Что недостойнее мудрого мужа, чем придерживаться ложного или, ничуть не сомневаясь, защищать то, что недостаточно исследовано и продумано?

(Цицерон)

Казалось бы, совсем недавно мы узнали краткое, но удивительно емкое слово «кунфу» – китайские боевые искусства. А уже сколько легенд оно породило на европейской почве, сколько поклонников завоевало себе! У кунфу есть и свои противники, говорящие о потенциальном вреде, которое оно несет здоровью и обществу.

Однако и противники, и сторонники кунфу редко могут привести веские аргументы в пользу своей позиции. Слишком мало пока известно достоверных материалов, а основные источники по истории и философии кунфу остаются непрочитанными и непереведенными. Спор же без фактов, когда в ход идут только легенды и мифы, не имеет смысла. Нередки и прямые мистификации некоторых не слишком щепетильных мастеров кунфу. Вот почему боевые искусства, выйдя из подвалов и получив официальный статус, до сих пор для многих представляют собой некую терра инкогнито.

Автор при написании книги использовал исключительно китайские источники: древние трактаты, хроники, жизнеописания, никогда ранее не публиковавшиеся на европейских языках.

Небольшой объем книги не позволяет описать весь спектр китайских боевых искусств, прошедших долгий путь развития, в связи с чем автор решил затронуть лишь один аспект кунфу, вызывающий наибольшее количество споров и спекуляций, порождающий немало легенд. Это знаменитое шаолиньское направление боевых искусств, ведущее свою легендарную историю от Шаолиньского монастыря в провинции Хэнань. Его история во многом мифологична и, увы, не соответствует тем представлениям, которые щедро описываются в научно-популярной литературе и в газетах. Примеряя китайские одежды, мы порой забываем, что за их внешней пестротой и буйством неупорядоченных красок лежит удивительное внутреннее единство, объясняемое цельностью китайской духовной традиции. Поэтому, рассказывая об кунфу, мы прежде всего должны подчеркнуть глубину образов и символов, стоящих за бесхитростными мифами о подвигах мастеров.

А нужно ли современному поклоннику кунфу знать его историю и философию? Может быть, вполне достаточно грамотно и тщательно изучить обширный технический арсенал кунфу? Внутренний смысл кунфу всегда потаен от занимающегося, он познаваем лишь косвенно через понимание общих принципов китайской культурной традиции, эстетики, философии и мифологии. История кунфу – это прежде всего непосредственный путь к пониманию данного искусства. И если поклонник кунфу осознает, что перед ним предстало нечто большее, чем обыкновенный способ оздоровления или рукопашный бой, – значит, первый, но самый важный шаг к постижению тайн собственной природы он уже сделал.

Много споров вызывает вопрос, откуда произошло кунфу и когда оно возникло. Некоторые видят его корни в индийской йоге, даже говорят о некой «йоге борьбы». Другие же считают, что боевые искусства были привнесены в Китай во время походов Александра Македонского в IV в. до н. э. Вряд ли можно считать эти предположения серьезными гипотезами, хотя бы потому, что уже в VI–V вв. до н. э. при дворах правителей Китая устраивались смотры лучших кулачных бойцов, проводились состязания между профессиональными воинами. Нет никаких сомнений, что кунфу сформировалось непосредственно на китайской почве, отразив то удивительное переплетение различных философских течений, верований и представлений, которые господствовали в Китае.

Однако в кунфу немало настоящих загадок, разрешить которые можно, лишь внимательно изучив древние хроники. Например, действительно ли монахи Шаолиньского монастыря занимались кунфу? Что принес в Китай индийский миссионер Бодхидхарма, считающийся создателем шаолиньских боевых искусств? Что вообще преподавалось и передавалось в школах кунфу? Здесь мы попытаемся ответить лишь на часть этих вопросов, однако не будем забывать, что любой ответ является лишь началом еще более запутанных тайн.

Тайна кунфу состоит не в каком-то отдельном приеме или упражнении, она заключается прежде всего в самом смысле кунфу. Не случайно говорили, что «истинное кунфу начинается в сердце», то есть в самой душе человека. Потому-то и путь к кунфу всегда связывался в Китае с путем в глубь себя. Лишь опытный учитель мог указать эту дорогу, и лишь искренний ученик мог увидеть ее. Доверие ученика к наставнику превращалось в основу основ обучения. Но и сам учитель должен был верить своему ученику, так как доверял ему часть своего сердца, того Знания, которое сам получил от первоучителей.

Кунфу могло умереть и тогда, когда ученик проявлял духовное непонимание сути искусства, как говорили китайские мастера, не постигал «всеприемствование духа Учения». В этом случае вся техника превращалась в груду бессмысленных и не приносящих пользы обломков. Передавался не прием, а принцип, который мог открыться и в одном движении. Хотя в школах кунфу изучали сотни комплексов—таолу, все они, по существу, сводились к «всепреемствованию духа». Именно в этом и состоит сложность кунфу, порой недоступная европейцам, пытающимся разглядеть что-нибудь «загадочное» во внешней форме.

Традиционно кунфу разделяется на стили внешней и внутренней семьи. К внешним относят шаолинь-цюань (шаолиньский кулак) и ряд других стилей. К внутренним – тайцзицюань (кулак великого предела), багуачжан (ладонь восьми триграмм), синьицюань (кулак формы и воли). Примечательно, что такое разделение стилей возникло в недрах внутренних стилей, ибо внешнее существует лишь как проекция внутреннего. Частично это отразило своеобразную полемику, которая шла в кунфу в XVII–XVIII вв., сводившуюся к нехитрому вопросу: «Какой стиль более истинный?» Посмотрев повнимательнее, мы заметим, что базируются все стили на общих принципах и способах передачи традиции (хотя бы потому они и могут обозначаться единым словом «кунфу»). В основе основ лежат сердце и воля человека, порождающие и движение энергетического флюида—ци, и феномены сверхсилы мастеров, и их духовную мощь.

Сегодня существуют два направления кунфу: кунфу современное, включающее оздоровительный, спортивно-гимнастический и прикладной разделы, и кунфу традиционное (как его называют в Китае – народное), где все аспекты слиты воедино. Неизбежной издержкой спортивного кунфу оказывается ослабление внутреннего, духовного начала древнего искусства. Но именно этого не должно быть в наш технический век, так как хочется верить, что духовные ценности стоят вне времени и вне конкретной культуры, они всеобщи и постоянны.

Истинная добродетель благородного мужа – гармоничное пестование своего духа и тела. Путь к этому предопределен древними мудрецами и зовется он кунфу. Наша задача – бережно сохраняя это искусство, постигать его сокровенно-утонченную сущность

(ИГУАНЬ, мастер кунфу (XVIII в.))

Ветер Истории причудливо переплетает правду и вымысел, миф и реальность, соединяет все в единый клубок необычайных и удивительных рассказов, называемых обычно историей кунфу. Повторенные сотнями рассказчиков на рыночных площадях, постоялых дворах, школах боевых искусств, они получили широкое хождение в народе. Естественно, что их достоверность не подвергалась ни малейшему сомнению. Скорее наоборот: чем больше необычайного было в этих рассказах, тем ближе они были сердцам слушателей и знатоков кунфу. Эти мифы постепенно, как кирпичики, складывали устную историю кунфу, отодвигали на задний план более пресную и поэтому менее интересную реальность.

Итак, история кунфу – это фактически миф об кунфу. Однако под пышным слоем вымысла мы можем обнаружить многое, что расскажет нам о самой сути китайских боевых искусств, неотделимых от психологии китайского народа, его мировосприятия, эстетических и философских воззрений, – одним словом, от всего того, что зовется культурным контекстом.

В 520 г. (называют разные даты этого события – 486, 526, 527 г.) в Китай приходит 28-й патриарх буддизма Бодхидхарма, чье имя дословно означало «Учение о просветлении». По-китайски его имя транскрибировалось как «Путидамо», или просто «Дамо». Он пришел из Южной Индии, предположительно из Мадраса. Легенды рассказывают, что Дамо был сыном богатого индийского принца, однако оставил светские дела и посвятил себя колесу дхармы – буддийскому учению. Что же привело буддийского патриарха в Китай? По его мнению, буддизм в Китае понимается неправильно, его суть подвергается искажениям, внутреннее понимание подменяется чисто механическим ритуалом. Характерен и его знаменитый диалог, состоявшийся в столице государства Лян городе Цзиньлине (современный Нанкин) с императором У-ди. Император слыл большим поклонником буддизма, выделял деньги на сооружение пагод и монастырей, способствовал переписыванию сутр, давал подаяния монахам. Когда перед его троном предстал индийский миссионер, У-ди поинтересовался: «Велики ли мои заслуги и добродетель в совершении этих дел?». «Нет в них ни заслуг, ни добродетели», – кратко ответил монах. Удивленный император спросил: «Почему же нет ни заслуг, ни добродетели?». «Все это есть дела, совершаемые посредством деяния, – объяснил Дамо, – и в них в действительности не содержится ни заслуг, ни добродетели».

Искренность как высшее выражение внутреннего ритуала, чистота сердца были для Дамо критериями заслуг и добродетели. Деяние (вэй) как активное человеческое вмешательство в естественность внутреннего посыла и внутренней природы человека противопоставлялись недеянию (увэй) – следованию естественно-спонтанному ходу событий. Как говорилось в чань-буддизме, основателем которого и считается Дамо, «позволить вещам проявляться в их таковости».

Дамо учил: «Умиротвори свое сердце (дкунфу) в недеянии, и тогда внешняя форма естественно последует за этим в своих проявлениях». А один из патриархов Чань Хуэйнэн (638–713 гг.) продолжил эту мысль: «Следуй истинности своего сердца, а не внешним проявлениям дхарм».

Однако Дамо не был понят в парадоксальности и непривычности своего учения. Он удалился от двора императора государства Ляо, посетил соседнее государство Вэй. В городе Лояне, столице Вэй, его восхищение вызвала пагода монастыря Юннинсы (Вечного покоя). После этого Дамо удалился в монастырь Шаолиньсы – небольшую обитель, построенную недалеко от Лояна в провинции Хэнань на горе Суншань в уезде Дэнфэн. Монахи истощали себя долгим чтением сутр, уходя тем самым все дальше и дальше от истинного просветления. Прозрение собственной природы в ее истинности омрачалось начетничеством, верой в чужие слова, а не в веления собственного сердца.

Дамо объявил, что цель буддизма – прозреть сердце Будды, то есть реализовать Будду внутри себя. Таким образом, каждый в потенции является Буддой, нужно лишь разбудить его. Стать Буддой можно было «здесь и сейчас» в акте непосредственного восприятия истины, свободно и полно входящей в незамутненный разум буддиста. Истина передается вне слов в письменных наставлениях, а как светильник, переходящий от учителя к ученику.

Монахи не поняли наставлений Бодхидхармы, и тот удалился в пещеру, расположенную недалеко от монастыря, где он, обратившись лицом к стене, провел в позе сидячего созерцания (цзочань) почти девять лет (по некоторым хроникам – десять). Патриарх погрузился в состояние глубокой медитации, но, как гласит легенда, лишь ОДНАЖДЫ он заснул. Проснувшись, Дамо в гневе вырвал себе ресницы и бросил их на землю. Из них выросли кусты ароматного чая, который пьют буддисты в периоды долгой медитации, взбодряя сознание. Отсюда берет свой смысл чайная церемония, пришедшая в XII в. из Китая в Японию вместе с чаньскими монахами.

Через девять лет созерцания стены монахи прониклись уважением к силе духа Дамо и того учения, которое он проповедовал. Но лишь двух людей согласился взять суровый патриарх в ученики – монахов Даоюя и Хуэйкэ, которым он передавал истину в течение пяти лет. По легенде, Хуэйкэ, который стал преемником первого патриарха, отрубил себе руку и положил ее перед Дамо, демонстрируя чистоту своих помыслов и решимость постигать учение чань.

Большинство версий о возникновении кунфу так продолжают эту историю. Когда Дамо просидел девять лет, он не смог подняться из-за того, что его ноги потеряли возможность двигаться. Бодхидхарма, используя особый комплекс упражнений, восстановил себе двигательную активность ног и предписал монахам сочетать практику молчаливого созерцания с физическими упражнениями. Эти физические упражнения представляли собой комплексы приемов кулачного боя, владения монашеским посохом и дыхательно-медитативную практику. Первый комплекс, который возник в Шаолиньсы, был «18 рук архатов».

Духовное учение, проповедуемое Дамо, выражалось кратким требованием: два вхождения и четыре действия. Два вхождения – это достижение просветления путем духовного внутреннего развития и созерцания (духовное вхождение) и путем совершения практических действий (вхождение через действие). Таким образом, постулировалась неразрывная связь внешнего и внутреннего, формы и глубинного образа, физического и психического, явления и его символа. Духовное вступление в состояние просветления сознания, которое не могут затронуть и загрязнить мирские дела, в основном базировалось на сидячей медитации, традиционно выполняемой лицом к стене, как это делал Бодхидхарма. Как говорили чань-буддисты, «нынешнее состояние человека ложно, истинно лишь возвращение к собственной природе».

Разум человека вечно пребывает в суете мирских дел, мечется в условностях и границах, им же самим и определенных, не понимая порой их противоестественности. Нужно лишь немногое – узреть за обыденностью и монотонностью жизни Великий Символ, познав глубину всех внешних форм, преодолеть ее. Тогда все вещи воспринимаются в единстве, а человек преодолевает ту невидимо тонкую, но чрезвычайно плотную завесу, мешающую ему слиться с природной естественностью и обрести «спонтанность самопроявлений духа».

Способ медитации, который был предложен индийским миссионером, мог показаться весьма простым, для этого необходимо полностью успокоиться, контролировать циркуляцию ци в теле, обрести спокойное и незамутненное состояние разума – пустое, по определению древних мастеров. Тогда человек мог начать дышать неким «зародышевым дыханием» – почти незаметным для внешнего наблюдателя, свидетельствующим о том, что медитирующий возвращается в свое изначальное состояние, подобно ребенку, которого еще не затронула мощь культуры и устои общества. Эмбрион в утробе, по китайским представлениям, не получает воздуха, но при этом живет, находясь в состоянии отстранения от мира – идеальном состоянии в понимании чань-буддистов и даосов.

Истинное состояние есть лишь проявление внутреннего очищения, приходящего внезапно, но предваряемого долгим самовоспитанием. Один из ключевых трактатов о методах чань-буддийского созерцания – «Речи о чудесном пользовании истинными мудрецами состояния зародыша в утробе» (XIII в.) – так описывал способ сидячей медитации, предложенной Дамо монахам Шаолиньского монастыря: «Тот, кто занимается зародышевым дыханием, пестует свое ци и совершенствует сердце. Частота его дыхания регулируется в соответствии с сердечным ритмом, и этому не способны помешать и мириады вещей. Если же ци не обрело состояние совершенства, то и созерцание не имеет смысла. Когда же ци успокоилось, то из тела уходят болезни. Созерцание—чань и путь – дао вместе умиротворяются. Если человек, занимающийся этим, не концентрирует свой дух, а его изначальное ци рассеивается и не собирается вновь, то как же путь – дао может достигнуть совершенства? Древние говорили: если ци достигает совершенства, то и сердце достигает совершенства, как только ци успокаивается, то и сердце приходит в состояние покоя, – это и есть основное требование в достижении великого пути. Это также зовется взвращиванием ПИЛЮЛИ бессмертия. Человек, приверженный пути – дао, не замутнен мыслями, и если он поступает так день ото дня, то это зовется истинным сатори (просветление в чань-буддизме – авт.) и Созерцанием. Поэтому и мудрецы всех Трех миров (членение мира в буддизме – авт.) все поступали именно так, что и звалось совместным пестованием сатори и созерцания».

Таким образом, ключевым постулатом духовного вхождения стало успокоение духа и очищение сознания путем регуляции собственного дыхания. Шаолиньские монахи, отвлекшись от бессмысленного чтения буддийских сутр (хотя позже была создана обширная чань-буддийская литература), занялись безмолвным созерцанием перед стеной. Вместе с этим первоучитель предписал им и вхождение через действие, которое предусматривало четыре вида поступков – воздаяние за зло, отсутствие мирских стремлений, служение дхарме (то есть буддийскому учению), следование судьбе. Последний вид поступков позволял исчерпать жизнь во всей ее полноте, так как человек не метался в поисках выхода из собственного предопределения, но рассматривал свою жизнь как реализацию универсального пути и закона всех вещей – дао. Именно это давало монахам неимоверную силу духа и стремление к более высокой точке внутри себя вместе с избеганием мирских желаний.

Воздаяние за зло подсказало монахам тот путь, по которому стали развиваться шаолиньские боевые искусства, становясь на защиту слабых телом и помогая павшим духом, служа только добродетели, что и было зафиксировано в особых монашеских заповедях.

Многие поклонники китайских кунфу, знатоки буддизма пытались постичь истинный смысл учения Бодхидхармы. В чаньских монастырях одним из вопросов, который задавался ученикам, был следующий: «В чем смысл прихода бородатого варвара с запада?» Бородатым варваром звали Дамо, а иногда и других индийских миссионеров, так как в то время у буддийских монахов не было привычки носить бороду. Ответы на этот вопрос могли быть самыми парадоксальными, свидетельствовавшими о спонтанно действующем сознании ученика. Он мог даже ударить наставника, ответить «громогласным молчанием» или назвать Будду «кипарисом, что стоит во дворе». Важен был не сам ответ, но истинность проявления сердца, которая должна звучать в нем.

Ну а действительно, в чем же смысл прихода Дамо в Китай? Естественно, мы задаем здесь этот вопрос не как парадоксальную чаньскую загадку, но движимые интересом узнать, принес ли Дамо в Китай боевые искусства, явился ли первым основателем кунфу? Здесь перед нами встает немало загадок и противоречивых сведений. Прежде всего неясно, что же произошло с Бодхидхармой, после того как он открыл шаолиньским монахам «истинное учение сердца», как он сам его называл.

