заметалась — да кто я ему? И зачем я ему? И почему он должен мне звонить? Он меня и не помнит.

Нарядная дикторша поздравила с экрана всех с Новым годом, мама выключила телевизор.

Лену разбудил очень громкий телефонный звонок. За окном было темно, в доме напротив светилось всего несколько окон, там, наверное, празднуют всю ночь. А телефон звонил.

— Лена, с Новым годом, — сказал Ромка буднично, — разбудил?

— Вообще-то да. А ты где?

— В телефонной будке.

— Нашел место — в Новый год в будке околачиваешься.

Ромка засмеялся громко, и Лена тоже засмеялась. Легко с ним. Так легко, что не сразу его заметила. Могла и вообще не обратить внимания — так бы и трепыхалась вокруг Сережи.

— Лена, а ты чего на вечере вчера не была?

— Простудилась.

— Вот глупость.

— Хороший был вечер? — коварно спросила. Знала, какого ответа ждет, знала Ромкин ответ и чувствовала свою силу и власть над Ромкой. Ну и что? Это плохо? А ничего плохого. Все так и должно быть. «Лишь были б помыслы чисты, а остальное все приложится», — так поет любимый поэт в своей прекрасной песне.

— Да ну его, чего там хорошего, — точно по сценарию, мелькнувшему в голове у Лены, сообщил Ромка. Предвидеть Ромкины слова Лене легко. Ромка есть Ромка, он еще не совсем взрослый. Но и в этом его обаяние. Ромка умеет быть преданным, этого разве мало?

— Ромка, приходи к нам на игру второго.

— Ладно.

— Ты чего-то соглашаешься неохотно, Ромка.

— Это от сдержанного характера. Я рад, что ты меня позвала. С Новым годом, Лена. Привет. А то меня уже дома ищут, наверное, мои бдительные предки.

Как хорошо, что Ромка позвонил! И не стал думать о том, что поздно, неудобно. Конечно, неудобно звонить в дом в три часа ночи. Но ведь ночь-то новогодняя, а в этом доме ждут твоего звонка. Разбудил, не разбудил — разве это самое главное?

Лена помяла кулаками подушку и сладко заснула.

Игра началась в пять. Зал был совсем не такой, как во время тренировок. Наверное, потому, что на тренировках не было противников. А тут пять чужих девочек — они показались Лене очень большими, а лица выглядели замкнутыми и сердитыми. Чужие девочки посматривали на них, и одна сказала:

— Придется проучить.

Она была чем-то похожа на Марину — сильная, красивая, ноги длинные, а форма сидела ловко, как нарядная одежда. Длинные каштановые волосы связаны в хвост, и она встряхивала этим хвостом как-то воинственно — не для красоты, а для напоминания: вот я какая, и все меня бойтесь, опасайтесь.

— Придется проучить, — повторила она, и остальные четверо засмеялись, а плотная широкоплечая с маленьким пучком на макушке даже взвизгнула: — Ой, не могу.

Самая низенькая из всех, но тоже достаточно высокая, нетерпеливо переминалась, покачивалась с носка на пятку, будто хотелось ей поскорее начать бегать, двигаться. А глаза смотрели темные, и сама девочка была какая-то темная и недобрая. А может быть, Лене так казалось. Привыкла везде искать доброту, как будто все на свете так уж обязаны быть добрыми…

Когда раздался свисток и началась игра, Лена забыла обо всем — кто хороший, кто плохой, кто как к ней относится — только кольцо маячило перед глазами и мяч — желтый, яркий, увертливый и послушный, легкий и тяжелый, лукавый и хитрый. Появилась какая-то особая точность движений, никогда не было такой. И уверенность — все будет как надо. И бросок — ровно туда, куда нужно. Марина передала мяч Кате, Катя — Лене, а темная девочка налетела сбоку, толкнула бедром. Ах как страшно, ах как больно, ах как стыдно! Да что за ерунда! Вон кольцо, вот мяч крепко припаялся к ладоням — постарайся, Лена, попасть по кольцу. И больше ничего не важно в эти секунды, ничего — какая ты, какие они, как кто к тебе относится. Все ко всем как-нибудь относятся. Не в этом дело. По кольцу, по кольцу! И она бросила. Какая дуга — плавная и будто циркулем очерченная, как весело мяч покрутился на кольце и было видно, что упадет в корзину. А все-таки покрутился, покачался, поиграл на нервах и только потом, медленно, мягко, свалился в корзину, прошел сквозь сетку, прыгнул на пол.

Лена забила, счет стал два — ноль.

И никто не ахнул, не удивился, не пришел в неописуемый восторг. Лена забила — ну и что? Она баскетболистка, она спортсменка, она в команде, она играет. Только болельщики захлопали, ну им полагается. А Ромка еще и крикнул:

— Лена! Шайбу!

До нее и не дошел этот не совсем грамотный призыв — какие в баскетболе шайбы. Но, впрочем, волна поддержки шла откуда-то с той стороны, где на низкой скамейке сидели болельщики. Их было немного — кто пойдет в школу в каникулы, а многие ребята уехали в зимний лагерь. Да разве дело в том, сколько у тебя болельщиков? Опирайся на себя, в себе ищи силу, скорость, верь себе. И тогда все будет как надо.

Игра шла в темпе, который казался Лене очень быстрым.

Передача, опять передача, теперь дриблинг, ах как просто вести мяч, ударяя его об пол, на тренировке, где никто не пытается отнять его. Ах как непросто вести его на встрече, где каждая из пяти чужих девчонок рвется отнять его у тебя. Отобрать, завладеть, получить. А ты? Развесишь руки в стороны и покоришься? Ну уж нет! Ни за что. Мяч и кольцо. Мяч и кольцо. Вот смысл всех этих минут.

— Лена! Держи! — это Света.

И Лена держит. Лена берет его, этот мяч, так, чтобы он притянулся к ладони, как к магниту. И сразу — вперед, под кольцо. Конечно, они не пускают. Прыгают перед ней, машут руками. Кажется, у каждой не две руки, а десять — так и мельтешат, так и вьются руки. А ты прорвись, а ты не уступи, а ты знай свое — по кольцу. Не получилось, мяч отобрала красивая, похожая на Марину.

— Ира! Давай! Ира!

