Тем временем на главном направлении, после короткой заминки и перегруппировки сил, решено было перейти ко второму, решающему этапу Берлинской операции.

Основные силы 2-го Белорусского фронта Ставка ВКГ вновь перенацелила в соответствии с первоначальным замыслом. Директивой от 8 февраля маршалу Рокоссовскому было приказано перейти в наступление к западу от Вислы, овладеть районом Данциг, Гдыня и очистить от противника побережье Балтийского моря вплоть до Померанской бухты. Тем самым обеспечивался правый фланг Жукова, над которым нависали силы группы армий «Висла». По мере продвижения соединений Рокоссовского к нижнему течению Одера армии правого крыла 1-го Белорусского фронта высвобождались и должны были выдвигаться на берлинское направление.

Предварительный план захвата Берлина маршал Жуков утвердил еще 27 января. Приказом № 00184 от 28 января командующий ориентировал армии на дальнейшее наступление на запад: 5-й ударной — на Бернау, что севернее Берлина; 8-й гвардейской — на Букков, Альт-Ландсберг; 69-й — на Бюссен, Херфельде. Таким образом, три общевойсковые армии нацеливались на Берлин, 2-я гвардейская танковая армия должна была охватывать его с северо-запада, а 1-я — с северо-востока.

4 февраля Жуков дал подчиненным войскам следующую Директиву:

«Сообщаю ориентировочные расчеты на ближайший период и краткую оценку обстановки:

1. Противник перед 1-м Белорусским фронтом каких-либо крупных контрударных группировок не имеет.

Противник не имеет и сплошного фронта обороны. Он сейчас прикрывает отдельные направления и на ряде участков пытается решить задачу обороны активными действиями.

Мы имеем предварительные данные о том, что противник снял с Западного фронта четыре танковые дивизии и до 5–6 пехотных дивизий и эти части перебрасывает на Восточный фронт. Одновременно противник продолжает переброску частей из Прибалтики и Восточной Пруссии.

Видимо, противник в ближайшие 6–7 дней подвозимые войска из Прибалтики и Восточной Пруссии будет сосредоточивать на линии Шведт — Штаргад — Нойштеттин, с тем чтобы прикрыть Померанию и не допустить нашего выхода к бухте Померанской.

Группу войск, перебрасываемую с Запада, противник, видимо, сосредоточивает в районе Берлина с задачей обороны подступов к Берлину.

2. Задачи войск фронта — в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до двух заправок горючего, до двух боекомплектов боеприпасов и стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин.

При закреплении успеха, то есть с 4 по 8 февраля, необходимо:

а) 5, 8, 69, 33-й армиям захватить плацдармы на западном берегу р. Одера. При этом желательно 8-й гвардейской и 69-й армиям иметь один общий плацдарм между Кюстриным и Франкфуртом. Если удастся, хорошо бы соединить плацдармы 5-й и 8-й армий;

б) 1-й армии Войска Польского, 47-й, 61-й, 2-й танковой армиям и 2-му кавкорпусу необходимо отбросить противника за линию Ратцебург — Фалькенбург — Штаргард — Альтдам — р. Одер. После чего, оставив заслон до подхода армий 2-го Белорусского фронта, перегруппироваться на р. Одер для прорыва;

в) 7–8 февраля необходимо закончить ликвидацию познань-шнайдемюльской группы противника;

г) средства усиления для прорыва в основном остаются те же, что имеют сейчас армии;

д) танковым войскам и самоходной артиллерии к 10 февраля закончить текущий ремонт и поставить материальную часть встрой;

е) авиации закончить развертывание, имея 6 заправок на аэродромах;

ж) тылу фронта, армейскому и войсковому тылу к 9–10 февраля иметь полную готовность к решающему этапу операции».

Конев тоже рвался к Берлину. Главный удар маршал задумал нанести с двух крупных плацдармом на Одере — севернее и южнее Бреслау: «Далее должно было последовать окружение этого сильно укрепленного города, а затем, взяв или оставив его в тылу, мы предполагали развивать наступление основной группировкой прямо на Берлин». Через двадцать дней планировалось быть уже на Эльбе.

В директиве Военного совета 1-го Украинского фронта от 31 января указывалось:

«Армии фронта 6.2.45 переходят в решительное наступление в общем направлении Шпроттау, Коттбус, Ютербог с задачей разгромить бреславскую группировку противника и к 25.2.45 главными силами выйти на реку Эльба. Правым крылом фронта во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом овладеть Берлином…»

Войска левого крыла фронта получили задачу разгромить противника на дрезденском направлении.

План Конева Верховный утвердил 29 января.

«Мнения, следовательно, у всех сошлись на одном — нужно продолжать безостановочное наступление и овладеть Берлином, — пишет Штеменко. — Фронты получили на сей счет необходимые указания из Москвы и, в свою очередь, поставили задачи армиям.

Генштаб беспокоила лишь одна деталь: «Каким образом наступление на Берлин двух фронтов согласовать с указанием Сталина о том, чтобы столицу Германии брали войска под командованием Г. К. Жукова? После жарких дебатов предложено было утвердить решения обоих командующих фронтами. Ставка с этим согласилась, однако разграничительную линию между фронтами установила на основании рекомендаций маршала Жукова… Такая разграничительная линия фактически оттирала 1-й Украинский фронт к югу от Берлина, не оставляя ему никакого окна для удара по германской столице; правое его крыло направлялось на Губен и Бранденбург.

Получалась явная несуразица: с одной стороны, утвердили решение маршала Конева — правым крылом наступать на Берлин, а с другой — установили разграничительную линию, которая не позволяла это сделать. Мы рассчитывали лишь на то, что до Берлина еще далеко и нам удастся устранить возникшую нелепость. В ходе операции обстановка сама должна была внести необходимую поправку. Так оно и случилось».

Первыми снова начали войска 1-го Украинского фронта (в том же составе — 66 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, общая численность — 981 тысяча человек). Впрочем, никакой паузы у них и не было. Пока одни армии совершали перегруппировку, другие вели ожесточенные бои за расширение захваченных на Одере плацдармов и занимались зачисткой территории, ликвидируя «блуждающие котлы» противника.

За это время на плацдарме севернее Бреслау был создан ударный кулак в составе 3-й гвардейской, 13, 52, 6-й общевойсковых, 4-й и 3-й гвардейской танковых армий, 25-го танкового и 7-го гвардейского механизированного корпусов. Общевойсковые армии имели оперативное построение в один эшелон. В затылок войскам Пухова и Коротеева выстроились танковые армии Лелюшенко и Рыбалко, которые также должны были принять участие в прорыве немецкой обороны, а затем, развивая успех, устремиться к «логову фашистского зверя». Поэтому передовые отряды танковых корпусов — усиленные танковые бригады — расположились непосредственно в боевых порядках пехоты. Конев остался верен себе: «В данной обстановке я считал такое решение вполне оправданным. Без этого наши утомленные долгими боями и в значительной мере обескровленные стрелковые дивизии не решили бы стоящих перед ними задач, хотя, в общем-то, на участках прорыва нам удалось создать перевес в силах». Перевес в силах над немцами севернее Бреслау составил 2,3:1 в пехоте, по танкам и артиллерии было достигнуто 6–7-кратное превосходство. Танкистам была поставлена задача к исходу первого дня операции овладеть переправами через реку Бобер, на пятый день — ворваться в Котбус.

Южнее Бреслау сосредоточились 5-я гвардейская и 21-я армии с приданными им 4-м гвардейским и 31-м танковыми корпусами. Вместе с 6-й армией Глуздовского они должны были окружить Бреслау, затем ударить на Дрезден. А пока Жадов и Гусев возились с упрямым гарнизоном городишка Бриг на западном берегу Одера.

На левом крыле фронта с плацдарма, созданного юго-западнее Оппельна, должна была действовать третья группировка в составе 59-й, 60-й армий и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, наносивших удар вдоль северных склонов Судетских гор.

Противостоявшие силы группы армий «Центр» оценивались в 19 пехотных, 4 танковые, 2 танко-гренадерские дивизии, 7 боевых групп, 1 танковую бригаду и корпусную группу «Бреслау». Средняя численность каждой из дивизий не превышала пяти тысяч человек. Оперативных резервов генерал Шёрнер не имел.

Советские войска, ослабленные в предыдущем наступлении, тоже испытывали определенные трудности: коммуникации оказались растянутыми до 500 километров, тыловые базы фронта оставались восточнее Вислы, что в условиях начинавшейся распутицы серьезно осложняло организацию тылового снабжения. В танковых армиях скопилось большое количество поврежденной техники. У генерала Рыбалко имелось 348 исправных «тридцатьчетверок» и 208 самоходок, 125 боевых машин требовали ремонта. К тому же 9-й мехкорпус находился на левом крыле фронта, обеспечивая выход к Одеру войск 60-й армии. В армии генерала Лелюшенко в строю находилось 414 танков и САУ, в ремонте числился 121 танк.

Однако обстановка требовала продолжения активных боевых действий с тем, чтобы воспрепятствовать противнику в создании прочной обороны на рубеже Одера. Конев был полон решимости «опрокинуть врага, еще не успевшего прийти в себя после наших январских ударов, и на его плечах продвинуться дальше на запад».

Ввиду неготовности войск фронта к первоначально назначенному сроку, маршал отдал распоряжение о переносе начала наступления на три дня. Оно началось в 9.30 утра 8 февраля 1945 года. Артиллерийская подготовка длилась 50 минут. Для более длительной обработки переднего края не хватало боеприпасов. Неблагоприятная погода мешала действиям авиации.

Операция развивалась трудно. Враг встретил наступавших организованным огнем. Борьба сразу приняла упорный характер, особенно в населенных пунктах, где преобладали каменные строения. Наступление носило характер медленного «прогрызания» обороны ожесточенно сопротивлявшегося противника. Началось таяние снегов, почва оказалась труднопроходимой даже для гусеничной техники. Это вынуждало советские войска действовать преимущественно вдоль дорог, снижая маневренные возможности танковых соединений.

На крайнем левом фланге 59-я и 60-я армии сами с трудом отбивали контратаки противника и не смогли вырваться с плацдарма. 10 февраля Конев приказал генералам Коровникову и Курочкину перейти к обороне.

Главная группировка фронта только к исходу второго дня прорвала тактическую зону обороны противника: 6-й гвардейский танковый корпус армии Рыбалко одной бригадой форсировал Бобер и закрепился на западном берегу, но основные его силы достигли реки лишь сутки спустя. 7-й гвардейский танковый корпус генерала С. А. Иванова 10 февраля вышел к Бунцлау. Однако на западный берег реки Бобер удалось перебросить только пехоту, наведению переправ для танков препятствовали активные действия немецкой авиации, притом что 2830 боевых самолетов 2-й воздушной армии «вынужденно бездействовали» из-за раскисших аэродромов и «нелетной погоды». В сутки летчики генерала Красовского совершали лишь по 546 вылетов, выполняя, в сущности, только задачи разведки. Чтобы как-то помочь наземным войскам, 9-я и 22-я гвардейские истребительные дивизии использовали в качестве взлетно-посадочных полос участки автострады Бреслау — Берлин. 9-й механизированный корпус генерала М. В. Волкова к этому моменту только закончил переправу через Одер. Танки пришлось перебрасывать на плацдарм паромами, поскольку немцы, открыв затворы водохранилищ, устроили паводок, снесший почти все наведенные саперами мосты.

6-й гвардейский мехкорпус армии Лелюшенко достиг реки Бобер севернее Загана 11 февраля и, овладев переправой, с ходу проскочил на западный берег. После чего начал выдвигаться в район Зоммерфельда. Одновременно 10-й гвардейский танковый корпус захватил плотину и гидроэлектростанцию в районе Загана, 12 февраля форсировал Бобер, а сутки спустя завязал бой за город Зорау. Охваченные «клещами» двух корпусов 4-й танковой армии, в лесах северо-западнее Любена блуждали части 20-й танко-гренадерской дивизии, дивизий «Бранденбург» и «Герман Геринг». Однако захлопнуть «котел» не получилось: ударом на запад генерал фон Зауке прорвал хлипкие советские заслоны и вывел остатки корпуса «Великая Германия» из окружения в районе Шпроттау. Вместо полковника Н. Д. Чупрова в командование 10-м гвардейским корпусом вступил генерал-лейтенант Е. Е. Белов. После овладения Зорау, который был взят к исходу 13 февраля, 4-я танковая армия, не оглядываясь на фланги, устремилась к реке Нейсе.

Между тем в центре три советские армии топтались на месте у стен Бреслау. Командарм-6, совершавший обходной маневр от Лигница с целью окружения группировки противника, значительную часть своих сил вынужден был выделить на обеспечение своего правого фланга. Ослабленные левофланговые соединения были остановлены на подступах к Бреслау контратаками 19-й танковой и 254-й пехотной дивизий. В результате войскам 6-й армии никак не удавалось соединиться с 5-й гвардейской армией Жадова, наступавшей с юга. Что, в свою очередь, тормозило продвижение 21-й армии Гусева.

Как отмечает генерал К. В. Крайнюков: «Помимо нашей воли центр борьбы переместился в район Бреслау».

Стремясь быстрее покончить с «крепостью», вокруг которой оказались скованы непозволительно крупные силы, маршал Конев 12 февраля отдал ряд новых распоряжений. В связи с поворотом армии генерала Глуздовского фронтом на юго-восток, чтобы прикрыть левый фланг ударной группировки фронта, пришлось развернуть на юг и войска 52-й армии. Одновременно 5-я гвардейская армия, уже имевшая в оперативном подчинении 4-й гвардейский танковый корпус, усиливалась 31-м танковым корпусом и 3-й гвардейской дивизией тяжелых реактивных установок. С левого крыла в центр перебрасывался кавалерийский корпус Баранова. Наконец, генерал Рыбалко получил приказ развернуть основные силы своей армии на 180 градусов: 7-й гвардейский танковый и 9-й механизированный корпуса должны были развивать наступление от Бунцлау в юго-восточном направлении на Яуер, Шригау, завершая окружение бреславльской группировки; 6-му гвардейскому танковому корпусу предстояло продолжать движение в западном направлении, чтобы к утру 13 февраля выйти в район Гёрлица.

