У ИСТОКОВ,

Созданная немцами во время Второй мировой войны баллистическая ракета дальнего действия "Фау-2" не оправдало надежд нацистов Весьмо дорогостоящее "оружие возмездия" на деле нанесло больший ущерб самой Германии, чем ее противнику. Потому США и его западные союзники сочли такой класс боевых летательных аппаратов неэффективным. И лишь Россия увидело для него какую-то перспективу и приступила втайне к совершенствованию конструкции указанной ракеты.

Как известно, после капитуляции Германии в мае 1945 г. в ее промышленные центры по заданию Государственного комитета обороны направились группы руководящих сотрудников различных министерств, переодетых в военную форму, с целью выявления тех достижений немцев, которые следовало бы заимствовать в качестве репараций. Сравнительно большой десант таких "профсоюзных" офицеров высадился и на их ракетной базе.

Поскольку успехи немцев в создании жидкостных реактивных двигателей были на порядок выше, чем у нас, перед ними поставили задачу воспроизводства этих двигателей и всех оснащаемых ими летательных аппаратов. В частности, зенитных ракет ("Вассерфаль", "Рейнтохтер" и "Шмиттерлинг"), самолета-снаряда дальнего действия Фау-1 и ракеты дальнего действия баллистического типа (БРДД) Фау- 2.

Специалисты МАП быстро выяснили, что сдавшиеся американцам создатели указанных машин во главе с Вер- нером фон Брауном прихватили с собой все материалы по технологии их проектирования, а также оборудование сверхзвуковых аэродинамических труб, без которых невозможно было решать проблемы устойчивости движения и прочности конструкции ракет. Так как для сооружения таких труб требовался не один год, министр авиапрома М.В. Хруничев не захотел рисковать. И согласился заняться воспроизводством только дозвуковой крылатой ракеты Фау-1. К тому же руководители ЦАГИ и ВВС не усматривали никаких перспектив у БРДД. Даже фон Браун считал, что будущее принадлежит крылатым ракетам.

Самолетчики легко убедили первого зама министра вооружения В.М. Ряби- кова в том, что все сверхзвуковые ракеты являются в сущности снарядами, ибо движутся по траектории, подобной траектории артиллерийских снарядов. Рябиков уговорил своего министра Д.Ф.

Устинова, что эта тематика даст перспективу отрасли и возможность сохранить в ней крупный артиллерийский завод № 88 в подмосковных Подлипках, переведенный к тому времени на выпуск буровых установок и нефтяных насосов. Его поддержали директор этого завода А.Д. Калистратов и главный конструктор П Н. Костин. Не возражало и главное артиллерийское управление (ГАУ) министерства вооруженных сил.

Тогда Устинов совместно с Хруничевым и секретарем ЦК партии Г.М. Маленковым приступили к подготовке соответствующего постановления правительства по организации работ в стране в области реактивного вооружения. Не дожидаясь его выхода, 30 ноября 1945 г. Устинов издал приказ о создании на заводе № 88 специального КБ (СКБ) по ракетной технике в составе 300 человек и подчинении его Костину. Естественно, что все руководящие должности в его отделах, образованных по каждой машине, подлежавшей воспроизводству, заняли сотрудники КБ завода. Начальником отдела БРДД Костин поставил Лапшина.

К моменту окончания согласования указанного постановления в СКБ доставили части корпуса Фау-2 и найденные в Германии чертежи ее узлов, которые подлежали переизданию. Машине присвоили название Р-1 и засекретили ее (скрывая сам факт преобразования завода в ракетный центр), а большую группу конструкторов СКБ направили на стажировку в Германию.

Согласно постановлению на базе завода создавался институт НИИ-88. Министерство вооружения (MB) становилось головным по всем реактивным снарядам с жидкостными реактивными двигателями, а МАП – по реактивным самолетам-снарядам. На МАП возлагались также работы по жидкостным двигателям для БРДД и производству аэродинамических исследований. В порядке помощи MB в части освоения новой отрасли техники из МАП переводились 20 специалистов, в основном, из НИИ-1. 13 мая 1946 г. это основополагающее постановление подписал председатель Совмина И.В. Сталин с указанием считать "работы по развитию реактивной техники важнейшей государственной задачей и обязать все министерства и организации выполнять задания по реактивной технике как первостепенные". Контроль за исполнением постановления возлагался на Спецкомитет по реактивной технике при Совмине, председателем которого стал Маленков.

Техническое обслуживание ракеты Р-1 на старте

Таким образом, в нашей стране изначально судьба ракетной техники оказалась в руках не ВВС и авиационных фирм, а ГАУ и заводов MB, что, несомненно, отразилось на темпе ее развития. Артиллеристам намного труднее было решать те проблемы, от которых ушел МАП. Они их и не видели!

Костин, к примеру, лишь улыбнулся, услышав, что его КБ не сможет работать без сверхзвуковой аэродинамической трубы. Поручил своему инженеру Л.Б. Вильницкому срочно подготовить проект последней. Тот добросовестно изучил всю имевшуюся техническую литературу по данной проблеме и представил соответствующую объяснительную записку, в которой указывал на необходимость сооружения огромных воздуходувок (как для домны) и мощной электрической подстанции. Глянув на выводы этой записки, Костин с возмущением вернул ее: "Ты в своем уме? Ты же, видимо, перепутал ватты с киловаттами". Робкие оправдания Вильницкого, что все делал по книжкам, его не успокоили.

