Глава 16. ЛЕТЧИК-ИСТРЕБИТЕЛЬ

На лицах присутствующих плясали красные блики. Время от времени, когда на музыкальном автомате, стоявшем в углу, у самого конца длинной стойки бара, менялась пластинка, изменялось и освещение, и тогда салон, рюмки и лица людей становились красными, синими, зелеными и золотистыми. Но включался желтый тон, и люди превращались в мертвецов. Издали все это напоминало меняющиеся фрески.

Летчик успел передать по рации только одно: «Двигатель заглох!» Его Т-33 спикировал вниз, и летчик постарался направить самолет в центр взлетно-посадочной полосы, похожей на длинную ленту, окаймленную с обеих сторон вереницами желтоватых огней. Шанс спастись был один из ста. Но ему удалось сделать это. Реактивная машина ударилась о твердый бетон. В воздух взметнулись красные искры, осветив все вокруг. Затем Локильо нажал на тормоз. Шины сразу лопнули, но самолет со скоростью курьерского поезда по инерции продолжал нестись вперед, раскачиваясь и напоминая разъяренного быка, издающего бешеный рев. Уже практически без колес, сбив заграждение в конце бетонной полосы, самолет в полной темноте пересек пшеничное поле и остановился посреди дороги, проходившей неподалеку от базы. Из исковерканного фюзеляжа торчал лишь остаток крыла. Все было покрыто пылью и дымом, в воздухе пахло обгоревшим металлом. Локильо, чудом оставшийся в живых, сидел в кабине, пристегнутый ремнями безопасности. Потом он рассказывал: «В это время ко мне подъехала пожилая женщина на мотоцикле. Я вынужден был слушать, как она ругала меня, потом она прочитала мне лекцию о правилах дорожного движения и даже пригрозила вызвать полицию. «Здесь не место для стоянки самолетов да еще с выключенными огнями!» - заявила она.

Вечером мы навестили его в госпитале. Врачи, как всегда бывает после аварий с самолетами, если, конечно, кто-либо остается в живых, задавали ему свои традиционные вопросы: «Сколько сигарет вы выкуриваете в день, половину или всю пачку? Пили ли спиртное в ночь перед полетом? Может, у вас что-либо не в порядке дома, в семье или есть какие-то другие проблемы?» В ту ночь ни Локильо, ни мы еще не знали, что с этой минуты начался отсчет его жизни, которая завершится четыре года спустя на Кубе, в Камагуэе.

Мы сидели в офицерском клубе, всего в 30 милях от Феникса, штат Аризона. Лук - это огромная база ВВС США, где мы должны были ежедневно летать на реактивных машинах. Это была наиболее распространенная машина, состоявшая на вооружении в армии США и Принимавшая участие в войне в Корее. После пребывания на этой базе нам предстояло возвратиться на Кубу.

Звон бокалов сливался с шумом многочисленных голосов и гулом миксеров, сбивавших коктейли. У стойки бара, наслаждаясь прохладным воздухом, струящимся от кондиционера, сидел самый жизнерадостный и общительный из группы летчик де Кастро. Когда зал наполнялся красным светом, па его лице четко проступали пятна, и следы перенесенной в детстве оспы. Рядом с ним сидел Сингаго с тонко подстриженными усиками, затем Куэльяр, улыбающийся своей загадочной улыбкой. По другую сторону расположился младший лейтенант ВМФ Фернандо де Оливера. Говорили, что он якобы племянник португальского диктатора Салазара. Рядом с ним сидел второй португальский офицер с такой же фамилией, как у меня, а также наши турецкие друзья - Тастан и Созер. Созер, как всегда, говорил негромко. Он вообще по характеру был робок, однако на его губах всегда играла улыбка. Часто он пытался шутить, правда, у него это не получалось, тем не менее все мы относились к нему с симпатией. Созеру, турецкому парню с детским лицом и улыбкой на губах, оставалось жить всего шестнадцать часов…

Распахнулись двери столовой клуба. Отсюда, из-за стойки бара, можно было видеть длинный ряд столов, накрытых белыми скатертями. Мерцающие огоньки свечей делали ресторан похожим на маленький городок, затерявшийся в ночи.