В течение 13 февраля танковые и механизированные корпуса, приданные 6-й и 5-й гвардейской армиям, наступая навстречу друг другу, соединились западнее Бреслау. В этот же день, совершив стремительный маневр, в район Штригау подоспели корпуса 3-й гвардейской танковой армии, ударившие во фланг 19-й танковой дивизии генерала Ганса Келлнера, отчаянно пытавшейся удержать последнюю тропинку к Бреслау. 15 февраля стрелковые дивизии 6-й армии встретились с дивизиями 5-й гвардейской армии. Используя успех танкистов, пехота уплотняла кольцо окружения, создавая сплошной фронт. Одновременно бригады 9-го мехкорпуса отражали атаки 8-й танковой дивизии противника, пытавшейся пробиться к осажденным со стороны Вальденбурга. 6-й гвардейский танковый корпус генерала В. В. Новикова 15 февраля форсировал реку Квейс севернее Наумбурга и отражал контратаки противника, пытавшегося ликвидировать плацдарм. 7-й гвардейский танковый корпус, вновь повернув на запад, ударил на Левенберг.

4-я танковая армия в этот день достигла реки Нейсе: 6-й гвардейский механизированный корпус полковника В. Ф. Орлова совместно с приданными ему частями 112-й стрелковой дивизии полковника Д. Т. Жукова овладел населенными пунктами Задерсдорф и Гросс-Гастрозе на западном берегу, а 10-й танковый готовился форсировать реку в районе города Форст. Однако стрелковые дивизии 13-й армии Пухова отстали от танкистов почти на 60 километров и находились еще восточнее реки Бобер: «Местность была лесистая, местами болотистая. Гитлеровцы, отходя, упорно сопротивлялись. Сказывалась и физическая усталость наших солдат. Они проявляли удивительные настойчивость и упорство. Тем не менее среднесуточный темп наступления пехоты составлял теперь всего 8–12 километров. И большего от нее, по совести, требовать было нельзя».

Ситуацией не замедлил воспользоваться противник, который отразил попытки 13-й армии форсировать реку Бобер и 15 февраля встречными ударами севернее и южнее городка Бенау перерезал коммуникации 4-й танковой армии. Генералу Лелюшенко пришлось остановиться и заняться прикрытием своих тылов и обороной собственного штаба. Только во второй половине дня 19 февраля совместными усилиями развернувшегося на восток 6-го гвардейского механизированного корпуса и наступавшего ему навстречу 101-го стрелкового корпуса 13-й армии коммуникации были восстановлены. Командующий 4-й немецкой танковой армией генерал Грезер приказал играть отход. В боях за Бенау погибли командир 68-й зенитно-артиллерийской дивизии полковник А. Ф. Козлов и командир 22-й самоходно-артиллерийской бригады подполковник В. И. Приходько.

На правом фланге фронта 3-я гвардейская армия Гордова, блокировав 18-тысячный гарнизон крепости Глогау, главными силами продвигалась на северо-запад и к 15 февраля вышла к устью реки Бобер.

Таким образом, за восемь дней ценой огромных усилий армии правого крыла фронта преодолели 60–100 километров, захватили плацдармы на западном берегу реки Бобер, заняли ряд административных и промышленных центров Нижней Силезии. В тылу остались два немецких гарнизона, окруженных в Бреслау и Глогау. Армии левого крыла не сдвинулись с места. В стрелковых дивизиях насчитывалось в среднем по 4,5 тысячи человек. Танковые и механизированные войска потеряли более половины машин, в строю находилось 1289 танков и САУ.

Марш на Эльбу провалился. В том числе потому, «что в конце января мы недооценили возможности противника по восстановлению боеспособности своих частей и соединений, разгромленных нами на Висле и Одере. Он делал это гораздо быстрее и решительнее, чем мы могли предполагать». Конечно, сказались отставание тылов и недостаток артиллерийских боеприпасов, расход которых превышал все мыслимые нормы. Но главную роль сыграл тот факт, что армии маршала Жукова на Берлин не пошли…

Подбив итоги, Военный совет сделал вывод, что фронт больше не располагает необходимыми силами и средствами для продолжения боевых действий в соответствии с первоначальным планом. 16 февраля Конев доложил в Ставку новый план проведения операции с более ограниченными целями.

Главная группировка фронта в составе 3-й гвардейской, 13-й, 52-й и 4-й танковой армий должна была выйти на реку Нейсе, захватить плацдарм на ее левом берегу и прочно закрепиться на достигнутом рубеже. 3-й гвардейской танковой армии предстояло овладеть районом Гёрлиц и удерживать его до подхода основных сил 52-й армии. 5-я гвардейская армия выводилась из боев за Бреслау на внешний фронт окружения с целью не допустить деблокады города. 21, 59 и 60-я армии левого крыла, усиленные 4-м и 31-м танковыми корпусами, должны были отбросить противника в Судетские горы. Овладеть Бреслау предстояло войскам 6-й армии. Одновременно предполагалось восстановить железные дороги, подвести и накопить в войсках боеприпасы и горючее, произвести ремонт боевой техники и привести в порядок тылы.

Ставка эти предложения утвердила.

3-я гвардейская армия 16 февраля захватила переправу через Бобер в районе Гроссен и закрепилась на двух плацдармах южнее города. С них она повела наступление на крупный промышленный центр и сильный опорный пункт на реке Нейсе — город Губен. Успешные действия соединений Гордова, вышедших к Нейсе 20 февраля, облегчили продвижение 13-й армии, принявшей участки у потрепанной танковой армии Лелюшенко. Последняя потеряла 257 танков и САУ (безвозвратно — 127 боевых машин) и с 22 февраля выводилась в тыл для приведения в порядок и доукомплектования.

24 февраля все правобережье Нейсе протяженностью 110 километров, от устья до города Пенциг, контролировалось войсками правого крыла 1-го Украинского фронта, вышедшими на одну линию с армиями 1-го Белорусского фронта. Правда, завоевать плацдарм на западном берегу реки не удалось.

В это время на левом фланге ударной группировки, где рвались к Гёрлицу соединения 3-й гвардейской танковой армии, развернулось настоящее сражение, чреватое для советских войск «неприятными эпизодами».

16 февраля 7-й гвардейский танковый корпус захватил Левенберг, а сутки спустя основными силами в районе города и железнодорожной станции Лаубан вышел к реке Квейс, но форсировать ее не смог, столкнувшись с упорным сопротивлением 17-й танковой и 6-й народно-гренадерской дивизий. По указанию командарма танковые бригады переправились через Квейс на участке 6-го танкового корпуса. После чего бригады стали спускаться на юг по западному берегу реки, обходя Лаубан с северо-запада, а мотострелки завязали бой непосредственно в городе. От Штригау к Левенбергу выдвигался тем временем 9-й механизированный корпус. Но и немцы не зевали: они перебросили в район между Левенбергом и Лаубаном 8-ю танковую дивизию, атаковавшую ослабленный фланг танкового корпуса Иванова. Перед фронтом армии также «были отмечены» части 408-й пехотной и 10-й танко-гренадерской дивизий. Возникала реальная опасность прорыва противника в междуречье Квейс и Бобер, прорыва, рассекающего войска Рыбалко и выводящего немецкую группировку на тылы 52-й и 13-й армий.

Конев вспоминает: «В течение двух-трех дней обстановка была настолько сложной, что вызвала беспокойство и у нас, и Даже в Ставке.

В тот день, когда немецкие части стали выходить на тылы 3-й танковой армии, Сталин позвонил мне и выразил тревогу: «Что у вас там происходит в третьей танковой армии? Где она у вас там находится?»

Я ответил, что армия Рыбалко ведет очень напряженные бои в районе Лаубана, но считаю, что ничего особенного с ней не произошло. Армия воюет в сложной обстановке, но это для танковых войск дело привычное. Звонок Сталина застал меня на командном пункте 52-й армии, недалеко от Лаубана. Я заверил Верховного Главнокомандующего, что, если обстановка осложнится, мы примем все необходимые меры на месте».

На протяжении последующих дней 6-й гвардейский танковый корпус продолжал вести наступление в направлении Гёрлиц, выйдя 21 февраля к реке Нейсе в районе Пенциг, 7-й гвардейский танковый корпус вел ожесточенный бой в Лаубене и его окрестностях, а 9-й мехкорпус между Лаубаном и Левенбергом отражал атаки 8-й танковой дивизии:

«Отдельные высоты и населенные пункты переходили из рук в руки по несколько раз. В городе Лаубан и других населенных пунктах противник широко применял фаустпатроны против наших танков. Наши части использовали взятые у противника фаустпатроны для стрельбы по каменным строениям и для отражения контратак танков противника. Бои носили ожесточенный и упорный характер. Между тем части армии, подходя к Лаубан, сильно ослабли, имея большой некомплект в танках и людях».

На 21 февраля 7-й гвардейский танковый корпус имел в строю 55 танков, 9-й механизированный — 48 танков. Из резерва фронта генералу Рыбалко были переданы 9-я и 26-я истребительно-противотанковые артбригады, развернувшиеся на фронте от Левенберга до Лаубана. К 25 февраля в этот район подошли стрелковые соединения 52-й армии.

В Силезии и Бранденбурге советские «мстители» вели себя так же, как в Померании и Пруссии. И здесь горели «штадты» и «дорфы».

Как вспоминает ветеран 23-й гвардейской мотострелковой бригады Сергей Горулев:

«С приходом наших войск в Германию в каждом населенном пункте создавались отряды самообороны — отряды «фольксштурма» из юношей 15–17 лет, не призванных в армию, и стариков старше 60 лет.

Эти отрады, вооруженные также автоматами, ручными пулеметами и десятками фаустпатронов, занимали вторые и третьи этажи домов и из окон открывали по нас огонь. Танки загорались как спичечные коробки. Во многих отрядах фольксштурма были и девушки 17–20 лет. Эта молодежь была воспитана и предана Гитлеру. Они сражались до последнего патрона, но не сдавались. Зачастую гибли. Видя безысходность положения, молодые люди разбегались, прятали оружие, а затем при удобных случаях стреляли в наших солдат и офицеров из засады. Бороться с фольксштурмовцами было очень трудно, так как все они были в гражданской форме и часто смешивались с толпой. В нашей бригаде половина личного состава была молодежь 1924–1926 годов рождения. Почти все красноармейцы проживали временно на оккупированной немцами территории. Они испытали на себе все ужасы немецких захватчиков, поэтому многие жаждали того момента, когда окажутся на территории Германии, чтобы отомстить за свои страдания и унижения своих родственников. Войдя в Германию, с азартом поджигали и уничтожали постройки, дома, различные сооружения».

И много чего еще творили в азарте:

«В Лигнице были обнаружены трупы многочисленных гражданских лиц, расстрелянных советскими солдатами из 6-й армии. В городке Костенблют под Неймарктом, захваченном частями 7-го гвардейского танкового корпуса, насиловали женщин и девушек, включая и находившуюся на сносях мать 8 детей. Брат, попытавшийся заступиться за нее, был застрелен. Расстреляны были все военнопленные иностранцы, а также 6 мужчин и 3 женщины. Массового изнасилования не избежали и сестры из католической больницы. Пильграмсдорф под Гольдбергом явился ареной многочисленных убийств, изнасилований и поджогов со стороны военнослужащих 23-й гвардейской мотострелковой бригады. В Беральсдорфе, предместье Лаубана, 39 еще оставшихся женщин были обесчещены «самым низким образом» советскими солдатами из 7-го гвардейского танкового корпуса…»

До Гёрлица наши танкисты так и не дошли.

Взять Бреслау тоже не получилось. Гарнизон «крепости» был составлен из самых разных частей: остатков 269-й пехотной дивизии, учебных и резервных подразделений, полка СС, наземных формирований Люфтваффе, батальонов фольксштурма, отрядов полиции и Гитлерюгенда, артиллерийских батарей и роты штурмовых орудий — всего порядка 45–50 тысяч человек, включая 15 тысяч фольксштурмовцев. В городе еще оставалось примерно 200 тысяч «некомбатантов». Вокруг Бреслау были возведены два оборонительных пояса, прикрытых плотной паутиной минно-взрывных заграждений, построены склады провианта и амуниции, подготовлены к обороне жилые кварталы, заминированы мосты через Одер. Кроме того, снабжение гарнизона осуществлялось транспортными «юнкерсами», которые в ночное время приземлялись на аэродроме Гандау, а днем сбрасывали контейнеры на грузовых парашютах. Вместо тяжело заболевшего генерала Краузе командующий группой армий «Центр» 2 февраля назначил комендантом деятельного полковника Ганса фон Альфена, вскоре произведенного в генерал-майоры, выжившего и оставившего воспоминания: «Продовольствия у нас было вполне достаточно, так как Силезия являлась тогда перевалочным пунктом. Остро не хватало оружия и боеприпасов… В автотранспорте царил хаос. Что касается крепостных сооружений, то это были в основном постройки периода 1914 года. Против всех этих минусов был только один-единственный плюс. Он заключался в наличии не только у войск, но и значительной части населения твердой воли не только сражаться за спасение собственных жизней, но и желание послужить стратегической цели». В общем, сдаваться они не собирались и надеялись на помощь извне: расстояние от Бреслау до линии фронта составляло всего 20–25 километров.

Если враг не сдается — его уничтожают.