У них свои болельщики, у них своя поддержка. И как жалко, что отняли мяч. Ведь еще чуть-чуть, и был бы бросок. И конечно, он был бы точным, классным, прямо в центр кольца. Был бы — но не был. Как говорили в детстве — чуть-чуть не считается. И понеслись голые крепкие ноги в другую сторону площадки — к другому кольцу. И надо сразу оказаться там и не дать, не позволить забросить. Они — сильные баскетболистки, они меткие, напористые, тренированные. И они, если возьмутся, всех проучат, всем покажут. Они сами так говорили перед игрой. А разве обязательно им верить? Они же на психику давили. Ну конечно — на психику. А мы-то что же — не тренированные? Мы-то разве хуже? Мы-то вон какие ловкие девчонки!

Марина с мячом! Марина летит легкими своими огромными прекрасными шагами. Марина лучше всех. На Марину вся надежда! Лена кричит: «Марина! Марина!». Какие счеты с Мариной? Какие Сережи? Какие характеры? Какие обиды? Все чушь. Мяч — кольцо. Мяч — кольцо. Марина, Мариночка!

И — ура! — счет стал четыре — ноль.

Игра шла в бешеном темпе, в стремительном, сверхчеловеческом. И пот заливал глаза, и майка прилипла к спине. И Лена неслась вперед, и ни разу не почувствовала себя неуклюжей, некрасивой, лишней. Она была на своем месте, и без нее ничего бы не получилось, и она верила в это. И были крылья, вера, счастье.

И даже когда счет стал два — четыре, а потом сравнялся, а потом противницы вырвались вперед и быстро набросали им несколько мячей — даже после этого Лена не позволила себе впасть в уныние. Раньше, еще вчера, кажется, обязательно бы впала. А сегодня — нет, и все.

И наступил момент, когда Лена сняла мяч с кольца. Сняла! Он качался, ходил по ободу кольца и должен был упасть в кольцо. И это был бы проигрыш, верный проигрыш, счет был двадцать — девятнадцать. Когда они успели набежать, эти двадцать? И сейчас станет двадцать два — и все, и проиграли. И тут Лена, сама не помня как, подпрыгнула и сняла мяч с кольца. И сделала это быстрее Иры, которая тут же, в ту же самую секунду, тоже подпрыгнула и хотела столкнуть мяч в корзину. Но он не упал в корзину — Лена сняла его. Вот как хорошо быть высокой! А она всегда стеснялась своего высокого роста. Она вечно всего стеснялась, и умела грызть себя, ставить себе в вину все, в чем была и не была виновата. И смотрела на себя слишком внимательно, и выискивала недостатки и поводы для печалей. А сегодня ей, может быть впервые, стало не до себя. И не помнила она ни о росте своем, ни о ногах, руках. Только одно: мяч — кольцо. Постарайся попасть по кольцу. И не просто постарайся — ты обязана, без этого нельзя. Это самое главное дело — попасть по кольцу.

Свисток раздался неожиданно — конец игры.

В перерывах свисток звучал по-другому. Сейчас он был заливистым и веселым. Потому что они выиграли. Они выиграли! С очень небольшим перевесом, но выиграли. Всего на четыре очка — но ведь не проиграли, а выиграли!

— Ну что? — спросила Марина. — Кто кого проучил?

— Еще не вечер, — заносчиво ответила красивая Ира. — Теперь мы вас к себе пригласим. Поглядим еще.

— Ха-ха-ха! Давно я так не смеялась!

— Быстро все в душевую! — сказала Светлана Михайловна.

Она хотела, наверное, прекратить пререкания. Конечно, неспортивно ссориться с противником и дразниться неспортивно. Хотя удержаться трудно.

Через два дня, только немного отдохнули, Светлана Михайловна собрала девочек в зале.

— Сегодня тренировка, завтра игра. В чужой школе, в чужом зале.

Девчонки загудели. Марина сказала:

— Они обречены.

Катя засмеялась:

— Вот это каникулы!

Лена промолчала, но подумала: «А вдруг не выиграем?»

А Светлана Михайловна думала о чем-то своем. Поглядывала на своих девочек как-то особенно внимательно. То ли не одобряла самоуверенности, то ли просто подзадоривала взглядом.

Потом началась обычная тренировка. Кидали мячи двумя способами: одной рукой, как бы крюком зацепляя мяч за кольцо, и двумя руками от груди мяч сидит на растопыренных пальцах. Так кидают штрафной или на маленькое расстояние. А издалека — только одной рукой. Штрафной тоже можно кидать одной рукой, но для начинающих это пижонство. Двумя — надежнее. Все эти правила уже перестали быть выученными правилами, они стали привычкой, Привычка держать мяч так, а не иначе. Привычка не пробегать с мячом больше двух шагов. Считать шаги не приходится — это уже вошло в твою натуру: не больше двух шагов. Даже когда Лене снится игра в баскетбол, она и во сне не пробежит с мячом больше двух шагов.

На этой тренировке они все немного халтурили.

— Теперь походите на руках, — командует Светлана Михайловна.

Это значит, надо пройти на руках через весь зал из конца в конец — одна девочка держит другую за ноги. Потом поменяться местами и шагать обратно.

Марина взбунтовалась первая:

— Светлана Михайловна, ну не хочется.

— Воля твоя, — вдруг покладисто ответила тренер, — не хочется — не надо.

Раз так, то и все не стали ходить на руках. «Не хочется — не надо». И об стенку играли кое-как. Надо кидать мяч в стенку быстро-быстро, двадцать пять раз в минуту. А сегодня лениво покидали, не выкладываясь.

Чувствовали себя великими баскетболистками.

Ну что ж, иногда и такое самочувствие людям надо испытать. Светлана Михайловна казалась не похожей на себя — слишком мирная, расслабленная, почти ленивая.

Лена никогда ее такой не видела, поглядывала с интересом.

Тренировка закончилась рано.

— Все, дорогие мои, отдыхать, — сказала Светлана Михайловна. — Завтра к пяти жду вас у скверика. До встречи.

Зал соседней школы очень похож на их зал — такой же крашеный пол, расчерченный голубыми линиями. Те же баскетбольные щиты, штрафные площадки, низкие скамейки вдоль стен.

И болельщики те же. Ромка сидит, как и в тот раз, в углу. От этого Лене кажется, что все так же, как тогда, и все будет так же. И, конечно, они сейчас обыграют тех девочек, Лена это знает почти точно интуиция ее никогда не обманывает.

Они проиграли с позором.

Да, да, забросили несколько совсем случайных мячей, а им накидали штук тридцать. Вот невероятная история. Как это могло случиться? Что произошло? Стремительно, зло играли чужие девчонки, очень слаженно, очень напористо. И почти не делали ошибок. И очень точно чувствовали друг друга.