Неподалеку от стойки за столом сидели люди, которых мы часто видели в баре. Среди их голосов выделялся один - принадлежавший генералу Роджеру, командиру базы. Злые языки называли Роджера любимцем Пентагона. Ему было лет тридцать восемь - возраст относительно молодой для генерала. Всякий раз, сталкиваясь с иностранным офицером, генерал останавливался и, похлопывая офицера по плечу, приглашал его выпить. Говорили, что генерал уже не летал, поскольку с назначением на должность командира базы у него появилось много других обязанностей.

Конечно, приятно было сидеть за столиком в офицерском клубе, где тебе прислуживали официанты, готовые выполнить любую твою просьбу. Выпив для аппетита два-три глотка шотландского виски, я украдкой поглядывал на офицерские погоны, и мне казалось, что мир лежит у моих ног. Я без колебаний относил себя к избранному обществу, к сильным мира сего.

Назавтра мне предстоял трудный, очень трудный день - полеты. Три боевые задачи я должен выполнить вместе с Дакотой, моим новым инструктором, или, точнее говоря, моим командиром эскадрильи. И это уже не было школой или училищем. Здесь проводились занятия с боевой стрельбой для молодых офицеров - выпускников. Первое, на что я обратил внимание в предполетной комнате звена, была странная панель с тремя разноцветными огнями, висевшая на стене. Огни были трех цветов - красный, желтый и зеленый. В этот момент горела красная лампочка. Я с любопытством спросил молодого человека, находившегося в кабинете, что означают эти огни.

Парень в форме военно-воздушных сил остановился и удивленно посмотрел на меня, однако, сообразив, что перед ним иностранец, ответил мне с иронической усмешкой:

– Эти огни, лейтенант, указывают воздушную обстановку на базе. - И, решив, по-видимому, смягчить иронию, любезнее добавил: - Парни называют их «кладбищенскими огнями». Вот зеленый означает, к примеру, что на базе не произошло никакого инцидента. Если горит лампочка желтого цвета, значит, случилась авария, но без жертв, а красная - произошла катастрофа с человеческими жертвами. - Он посмотрел на меня и, зевнув, продолжал с хмурой улыбкой на лице: - Клянусь, лейтенант, что здесь уже давненько преобладают красный и желтый цвета.

Не могу не признать: его слова встревожили меня. Но, сохраняя спокойствие, я спросил:

– А почему сегодня горит красная лампочка?

– Вчера в воздухе взорвался один из самолетов спортивной команды воздушных акробатов. Пилот погиб.

Было почти 7 часов, и я вовремя успел в инструкторскую на мой первый инструктаж перед вылетом на выполнение задания. Авторитетный и суховатый командир моей эскадрильи Дакота, который, стоя у доски, начал объяснять задачи сегодняшнего дня, привлек мое внимание. Это был человек выше среднего роста, с голубыми глазами и черными бровями. Его голос казался глухим, как будто командир страдал хронической хрипотой. Через всю левую щеку его тянулся шрам, спускавшийся к подбородку, - Дакота был ранен во время войны.

– Я полечу первым номером, ведущим, - сказал командир. - Вторым номером пойдет де Кастро, третьим - Мэйзон и четвертым - Прендес. Позывной будет прежний - «Дакота». Задача номер один - стрельба по воздушной цели. Запуск двигателей в 8.00 по моему сигналу. Самолеты на прежней стоянке. Держите постоянную связь со мной. Нигде не задерживаться. Ровно через сорок минут встреча с целью. Нас будут ждать в воздухе всего пять минут. Вылет в 8.15. Все проверки - в ходе выруливания и побыстрее. Взлет, как всегда, парами. Набор высоты с левым разворотом. Вы должны идти за мной. Строй - обычный. Как только войдем в зону вероятной встречи с противником, я делаю вам знак - покачивание - и вы немедленно строитесь в боевой порядок. Каждый действует так, как его учили. Я надеюсь, вы помните, что должны бдительно следить за своим сектором. Постоянно посматривайте вокруг, вертите головой, с вашими шеями ничего не случится.