Ликвидацию окруженной немецкой группировки маршал Конев возложил на генерала В. А. Глуздовского. В состав 6-й армии входили 218, 273, 181, 309, 359-я стрелковые дивизии, 77-й укрепленный район, инженерно-саперная бригада, два огнеметных батальона. Танков и САУ не имелось, из артиллерии — поначалу ничего серьезного, кроме пушечной артбригады. Этими силами предполагалось «быстро разделаться» с Бреслау и вывести 6-ю армию в резерв фронта. Уже после того, как советские командиры разобрались, какой «орешек» им достался, бывший начальник штаба 359-й стрелковой дивизии полковник Г. С. Ховрин составил описание крепости:

«Планировка города-крепости Бреслау и характер его застройки способствовали противнику в создании мощной обороны на стратегически важном водном рубеже.

Каменные стены огромной защитной мощности на металлической арматуре жилых домов и производственных зданий составляли кварталы в виде квадратов, прямоугольников и других геометрических фигур, каждая из которых являлась самостоятельной крепостью. Под домами и зданиями через отдельные районы города проходили железнодорожные пути, где находились вагоны и цистерны с большим запасом продовольствия и воды. В подземельях были оборудованы бомбоубежища, бункера и склады. Длинные подземные коридоры проходили в разные направления города.

Все подземные пути сообщения между кварталами и районами города позволяли немцам осуществлять маневр силами и средствами, даже такими, как артиллерия и минометы. Противник этим пользовался часто, когда дивизия захватывала территорию города, а немцы вновь появлялись у нас в тылу. Они также использовали подземные каменные траншеи, по которым проходили водопровод, линии электроснабжения, канализация для засылки в наш тыл диверсантов и разведчиков.

В бойницах подвалов, окнах полуподвалов, первых, вторых и последующих этажей домов и зданий, а также на балконах и чердаках устанавливались пулеметы, размещались снайперы и автоматчики, истребители танков и подрывники зданий с фаустпатронами, которые использовались для поражения нашей артиллерии и разрушения домов и зданий, где сосредоточивалась пехота частей дивизии.

Внутри кварталов, в садах, скверах и парках, на территориях хозяйственных и складских объектов оборудовались траншеи, огневые позиции артиллерии и минометов, окопы для отдельных огневых точек и минно-взрывные устройства. Основные магистральные улицы, идущие к центру города, перекрывались баррикадами, проволочными заграждениями и минировались.

Многочисленные заводы и фабрики, железнодорожные узлы превращались в опорные пункты и узлы обороны. Окружные железнодорожные линии находились на значительном удалении от западной и особенно южной окраин города. Все они проходили по высоким насыпям, непреодолимым для наших танков, и были выгодными оборонительными позициями для противника. Магистральные автострады и автодороги, проходящие в город под насыпью, перекрывались железнодорожными мостами, подготовленными к подрыву и завалу проезда в город».

Штурм Бреслау начался 16 февраля. Сначала последовали атаки с южного направления, а затем с запада и севера. Неодновременность ударов позволяла защитникам маневрировать силами. Кровавые схватки велись за каждую улицу, каждый дом, квартиру или подвал, особенно ожесточенные бои развернулись на подступах к аэродрому и в индустриальном районе города. Тесня противника, советские штурмовые группы сносили и сжигали все на своем пути, использовали подземные коммуникации для выхода в тыл врага. Для разрушения препятствий и проделывания проходов в минных полях умельцы из 42-й механизированной инженерной бригады наладили кустарное производство из трофейных авиабомб «саперных торпед» — стокилограммовых сигар из плавленого тротила, основой которых служили реактивные снаряды. Еще один рационализатор, капитан Н. А. Кропотов из 1194-го стрелкового полка, «разработал устройство для применения бутылок «КС» с зажигательной жидкостью из противотанковых ружей (?) на дистанцию 200 метров с хорошей точностью поражения. Такое применение бутылок «КС» буквально ошеломило немцев».

Немецкие сводные отряды при отходе точно так же взрывали и поджигали строения, разрушали туннели и канализацию, «чтобы противник не перешел к подземной войне», и применяли «сухопутные торпеды» — судя по описаниям участников сражения, это были телеуправляемые танкетки типа «Голиаф». Прекрасно ориентируясь «на местности», защитники крепости нередко просачивались в уже очищенные русскими кварталы, вновь закреплялись, и все начиналось сначала.

Чем больше разрушался город, тем больше труднопреодолимых препятствий возникало перед атакующими войсками. Бреслау превращался в «немецкий Сталинград».

«Вот как все это происходило, — рассказывает Ховрин. — В течение суток, а иногда и более, мы мощными огневыми средствами разрушали дома и здания, которые занимал противник, обороняющийся на другой стороне улицы, переулка или автомагистрали города. Ослабив его огневую систему, мы врывались в развалины домов и зданий, где даже невозможно было разместить пулемет, не говоря о миномете или орудии. А противник уходил в совершенно целые дома и здания, создавая там вновь систему огня. В этих условиях он уничтожал наши подразделения, копошившиеся в кирпичном и каменном ломе, чтобы скорее и как-нибудь укрыться от вражеского огня. После того как мы все же создавали систему огня для разрушения вновь подготовленных немецких позиций, все повторялось изо дня в день и мы несли большие, неоправданные потери людей. Тактика разрушения домов и зданий была непреложным законом, который оборачивался против нас.

Покидая разрушенные позиции, немцы минировали сохранившиеся дома и здания, чтобы потом их взорвать, когда они будут заняты нашими силами и средствами для укрытия. Если же где-нибудь у противника не было достаточно сил и огневых средств для обороны отдельных домов и зданий, а иногда целой оборонительной позиции, они там устраивали очаговые и сплошные массовые пожары. Это заставляло наши части и подразделения их обходить».

Генерал К. К. Крайнюков «откровенно признает», что первые дни штурма ознаменовались «несколько повышенным процентом потерь», и напомнил, «что без знаний особенностей городского боя, без непрерывной разведки и четкого Взаимодействия успех невозможен». В переводе с комиссарского это значит — умылись кровью. В последующие дни «процент» нисколько не уменьшился.

Начальник штаба 22-го стрелкового корпуса полковник А. П. Чичин фиксировал в личном дневнике (опубликован Алексеем Шлыковым):

«17.02.45. Бреслау окружен. Мы на юго-западной окраине. В городе вооружены все от 15 до 60 лет. Сопротивляются насмерть…

18.02.45. Клетендорф, пригород Бреслау. Бреслау защищают от мала до велика. Наши солдаты мстят безжалостно. Отдан приказ: пленных и гражданское население не расстреливать, но не помогает. Нужно принимать срочные меры, мы не должны стать варварами.

27.02.45. Критерн, пригород Бреслау. Грызем по кварталу, как беззубый орехи. Большие потери, особенно в командном составе. Недостает снарядов. Сопротивление ожесточенное».

В конце февраля в Бреслау по воздуху был переброшен парашютно-десантный батальон. Соединения Вермахта в городе были объединены в 609-ю дивизию особого назначения. 5 марта Шёрнер назначил комендантом Бреслау генерал-лейтенанта Никофа, а для поднятия боевого духа обещал вскоре прорвать блокаду и напомнил, что в случае потери города может пострадать не только сам генерал, но и дети, которых у Нихофа было пятеро. Надо сказать, на вполне законных основаниях: с 1 августа 1944 года в отношении германских военнослужащих действовало положение об измене родине — аналог сталинского приказа № 270. Этим положением узаконивались аресты родственников.

Снова дневник:

«11.03.45. Бреслау, южная часть, квартал 665. Дела хреновые. Потери большие, а взята только 1/4 часть города. Время играет на руку пр-ка. А он огрызается…

15.03.45. Бреслау, квартал 665, улица Клейнбург. Депрессия с большими потерями в людях. На четвертом году познал, что такое война в больших городах. Будапешт и Бреслау — яркие примеры для наших уставов, которые еще будут написаны после войны. Поражают разрушения…

27.03.45. Бреслау, улица Гогенцоллерна. Успеха нет. Причины: мало пехоты, нет взаимодействия с авиацией, подвалы не берет никакая артиллерия, да и использовать ее в уличных боях нет возможности. Немцы сильны фаустпатронами и подвалами. Стоят насмерть…»

«Воздушный мост» работал чуть больше месяца, по нему из города было вывезено около 6 тысяч раненых. 1 апреля советские войска захватили аэродром Гандау. Положение крепости стало безнадежным, дальнейшая оборона с военной точки зрения — бессмысленной, но город продолжал держаться — на вере, страхе, железной дисциплине. Такой же бессмыслицей был продолжавшийся с нарастающей силой штурм.

Армии Глуздовского последовательно были переданы 294-я стрелковая дивизия и 349-й гвардейский полк тяжелых самоходов, затем — 112-я стрелковая дивизия, 71-я зенитная артиллерийская дивизия, два танковых полка, еще два огнеметных батальона, два артдивизиона особой мощности, гвардейские минометы. С воздуха город непрерывно долбили один штурмовой и два бомбардировочных авиакорпуса.

Но это мало что изменило:

«10.04.45. Броккау, пригород Бреслау. Потомству расскажу, как мы брали Бреслау, как дрались с фольксштурмом: пока не взорвешь подвал, квартиру, подъезд или целый дом, эти фольксштурмы дерутся насмерть. А сзади, за их спинами — «эс-эс».

19.04.45. И черт знает, какая нелегкая нас сюда занесла! У нас нет достаточных сил для решительного штурма. Стойкая пехота с фаустпатронами в таком большом городе непреодолима…»

Напутствия Шёрнера настолько укрепили дух генерала Никофа, что он продержался в осаде дольше Берлина. Геббельс с восторгом писал в дневнике: «Бои превратили Бреслау в развалины. Но горожане отчаянно сражаются за каждую пядь земли. Советы пролили просто невероятное количество крови, сражаясь за Бреслау». Город, в котором было разрушено 70 % зданий, немцы сдали лишь 7 мая 1945 года. Потери воюющих сторон известны лишь приблизительно: гарнизона — 6 убитыми и 40 тысяч пленными, Красной Армии — около 8 тысяч убитыми; если использовать официальный коэффициент по битве за Восточную Пруссию, число раненых превышает 29 тысяч солдат и офицеров. Потери гражданского населения составили приблизительно 80 тысяч человек, но в целом не поддаются учету.

Что касается 5-й гвардейской армии, то, как сообщает генерал Жадов, она, обеспечивая внешний фронт окружения, более двух месяцев «успешно отражала яростные атаки гитлеровцев, пытавшихся деблокировать свою окруженное бреславскую группировку».

Точно так же «наступали» армии левого крыла, которые поднялись в атаку 16 февраля, а через три дня вынуждены были перейти к «жесткой активной обороне». Примечательно, что на картах, иллюстрирующих ход данной операции, отсутствуют даже обозначения 60-й и 59-й армий.

Танковая армия Рыбалко до конца февраля билась за Лаубан. Для немцев этот пункт был важен тем, что через него проходила железная дорога, связывавшая Силезию с Центральной Германией и являвшаяся главной артерией снабжения группы армий «Центр». Непосредственно в городе с подразделениями 6-й народно-гренадерской дивизии и «частями предателя Власова» сражались 23-я гвардейская мотострелковая и 56-я гвардейская танковая бригады 7-го танкового корпуса, 71-я мехбригада 9-го механизированного корпуса, части 214-й стрелковой дивизии, саперы 207-го моторизованного инженерного батальона. Выбить немцев не получалось. Командование армии отмечало:

«…выявилась по-прежнему слабая подготовка мелких подразделений к уличным боям. Взаимодействие между пехотой и танками почти не организовывалось. Артиллерия и танки на улицах использовались недостаточно умело. Захваченные кварталы редко закреплялись. Мелкие подразделения пехоты и отдельные бойцы не обучены быстрой зачистке домов… Контроль офицеров рот, батальонов за действиями отделений и взводов почти отсутствовал… На снижении качества и умения вести уличные бои могла оказывать влияние и утомленность бойцов, а также офицеров ежедневными боями. В результате утомленности офицерский состав часто начинал беспечно относиться к вопросам боевого обеспечения и нередко без надлежащей организованности вступать в бой… длительный боевой опыт учит, что с отработкой танками и самоходками установленных технических норм им требуется более частый технический ремонт. Для этого экипажам надо давать в два-три раза больше обычного времени для подготовки матчасти к бою. Без учета этого танкисты вынуждены идти в бой, не имея сна и отдыха по двое и больше суток и с неисправной матчастью. В таких случаях танкисты ведут бои плохо и сами быстро гибнут от огня противника. Изнуренный ежедневными наступательными боями личный состав, что часто имело место в данной операции, теряет боеспособность».

Генерал Шёрнер перебросил под Лаубан дополнительные силы и на базе управления 24-го танкового корпуса сформировал группу Неринга в составе 39-го и 57-го танковых корпусов. В ночь на 2 марта немцы при поддержке 8-го авиакорпуса перешли в контрнаступление, обходя Лаубан с севера и с юга. Северная ударная группа генерала Декера (гренадерская дивизия «Фюрер», части 21-й и 17-й танковых дивизий), отбросив бригады 6-го гвардейского танкового корпуса, к 5 марта форсировала реку Квейс и вышла в район Логау. Южная группа генерала Кирхнера (8-я танковая, 408-я дивизия, дивизия «Эскорт фюрера») пробилась через боевые порядки 9-го механизированного корпуса и вышла в район Наумбурга, фактически замкнув кольцо окружения:

«Противник артиллерийско-минометным, а затем ружейно-пулеметным огнем простреливал боевые порядки наших войск в районе Лаубан. Живая связь с 7-м гвардейским танковым корпусом и 9-м мехкорпусом с 7.00 5.3 до 21.00 5.3 почти отсутствовала. Связь поддерживалась преимущественно по радио. Отдельные офицеры проникали пешком в 7-й гвардейский танковый корпус и 9-й мехкорпус главным образом через лес и закрытыми складками местности. Дороги все были перерезаны противником».