Одни утверждают, что Дамо покинул монастырь, оставив монахам знаменитый трактат по искусству самосовершенствования «Ицзиньцзин» («Об изменениях в мышцах»). Он долго скитался, а один из чиновников написал донесение императору, что встретил пепелище Бодхидхармы, где тот был сожжен по буддийскому обычаю. Осталась лишь одна сандалия, которая и была с почестями доставлена в Шаолиньский монастырь. Там она хранилась около трехсот лет, пока не затерялась. Правда, через несколько лет после того, как было найдено место сожжения Дамо, другой чиновник повстречал патриарха в горах Туркестана, тот был в добром здравии, но на ногах не хватало одной сандалии!

Эта забавная история не находит подтверждения в хрониках, официально же существуют две версии, противоречащие друг другу. В трактате «Биографии известных монахов» рассказывается, что Дамо умер в 534–537 гг. недалеко от Лояна, где находился Шаолиньский монастырь, и был сожжен. Однако через триста лет в исторической хронике Лю Сюя «Книга поздней Тан» в разделе «Жития магов» говорится, что Дамо «нашел пристанище в Шаолиньском монастыре, что в горах Суныиань. Он был случайно отравлен и умер».

Туманное описание смерти Дамо – далеко не одна загадка в рассказе об основателе шаолиньского кунфу.

Чань-буддизм оказал огромное влияние на Китай, отозвался в искусстве, философии, эстетических воззрениях. Поэтому его легендарный основатель как бы подтверждал право на существование и кунфу, коль скоро он принес в Китай целое направление. Именно в устных рассказах Бодхидхарма обрел свое второе рождение как создатель шаолиньского кунфу, – одной из самых сильных школ в Китае. Для китайца того времени не могло возникнуть вопроса об исторической реальности этой истории. Такой вопрос просто-напросто показался бы ему лишенным всякого смысла, ибо миф – это также история, и порой даже более настоящая и осязаемая, чем обыденная жизнь.

Однако современный исследователь, изучающий историю кунфу и пытающийся понять, чем же кунфу было для Китая, не может ни слепо поверить легендам, ни перешагнуть через них. Если в течение столетий с завидной долей постоянства пересказывались легенды о создателе кунфу Бодхидхарме, о мастерах, которые, наблюдая за животными, создавали новые стили, о поклонниках стилей внутренней семьи, обладающих способностью летать на облаках и менять свой облик, значит, эти истории играли весьма значительную роль в освоении и передаче кунфу.

Реальная история становления кунфу не очень динамична и занимает почти тысячелетие кодификации различных систем боя и их сплетения с морально-этическими и философскими учениями. Миф привносит не только яркость видимой коллизии, но и освящает кунфу именами и образами истинных людей – Бодхидхармы, основателя Поднебесной Хуанди, создателя даосизма Лао-цзы, философов Конфуция и Моцзы, каждому из которых отводилась немаловажная роль в развитии кунфу. Однако миф о Бодхидхарме сумел решить проблему первооснователя единым росчерком пера, подарив поклонникам кунфу яркий и сильный образ.

Постепенно неясные, расплывчатые, порой противоречащие друг другу легенды выстраиваются в одну сюжетную линию, образуя то, что принято называть историей кунфу. На смену мифопоэтике ранних легенд приходит изложение, части которого координируются между собой причинно-следственными связями. Например, за Бодхидхармой выстраивается целый ряд полуреальных последователей, образующих как бы генеалогическое древо всякого стиля кунфу, которое наконец выводит поклонника боевых искусств на реальные персонажи. Зачастую такой миф был явен: например, по утверждениям учеников стиля «Ладонь восьми триграмм» – багуачжан, он был основан реальной личностью Дун Хайчуанем, который, в свою очередь, учился у бессмертных небожителей. В других случаях, как это было в истории с Шаолиньским монастырем, миф не отличим от ткани реальности. Мы верим мифам, ибо без труда узнаем в них единый сюжет о людях, необычайных своим духом и телом. И даже когда видим оплошность древнего рассказчика, обычно не следившего за точностью и логичностью своего изложения, нам не хочется расставаться с простой и яркой историей кунфу, нарисованной в нескольких удобозримых картинках: Бодхидхарма, Шаолиньский монастырь, тайны китайской энергетики, наблюдение за движениями животных и многое другое. Но то, что для древнего китайца было самоценным, то, что неизменно трогало его дкунфу и пробуждало стремление приобщиться к традиции боевых искусств, приобрело совсем иной оттенок на Западе. Не очень щепетильными и весьма нелюбопытными энтузиастами кунфу в этих странах мифы принимались за чистую монету и полностью подменили собой реальное постижение боевых искусств. И тогда получается удивительная дилемма: либо кунфу – спорт и гимнастика, либо кунфу – это сказка. Но что есть кунфу в реальности? Попытаемся разобраться лишь в истории одного крупного направления кунфу, о котором уже начали разговор, – шаолиньской школе.

Мифы, подменившие собой историю кунфу, нередко ставят в затруднение тех, кто интересуется истоками боевых искусств. Здесь не только загадка бородатого варвара, но и еще ряд нелегких вопросов. Например, когда же действительно зародилось шаолиньское кунфу и что мы вообще подразумеваем под этим словом? Сколько шаолиньских монастырей было в Китае? Что проповедовали первые шаолиньские учителя, что писали они в своих трактатах и кто создал знаменитый «Ицзиньцзин», приписываемый Бодхидхарме? Умерив желание пересказать еще несколько легенд и тем самым выйти из сложного положения историков кунфу, обратимся к единственно достоверной вещи – источникам тех времен.

Шаолиньский монастырь в провинции Хэнань был создан в 495 г. во времена правления императора Сяовэнь-ди, прославившегося своей деятельностью по строительству монастырей. Инициативу создания Шаолиньсы проявил индийский монах Бато, который, по некоторым версиям, и начал преподавать кунфу. При династии Северная Чжоу в 572–575 гг. монастырь был закрыт, а монахи распущены. В 579–580 гг. монастырь был восстановлен, но уже под названием Чжихусы, однако через год ему было возвращено старое название «Монастырь, стоящий на редколесье».

Далеко не все признавали главенство Шаолиня в области боевых искусств. Например, в провинции Сычуань возник монастырь Кэпусы, который так же, как и Шаолиньсы, проповедовал чань-буддизм. Но своим основателем послушники Кэпусы считали не Дамо, а Бато. Критикуя методы занятий в Шаолиньсы, приверженцы школы Кэпусы утверждали, что шаолиньские стили разделяют обучение на кулачный бой и духовный аспект и лишь затем рассматривают их внутреннюю взаимосвязь.

Но сколько бы ни стремились оппоненты Шаолиня принизить его славу, это было практически невозможно, особенно после событий XVI в., когда монахи показали свое мастерство в боях с японскими пиратами, о чем еще пойдет речь. С XV–XVII вв. в народе получили самое широкое распространение комплексы, которые связывались с Шаолиньским монастырем, – «18 рук архатов», «32 формы шаолиньцюань», «Алмазный архат», «Кулак архатов», «Красный кулак», «Кулак семи звезд», «Кулак оседлавшего ветер», «Кулак пяти свирепых тигров» и десятки других.

Стали известны и некоторые комплексы, имитировавшие движения животных, – обезьяны, тигра, дракона, журавля. Монахам Шаолиня приписывалось создание многих стилей такого рода; например, в XVIII в. монах Ван Лан основал стиль богомола (танланцюань). Некоторые мастера брали за основу обучения не весь набор шаолиньских таолу, но лишь одно-два из них, тщательно прорабатывая технику, разбирая каждую связку ударов и блоков, пока она не входила в плоть и кровь ученика. Так возникли стили «18 рук архатов», «Красный кулак» и другие.

Истории о Шаолиньском монастыре распространялись по всему Китаю, каждый уважающий себя боец кунфу обычно утверждал, что учился у настоящего шаолиньского монаха. Многие стили, которые ни географически, ни исторически не имели отношения к этой обители боевых искусств, дополняли свою генеалогию историями о шаолиньских мастерах – основателях стиля. Например, один из наиболее известных стилей внутренней семьи – синъицюань («Кулак формы и воли») реально был основан в середине XVIII в. Цзи Лунфэном. Однако любой рассказчик начинал повествование об истории этого стиля с Бодхидхармы, утверждая, что истинным стилем монастыря всегда был синъицюань. В подтверждение своих слов они обычно приводили тот факт, что действительно в шаолиньской практике существовал комплекс синьиба – «Побратимы в духе и воле». Так как по-китайски эти два названия звучали похожим образом, то у поклонников синъицюань не оставалось сомнения в шаолиньском происхождении стиля.

Постепенно, следуя за этнопсихологическим разделением Китая на юг и север, сложились два центра кунфу. Один из них соотносили с северным Шаолиньским монастырем в уезде Дэнфэн, куда якобы пришел Бодхидхарма и где сохранился после многочисленных пожаров обширный архив, полностью до сих пор не опубликованный. Другой центр – это южный Шаолиньский монастырь в уезде Путянь провинции Фуцзянь, где действительно активно практиковали кунфу.

Существовали ли филиалы Шаолиня, как иногда утверждается в популярной литературе по кунфу? В Китае не существовало практики основания дочерних монастырских предприятий, поэтому западные аналоги здесь представляются несколько нелепыми, хотя довольно точно отражают массовое представление о развитии боевых искусств в Китае. Документально зафиксировано очень немного монастырей, в обиход которых вошла регулярная практика кунфу. Прежде всего это северный и южный Шаолиньские монастыри, монастырь Тунфусы (Всеобщего счастья) в Фуцзяни, монастырь Наньшань (Южной горы) в провинции Шаньси, монастырь Цыэньсы (Благой добродетели) в Гуандуне, пекинский монастырь Таньчжоучы и Кэпусы в Сычуани. Вот, пожалуй, и весь список монастырского кунфу. Как видим, он не идет в сравнение с теми легендами, которые распространяются о монахах-воинах.

Практикуемые в монастырях стили кунфу были в техническом плане значительно проще, чем те, которые создавались в народе, однако было и несомненное их преимущество. Строгая монастырская практика, долговременное общение монаха-инструктора с учеником позволяли с большей интенсивностью передавать внутренний аспект кунфу, отходя от самодовлеющей формы к созерцанию собственной природы (гуаньсинь) через практику боевых искусств. Открытие кунфу всегда происходит через самораскрытие, для этого требуется решительный поворот от показного кунфу (как это было на театрализованных представлениях в деревнях и что частично затронуло современное спортивное кунфу) к кунфу исключительно внутреннему, постигаемому как интимно-сокровенная тайна, а не как объем технической информации. Монастыри и закрытые школы могли создавать именно такой климат огромного духовного напряжения, когда кунфу передавалось от сердца к сердцу, объединяясь в движении единой воли мастера и ученика.

Слава шаолиньских монахов среди народа к XII–XIII вв. была столь велика, что на дорогах появились даже фальшивые монахи, выдававшие себя за послушников знаменитого монастыря. Вместе с действительными монахами-бойцами – усэнами – они открывали в деревнях школы, проповедовали шаолиньскую боевую добродетель. Широко из уст в уста передавалась история о том, как в 617 г. монахи Шаолиньского монастыря помогли законному императору Китая Ли Шиминю победить мятежника Ван Шичуня. Скрываясь от восставших недалеко от Лояна, Ли Шиминь обратился с просьбой о помощи к шаолиньским монахам. Существует даже предание, будто, спасаясь от преследователей, император упал в реку, протекавшую недалеко от монастыря, и монахи спасли его. Тридцать вооруженных посохами монахов решили защитить императора.

После того как отряд, преследовавший императора, был разбит, монахи устремились на поиски самого Ван Шичуня. Через сутки они обнаружили его на дороге к Лояну в окружении отборных бойцов. Завязался бой, охрана Вана применяла мечи, копья, цепи, монахи же, благодаря великолепной подготовке и боевой выносливости, сумели не только одержать победу, но и схватить самого мятежника. Ли Шиминь вновь взошел на трон.

Шаолиньскому монастырю было пожаловано около 40 циней (ок. 250 га) земли, монахам разрешено пить вино и есть мясо, хотя последним монахи не злоупотребляли, придерживаясь традиционных предписаний. Награждены были и тринадцать монахов-бойцов, помогавших Ли Шиминю.

Именно после пожалований монастырю он получил название «Первый монастырь в Поднебесной по боевым искусствам». Летописи с уважением отмечали, что «равных бойцов нет во всей Поднебесной». Теперь монахи занимались не только кулачным искусством и искусством палки, но и учились бою на конях, в пешем строю. Развились и различные способы нэйгун – внутреннего мастерства или цигун, которые предусматривали умение направлять циркуляцию энергетической квазиматериальной субстанции ци по каналам внутри тела. Методы шаолиньского цигун, например, цигун инь-ян или цигун единого ци первозданного хаоса, базировались на дыхательно-медитативных упражнениях, укрепляли тело, или, как говорили в монастыре, создавали крепкую основу. Эти упражнения очищали сознание, успокаивали дух, делали разум чистым и чутким.

Другой раздел внутреннего мастерства – жесткий цигун – представлял собой своеобразную экстернизацию этих внутренних упражнений, то есть умение применять их в бою или в любом акте внешней деятельности. Занятия в течение десятка лет двумя системами жесткого цигун, изменения в мышцах и малые боевые упражнения позволяли наносить сильнейшие удары, значительно увеличивали скорость, подвижность и выносливость, позволяли подставлять под удары живот, спину, грудь без малейших повреждений. Были и такие мастера, которые могли принимать даже удары копьем в шею, выдерживали тяжелые удары палкой по голове. Может быть, и это, как и история об основании шаолиньского кунфу, принадлежит к области мифов? Однако и сейчас китайские мастера демонстрируют подобные упражнения, хотя и считается, что это не предназначено для показа.

Так постепенно складывалась характерная техника стиля шаолиньцюань. Первоначально он был крайне аморфен, не существовало даже нормативных комплексов, однако постепенно сложилось шесть базовых таолу, которые и содержали в себе основы шаолиньской тренировки, – «ворваться в Шаолинь», «поднять шаолиньскую курильницу», «гражданский Шаолинь», «шаолиньские передвижения по дуге», «боевой Шаолинь», «одухотворенный Шаолинь». Это были фактически шесть этапов освоения шаолиньской техники, включавшие как боевые упражнения, так и упражнения активной медитации.

Бродячие усэны совершенствовали шаолиньскую школу, вносили свои изменения, создавали новые таолу. Возникали стили шаолиньского направления с характерными чертами, ведущие свою легендарную историю от Бодхидхармы. Шаолиньских комплексов уже насчитывалось несколько сотен, и лишь малая толика из них преподавалась в самом монастыре. Настоящих шаолиньских бойцов можно было узнать не только по манере боя, но даже по той стойке, в которой они начинали поединок, а новичка без труда отличали от настоящего бойца.

Известный китайский новеллист Пу Сунлин (XIV в.) описывает такую примечательную и характерную для того времени историю. В одну из деревень провинции Шаньдун пришел монах и попросил у местного жителя Ли Чао подаяния. Довольный подаянием, монах сообщил, что он является выходцем из Шаолиня, и предложил научить Ли Чао кое-какой шаолиньской технике кунфу. Ли Чао с радостью согласился, с усердием взялся за учебу и однажды решил, что он уже все знает. Однако ему не удалось даже раз задеть монаха: тот, демонстрируя чудеса ловкости и быстроты, в конце концов сбил Ли Чао с ног подсечкой.

После этого монах счел, что обучение не имеет смысла продолжать. Ли Чао же отправился бродить по Китаю и прославился как искусный боец, не имеющий себе равных в кунфу. Однажды на базарной площади он встретил монахиню, которая показывала комплексы кунфу и вызывала желающего на поединок. В центр вышел Ли Чао. Монахиня, увидев, какую позицию он занял, сразу определила, что Ли Чао принадлежит к шаолиньской школе. Монахиня принадлежала к той же школе и начала отказываться от поединка, ибо, как гласили заповеди боевой добродетели, представители шаолиньской школы не могли вступать в бои друг с другом.

Более того, монахиня, узнав имя учителя Ли Чао, заранее признала себя побежденной, но Ли настаивал на поединке. Лишь только бой начался, «Ли задумал дать ей подножку, но едва шевельнул ногой, как монахиня резанула его по бедру сложенными вместе пальцами. Ли показалось, будто его топором рубанули под коленкой, он упал и больше не мог подняться».

Когда Ли рассказал эту историю своему учителю, тот воскликнул: «Вы слишком беспечны! К чему было ее задевать? Хорошо, что вы назвали мое имя, а то потеряли бы ногу».

Действительно, шаолиньские бойцы обладали блестящими знаниями морфологии человеческого тела, могли дозировать свой удар, заранее ведая, какой результат он может принести.

Достаточно было десятка подобных историй о монахах-бойцах, чтобы народ в деревнях заговорил о чудесных и непревзойденных способностях этих людей. Шаолиньские монахи, проходя по деревням, оставляли после себя школы кунфу, которые начинали набор учеников. Сотни школ возникали в Китае именно как передача монашеского знания кунфу мирянам. Именно так образовались стили мицзунцюань («Стиль потерянного следа»), шибада («18 ударов»), лоханьцюань («Кулак архатов») и другие.