Когда в июне я переступил порог СКБ, в его составе находился только один человек – Антипин (доцент лесотехнического института), который считал, что Фау-2 не снаряд и не "жестянка", как окрестил ее Костин, а летательный аппарат. И что ее конструкция сделана не с артиллерийскими, а с авиационными запасами прочности, обеспечение которых не под силу конструкторам СКБ. Костин дал ему добро но организацию (общего для всех отделов) расчетного бюро с группами аэродинамики, прочности, двигателей и устойчивости движения ракет. Шли в эти группы лишь зеленые молодые специалисты, искавшие невспаханные целинные участки. Мне Антипин доверил вопросы прочности конструкции и направил на стажировку не в Германию, а в ЦАГИ. Заместитель начальника ЦАГИ А.И. Макаревский предоставил мне возможность ознакомления с технологией отработки прочности самолетов и разрешил переправить в СКБ все заинтересовавшие меня труды своего института. Понимал, что ему придется как-то помогать нам ( не только в области аэродинамики) до создания соответствующих научных отделов в НИИ-88.

А комплектация этих научных отделов протекала вяло – им требовались квалифицированные специалисты, а уволиться тогда по собственному желанию никто не мог. Техническое управление MB вынуждено было передать решение этого вопроса кафедрам механико-математического факультета МГУ, которые практически занимались только фундаментальными проблемами аэродинамики и прочности и не имели представления о задачах, волновавших конструкторов.

Устинова это обстоятельство не беспокоило. Его заботили прежде всего трудности, связанные с воспроизводством немецких машин. Он счел целесообразным возложить всю ответственность за их преодоление на начальников отделов СКБ посредством присвоения им престижного звания главных конструкторов (ГК) этих ракет и их систем. Точнее, их копий. Хотя такое звание являлось, по сути, бессмысленным, звучало оно солидно. Поскольку в стране посредством ГК называлась должность руководителя КБ, а по конкретным машинам или объектам назначались ведущие конструкторы, Устинов ликвидировал должность главного конструктора СКБ и ввел должность его начальника, поставив на нее старого своего товарища Тритко. Костина же перевел в ГК одной из зенитных ракет.

С кандидатом на звание ГК копии Фау-2 Синельщиковым Е.В. он прибыл в Германию с целью ознакомления с тем хозяйством, с которым было связано ее воспроизводство. Масштабность немецких работ поразила их и даже немного напугала. Но командовавший этим хозяйством в Германии генерал Л.M. Гайдуков вовремя бросил им спасательный плот. Порекомендовал присвоить звание ГК копии ФАУ-2 своему заместителю С.П. Королеву – честолюбивому инженеру, обладавшему сильной волей, проницательным умом и незаурядными организаторскими способностями, успевшему уже хорошо изучить устройство Фау-2 и технологию ее предстартовых испытаний.

Так как артиллеристу Синельщикову, впервые увидевшему здесь ракеты, было все равно, чем руководить, он согласился с охотой стать главным конструктором зенитной ракеты "Вассерфаль". И 9 августа 1946 г. Устинов назначил Королева ГК конструкции Р-1.

Подобные звания ГК объектов ее системы управления получили М.С. Рязанский, Н.А. Пилюгин и В.И. Кузнецов, по агрегатам наземного комплекса обслуживания – В.П. Бармин, по двигателю – Глушко. Появился ГК даже по телеметрической системе "Мессина".

Беспартийный Королев знал, чем рискует – отсидел с 1938 г. шесть лет "за срыв отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения", будучи только начальником небольшого подразделения РНИИ (НИИ-1). Однако он верил в свои силы, в свою звезду, не боялся никаких трудностей и упорно стремился к своей заветной цели – созданию своего КБ. Самокритично осмыслил причины провала в РНИИ своей попытки построить ракетоплан "для достижения рекордной высоты и скорости полета" силами нескольких инженеров, имевших опыт изготовления лишь любительских планеров.

Через неделю Устинов утвердил директором НИИ-88 Гонора Л.Р., а его замом по науке проф. МГУ член-корр. Академии Наук Ильюшина А.А. Спустя две недели Гонор назначил Королева начальником отдела РДД в СКБ, переведя Лапшина в его замы. Королев мудро воспользовался особенностями своего административного положения в институте, созданном Устиновым. Ведь в качестве ГК ракеты Р-1 он должен был координировать работу всех ГК ее систем, то есть общаться с ними на равных. С другой стороны, как начальник отдела он мог формально контактировать с ними только через руководителей СКБ или института, для которых ракетная техника еще являлась темным лесом. Поэтому Королев образовал межведомственный совет главных конструкторов по данной машине (СГК) для рассмотрения и решения всех проблем. Естественно, что главные встретили такую идею с восторгом, а все начальники института – в штыки. Министерство согласилось с Королевым, но придало СГК совещательный характер.