В сложившейся обстановке командующий фронтом дал санкцию на отвод войск 3-й гвардейской танковой и 52-й армий из района Лаубан. В ночь на 6 марта специально выделенная ударная группа пробила коридор, через который начали выходить окруженные под Лаубаном советские войска. Утром они заняли оборону в 5–6 километрах севернее и восточнее Лаубана. При отходе погиб командир 23-й гвардейской мотострелковой бригады полковник А. А. Головачев.

До 12 марта корпуса 3-й танковой армии вместе с частями 52-й армии отбивали атаки противника на новых рубежах. Затем, «оторвавшись от противника», армия Рыбалко была выведена во второй эшелон фронта для доукомплектования. С 1 февраля по 10 марта армия потеряла сгоревшими 370 танков и САУ, в строю оставалось 255 боевых машин.

В сообщении генерала Неринга о сражении под Лаубаном говорилось:

«Хотя противник и разгадал наши намерения и подтянул новые резервы, ему не удалось предотвратить соединение наших передовых частей, выдвигавшихся по обе стороны реки Квейс, южнее Наумбурга, в результате чего мы достигли своей цели.

Потери противника были существенными. Нами было уничтожено 149 танков и 142 противотанковых орудия. Кроме того, было захвачено большое число орудий, различного оружия и грузовых автомашин…

После освобождения Лаубана я побывал в городе, который очень пострадал от артиллерийского огня. В отдельные дни на него падало около 6 тысяч снарядов. Кругом чувствовалась ненависть, прокламировавшаяся в памфлетах Ильи Эренбурга. Разграбленные дома и расстрелянные граждане свидетельствовали о том, что ждет наш народ, укрепляя в нашем сознании мысль о необходимости принятия любых мер для обеспечения безопасности судьбы Германии».

Доктор Геббельс, тоже побывавший в Лаубане, не спал ночами, все строчил в дневник свои «клеветнические измышления»:

«Передо мной лежит приказ маршала Конева советским войскам. Маршал Конев выступает в этом приказе против грабежей, которыми занимаются советские солдаты на восточных немецких территориях. В нем приводятся отдельные факты, в точности совпадающие с нашими данными. Советские солдаты захватывают, прежде всего, имеющиеся в восточных немецких областях запасы водки, до бесчувствия напиваются, надевают гражданскую одежду, шляпу или цилиндр и едут на велосипедах на восток. Конев требует от командиров принятия строжайших мер против разложения советских войск. Он указывает также, что поджоги и грабежи могут производиться только по приказу. Характеристика, которую он дает этим фактам, чрезвычайно интересна. Из нее видно, что фактически в лице советских солдат мы имеем дело со степными подонками. Это подтверждают поступившие к нам из восточных областей сведения о зверствах. Они действительно вызывают ужас. Их невозможно даже воспроизвести в отдельности. Прежде всего следует упомянуть об ужасных документах, поступивших из Верхней Силезии. В отдельных деревнях и городах бесчисленным изнасилованиям подверглись все женщины от десяти до 70 лет. Кажется, что это делается по приказу сверху, так как в поведении советской солдатни можно усмотреть явную систему…

Наши солдаты, увидев зверства Советов, не знают больше никакой пощады. Они убивают советских солдат лопатами и ружейными прикладами. Жестокости, в которых виноваты Советы, неописуемы. Страшные свидетельства этого видны на всем протяжении нашего пути».

Потери войск Конева за 17 суток составили 100 тысяч человек убитыми и ранеными. Войска находились на пределе усталости. Наступление выдохлось.

В связи с этим Одерская операция 1-го Украинского фронта выпала из разряда стратегических и стала именоваться Нижне-Силезской. Датой ее окончания произвольно установили 24 февраля, а целями операции коллектив самых главных советских военных историков, сплошь состоявший из генералов армии и генерал-полковников, объявил: «Разгромить нижне-силезскую группировку немецко-фашистских войск, выйти на рубеж р. Нейсе и занять более выгодное положение для последующего наступления на берлинском и дрезденском направлениях». Все цели, выдуманные задним числом, были соответственно достигнуты, а действия Красной Армии весьма успешными: «Войска 1-го Украинского фронта, прорвав оборону противника на 250-километровом фронте, продвинулись правым крылом более чем на 100 км, овладели всей Нижней Силезией и вступили в германскую провинцию Бранденбург. Важную роль в успехе операции играла целеустремленная партийно-политическая работа, направленная на поддержание высокого наступательного порыва войск, повышение бдительности… Личный состав воспитывался в духе гуманного отношения к немецкому народу».

Охота была врать? Впрочем, кредо этих «исследователей» отечественной истории четко сформулировал непременный член и идейный вождь всех редакционных комиссий и подкомиссий, начальник ГлавПУРа CA и ВМФ генерал армии А. А. Епишев: «Кому нужна ваша правда, если она мешает жить».

Маршал Конев честно говорит: «Не все получилось», враг был силен — тем больше наша слава: «Надо сразу сказать, что нашим замыслам, положенным в основу этого плана, не суждено было осуществиться. Мы предполагали провести операцию на гораздо большую глубину, чем та, которую удалось достичь на деле. Фактически к 24 февраля мы выполнили только часть поставленной перед собой задачи… Противник, понесший тяжелые поражения, сумел в короткий срок закрепиться на Одерском рубеже, привести в порядок свои разбитые войска, подтянуть резервы, организовать управление. Ни в коем случае нам не следует умалять степени организованности, проявленной гитлеровским командованием в тот критический момент».

Главным итогом февральского наступления был выход правого крыла фронта на Нейсе, на уровень позиций 1-го Белорусского фронта, и занятие выгодных рубежей для завершающего удара на берлинском направлении.

Командующий 2-м Белорусским фронтом 8 февраля получил задачу в десятидневный срок разгромить восточно-померанскую группировку противника. Времени на подготовку не отводилось, а из состава фронта изымалась половина войск. «В строю» оставались 2-я ударная, 65,49, 70-я общевойсковые, 4-я воздушная армии, 1-й и 8-й гвардейские танковые, 8-й механизированный, 3-й гвардейский кавалерийский корпуса — 36 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии — около 500 тысяч человек. Войска, по выражению Рокоссовского, «выдохлись окончательно»: две трети соединений насчитывали 4,5 тысячи личного состава, исправных танков имелось 297 единиц, авиация по большей части бездействовала в силу неблагоприятных погодных условий, на передовой ощущался острый недостаток горючего и боеприпасов. Из резерва Ставки прибывали, да пока не прибыли, 19-я армия (40-й гвардейский, 132-й, 134-й стрелковые корпуса) и 3-й гвардейский танковый корпус.

Рокоссовский: «Такую задачу Ставка нам опять-таки поставила, а войска не возвратила, зная заранее, что теми силами, которые остались в составе нашего фронта, эта задача выполнена быть не может…»

Противостоящая им 2-я немецкая армия имела 12 пехотных, 2 танковые дивизии, 3 отдельные бригады, 6 боевых групп и 3 гарнизона крепостей. Их силы оценивались в 230 тысяч солдат и офицеров, 341 танк и самоходное орудие, 2360 орудий и минометов. На аэродромах в Восточной Померании базировалось более 300 самолетов различных типов.

Немцами велись усиленные работы по инженерному оборудованию оборонительных позиций и созданию сильных опорных пунктов в глубине территории на наиболее вероятных направлениях наступления советских войск. Сама местность, изобилующая лесными массивами, болотами, большими и малыми озерами, реками и каналами, носила достаточно «противотанковый» характер и благоприятствовала созданию устойчивой обороны. Разветвленная сеть дорог позволяла оперативно маневрировать силами, подавляющее большинство населенных пунктов было связано телефонно-телеграфными линиями связи, многие из которых были проложены под землей. Кроме полевых укреплений, прикрытых сетью противотанковых и противопехотных заграждений, в восточной Померании наличествовало множество каменных построек, а также долговременные фортификационные сооружения. Так, вдоль бывшей германо-польской границы, по рубежу Штольп, Руммельсбург, Нойштеттин, Шнайдемюль, фронтом на восток и юго-восток пролегал участок «Померанского вала». Кроме того, в систему обороны были включены Данцигский и Готенхафенский укрепленные районы, построенные фронтом на юго-запад.

Рокоссовский принял решение, создав «кулак» на своем левом крыле, силами 70,49 и 65-й армий, 1-го гвардейского танкового и 8-го механизированного корпусов нанести рассекающий удар в направлении Хойнице, Руммельсбург, Рюгенвальде. 2-я ударная армия должна была, используя переправы 65-й армии, выйти на западный берег Вислы и, совместно с 8-м гвардейским танковым корпусом, наступать вниз по реке непосредственно на Данциг. С подходом 19-й армии фронт нацеливался на Штеттин, одновременно очищая от противника побережье Балтийского моря.

Операция началась утром 10 февраля и развивалась крайне медленно. Атаки советских войск сменялись контратаками немцев. Задень 70-я армия, усиленная танковым и механизированным корпусами, продвинулась на отдельных участках от 5 до 10 километров, 49-я и 65-я — на 2–3 километра. Соединения генерала Федюнинского в наступление вообще не переходили. Часть сил 2-й ударной армии еще сражалась за Эльбинг, а два стрелковых корпуса совершали перегруппировку на левый фланг, где должны были форсировать Вислу и попутно овладеть «крепостью» Грауденц.

В дальнейшем темпы не изменились. За пять суток боевых действий армия генерала Попова, достигшая наибольшего успеха, «вгрызлась» в оборону противника до 40 километров и 15 февраля овладела узлами шоссейных и железных дорог городами Кониц (Хойнице) и Тухель. Армии Гришина и Батова, действовавшие в центре ударной группировки, продвинулись на 15–20 километров. 2-я ударная армия, застряв у Грауденца, по-прежнему в наступлении не участвовала. Только 16 февраля Федюнинский ввел в сражение 108-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта B. C. Поленова, пытавшийся нанести удар вдоль левого берега Вислы в северном направлении.

На рубеже Меве, Черск, Хойнице войска 2-го Белорусского фронта вынуждены были остановиться. Рокоссовский констатировал: «Положение на севере оставалось прежним: противник прочно удерживал Померанию».

15 февраля по требованию Верховного Главнокомандующего Константин Константинович доложил соображения относительно дальнейших действий фронта. Маршал собирался до 24 февраля развернуть на левом крыле 19-ю армию и 3-й гвардейский танковый корпус, нанести сосредоточенный удар в направлении Кёзлина и в четырехдневный срок пробиться к побережью Балтийского моря, разрезав померанскую группировку надвое. Сталин с предложениями согласился, и командующий приступил к подготовке задуманной операции.

Маршал Жуков до поры действовал согласно утвержденному плану.

Начиная с 6 февраля один за другим стали прибывать направленные тылом фронта в «кругосветку» по южному пути эшелоны, доставившие в течение нескольких последующих дней тяжелую технику и свыше 20 тысяч тонн боеприпасов.

Общевойсковые армии левого крыла 1-го Белорусского фронта в это время продолжали кровопролитные бои по захвату, расширению и объединению плацдармов на Одере: 5-я ударная — севернее Кюстрина, 8-я гвардейская — южнее. 69-я армия вела бои за Франкфурт, еще южнее пыталась переправиться 33-я армия. К исходу 7 февраля «чуйковцам» при поддержке трех легких самоходно-артиллерийских полков удалось образовать плацдарм в 15 километров по фронту и до 3–5 километров в глубину. Однако в последующие дни им пришлось отбивать атаки прибывшей с Запада 21-й танковой дивизии (62 танка и САУ). Борьба за плацдармы, длившаяся до конца марта, дорого стоила обеим сторонам. У Берзарина и Чуйкова выбывало в среднем по 550 человек в день, соответственно в феврале каждая из армий потеряла около 15 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными — почти вдвое больше, чем в январе. Общие потери 69-й армии с 10 по 28 февраля составили 5962 человека. Генералу Бюссе, стремившемуся восстановить фронт по западному берегу Одера, тоже приходилось несладко: ежедневно он терял убитыми и ранеными 745 человек. Русские расходовали живую силу в два раза интенсивнее, зато по численности они превосходили 9-ю немецкую армию вчетверо.

Значительные силы 1-го Белорусского фронта были отвлечены на ликвидацию гарнизонов в городах Познань, Шнейдемюль, Дейч-Кроне, Арнсвальде. В районе Лансберга на случай всяких неожиданностей стояла в резерве 1-я гвардейская танковая армия.

Армии правого крыла, развернутые фронтом на север, вели упорные бои на рубеже Каллис, Реетц, Бан, Грабов. Выйти на линию, указанную Жуковым в директиве от 4 февраля, они не смогли. Сопротивление противника резко усилилось за счет притока в состав группы армий «Висла» новых подразделений. Сначала на пути танковой армии Богданова встали 1-я дивизия морской пехоты «Адмирал Дениц» и 2-й резервный корпус генерала Вальтера Хоерляйна, в подчинение которого прибывала 4-я танко-гренадерская дивизия СС «Полицай». Регулярные части были разбавлены батальонами фольксштурма, упорно защищавшими узлы коммуникаций. Вскоре к ним присоединилась прибывшая из Норвегии 163-я пехотная дивизия под командованием генерала Карла Рюбеля. В Померанию также направлялись 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг», 11-я танко-гренадерская дивизия СС «Нордланд», 27-я танко-гренадерская дивизия СС «Лангемарк», 28-я танко-гренадерская дивизия СС «Валлония», свежеиспеченные танковая дивизия «Гольштейн», пехотная дивизия «Эскорт фюрера», гренадерская дивизия «Фюрер», 503-й тяжелый танковый батальон СС (39 «королевских тигров»).