Вход в зону полигона я покажу покачиванием крыльев. Затем снова перестраиваемся и переходим на канал связи для управления боевой стрельбой. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас отставал, в противном случае ему придется натерпеться страху. После сигнала к построению в боевой порядок каждый из вас проверяет работу фотокамер, спаренных с пушками. Будьте осторожны, не перепутайте выключатель фотокамеры с кнопкой открытия огня - взлетит в воздух идущий впереди. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас замешкался и всадил мне в спину очередь. Ясно?

Как только кто-либо из вас заметит цель, а это будет Т-33 с буксируемой мишенью, немедленно доложите мне: «Дакота Первый, цель вижу, время такое-то». Всем ясно? А пока в канале связи должен быть режим радиомолчания. Я атакую первым, а затем соответственно вы - второй, третий и четвертый. Огонь открывать после выхода на прямую с расстояния не более 1500 футов, а прекращать не ближе чем за 600 футов. Если попытаетесь преследовать дальше, то можете столкнуться с целью, что, естественно, крайне нежелательно. Все поняли? Стрельбу по цели вести под углом не менее 15 градусов. Если угол будет меньше, ваша очередь попадет в Т-33 и в ведущих его летчиков. В прошлом году один курсант именно из-за этого попал в Т-33. Вот так!

После выполнения упражнения быстро собираемся вместе и немедленно возвращаемся, так как топлива останется крайне мало. Того, кто замешкается, ожидать не буду. Наш курс - на базу. Усвоили? Здесь каждый должен заботиться о собственной шкуре. Если же случится непредвиденное чрезвычайное происшествие, не следует терять ни секунды. Сразу же катапультироваться! При скорости полета 800-900 километров в час у вас далее на это времени не остается. Но пусть лучше люди скажут: «Здесь живет трусоватый парень», чем: «Здесь лежит герой». Вы меня поняли?…

Двигатель заводится и, пока холодный, работает с перебоями, а затем постепенно набирает обороты. Я делаю знак механику отключить привод. Жара ужасная. Капли пота стекают по лицу, попадают внутрь кислородной маски, проскальзывают в комбинезон и стекают по телу.

С авиадиспетчерской вышки раздается: «Звену Дакоты остаться на месте! Звену Дакоты со взлетом задержаться!» Реактивные двигатели работают на минимальных оборотах. Облако керосиновых паров затрудняет видимость. Звено самолетов Р-84 с напалмовыми бомбами взлетает впереди нас. Это еще больше раздражает Дакоту. Да и мне это тоже не нравится. Нетерпение, накопившееся во мне, вот-вот выльется наружу. Каждые полторы мили съедают в воздухе килограмм керосина, и от этого килограмма зависит, дотянешь ты до аэродрома или нет.

– Взлет разрешен!

Третий номер обгоняет меня. Я остаюсь последним. Двигатель работает на полную мощность. Единственная возможность увеличить скорость - это убрать шасси, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Убираю шасси, рискуя удариться брюхом о взлетную полосу. Да, мой взлет ужасен. Полосы мне еле-еле хватает для разбега. Причины - сильная жара и тяжелые двигатели, которые не дают развить большую скорость. У Дакоты самолет Р-84 G, самая последняя модель, совсем новенькая. Ну а у меня и у де Кастро самолеты старые, с никудышними двигателями. Это, по сути дела, устаревшая техника. И так всегда: они летают на лучших моделях, а мы, иностранцы, на худших.

Но вот в наушниках рации звучит чей-то раздраженный голос:

– Цель одиннадцать, внизу! Наш ведущий объявляет:

– Я Дакота Первый, атакую!

Пытаюсь отыскать цель, но безрезультатно. И тут первый самолет бросается в атаку, за ним второй и третий. Вижу огромную металлическую птицу всего в нескольких метрах от меня. Мне кажется, что она почти стоит на месте. Но вот самолет Т-33 переходит в пикирование и проносится прямо перед моим носом. Сам не знаю почему, начинаю вести непонятный счет: тысяча один, тысяча два, тысяча три… Отвожу ручку управления от себя, но так резко, что, если бы не ремни безопасности, шлемом разбил бы стекло. Земля с головокружительной быстротой несется мне навстречу. Девять тонн массы самолета сообщают ему громадную инерцию. На лобовом пуленепробиваемом стекле красной точкой отражается мой прицел. Цели все еще не вижу. Может, я вообще не обнаружу ее? Если через две-три секунды не удастся увидеть цель, мне придется выйти из пикирования и перейти в горизонтальный полет.