Глядя в будущее, Королев пригласил на должность заместителя начальника отдела РДЦ молодого, напористого инженера НИИ-1 В.П. Мишина , голова которого была заполнена мыслями о модернизации Фау-2, порожденными открытием Глушко о наличии у ее двигателя сравнительно больших запасов мощности. В частности, о возможности его форсирования с тяги 25 тс до тяги 34 тс. Он думал о легком и быстром создании новой ракеты (Р-2) с дальностью полета вдвое большей, чем у Р-1. Причем в два этапа. На первом можно было ограничиться указанным лишь форсированием двигателя и небольшим увеличением емкости топливных баков. На втором – провести дополнительное облегчение конструкции корпуса ракеты посредством замены стальных частей дюралевыми и за счет отказа от прикрытия баков теплоизоляцией и силовым корпусом, то есть изготовления их несущими. Он исходил из предположения, что у Брауна просто не было времени на отработку таких баков. Поэтому Браун был вынужден защитить их именно стальным корпусом из-за острого дефицита алюминия в Германии во время войны.

По мнению Королева, этот проект мог приостановить рост негативного отношения к БРДД в министерстве вооруженных сил, которому стало известно, что после ознакомления с итогами обстрела немцами Лондона ракетами Фау-2 и изучения их проектной документации по перспективным машинам ВВС США пришло к выводу о полной неэффективности БРДД и целесообразности разработки лишь крылатых ракет дальнего действия. У нашего ГАУ никаких объективных оснований для выработки своей позиции в этом вопросе не имелось, и оно пожелало их приобрести путем демонстративных пусков Фау-2 по боевой траектории. И начальник ГАУ маршал Яковлев Н.Д. добился выхода постановления правительства о их проведении.

Пока Королев занимался в Германии обеспечением сборки силами немецких специалистов частей ракеты Фау-2 и формированием спецпоезда с оборудованием, необходимым для их предстартовой подготовки в полевых условиях, командование отделом перешло в руки Мишина, которому неофициально было присвоено звание зама ГК по ракете Р-1.

Его прибытие в СКБ ознаменовалось не только заменой "пушкарских" (по его выражению) начальников секторов, но и расчленением по отделам расчетного бюро. Я с группой прочности оказался в отделе Королева. Из частей других групп он образовол расчетный сектор АБУ (аэродинамики, баллистики и устойчивости движения ракет) во главе с И.Н. Мойшеевым.

Эскизное проектирование Р-2 вел компоновочный сектор К.Д. Бушуева Мишин с начальником группы С.С. Лавровым занялся выявлением границ применения одноступенчатых ракет с целью выбора общих параметров перспективной ракеты Р-3. Другими техническими вопросами он не интересовался: "Вот приедет Сергей Павлович и разберется". И мы с нетерпением и любопытством ожидали этого события.

Случилось оно в январе 1947 г. Солидную, приземистую, сглаженную со всех сторон фигуру с короткой шеей и могучим костяком украшала военная форма подполковника. Медленно в сопровождении Мишина обходил он сектора отдела, молча выслушивая доклады их начальников, инстинктивно пытавшихся держать руки по швам. Лицо Королева выражало неудовольствие их разношерстным составом, обилием вчерашних студентов. С первого же дня Королев показал, что будет железной рукой поддерживать порядок в отделе, ибо был уверен, что страх дает значительно большую власть над людьми, чем призрачная надежда на поощрения в будущем. Он ужесточил до предела и режим секретности, который не только способствовал укреплению исполнительской дисциплины, но окутывал густым туманом деятельность всех руководителей. Ввел для последних традиционный в сталинское время распорядок рабочего дня. Принимал их в основном вечерами. Никогда не прощал им ни одного промаха. Наказывал прилюдно и артистически, не повторяясь в выражениях. Размахивал кнутом и Мишин, но неумело и однообразно.

К этому времени утвердилась и структура научных отделов института, к руководству которыми пришли профессора Х.А. Рахматулин, В.М. Панферов, Н.Д. Моисеев, доценты и аспиранты МГУ. Определился и характер их взаимодействия с отделами СКБ. Работать на последние они не могли и не хотели. По крайней мере, до создания нужной им экспериментальной базы. Деловые же контакты с ЦАГИ ограничивались (постановлением правительства) областью аэродинамики, и только. И когда я напомнил Королеву, что по авиационным законам после замены материалов и технологии производства конструкции Фау-2 требуется проведение ее испытаний на прочность до пусков Р-1, он задумался.

"Хорошо! Я поговорю с Макаревским. Подготовьте письмо с просьбой о помощи нам в этом деле".

Встреча эта протекала за рюмочкой водки, в дружеской обстановке, в которой я чувствовал себя лишним. Им было что вспоминать – вместе учились в МВТУ им. Баумана. Макаревский согласился выручить его и провести по договору сравнительные статические испытания конструкций Р-1 и Фау-2 в течение года, несмотря на перегрузку ЦАГИ. Специалисты ЦАГИ определили (на основе анализа схем нагружения ракеты во всех случаях эксплуатации), что потребуется минимум по три экземпляра конструкции Фау-2 и Р-1, так как при каждом нагружении она доводилась до разрушения. А у Королева имелся лишь один резервный экземпляр Фау-2.