К 10 февраля немцы сколотили новую, 11-ю армию, занявшую полосу к западу от 2-й армии. Командование объединением, в которое вошли 3-й танковый корпус СС, 10-й корпус СС и 39-й танковый корпус, было поручено обер-группенфюреру СС Феликсу Штайнеру, начинавшему свою карьеру на Восточном фронте в качестве командира моторизованной дивизии СС «Викинг». В середине февраля в его подчинении было 12 дивизий разной степени укомплектованности.

Жуков данных о противнике и его намерениях не имел. В ориентировке от 4 февраля он так оценивал обстановку: «Видимо, противник в ближайшие 6–7 дней подвозимые войска из Прибалтики и Восточной Пруссии будет сосредоточивать на линии Шведт — Штаргард — Нойштеттин с тем, чтобы прикрыть Померанию, не допустить нас к Штеттину и не допустить нашего выхода к бухте Померанской». Но, зная из собственного опыта немецкие «привычки», маршал весьма беспокоился за свой правый фланг. И не напрасно.

В первых числах февраля генерал Гудериан предложил план операции против «пока еще слабых флангов клина русских, вбитого ими в нашу оборону вплоть до Одера». Один удар наносился в южном направлении из района Пиритц в Померании, другой — от Глогау — на север. «Клещи» должны были сомкнуться в районе Познани. «Этим я надеялся, — пишет Гудерин, — усилить оборону столицы рейха и вообще оборону территории страны и выиграть время, необходимое для ведения переговоров о перемирии с западными державами». Для обеспечения гарантированного успеха требовалось в короткий срок создать мощные ударные группировки, следовательно, отказаться от наступления в Венгрии и вывести войска хотя бы из Прибалтики, можно также — из Италии и Балканских стран. Своими идеями Гудериану удалось вывести только Гитлера — из себя. На глазах у окаменевших министров, ставших свидетелями «такого нарушения придворного этикета», Верховный Главнокомандующий и начальник Генерального штаба орали друг на друга, как последние биндюжники. «Разверзлись миры!» — восклицает Шпеер. Ежедневные встречи Гитлера и Гудериана протекали все более бурно и все менее конструктивно: «Он стоял передо мной с поднятыми кулаками, а мой добрый начальник штаба Томале тащил меня назад за фалды мундира, боясь, что между нами начнется рукопашная схватка».

После яростных споров было принято решение силами 11-й армии нанести удар из Померании с целью выйти на тылы 1-го Белорусского фронта и разгромить русских севернее реки Варта. Поскольку выделенных сил было все равно недостаточно, Гудериан настаивал на проведении наступления «с молниеносной быстротой, пока русские не подтянули к фронту крупные силы или пока они не разгадали наши намерения», не дожидаясь полного сосредоточения всех войск и средств материального обеспечения: «Мы не можем ждать, пока разгрузят последнюю бочку бензина и последний ящик со снарядами. За это время русские станут еще сильнее». Для непосредственного руководства операцией, получившей кодовое наименование «Солнцестояние», им была предложена кандидатура генерала Венка, который прикомандировывался к штабу Гиммлера.

Жуков 10 февраля направил в адрес Сталина план Берлинской наступательной операции. Проанализировав противостоящую немецкую группировку, маршал сформулировал цель своих дальнейших действий: «Сорвать оперативное сосредоточение противника, прорвать его оборону на западном берегу р. Одер и овладеть городом Берлином».

Прорыв обороны предполагалось произвести на узких участках с концентрацией 250–300 артиллерийских стволов на километр фронта. К проведению наступления на берлинском направлении привлекались 47-я, 5-я ударная, 8-я гвардейская, 69-я и 33-я армии. Собственно, в Берлин должны были входить войска Чуйкова, Колпакчи и Цветаева.

5-я ударная и 47-я армии должны были двигаться в обход Берлина с целью прикрытия штурма города от контрударов противника с северо-западного направления. В их полосах предполагалось ввести в прорыв танковые армии. 1-я гвардейская танковая армия получила задачу овладеть восточной и северо-восточной частями столицы рейха. 2-я гвардейская танковая армия должна была ворваться в Берлин с северо-запада.

Подытоживая, Жуков писал:

«Перегруппировку сил и средств с правого фланга фронта на р. Одер я могу начать только с переходом 2-го Белорусского фронта в наступление, т. е. с 10.2.45 г., и закончу ее 18.2.45 г. В связи с этим войска, предназначенные для действий на Берлин, будут подготовлены к наступлению на Берлин лишь 19–20. 2.45 г.

Наступление на Берлин могу начать 20.2.45 г.».

12 февраля в районе Лебуса без артиллерийской подготовки по льду форсировала Одер 69-я армия, образовав два плацдарма и перерезав железную дорогу Франкфурт— Кюстрин. Причем снова отличилась 77-я гвардейская дивизия генерала Дскалепова. В этот же день командующий 47-й армией получил приказ в 19.00 начать марш из района Дейч-Кроне с тем, чтобы к утру 16 февраля выйти к Одеру. Для ликвидации немецкой группировки, окруженной в Шнейдемюле, из состава армии выделялась оперативная группа генерал-майора Кузьмина — 125-й стрелковый корпус с частями усиления. Ночью 13 февраля Жуков направил оперативные директивы на проведение Берлинской операции всем армиям фронта. Командармы свои планы должны были представить на утверждение 17 февраля к 12.00.

13 февраля комендант «крепости» Шнейдемюль полковник Гейнц Ревлингер, лишившись последнего аэродрома и оставшись без боеприпасов, самовольно решил пробиваться на север. Гарнизон был разбит на моторизованную и пешую колонны общей численностью около 8000 человек и в 20.00 без артиллерийской подготовки двинулся на прорыв. Такой «наглости» от них не ждали: «Генерал Кузьмин ошибочно считал, что войска противника деморализованы и не будут пытаться вырваться из окружения». Немцы смяли боевые порядки 185-й стрелковой дивизии, в которой «слабо была поставлена разведка, а также недостаточно уделялось внимания организации боя в ночных условиях», и ушли в леса.

О состоявшемся прорыве полковник Ревлингер немедленно сообщил по радио Гиммлеру. Судя по воспоминаниям Рауса, рейхсфюрер решение одобрил:

«Гиммлер внимательно выслушал сообщение, затем положил трубку и вскочил. В радостном возбуждении он забегал взад и вперед по комнате, восклицая: «Вы слышали это? Ревлингер сумел! Он сделал это! Я говорил, что он это сделает!»

Естественно, я согласился с решением, которое Ревлингер принял самостоятельно, и выразил надежду, что большое количество этих отважных солдат сможет добраться до наших позиций, укрываясь в лесах. Потом мы довольно долго обсуждали возможности включить этот отряд в нашу систему обороны, как вдруг снова зазвонил телефон. Я выслушал приказ Гитлера, переданный через ОКХ. Он требовал, чтобы Ревлингер и его гарнизон вернулись в Шнейдемюль и продолжали его оборону.

«Нет, вы совершенно правы. Я не передам этот приказ дальше», — сказал мне Гиммлер».

14 февраля советские войска, истребив части прикрытия, заняли пылающий Шнейдемюль. После чего Кузьмин повел 125-й стрелковый корпус к Одеру, а уничтожение прорвавшейся группировки было возложено на 79-й стрелковый корпус 3-й ударной армии. Еще через четыре дня оба немецких отряда были рассеяны, Ревлингер со своим штабом попал в плен.

И все вроде бы хорошо. Однако 16 февраля из района Альтдамма и Штаргарда в северный фланг 1-го Белорусского фронта ударил Феликс Штайнер. В «Солнцестоянии» приняли участие 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг», 4-я танко-гренадерская дивизия СС «Полицай», 11-я танко-гренадерская дивизия СС «Нордланд», 23-я танко-гренадерская дивизия СС «Нидерланды», части 28-й танко-гренадерской дивизии СС «Валлония», 503-й тяжелый танковый батальон СС, танковые дивизии «Гольштейн» и «Шлезиен», дивизия «Фюрер» с 911-й бригадой штурмовых орудий и дивизия «Эскорт фюрера».

Надо заметить, что дивизия «Валлония» насчитывала всего лишь около 3 тысяч человек, то есть представляла собой всего лишь усиленный полк. В дивизии «Нордланд» имелось 30 танков и 30 самоходок, в дивизии «Фюрер» — 56 танков и 32 единицы StuG III, в дивизии «Гольштейн» — 25 танков. В самом боеспособном соединении, дивизии СС «Фрундсберг», насчитывалось свыше 20 тысяч человек личного состава, 87 танков и 28 самоходных зениток и истребителей танков. С учетом батальона «тигров» (17 исправных машин) в двух ударных группировках было около 300 единиц бронетехники. Маловероятно, чтобы они могли прорваться в тыл 1-го Белорусского фронта, а уж тем более нанести поражение его танковым армиям и окружить часть советских войск. Во всяком случае, не в 1945-м и не под руководством Гиммлера.

Правда, в первый день немцам, потеснив части 47-й и 61-й армий на 8–12 километров к югу, удалось захватить Бан и Пиритц, пробить коридор к Арнсвальде и деблокировать свои войска. Но прорыва советского фронта не вышло. Неоднократные контратаки корпусов 2-й гвардейской танковой армии Богданова выливались во встречное сражение с танками противника, в котором ни одной из сторон не удалось добиться решающего успеха. В германском Генштабе чуть ли не начали открывать бутылки с шампанским: «16 и 17 февраля наступление проходило весьма успешно; мы начали надеяться, несмотря на все трудности и сомнения, на удачу этой операции, рассчитывая получить время, необходимое для проведения дальнейших мероприятий». Штайнеру удалось остановить продвижение правого крыла Белорусского фронта, взять 3 тысячи пленных и заставить русских слегка попятиться назад. Но и только. «Пантерам» не хватало топлива: «Экипажи имели приказ о том, что, если танк подбит, их первой задачей является слить топливо, как только ослабеет огонь противника». Поддержки авиации почти не было. В довершение всего в автомобильной аварии серьезно пострадал генерал Венк, «и с ним исчез последний шанс Гудериана держать под личным контролем Арнсвальдскую операцию». Немецкое наступление застопорилось, едва начавшись.

Жуков, имея на своем правом фланге достаточные силы, «несмотря на некоторое осложнение обстановки», считал, что основной задачей подчиненных ему войск остается подготовка и проведение наступательной операции на берлинском направлении. Заодно, не отвлекаясь от основной цели, можно помочь Рокоссовскому. Тем более что приказ Ставки об овладении Берлином никто не отменял.

16 февраля Георгий Константинович предложил следующий вариант: с целью оказания помощи 2-му Белорусскому фронту нанести сильный удар по врагу и, отбросив его на север, выйти на фронт Лубов, Темпельбург, Фалькенбург, Голлнов и перерезать пути отхода померанской группировке противника на запад. Для выполнения этой задачи привлекались 61-я и 2-я гвардейская танковая армии, 7-й гвардейский кавалерийский и 9-й танковый корпуса, 1-я армия Войска Польского и часть сил 3-й ударной армии. Остальные силы правого крыла фронта должны были продолжать выполнять ранее поставленные задачи по выходу на рубеж реки Одер. И это решение Ставка утвердила, и 19 февраля войска правого крыла 1-го Белорусского фронта перешли в наступление на участке от Каллис до Бан. И снова атаки сменялись контратаками при неизменной линии фронта. Есть даже такая формулировка: «Соединения 2-й гвардейской танковой армии, действовавшие на штаргардском направлении и в районах Пиритц и Бан, перейти в наступление не смогли, так как были связаны тяжелыми боями, отражая контрудары противника». Интересно, что в наших военно-исторических анналах это сражение не удостоилось даже названия и в статических сборниках потерь не фигурирует.

21 февраля директивой, направленной в группы армий «Висла» и «Центр», Гитлер объявил о сворачивании операции «Солнцестояние». Немцы оставили Арнсвальде и отступили на север. Вышедший из доверия штаб Штайнера был переправлен на другой берег Одера, где стал действовать как штаб сбора отставших военнослужащих. Одно корпусное управление и три дивизии, в том числе танковая СС «Фрундсберг», из состава 11-й армии передавались в группу «Центр», «Фанаты фюрера» отправлялись латать дыры в Силезии. Оставшиеся соединения принимал под свое командование вывезенный из Кёнигсберга штаб 3-й танковой армии.

В представленном Гитлеру 26 февраля аналитическом обзоре, составленном отделом «Иностранные армии Востока», делалось предположение, что после провала немецкого контрудара в районе Штаргарда советская сторона сосредоточит основные усилия «исключительно на решающем западном направлении». Однако фюрер, если верить записям Геббельса, был убежден, «что Советы не намерены сразу двигаться на Берлин», и ожидал удара советских армий в Восточной Померании:

«Наши генштабисты ожидали от Советов точно такой же ошибки, какую мы сами допустили поздней осенью 1941 года при разработке планов окружения Москвы, а именно: идти прямо на столицу врага, не оглядываясь ни направо, ни налево и не заботясь о прикрытии флангов. С этим мы здорово просчитались в свое время. И фюрер постоянно подчеркивал, что Советы не повторят этой ошибки, но его генералы не захотели ему поверить».

А Гитлер снова оказался прав.

«Солнцестояние» и концентрация сил противника на флангах заставили Ставку и Генштаб задуматься, а вдруг немцы способны нанести более мощный удар, тем более что было неясно, куда пропала 6-я танковая армия СС:

«В сложившейся обстановке немцы могли перехватить у нас инициативу и сорвать задуманную операцию…

Даже при последнем издыхании фашистский зверь оставался опасным зверем, способным унести в могилу сотни тысяч человеческих жизней. А помимо того, неудача под Берлином грозила обернуться и скверными политическими последствиями…

Ставка, Генеральный штаб, военные советы фронтов снова и снова сопоставляли наши возможности с возможностями противника и в конечном счете пришли к прежнему выводу: не накопив на Одере достаточных запасов материальных средств, не будучи в состоянии использовать всю мощь авиации и артиллерии, не обезопасив фланги, мы не можем бросить свои армии в наступление на столицу Германии. Риск в данном случае был неуместен. Политические и военные последствия в случае неудачи на завершающем этапе войны могли оказаться для нас крайне тяжелыми и непоправимыми».