Долговременная и продуманная подготовка в стенах монастырей приносила плоды – нередко монахи-бойцы демонстрировали свое умение на рыночных площадях, вызывая на бой любого. Поражение же означало позор для всех шаолиньских бойцов, а в деревнях встречалось немало знатоков кунфу. Тем не менее неизвестно ни одного случая, когда монах-боец (естественно, не фальшивый) проиграл поединок. Даже если такие случаи и встречались, народная молва и письменная традиция не заостряли на них внимание. Культурной почве того времени чисто психологически нужен был непобедимый шаолиньский монах, хранитель знания кунфу. Трактат «Уцзацзу» («Пять стихов смешанного содержания»), созданный в XVII в., высоко оценивал таких людей: «Хэнаньский Шаолиньсы не имеет себе равных в Поднебесной по кулачному искусству, а его странствующий монах устоит и против десятка врагов».

В Сунскую эпоху (X–XIII вв.) немало монахов, в том числе и усэнов, стали уходить в мир, слагая с себя ряд монашеских обязательств. Они продолжали придерживаться строгого режима дня, ели лишь вегетарианскую пищу, занимались регулярной медитацией и тренировались. Такие люди собирали вокруг себя большое количество поклонников, хотя брали в ученики далеко не всех. Некоторые вообще отказывались преподавать, сочтя, что вокруг них нет достойных или их знания не предназначены для передачи, так как до них каждый должен дойти индивидуально не путем любезной подсказки учителя, а через мучительные поиски и самовоспитание духа.

Иногда случалось, что бывшие монахи становились руководителями тайных обществ, вокруг них формировались религиозные секты буддийского или даосского толка. Авторитет таких людей в деревнях был очень высок и мог значительно превосходить авторитет представителей местной администрации чиновников – шэньци, а их слово становилось решающим в разрешении деревенских конфликтов. При этом внешнее участие в делах не влияло на ту внутреннюю отстраненность, которая позволяла усэну видеть мир в его полноте и чистоте. Не случайно их называли светлыми учителями.

В Шаолиньском монастыре для монахов, решивших покинуть монастырь – расстаться с патрой, был введен специальный экзамен. Усэн должен был изучить и продемонстрировать комплекс «13 врат» и его прикладное применение. Без этого ни один монах не мог покинуть стены монастыря. «13 врат» представлял собой 13 различных методов ведения боя и считался исключительным достоянием шаолиньских монахов. Поэтому это таолу символизировало кунфу монашеской семьи – сангхи – и обычно называлось «шаолиньский семейный стиль».

Весь комплекс – квинтэссенция шаолиньского кунфу – состоит из 377 движений, что резко выделяло его по сложности и замысловатости движений из всех других таолу. Он требовал необычайной выносливости, прекрасного знания базовой техники и техники высшего уровня, точной координации и умения ориентироваться в пространстве. Немало знаменитых буддистов были знатоками «13 врат»: в Сунскую эпоху – Фуцзюй, в Юаньскую – Дачжи, в Минскую – Тунян, в Цинскую – Чжан Дэ, в период республиканского правления (1911–1949) – Чжэньфан. В наши дни сохранили этот удивительный комплекс Дэчань (один из последних настоятелей Шаолиньсы), Суфа, Дэцянь. Знание комплекса означало практически владение всеми аспектами шаолиньской техники. Каждая из 13-ти частей являлась фактически отдельным стилем и изучалась отдельно в течение 2–3 лет. Все части были объединены лишь техникой выполнения отдельных ударов, в то время как технический рисунок и пространственное построение значительно отличались. Первая часть, называвшаяся «Кулак, раскалывающий горы», включала пять последовательных ударов ногами в разные стороны. Во второй части делался упор на комбинациях ударов ладонями, поэтому она называлась «Встречная ладонь» и считалась базовой техникой шаолиньцюань. Техника встречной ладони основывалась на выведении противника из равновесия подножкой с последующим ударом ладонью в голову. При этом необходимо было соединить силу духа с мощью тела и сознанием просветленного буддиста. Вот как описывался один из приемов «Встречная ладонь архата» – толчок ладонью с переносом веса тела на заднестоящую ногу:

Противник яростно напал, схватил запястье, не отпуская.

Используй же силу, поверни поясницу назад.

Толкни его ладонью с силой безграничной.

Семейный прием стремителен, как стрела.

Применяя его, посвященный в секрет, обретет утонченную сокровенность.

Каждому приему комплекса соответствовал такой стих, повторяемый во время выполнения таолу. Нетрудно заметить, что, помимо чисто технического весьма расплывчатого описания, он содержит момент психологического воздействия: заверения в чудесной эффективности приема, познание через технику утонченно-сокровенной сути кунфу, требование реализовать в себе определенный образ архата.

Экзаменаторы-наставники кунфу Шаолиньского монастыря могли без труда заметить не только малейший технический промах, но и попытку подделаться под необходимое внутреннее состояние, выполнить таолу как набор механически соединенных приемов, а не как выражение полноты душевных качеств и творческого вдохновения бойца.

Составные части комплекса «13 врат» предусматривали удары ногами, заломы, удары различными частями кисти, атаки по болевым точкам, броски. Чтобы безошибочно выполнить такой комплекс и доказать возможность применения каждого приема в бою, требовалось не менее пятнадцати лет упорных тренировок, включавших нелегкие проверки по окончании каждого этапа занятий.

После того как осваивались основные стойки и передвижения, монахов заставляли ходить по высоким столбам, под которыми в землю были воткнуты заточенные бамбуковые палки. На этих же столбах, называемых «столбы сливы мэйхуа» за их причудливую конфигурацию, напоминавшую соцветие этого дерева, могли проводиться и учебные поединки, исполнялись таолу. Боец должен был передвигаться легко и незаметно, «как листок, падающий с дерева», а после прыжка приземляться на землю мягко, как журавль. Это умение проверялось следующим образом: на землю стлалась длинная полоса тончайшей рисовой бумаги. Боец должен был выполнить на ней все основные передвижения и даже таолу, не порвав бумагу ни в одном месте. Находились мастера, которые выполняли передвижения на тончайших фарфоровых чашечках и даже прыгали на них.

Легенды рассказывают, что каждый шаолиньский монах должен был сдать своеобразный выпускной экзамен. В подземелье монастыря был устроен лабиринт, в котором стояли механические куклы, сделанные из дерева (по другой версии – из бронзы), изображавшие восемнадцать последователей Будды, канонизированных китайской традицией, – архатов. Они располагались в два ряда в помещении, называемом «зал архатов», или «коридор деревянных людей». «Деревянные люди» были сконструированы таким образом, что могли выполнять несложные движения – бить рукой, ногой, палкой, мечом. Они располагались на разной высоте по кругу или квадрату и соединялись между собой. При открытии двери в зал они начинали по очереди выполнять движения. Одиннадцатым архатом являлся сам Дамо, фигура его располагалась лицом к стене и могла выполнить восемнадцать различных движений. Испытуемый должен был пройти через «коридор деревянных людей», что являлось очень сложным, и многие монахи падали под жестокими ударами архатов. После того как проходили коридор, испытание продолжалось. Монах должен был сдвинуть с места курильницу весом 75 кг – огромный, раскаленный докрасна чан, преграждавший выход из коридора. На этом экзамен считался завершенным.

Этот сюжет был пересказан на сотни ладов, созданы даже захватывающие фильмы про приключения монахов в этом «коридоре смерти». Однако коридор с архатами до сих пор не обнаружен, нет и лабиринта в монастыре... И все же экзамен действительно существовал и был не менее сложным, чем легендарный. Лучшие монахи-бойцы наносили испытуемому по очереди удары в полную силу. Согласимся, что удар человека, наделенного хитростью и умением, может быть намного опаснее, чем удар механической игрушки.

Методики тренировки Шаолиньского монастыря до сих пор неизвестны полностью, тем не менее мы знаем, что занятия подразделялись на общие и индивидуальные. На общих отрабатывались базовые упражнения и преподавались основные принципы; индивидуальные же предусматривали непосредственное общение ученика с наставником, освоение кунфу не только как метода боя, но и как духовного воспитания. Именно таким образом происходило обучение многим психорегулирующим упражнениям, которые подбирались строго индивидуально. Ряд из них позже был обобщен в «Трактате об изменениях в мышцах» и некоторых других, в которых описаны способы внутреннего мастерства.

Одним из самых знаменитых трактатов, своеобразным учебником по кунфу считается «Трактат об изменениях в мышцах» («Ицзиньцзин»), составленный, согласно легенде, самим Бодхидхармой. Этот труд нередко приводится в качестве основного доказательства практики кунфу в Шаолиньском монастыре. Многие авторы в работах, посвященных истории кунфу, высказывают мнение, что именно в «Ицзиньцзине» изложены секреты ранних видов кунфу, представляющих комплекс приемов, которые преподавал сам Бодхидхарма монахам.

Даже при поверхностном прочтении нетрудно заметить, что трактат не имеет непосредственного отношения к кулачному бою, но является кратким иллюстрированным пособием, излагающим гимнастико-дыхательные методы, ряд из которых встречается в ранних даосских системах даоинь. История возникновения «Ицзиньцзиня» весьма необычна, и прочитать ее можно в двух предисловиях к нему. Первое из них составлено якобы монахом Ли Цзинем в 628 г., второе – южносунским деятелем Ню Гу в 1142 г., который, судя по его рассказу, был воином.

Излагая известную легенду о приходе Бодхидхармы в Шаолиньский монастырь, Ли Цзинь дополняет ее интересными подробностями. Дамо перед уходом из монастыря оставил железный ящик, в котором монахи обнаружили два свитка. Первый свиток оказался «Трактатом об омовении костного мозга» («Сисуйцзин»), его передали чаньскому патриарху и настоятелю монастыря Хуэйкэ. Знаменитый трактат нередко упоминался в более поздних трудах, а известные мастера кунфу пытались разгадать технику омовения костного мозга, предлагая свои варианты. Сам же трактат был утерян.

Второй рукописью, найденной в железном ящике, оказался «Ицзиньцзин», написанный на санскрите. Первоначально была переведена лишь малая часть его, поэтому монахи в своей практике часто отклонялись от истинных указаний, оставленных первопатриархом. Наконец, буддийский миссионер из Западной Индии, китайское имя которого было Паньцэмиди, сделал полный перевод трактата и передал его Цю Жанькэ, который, судя по его прозвищу «Бородатый пришелец», вероятно, также прибыл из Индии. Наконец, Цю отдал трактат в руки буддийского монаха Ли Цзиня. После этого следы «Ицзиньцзина» затерялись.

О его дальнейшей истории рассказывает предисловие Ню Гу. Однажды, следуя вместе с войсками, Ню Гу повстречал на дороге бродячего монаха, который назвался учителем знаменитого бойца и военачальника Юэ Фэя. Монах рассказал о себе удивительную историю, что он был на западе (то есть в Индии) и посетил учителя Дамо (!), а ныне неторопливо завершает свое путешествие. Старик скорбел о смерти ученика, который незадолго до этого был предательски отравлен наложницей, подкупленной врагами. И говорил, что Юэ Фэй «именем известен, волей неукротим. О Небеса! О Судьба!». После Юэ Фэя осталась небольшая шкатулка, которую монах и передал Ню Гу. В ней лежал свиток «Ицзиньцзина».

Если принять всю историю трактата за правду, то могла бы подтвердиться версия о том, что зачатки системы кунфу преподавал еще Дамо, причем именно в Шаолиньском монастыре. Однако оба предисловия, как и сам трактат, были составлены сравнительно поздно – в 1624 или в 1629 г. монахом секты Тянтай Цзынином. Он свел воедино ряд легенд, широко распространившихся в Китае в XVI в., использовав истории из «Полного жизнеописания тех, кто чист и предан» («Цзиньчун цюаньчжуань») и «Полного описания сказаний о Юэ Фэе» («Шоюэ цюаньчжуань»). Перед нами характерный факт из истории китайских кунфу: ценность трактата определяется не его содержанием (оно относительно примитивно и не идет в сравнение с трактатами по тайцзицюань или блестящими трудами Сунь Путана), но его историей, которая не случайно в предисловии, приписываемом Ли Цзиню, названа «истинной передачей святых небожителей».

Ни читателей, ни составителей не смущали исторические несуразности, сплошь и рядом встречающиеся в тексте. Например, Бородатый пришелец, якобы передавший трактат Ли Цзиню, жил почти на 200 лет позже него, а Ню Гу называет такие воинские звания, которые появились в Китае лишь столетиями позже. Любой, кто получал трактат в руки, становился непосредственным участником истинной передачи, вступая в духовное общение с Дамо и Юэ Фэем – людьми, которым приписывается создание нескольких десятков стилей кунфу. В то же время краткость и предельная простота «Ицзиньцзина» создавали ощущение всеобъемлемости знания, изложенного в трактате, и сущности двенадцати упражнений, описанных в нем.

В начале XIX в. трактат, сотни раз переписанный от руки, обрел широкое хождение во многих школах кунфу и, вероятно, именно в это время попадает в Шаолиньский монастырь. Известный мастер по нэйгун Ван Цзуюань после долгих поисков в архивах монастыря обнаружил две копии одинакового содержания, называющиеся, однако, по-разному: первая именовалась «Схема внутреннего искусства» («Нэйгун тушо»). Центральную часть труда занимали «Ицзиньцзин», а также пособие «12 кусков парчи» и «Песнь о классифицированной внешней работе» («Фэнсин вайгун цзюэ»). Все рисунки и объяснения были взяты из более раннего труда Сюй Минфэна «Передача истины о мировом долголетии» («Шоуши чжуаньчжэнь»), изданного в 1771 г. С момента выхода этого ксилографа (до того были лишь рукописные копии) «Ицзиньцзинь» приобретает свой канонизированный вид.

Гимнастическая система «Ицзиньцзина» состоит из двенадцати основных упражнений, выполняемых в общей сложности от получаса до часа. В настоящее время китайские медики рекомендуют ее как общеукрепляющую и стимулирующую, так как она благотворно действует на деятельность эндокринной системы и коры головного мозга. Описание упражнения давалось предельно кратко: рисунок и речитатив с равным количеством иероглифов в строке, что позволяло их проговаривать перед выполнением упражнения и представляло собой медитацию.

Три первых упражнения назывались одинаково: «Вэй То протягивает палицу», остальные – «срывать звезды и перемешивать Большую Медведицу», «волочить за хвост девять коров», «выпустить когти и расправить крылья», «десять чертей крутят ножом для лошадей», «три уровня приседания», «черный дракон выпускает когти», «лежащий тигр бросается на пищу», «бить поклоны», «махать хвостом». Каждое упражнение соответствовало не только определенной позиции, но и внутреннему состоянию, что позволяло сочетать внутреннюю крепость (то есть укрепление внутренних органов) и внешнюю крепость и духовную отвагу (то есть движения членами и телом для приобретения силы и гибкости).

В ранних комплексах не было столь тесного сочетания внешнего и внутреннего. Концепция двуединства и изначальной нераздельности человека достигнет своего апогея лишь столетием позже в стилях тайцзицюань. Однако уже в упражнениях «Ицзиньцзина» за скупыми объяснениями видна четкая проработка основных принципов системы, которая использовала всевозможные факторы для достижения наибольшего эффекта движения, внутреннюю концентрацию, даже выражение лица. Например, первое упражнение объяснялось следующим образом: «Тело непременно надо держать прямым, руки, согнув, соединить перед грудью. Успокоить и сгустить весь дух. Душа зеркально чиста и внешний вид также достойный». В некоторых упражнениях приводились методики, как выделять слюну, которая в соответствии с даосскими представлениями являлась одним из жизненно важных соков человеческого организма. Для этого, например, следовало провести языком по нёбу.

По существу, комплекс представляется сильно упрощенным вариантом древних даосских методик даоинь, ибо массовость несоединима со сложностью. В этом смысле дань традиции древним системам платилась уже обесцененной монетой. Так, «Ицзиньцзин» был практически самостоятельным произведением, как, впрочем, и вся система кунфу к тому времени, но пользовавшимся традиционными даосскими формулами объяснения упражнений типа «успокоить ци» и «сгустить дух», «породить сок» (то есть выделить слюну), «отрегулировать дыхание». К этому времени системы даосского и буддийского цигун настолько тесно переплелись, что как в теории, так и в своем внешнем виде утратили первоначальную самобытность.

Например, в большинстве трактатов, вошедших в «Объяснение схемы внутреннего искусства», в том числе и в «Ицзиньцзине», изображены люди, одетые в буддийские одежды, но нередко выполняющие изначально даосские упражнения. Вообще одежду на рисунках упражнений цигун можно считать важным показателем принадлежности к той или иной системе. В книге Фань Вэйвэя «Путь здоровья», вышедшей в 1935 г. и практически без изменений воспроизводившей все объяснения упражнений XVII–XVIII вв., люди изображены уже в современных одеждах.

Скрывался ли какой-то смысл, помимо оздоровления посредством движения, за внешне простыми упражнениями «Ицзиньцзина»? Безусловно, да. Непритязательность письменного изложения имела и оборотную сторону. Надо учитывать, что этот трактат никогда не был учебником, он лишь выполнял роль своеобразного транслятора традиции кунфу. Несомненно и то, что сама система изучалась под руководством опытнейших учителей, передававших «свой образ и след», используя опыт учительства, накопленный за столетия в Китае. Трактат же, подобный «Трактату об изменениях в мышцах», оправдывал такое преподавание кунфу, подтверждал нескончаемую ценность постигаемого метода.

Парадоксальность заключалась в том, что простота книги опосредовала сложность изустного преподавания. Вместе с тем за каждым иероглифом для знатока открывался целый комплекс, сочетающий движение и внутренний настрой, которые, как уже отмечалось, тесно связывались в системах цигун XVII–XVIII вв. В «Ицзиньцзине» к внешней работе причислялись восемь способов: поднимание, приподнимание, толчок, натягивание, нажим, удержание, наклон, поворот. «Эти восемь способов необходимо выполнять три раза в день, долго добиваясь успеха, и тогда сила наполнит все тело», – сказано в трактате.