Наконец-то вижу ее! Она там, далеко внизу, похожая па маленькую серебристую точку величиной с булавочную головку. За ней еще две или три точки - это самолеты нашего звена, атакующие цель. Вдруг одна из этих точек, как бы подброшенная гигантской невидимой силой, стремительно проносится всего в нескольких метрах от меня. Это наш ведущий Дакота вышел из атаки, чтобы, набрав высоту, вновь броситься вниз. Теперь и я нахожусь на дистанции огня по цели. Всего несколько мгновений, чтобы поразить ее. Но перекрестие прицела никак не совмещается с целью, прыгает перед глазами как мячик. Самолет с головокружительной скоростью несется вниз. Наконец мне удается прицелиться. Красная точка прицела попадает на цель. Огромные перегрузки, дыхание прерывистое, кислородная маска того и гляди слетит с лица. Нажимаю на красный спусковой крючок, установленный на рукоятке управления, пока цель находится у меня на перекрестии прицела. Однако огня нет. Черт возьми, я же забыл снять пушки с предохранителя! Быстро делаю это, и в то же мгновение гром раздается у меня в ушах и две золотистые струи уходят к цели. Беру ручку на себя, чтобы не столкнуться с белой мишенью и самолетом Т-33, которые теперь совсем рядом. Пролетаю мимо них на большой скорости. Мой «летающий паровоз» несется кан тяжелый снаряд, выпущенный из пушки. Иду прямо на солнце. Постепенно оно ослепляет меня. Перегрузки растут и, видимо, достигают максимума. Зрение и слух полностью отключились, работает только мозг. Какой-то туман обволакивает меня. Гробовая тишина. Прихожу в себя. Я все еще в вертикальном полете, но скорость почти полностью потеряна. В наушниках издалека слышится глухой голос Дакоты:

– Я Дакота Первый! Идем на последний заход.

Огромные грозовые тучи окружают нас, белые снаружи и черные в середине. Звено самолетов отчаянно стремится вперед. Напряжение возрастает до предела. Нервы как натянутые струны. Наш маленький мирок - это четыре реактивных самолета и их пилоты. Мы почти без топлива высоко в небе над сердцем пустыни Аризона. Солнце скрылось за стенами туч, похожих на старинные феодальные замки, на гигантских циклопов или на огромных доисторических животных. На несколько минут среди бела дня вдруг становится темно. Вокруг меня россыпью драгоценных камней блестят голубоватые фосфоресцирующие стрелки и цифры приборов, красные аварийные лампочки, среди которых сразу отыскиваю непрерывно мигающую лампочку резерва топлива. Внизу на горизонте различаю выжженные каменистые отроги гор Сьерра-Мадре.

– Я Дакота Первый! Лететь тройкой!

Дакота подает нам эту команду, чтобы самому иметь возможность маневрировать среди облаков, которые как бы специально преграждают нам путь. Да, если кто-нибудь сейчас из нас упустит из виду Первого, считай, что он пропал. Стрелки приборов мечутся из стороны в сторону. Местность внизу совершенно незнакома нам. Это голая пустыня с каменистыми возвышенностями. Через ветровое стекло вижу впереди себя и чуть вверху огромное сопло реактивного двигателя. Это третий номер. Красная струя огня вырывается из сопла. С тревогой смотрю на свой указатель количества топлива и с ужасом вижу, что у меня остается всего около 150 литров горючего - у меня расход наибольший, так как я занимаю четвертое место в строю самолетов. Красная лампочка резервного бака теперь мигает непрерывно. Я до боли сжимаю ручку управления.

– Первый! На связи Четвертый! Топлива менее 150 литров.

– Говорит Первый. Вас понял. Конец связи.