Когда Марина пошла с мячом на прорыв, ей под ноги подвернулась Катя, свой человек, из своей команды. А вот — и Кате помешала, мяч отобрала Ира. И Лена почти ни разу не смогла завладеть мячом — вот он, сейчас она его схватит, сейчас ей все удастся. Нет, движения недостаточно скоординированы, руки не такие цепкие, мяч какой-то скользкий — так и вырывается из рук. А у них — не вырывается. И летит куда надо. И кажется, что их в команде не пять, а десять игроков, так быстро они перемещаются по площадке, каждая возникает там, где ей надо быть.

Все, продули игру. Ну почему? Как могло это случиться? Не стали же они играть хуже. Так не бывает.

— Светлана Михайловна, — спрашивает Марина, когда они понуро выходят из школы и медленно бредут по улице. — Как могло это получиться? Мы не стали слабее, они не стали сильнее — времени прошло всего ничего.

— Времени мало, а причина есть. Сами не догадываетесь?

Они молчат. И догадываются, и не догадываются — не очень приятно признаваться. Идут молча почти целую троллейбусную остановку. И тут тренер говорит наконец:

— Подвела вас самоуверенность. У них была злость, а у вас лень и расслабленность.

— Что хорошего в злости? — тихо спрашивает Лена. — Ногти отрастили нарочно, чтобы нас царапать. Хамство какое-то.

— Царапать — хамство, это на их совести, — говорит тренер. — А злость в спорте необходима. Не на противника, Лена, а на себя. В прошлый раз вы разозлились, себя не жалели, вот и смогли победить. А сегодня вы себя любили, были слишком высокого мнения о себе. И вот результат.

Марина не поддается. Не любит считать себя виноватой.

— Светлана Михайловна, а почему вы нам перед игрой ничего об этом не сказали? Вы же видели, что мы немного зазнались. Сказали бы нам, мы бы опомнились.

— Ты бы опомнилась, Марина? — Светлана Михайловна даже приостановилась. В свете фонаря в ее глазах сверкнул юмор. — Что-то я сомневаюсь, моя дорогая Мариночка.

Все, кроме Марины, засмеялись. А она сказала строго:

— Это верно — я проигрывать не люблю, я сама себе цену знаю. Ну и что? Разве это плохо?

— Как тебе сказать? Переоценивать себя легко — вот и получается, что знать себе цену не всегда удается. — Светлана Михайловна кладет руки на плечи Лене и Кате. — Проигрыш, девочки, хорошая школа, прекрасный урок вы сегодня получили. Теперь все зависит от вас. Всего хорошего, дорогие мои.

Светлана Михайловна скрылась в метро. Девочки постояли немного все вместе, потом разбрелись каждая в свою сторону.

Лена шла по вечернему бульвару, снег поскрипывал под сапогами, на горке визжали малыши, пробежал маленький мальчишка, он вез за веревку санки, дергал веревку, и санки заносило то вправо, то влево.

Лена обошла эти буйные санки, брела не спеша, настроение было паршивое. Проиграли по собственной вине. Размагнитились, обнаглели. Светлана Михайловна не произнесла этого слова, но именно оно пришло сейчас в голову. Обнаглели, не сосредоточили силы, превратились в самодовольных пять единиц вместо одной сплоченной команды. Ну как обидно — по собственной вине.

И тут Лену догнал Ромка.

— Лена, подожди, — и зашагал рядом. — Лена, знаешь, ты играла лучше всех.

— Спасибо тебе, Ромка.

— Ну чего ты грустная-то? Подумаешь, продули. Дело случая. А все равно сразу видно, кто как играет. Ты играла лучше всех.

Пусть это неправда, сто раз неправда, а все равно — спасибо тебе, Ромка.

На следующий вечер мама позвонила и сказала:

— Лена, сегодня будет фильм, приезжай.

Она едет в метро, и на той же станции входит Сережа. Бывают такие смешные совпадения. Смешные? Да, теперь можно и так считать.

— Лена! — он проталкивается к ней. Спортивная сумка через плечо, выше всех в вагоне Сережа, и все девчонки на него поглядывают, а те, в одинаковых шапках, шепчутся и смеются, хотят, чтобы Сережа их заметил. Он не замечает их, он пробивается к Лене. — Я тебя давно не видел, — говорит он, и сам смеется — они видятся в школе каждый день. Но они не подходят друг к другу и не разговаривают. Никогда. Странно? Тогда казалось, что странно, и больно, и очень, очень грустно. А теперь?

— Как живешь, Сережа?

И он говорит про то, что скоро получит первый разряд, что впереди ответственные соревнования, что тренер считает его перспективным, что тренировки отнимают все свободное время и несвободное тоже.

Лена внимательно слушает, она думает: «Чего-то в нем не хватает, и всегда не хватало. Чего?» Она не может найти точного слова, но знает наверное — чего-то существенного не хватает.

Лена молчит, слушает, Сережа рассказывает:

— Вот сейчас у меня тренировка на три часа, представляешь? Потом прихожу вымотанный, книги побоку, кино побоку, представляешь? Только спорт, один спорт, а без этого ничего не добьешься. А ты, Лена, в баскетбол играешь? Или бросила?

— Играю, Сережа. Мне баскетбол очень нравится, знаешь.

— Моя остановка, — говорит Сережа, он выходит, и Лена тут только додумывается. В нем всегда не хватало того, без чего нельзя жить — душевного тепла. Вот ведь как — теперь поняла. А тогда? Тогда тянулась к нему, и никакого трезвого взгляда, от всего один восторг — от металлического браслета, от высокого роста. И главное, от его равнодушия, отключенности — он смотрит сквозь нее, а она тает от радости. Дура была. Но и грустно быть такой уж трезвой. Лена тряхнула головой, Лена хочет быть сильной, умной и смелой. И она станет какой хочет. Спорт требует всего человека? Так ли это? Тут можно поспорить, фанатики всегда ограниченны. А человек принадлежит и другим людям, он не имеет права быть сам у себя на первом месте.

Так это или не так? Надо обдумать.

После кино Лена и мама возвращались домой.

Вечер был синим, морозным, а что-то в воздухе предвещало весну. Или так казалось от настроения.

— Понравился тебе фильм? — спросила мама.

— Да, очень хорошие актеры. — Лена подумала, ясности не было. В фильме говорилось о матери, которая любила свое дело, музыку. И о взрослой дочери, которая была обижена на мать, недодающую ей тепла с самого детства, служившую своему искусству. Они ссорились, не понимали друг друга, страдали. — Всех жалко, — добавила Лена.