Подавляющее большинство упражнений никак не соотносилось с боевой техникой, хотя (это может показаться парадоксальным неискушенному человеку) «Ицзиньцзин» считается базовым трактатом по кунфу. Но в упражнении «черный дракон выпускает когти» читаем: «достичь заслуг монашеского аскета», «успокоив дыхание и сделав безмятежным сердце» и др. В описании упражнения «лежащий тигр заглатывает пищу» говорится, что «дела бессмертных небожителей, укрощающих драконов и усмиряющих тигров, учат нас, что истинность формы также есть гигиена». Эта фраза имеет двойной смысл: а) обладать огромной силой; б) усмирять страсти посредством выработки пилюли бессмертия. Последнее значение характерно для средневековых даосских текстов. Отметим здесь мотив достижения могущества через усмирение страстей.

Таких ключевых трактатов по кунфу, не имеющих видимой связи с рукопашным боем, каким нередко и представляется система кунфу, в XVII–XVIII вв. появляется несколько десятков. В основном в своих предисловиях они повторяли в качестве основной цели даосскую формулировку «продления жизни и излечения всех болезней». Емкие и краткие объяснения снимали необходимость подробного описания упражнений. Само состояние, вызываемое этими системами, настолько хорошо (хотя бы теоретически) было известно всем тем, кто практикует даоинь, что все слова считались излишеством. Достаточно было намека, упоминания о вселенском переходе инь-ян, как сознание начинало автоматически воспроизводить образ пустоты, свободно изливаясь в движении. Именно это, а не боевые приемы, связывали воедино и оздоровительные комплексы цигун, и прикладные действия шаолиньцюань.

В объяснениях слова сводились до минимума, работая как бы символически, обрисовывая не упражнения, но, как бы сказали в Китае, его механизм-пружину, внутренне невидимое и не выявленное действие – недеяние (увэй). Краткие пояснения к рисункам в трактатах того времени лишь обрисовывали намеком контур неразрывной связи между силами космоса и человеком.

Проиллюстрируем эту мысль достаточно характерным примером – «Общим пояснением к схемам», завершающим изложение шаолиньского «Ицзиньцзина»: «Полные схемы – это вместилище высшего принципа, начало и конец всех изменений, видимое проявление всех перемен. Основа Неба и Земли заключена в началах инь и ян. Главное в инь и ян – это движение и покой. Человеческое тело являет собой единство инь и ян. Движение и покой находятся в согласии друг с другом, а ци и кровь приходят в гармонию. Тогда не смогут зародиться сотни болезней. И это позволит дожить до Небесного долголетия». Поясним, что Небесное долголетие, по даосским представлениям, – 120 лет. Хороший мастер кунфу обладает прекрасным здоровьем благодаря гармоничному развитию, а потому вполне может дожить до такого возраста.

Многие методики даосской психорегулирующей системы даоинь стали практиковаться в качестве составной части кунфу, а в шаолиньском кунфу они слились со способами буддийской саморегуляции. По существу, система, описанная в «Ицзиньцзин», и подобные ей имели двойную ценность для человека – оздоровительную и военно-прикладную. Однако и такая двусторонняя оценка «Ицзиньцзина» показалась бы традиционному китайскому мастеру кунфу крайне суженной и не отвечающей действительности, так как в его сознании нэйгун не распадался на отдельные аспекты. Все это делало кунфу внутренне непротиворечивым, не противопоставляющим оздоровительный, гуманный аспект и боевой, наносящий вред человеку. В кунфу гуманность как высший принцип боевой добродетели редко обсуждалась открыто. Она гармонично проистекала из самой сущности боевых искусств, объединяющих всю полноту человеческих возможностей, которые в своей основе несут высшее добро.

На монаха, изучавшего боевые искусства, накладывались серьезные моральные обязательства, несоблюдение которых грозило исключением из школы кунфу и из монашеского братства. Знание приемов отнюдь не означало еще того, что монах мог быть признан истинным шаолиньским бойцом, ибо речь шла в основном о силе духа и духовной щедрости мастера, нежели о владении техникой приемов. Не случайно одним из высших достоинств бойца была гуманность, или человеколюбие, – жэнь.

Известный советский китаевед академик В. М. Алексеев очень точно, хотя и весьма расширительно, трактовал жэнь как культуру духа, или человеческую культуру. Действительно, именно культура духа должна была отличать истинного знатока кунфу от обычного драчуна и любителя кичиться своей силой. Таким образом, настоящее кунфу превращалось в Китае в гармоничный путь развития собственного духа, преисполненного открытости к людям и уважительной гуманности.

В Шаолиньском монастыре был составлен ряд предписаний, которые каждый ученик должен не только помнить, но и строго придерживаться их, иначе обучение его прекращалось на определенное время или навсегда. Эти «Шаолиньские заповеди» были созданы в XIV–XV вв. и сочетают буддийскую идею ахимсы (непричинение вреда живому) с боевым духом кунфу.

1. Основная цель того, кто изучает эту технику, заключается в том, чтобы укрепить тело и дух. Он должен заниматься с рассвета до заката и не может прекращать занятий, когда ему вздумается.

2. Совершенствующий боевую технику делает это лишь для самозащиты, усиливая собственную кровь и вырабатывая в себе смелость и отвагу в бою. Тот, кто нарушает это, совершает аналогичное преступление, что и не выполняющий буддийские предписания.

3. Ежедневно общаясь с наставником, необходимо быть крайне уважительным к нему, и нельзя совершать поступки, в которых сквозит заносчивость или пренебрежение.

4. В отношении собратьев необходимо вести себя мягко и обходительно, быть искренним и не допускать обмана. Нельзя, бравируя силой, обижать слабого.

5. Если же во время странствия встретишь мирянина, то, терпеливо удостаивая низшего, необходимо спасти его, и нельзя необдуманно демонстрировать технику.

6. Каждый, кто познал методы шаолиньских учителей, не должен пускать в ход силу для выяснения отношений. Однако если вдруг он встретит человека, неизвестно откуда пришедшего, он должен сначала поместить ладонь на уровень бровей. Если странник принадлежит к той же школе, он должен ответить знаком правой ладони, дабы по нему они узнали друг друга и оказывали взаимопомощь, выражая дружеские чувства товарищу по Учению.

7. Употребление вина и мяса является тяжелейшим грехом в буддизме. Нужно благоговейно придерживаться этого запрета, не преступая. Употребление вина отнимает волю, а мясо ослабляет дух.

8. Увлечение женщинами и мужеложством неизбежно встретит гнев Неба, к тому же это непростительно с точки зрения буддизма. Все ученики нашей чаньской школы не должны забывать об этом строжайшем запрете.

9. Нельзя необдуманно обучать технике учеников-мирян, дабы избежать вреда, который может принести это обучение в мир в нарушение основных принципов буддизма. Если же точно уверен, что природа и характер человека чисты и беспорочны, а в учении он не дерзок и не бесчеловечен, то можно начинать передавать ему патру и рясу (то есть учение – авт.). Но если же он впадает в грех увлечения вином и развратными желаниями, надо взять клятву с этого человека, дабы он соблюдал правила приличия. Нельзя, однажды добившись его энтузиазма в обучении, сразу же уверовать в это на всю жизнь. Это первый и наиважнейший принцип школы, и ни в коем случае нельзя им пренебрегать.

10. Остерегайся духа соперничества, а также сторонись привычки алчного самовосхваления. Этим ты сам убиваешь себя, к тому же отравляешь и других людей.

Простая мудрость шаолиньской чаньской школы не требует комментариев. Но сколь строги были эти предписания, столь суровы были и наказания за их нарушения. По прочтении шаолиньского кодекса «Боевой добродетели», становится ясно, почему китайские мастера говорили именно о передаче духовной традиции в неизменном виде, техника же могла представлять определенный простор для творчества. Таким образом, шаолиньский монах-боец формировался как человек, в котором самым удивительным образом сочетались дух высокой гуманности, самодисциплины и уважения к традиции с неудержимостью порыва боевой техники.

Десятки историй прославляли силу удивительных монахов Шаолиня. Один, как рассказывали, разогнал целую сотню бандитов, нападавших на деревни, другой отбивал своим монашеским посохом капли дождя, оставаясь сухим, третий, уходя от преследователей, мог запрыгнуть на высокую гору. С чего же начиналось шаолиньское искусство?

Обратим внимание на одну примечательную особенность: ни в одном аутентичном источнике доминской (до XIV в.) эпохи не встречается упоминания о практике кунфу монахами Шаолиньского монастыря. Несомненно, что все эти истории о замечательных подвигах не более чем поздние привнесения, подобно легенде о Бодхидхарме – основателе шаолиньского кунфу. В лучшем случае хроники рассказывают об участии монахов монастыря в различного рода боевых действиях, при этом не вполне ясно, сколь подробно изучали они предварительно боевые искусства. Логически можно предположить, что для участия в сражениях по крайней мере необходимо овладеть основными навыками боя с оружием: палками, мечами, копьями.

Так, во время боев с японцами в провинции Цзинань участвовали 40 шаолиньских монахов, каждый из которых держал в руках палку по 30 цзиней (15 кг) и, крутя ее, наносил внезапные удары по врагам, демонстрируя и другие чудеса мастерства.

Характерно, что первые исторические упоминания о шаолиньском кунфу относятся именно к технике владения палкой (гунь). К середине правления династии Мин работа с палкой и кулачный бой стали изучаться вместе. По мнению Хэ Лянчэна, минского автора трактата «Записки о бое» («Чжэньцзи»), «кулачный бой и техника владения палкой являются основой и истоком искусства». Приравнивание этих двух составных кунфу к высокому искусству (и), а именно таким понятием обозначались живопись, искусство миниатюрных садов, каллиграфия, придало возвышенно-эстетическое звучание народным видам кунфу, что до этого времени можно было наблюдать лишь на элитарном уровне. Техника владения палкой становится обычным занятием целого ряда семейных и деревенских школ кунфу, приемы с палкой дифференцировались, сводились в группы и в конечном счете канонизировались. Так возникали стили обращения с палкой.

Шаолиньское искусство владения палкой первоначально не отличалось от других ему подобных. Большинство стилей обращения с палкой того времени было обобщено в трактате об искусстве меча («Цзянь цзин») крупного теоретика и наставника кунфу, одного из руководителей сопротивления японцам Юй Даю (1503–1580). Блестящий мастер меча и копья, Юй Даю предпочитал палку всем оружиям и предпринял в трактате попытку не только описать приемы боя с длинным шестом, но и рассказать о «сокровенном и утонченном» в своем искусстве. Выходец из бедной семьи из провинции Фуцзянь уезда Цзинцзян, он прослышал об известном учителе меча Дао Дунсюэ и покинул дом. В основу работы со всеми видами оружия Юй Даю положил принцип слияния воедино человека и оружия так, чтобы меч или палка представлялись продолжением руки, что позволяло бы «следовать позициям противника и заимствовать у соперника его силу». Данный принцип не только лег в основу системы Юй Даю, но широко распространился в ряде стилей кунфу.

В 1561 г. Юй Даю отправился в Шаолиньский монастырь изучать местные способы боя с палкой. Он и его лучший ученик, знаменитый мастер Ци Цзигуан, на протяжении всей жизни изучали различные стили обращения с палкой, подразделили их на четыре категории по сложности и широте распространения. В первом ряду стояло: «палка приморских городов восточного моря», «палка цзывэй», «палка поднимающейся змеи». Вторую категорию составляли: «палка семьи Чжанов», «палка с крючком Хэшу», «палка семьи Ню с Западных гор». Искусство шаолиньской палки принадлежало к последней группе стилей вместе с «палкой уезда Цинтянь», «палкой области Бацзы» и «палкой семьи Сунь». Таким образом, знаток искусства владения палкой Юй Даю в середине XVI в. довольно скромно оценивал уровень шаолиньского стиля.

В то же время этот стиль носил название «ночная раздвоенная палка» и первоначально подразделялся по трем уровням сложности – «палка переднего зала», «палка среднего зала», «палка заднего зала». Считалось, что последний раздел представляет собой наиболее тайную технику и поэтому преподавался лишь тем, кто имел право проходить в комнату за алтарем – верхний зал. Первые два раздела могли изучаться среди монахов, находившихся в монастыре в течение короткого времени, не остававшихся на весь сезон и сидевших во время медитации в переднем и среднем залах. Позже стиль шаолиньской палки распался на десяток направлений, однако техника его оставалась довольно примитивной, включала простейшие отбития, тычковые и рубящие удары, практически отсутствовали сложные вращения и передвижения в поворотах.

Старый стиль «ночной раздвоенной палки» разделился на большую и малую «ночные раздвоенные палки», каждый из которых включал по шесть частей – лу. Комплекс «Палка темной руки» (инь-чжоугунь) основывался на захвате шеста, при котором ребро одной ладони направлено к одному концу палки, ребро второй ладони – к другому, что и называлось темными руками. Это позволяло быстро менять тактику работы палкой на длинной и короткой дистанциях.

Второй комплекс «Палка снующего человека» (чуаньсуогунь) вырабатывал особую манеру контроля палки соперника, при которой палки бойцов все время соприкасаются. Если противник делал выпад вперед, то защищающийся, нажимая концом своего шеста на палку соперника, отклонял ее от траектории и тут же наносил свой удар-укол вдоль палки нападающего. В таком положении палки могли совершать как прямолинейные, так и круговые движения, что напоминало ход ткацкого челнока.

Тактика передвижений отрабатывалась в комплексе «Игра палками» (пайгунь), при этом сами удары заранее не оговаривались, и тренировка могла превращаться в свободный поединок.

В XVI – начале XVII в. техника боя с палкой превалировала над искусством кулачного боя, несмотря на то что все шаолиньские пособия предписывали изучать их совместно.

Шаолиньский монастырь представлял собой в какой-то мере идеальное место для развития кунфу. Прежде всего он воспроизводил обстановку закрытых школ, так как отличался строгой корпоративностью, которая давала шаолиньским монахам ощущение сокровенной тайны, получаемой в процессе постижения кунфу. Несмотря на то что к XVII в. монахи могли свободно приходить и уходить из монастырей, а большинство чаньских монахов вообще селились в монастырях лишь в зимний, холодный сезон, тем не менее контингент сангхи оставался относительно постоянным. Огромная работа, которая велась инструкторами – настоятелями монастыря по кодификации техники, позволяла вычленить свой стиль среди прочих равных, а зачастую технически даже более сильных. Этому же способствовали и пышные легенды, рассказываемые о Шаолиньском монастыре как о центре чань-буддизма в Китае. Неудивительно, что постепенно распространилась версия о том, что искусство владения палкой пошло от монахов легендарного к тому времени монастыря.

В конце эпохи Мин учитель Чэн Чундоу в книге «Объяснение техники шаолиньской палки» («Шаолинь гуньфа чаньцзун») рассказывает о том, что в 1341 г. в Шаолиньский монастырь пришел удивительный монах с всклокоченными волосами, обнаженной спиной, босой, в одних штанах – для Китая типичный вид человека, собирающегося совершать великие дела. Его взяли в монастырь следить за огнем на кухне и носить дрова. В периоды отдыха он сидел, закрыв глаза, лишь бил молоточком по деревянной рыбке – атрибуту буддийской литургии. Монах ни с кем не заговаривал. Так прошло несколько лет, но никто не сумел узнать его имени.

Однажды, когда маньчжурская армия подошла к стенам Шаолиньского монастыря, безымянный монах, видя опасность, нависшую над его братьями, схватил зажженную палку и стал ею вертеть – крушить маньчжуров. Внезапно он на глазах у всех вытянулся вверх на десятки чжанов и громовым голосом вскричал: «Я – божество Киннара». После этого он исчез, оставив монахам искусство огненной палки (хогунь).

Нетрудно заметить, что легенда взята из общего набора ранних буддийских мифов. Киннара (кит. Цзинь-нало) – небесный музыкант, меняющий свой облик, но обычно предстающий в образе человека с рогами. Нередок и сюжет появления на земле буддийского божества, бродящего среди людей, которое так и остается неузнанным. Такие истории обычно рассказывают про Будду будущего Майтрею (кит. Милэфо) – вечно улыбающегося толстяка, приносящего счастье. Существовал ныне исчезнувший стиль милэфомэнь школы Майтреи, истоки которого тоже якобы находились в Шаолиньском монастыре.

Можно проследить, как со временем сравнительно безыскусные и правдоподобные сюжеты о формировании техники шаолиньской палки стремительно обрастали историями, приобретая при этом оттенок фантастичности и ирреальности. Например, один из наиболее распространенных видов шаолиньской палки фэнма гунь якобы показал людям злой индуистский дух Мара, откуда и пошло название «палка летящего Ма-ра». 30 основных приемов стиля включают в себя удары по корпусу, по ногам, по верхним конечностям, тычковые удары в уязвимые места. Особенно много атак проводится в колено соперника, чтобы лишить его возможности быстро передвигаться. Движения бойца должны быть скупыми и не включают, как это принято в технике шаолиньской палки, вращений и прыжков. Палка при этом должна мягко отводить атаки нападающего и уподобиться ползущей змее.

Простота действий в искусстве владения шаолиньской палкой и ощущение предельной святости этих движений, привнесенных в мир буддийскими божествами, сделали эту технику популярной среди многих школ кунфу. Шаолиньская палка стала преподаваться даже в среде императорской гвардии, чему, вероятно, немало способствовал сам Юй Даю, служивший одно время императорским инструктором кунфу и составивший свой знаменитый «Трактат об искусстве меча» непосредственно для профессиональных воинов. К началу Цинской эпохи большинство стилей как с оружием, так и без него не успели приобрести своего окончательного стабильного вида, многие из них быстро распадались или умирали вместе с последним наставником.