Не важно, насколько реальна или иллюзорна была угроза — Сталин не хотел ни малейшей доли риска. Он прекрасно помнил, как в 1920 году «Даешь Берлин» обернулся «Чудом на Висле».

Отсюда следовало вполне логичное решение: покончить в кратчайший срок с восточно-померанской группировкой врага и высвободить как можно больше сил для нанесения решающего удара на берлинском направлении. Благо время в запасе еще имелось: армии союзников едва начали свое движение к Рейну.

Еще 20 февраля Жуков доложил в Ставку о необходимости временного перехода к жесткой обороне по всему 1-му Белорусскому фронту. До начала наступления войск 2-го Белорусского фронта маршал намеревался изматывать врага, а затем частью сил нанести удар на Голлнов, чтобы отрезать немецкую группировку в Восточной Померании от остальной Германии. При наличии успеха у Рокоссовского предполагалось перейти в наступление всеми силами правого крыла 1-го Белорусского фронта в северо-западном направлении и совместными усилиями полностью уничтожить противника в Померании. Ударом из района восточнее Арнсвальде Жуков планировал расчленить войска противника и выйти к побережью Балтийского моря и Одеру — от Кольберга до Цедена. Перед 1-й армией Войска Польского, 3-й ударной с 9-м танковым корпусом и 1-й гвардейской танковой армиями ставилась задача нанести удары в северо-восточном направлении на Бельгард и Кольберг, а перед 61-й с 7-м гвардейским кавалерийским корпусом и 2-й гвардейской танковой армиями — на север и северо-запад в направлении Каммина и Голлнова. 47-я армия с 1-м гвардейским механизированным корпусом должны были нанести удар на Альтдамм. Разгром основных сил 11-й армии противника командующий войсками фронта предполагал осуществить в течение пяти-семи дней, а очищение всей территории Померании к западу от меридиана Нойштеттин, Кёрлин, Кольберг до реки Одер — в течение 14–16 суток.

Таким образом, общий замысел, утвержденный Ставкой 22 февраля, состоял в том, чтобы ударами 2-го Белорусского фронта в общем направлении на Кезлин, а войсками правого крыла 1-го Белорусского фронта на Кольберг расчленить противостоящую группу армий «Висла», отсечь большую ее часть от основных сил германской армии и уничтожить. Войска Рокоссовского после овладения городом Кезлин и выхода на побережье Балтийского моря должны были развернуться фронтом на восток и наступать на Данциг и Готенхафен (Гдыню), очистить от противника восточную часть Померании и овладеть всеми портами от Данцига до Кольберга. Предполагалось, что войска Жукова повернут на запад, с тем чтобы выйти к Померанской бухте и очистить от врага правый берег Одера на участке от устья до Цедена.

Гудериану все-таки удалось повернуть советские войска от Берлина на север, в Померанию, и продлить агонию рейха на два месяца.

В ходе предварительного обсуждения операции Рокоссовский предлагал совместить удары смежных флангов двух фронтов по времени, однако начинать ему пришлось одному. Жукову разрешили выступить по готовности, но не позднее 1 марта.

Наступление 2-го Белорусского фронта возобновилось 24 февраля. После 40-минутной артиллерийской подготовки — на 10-километровом участке прорыва плотность составляла не менее 150 стволов на километр, не считая реактивной артиллерии, — пехота 19-й армии генерал-лейтенанта Г. К. Козлова, без танков сопровождения и авиационной поддержки, нанесла удар на стыке Рауса и Вейсса — из района юго-западнее Хойнице на Кезлин. На этом направлении оборонялись соединения 18-го горнострелкового корпуса 2-й немецкой армии, в состав которого входили 32-я пехотная дивизия, остатки 15-й (латышской) дивизии СС, бригада СС «Шарлемань», переименованная в 33-ю ваффен-гренадерскую дивизию, запасные и учебные части.

В первый день армии Козлова удалось пробить оборону противника на глубину 10–12 километров. Ширина прорыва достигла 20 километров. Утром 25 февраля, с улучшением метеорологических условий, для поддержки наземных войск в воздух поднялась советская авиация. В 11.00 в дело был введен 3-й гвардейский танковый корпус генерал-лейтенанта А. П. Панфилова (274 танка и САУ); танковым бригадам было придано по одному стрелковому полку 313-й стрелковой дивизии. Войдя в прорыв, корпус оторвался от пехоты и за день продвинулся до 40 километров. Войска 70-й армии, встретив упорное сопротивление, за первые двое суток прошли лишь 4–6 километров. Другие армии вели бои на прежних рубежах: 65-я и 2-я ударная «успешно отражали атаки врага», а 49-ю армию немцы даже вышибли из Оссово.

26 февраля передовые отряды танкового корпуса Панфилова овладели Бальденбергом и Шенау, а на следующий день — Бублицем. С целью обеспечения левого фланга ударной группировки фронта был задействован 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Осликовского. Однако стрелковые корпуса генерала Г. К. Козлова продвигались недостаточно быстро, все больше отставая от танкистов, теряя управление дивизиями и вызывая острое недовольство командования фронта: «За два дня пехота прошла всего 25 километров. Много сил отнимали вражеские опорные пункты, которые обходил танковый корпус. Гитлеровцев приходилось выбивать из них с большим трудом, что, безусловно, снижало темп наступления. Но причина была не только в этом. Сказывалось плохое руководство войсками. Командарм то и дело терял связь с соединениями, опаздывал с принятием решений. Эти два дня боев показали, что ему не справиться с таким крупным объединением, как армия, да еще с приданными ей средствами усиления. В сложной, непрерывно меняющейся обстановке наступления он проявлял растерянность, неспособность влиять на развитие событий». Рокоссовский вынужден был остановить продвижение 3-го гвардейского танкового корпуса и доложил в Москву о необходимости заменить командарма-19.

27 февраля наступление застопорилось: соединения 19-й армии приводили себя в порядок на достигнутых рубежах, бригады генерала Панфилова в ожидании подхода главных сил заняли круговую оборону в районе Бублица, другие армии тоже не радовали успехами. Все силы уже были брошены в бой.

«Впервые за время войны, — вспоминает Рокоссовский, — я, командующий фронтом, остался без резервов и, откровенно говоря, чувствовал себя неважно… По мере продвижения войск к северу все больше оголялся наш левый фланг: ведь наш сосед — 1-й Белорусский фронт — оставался на месте. Противник стал все чаще наносить удары во фланги и тылы нашим наступающим частям…

Вскоре меня вызвал к ВЧ Верховный Главнокомандующий. Я доложил ему обстановку на нашем фронте и положение, складывающееся на левом крыле. Сталин спросил:

— Что, Жуков хитрит?

— Не думаю, — ответил я, — чтобы он хитрил, но что его войска не наступают и этим создается угроза на обнаженном нашем фланге, я могу подтвердить. Для обеспечения фланга у нас сейчас сил нет, резерв весь исчерпан. Поэтому прошу усилить фронт войсками или обязать 1-й Белорусский быстрее перейти в наступление».

28 февраля войска 2-го Белорусского фронта возобновили атаки и, расширив участок прорыва до 70 километров, овладели городами Прехлау, Нойштеттин и другими опорными пунктами. 70-я армия, усиленная 8-м механизированным корпусом генерал-майора А. M. Фирсановича, сумела продвинуться вперед до 10 километров, а 49-я армия вернула Оссово.

Немцы пытались организовать контрудар в правый фланг 19-й армии со стороны Руммельсбурга силами 7-го танкового корпуса (7-я танковая дивизия, 4-я дивизия СС «Полицай», 226-я бригада штурмовых орудий). Однако Рокоссовский, получив донесение разведки о «подозрительной суете» противника, приказал повернуть на северо-восток 40-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта С. П. Микульского, усилить корпус артиллерией, оказать ему всемерную авиационную поддержку и взять Руммельсбург. С запада, чтобы восстановить связь с армией Вейса, генерал Раус бросил на Руммельсбург свой единственный резерв — танковую дивизию «Гольштейн» полковника Иоахима Гессе, но и он не застал русских врасплох: «После первых мелких успехов дивизия была отброшена назад».

С переходом в наступление армий маршала Жукова дела у Рокоссовского пошли веселее. 3 марта правофланговые соединения 19-й армии после упорных боев, которые велись днем и ночью, выбили противника из Руммельсбурга, распылив контрударную группировку генерала Кесселя. Это позволило 3-му гвардейскому танковому корпусу возобновить продвижение и выйти к побережью Балтийского моря севернее Кёзлина, который был взят 4 марта.

Таким образом, к 5 марта войсками левого крыла 2-го Белорусского фронта восточно-померанская группировка противника была рассечена на две части. Пути отхода на запад для армии Вейсса оказались отрезаны.

Войска правого крыла 1-го Белорусского фронта (27 стрелковых, 3 кавалерийские дивизии, 4 танковых, 2 механизированных корпуса, 2 отдельные танковые бригады) завершили подготовку к операции в конце февраля. В 240-километровой полосе было сосредоточено 400 тысяч человек, 6585 орудий и минометов, 864 установки реактивных минометов, 1515 танков и самоходных установок. Плотность артиллерии на участках прорыва достигала ставших уже стандартными 250 стволов на километр.

Им противостояли потрепанные войска 11-й немецкой армии, которые с 25 февраля возглавил штаб 3-й танковой армии генерала Рауса. В его подчинении имелось 10 дивизий разной степени боеспособности, в том числе одна танковая и три танко-гренадерские. Соединения 3-го танкового корпуса СС и 10-го армейского корпуса СС были значительно ослаблены в ходе провалившегося контрнаступления. Во всяком случае, советские историки утверждают, что «соединения противника, брошенные им для нанесения контрударов, потеряли около 70 тысяч убитыми, пленными и ранеными». Сводный корпус «Хоэрляйн» состоял из одной дивизии и сборных частей. В состав левофлангового сводного корпуса «Теттау» входили резервные дивизии «Померания» и «Бервальде», сформированные из фольксгренадерских батальонов и подразделений, созданных на основе строительных и тыловых служб. Эти дивизии не имели ни артиллерии, ни противотанковых подразделений, ни батальонов связи.

Всего в армии, по советским данным, насчитывалось около 200 тысяч солдат и офицеров, 2500 орудий и минометов, 700 танков и штурмовых орудий. Правда, Раус настаивает, что полевых орудий у него было 240, а танков — всего 70:

«Еще до того, как я официально принял командование, я отдал приказ начать строительство густой сети противотанковых заграждений в тылу армии, где было множество лесов и озер. Такая местность очень хорошо подходила для организации противотанковой обороны. За несколько дней при энергичной помощи членов партии и местного населения эти заграждения были установлены на всех мостах, при въездах в деревни, а также на дорогах и шоссе в тех местах, где они входили в лес. Мужественные солдаты фольксштурма, которые были обучены использовать «панцерфаусты», охраняли эти заграждения. Кроме того, солдаты с противотанковыми средствами находились в готовности, чтобы на велосипедах и мотоциклах быстро появиться там, где это требуется. Вся гражданская телефонная сеть была превращена в систему оповещения на случай появления танков. Никогда раньше участок территории не превращался с такой скоростью в сплошную противотанковую сеть, как мы сумели это сделать в Померании. Нашей целью было помешать русским танкам, даже если они прорвут фронт, стремительно продвигаться дальше».

Утром 1 марта после сильной (Раус пишет — «жуткой») артиллерийской и авиационной подготовки поднялись в атаку дивизии 61-й и 3-й ударной армий. В тот же день в сражение были введены обе танковые армии. 1-я гвардейская (584 танка и САУ), обогнав пехоту 3-й ударной, протаранила боевые порядки 5-й егерской дивизии генерала Фридриха Сикста и уже к вечеру продвинулась на 20–25 километров. Наступление 2-й гвардейской (276 танков и САУ), введенной левее, в полосе 61-й армии, развивалось медленно: к исходу дня она преодолела 5–7 километров, но завершить прорыв не смогла. 47-я армия и 1-я армия Войска Польского в наступление не переходили.

В последующие дни в Восточной Померании развернулись жесточайшие бои.

2 марта, расширяя фронт боевых действий, двинулись вперед войска 47-й армии генерала Перхоровича, имея задачу на четвертый день наступления овладеть городом Альтдамм и главными силами выйти к Одеру. Прорыв обороны противника был возложен на 77-й и 125-й стрелковые корпуса, затем в сражение ввели 1-й гвардейский механизированный Корпус. Однако к исходу 3 марта войска 47-й армии продвинулись только на 20 километров и поставленной задачи не выполнили.

Соединения 61-й и 2-й танковой армий на второй день Уперлись в подготовленный рубеж обороны на линии Файенвальде, Мариенфлесс и втянулись в затяжные фронтальные бои с 3-м танковым корпусом СС (23, 27, 28-я танко-гренадерские дивизии, 503-я тяжелый танковый батальон), которым командовал генерал Мартин Унрайн. В этой ситуации командующий фронтом приказал генералу Богданову обойти укрепленные позиции противника и нанести ему удар во фланг и тыл. Выполняя эти указания, основные силы 2-й гвардейской танковой армии совершили глубокий маневр, вошли в прорыв в полосе 3-й ударной армии и 3 марта ударили на Наугард и Голлнов. Для прикрытия этого района немцы спешно начали обратную переброску в Померанию дивизии СС «Фрундсберг».

Наиболее успешно действовали танкисты Катукова. 3 марта передовые части 11-го гвардейского танкового корпуса полковника А. Х. Бабаджаняна вышли к юго-западной окраине Кольберга, объявленного «крепостью». Сутки спустя 1-я гвардейская танковая армия, продвинувшись более чем на 90 километров, достигла побережья Балтийского моря на участке Кольберг, Дееп. Этим были окончательно отрезаны пути отхода группировке противника из района Кёзлин, пытавшейся выйти из-под удара войск левого крыла 2-го Белорусского фронта. Для надежности Жуков велел танкистам уничтожить все переправы на реке Перзанте от Кольберга до Бельграда.