Поскольку нужно было проверить прочность всех частей конструкции, пришлось составить программу ее испытаний не в собранном виде, как самолетов, а по технологическим отсекам с имитацией их взаимодействия друг с другом. Справедливое замечание инженеров ЦАГИ о том, что ракеты все же пускают не по частям, Королев парировал сравнительным характером самих испытаний, допускавшим отступление от фактических схем нагруже- ния. Впоследствии благодаря Королеву и огромному авторитету ЦАГИ указанный подход стал, в конечном счете, в нашей отрасли традиционным для всех видов испытаний конструкций ракет на прочность.

Так как специальных средств для транспортировки громоздких отсеков Фау-2 не имелось, пришлось мне везти ее в г. Жуковский через Москву на штатном лафете темной ночью. И поселиться пришлось, по указанию Королева, надолго в гостинице ЦАГИ, чтобы ни на час не приостанавливать проводившуюся в две смены подготовку к испытаниям. Лишь эпизодически мне приходилось посещать СКБ с чертежами оснастки.

Королев понимал, что с шестьюдесятью инженерами отдела, многие из которых не могли работать самостоятельно, нечего было и мечтать о создании новой ракеты. А дополнительные штатные единицы можно было приобрести только под конкретный проект. И когда в институте появился ученый совет, он представил к защите еще достаточно сырой эскизный проект Р-2. Заставляло его торопиться с ним и появление более опытного конкурента. Гонор выдал техническое задание на разработку аналогичной машины (Г-1) включенному в состав института коллективу вывезенных из Германии немецких специалистов во главе с Греттрупом, бывшим замом фон Брауна по системе управления.

Разместили их в СКБ рядом с отделом Королева. Предоставили немцам шикарные условия для работы – новые столы и кульманы, мягкую мебель, ковровые дорожки и усиленное питание . А у нас не хватало даже стульев – их привязывали к потрепанным столам. Помогли им и психологически оценить свое положение – ежедневно мимо больших окон их зала плелись нестройные колонны пленных немецких солдат (живших в обнесенном колючей проволокой цехе завода) на стройки города. С трудом удалось Королеву добиться переселения немцев в другое место, ибо контактировать с ними его сотрудникам категорически запрещалось.

Защита упомянутого проекта Р-2 состоялась в апреле 1947 г. в присутствии Устинова, проявившего к нему большой интерес. Возможность существенного повышения дальности полета БРДД укрепляла его позицию в споре с Яковлевым о их перспективах. В результате успешного завершения этой защиты Устинов вдвое увеличил штатное расписание отдела Королева и поднял в спецкомитете Маленкова вопрос о начале проектирования ракеты Р-3 с дальностью 3000 км и с вдвое большей, чем у Р-2, массой боевой части. Однако одолеть ГАУ ему не удавалось, и осенью начались показательные пуски Фау-2 под наблюдением Госкомиссии, возглавляемой Яковлевым.

Произвели они на него гнетущее впечатление. Более половины из них были аварийными. Отклонения мест падения остальных от прицельной точки доходило до 5 км. Да и процесс всей предстартовой подготовки выглядел весьма длительным и требовал большого числа квалифицированных специалистов. Общее количество занятого этими пусками личного состава доходило до 300 человек. И ГАУ отказалось брать на вооружение такой снаряд, который оказывал лишь психологическое воздействие, к тому же не на армию, а скорее на население противника.

Как ни старался Маленков, но примирить полярно противоположные позиции членов своего комитета Яковлева и Устинова он не смог. Пришлось обратиться к Сталину.

Выслушав соображения Яковлева и краткое сообщение Королева о проектах ракет Р-2 и Р-3, он признал критику военных справедливой. Однако посчитал целесообразным принять на вооружение Р-1 для организации и обучения соответствующих подразделений в армии. А Королева попросил сделать новую ракету более точной.

Таким образом, БРДД получили путевку в жизнь. И формально с этого момента началось неосознанное планомерное прокладывание через неизвестные горные хребты дороги в космос. До этого момента все изыскания по БРДД фактически носили ознакомительный или поисковый характер.

Почему Сталин принял такое решение, осталось загадкой. Может быть, полагал, что на политическом фронте в начале холодной войны именно оружие психологического воздействия и является наиболее эффективным. Тогда об оснащении БРДД атомным зарядом не было и речи, он был слишком тяжелым и громоздким.

Разумеется, что Королева такое решение очень обрадовало. Он писал: "Великое выпало мне счастье побывать у товарища Сталина. Ведь многое, с чем мы пришли, придется теперь делать по-иному". В частности, отдавать приоритет не дальности полета ракет, а точности поражения цели и надежности. В результате первостепенное значение приобрели все задачи, связанные с кучностью падения ракет, постановку которых формулировал Лавров. Внимание почти всего руководства сосредоточилось на уточнении всех параметров, используемых при расчетах траекторий. Баллистика, считавшаяся вершиной науки у артиллеристов, стала модной и у ракетчиков.