В результате этого процесса исчезло и большинство способов работы с палкой, в то время как шаолиньская палка сохранилась благодаря своей технической простоте. Свою роль сыграл и ореол буддийской святости, что, вероятно, и позволило уже упоминавшемуся нами Чэн Чундоу назвать шаолиньскую палку истинной передачей (чжэнчжуань), сравнив ее тем самым с передачей буддийского учения. Черту под формированием легендарной версии искусства владения палкой подвел трактат Мао Юаньи «Энциклопедия боевой подготовки» («Убэйчжи»), где он утверждал, что «основа искусства заключается в технике палки, а основа палки – в Шаолиньском монастыре».

Методы шаолиньской палки приобрели широкое распространение в тайном обществе «Небо и Земля», в ряде местных отделений общества. Обучение приемам с палкой считалось обязательным для каждого члена. В картинках, хранимых в качестве священной атрибутики тайного общества, видно, что комплексы с палкой выполнялись в высоких узких позициях, палка же была короткой, что значительно отличало ее от длинных шестов в современном спортивно-гимнастическом кунфу. Выполнение приемов с палкой, как и большинство комплексов кунфу, сопровождалось произнесением речевых цзюэ, в которых иногда упоминались буддийские божества и почти всегда Шаолиньский монастырь.

Возникавшие новые стили работы с палкой охотно перенимали харизму Шаолиньского монастыря, называя свое искусство шаолиньским. Например, на юге Китая распространился интересный стиль: на палку длиной 1,5 м насаживался железный наконечник, и тогда ее можно было использовать как копье в конном бою и как палку – в пешем. Упоминание о таком оружии можно встретить у Ци Цзигуна, который называл его большим копьем. Примечательно, что это оружие использовалось еще в Древнем Китае, возникнув, таким образом, задолго до выработки системы шаолиньской палки. Однако по традиции стиль называется «13 способов шаолиньской южной палки-копья» («Наньшаолинь шисань цяогунь»).

Палка как один из самых доступных видов оружия стала использоваться для обороны и нападения, естественно, еще в первобытную эпоху. Палки употреблялись во время древних танцевальных представлений при дворе – боевой танец уу. Однако выделение палки как вида классического оружия кунфу произошло лишь в XVI–XVII вв., то есть в период окончательного складывания системы кунфу.

Наиболее сложные виды упражнений с палкой предусматривали быстрые кручения шеста, чтобы сбить с толку противника, при этом создавалась «мертвая зона» для его атак. Пословица гласила: «Упражняясь с палкой, держи руки и плечи округлыми, тело и палка сливаются воедино, сила стремится в кончик палки, а ветер так и свистит».

Палки изготовлялись из разных пород дерева: твердые породы использовались обычно для коротких палок, которыми можно было даже блокировать меч, слегка подворачивая палку и снимая таким образом силу удара по круговой траектории. Длинные палки делались из гибкого дерева – орешника, иногда использовался бамбук. Они были легки и хорошо ложились в руку, что позволяло стремительно вращать их, не рискуя выпустить палку. Гибкими концами палок монахи Шаолиньского монастыря могли отбивать стрелы. При вращении палка не должна была останавливаться ни на мгновение, на каждую позицию ног приходилось по нескольку движений палкой, боец мог атаковать, падая, напрыгивая сверху, поворачиваясь спиной и откидывая тело назад. Палка должна «приклеиваться» к телу, то есть не отрываться от него больше чем на расстояние согнутой руки. Нередко перед употреблением палки вымачивались в особых растворах, придававших им прочность.

Помимо большой палки-шеста, существовала средняя палка цимэйгунь – палка, высота которой доходила до бровей, и малая палка – дубинка – шоусяозыгунь длиной в предплечье бойца. Одним из наиболее сложных видов является трехзвенная палка (саньцзегунь) – три короткие палки, соединенные между собой цепью. Это оружие требовало не менее пяти лет обучения обращению с ним и позволяло не только наносить удары, но и производить захваты и удушения.

Каждая местность, каждый уезд имели свои потаенные методы владения палкой, большинство стилей до сих пор изучает технику обращения с одним из видов палки в качестве основного компонента школы, нередко возводя исток своих комплексов к Шаолиньскому монастырю.

Постепенно некоторые методы шаолиньского кунфу приходили вместе с бродячими усэнами в деревни, тайные общества, на народные праздники. Несколько менялась и сама форма кунфу, упор мог делаться на театрализованный аспект выполнения таолу. К тому же монахи, следуя заповедям боевой добродетели, крайне редко полностью показывали свое искусство, а удостоившиеся этого, конечно же, не раскрывали свое знание перед односельчанами.

Игровой ритуал, смысл которого исторически был заложен в кунфу, позволил развиться особой форме народных боевых искусств – театрализованным представлениям. Исключительно прикладной смысл кунфу в этом случае постепенно утрачивался, зато на смену ему приходил другой – момент ритуального единения вещей и сущностей в одном действии, например, в ударе или махе палкой. Кунфу, несущие в себе оттенок сакральности, позволяли проводить целые празднества, при которых публика не делилась на артистов и зрителей. Это было всеобщее действо, где каждый понимал другого через символ и движение.

В XIV в. широкое распространение получили народные праздники, проходившие в виде много-красочных представлений, на которых местные бойцы демонстрировали свое мастерство. Поводом для такого представления мог послужить храмовый праздник, праздник годового цикла, ярмарочный день. Сотни людей одновременно в разных концах площади разыгрывали различные сцены: кто ходил по канату, кто лазал по шесту, демонстрировались акробатические трюки, поединки на палках, выполнялись таолу. Кунфу обретало не только интимно-потаенное (как это было в школах кунфу), но и празднично-театрализованное звучание. На площадях оно становилось более зрелищным, одновременно утрачивая свою метафизическую глубину образа, который автоматически предлагался участниками этих празднеств, но, в сущности, до конца ими не понимался.

Народные праздники обычно проходили в виде шествия, поэтому их часто называли «ходячие сборища» (цзохуэй). Демонстрация кунфу занимала на них столь важное место, что их просто именовали сборищами боевых искусств (ухуэй). Самым грандиозным считалось столичное представление, проводимое в 1—15-х числах 4-го и 5-го месяцев. Это представление репетировалось заранее, и к участию в нем приглашались наиболее отличившиеся бойцы и знатоки кунфу.

Участники разделялись на две группы. Первая – актеры – демонстрировала свое умение в боевых искусствах; вторая – обслуга – несла жертвенные деньги, театральные костюмы, сундуки с кладью, так как актеры могли переодеваться прямо на ходу во время представления. Во время остановок один человек из обслуги вонзал в землю треугольные флажки по четырем углам импровизированной площадки, на которых было написано название того представления, которое будет показано.

На площадках демонстрировались не только театрализованные действа, но и устраивались своеобразные выставки масок, фарфора, других изделий местных мастеров. Однако наибольшее количество публики привлекала, естественно, демонстрация кунфу, так как это была реальная возможность увидеть мастеров, известных на весь Китай. Одним из самых ярких было представление с шаолиньской палкой, во время которого демонстрировались одиночные комплексы и парные бои. По воспоминаниям очевидцев, эти выступления были столь многолюдны, что головы людей напоминали бурлящее море, многие залезали на плечи соседям, стараясь увидеть то, что происходит на площадке.

Под удары в гонги проходило другое красочное представление кунфу – «Палка пяти тигров». Разыгрывалась сцена боя императора Чжао Куаниня, большого знатока боевых искусств, с пятью тиграми. В сценке участвовали пять человек, трое из которых были вооружены палками. Артисты были одеты в красочные костюмы, лица ярко разрисовывались, надевались парики и наклеивались бороды. Самым массовым было представление с восковыми шестами – палками, изготовленными из ясеня и отполированными до блеска. Комплекс с палкой показывали иногда одновременно несколько десятков человек и сотни палок вздымались как одна. Ошибки исключались – публика наизусть помнила содержание сценок, многие зрители были искушены в кунфу, и ошибающегося могли ждать большие неприятности. Выступать на таких представлениях считали за честь самые большие мастера, однако в основном в столице выступали наиболее отличившиеся офицеры императорской гвардии.

В деревнях представления кунфу были менее красочны, но и менее формализованы. Нередко представление превращалось в свободные поединки, и известны случаи, когда во время храмовых праздников некоторые участники были травмированы или даже погибали. Однако это было другое кунфу, нежели то, которое существовало в школах или сектах. Прежде всего, оно отличалось целевой направленностью. Демонстрация кунфу перед публикой особое внимание уделяет форме исполнения, ее сложности и отточенности каждого приема. В школах кунфу речь шла о постоянном преодолении этой формы, о форме вне форм, прозрении абсолютной тайны за предельно ясным движением. Для этого большое количество людей лишь мешало, хотя, несомненно, истинных мастеров не смущали внешние факторы. Мир кунфу как бы сходился во всей своей полноте и интенсивности в светлом и чистом сознании подлинного мастера, для остальных же людей он представлялся в своей косвенной форме, например, в виде демонстрации таолу или показе подвигов жесткого цигун – разбития камней на груди и конечностях, безболезненных приемов ударов мечом в живот и пикой в горло и многих других.

Кунфу внутри единого объема внешней формы как бы распадается на два направления, различные по своему внутреннему смыслу, или, точнее, по глубине постижения внутренней сути. С одной стороны, это закрытые школы, секты, индивидуальные мастера, с другой – многочисленные дворы боевых искусств (гуань), где тренировалось иногда до сотни человек, обширные праздники и демонстрации приемов. Неискушенному наблюдателю они могут показаться похожими, нередко было, что выполнялись одни и те же таолу и даже произносились одинаковые наставления. Но произносились они разными учителями и перед разными учениками, поэтому в кунфу вопрос «Кто делает?» всегда важнее вопроса «Что делает?». Именно таким образом обычные поклонники боевых искусств, которые жили миллионами в деревнях, отличались от небесного таланта (тяньцай) – истинного прирожденного ученика, а наставники кунфу, обучавшие население, – от пресветлого учителя (минши).

Большинство методов и стилей разрабатывались внутри школ, только они могли обобщить и сохранить тот глубокий смысл, который подразумевал собой каждый стиль. Дворы боевых искусств использовали формы, а иногда и методы их преподавания, однако не имели каналов передачи этой традиции. В частности, каждая школа, большинство из которых образовывалось в рамках семейных структур, имела свои генеалогические хроники, которые всегда позволяли соотнести ученика с первоучителем. В хроники включались и наставления учителей, и зачастую само понятие «школа» определялось именно по наличию таких источников мудрости. Они были не обязательны к прочтению, но обязательны к сохранению и почитанию. Трактаты служили своеобразным символом школы.

Даже сейчас, когда в КНР ведется огромная работа по упорядочению кунфу и предпринимаются попытки сохранить эти записи, дабы они не канули в Лету после смерти мастеров, учителя редко отдают их государственным организациям, считая это делом недостойным. В настоящий момент известно лишь несколько таких трактатов по стилям, которые можно назвать сравнительно полными. Это, например, канон тайцзицюань, часть шаолиньских архивов. Однако никто не может даже предположить, каковы эти хроники в полном виде и что они скрывают (или открывают?).

Когда же реально впервые шаолиньские монахи продемонстрировали свое необычайное мастерство? До начала XIV в. кунфу широко практиковалось в народной среде в виде отдельных боевых упражнений, а также гимнастическо-оздоровительных систем, относящихся к даосским истокам, однако, кроме легенд, история не донесла до нас ни единого факта о существовании какого-либо конкретного стиля, соотносящегося с Шаолиньским монастырем. Тем не менее косвенные данные позволяют предположить, что активная практика боевых искусств в монастыре началась еще в XIII в., а к началу XIV в. существовали уже особые монашеские отряды, набранные из Шаолиньсы.

С начала династии Мин (1368–1644) и в течение почти двух столетий на приморские провинции Китая регулярно совершались набеги японских пиратов. Нередко в результате этого оказывались разоренными целые уезды и деревни. У местного населения не хватало собственных сил для отражения набегов опытного в бою и хорошо вооруженного противника. Государственная администрация вяло реагировала на просьбы местных жителей и некоторых патриотически настроенных чиновников оказать помощь, прислав отряды регулярной армии. Организованную борьбу с японскими пиратами возглавил один из самых талантливых полководцев за всю историю Китая, прекрасный знаток боевых искусств, автор ряда трактатов по кунфу Ци Цзигуан (1528–1587).

Формируя армию, Ци Цзигуан обратил свой взор к знатокам кунфу, проживающим в разных регионах Китая. Не случайно в то время распространилась пословица: «Один боец кунфу справится и с десятью врагами, а десять бойцов кунфу могут обратить в бегство целую армию!» Многие знатоки кунфу, народные мастера обучали местные отряды самообороны, созданные в деревнях для защиты населения от бандитов, сопровождения караванов с товарами. В последующие периоды китайской истории эти отряды нередко перерастали в крупные объединения миньтуаней – деревенские ополчения, где все члены обязаны были владеть приемами кунфу, а сами отряды сохранились до середины XX в. Во времена Ци Цзигуана деревенские войска были невелики и включали от 5 до 100 человек. О многих бойцах кунфу из этих отрядов рассказывали необычайные истории: одни могли лишь взглядом расколоть камень, другие ловили рукой шарики из самострела, третьих не могли сдвинуть с места десяток силачей.

В Хэнани существовали два таких отряда. Первый отряд носил название «бойцы маохулу» – «бойцы с черными бородами». Его члены, среди которых было много угольщиков, в основном владели коротким оружием и цюаньфа, поэтому и получили прозвище «бьющие руки». В провинции Шаньдун деревенские войска предпочитали длинные шесты и назывались «руки-длинные шесты». В области Сюйчжоу прославились бойцы, стреляющие без промаха, за что их и прозвали «руки-стрелы».

Особой славой пользовались монашеские войска – сэнбин, состоявшие большей частью из буддийских бродячих монахов. По традиции все они считались в народе выходцами из Шаолиньского монастыря и звались шаолиньским воинством, хотя, как утверждают источники, собственно выходцев из Шаолиньсы в них никогда не было больше двух-трех человек. Зачастую к ним примыкал различный бродячий люд, лодочники, угольщики, беглые солдаты. Шаолиньское воинство действовало сообща с отрядами маохулу на территории Хэнани, и вместе они составляли достаточно грозную силу – две-три тысячи бойцов кунфу. К ним приезжали для обмена опытом знатоки боевых искусств из других провинций, порой считалось, что обучаться в монашеском отряде – все равно что получать знания в самом Шаолиньском монастыре.

Как же случилось, что государственная администрация позволила монахам иметь собственные боевые отряды, более того, сам Ци Цзигуан прибегал к их услугам? Впервые монашеское воинство появилось после славного участия монахов в восстановлении на престол императора Ли Шиминя. Во время похода на запад, предпринятого императором Сяо Уди (532–534), в путь отправились более пяти тысяч человек, монахи же поддерживали их продовольствием, оружием и людьми. В сунский период был создан отряд из монахов-бойцов, называемый «отряд почитаемой победы». Вместе с ним был создан и детский отряд – «отряд чистой победы», где готовились будущие мастера боевых искусств.

Монашеское воинство не раз оказывало услуги уездным правителям в борьбе с разбойниками, хотя нередко бывало, что и сами монахи уходили в леса и горы, присоединяясь к боевым молодцам. Усэны (монахи-бойцы) ничем не отличались от профессиональных воинов, а во многом даже и превосходили их. Тренируясь столь же регулярно, как и солдаты, монахи владели многими секретами психической саморегуляции, столь необходимой для сохранения в бою хладнокровия и ясности сознания. Усэны были воинами в высоком смысле этого слова. Не существовало ни единой частицы их души, которой бы не коснулось влияние кунфу – глубокого сплава гуманности и мудрости, эстетического видения мира и мастерского владения своим телом и психикой.

Поддержка монахов в борьбе с японскими пиратами значила очень многое и в политическом плане, так как народ, зная, что усэны участвуют в военном походе, и почитая их, присоединялся к армии. Ци Цзигуан, сам с детства занимаясь кунфу, понимал, сколь эффективно может быть в бою монашеское боевое искусство, и обратился к ним с просьбой о помощи. Наставники монашеского воинства дали согласие, а его отряды возглавил монах-боец Юэкун, чье имя в переводе означало «Месяц в небесной пустоте».

Трудно сказать, какова была численность этого войска. Средневековый автор Гу Тинлин в своей хронике «Записки знаний о каждом дне» («Жичжилу») говорит, что за Юэкуном пошло более 30 человек.

По другим данным, их было 27 человек, некоторые авторы говорят о сотнях человек, а то и о тысячах монахов. Путаница происходила еще и потому, что под шаолиньское монашеское воинство подпадали все монахи, а то и некоторые миряне – поклонники буддизма, которые присоединились к армии Ци Цзигуана.

Например, в «Хрониках борьбы с японскими пиратами» («Фэйбянь чжи») можно прочитать о шаолиньских монахах, пришедших из провинции Шаньдун, то есть оттуда, где в то время Шаолиньского монастыря не существовало. Собственно шаолиньских монахов в славном воинстве было, по-видимому, лишь два человека – Тяньюань и сам Юэкун. Правда, и они сумели поссориться, поспорив, кто же все-таки из них является истинным последователем шаолиньского искусства. Тяньюань недвусмысленно обвинил Юэкуна в самозванстве: «Я являюсь истинным шаолиньским монахом. А ты откуда явился? Может быть, ты хочешь стать выше меня?!»

Монахи принципиально не носили с собой никакого оружия, кроме традиционного монашеского посоха. Боевые же посохи усэнов были сделаны из железа и весили около 15 кг, а их длина составляла иногда свыше 2 м. Владение таким оружием не оставляло сомнений в физической силе монахов и опровергало мнение, что буддийский монах был в большинстве случаев человеком немощным, занимающимся в основном духовными поисками.