Над звеном витает тень близкой гибели. Она в воздухе, в наших кабинах. Смерть мы не видим, но знаем, что она здесь, совсем близко, улыбается и расправляет черные крылья, готовая заключить нас в объятия. Все зависит от работы приборов и двигателей, от расчета, от нескольких литров топлива, от крепости наших нервов. По каналу связи вдалеке слышатся голоса курсантов, инструкторов - это уже вышка управления полетами в зоне аэродрома. Один из голосов в наушниках выводит меня из состояния оцепенения. Я понимаю - еще одно звено нашей эскадрильи в воздухе. Я узнаю ведущего по характерной интонации в голосе. Это Мустанг Первый - командир звена, в которое входит Созер, маленький турецкий парень с детским лицом. Я тут же вспоминаю наш ужин вчера вечером в клубе. Голос Мустанга тревожно звучит в моих наушниках:

– Мустанг Второй, увеличьте скорость, у вас она недостаточна. Мустанг Второй, лейтенант Созер, возьмите ручку на себя! Слышите меня? Вы набрали малую высоту, у вас небольшая скорость!

Голос пропал. Тишина в наушниках. Снова голос "Мустанга" - ведущего:

– Командный пункт, я - Мустанг Первый. Мустанг Второй теряет высоту. - Затем добавляет: - Я уверен, что он уже разбился. Его самолет горит, у него нот парашюта. Самолет стоимостью 200 тысяч долларов потерян.

Останки Созера, маленького турецкого крестьянин,), были отправлены в Турцию и преданы земле там, где он родился…

Лейтенант Блас Бальбоа был единственным офицером в нашей группе 54-Q. Невысокий, среднего телосложения, темнокожий, он выделялся ясными голубыми глазами. Сейчас, когда он переодевался в повседневную форму цвета хаки, его глаза лихорадочно блестели. На груди ниже левого кармана белела табличка с надписью: «Бальбоа Блас, лейтенант, кубинец, 54-Q. Начиная с первого дня, когда мы прибыли в США, Бальбоа был соседом по комнате Созера на всех базах, куда мм переезжали. Многомесячное общение, учеба, постоянный совместный труд… Вместе они переживали радости и горести, делили все от сигарет до последней сорочки. Сейчас Бальбоа вернулся с трудного задания. Самолет его остался почти без топлива, и двигатель остановился на половине посадочной полосы. Находясь в воздухе, он слышал все то же, что и мы. Его глаза поблескивали, пока он переодевался. Потное лицо было бледным. Он молчал. Было заметно, как дрожат кончики его пальцев, и это говорило о его чрезвычайной нервной напряженности. Созер был его лучшим другом… В этот момент вошел лейтенант Херман - «Мустанг Первый», высокий мужчина крепкого телосложения, выбритый так гладко, что кожа на его бороде отливала сииевой. Его движения и походка были странными, беспорядочными, казалось, что у него нарушена координация.

Бальбоа вскочил со стула, как подброшенный, и, подойдя вплотную к Херману, сказал ему па плохом английском языке, стараясь четко выговаривать каждое слово:

– Лейтенант, у вас нет чувства товарищества, чувства дружбы, нет человечности! Лейтенант Созер погиб. Я слышал, как он докладывал вам по радио, что его тянет на одно крыло. Но вы не обратили на это никакого внимания. Вас тронуло лишь то, что потеряно двести тысяч долларов. - Он замолчал, а потом медленно добавил: - Денег у вас в избытке, но его жизнь не оплатишь никакими деньгами. Вы низкий человек!

Мы замерли. Лейтенант Херман лишился дара речи. Он не ожидал такого, а потому ничего не смог сказать в ответ. Его угрюмое лицо было тупым и безразличным. Он опустил глаза. А ведь Херман являлся инструктором Бальбоа.

За фанерной перегородкой, разделявшей нашу комнату на две части, находился кабинет командира эскадрильи. В нем сидел капитан Томпсон и все слышал.