Тем временем темп испытаний на прочность частей Фау-2 снизился, несмотря на все мои обращения к руководству ЦАГИ. Оно оценивало их срочность степенью активности главных конструкторов. Королев пытался отделаться телефонными звонками к Макаревскому, но их влияние было кратковременным. Пришлось ехать к Макаревскому. По дороге Королев спрашивал, чего они от него хотят? Какая конкретно требуется помощь? На обратном пути мотор его машины "Хорьх", привезенной из Германии, заглох, причем в самом неподходящем, по мнению шофера Чистякова, месте – напротив Кремля. Королев его успокоил: "Ничего. Скоро мы с тобой и по Кремлю ездить будем!"

"Далеко смотрит Эс-Пэ, – подумал я, – а ведь еще ничего путного не сделал." Именно в это время и родилось ставшее крылатым такое его прозвище. Все свои замечания на документации по испытаниям на прочность он подписывал инициалами "С.П." Ну я и передавал их, куда требовалось, от имени Эс-Пэ. Когда слух дошел и до него, Королев стал подписываться не инициалами, а фамилией.

Чтобы не злить ГАУ усложнением предстартовой подготовки Р-2 введением системы компенсации потерь на испарение жидкого кислорода, Королев решил отказаться от изготовления его бака несущим. Вернулся к схеме, используемой на Фау-2, и перекомпоновал машину, экспериментальные образцы которой уже были почти сделаны. Ко мне подошел начальник сектора баков А.Н. Вольцифер: "Эс-Пэ велел взять у тебя подпись!" Говорит: "А вдруг бак не выдержит?" Конец месяца, надо план закрывать, а он придумал, черт знает что! Сообщил, что сделал бак, таким же как у Фау-2, и лишь удлинил его на метр.

Я посоветовал усилить все узлы крепления пропорционально увеличению массы кислорода, чтобы не сорвался при старте. Тут же последовал вызов меня к ГК. Он улыбался: "Прибежал ко мне Лапшин с Вольцифером. Шумят: "Мы опытные конструкторы, а какой-то юноша заставляет нас переделывать чертежи! Требуют, чтобы я отменил свое решение". А затем Королев совершенно меня озадачил: "Отныне вы должны просматривать и визировать все чертежи".

Я, естественно, приуныл, ибо при отсутствии норм прочности ракетных конструкций и методов расчета последних не хотелось терять время на присутствие на многочисленных технических совещаниях, служивших, в основном, университетом для ГК и его замов, на утомительных заседаниях СГК и особенно при пусках ракет. А главное, не мне было быть могильщиком разрек- ламированого проекта, доложенного Сталину. Но приказ следовало выполнять. И я вежливо, как мог, отказался подписать задним числом принесенный Вольцифером (на всякий случай) чертеж несущего бака горючего Р-2. Порекомендовал сделать его стальным, поскольку механические свойства алюминиевых сплавов сильно снижаются при нагреве, неизбежном при входе ракеты в плотные слои атмосферы со сверхзвуковой скоростью, намного большей, чем у Фау-2.

На это раз Королев не улыбался. Гневно потребовал представить соответствующие расчеты, а не будоражить всех общими рассуждениями. Я ответил, что для их проведения у меня нет необходимых данных по аэродинамике

ракеты. Успокоившись, он приказал Мойшееву немедленно связаться со всеми известными аэродинамиками и выдать мне какие-то согласованные данные. Позвонил Макаревскому с просьбой о содействии в этом вопросе. Неожиданно его усилия увенчались успехом – немецким отчетом Курцвега, содержащим все аэродинамические характеристики Фау-2 для всех скоростей ее полета и различных углов атаки. Оказывается, еще в Германии, поняв колоссальную ценность этого отчета, заместитель ГК одного из КБ А.В. Сельвинский втихую прихватил его с собой, так как надеялся, что именно ему поручат в МАПе заниматься БРДД.

Таким образом Королев приобрел возможность проектировать новые машины при отсутствии сверхзвуковых труб. Путем придания им формы, подобной форме Фау-2. Член-корр. АН И.Л. Кибель быстро создал и приближенную методику расчета нагрева тонкостенных оболочек при больших скоростях полета. Открытой оставалась лишь пугавшая всех в то время проблема флаттера крыльев стабилизатора, от решения которой отказался даже академик М.В. Келдыш.

Расчеты на прочность убедительно показали неприемлемость использования алюминиевых сплавов для несущих баков Р-2. Появилась и возможность оценить фактические запасы прочности конструкции Фау-2, то есть возможность реализации первого этапа ее модернизации. В программу статических испытаний был включен случай нагружения этой ракеты аэродинамическим давлением посредством его имитации водой. Для этого изготовили огромную герметичную емкость, в которую помещался корпус Фау-2 в вертикальном положении. Королев терпеливо сидел полдня у этой емкости, наблюдая за достаточно медленным процессом ступенчатого нагружения, требуемым для снятия показаний множества датчиков напряжения, установленных на конструкции для фиксации места начала ее разрушения. Результат этого уникального испытания шокировал его. Выявилась необходимость усиления открывавшихся на шарнирах створок приборного отсека (расположенного за головной частью) даже для ракеты Р-1.

Относительно слабой выглядела и передняя часть корпуса, прикрывавшего бак горючего. Приходилось принимать рекомендацию ЦАГИ – заменить указанные створки жесткими съемными панелями, а на упомянутую часть корпуса наклепать сверху еще один стальной лист. И тем самым официально похоронить первый этап проекта Р-2.