Монахи-бойцы поразили в сражениях с японцами даже бывалых профессиональных воинов. Сохраняя полное спокойствие и даже не меняясь в лице, они вступали в сражение сразу с несколькими противниками. Однажды во время боя к Юэкуну подскочил, пританцовывая и вращая двумя мечами, японский бандит. Монах сидел, погрузившись в созерцание, не двигаясь. В тот миг, когда меч уже был занесен над его головой, Юэкун стремительно взвился в воздух и сверху ударил нападающего железным посохом, размозжив ему голову.

Монахи провели более ста сражений с японцами. Вскоре армия Ци Цзигуана очистила от японских пиратов приморские провинции Чжэцзян, Гуандун и Фуцзянь. Участие шаолиньских монахов в этих сражениях не только принесло им славу, но и повысило уважение к кулачному искусству.

До этого времени среди теоретиков воинского искусства было распространено мнение, что цюаньфа не предназначено для использования в крупномасштабных сражениях, где в ход пускаются мечи, копья, алебарды, трезубцы. Оно полезно для защиты от разбойников да еще в качестве метода физического воспитания. Профессиональные воины, хотя и активно практиковали цюаньфа, смотрели на него как на малое искусство, подобное театрализованным представлениям. В одной из книг, посвященной воинскому искусству династии Мин, прямо об этом сообщалось: «Способы кулачного искусства кажутся неприемлемыми для техники ведения больших сражений. Вместе с этим движения руками и ногами приучают трудиться тело и конечности. Это является начальным этапом введения в настоящее искусство».

Однако события 1553 г. показали обратное – театрализованный вид кунфу приобретало лишь в руках имитаторов внешней формы. Искусство духа не поддается имитации, а достигается путем долгой и методичной тренировки, что и делали монахи. «Формы кулака» сплавлялись с тренировкой духа. «Тело и сердце есть не более чем единая сущность. Когда они соединяются, их проявления могут быть безграничны», – писал китайский автор того времени. Это выгодно отличало шаолиньскую школу от некоторых других школ кунфу, где основной упор делался на ритуализированные и малоэффективные в бою движения, хотя и способствовавшие нравственному и физическому здоровью.

Цель кунфу выходила далеко за рамки прикладного применения каких-либо приемов в бою, ведь речь шла прежде всего о передаче традиции изначальной цельности мастерства и интенсивной полноты его реализации. Не случайно говорили: «Исток кунфу лежит в сердце».

На юге Китая широкое распространение получили стили кунфу, которые народная традиция связывает с южным Шаолиньским монастырем. С первого взгляда здесь все ясно: большинство северных стилей боевых искусств оформилось под влиянием мастеров северного Шаолиньсы, а в районах к югу от реки Янцзы широкое распространение получили стили и школы, берущие свое начало от монастыря в провинции Фуцзянь, их основателями являются несколько монахов – старших братьев, бежавших от преследования маньчжуров.

Такую версию можно повсеместно встретить как в западной, так и в советской литературе. Однако простота, с которой традиционное мифологическое сознание концентрировало все кунфу в два центра – северный и южный, хотя и подходит для устных рассказов в китайском духе, но не совсем корректно в плане научной истины. Прежде всего в глаза бросается явное несоответствие: стили на юге Китая были распространены еще в XVI в., а активная практика кунфу в южном Шаолиньском монастыре началась лишь в конце XVII – начале XVIII в.

В чем же конкретно состояло различие южных и северных стилей? Действительно ли только в разных центрах возникновения? Или, может быть, в сугубо технических особенностях? Не случайно в Китае распространена поговорка: «На севере – ноги, на юге – руки», говорящая о том, что на севере больше преобладают удары ногами, удары в прыжках, южане же предпочитают удары руками. Хотя подобные технические отличия, несомненно, существуют, но между самими северными или южными стилями зачастую встречаются различия не меньшие. Думается, что ответ здесь заключен в другом, прежде всего – в традиционном противопоставлении севера и юга в сознании китайцев.

Издавна в сознании китайцев Поднебесная империя делилась на два огромных региона, естественной границей между которыми служила река Хуанхэ. Многие известные китайские мыслители пытались либо найти сугубо внешние различия между южанами и северянами, либо объяснить разницу в их происхождении. Известный китайский политический деятель Лян Цичао считал, что культурное обособление юга и севера объясняется тем, что в Китае реки текут с северо-запада на восток, поэтому и духовное единство между населением этих районов недостижимо. Он же утверждал, что развитие китайской культуры шло с севера на юг, поэтому северяне более образованны и обладают быстрым умом. Существовали и прямо противоположные мнения. Естественно, что противопоставление севера и юга затронуло все стороны духовной жизни Китая, в том числе и кунфу.

Еще в XIV в. на юге существовала активная практика кунфу, использовались здесь и характерные виды оружия, например, дубина, на одном конце которой была булава, на другом – короткий меч. Однако процесс упорядочения стилей шел в этих местах крайне медленно. Не произошло и столь тесного слияния боевых искусств с основными философскими принципами даосизма или буддизма, так как количество этих философских школ было в этих районах значительно меньшим, чем на севере.

Приход на юг хакка – выходцев с севера со своими, зачастую уже четко структурованными стилями, школы которых обладали эффективными способами поддержания непрерывной и интенсивной традиции передачи учения кунфу, заставил южан задуматься над собственным боевым наследием. Естественно, что этот процесс происходил неосознанно, однако существование мощных школ кунфу северных направлений требовало объективно параллельных структур, не уступающих ни по духовному содержанию, ни по боевому мастерству, ни по письменной традиции (что весьма немаловажно для китайской школы кунфу).

У подавляющего большинства таких школ-учений организационным стержнем было преподавание боевых искусств. Разнясь по внешней форме, они говорили об одном – цельности внутренней природы человека, достигаемой через гармоничное сочетание духовного и физического в момент предельной реализации человеческого в человеке. Далеко не каждый постигал это, но интуитивное ощущение внепредельного и внепонятийного в кунфу присутствовало в рассуждениях даже малограмотных крестьян, повторяющих услышанное за мастером.

В основном преподавание кунфу было сосредоточено в рамках одной семьи. Поэтому многие северные стили, получившие распространение на юге, назывались по именам этих семей. Они стали известны под общим названием Хаккацюань – кулак пришлых. Постепенно хаккацюань стал представлять собой не компиляцию стилей различных семей, но единую школу, вобрав из этих стилей наиболее эффективные приемы и методики подготовки. Широко использовались падения, кувырки и атаки с земли, короткие, резкие удары ногами. Высокие исходные позиции и большое количество передвижений отличало хаккацюань от стилей кунфу, практикуемых местными жителями.

Слияние многих стилей в единый хаккацюань произошло сравнительно поздно, приблизительно в середине XIX в., однако и после этого долгое время продолжали сохраняться и аутентичные семейные стили, не потерявшие своих характерных особенностей. До сих пор в южных районах Китая, а также в Малайзии существует стиль чжуцзяцюань – учение семьи Чжу, или, на местном диалекте, чука. Он назывался также «стиль глаза феникса» – фэнъяньцюань. Такое название произошло от основного «оружия» в этой школе – кулака с выставленной вперед второй фалангой указательного пальца. Короткие, быстрые удары, наносимые по болевым точкам соперника, рукам и ногам, передвижения по сложной траектории должны были предрешить исход поединка.

В настоящее время все стили, распространенные на юге, объединены под общим названием «нань-цюань» – «южный кулак». Однако их единство скорее внутреннее, ибо по форме исполнения, по методам тренировки они существенно различаются. Сформировались стили в провинциях Гуандун, Фуцзянь и других – каждый со своими характерными чертами.

Наибольшую известность получили пять стилей из Гуандуна – хунцзя, лицзя, моцзя, цайцзя, люцзя. Их преподавание началось даже на Западе, которое ведется под их гуандунскими названиями (хунгар, лигар, могар, люгар, чойгар), правда, в подавляющем большинстве случаев преподаватели не очень хорошо представляют, как выглядит тот стиль, который они пытаются выдать за создание китайской духовной культуры.

Наиболее известный из всех стилей на юге – хунцзя. В отличие от северных шаолиньских стилей, где важнейшим способом обороны считался мягкий уход, в хунцзя удар соперника отражается мощным блоком руки или даже подстановкой наименее уязвимой части тела под удар, например, плеча.

Для такой тактики боя использовались два типа движений. Первые – длинные удары руками, удары предплечьями с полной выпрямленной в локте рукой, глубокие стойки предназначались для атаки. В обороне же использовались короткие удары руками, блоки предплечьями, рукой, согнутой в локте, отводящие блоки руками наружу, высокие позиции. Особо отрабатывались удары и блоки предплечьями, называемые мостами в наньцюань. Для этого ими наносились удары сначала по деревянным столбам, обмотанным соломой, затем солома снималась. Одновременно с этим во время занятий жестким цигун ци направляется в предплечья, создавая некую защиту от внешних воздействий. Один из принципов хунцзя гласит: «Используй ци, чтобы стимулировать движение физической силы». Нередко при атаках издается громкий крик, призванный способствовать выбросу силы.

Долгое время искусство крика держалось в секрете, ибо фактически это был не простой звук, но определенная циркуляция ци. В зависимости от особенностей движений изменялись и тональность крика, и его артикуляция. Например, при коротких движениях мостами – предплечьями – издавался низкий звук, при мощных, жестких, рубящих или давящих движениях – гневный крик. Растянутые широкоамплитудные движения сопровождались горестным криком. При движениях аиста издавался крик «ху», а при нанесении ударов «лапой тигра» – крик «ху-хуа».

Техника выполнения упражнений основывалась на подражании движениям различных животных: дракона, змеи, тигра, леопарда, аиста, льва, слона, лошади, обезьяны, барса. Каждое движение характеризовалось своим способом дыхания и концентрацией внимания на образе данного животного, а также зависело от манеры ведения боя. Например, в комплексах тигра большую роль играли захваты и удары «лапой тигра» – ладонью с широко расставленными и немного согнутыми пальцами. Аист наносил удары в основном «клювом» – кончиками пальцев, собранных в щепоть, и «шеей аиста» – запястьем кисти, согнутой в крюк.

Наибольшее количество легенд как в Китае, так и за его пределами распространилось про стиль цайцзя – стиль семьи Цай. Одна из версий утверждает, что он был создан монахом южного Шаолиньского монастыря Цай Бода и его последователем Цай Цзюъи. Их ученик, странствующий монах-воин Цай Фу, принес стиль цай-цзя в Гуандун и начал его преподавание в среде антицинских тайных обществ в уезде Чжуншань, Дачун и Саньсянь.

В основе цайцзя – короткие удары, которые используют преимущественно во время боя на близкой дистанции. Боец принимает очень низкую стойку всадника – мабу. Предплечьями бойцы защищали живот и грудь, а в атаке использовали в основном удары «глазом феникса» и многочисленные прямые удары ногами. В цайцзя практически отсутствуют круговые движения, главное – неожиданный и незаметный для противника удар кулаком. Даже отступая, мастера этого стиля наносили встречные удары. Резко изменяя направление движения, они уходили от атаки противника, что выражалось традиционной формулой цайцзя: «Не абсолютизируй форму, больше двигайся», любая атака – это град ударов с резкими наскоками на противника.

Полной неожиданностью для соперника была особая техника скрытых ударов – удары кулаками по ногам, удары из-под руки соперника, удары сверху кулаком в прыжке и многое другое. Однако до сих пор этот один из самых эффективных стилей южного кунфу не преподается широко даже в Китае, зато на Западе бесконечно создаются подделки под него, сопровождаемые самыми фантастическими историями.

Еще один из пяти больших южных стилей – лицзяцюань, или просто лицюань, был создан монахом южного Шаолиньского монастыря ли Янкаем. Ли Янкай однажды повстречал Ли Юшаня, который отличался такой крепостью тела, что получил прозвище Алмазный Ли. Ли Янкай после долгих испытаний решил, что Алмазный Ли будет достойным учеником, более того, лишь он один способен выдержать столь суровые тренировки, в том числе испытания духа, которые предлагал ему учитель. Коренное отличие лицзяцюань от других южных стилей заключается в боевых передвижениях в стойке мабу, а также в атаке противника, во время которой, повернув к нему тело боком, наносится короткий резкий удар с подскоком.

Известный чаньский учитель Чжишань (его имя дословно обозначает «Достигший добродетели»), который был инструктором боевых искусств в южном Шаолине, создал еще один южный стиль – моцзяцюань, или моцюань. Чжишань считал, что даже среди шаолиньских монахов нет достойного того, чтобы ему передать школу. Наконец, после долгих поисков он повстречал простого крестьянина из уезда Хайфэн Мо Чжэцзяо. Мо поразил монаха своей искренней мудростью и внутренней непритязательностью. Даже умудренный Чжишань заметил, что «у этого человека сердце достигло совершенства, а дух пребывает в состоянии пустоты, как у древних учителей».

Мо Чжэцзяо и стал первым учеником монаха, который предписал ему передавать школу лишь одному из последователей и никогда не брать к себе много учеников. Лишние ученики зачастую лишь уменьшали концентрацию духовной передачи, которая должна существовать в школе кунфу, а искусство как бы разбавлялось, низводилось до имитации формы, не достигая вершин передачи Учения от сердца к сердцу.

Долгое время наследие монаха передавалось непосредственно от отца к сыну или наиболее достойному родственнику. В процессе этой передачи сформировалось несколько таолу, одно из которых считалось тайным для всех посторонних и демонстрация его вне пределов школы была запрещена – это комплекс «Кулак истинного предка». Всего же в стиле изучается пять таолу. В этом стиле, так же как и в лицзяцюань, атака совершалась из боковой позиции, а особый упор в бою делался на обманные действия ногами; считалось, что на один настоящий удар ногой должно приходиться семь финтов. Все удары ногами наносились не выше уровня живота, например, «удар хвостом тигра» – боковой удар в пах или «удар пяткой петуха» – удар ногой сверху вниз.

Последний из пяти крупных стилей – люцзяцюань, или люцюань, был создан неким Лю Шэном по прозвищу Трехглазый Лю. Рассказывают, что к нему невозможно было подойти незамеченным ни со спины, ни когда он спал. Казалось, что он видит неким третьим глазом своих соперников, однако сам Лю считал, что это может сделать каждый, кто постигнет тайны его стиля и достигнет сверхчувствительности. Бойцы этого стиля специально отрабатывали не только чувствительность, но и способ одновременной атаки и защиты, производимой из высоких стоек. Удары должны сыпаться один за другим, причем сам боец постоянно вращается, быстро подскакивая к противнику и столь же стремительно уходя от его атаки.

В классическом виде эти пять южных стилей почти не практикуются, лишь в деревнях можно еще встретить настоящих мастеров, однако и их сейчас осталось крайне мало. Пять стилей были сведены в единый комплексный наньцюань, который сейчас преподается как оздоровительный стиль. Комплекс современного наньцюань состоит из четырех-пяти частей, каждая из которых соотносится с одним из традиционных стилей и определенным животным. Первая часть – стиль хунцзяцюань, имитирующий движения тигра, вторая – стили лицзяцюань и еще один южный стиль сяцзяцюань, соответствующие движениям журавля, третья – это обобщение стилей хаккацюань и формы дракона, четвертая – стиль Цайлифо и имитация движений змеи и леопарда. Заметим, что это сугубо спортивно-гимнастический аспект современного кунфу, в то время как традиционные формы отличались как по смыслу, так и по преподаванию.

Возвращаясь к традиционным стилям кунфу юга, упомянем еще о нескольких из них, получивших широкую известность. В XIX в. началась быстрая интеграция стилей, появились и мастера, владеющие в совершенстве двумя-тремя стилями и пытавшиеся их обобщать. Как показал опыт, последнее не всегда удавалось: иногда сам создатель был недостаточно подготовлен и переоценивал свои способности духовного учителя, в других случаях стиль создавался как набор приемов, но не как мощный сплав способов передачи традиции боевых искусств, и тогда он умирал во втором-третьем поколении.

Удачных новшеств было крайне мало, за исключением стиля цайлифо, который создал Чэнь Хэн (1815 г. – ?) из уезда Синьхуэй в Гуандуне. Его отец Чэнь Юаньху был известнейшим мастером по древнему стилю фоцзяцюань – «кулак буддийской школы». Фоцзяцюань был распространен в основном среди буддийских сект и включал много упражнений, развивающих циркуляцию ци, – нэйгун, и в равной степени сочетавший мягкие и жесткие движения.

Чэнь Хэн так увлекся изучением кунфу, что вскоре отец признался, что передал ему все свои знания. После этого Чэнь просит учителя Ли Юшаня взять его в ученики. Алмазный Ли согласился не сразу, и Чэню пришлось ждать несколько месяцев, пока Ли ввел его в свой двор и начал показывать лицзяцюань. Когда обучение подходило к концу, сам Ли посоветовал Чэнь Хэну обратиться к шаолиньскому монаху Цай Фусюэ, у которого талантливый ученик овладел основами цайцзяцюань.

После многолетнего обучения Чэнь Хэн постарался обобщить стили и в конце концов создал сорок девять базовых комплексов, многие из которых он перенял из других южных стилей. Основой его стиля стали многочисленные передвижения, преимущественное использование рук и мощных рубящих движений предплечьями.

Сейчас можно насчитать более ста стилей кунфу, распространенных на юге Китая. Одни из них имитируют движения животных, о чем уже рассказывалось, другие основываются на жестких мощных движениях: южный шаолиньский стиль, стиль архатов, 28 шагов Шаолиня. Третьи базируются на хитроумных уходах, побеждая силу податливостью и гибкостью, например, стиль обезьяны, или юнчунь, – стиль вечной весны. Есть ли в них техническое сходство? Можем ли мы обнаружить несколько общих принципов этих стилей.