На следующий день с самого утра, как обычно, стоял такой же многоголосый шум самолетных двигателей. На взлетной полосе базы гудели двигатели. Как только прибыл Бальбоа, его тут же вызвали к командиру эскадрильи. В маленькой деревянной комнатке с покрытым линолеумом полом окна и двери были закрыты. Однако даже шум реактивных двигателей не помешал нам расслышать слова капитана Томпсона:

– Лейтенант Бальбоа, вчера я невольно услышал все, что вы сказали вашему инструктору лейтенанту Херману. Ну что же, в личном плане я могу понять вас. Но вы должны знать, что лейтенант Херман старый летчик, ветеран войны. Тогда было слишком много пилотов, а самолетов не хватало. Поэтому лейтенант и произнес эту фразу. Я признаю, что прозвучала она не слишком уместно, но настоящий боевой летчик должен быть твердым человеком, чтобы гибель товарищей не выбивала его из колеи, как вас эта вчерашняя смерть. Когда вы получите настоящую закалку, то поймете сами, что такое - в порядке вещей. И наступит момент, когда вы пожалеете больше о потере самолета, чем о гибели летчика. Когда это случится, можно будет сказать, что вы превратились в настоящего боевого летчика, подготовленного в ВВС США, откуда выходят лучшие в мире пилоты.

Это был дом средних размеров, с традиционной деревянной верандой. Мы подъехали к нему за автомобилем Клазирдса, который стремительно промчался по улицам города Феникс. Каскадом брызг падали на ветровое стекло автомобиля разноцветные огни гигантских неоновых реклам, резко выделявшихся на фоне ночного неба. Был выходной день, и, пока мы ехали в автомобиле, я вспоминал нашу поездку в Новый Орлеан, состоявшуюся в последний день карнавала. Перед глазами вставали Кэнэл-стрит, толпы народа на улицах, крохотные салоны, где пахло дешевым виски. На деревянных помостах самодеятельные ансамбли играли блюзы.

Клазирдс внимательно посмотрел на меня и самоуверенно улыбнулся. Он был высоким стройным мужчиной с едва заметной сединой на висках. Его можно было отнести к типу людей общительных и динамичных, которые, как правило, верховодят в любой компании. Шаг его был резким, но твердым, а улыбка не сходила с лица. Одежда Клазирдса состояла из белых брюк, белой тужурки и синего галстука. Он снял тужурку, и поверх белой сорочки со стоячим воротником элегантно блеснули красивые помочи.

– Парни, - пригласил он, - располагайтесь поудобней. Будьте как у себя дома, на Кубе. Да, когда я приеду на Кубу, то в Гаване в аэропорту спрошу: как мне встретиться с генералом Прендесом или генералом Куэльяром. А потом мы прекрасно проведем время на ваших пляжах с милыми девочками. Все дело в том, что вы скоро станете большими людьми на Кубе, государственными деятелями. Это несомненно. - И, пристально глядя на вас, добавил: - Но никогда не забывайте своего старого инструктора Клазирдса! Никогда!

Нежно позвякивали кубики льда, ударяясь о края стаканов, из роскошного музыкального автомата, что стоял в углу этого домика, затерявшегося где-то в пригороде Феникса, доносилась музыка. Клазирдс был военным летчиком, а кроме того - инструктором-инспектором. Он часто приходил в инструкторскую, всегда улыбаясь и изредка задавая вопросы, которые обычно были простыми. После того как курсанты отвечали на них, он начинал шутить, рассказывать сметные истории. Если он изредка и летал с курсантами, то полет всегда был спокойный - вещь довольно редкая на данном этапе обучения. Он всегда подбадривал, если замечал ошибки, а после полета, делая разбор, похлопывал курсанта по плечу…

Первая бутылка быстро растаяла, растворилась в стакане вместе с кусочками льда. Горьковатый вкус виски смешивался во рту с соленым арахисом, банки с которым стояли перед нами. Клазирдс, удобно откинувшись в кресле, продолжал говорить. Вдруг его лицо сделалось совершенно серьезным, заинтересованным. Он нахмурил брови и сморщил лоб:

– Парни! На вас ляжет большая ответственность, когда вы вернетесь к себе на родину. Вы молоды, все у вас впереди. В вашей стране вооруженные силы имеют еще большее значение, чем здесь, в Соединенных Штатах, а вы - элита армии. Вы - пилоты реактивных самолетов, получившие подготовку в Соединенных Штатах. Вы знаете, как теперь будут смотреть на вас в вашей стране?