Быстрое продвижение ударной группировки 1-го Белорусского фронта привело к изоляции юго-западнее Польцина основных сил 10-го корпуса СС и корпусной группы «Теттау». Чтобы отрезать им пути отхода, Жуков приказал: генералу Симоняку развернуть вправо 7-й стрелковый корпус генерал-майора В. А. Чистова, Катукову выделить в помощь танковые бригады, генералу Поплавскому ускорить продвижение на север и во взаимодействии с советскими частями разгромить противника.

Передовые соединения танковой армии Богданова, выбив немцев из Наугарда, 5 марта достигли реки Одер в районе Каммина. Стрелковые дивизии Белова продвинулись до 65 километров, овладев Штаргардом.

С выходом войск левого крыла 2-го Белорусского и правого крыла 1-го Белорусского фронтов на побережье Балтийского моря была успешно решена задача по рассечению восточнопомеранской группировки. При этом 2-я немецкая армия, понеся значительные потери, была отброшена на северо-восток, а 3-я танковая фактически разгромлена.

Поражение в Померании потрясло руководство рейха, даже клинический оптимист Геббельс в эти дни (5 и 6 марта) испытал шок, вновь и вновь мысленно переживая скорбные события:

«В Померании для нас сейчас создалось поистине безнадежное положение. Развитие событий там дает повод для самых серьезных опасений. Наш фронт там совершенно разорван, и в настоящий момент не видно, как мы могли бы занять здесь снова прочные оборонительные позиции. Многие наши самые лучшие части в этом районе либо отрезаны, либо вообще окружены. Конечно, мы пытаемся перебросить туда с берлинского фронта все, что еще можно взять отсюда; но это опять-таки приглашение Сталину как можно быстрее решиться на удар по Берлину…

Вклинения или, скорее, прорывы противника носят здесь поистине роковой характер. Советские танки уже находятся под Кольбергом. Наши позиции в Померании можно считать окончательно разорванными. Противник сумел соединить оба своих клина; между ними еще находятся очень крупные германские силы, и враг стремится сейчас создать вокруг них три роковых котла. Такое развитие событий оказывает почти потрясающее воздействие…

Вечером был с докладом у фюрера. В отличие от последней встречи я нахожу его несколько подавленным, что также объяснимо, если учесть развитие военных действий. К тому же он немного нездоров; я замечаю с ужасом, что нервная дрожь его левой руки значительно усилилась…

Положение в Померании, естественно, дает основание для сильнейшего беспокойства, хотя Гудериан все еще считает, что в результате контратак удастся его выправить. Взгляд на карту просто вызывает ужас».

Однако осторожный Сталин «приглашением» не воспользовался, наступление на Берлин снова откладывалось.

Чтобы окончательно добить супостата и освободить все побережье Балтики от Вислы до Одера, Ставка В КГ директивой от 5 марта уточнила задачи фронтам.

Теперь войскам 2-го Белорусского фронта предстояло разгромить 2-ю армию противника, отрезанную от остальных сил и прижатую к морю в северо-восточной части Померании, овладеть городами Данциг, Цопот, Готенхафен и не позднее 20 марта во всей полосе выйти к морю. Войска 1-го Белорусского фронта должны были ликвидировать остатки прижатой к Одеру и Штеттинской бухте 3-й танковой армии и очистить от врага западную часть Восточной Померании.

Маршал Рокоссовский, не проводя существенных перегруппировок, продолжал наступление войсками правого крыла по левому берегу Вислы на Данциг, а войсками левого крыла — в направлении Лауенбург, Готенхафен. На главном направлении, вдоль побережья Балтийского моря, наносила удар 19-я армия, в командование которой вступил генерал-лейтенант В. З. Романовский, совместно с 3-м гвардейским танковым корпусом. Для ускорения «процесса» в подчинение Рокоссовского по его просьбе временно передавались танковая армия Катукова и 1-я танковая бригада Войска Польского. «По этому поводу мне позвонил по ВЧ Г. К. Жуков: «Предупреждаю. Армия должна быть возвращена точно в таком же составе, в каком она к вам уходит!»

3-й гвардейский кавалерийский корпус обеспечивал левый фланг ударной группы с запада.

6 марта фронт развернул наступление по сходящимся направлениям на Данциг. Успешно прорвав оборону противника, войска его правого фланга продвинулись на глубину 15–18 километров, а левого — до 12 километров. 2-я ударная армия приняла капитуляцию окруженной вражеской группировки в крепости Грауденц, а ее 116-й корпус ворвался в город Старогард. 7 марта, очистив от противника район Кёзлина, 3-й гвардейский танковый корпус устремился на Штольп, Лауенбург.

В этой обстановке германское командование начало отвод главных сил на позиции Данцигского укрепленного района. Сильные арьергарды цеплялись за населенные пункты и выгодные рубежи. 8 и 9 марта войска 2-го Белорусского фронта, преследуя противника, продвинулись до 50 километров. Танкисты Панфилова совместно с пехотой 19-й армии овладели крупным узлом железных и шоссейных дорог городом Штольп и портом Штольпмюльде. Рокоссовский приказал командирам 8-го и 1-го гвардейских танковых корпусов установить между собой тесное взаимодействие и «поднажать» изо всех сил, чтобы на плечах отступающего противника ворваться в Данциг. Соответственно 3-му гвардейскому танковому корпусу была поставлена задача стремительно продвигаться на восток и овладеть Готенхафеном. Чтобы не позволить противнику закрепиться на промежуточных рубежах, советские части атаковали днем и ночью.

10 марта снова отличились танкисты Панфилова: они первыми форсировали реку Леба и захватили Лауенбург. В этот же день в полосе 19-й армии была введена в сражение 1-я гвардейская танковая армия (319 танков и 136 САУ), которая тоже преодолела реку Леба, затем канал Бренкенхоф и уперлась в западные окраины Нойштадта. За день армии левого крыла и центра преодолели еще от 15 до 30 километров, войска правого крыла отражали контратаки на прежнем рубеже. Противник, отступая, все более уплотнял боевые порядки, и темп наступления советских войск заметно снизился. 12 марта 1-я гвардейская танковая, сломив сопротивление в районе Нойштадта, вышла к побережью Данцигской бухты севернее Готенхафена. К исходу 13 марта войска 2-го Белорусского фронта подошли непосредственно к внешнему обводу Данцигского укрепленного района.

Рокоссовский собирался взломать его с ходу, «не допуская никаких пауз». План был подготовлен заранее. Главный удар на стыке Данцигского и Готенхафенского оборонительных районов наносился смежными флангами 49-й и 70-й армий, Усиленных двумя танковыми корпусами. Они должны были рассечь группировку противника на две изолированные части и выйти к Данцигской бухте в районе Цоппота. На выполнение этой задачи генералам Гришину и Попову отводился один день. В дальнейшем одна из армий нацеливалась на штурм Данцига с северо-запада, а вторая должна была ударять на Данциг с севера вдоль берега бухты. Правое крыло фронта силами 2-й ударной и 65-й армий (с механизированным корпусом) наступало на Данциг с юга и юго-запада. Войскам левого крыла было приказано силами 19-й и 1-й гвардейской танковой армий захватить Готенхафен и овладеть косой Путцигер-Нерунг (Хель). Непосредственно для очистки косы был выделен отряд 40-й гвардейской танковой бригады, имевший в своем составе 7 танков, батарею 76-мм орудий и три взвода пехоты. Общая полоса наступления фронта к этому времени сузилась до 50 километров — по 10 километров на армию. Каждой общевойсковой армии были приданы одна-две инженерно-саперные бригады, в том числе самый элитный «спецназ» той поры — три штурмовые бригады РВГК, имевшие в своем составе огнеметно-танковые полки, батальоны ранцевых огнеметов и отборных, до зубов вооруженных бойцов в стальных нагрудниках-кирасах марки СН-42.

Наземные войска поддерживала вся авиация фронта.

Кстати, что предстояло штурмовать? Справку дают историки А. C. Завьялов и Т. Е. Калядин:

«Данцигский оборонительный район состоял из двух оборонительных полос, оборудованных инженерными боевыми сооружениями полевого типа (окопы, траншеи, открытые пулеметные площадки, дзот). Первая полоса обороны глубиной 3–5 км проходила своим передним краем по рубежу Бюргервизен, Ора, Прауст, Унтер-Кальбуде, Цукау, Глеткау и состояла из пяти линий траншей. Вторая полоса обороны была оборудована в 5–7 км от города Данциг и своими флангами упиралась в побережье бухты. Она состояла из трех позиций. Первая позиция, проходившая по рубежу Банкау, высота 160, Олива, имела две-четыре линии траншей общей глубиной до 1,5–2,5 км. Вторая позиция проходила по рубежу Такендорф, западнее Лауенталь, Брёсен и состояла из двух линий траншей, сочетавшихся с системой опорных пунктов. Третья позиция была оборудована непосредственно по окраине города.

С юго-восточной стороны город Данциг прикрывался танконедоступной местностью и каналом, а также системой старых фортов крепости. Сам город Данциг также был подготовлен к обороне. Почти все крупные каменные здания были приспособлены для ведения огня из пулеметов и орудий; оконные и дверные проемы были заложены мешками с песком. Здания и кварталы соединялись между собой ходами сообщения и траншеями. На улицах были сооружены баррикады, а на перекрестках улиц — дзоты. В домах и на центральных улицах были установлены управляемые мины.

Гдыньский оборонительный район состоял из двух полос обороны. При организации этого района противник использовал ранее построенные долговременные оборонительные сооружения, оборудованные артиллерийские позиции и наблюдательные пункты и усилил их системой траншей, окопов и заграждений, что позволило ему быстро опоясать город Гдыня сплошным кольцом оборонительных сооружений в радиусе 12–15 км.

Первая полоса обороны, передний край которой проходил по рубежу Цоппот, Квашин, Коллетцкау, Реда, Рева, состояла из двух позиций, имевших пять линий траншей общей глубиной 3–5 км. Вторая полоса обороны была оборудована на удалении 5–7 км от города Гдыня с передним краем по линии Колибкен, Вельтцендорф, Яново и имела три линии траншей и четыре-пять долговременных огневых сооружений и дерево-земляных огневых сооружений на 1 км фронта.

Город Гдыня также был хорошо подготовлен к обороне и уличным боям. На случай вынужденного отхода из района Гдыни на север противник подготовил оборонительный район на так называемом оксхёфтском плацдарме. Передний край обороны на этом плацдарме проходил по высотам на рубеже Оксхефт, Облуш, Казимир.

Для обеспечения стыка между Данцигским и Гдыньским оборонительными районами противником была построена оборонительная позиция по рубежу Цукау, Эксау, Кобле, Коллетцкау с крупным опорным пунктом в районе выс. 221. Эта позиция имела три прерывчатые траншеи. На удалении 4–5 км от этой позиции были построены траншеи: две — на рубеже Рамкау, Квашин; одна траншея — на рубеже Брневитц, Витгшток. Вдоль этой траншеи было поставлено сплошное минное поле.

Для противотанковой обороны противник в районах Данцига и Гдыни подготовил противотанковые рвы, барьеры, баррикады и железобетонные надолбы. Вблизи противотанковых препятствий были оборудованы одиночные окопы для истребителей танков, вооруженных фаустпатронами».

За всеми этими укреплениями, рвами, минными полями, лабиринтом каменных строений засели организованно отступившие войска 2-й армии, в командование которой 12 марта вступил генерал Дитрих фон Заукен. Он имел под рукой 16 дивизий «разного достоинства» (около 120 тысяч человек), в том числе две танковые (4-ю и 7-ю) и 4-ю танко-гренадерскую дивизию СС «Полицай», располагая, по советским данным, «значительными силами пехоты, 200 танками и штурмовыми орудиями, 180 батареями артиллерии и минометов и более чем 100 самолетами».

В системе обороны широко использовались расположенные на господствующих высотах сооружения стационарных зенитных батарей, 88-мм и 128-мм орудия которых могли применяться для ведения огня как по воздушным, так и по наземным целям. Кроме того, действия войск 2-й армии поддерживались артиллерией береговой обороны и боевых кораблей, находившихся в Данцигской бухте, в частности восьмидюймовками тяжелого крейсера «Принц Ойген». Как вспоминает А. Х. Бабаджанян: «Корабли на рейде свирепствуют — непрерывно обстреливают прибрежные дороги и населенные пункты. Утихомирить их невозможно — они стоят на таком удалении, что недосягаемы для нашей артиллерии, а тем более для танковых пушек. Неблагоприятная погода не позволяет этого сделать и нашей авиации».

Между прочим, Рокоссовский, вслед за другими советскими полководцами, не преминул отметить, что в 1945 году «гитлеровские фанатики» сопротивлялись отчаянно, каждый рубеж, каждый город защищали до последнего патрона, а оказавшись в окружении, старались сковать как можно больше советских войск. Боевые действия того периода отличались исключительной жестокостью. Этот «фанатизм» маршал объясняет угрозой смертной казни, разве может немец родину защищать!