Мама шла молча, у самого метро сказала:

— Ты просто молодец. Взрослая стала. Всех жалко, и никто ни в чем не виноват. Людям почти всем жить трудно.

В этот вечер они пришли домой опять близкими, без слов понимающими друг друга. И потом, до самой ночи, Лена все время чувствовала: мама рядом, и нет между ними преграды, а есть тепло и родство. Кончалась подростковая колкость. Может, и правда, Лена выросла? Хорошо это или все-таки немного грустно? Надо обдумать.

И вдруг стало хорошо и весело — уже в постели, перед тем как уснуть, вспомнила: завтра тренировка. И руки, и ноги, и спина — все захотело движения, бега, точности. И во сне приснилась целая огромная сетка желтых новых мячей, свеженьких, ярких, радостных.

Светлана Михайловна сказала:

— А что если нам сыграть с командой спортшколы? Сильный противник. Как вы, девочки?

Конечно, каждая ответила соответственно своему характеру.

— А что? — сверкнула глазами Марина. — Соберемся в кулак, еще посмотрим, кто сильнее, кто слабее.

Катя мягко отвела с лица волосы:

— Страшно, зато интересно, правда, девчонки?

Надя и Света переглянулись, и Света сказала за двоих:

— А ну их, они пижонки.

Лена молчала.

— А ты, Лена, что скажешь? — Светлана Михайловна не любит, когда отмалчиваются.

— Им с нами, наверное, неинтересно.

Все засмеялись. Марина ткнула в Лену пальцем.

— Нечемпионский характер у Ленки.

И тут мирная Катя вдруг огрызнулась:

— Отстань от нее, Марина. Что ты, в самом деле?

…В спортшколу вызвалась пойти Марина.

— Я сегодня же схожу, договорюсь, Светлана Михайловна. И вечером вам позвоню.

Марина пришла в спортшколу. Из зала доносились удары мяча об пол, топот мягких шагов, свистки судьи. Шла игра.

Марина сдала пальто, тихо вошла в зал, села на скамеечку.

Игра шла к концу. Девочки играли так, как Марине и не снилось. Вот где был класс. Каждая передача — точная, каждый бросок — рассчитан, каждое движение — со смыслом. И ошибок почти нет. И счет шестьдесят четыре — шестьдесят. Игра к концу, а все свежие, сильные. И центровая — самая высокая, но такая легкая, складная, пропорциональная девочка. Она не кидает, а как будто закладывает мяч в корзину — мягко, по-кошачьи сгибает руку, ладонь почти ласково отправляет мяч в кольцо. Вот игра, вот уровень. Ну что же делать школьной команде с командой спортшколы? Зачем позориться? Опять поражение? Опять проигрыш?

Финальный свисток. Марина тихо выскользнула из зала. Не будет она договариваться об игре. Ни к чему это. Марина не терпит поражений. Просто жить не может, если кто-то окажется лучше, чем она. Все равно, в чем.

— Девочка, ты ко мне? — тренер вышел вслед за Мариной, пожилой, худой, седые волосы, лицо в морщинах, а походка, как будто в кедах пружины. — Ты ко мне, девочка? Тебя Светлана Михайловна прислала? Она мне звонила. Послезавтра мы вас ждем. Ты что молчишь? Не тушуйся, все вы молодцы, все можете играть хорошо. А тренер у вас — высший класс, я Светлану Михайловну много лет знаю. Ну, до встречи.

Он пошел по коридору, а Марина даже слова не успела произнести — послезавтра игра со спортшколой.

…Тренировка шла обычно, и никаких новых упражнений в ней не было. Так же кидали мяч по кольцу, а потом тяжелые мячи друг другу. Лене казалось в этот вечер, что она всю жизнь провела в этом школьном зале, и только и делала что кидала мяч Кате, ловила Катин, снова кидала, снова ловила. И ходила на руках, а Катя придерживала ее за ноги, а потом она придерживала Катю, а Катя шагала, шлепая ладонями, вдоль всего зала. И Марина лучше всех попадала по кольцу, это тоже было всегда. Сколько раз Лена кинула мяч на тренировках? Тысячу? Сто тысяч? Но странно — не было чувства, что это все надоело. Было другое чувство — все сначала было трудно, а теперь стало легче. Легче кидать тяжелый мяч. И легче попадать по кольцу. И легче принимать передачу, даже самую трудную, из трудной позиции. И даже бить в стенку двадцать пять раз в минуту — легче. Отчего это? Минута осталась минутой, и вес тяжелого мяча не изменился, и кольцо висит на той же высоте. Что изменилось? Неужели сама Лена? Так трудно в это поверить. Но сама же знает — так и есть. Стала другой. Менее уязвимой. Более крепкой душевно. Не копается в себе, а стремится к победе. И — вместе со всеми, а не за себя одну. И не за маминой спиной, как было в детстве: лыжи с мамой, байдарка с мамой. Это спорт домашний, уютный, согретый маминой защитой и необъективностью. Это и не спорт. А здесь — другое. Каждый видит, чего ты стоишь в общей борьбе. И какая у тебя сила в руках, и какая у тебя слабость в душе — все видно всем, всему дадут оценку. Жесткую? Да, особенно такой человек, как Марина. Но и ей — спасибо. И от нее многому научилась Лена — надо самой не быть размазней, не растекаться лужей от каждой Марининой бестактности. Держись, держи удар — и станешь сильнее. Да и сама Марина, если присмотреться, меняется — нет того напористого апломба, меньше спесь.

— Лена, бросай по кольцу! — кричит со скамейки Светлана Михайловна. — Бросок! Лена!

Мяч на растопыренных пальцах, он рыжий, как спелая дыня, он круглый, как солнце, он легкий, как воздушный шар, он тяжелый, как всякий баскетбольный мяч. Но ни его легкости, ни цвета, ни тяжести, ничего этого Лена не чувствует — она и себя не ощущает, ни рук, ни спины, ни бега своего. Надо постараться во что бы то ни стало попасть по кольцу. А оно так далеко, а руки такие слабые. У кого? У Лены? Вот уж нет. Сильные руки, тренированные. Тут все на пользу — и весло, которое держала с самого раннего детства, и лыжные палки, и плавание. «Можешь переплыть на тот берег?» — спрашивала мама. «А запросто». Тот берег еле виднелся, такая широкая там Волга. Но и воспоминаний нет. Все в сосредоточенности, все в фокусе, как лучи в один пучок, чтобы прожечь, пробить препятствие. И упругий, легкий, уверенный бросок. Мяч описал дугу и — родной, дорогой, замечательный! — лег прямо в кольцо, даже не задел ободок.