Нередко считают, в том числе и в Китае, что характерными чертами для южных стилей являются низкие позиции и преимущественное использование рук. Однако, например, в стиле юнчунь две базовые позиции – это стойки на чуть согнутых ногах. Один из сложнейших стилей, созданный более ста лет назад, санши-лю лу сунцзянцюань – тридцать шесть связок Сун Цзяна – предусматривает удары ногами. Бойцы, использующие этот стиль, не кричат во время боя или исполнения таолу, так как считают, что «если откроешь рот, то и ци рассеется».

И на юге, и на севере Китая кунфу было одинаково сложным и одинаково многогранным. Нередко оно выступало как символ национальной гордости в борьбе с иностранцами, например, во время прихода манчжуров в XVII в. или восстания ихэтуаней (боксеров) в 1898–1901 гг. Кунфу способствовало сохранению духовных ценностей китайской культуры, служило своеобразным каналом их передачи от поколения к поколению. Это был своеобразный диалог предков и последователей, переплетение мифов и реальности боевых искусств.

Как-то шаолиньский наставник Игуань (XVIII в.), чье имя символично переводится как «Пронзающий Единым», заметил в своем сочинении:

Первоучителя почтительно передали нам искусство боя.

Использовали его, оберегая семью и защищая обитель.

Монашеское братство, изучая его, упражнялось, не зная покоя.

Через тысячу осеней, через мириады поколений – его вечный хранитель.

Но времена меняются, и поэтому в ответе, который через сотни лет написал на это стихотворение современный монах-боец Суфа, надежда смешивается с беспокойством:

Передались через тысячу осеней способы боевой техники.

Искусство и ремесло первоучителей сохранив,

Сегодня познают мастерство наши потомки.

О, если бы и последующим поколениям хватило бы упорства!

Изучающий кунфу движется от того, что имеет форму, к тому, что не имеет и следа, постигая в этом Небесном искусстве сокровенно утонченное начало.

(ЧЭНЬ СИНЬ, мастер кунфу (XIX в.))

Часто начинающие задают вопрос: сколько требуется времени, чтобы овладеть кунфу? Вряд ли такой вопрос может возникнуть у тех, кто уже занимается кунфу три-четыре года. За этот период становится ясно, что кунфу нельзя выучить, запомнив несколько десятков движений. Кунфу – это прежде всего принципы, а не движения, и для того чтобы познать их, уходит вся жизнь.

Нередко можно слышать разговоры о тайной технике, секретном оружии бойцов кунфу, которые открывались лишь посвященным после долгих проверок. Несомненно, секреты в кунфу существуют, и их немало. Однако тайна заключается не в том, как наносить удар и ставить блок (хотя многие и этого не знают – не выучили), а в методике преподавания и долговременном планировании изучения кунфу.

Начиная обучение, занятия надо рассчитывать на многие годы. За это время будут постепенно меняться и ваш режим тренировок, и конкретные упражнения, и сочетание различных таолу, и способы дыхания. Но главное – кунфу всегда развивается не вширь (это первый этап занятий), а вглубь. Не случайно многие шаолиньские стили включали лишь два-три таолу, и на их основе ученики постигали все многообразие оттенков искусства. В результате человек как бы перешагивал через форму, овладев внешним движением, начинал видеть его внутреннюю сущность. Именно эту способность ощущать кунфу и жить в кунфу, а не просто заниматься им, и имел в виду Чэнь Синь, говоря о постепенном движении бойца кунфу к тому, «что не имеет и следа».

Сначала любой занимающийся опирается на определенные методы как на костыли, чтобы научиться ходить. Но когда кунфу становится естественной частью души человека, то эти костыли уже не нужны. Вы чувствуете смысл боевых искусств как ваше «Я» – действительно не имеющее следа и формы, но означающее для вас много больше, чем все то, что имеет их. Этому и посвящались годы обучения в старых школах кунфу.

Прежде всего, кунфу с самых первых шагов сочетает в себе два начала – внешнее и внутреннее, то есть физическое и духовное развитие человека. О некоторых аспектах духовного развития, сказанных, в частности, с чань-буддизмом и принципами боевой добродетели, мы уже говорили. Существует еще один аспект. Он заключается в спонтанном воспроизведении любой техники кунфу, без долгих раздумий, чисто интуитивно.

В архивах Шаолиньского монастыря сохранилось описание интересной методики достижения такого состояния, связанного с умением управлять ци – аккумуляции ци. Там сказано: «Познавшие это искусство говорят о себе: «Я не мыслю», а также говорят: «Моя мысль работает, но я не рассуждаю». Поэтому занятия кунфу должны проходить в спокойном состоянии, необходимо сохранять всегда хорошее настроение, чтобы мысль и тело работали естественно и свободно.

Чэнь Синь так рекомендовал дозировать нагрузки: «Каждый использует боевое искусство в зависимости от собственных физических возможностей, можно повторить упражнение один раз, а можно и все десять, решайте по своему усмотрению. Если имеете силы – полностью отдайте их занятиям, если не имеете сил – остановитесь, не следует делать все через силу». Сейчас разработаны современные, достаточно сложные методики, позволяющие достигнуть максимум эффекта от тренировок, и, естественно, каждый занимающийся и тем более преподающий кунфу должен их знать. Но всегда последнее слово останется за силой вашего духа и вашей способностью заглянуть за внешнюю форму боевых искусств.

Обучение шаолиньцюань складывается из четырех больших разделов. Первый из них включает работу голыми руками – цюаньшу. В этот раздел входят многочисленные базовые и подготовительные упражнения, основные удары и защита, передвижения, акробатические элементы, а также более сорока различных таолу. Второй раздел шаолиньцюань – парная работа, подразумевающая отработку базовых ударов и связок ударов в паре, парное выполнение таолу (формализованные поединки), а также свободный бой (саньда).

Третий раздел – искусство владения различными видами традиционного китайского оружия. Прежде всего, это традиционный монашеский посох, длинный шест, прямой и кривой мечи, копье – всего восемнадцать видов классического оружия. В это число входят и такие экзотические виды оружия, как мотыги, цепи, костыли, – в умелых руках любой предмет превращался в мощное средство защиты.

Четвертый раздел включает многие способы нэйгун – дыхательно-медитативные упражнения, направленные на умение управлять ци. Нэйгун предусматривает оздоровительный мягкий аспект, в период занятий которым бойцы учились правильно дышать, проводить ци по каналам цзиньло внутри организма, правильно расслабляться, тренировали сознание. Другой раздел – жесткий – знакомит с закалкой тела и ударных поверхностей, которые в результате становятся нечувствительными к боли. Большинство ударов при этом наносится не с использованием одной лишь силы мышц, но и употребляя внутреннее усилие цзинь – квинтэссенцию ци, физической силы, а также некоего внутреннего импульса, идущего от костей. Это был высший этап занятий шаолинцюань.

Техника шаолинцюань – одна из самых богатых и сложных из всех стилей кунфу. Она включает много высококоординированных движений, вращений корпусом, подсечек, захватов, бросков, ударов различными частями руки – кулаком, ладонью, «лапой тигра», «орлиным когтем», «глазом феникса», «глазом дракона», «лапой барса», «лапой медведя», – это далеко не полный перечень шаолиньской техники, даже для поверхностного описания которой понадобился бы многотомный учебник. Изучение всегда начинается с базовой техники (цзибэньгун) – способов разминки, подготовительных и подводящих упражнений. На их основе потом и объясняется само понятие «прием» – чжао.

Прием – это не просто отдельный блок или удар, это движение, состоящее из множества отдельных частей. Например, прием «два дракона выходят из воды» – парный удар локтями в разные стороны, производимый из стойки мабу («всадника»); «свирепый тигр вырывает сердце» – стремительный прыжок вперед с прямым ударом кулаком в живот. Шаолиньская техника включает несколько сот таких приемов, объединенных в таолу. Все они подчинены единым требованиям, поэтому если понять базовые принципы хотя бы на одном таолу или даже на одном приеме, то остальные приемы станут гармоничной частью единого целого.

Шаолиньцюань подразделяет всю технику на пять способов или методов (фа). Это методы движений глазами, телом, работы руками и ногами (стойки, удары и передвижения), а также управление психическим состоянием. Шаолиньское пособие так говорит об этом: «Сердце должно быть чистым, взгляд должен быть ясным, руки должны быть стремительными, позиции должны быть низкими, стойки должны быть стабильными». Казалось бы, нет ничего сложного в такой рекомендации, но для тех, кто занимается кунфу, они могут стать путеводной нитью, ибо на практике зачастую ни один из них не соблюдается, а это значит, что фундамент не крепок и все здание ваших занятий готово рухнуть.

В шаолиньской школе насчитывается не менее сотни основополагающих принципов, часть из них относится к умению управлять собственным телом, другие регулируют работу сознания. Десять принципов жесткости описывают методику боя с противником, который слабее вас, другие десять принципов мягкости учат, как победить противника, который сильнее вас. Десять принципов узнавания подсказывают, как можно оценить силу и умение соперника. Существует и десять принципов доброты – определенные предписания, как следует проводить поединки с товарищами по школе, дабы не причинить им вреда.

Одним из базовых комплексов, полно отражающих шаолиньскую технику овладения кунфу на начальном этапе, являются «32 формы шаолиньцюань». Это один из самых древних таолу. Приступая к его изучению, необходимо вначале овладеть базовыми способами разминки, передвижениями, ударами и блоками, а также методикой разучивания таолу. Помимо боевой ценности, комплекс имеет и оздоровительно-укрепляющее значение. Упражнения хорошо развивают основные группы мышц и связки, улучшают гибкость, подвижность, координацию движений. Шаолиньское таолу – прекрасная возможность для реализации тех многих принципов, о которых вели речь древние мастера, говоря, что кунфу – «это путь взаимного развития внешнего и внутреннего в человеке».

Разучивайте комплекс по одной форме, первоначально задерживаясь на несколько секунд в каждом положении для лучшего запоминания формы. Это лучше делать перед зеркалом. Затем переходите к проработке коротких связок между позициями, делая небольшие паузы. Постепенно уменьшайте их количество, пока не начнете выполнять комплекс как единое целое. С этого момента заканчивается разучивание таолу и начинается его понимание, которое рассчитано на долгие годы.

Когда я занимаюсь каллиграфией, я крайне серьезен. Моя цель – не в том, чтобы каллиграфия была хороша. Мои занятия – это лишь путь духовного совершенствования.

(МИН ТАО (XI в.))

Из Древнего Китая до наших дней дошла такая поучительная легенда. Однажды путник на морском берегу повстречал десять столетних старцев и поинтересовался причиной их долголетия. Расправив свою бороду, первый старец ответил: «Я никогда не пил вина». Второй, улыбнувшись, добавил: «Я прохожу сто шагов после каждой еды». Третий молвил: «Я ем только растительную пищу». Четвертый сообщил: «Я хожу все время пешком». «Я стираю белье и делаю домашние дела только собственными руками», – рассказал пятый. Шестой старец продемонстрировал комплекс упражнений тайцзицюань и подчеркнул, что занимается такими упражнениями каждый день. Седьмой долгожитель дал совет: «Сохраняй окна открытыми и дай войти в них свежему воздуху». Восьмой старец так объяснил свой здоровый цвет лица: «Я подставляю тело летнему солнцу». «Рано вставать и рано ложиться – вот в чем секрет», – заметил девятый. «Я сохраняю радостное настроение на протяжении всей жизни», – заключил десятый.

В этой легенде объяснены практически все основные принципы крупнейшего раздела кунфу, называемого нэйгун, или цигун. Нэйгун сформировался независимо от кунфу в среде даосских монахов. Позже он соединился с буддийскими, в частности, с чань-буддийскими, методами психотренинга, образовав сложную разветвленную систему. В настоящее время она включает массаж, акупрессуру, дыхательные и медитативные упражнения, ряд диетологических и фитотерапевтических предписаний. Многие эти методы используются в современной медицине для лечения как сложных функциональных расстройств, так и для общего физического и психического оздоровления.

Ряд методов шаолиньского нэйгун был сформулирован в знаменитом «Ицзиньцзине», о котором уже шла речь. Хотя он и не был создан в Шаолиньском монастыре, тем не менее это ничуть не снижает эффективности предлагаемых им методов. Характерной чертой данной, как, впрочем, и других систем нэйгун, является особая роль психической концентрации на выполняемых упражнениях. На начальных этапах требуется лишь отвлечься от раздражающих мыслей и сосредоточиться, например, на выполнении движения или на определенном образе.

Постепенно и сами эти образы исчезают, очищая сознание, создавая его «непривязанность» к каким бы то ни было объектам или явлениям. Это и есть высший этап развития сознания в процессе медитации. Концентрации, близкой к состоянию глубокого медитативного сосредоточения, можно достичь, занимаясь любым делом – практикуя кунфу, выписывая каллиграфически иероглифы, как это делал Мин Тао, чьи слова мы поместили в качестве эпиграфа. Можно даже простую прогулку превратить в полезную для мозга и духа медитацию, чем обычно занимались конфуцианские благородные мужи.

Однако не стоит понимать такое сосредоточение как насильственное помещение своего разума в состояние спокойствия, таким способом ничего не добьетесь. Китайцы давали простой совет: надо не думать. Тот же Мин Тао рассуждал: «Нужно ли думать, перед тем как понять? Почему говорят, что не нужно иметь вещи в уме?» Через сотню лет ему ответил известный философ Чжу Си: «Зачем нам думать над вещами? Поскольку вещь – это часть прошлого, то зачем же позволять ей задерживаться в мозгу?!»

Когда уходят мысли, наступает истинное сосредоточение, восприятие вещей происходит непосредственно и интуитивно. Однако не следует думать, что есть какое-то особое упражнение, способное погрузить человека в это состояние абсолютной гармонии и целостного восприятия мира, когда «вещи не задерживаются в голове». Оно зависит от целого ряда факторов и многих лет терпеливых упражнений, ведущих к единению вашего духа и тела.

Полезно начинать с занятия нэйгун, как это делалось в шаолиньской школе, с простейших дыхательно-медитативных упражнений. Хотя важнейшим принципом этого раздела цигун и является правильное спокойное дыхание, оно будет бесполезным без принципа ишоу, то есть концентрации внимания на определенных точках при выполнении упражнения. Все действие в этом случае происходит внутри человека, на него «смотрят глазами, но понимают сердцем».

Перед началом упражнений надо освободиться от всех отвлекающих мыслей, или, как говорилось в трактате по шаолиньскому нэйгун, «сжечь чувства и выбросить мысли». При этом давался совет «повернуть глаза и уши внутрь, чтобы даже пролетающий мимо дракон не заставил вас оглянуться, а падающая скала не отвлекла от упражнений».

Ниже приводятся начальные упражнения шаолиньского мягкого цигун, нормализующие общую деятельность организма. Однако не забывайте, что нэйгун – это не столько упражнение, сколько состояние, которое в конечном счете не зависит от формы, нужно лишь как можно полнее выразить себя в нем.

Это упражнение считается очищающим, и с него полезно начинать свой день, тренировку, а также завершать тренировку и делать его перед сном.

1. Встаньте прямо, не наклоняйте голову в стороны, ноги поставьте на ширину плеч, стопы параллельны друг другу, ноги чуть согнуты в коленях. Ладони, обращенные друг к другу, приблизьте к животу, пальцы направлены вверх. Расстояние между ладонями и животом – 10–15 см. Успокойте дыхание. Дышите при помощи живота: на вдохе живот немного подается вперед, на выдохе – поджимается. Сконцентрируйте внимание на точках лаогун, расположенных в центре ладони.

2. Делая вдох, поднимайте ладони по прямой вверх. Когда ладони доходят до уровня плеч, немного разве дите локти в стороны, но без излишнего напряжения. При этом делается полный вдох.

3. Когда руки поднимаются над головой, встаньте на носки, выпрямите руки до конца, поверните ладони вверх, делая вдох с силой. Сосредоточьте внимание на точке даньтянь, находящейся на 3,5–4 см ниже пупка.

По круговой траектории через стороны руки опустите вниз и соедините их у нижней части живота. Ладонь правой руки положите в ладонь левой. Сделайте ненапряженный выдох и встаньте на полную ступню.

5. Поверните ладони вниз, не расплетая их. При этом с силой выдохните оставшийся в легких воздух, будто сдуваете шар, расположенный внизу живота.

Делайте эти упражнения по 15–20 раз, желательно три раза в день.

Этот комплекс требует умения сконцентрироваться на циркуляции ци в руках. Упражнения улучшают кровообращение в конечностях и повышают их чувствительность, оказывают общеукрепляющее и релаксационное действие. В древности они использовались в шаолиньской школе как способ отработки выброса силы во время движений руками.

1. Встаньте прямо, руки опущены вдоль бедер. Представьте, что поток ци выходит из точки даньтянь, идет вдоль рук к мизинцам, пробегает по безымянным, средним, указательным и большим пальцам, а затем воздействует на ладони через точки лаогун. Руки при этом плавно поднимаются до уровня плеч, немного согнуты в локтях, пальцы направлены вниз и немного согнуты, будто с них стекает вода. Взгляд на правлен на ладони. Делайте вдох нижней частью живота.

2. Представьте, что нечто давит на центральные точки ладоней с внешней стороны. Руки опускаются, ладони немного выгибаются пальцами вверх. Вместе со сгибанием рук согните колени, произведите медленный выдох. Следите за тем, чтобы не напрягать и не поднимать плечи.

Эти упражнения полезно выполнять утром и вечером, а также после базовых разминочных упражнений на тренировке по 8—10 раз.

Массаж испокон веков является составной частью как китайской традиционной медицины, так и кунфу, базировавшихся на общих натурфилософских постулатах. Существуют различные типы массажа. Он может проводиться по меридианам, по определенным областям, по точкам. При этом применяются легкое похлопывание, поверхностное и глубокое пощипывание, растирание, нажатия и многое другое. Техника массажа зависит от конкретных задач – лечебных, оздоровительных, разогревающих мышцы. Любой человек, заботящийся о своем здоровье, должен знать простейшие виды массажа, посредством которых можно воздействовать на активные точки в организме, которых насчитывается несколько сотен.