Поминки последнего продолжались целую неделю, в течение которой главный конструктор упорно давил на технологов завода, категорически отказывавшихся изготавливать несущие баки из тонкого стального листа из-за невозможности обеспечения их герметичности. Королев не был генератором идей и потому злился, когда у специалистов отсутствовали предложения по выходу из тупиковых ситуаций. Достаточно было представить какой-то вариант решения задачи, и он успокаивался и приступал к его рассмотрению. Его ждали, естественно, от меня.

И тогда я предложил считать нагружение ракеты при неуправляемом спуске нерасчетным по прочности. Допускать ее разрушение на этом участке полета. Лишь бы невредимой достигала цели головная часть, для чего сделать ее отделяемой. Поставить на шпильки, с которых снимать гайки перед стартом. Показал расчетом, что под действием силы тяжести и силы инерции, вызываемой тягой двигателя, она надежно будет удерживаться этими шпильками на старте, а отделяться будет после выключения двигателя.

Такое предельно простое решение казавшейся неразрешимой задачи было, разумеется, принято. Только баллистиков смутила неопределенность с местом падения корпуса ракеты, хотя, в принципе, он ведь сваливался на территорию противника. Начальник группы аэродинамики Н.Ф. Горбань совместно с академиком С.А. Христиановичем исследовали в ЦАГИ возможные варианты стабилизации автономного движения отделяемой головной части (ОГЧ), опираясь на опыт проектирования авиационных бомб. Королев счел самым конструктивным и надежным вариант оснащения ОГЧ стабилизирующей конической оболочкой (юбкой).

Осознав свою вину за скороспелое утверждение теоретически необоснованного эскизного проекта Р-2, руководство НИИ-88 попросило министра скорректировать график ее создания посредством введения дополнительного этапа технического проектирования и выделить четыре машины Р-1 для натурной отработки процесса отделения ОГЧ и устойчивости ее свободного полета.

Ввел ОГЧ в проект Г-1 и Греттруп, но сделал ее отделение принудительным (с помощью пружинного механизма) и поставил вместо шпилек пироболты, которые подрывались после выключения двигателя, с целью снижения разброса точек падения. Проведя экспериментальное исследование надежности одновременного срабатывания множества пироболтов, пошли на такое усложнение конструкции Р-2 и Королев с Пилюгиным.

Таким образом, как это ни странно, благодаря некомпетентной критике структуры конструкции немецкой ракеты Фау-2, положенной в основу модернизации (проекта Р-2), родилась принципиально новая и перспективная компоновка БРДД, сделавшая их конкурентоспособными с крылатыми ракетами.

Воодушевленные таким успехом, мы ехали на летные испытания первых десяти ракет Р-1 отечественного производства как на праздник. Королев ходил по вагонам спецпоезда, интересуясь настроением своих сотрудников и смежников, шутил. Было чему радоваться. Отдел встал на ноги. Статические испытания на прочность конструкции свидетельствовали о том, что задание правительства о воспроизводстве Фау-2 им выполнено. В портфеле лежал проект ракеты Р-3, а в цехах завода дорабатывали пять экспериментальных экземпляров ракеты Р-2 (Р-2Э).

Установка ракеты Р- 1 на пусковой стол

Поезд остановился в конце железнодорожной ветки полигона за Волгой рядом со спецпоездом ГАУ, обитатели которого считали нашу радость преждевременной. Их не устраивало снижение эффективности поражения цели ракетой Р-2 вследствие отделения ГЧ от корпуса. Потому подготовку к пуску первой ракеты совет ГК вел не спеша.

С рассвета до темна Королев в кожаном пальто и широкой шляпе находился на стартовой позиции, расположенной в 30 км от поезда. Свою власть технического руководителя испытаний, распространявшуюся и на военный персонал полигона, демонстрировал твердо и решительно На каждом шагу внушал всем, что в ракетной технике нет мелочей, нет места для риска.

Когда капитан П.Е. Киселев, проверявший работоспособность аппаратуры в приборном отсеке, находясь на маленькой площадке ( люльке), подвешенной с помощью легкой цепочки, неодобрительно отозвался о прочности корпуса ракеты, последовала команда немедленно мне прибыть на старт самолетом с логарифмической линейкой. Всю дорогу я гадал, не взирая на сильную болтанку, зачем ему понадобилась с такой срочностью эта линейка? Приземлился У-2 у самой ракеты.

"Посмотри, что он там увидел!" – обратился ко мне Королев С линейкой в руке пополз я со страхом к концу изрядно качавшейся лестницы пожарной машины (поскольку опирать ее на ракету не разрешалось), проникаясь глубоким сочувствием к Киселеву. Ведь ему приходилось в таких условиях тащить люльку и устанавливать ее на ракете. Он показал солидную вмятину на лонжероне корпуса. Видимо, при погрузке машины на лафет солдаты не опустили ее, о бросили.

Королев приказал снять машину с пускового стола и отправить но завод для ремонта. Несмотря на все старания, из оставшихся девяти ракет лишь одна долетела до цели. Остальные вышли из строя из-за дефектов технологического характера. Культура производства в MB явно была не на той высоте, что в МАПе.