— Вот так и кидай завтра, — говорит Светлана Михайловна, — все очень просто.

В конце тренировки она говорит:

— Вы сегодня все собраны, вы мне нравитесь. Не расслабьтесь до завтра, не рассейтесь.

— Есть у нас шанс, Светлана Михайловна? — спрашивает Света и щурится сквозь очки.

— Хочется верить, — туманно отвечает Светлана Михайловна. Но все-таки она не сказала «нет», не сказала же.

И Лена верит — у них есть шанс. А как хочется выиграть! Просто невероятно сильное желание — победить, не позволить себя обыграть.

А в спортшколе учатся самые сильные баскетболистки района, туда же не всех принимают — там отбор, там только лучшие. Но об этом надо не думать. Девочки как девочки.

Светлана Михайловна пришла домой усталая.

— Мама, будешь винегрет? — спрашивает Тамара, — очень вкусный получился.

— Чаю и ничего, кроме чаю, — отвечает Светлана Михайловна. И Тамара без лишних объяснений понимает — мама устала. Заваривает чай, наливает покрепче. Молча поглядывает на мать. Потом, не удержавшись, говорит:

— А что это мы так выкладываемся? Не хотим ли мы сказать, что у нас железное здоровье? И давление у нас не скачет? И ноги не болят? Когда ты научишься считаться с собой хоть немного?

— Ворчишь? — Светлана Михайловна весело взглядывает на дочь. — Больше всех понимаешь в жизни? Ничего, пройдет, это у тебя возрастное, это от молодости, от незрелости. Не расстраивайся, пройдет.

Тамара попробовала надуться, но Светлана Михайловна провела ладонью по ее щеке, как в детстве. Ласково и тепло стало.

— Хороший чай, спасибо, Тамара. Ты психолог, ты мне лучше помоги, а не ворчи.

— Чем помочь? — у Тамары загорелись глаза. — Ты сама все лучше меня знаешь.

— Ум хорошо, а два лучше. У нас завтра игра с очень сильной командой, спортшколу вызвали. Дерзость? А мне надо, чтобы они, мои девчонки, набрались опыта, мастерства. Надо играть с мастерами. Так?

— Так, конечно. Но спортшкола — слишком высокий уровень, разобьют твоих-то.

— Разобьют, скорее всего. Но мои сейчас очень самолюбивы, после проигрыша хотят свое доказать. А спесь сбита. Есть шанс, как думаешь, Тамара?

— На самолюбии что хочешь можно сделать. Так я считаю.

— Именно как психолог? Или как самолюбивая девчонка?

— И то, и другое, мама, — засмеялась Тамара, — все одно к одному.

— Вот! Это ты прекрасно сказала: все одно к одному. Вот чего я добиваюсь в идеале — чтобы все работало на победу: и характер, и сила, и слабость, и опыт, и мастерство, и возраст. Все на свете может мешать, и оно же, все на свете — может помогать. Вот мне и надо, чтобы помогало. Марине — уверенность, Леночке — интуиция и совестливость, Свете — быстрота реакции, Кате — мягкость и вкрадчивость, Наде — оптимизм. Каждая на свой лад, а вместе, что ни говори, — команда. — Помолчали, подумали, посидели. — Да, вместе — команда.

— Лену любишь больше всех? — спросила Тамара.

— Лена пришла ко мне почти на нуле. Она больше всех продвинулась. Как не любить? Люблю. — И без всякого перехода добавила. — Убери, пожалуйста, со стола, завтра мой любимый сын из зимнего лагеря приедет, надо ему форму отутюжить. И отец вот-вот придет, не к лицу нам встречать его немытыми чашками.

— Выглажу я эту несчастную школьную форму, отдыхай уж, — сурово сказала Тамара.

Светлана Михайловна подумала: «Какая дочь выросла золотая. Надежный товарищ, все понимает».

Она пошла в комнату, включила телевизор, прилегла на тахту. Ноги гудели нестерпимо.

Сережа сидел дома, он немного простудился, не пошел на тренировку и не мог найти себе места. Очень давно у него не было ни одной свободной минуты, а тут целый вечер.

Посидел на диване, полистал журнал, ничего интересного. Походил по комнате, вышел в кухню, выпил молока, съел кусок хлеба. Опять походил. По телевизору передавали балет, Сережа не любит балета — зачем выражать чувства танцами, когда можно сказать все словами, просто, ясно, понятно. И быстро.

Может, позвонить кому-нибудь? Потрепаться о том о сем. А кому? Он медленно листал телефонную книжку. Витьке? Удивится, никогда не звонил, вдруг ни с того ни с сего — здрасьте, пожалуйста. Марине? Нет, это обязывает, Марина цепкая, она потом будет спрашивать: почему не позвонил вчера? А позавчера? Обязательств Сережа не любит. Может, Ромке? Ромка добродушен и покладист, Ромка всегда ведет себя так, как будто спешить вообще некуда. И никакие дела этого Ромку не ждут. Хотя кто-то говорил, он победил в олимпиаде биологов, в городской, кажется. Так что и у него дела, у этого Ромки. Позвонить? И о чем они будут разговаривать? О погоде?

Неужели никого нет, кто обрадуется Сережиному звонку? Ни одного человека? Разве это правильно? Разве справедливо? Никого, кто скажет: «А, Сережа, как хорошо, что ты обо мне вспомнил. А я как раз о тебе думаю. А тут ты звонишь. Интересно, правда?» Сережа поймал себя на том, что представляет себе совершенно конкретный голос, знакомую интонацию. Голос тихий, интонация неуверенная, немного вопросительная. И никакого напора, совсем никакого. Лена. Ну конечно, вот кому он позвонит. И все время, Пока раздумывал — кому, думал о ней, только себе не хотел признаваться. Описывал круги, а в середине была она, эта тихая милая девочка — Лена. Какая она? Робкая? Покорная? Такой она казалась ему раньше, в начале учебного года. А теперь прошло целое полугодие, и завтра начнется второе. Кончаются каникулы. А Лена играет в баскетбол. Трудно представить Лену играющей в баскетбол. Как может идти на прорыв человек, который и по школьному коридору ходит боком, чтобы никого не задеть. Как может быть быстрой, и ловкой, и смелой девочка, которая стесняется танцевать на школьном вечере и старается одеваться понезаметнее? Он, Сережа, спортсмен, он знает, что сомнению и застенчивости не должно быть места. И не может быть настоящим спортсменом тот, кому неловко перед чужими взглядами, кто скован и зажат.

Он набирает номер, отвечает негромкий, мягкий голос:

— Я слушаю.