По китайским традиционным представлениям, массаж регулирует циркуляцию ци и не позволяет ци застаиваться. Однако не всегда начинающим легко найти необходимые точки, в этом случае используется меридиональный массаж, проводимый вдоль соответствующих каналов. Таков шаолиньский меридиональный массаж, позволяющий не только наладить циркуляцию ци, но и размять тело, и успокоить сознание. Про него говорят: «Становишься легким, будто облака, мягким, как вата, подвижным, как пружина. Ци струится подобно шелковой нити, а воля вздымается, как волна».

Китайский массаж – не просто разминание тела, но особое упражнение, требующее предельной концентрации. Массаж должен координироваться с равномерным дыханием. Например, при похлопывании тела или конечностей сверху вниз, делайте выдох, при поднятии руки или движении снизу вверх – вдох. Любое движение тела выполняйте с равномерной скоростью, избегайте рывков, проходя мысленным взором по массируемому месту, это называется сочетать внутренний массаж с внешним.

Такой массаж подразделяется на два вида в зависимости от возраста и состояния человека: стимулирующий, или восполняющий, и успокаивающий, или уменьшающий. Стимулирующий тип массажа призван восполнить недостаток одного из начал организма – инь-ци или ян-ци. Он подходит людям в состоянии апатии, ослабленным, пожилым. Такой массаж проводится легкими быстрыми похлопываниями обычно вдоль меридиана. Успокаивающий массаж уменьшает избыток инь-ци или ян-ци, рекомендуется при нервных заболеваниях в качестве успокаивающего и расслабляющего средства. Он проводится более тяжелыми похлопываниями обычно по встречному направлению меридиана.

Перед началом массажа сделайте несколько дыхательных упражнений, успокойтесь, расслабьтесь. Потрите ладонь о ладонь, разогревая руки, затем начинайте массаж.

1. Встаньте прямо, ноги на ширине плеч. Вытяните левую руку влево в сторону под 45° относительно тела. Центральной частью правого кулака нанесите девять легких ударов по внешней части левой руки сверху вниз от плеча до запястья. Затем повторите то же самое снизу вверх.

2. Правой ладонью проведите сверху вниз по левой руке, сделав девять защипов за мышцы. Повторите то же самое снизу вверх.

3. Разверните левую руку внутренней частью вперед. Проделайте два предыдущих упражнения, а за тем поменяйте руки.

Применяется при нарушении подвижности и онемении рук, болях в сердце, болезнях легких, межреберной невралгии, простуде, нервных расстройствах.

а) Массаж лица

Положите обе ладони центрами на лоб, слегка нажимая и совершая круговые движения, двигайте ладони ото лба к подбородку. Несколько раз нажмите на глазные яблоки, прикрыв глаза.

2. Сразу же после предыдущего движения поднимите ладони к ушам и вискам по боковой поверхности головы. Повторите движение девять раз.

3. От висков – вновь ко лбу – и массируйте лоб круговыми движениями.

Рекомендуется при невралгии лицевых нервов, онемении мышц лица, простуде, насморке, усталости и болезни глаз, зубной боли, расстройстве слуха, головокружении, головной боли, воспалении тройничного нерва.

б) Массаж волосистой части головы

1. Пальцы рук немного согнуты и касаются линии волос. Делая пальцами движение, будто захватываете кожу на голове, массируйте волосистую часть головы ото лба до затылка.

2. Массируйте пальцами шею легкими защипами. Особо сосредоточьтесь на точках у основания черепа. Проделайте 9 раз.

Помогает при головокружении, головной боли, гипотонии, простуде. Эти упражнения снимают также умственную и физическую усталость, стимулируют деятельность коры головного мозга.

1. Обеими кулаками несильно наносите удары вдоль средней линии, начиная от линии ключиц и кончая нижней частью живота. То же самое – снизу вверх.

2. Разведите кулаки на 5—10 см от средней линии и наносите несильные удары сверху вниз, а затем снизу вверх.

3. Оставив руки в том же положении, разожмите кулаки. Проведите ладонями сверху вниз, а затем наоборот, совершая ими небольшие вращательные движения и с силой нажимая.

Упражнения повторите по 9 раз. Помогает при трахеите, бронхите, болезнях легких, печени, почек, мочеполовой системы, а также при головной боли, потере аппетита, общем недомогании.

1. Поднимите левую руку, сжатую в кулак, вверх, центр кулака направлен вправо. Нанесите легкие удары правым кулаком от подмышечной впадины до по ясницы, всего 9 раз.

2. Разжав кулак, промассируйте ладонью эту область сверху вниз и снизу вверх в течение 1–2 мин.

Рекомендуется при межреберной невралгии, болях в области поясницы, живота, ребер, онемении рук, ночном недержании мочи.

а) Массаж задней поверхности шеи и спины

1. Правую руку к левому плечу и, огибая его, хлопнуть ладонью по задней поверхности шеи и воротниковой области. Одновременно левую руку отвести назад и хлопнуть тыльной поверхностью ладони по спине в области VI–VII спинных позвонков. Голову можно повернуть немного вправо.

2. Поменяйте положение рук, проделав 1-е и 2-е упражнения по 9 раз.

3. Ребрами кулаков обеих рук со стороны мизинца массируйте в течение 1–2 мин. заднюю поверхность шеи, поворачивая кулаки немного вовнутрь и нажимая, голову наклоните вперед.

4. Не отнимая кулаки от шеи, разожмите их, раз ведите немного пальцы и переплетите их. Наклоните голову назад, одновременно сжимайте шею обеими ладонями слева и справа. Затем наклоните голову вперед, нажимая на центральную часть шеи. Проделайте 9 раз.

Шея – одна из наиболее активных зон человеческого тела. На ней расположены точки, массаж которых способствует лечению заболеваний глаз, ушей, органов дыхания, нервных заболеваний, снимает головные боли и усталость.

б) Массаж поясницы и спины

1. Согните руки в локтях и заведите их за спину. Положите кулаки на среднюю линию спины. Несильно похлопывая по обеим сторонам от позвоночника, проведите кулаками вверх и вниз – всего 9 раз.

2. Разведите кулаки немного пошире и проделайте то же упражнение. Кулаки внизу доходят до копчика.

3. Несильно ударьте кулаками в области поясницы и копчика, затем нажмите, как бы ввинчивая их.

Рекомендуется при болезнях нервной системы, легких, почек, печени, импотенции.

1. Поставьте ноги чуть шире плеч, руки сожмите в кулаки. Наклоняясь в пояснице, нанесите несильные удары кулаками со стороны мизинца от бедер до голеностопного сустава. Проделайте то же самое, выпрямляясь.

2. Согните немного ноги в коленях. Несильно похлопайте ладонями по коленям, а затем пальцами разомните область вокруг коленных чашечек.

3. Проделайте упражнение 1-е, массируя кулаками заднюю поверхность ног.

4. Поставьте одну ногу на полшага вперед. Положите одну ладонь на ее переднюю поверхность, другую – на заднюю. Медленно наклоняясь, массируйте ногу, несильно защипывая мышцы.

5. Поставьте одну ногу на полшага вперед. Наклоняясь вперед, наносите несильные удары кулаками по ее боковым поверхностям.

6. Разожмите кулаки и ладонями массируйте ногу снизу вверх и сверху вниз вдоль боковых поверхностей.

Каждое упражнение проделайте по 9 раз.

Хорошо помогает при нарушении циркуляции крови в ногах, снимает мышечную усталость, способствует уменьшению мышечных болей в ногах после нагрузки, а также применяется при воспалении седалищного нерва, бессоннице, головокружении, простуде.

1. Согните ногу в колене и поставьте ее на табурет или стул. Кулаками обеих рук нанесите несильные удары по тыльной части ступни, описывая круг от пятки, через кончики пальцев и вновь к пятке. Выполните 9 раз.

2. Разомните пальцами стопу по той же траектории, отдельно разомните каждый палец.

3. Сядьте на табурет, положите ступню одной ноги на колено другой и разверните ее вверх. Придерживая одной рукой за голеностопный сустав, кулаком другой руки нанесите удары по стопе. Выполните 9 ударов по каждой стопе.

4. Сидя в том же положении, пальцами руки разотрите стопу вперед-назад, а также по круговой траектории. Обращайте особое внимание на центральную точку стопы, на которую нажимайте сильнее, вращая пальцы по часовой стрелке. Выполните по 9 раз на каждой стопе.

По окончании массажа сделайте два глубоких вдоха-выдоха, полностью расслабляя тело. Массаж проводите утром и после тренировки, эффективность его повышается после ванны или парной, когда ваше тело разогрето. Массаж нельзя проводить при инфекционных заболеваниях, женщинам в период месячных, а частичный массаж – в период беременности, начиная с 4—5-го месяца.

Таким образом, массаж можно использовать как оздоровительный метод, а также как составную часть тренировки кунфу. В последнем случае это принесет несомненно больше пользы, так как залог совершенствования человека заключен в комплексности тех методов, которые он использует.

У мастеров кунфу Древнего Китая даже не было такого понятия, как «тренировка», ибо вся жизнь у них превращалась в непрерывный процесс саморазвития и самореализации. Не случайно ключевым понятием, применимым к описанию мастеров кунфу, было «цюань» – полнота или целостность, которая не оставляла вне кунфу ни единого момента бытия. Настоящий знаток кунфу всегда живет этим искусством вне зависимости от ситуации и времени суток.

Немаловажную роль здесь играет умение наладить правильную жизнь. Не стоит это путать с размеренным образом жизни, хотя и он приносит хорошие плоды. В данном случае речь идет о разумном и естественном сочетании разных методов, которые объединены общим понятием «кунфу» – это практика базовых упражнений, дыхательно-медитативной техники, массажа, диетологии. Но прежде всего – реализация принципов боевой добродетели, видение духовно-глубокого и чистого мира за внешней суетой.

Долгое время в секрете держалось именно такое сочетание элементов в жизни знатока кунфу, а не отдельные технические приемы, как это обычно думают. До сих пор народные школы бережно хранят свои семейные тайны, и знание даже сотни различных ударов, упражнений таолу еще не означает знания кунфу и тем более его понимания. Однако следует придерживаться определенных элементарных правил, которые рекомендовали мастера кунфу своим ученикам на первых этапах занятий, о чем мы и ведем речь.

Питание играет существенную роль в кунфу. Рацион буддийских монахов-бойцов, даосских последователей стилей внутренней семьи не всегда был одинаков, но в основных своих чертах он определялся и традициями китайского народа, и местными климатическими условиями, и энергетическими качествами пищи.

Последователи древней даосской системы даоинь считали, что оптимальным питанием для человеческого организма являются слюна и небесное ци, получаемое человеком вместе с дыханием. Один из самых ранних трактатов, посвященных этому вопросу, составленный в 206–288 гг. до н. э., так и назывался: «Об отказе от питания злаками и о питании ци» («Цюэ гу шици»). В нем советовалось постепенно заменять пищу занятиями дыхательными и медитативными упражнениями, причем общий курс был рассчитан на сравнительно долгое время. В 20 лет надо было заниматься упражнениями даоинь на восходе и на закате солнца в течение двух дней по 20 раз, а затем делался небольшой перерыв. В 30 лет можно было заниматься уже в течение трех дней по 30 раз и т. д. Постепенно потребность в пище отпадала, и наступало «небесное насыщение».

Однако столь радикальные средства регуляции питания можно считать скорее исключением, чем правилом. В средние века для питания при занятиях ранними формами кунфу использовались рекомендации знаменитого специалиста в искусстве «вскармливания жизненности» Сунь Сымяо (590–682), который считал, что прежде всего необходимо подбирать пищу в соответствии с началами инь и ян и сезоном года. «Тот, кто не обращает внимания на пищу, не сможет выжить», – делал он жесткий вывод. Список правильной пищи, который составил Сунь Сымяо, включал 154 наименования. Среди рекомендуемых продуктов были водоросли, богатые йодом, женьшень, многие виды рыб.

Все эти рекомендации легли в основу диет, применяемых в кунфу. Питание должно уравновешивать дисбаланс инь-ян, который мог наступить из-за каких-то внутренних расстройств или, например, резкого изменения погоды. Пища должна соответствовать темпераменту человека. Например, худые, активные люди принадлежат к категории ян, что, в общем, приемлемо для занятий кунфу, однако они могут страдать от гиперактивности и не всегда смогут контролировать свои чувства, что особенно важно для боевых искусств. Поэтому им рекомендуется пища категории инь, например, овощи. Людям заторможенным, с замедленными реакциями, наоборот, советовалось больше есть пищи ян.

Сезонное соответствие пищи считалось одним из самых основных. Например, если в холодную погоду властвует начало инь, то необходимо в пищу вводить больше продуктов ян. Однако этим нельзя злоупотреблять, так как здоровье человека, по существу, есть гармонизация его внутреннего состояния и внешнего мира, а прием очень холодной пищи в жаркую погоду может нарушить такой баланс.

В пище присутствие инь и ян могло меняться в зависимости от ее свежести. Существует также пища малого ян, большого, или великого, ян, малого инь и большого, или великого, инь. Пища ян относилась к стимулирующей пище, активизирующей физические силы. Вместе с этим ее не рекомендовалось принимать в периоды занятий глубоко пассивной медитацией. К пище большого ян относятся, например, следующие продукты: говядина, баранина, масло, копченая рыба, лук, черный перец, большинство специй, водка. К продуктам малого ян – ячмень, сельдерей, вишня, каштаны, чеснок, имбирь, цыплята, голубиное мясо, оленина, рыба, ананасы, сливы, креветки, сахар, уксус, овес, черный чай, вино.

Пища, относимая к разряду инь, успокаивает и охлаждает. К продуктам большого инь принадлежат бананы, крабы, листья мяты (мятные отвары), грибы, зеленый чай, цветочный (жасминовый) чай, мидии, соевые бобы, огурцы. А вот продукты, которые относятся к малому инь: мясо кролика, утки, лягушачьи ножки, устрицы, сахарный тростник, дыни, помидоры, апельсины, мандарины, груши, тутовая ягода, шпинат, горох, семена подсолнуха.

Имеется и так называемая нейтральная пища, которая не влияет существенно на баланс инь – ян и может совмещаться с двумя предыдущими типами пищи: плоды и напитки папайи, рис, кукуруза, картофель, белые грибы, молоко, мед, инжир, йогурт, цветная капуста, яблоки, кабачки. При этом следует учитывать, что при общей нейтральности этих продуктов многие из них входят в состав лечебной и укрепляющей пищи. Например, яблоки положительно действуют на желудок и печень, «вскармливают сердце», кабачки могут снимать боль в организме при ушибах и т. д.

На первых этапах занятий нет необходимости столь тщательно подбирать себе пищу, лучше придерживаться золотой середины: не стремиться к аскетизму и не переедать. Шаолиньское правило гласило: на завтрак съешь 1/8, на обед – 1/9, на ужин – 1/7 часть рациона. Известный шаолиньскии учитель Дэцянь сформулировал пять основных правил, которых должен придерживаться тот, кто занимается шаолиньцюань:

1. Больше ешьте овощей, имеющих высокую питательную ценность, например капусту, редиску, сельдерей, помидоры, картофель.

2. Больше ешьте мяса с низким содержанием жиров, например, мясо курицы, мелких птиц, говядину, баранину, зайчатину, а также рыбу.

3. Употребляйте в пищу продукты, имеющие большую энергетическую ценность, например, свекольный сахар, тростниковый сахар, фруктозу.

4. Больше ешьте свежих фруктов, которые помогают процессу пищеварения и улучшают усвояемость пи щи, например яблоки, бананы, груши, сливы.

5. Не курите и не пейте вино, не ешьте свинину и не употребляйте животные жиры.

По традиционным рекомендациям, количество мяса следовало уменьшать и желательно полностью от него отказаться. Считается, что мясо ухудшает гибкость и скорость удара, столь необходимые в кунфу. В обязательный рацион входят различные отвары и настои из трав, стимулирующих умственную и физическую деятельность, например, женьшень, элеутерококк, лимонник сибирский.

Помимо внутреннего, существует и внешнее питание – различные мазевые бальзамы, которые обладают как общеукрепляющими свойствами, так и могут залечивать различные раны.

Питание было одним из аспектов того рационального образа жизни, который вели шаолиньские монахи. Нет ни единой мелочи в жизни, которая не влияла бы на совершенствование духа и на укрепление тела, не вела бы к их гармоничному единству. Надо лишь научиться в каждом мгновении видеть возможность для самореализации и в каждом деле – путь к самопостижению.

Знаменитый шаолиньский наставник Чжэньцзюнь давал следующие советы по поддержанию здоровья каждого, кто занимается кунфу: «Питаться следует постной пищей, съедая в день не более 500–600 г, не употребляя вина. Нельзя также курить. Не соглашаясь с мнением других людей, не стоит сердиться и выходить из состояния душевного равновесия, тем более вступать с другими людьми в стычки». Принципом Чжэньцзюня было несложное, но весьма эффективное правило, которого, к сожалению, придерживается крайне мало людей: «Утром и вечером прогуляйся под звездами, а после еды пройдись не менее ста шагов». Сам он вставал каждый день в половине четвертого утра и мелкими шагами поднимался на пик перед монастырем, гуляя около часа. Вечером мастер вновь выходил на прогулку, и так он поступал в течение десятков лет.

Казалось бы, в этих советах нет ничего оригинального, но вряд ли у большинства людей хватит терпения годами вести такой образ жизни. Именно в удивительной стабильности и долговременности самоподготовки и заключался секрет здоровья китайских мастеров кунфу. Пусть не покажется он вам слишком обыденным, недаром сказано: «Ваше обыденное сознание и есть истинное Дао».