Анализ причин каждой аварии на Госкомиссии протекал в напряженной обстановке. Представители ГАУ резко нападали на главных конструкторов и часто не по существу Королев прикрывал их лозунгом: "Идет процесс познания". Конфронтация достигла пика после трагического события.

На стандартное предупреждение начальника стартовой команды майора Я.И. Трегуба об осторожном перемещении люльки от одной панели приборного отсека к другой Киселев лихо ответил, что она прочная. И, взявшись за ее поручни, подпрыгнул. К ужасу всех, люлька свалилась, и капитан скончался от полученных травм. На полигоне появились следователи военной прокуратуры. ГАУ, разумеется, возложило всю вину на главного конструктора ракеты. Тот оправдывался тем, что конструкция этой люльки заимствована у немцев без изменения и обладает большими запасами прочности. А офицер, к великому сожалению, нарушил инструкцию по ее эксплуатации – неверно закрепил цепочку.

Госкомиссия сочла ссылку на немцев при пусках ракеты отечественного производства несостоятельной и потребовала представить официальную документацию по прочности люльки. А ее не было. Наши конструкторы полагали, что она входит в комплекс наземного обслуживания ракеты Бармина, а он, наоборот. Королев дал мне ночь на создание нужного отчета, а Мишину сутки на проведение показательных испытаний на прочность этой люльки.

Их результат удовлетворил следователей, но не ГАУ. Полковник А.Г. Мрыкин потребовал убрать люльку вообще, зная, что иных способов доступа к приборному отсеку Р-1 не имелось. И, в частности, с Р-2, которая была на три метра длиннее Р-1. Королев вынужден был пообещать Госкомиссии, что поместит приборный отсек Р-2 внизу – за двигателем, невзирая на собственную уверенность в том, что немцы не дураки и установили его вверху вовсе не для усложнения условий эксплуатации своей машины.

На итоговом заседании Госкомиссии Мрыкин поставил законный вопрос: почему, собственно говоря, после контрольных испытаний системы Р-1 на заводе, а затем но технической позиции выявляется порядочно дефектов после постановки машины на стартовый стол? Сослаться на недостаточную квалификацию своих подчиненных зам. начальника отдела испытаний Л.А. Воскресенский и начальник отдела электрооборудования НИИ-88 Б.Е. Черток не могли. Последующие оргвыводы были бы непредсказуемыми.

И тогда Воскресенский заявил, что причина кроется в том, что на заводе и на техничке указанные испытания проводятся на машине, расположенной в горизонтальном положении, а на стартовом столе – в вертикальном. Его поддержали и Черток, и Пилюгин. Сработал закон Менкера, гласивший, что "Сложные проблемы всегда имеют простые, легкие для понимания неправильные решения". И артиллеристы поверили такому абсурдному объяснению, ибо еще не знали, что уровень нагружения силой тяжести элементов систем ракеты на пусковом столе был минимальным. В полете же они подвергались воздействию инерционных сил в пять раз большей величины. Потому согласились с решением Госкомиссии о срочном сооружении на заводе НИИ-88 высотного корпуса для имитации стартовой позиции как Р-1, так и проектируемых ракет Р-2 и Р-3.

Плачевные результаты указанных испытаний и сведения о том, что, несмотря на все мероприятия, максимальные отклонения точек падения ОГЧ машины Р-2 будут такими же, как у Р-1, дали повод Яковлеву снова поднять вопрос о целесообразности тратить средства и силы на БРДД. Договорились предоставить его решение потенциальному противнику. И спецкомитет Маленкова поручил Королеву от промышленности и Г.А. Тюлину от армии подготовить в двухнедельный срок справку о его мнении.

Задача выглядела как сложной, так и ответственной, и Королев отверг предложение Мишина образовать для ее рассмотрения бригаду из представителей различных служб НИИ-88, ЦАГИ, НИИ-4 МВС, а также ГАУ.

"Времени очень мало! Чем больше мы привлечем людей, тем меньше будет толку. Они потеряют его на споры. Мы с Тюлиным договорились доверить эту задачу от нас Гладкому, а от них – Яцунскому И.М.".

В наше распоряжение дали отделы технической информации НИИ-4 и НИИ-88, а также возможность выхода на бюро ТИ ЦАГИ. Анализу мы подвергли все опубликованные в научно- технических журналах Америки, Англии и Франции с 1945 г. сведения о теоретических и экспериментальных работах в области ракетной техники и авиации, о параметрах проектируемых и сооружаемых аэродинамических труб и испытательных стендов различного назначения. Выяснили, что американцы широким фронтом вели исследования по аэродинамике и нагреву лишь в зоне небольших сверхзвуковых скоростей, характерных для крылатых ракет. Занимались их системами управления и прямоточными воздушно-реактивными двигательными установками. Каких-либо намеков на интерес к ракетным двигателям большой тяги мы не обнаружили. Все работы по малым космическим аппаратам и их носителям были ими прекращены еще в 1946 г.