— Лена, ты? Это Сергей, здравствуй.

— Здравствуй, Сережа.

Спокойная, чуть вопросительная интонация. Зачем, мол, позвонил.

— Лена, соскучился по тебе, вот и звоню, — вдруг произносит он. — Хочешь, пойдем в кино?

— Не могу, Сережа, в кино. У меня сегодня игра — мы вызвали команду спортшколы. Представляешь?

— Ну да? Спортшколы? На что же вы рассчитываете? Ты прости, но ведь они сильнее намного.

— Сильнее, конечно, — отвечает она беспечно и почему-то весело. Даже, кажется, насмешливо. Но это, скорее всего, мнительность — иронии у Лены в характере вроде нет. — На что рассчитываем? На успех, Сережа. Хочешь, приходи болеть за нас. Ну пока.

И положила трубку. Лена. Тихая, покорная, мирная, безответная девочка. И голос негромкий, и манера робкая. Она казалась ему беззащитной, и в какую-то минуту захотелось защитить ее, поделиться своей силой, уверенностью, смелостью. А потом? Когда эта минута прошла? Потом, честно говоря, отвлекла Марина. Активная, яркая. Она не ждала, когда он заметит ее, — сама повела за собой. А он? Что же он позволил себя вести? Не в ту сторону, куда сам хотел пойти? Он же мужчина, он сам выбирает и сам решает. Или нет? Теперь Лена положила трубку, Лена свободна от него, Лена не робеет перед ним и не замирает от того, что он — сам Сережа! — позвонил ей. Да что же это такое? А он знает, в чем причина, — во всем виноват спорт. Это спорт отвел его, Сережу, от всего — от товарищей, от вечеринок, даже от кино, от всего на свете. Спорт вместо всего на свете. Все отдай, сосредоточься, стремись вперед, только победа, только результат. Результат прекрасен — он скоро станет мастером спорта. Серьезная высота, цель достигнута. Разве это не награда? Разве он не рад? Он рад, он очень рад, горд собой. И в спортивной ходьбе он никому не уступит. Каждая мышца послушна, каждый метр дороги преодолен с максимальной скоростью. Все хорошо, все прекрасно. Отчего же так грустно?

Спортзал у них больше, потолок выше. А сами девочки такие сильные, красивые, высокие. Самая маленькая и то выше Лены, а у Лены рост — метр семьдесят два. Да не до этого теперь.

Размялись, «поломали», погнули кисти рук, ноги разогрели.

Лена косится на соперниц. Так же разминаются, никаких особых приемов не знают — те же прыжки, приседания, так же кистями «волну» делают, сцепив пальцы. А самая высокая девочка с короткой стрижкой в углу зала вдруг встала на голову и стоит спокойно. Лена тоже умеет стоять на голове, йогой занималась, но так долго, как та девочка, не простоит. Да ладно, может, она нарочно, на психику давит, эта высокая девочка. А не давай ей свою психику в обиду.

Вон у стены Ромка сидит, подмигивает, кивает — золотой человек Ромка, спасибо тебе, Ромка. Как ты всегда вовремя звонишь, вовремя подмигиваешь. И когда страшно, оказываешься тут. А страшно? Конечно, Страшно. Еще бы — спортшкола! Это же все равно что какие-нибудь олимпийские чемпионки. Обычные девчонки — любительницы мячик покидать — и настоящие баскетболистки, прекрасно тренированные, с мастерами играли, сами вот-вот в мастера выйдут. Страшно, еще как.

— Боишься, Лен? — шепчет Катя.

— Ни капли, — вдруг отвечает Лена и твердо смотрит Кате в светло-зеленые глаза, — нисколько, даже не думаю.

— И я, — вздыхает Катя.

— Разминка окончена, — говорит судья, маленькая женщина в ярко-синем тренировочном костюме. А может, и не маленькая, рядом с баскетболистками все кажутся маленькими.

Мяч звонко ударился об пол. И полетели девчонки навстречу мячу — ноги длинные, шаги большие, руки сильные, глаза горят. Каждая верит в победу, любая.

Марина оттолкнула плечом высокую, потянулась к мячу, но вывернулась из-за спин рыжая с зеленой лентой в волосах. Схватила мяч, и — одним прыжком под кольцо. Не одним, конечно, так показалось. Главное, не поддаться сразу. Спортшкола — ну и что? Обычные девочки. Вчера в обычных школьных командах играли. Подумаешь, чемпионки. А у этой рыжей сейчас мяч отниму, вот догоню и возьму. Лена кинулась наперерез. И успела! И выбила мяч в последнюю секунду, в долю секунды. И вот он у нее, такой шершавый, такой прекрасный мяч. Теперь прорваться через своих и чужих, раскидать все руки, которые тянутся к мячу, отличить в суматохе чужие, доверить мяч только своим. Кто там? Света, она не подведет, цепкая, меткая, великая баскетболистка. Держи, Света! Взяла, и — под кольцо. И мгновенно прицелилась. И бросила. Точно! Нет! Почти точно. Мяч секунду катался по окружности кольца, секунду, всего секунду — целую секунду, долгую, бесконечную. И самая высокая сняла его с кольца. Спокойно, неторопливо подняла свою неимоверно длинную руку и сняла, сбросила и отдала рыжей, и та повела дриблингом к их кольцу, и небрежно, не глядя, передала кудрявой. Марина кинулась на защиту кольца, все побежали, а Марина кинулась, как тигрица. Но не успела. Мяч лег в кольцо.

Свисток судьи, цифры на табло: два — ноль. Счет открыт, спортшкола впереди, сейчас они покажут, кто они такие.

Лена чуть не плачет, ну что же это, нечестно, избиение, а не игра. Не успела в себя прийти — шесть — ноль, восемь — ноль. Да что же это такое? Слезы проливать? Нюни распускать? Небойцовский характер? А вот это мы еще посмотрим. И — рванулась к мячу. Да так стремительно, как и сама от себя не ожидала. И случилось чудо. Соперницы не то что расступились, но как-то опешили. Очень ненадолго, совсем ненадолго. Но ведь и сотые доли секунды решают в игре. И мяч оказался у Лены, у тихой девочки с мягким характером. И она провела его к кольцу и бросила, почти не целясь. И все-таки он не подвел ее, желтый, как солнце, мяч. Он лег в кольцо. Он понял, как ей это важно. Не только для этой игры — вообще для всего. На скамейке захлопали болельщики, а Ромка заорал диким голосом: «Лена!»