Сигнаго остановил его жестом и сказал:

– Это так, но вы не думайте, что нам будет очень просто и легко. Многие будут нам завидовать.

– Нет, нет! Это не имеет значения! Конечно, они тоже хотели бы получить подготовку здесь, это ясно. Но это не должно вас волновать. И увидите, вы обязательно выйдете победителями.

Куэльяр молчал, посмеиваясь.

– Слушайте, парни. Вы прекрасные ребята, хорошо знаете наш образ жизни. И вы должны его защищать. Вам следует быть твердыми. Народ уважает твердых людей, уважает тех, кто всегда одерживает верх. Жизнь у нас только одна. Все остальное - басни. Жизнь не любит слабых. Мы с вами и должны защищать наш образ жизни во что бы то ни стало. Следует быть непреклонным, когда того потребуют обстоятельства. История в конце концов простит нам все наши грехи, если вспомт пит о них. Я бы предпочел, чтобы нас вспоминали хотя бы так, как… Аттилу - вождя гуннов. По крайней мере, о нем и сейчас можно прочесть в истории. А скольких несчастных никто никогда не вспомнит!

Куэльяр хотел что-то возразить, но Клазирдс прервал его:

– Нет, позвольте, я закончу. Например, некоторые из вас очень обеспокоены гибелью в авиакатастрофах своих товарищей. Я вот что скажу, а вы мне поверьте, опыта у меня достаточно. Когда все пилоты вашей эскадрильи погибнут, а вы по-прежнему будете есть, смеяться, пить вино, любить женщин… вот тогда я скажу вам, что вы настоящие боевые летчики!

Его лицо постепенно изменилось. С него сошла та обычная очаровательная улыбка, которую все так хорошо знали. Мне казалось, что какая-то злая и жестокая гримаса застыла на нем. Я чувствовал себя погруженным в странный глубокий сон. Настроение испортилось. Тут было что-то не так, на душе стало тревожно. Я снова вспомнил погибшего Созёра. Мне показалось, что я уже без особого волнения думаю об этом. Неужели все изменится? Неужели во мне уже начало исчезать все то человеческое, гуманное, что вообще характерно для людей?

Мы поднялись, чтобы уйти. Не знаю, сколько бутылок мы опустошили. Я сбился со счета после третьей… Когда мы подошли к машине, Клазирдс сказал мне:

– Парни… вы живете на наших задворках. Оберегайте их хорошо и ждите меня. Я приеду и спрошу: где мои парни?

Мы возвращались на базу. Куэльяр со свойственным ему спокойствием медленно вел машину, как будто никогда и никуда не спешил. Я попросил, чтобы он ехал быстрее. Возможно, я выпил лишнего, хотя обычно никогда не увлекался спиртным. Видимо, в тот вечер в доме Клазирдса я все же превысил свой предел дозволенного. Сидя на заднем сиденье, я видел, как сияют огни городских реклам в ночном тумане.

Для меня это была странная ночь. С большим трудом я сдерживался, чтобы не уснуть. Нужно было думать, но я никак не мог сосредоточиться. Немного позже я опустил стекло, и горячий упругий поток воздуха ударил мне в лицо. Кажется, Куэльяр пытался заговорить со мной и его слова долетали ко мне издалека. Постепенно я начинал понимать. Там, у Клазирдса, состоялась не совсем обычная беседа за рюмкой виски. Нет и еще раз нет. Там было нечто более тонкое, глубокое и злонамеренное. Я не во всем был согласен с ним, не все понял. Он сказал, что среди нас много парней храбрых, твердых, испытанных, что смелость может проявиться и в степени риска. Рискуешь жизнью и самолетом одновременно. Ну и что? Зачем это? Стоит ли? Как говорил Клазирдс: «Жизнь у нас только одна». Будущее - оно сегодня, в данный момент. Вспомнились слова Хемингуэя: «Человек может быть убит, но не побежден». Я четко различал за рулем бронзовое от бликов света лицо Куэльяра с его постоянной загадочной улыбкой. Автомобиль быстро мчался по бетонной дороге, освещаемой лунным светом. Я еще не знал по-настоящему, сон это или явь.