И наш вывод был однозначным – американцы делали ставку на крылатые ракеты. Тюлин лично занимался оформлением нашей справки, полагая, что она может попасть и к Сталину. Приложил к ней и данные о параметрах всех существовавших в мире реактивных снарядов. Королев внимательно прочел эту подписанную Тюлиным справку, затем поднял трубку телефона: "Мы с тобой не можем делать такой вывод! Полное отсутствие материалов по баллистическим ракетам настораживает. Я думаю, что оно свидетельствует о том, что американцы засекретили все работы по ним. Невероятно, чтобы они еще не догадались отделять их головные части". После этого Королев велел быстро исправить заключение, указав, что они в равной степени уделяют внимание как крылатым, так и баллистическим ракетам. Я растерялся: "Как же так? Ведь оно тогда не будет логически вытекать из содержания справки". Он махнул рукой. Времени на корректировку последней уже не было. Машина ждала у подъезда.

Как ни странно, этот вывод подействовал на Яковлева, придерживавшегося политики паритета, и спецкомитет пришел к решению о необходимости продолжения разработки обоих типов ракет. В результате мгновенно отношения с ГАУ стали предельно деловыми. Воспрявший духом Устинов форсировал все работы по Р-2. В частности, мобилизовал строителей-высотников министерства на завершение сооружения совершенно ненужной пристройки (высотки) к сборочному цеху завода НИИ-88.

Ради снижения вибрационного воздействия на систему управления этой ракеты конструкторы А. Д. Гулько и П. Ф Богомолов амортизировали ее аппаратуру и сделали приборный отсек герметичным.

Почти год руководители предприятий, участвовавших в изготовлении ракет, интенсивно укрепляли службы контроля и качества производства. Все его стадии были охвачены и военной приемкой. Бдительно следил за действиями членов стартовой команды Воскресенский. И все же первый ее пуск оказался аварийным. Она потеряла устойчивость при пересечении "звукового барьера", в результате чего разрушился ее стабилизатор.

Пилюгин приуныл. Его специалисты не смогли сгенерировать ни одной правдоподобной версии о причине этой потери. И он попросил время у Госкомиссии на исследование ракеты в лабораторных условиях в Москве. Пуски приостановили и "главные" со своими сотрудниками покинули полигон.

Мимо такого редчайшего случая натурных испытаний на прочность крыльев стабилизатора нельзя было пройти. Да и характер его розрушения являлся необычным – на одном кадре кинотеодолитной сьемки полета ракеты были видны все четыре крыла. А на другом они отсутствовали. Расчеты показали, что при этом на них действовали нагрузки намного меньше предельных, полученных при статических испытаниях на прочность в ЦАГИ.

Все говорило о явлении флаттера – изгибных и крутильных колебаний крыльев с быстро нарастающей амплитудой. Возможно, вследствие отступления от конструкторской документации.

"Это исключено! У нас есть военная приемка! Посмотрите внимательнее свои расчеты", – заявил Королев. Потом добавив: "Что это всегда вы приходите ко мне с плохими известиями?", двинулся по цехам завода. Все делалось по чертежам. В раздумье добрался он до собранной ракеты, погружаемой в вагон для отправки на полигон, и тут с изумлением заметил, что в местах крепления крыльев обшивка не присоединена к шпангоутам хвостового отсека.

Начальник сборочного цеха В. М. Иванов с обескураживающей гордостью объяснил, что клепка в таком месте является чрезвычайно трудной операцией и его технологи сумели обеспечить нужный плавный переход от плоскости крыльев к цилиндрическому корпусу вообще без нее.

Тут-то и стало ясным, что истинной причиной аварии Р-1 был флаттер крыльев стабилизатора, вызвавший потерю устойчивости ее полета, а не наоборот. Мишин попросил меня не распространяться об этом, так как "могут найтись и такие, которые усмотрят здесь акт вредительства". За две недели все машины Р-1 были возвращены с полигона и доработаны. Королев съездил к Пилюгину и втихую утряс с ним данную проблему. Тот дал заключение Госкомиссии на продолжение пусков ракеты.

Естественно, возник вопрос о том, что делоть с дюралевым хвостовым отсеком Р-2, жесткость которого была ниже стального. Ждать, когда закончат строительство трансзвуковой аэродинамической трубы, Королев не мог. Рисковать не позволяла обстановка. И он решил поставить на Р-2 стальной хвост ракеты Р-1. На этом фактически и завершилась продолжавшаяся почти три года компоновка первой отечественной баллистической ракеты дальнего действия.

Через год после удачных пусков Р- 2Э и Р-2 у него появилась возможность для риска, и он оснастил две машины имевшимися дюралевыми хвостами. Но история с флаттером крыльев стабилизатора повторилась при первом же старте. Госкомиссия и на этот раз списала аварию на потерю устойчивости движения из-за "повышенного дрейфа гироскопа, вызванного вибрацией хвостового отсека, в результате чего произошло разрушение ракеты".

– Жизнь не обманешь! – констатировал главный конструктор и окончательно оснастил Р-2 стальным хвостом.

Символично, что макет именно этой ракеты стоит у въезда в город его имени, над фасадом которого возвышается монументальный памятник сложному периоду ее создания – украшенная орнаментом тульского пряника "высотка" Воскресенского.