Потом, когда Светлана Михайловна разбирала с ними игру, она сказала, что поворот в настроении команды зависел от этого броска. Она сказала, что Лена спасла команду. Она сказала, что Лена самый настоящий боец. Но это было потом. А пока шла игра, сражение, схватка.

Девочки спортшколы были непобедимы. Но те, другие, «простая» команда — они оказались неожиданно яростными. Они забивали мячи как бы от отчаяния. Особенно вон та, с перепуганными круглыми глазами и темной челкой, спадающей на брови. Она просто выдирала мяч из рук, она неслась не бегом, а по воздуху, она летела к кольцу. Кто она такая? Почему сумела обойти уже несколько раз даже рыжую Шуру? Шуру почти никто не обходит, Шура умеет видеть затылком, у Шуры быстрота движений нечеловеческая, у Шуры реакция молниеносная. Шуру не обведешь, это знают все в спортшколе. А эта девочка не знала. И — обвела. Сначала обвела потому, что сыграла нелогично. Шура ждала, что эта, с челкой, поведет мяч вправо, а она вдруг метнулась влево. Это было неразумно, неправильно, это была ошибка. Но получилось неожиданно, Шура замешкалась, остальные понадеялись на Шуру, а та, испуганная, промчалась не с той стороны, не так, как полагалось, но — именно к кольцу. И — забила. Забила четвертый раз подряд. И на нее нашло вдохновение. Это состояние посещает лишь тех, кто бывает смелым в том, что он делает. Это не мысли, не раздумья, даже не умение. Это — полет и отвага, счастье, восторг и безотчетная вера в успех. Силы берутся новые, решения приходят точные, а поступки совершаются только те, какие ведут к победе. Взлет и счастье.

И еще одна особенность у этого великого состояния — оно передается тем, кто с тобой. Лена чувствовала — Катя стала играть особенно, никогда она так не бросала мяч, не было такой совершенной линии у ее броска. И Марина на взлете, Марина не думает о своей красоте, о своей неотразимости. Марина не рвется все время в центр — она пасует своим, она болеет за всех. А Света? Света пересекает площадку и что-то шепчет и, кажется, даже зажмурилась. Что она шепчет? Вот проносится мимо, Лена услышала: «Мамочка, мамочка, сорок три — сорок шесть». Да, такой счет, маленький разрыв, и еще есть время, и есть надежда, есть риск, но и надежда есть. И тут судья дает свисток, рыжая наступила на ногу Марине, нарочно наступила, это неспортивно, это не годится. Марина не жаловалась, но судья сама носится по площадке, она все видит, она назначает штрафной бросок Штрафной. Это — шанс, это просто верный шанс. Марина берет мяч, Марина некоторое время стоит с мячом, Лена думает: «Ну, Мариночка, ну, дорогая, только брось точно, задержи дыхание, чтобы все было точно, чистенько. Постарайся попасть по кольцу, Мариночка». Марина есть Марина. Она встряхивает своими роскошными волосами, завязанными в хвост, она красиво изгибается, она кидает мяч медленным, почти балетным движением. И он летит не спеша, дуга полета плавная, мягкая. И зал охает прежде, чем мяч опускается в кольцо. Прямо в середину он падает. Есть! Ну что за прекрасная Марина, ну что за счастливый вечер! На табло загорается сорок четыре — сорок шесть. Да, ведет команда спортшколы, но разрыв-то какой! Его и нет практически. И надо забросить в кольцо всего один мяч. Один, всего один, и счет сравняется. А там — до победы рукой подать.

Лена сама не помнит, как опять врывается в гущу, в середину, руки как будто стали длиннее — она схватила мяч, да, да, все рвались к нему, все хотели, все умели, все стремились. А Лена, именно Лена, хотя совсем не известно почему, завладела мячом. И быстро к кольцу. А мяч кому? — Марине! Где Марина? За рыжей, перехватит рыжая! Ой перехватит! А вот не перехватит! Марина прыгнула высоко, ах как высоко она прыгнула! Она схватила мяч двумя руками, крепко, ловко. И повернулась к столбу с кольцом. А там кто? А там высокая, та самая высокая, которая без прыжка достает до кольца. Но там еще и Лена, она опять перемахнула зал — не пробежала, не прыгнула, а как будто перелетела сразу под кольцо. И Марина крикнула: «Лена!». И мяч полетел к Лене, и никто, ни один человек на земле не отнимет его у Лены, не перехватит, не вышибет. Не выйдет — она не отдаст, не выпустит. Кольца почти не видно, мельтешат руки. Какие противные девчонки, нарочно машут перед глазами, мешают. Они не противные, они защищают свое кольцо, они правы. Но Лена не позволит никому помешать — ни одному человеку на свете. Не даст, вот и все. Сегодня она сильная и совсем не робкая, она играет смело, так играет их команда. И никакого дела нет Лене до тех, кто хочет помешать. Она видит кольцо и ощущает одну-единственную взаимосвязь: мяч — кольцо, мяч-кольцо. И нет других мыслей, нет ничего между мячом и кольцом — ничьих протестов, ничьих желаний или нежеланий. Есть мяч в руках спортсменки и кольцо над ее головой. Все теперь зависит только от нее — от ее рук, ее точности, ее нервов. И больше всего от ее вдохновения.

— Лена! Шайбу!

Она слышит и не слышит. Сейчас она сама себе дает команды.

Мягко, легко, как будто спокойно, она посылает мяч вперед, и вслед ему она посылает свою веру в то, что он попадет в кольцо, именно в кольцо. И мяч медленно, как в замедленном кадре кино, как во сне, летит опускается, как будто даже останавливается и падает бесшумно прямо в кольцо, в середину.

И тут раздается свисток. Лена вздрагивает, она не понимает, почему свисток. Неужели она нарушила правила? Разве она что-нибудь сделала не так? Она как в тумане. Крик и топот, и девочки кидаются к ней. Вопит Ромка, смеется Катя. Игра окончена, вот почему свисток! Игра окончена. Ничья! Ничья — с кем? С самыми великими непобедимыми баскетболистками спортшколы! Ничья — это победа. И спорить не приходится. Команда обыкновенных девочек победила, хотя на табло — ничья, сорок шесть — сорок шесть.

В зале появляется Галя, Лена смотрит на нее и никак не поймет — откуда взялась Галя? Галя же в Ленинграде. И Лену ввели в основной состав именно потому, что Галя в Ленинграде. И Лена не подвела свою команду, они сыграли вничью, и теперь игра окончена, и веселая кутерьма начинается в зале.

— Галя, откуда ты? — Лена моргает, и Галя смеется.

— Приехала. Каникулы кончились. Неужели забыла?

Светлана Михайловна гладит своих девчонок по спинам, по вымокшим майкам, по растрепанным головам. Какие замечательные девочки, какие талантливые баскетболистки, какие все до одной красивые.

Седой высокий тренер подошел к ним и сказал:

— Поздравляю, Светлана Михайловна, отличная команда. А эту, с челкой-метелкой, я бы хоть сейчас в свою спортшколу взял. Чего прячешься за спины? Подумай. Только челку советую подстричь, мешает смотреть.

Бывают в жизни счастливые дни. Конечно, бывают. Вот сегодня, например, счастливый день. Самый настоящий.

На перемене Марина подошла к Лене.

— Значит, ты теперь будешь в спортшколе? — Марина внимательно разглядывает Лену, ее глаза говорят: и что в тебе такого уж особенного? И почему выбрали именно тебя? Разве не нашлось кого-нибудь получше?

А Лена в это время внимательно разглядывает Марину, не опускает глаза, не боится — смотрит на Маринины сощуренные веки, на поджатые губы, на тоненькие выщипанные брови, которые Марина хмурит недовольно, и от этого становится не такой красивой. И вдруг Лена отчетливо понимает — Марина ей завидует. Марина! Сама Марина! Первая красавица, уверенная и непобедимая. Завидует, страдает. И Лене становится жалко Марину. Завистливых надо жалеть, они всегда мучаются — им кажется, что им чего-то недодали.

— Я не пойду в спортшколу. Я останусь в своей команде, — говорит Лена.

— Правда? Ну и правильно. Подумаешь, спортшкола. Как мы их!

— Конечно! Подумаешь, спортшкола. Что мы, спортшколу не видели? Правда, Марина?

Подходит Светлана Михайловна.

— Лена, Марина, завтра тренировка, не опаздывайте.

— Светлана Михайловна, — спрашивает Марина, — а со спортшколой мы еще сыграем? Хоть разочек, а, Светлана Михайловна?

— Через некоторое время — непременно, — отвечает тренер. — Если будете так играть, вы всю Москву победите. Только без спеси, без нахальства, слышите?

…Дома мама печет печенье, и пахнет в квартире празднично, вкусно — не то ванилью, не то корицей. И тепло, и очень славно.

— Мама, мне никто не звонил? — спрашивает Лена.

— Никто. Хотя нет, звонил какой-то молчаливый, в трубку сопел, ничего не сказал.

— У меня нет таких знакомых, — говорит Лена.

— У всех есть такие знакомые, Леночка. Даже у меня. Несмотря на преклонный возраст. Но это был кто-то из твоих знакомых. У меня интуиция.

— Да ну, мам, у тебя всегда интуиция. И насчет преклонного возраста кокетничаешь, сколько можно?

Мама ничего не ответила, вздохнула, стала вытаскивать противень с печеньем. Лена вдруг увидела у мамы седину, и не отдельные пряди, как было совсем недавно, а много седых волос. И лицо у мамы усталое, и глаза невеселые.

— Мама, а давай в воскресенье пойдем с тобой на лыжах. Пойдем?

— Можно, — отвечает мама, — очень даже просто — утром сядем в электричку, через час окажемся в белом лесу.

Зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказала Лена, — слушаю.

В трубке молчали. Потом Лена услышала частые гудки.

Жалко того, кто звонит и не решается говорить. Стесняется.

Что-то ей сегодня всех жалко — маму, Марину и этого молчаливого. Почему она вдруг всех пожалела? Может быть, потому, что перестала жалеть себя? Стала сильнее, стала щедрой. И увидела, что у всех, даже у самых сильных, бывает нехорошо на душе. И мама — это мама, а не такой человек, с которым надо воевать, отстаивая свою независимость. Независимость приходит сама, когда ты до нее дорастаешь, когда ты ее достоин. И не раньше, у Лены это связано с тем, как она рвется к кольцу, держа в руках желтый мяч, похожий на маленькое солнце или на огромный апельсин. В спину кричат: «Лена! В отрыв!» Это значит, ворвись на чужую половину, пока там никого нет. И тогда ты забросишь мяч наверняка, никто тебе не помешает. Но кричат просто от переполняющих эмоций, отрыв может получиться или не получиться. И бросок по кольцу может быть удачным или неудачным. И мяч могут не отнять, а могут и отнять. И все-таки теперь у Лены есть уверенность, что она не проиграет, что она не последний человек в классе, в команде, в своем доме, во всем мире. Не последний, нет. Она стала играть в баскетбол. Просто так, ни на что не рассчитывая. «Постарайся попасть по кольцу» — так сказали ей. И она стала стараться. Мяч — кольцо, мяч — кольцо. И больше ничего, полная сосредоточенность. А в это время меняется сам человек, отлетает то, что мешает двигаться вперед, находишь общий язык с людьми, тебя окружающими. Она теперь умеет не обижаться на весь белый свет. Проснулась энергия, появилась координация движений, координация чувств.

Теперь Лена не зависит от каждого слова, сказанного ей, от каждого взгляда. Она защищена, потому что она в команде, она может быть, стремительной и ловкой, она бросает мяч и попадает по кольцу. Она верит в себя и любит свою команду.

…Ромка стоит на скамейке и смотрит на одно освещенное окно. Ничего в этом странного нет. Человек, каждый человек, сам решает, где ему стоять и на что ему смотреть.

Ромка знает: если смотреть долго и терпеливо, то на фоне занавески появится силуэт, и челка будет торчать надо лбом. Но сегодня силуэт не появляется, и Ромка начинает чувствовать себя дураком — торчит на скамейке целый час, а чего торчит, сам не знает.

И тут Ромка вдруг видит, как на занавеске появляется тень. Только это не голова, это две ноги, обутые в тапки с помпонами. Ноги торчат неподвижно, иногда чуть качнутся и снова не двигаются. Как будто там, в комнате, на третьем этаже, человек встал на голову и стоит долго, вот уже минут пять. Ничего не поймешь. Зачем она на голове стоит? Откуда ему знать, что Лена решила ни в чем не уступать той, самой сильной девочке из спортшколы. Ни в чем и ни за что.

Звонит телефон.

— Слушаю, — говорит Лена.

— Ты чего на голове стоишь? — спрашивает Ромка.

А она смеется:

— Уже на ногах, Ромка. Ты где?

— У твоего дома. Выходи гулять, Лена.

— Сейчас выйду.

Яркий синий вечер, легкий снег. Конечно, не последний в этом году. Но так хочется верить в весну.