Впрочем, как в любой армии, тем более армии, оставляющей собственные территории, в Вермахте тоже казнили трусов и дезертиров: «Для устрашения солдат командование группы армий «Висла» почти на всех дорогах, подходивших к Данцигу и Гдыне, и в самих этих городах на площадях воздвигло виселицы. На них наши войска обнаружили более 140 повешенных, к которым были прикреплены таблички с надписью «Повешен за самовольное оставление позиций» или «Повешен за трусость». Товарищ Сталин тоже расставлял шибеницы в освобожденных городах — для изменников и военных преступников. Точно так же, как и в Красной Армии, для солдат, «которые были приговорены к различным срокам заключения, но пообещали исправиться», имелись в Вермахте «пятисотые», штрафные батальоны, которые весьма высоко оценил генерал Раус: «Эти подразделения размещались в самых опасных точках. Штрафными батальонами командовали самые опытные офицеры и унтер-офицеры, и эти подразделения хорошо себя показали. Временная импровизация постепенно превратилась в постоянную структуру, которая получила всеобщее одобрение. Ее считали удачной не только заключенные, но и командиры частей, которым были приданы штрафные батальоны». Все как у нас.

Не суть важно. Важно другое: уже было совершенно ясно, что на своей земле «запуганные» и «оболваненные» немцы бьются насмерть. К тому же на заключительном этапе войны, имея в неограниченном количестве вооружение и технику, все советские дивизии страдали хронической некомплектностью личного состава — повыбивало мужиков. «За время наступления от Вислы до Данцига, — подтверждает генерал Батов, — у нас была одна особенность: огня много, а в людях острый недостаток. Пополнения не получали. В дивизиях осталось не больше 40 процентов личного состава. Почистили тылы, сократили ездовых, на каждого оставляя по Два-три коня. Послали в дивизии даже роту охраны штаба армии, оставив солдат только для ночных постов». Немецкие командиры, наоборот, жаловались на нехватку оружия, топлива, боеприпасов, дефицит подготовленных офицерских кадров, но солдат в Вермахте вполне хватало.

Тогда откуда взялся у Константина Константиновича такой энтузиазм по поводу Данцига? Или он настолько был не осведомлен о противнике?

В изложении сержанта Никулина план маршала был прост:

«Сопротивление немцев было сильное, наши потери, как всегда, велики, и осада города затягивалась. В одно прекрасное утро на наши головы, а также и на Данциг посыпались с неба листовки. В них говорилось примерно следующее: «Я, маршал Рокоссовский, приказываю гарнизону Данцига сложить оружие в течение двадцати четырех часов. В противном случае город будет подвергнут штурму, а вся ответственность за жертвы среди мирного населения и разрушения падет на головы немецкого командования…» Текст листовок был на русском и немецком языках. Он явно предназначался для обеих сторон. Рокоссовский действовал в лучших суворовских традициях:

— Ребята, вот крепость! В ней вино и бабы! Возьмете — гуляй три дня! А отвечать будут турки.

Рокоссовский был романтик. Жуков — тот суровый, жесткий, деловой человек, а этот — романтик».

С утра 14 марта после короткой артподготовки войска 2-го Белорусского фронта бросились на штурм.

Пятикилометровый путь 70-й и 49-й армий к берегу Данцигской бухты с поэтапным прогрызанием, одной за другой, четырех оборонительных позиций занял двенадцать суток непрерывных боев, «иногда уничтожение крупного опорного пункта обороны занимало несколько суток». Ежедневное продвижение в мартовской грязи исчислялось сотнями метров и оплачивалось немалой кровью. В Цопот советские части ворвались утром 25 марта, расчленив группировку противника на две части. В районе Готенхафена были блокированы остатки 7-го и 46-го танковых корпусов; в районе Данцига остались части 23, 27, 20-го армейских, 18-го горнострелкового корпусов.

Сражение за Готенхафен 19-я и 1-я танковая армии вели до 28 марта. В ходе овладения городом и портом ими было взято почти 19 тысяч пленных, около 200 танков и штурмовых орудий, 600 орудий, 71 самолет, 6246 автомобилей, 20 различных кораблей, в том числе затопленные немцами на рейде остов линкора «Гнейзенау» и учебный артиллерийский корабль «Шлезвиг-Гольштейн». Последний, начав службу в 1908 году в статусе эскадренного броненосца, был после войны поднят и почти год прослужил в составе ВМФ СССР. Остатки немецкого гарнизона частью ушли на судах, частью отступили на север, на плацдарм в районе Оксхёфт.

1-я гвардейская танковая армия, потерявшая по разным причинам 403 боевые машины, была изъята из состава фронта и вернулась на берлинское направление. После осмотра и ремонта техники выяснилось, что к дальнейшей эксплуатации пригодно лишь 92 бронеединицы. Не страшно: на станцию Швибус один за другим прибывали эшелоны с новенькими «тридцатьчетверками». Проблема была только с новенькими танкистами: пополнение плохо знало устройство боевой машины, водители имели по 6–10 часов вождения и путали передачи.

30 марта войска 2-й ударной, 65-й и 49-й армий взяли город и порт Данциг: «Данциг взяли довольно быстро, хотя почти вся армия полегла у его стен. Но это было привычно — одной ордой больше, одной меньше, какая разница. В России людей много, да и новые быстро родятся! И родились ведь потом! Было все как водится: пьяный угар, адский обстрел и бомбежка. С матерной бранью шли вперед. Один из десяти доходил. Потом началось веселье. Полетел пух из перин, песни, пляски, вдоволь жратвы, можно шастать по магазинам, по квартирам. Пылают дома, визжат бабы. Погуляли всласть!»

Трофеи действительно были богатые, в том числе 140 танков и самоходов, 358 полевых орудий и 45 так беспокоивших англо-американцев субмарин. Всего с 10 февраля по 4 апреля войска 2-го Белорусского фронта взяли в плен 63,6 тысячи солдат и офицеров, захватили 3470 орудий и минометов, 680 танков и штурмовых орудий, 431 самолет. Собственные потери за этот период составили 173 тысячи человек, безвозвратно — более 40 тысяч. Уцелевшие защитники Данцига ушли на юго-восток, в болотистую местность между устьями Вислы и Ногата.

Остатки 2-й немецкой армии, прижатые к морю севернее Готенхафена, 4 апреля были окончательно разгромлены и пленены силами 19-й армии. Части, блокированные на косе Хель и в дельте реки Висла, — примерно 120 тысяч человек, продолжали сопротивление до 9 мая, обеспечив эвакуацию морским путем десятков тысяч беженцев. Все это время их «сторожили» и безуспешно пытались ликвидировать соединения 19-й армии генерала В. З. Романовского, 5-й танковой армии генерала М. Д. Синенко и 1-я танковая бригада Войска Польского.

Войска правого крыла 1-го Белорусского фонта на то, чтобы пробиться к нижнему течению Одера, потратили почти месяц.

Выполняя указания Ставки от 5 марта, Жуков решил силами 7-го стрелкового корпуса генерал-майора В. А. Чистова, соединений 1-й армии Войска Польского с привлечением части сил 1-й гвардейской танковой армии не позже 7 марта уничтожить группировку противника в районе южнее Шифельбейн, овладеть Кольбергом и очистить от немцев всю территорию в полосе действий этих соединений. Силами остальных армий наступлением на запад и северо-запад планировалось завершить разгром 3-й танковой армии и выйти к Одеру на фронте от Балтийского моря до Цедена. После этого два кавалерийских корпуса и несколько польских соединений должны были организовать оборону морского побережья и восточного берега Одера, а освободившиеся войска — совершить перегруппировку на берлинское направление.

В течение 6 и 7 марта соединения 1-й армии Войска Польского, 7-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии и части 11-го гвардейского танкового корпуса вели бои с окруженными немецкими дивизиями в районе Шифельбейн, но решить до конца поставленную задачу не смогли. Остатки 10-го корпуса СС генерал-лейтенанта Гюнтера Краппе (впрочем, уже без Краппе, который был пленен 6 марта) прорвались на северо-запад, к Трептову и Гоффу, где заняли полукруговую оборону на приморском плацдарме размером 20 на 40 километров. Здесь, в населенных пунктах Пустхоф и Гофф, имелись причалы, пригодные для приема кораблей. Сюда же, выполняя последний приказ генерала Рауса, 7 марта пробилась боевая группа «Теттау», к которой присоединились «осколки» 18-го горнострелкового корпуса — 33-я дивизия СС «Шарлемань» и 15-я дивизия СС.

Советское командование предполагало, что немцы собираются эвакуироваться морем, и стремилось не допустить этого.

Поскольку танкисты Катукова перешли в подчинение 2-го Белорусского фронта, 8 марта маршал Жуков поручил ликвидацию приморской группировки противника войскам 7-го стрелкового и 7-го кавалерийского корпусов. При этом 79-й стрелковый корпус должен был перекрыть путь на запад, пехотинцы 7-го стрелкового корпуса — осуществлять нажим с юга, конники — отогнать врага дальше на восток. Общее руководство операцией, которая началась утром 10 марта, было возложено на штаб 3-й ударной армии. К исходу дня 207-я дивизия 79-го стрелкового корпуса, усиленная мотоциклетным и истребительно-противотанковым полками, обойдя Гросс-Юстин, пробилась к побережью, захватила Пустхоф и завязала бой за Гофф. Атака кавалерийского корпуса на Карнитц (15 километров западнее Трептова) успеха не имела. С целью оказать помощь кавалерии генерал Симоняк приказал повернуть на северо-восток две дивизии 7-го стрелкового корпуса и взять Карнитц, а кавалерии наступать на Трептов. Противник в это время, прикрывшись заслонами, оставил район Трептова и сосредоточил основные силы прорыва в районе Гофф против 207-й стрелковой дивизии. Одновременно в полосе 171-й стрелковой дивизии немцами был подготовлен встречный удар со стороны городка Дивенов (ныне Дзивнов), расположенного у основания косы, перекрывающей устье Одера.

Дальнейшие события стали следствием отсутствия разведки и должного взаимодействия между советскими соединениями и самоуверенности некоторых командиров, убежденных, что враг уже никуда не денется. Между тем, как отметил командир 150-й стрелковой дивизии генерал В. М. Шаталов, «немцы тут были в чем-то организованнее нас, в чем-то предприимчивее. К тому же им придавало сил отчаяние».

Утром 11 марта немцы «организованными» внезапными ударами нанесли поражение 207-й и 171-й стрелковым дивизиям и оттеснили их к югу на 5–8 километров. На следующий день последние части группы «Теттау» берегом моря вырвались из кольца и ушли на запад, к Дивенову. Здесь имелся автострадный мост на остров Волин; подходы к нему до последнего защищали немецкие моряки.

Если верить мемуарам генерала Г. Г. Семенова, бывшего начальника оперативного отдела армии, атаковали немцы в отчаянной, несвойственной им манере: «При поддержке мощного огня пьяные гитлеровцы шли в атаку во весь рост несколькими цепями. В кровопролитном ожесточенном бою они смяли боевой порядок 597-го полка. До 4000 фашистов устремились по лесу на запад и с тыла обрушились на 525-й стрелковый полк 171-й дивизии, нанеся ему большие потери». Лихой удар кавалеристов генерала М. П. Константинова пришелся по пустому месту: «Основных вражеских сил там уже не оказалось».

Как утверждает Раус, «генерал фон Теттау привел с собой около 20 000 солдат из различных частей и примерно 30 000 беженцев, которые со своими автомобилями и телегами прибились по дороге к его солдатам». Вся боевая техника была немцами утрачена в боях либо брошена ввиду отсутствия топлива. От 5-й егерской, 163-й и 402-й пехотных, дивизий «Бервальде» и «Померания» фактически остались лишь номера. Вдобавок «потерялись в лесу» и оказались в плену командир 402-й дивизии Зигфрид фон Шпайниц и командир дивизии «Бервальде» генерал Вили Райтель. Лучше других сохранилась «бестанковая» дивизия «Голыытейн», но и ее пришлось расформировать.

Естественно, Жукову такой «прокол» не понравился, и эхо маршальского недовольства еще долго гуляло по штабам всех уровней.

«К концу дня 12 марта положение на правом фланге армии было полностью восстановлено, — вспоминает Семенов, — весь берег от Деепа до Вальддивенова полностью очищен от Противника. Однако сам факт прорыва через наши боевые порядки группы фашистов был неприятен. На фоне больших успехов он не имел серьезного значения. Но эта ложка дегтя испортила нам бочку меда. Маршал Жуков снова выразил генералу Симоняку свое резкое недовольство. Мне пришлось готовить для отправки в штаб фронта различные донесения и объяснения… Нечего греха таить: армия имела достаточно сил, чтобы предотвратить в Померании прорыв окруженного противника. Однако не была проявлена необходимая распорядительность».

Разбор полетов закончился отставкой командарма. Его «по собственному желанию» перевели на «Курлядский фронт» командовать 67-й армией.

Генерал Раус, после неудачного доклада у фюрера, также был снят с должности и отправлен в отставку. Командовать 3-й танковой армией назначили генерала Хассо фон Мантойфеля. Во главе группы армий «Север», сменив Рендулича, 12 марта встал генерал-полковник Вальтер Вейс.

Разгром противника, продолжавшего удерживать район Голлнов, был возложен на 12-й гвардейский стрелковый и 12-й гвардейский танковый корпуса. Танкисты генерал-майора Н. М. Телякова наносили удар на Голлнов с востока, а стрелковый корпус генерал-лейтенанта А. Ф. Казанкина — с северо-востока. Кроме того, из района Каммин повел наступление в южном направлении 9-й гвардейский танковый корпус генерал-майора Н. Д. Веденеева. Город Голлнов, расположенный среди лесов по обоим берегам сравнительно небольшой реки Ина, являлся для наступавших трудным препятствием. Заболоченная местность мешала маневренным действиям. На подступах к городу немцы заранее создали систему инженерных заграждений — здесь заняли оборону подразделения 10-й дивизии СС «Фрундсберг» под командованием бригадефюрера Гейнца Хармеля (интересный момент: будучи членом Ордена СС с младых ногтей, Хармель не состоял в нацистской партии).

Несмотря на трудности и препятствия, советские соединения после трехдневных упорных боев 7 марта взяли город штурмом. Тем самым войска 3-й ударной армии завершили выполнение своей задачи, и им было приказано, передав боевые участки соединениям Войска Польского и 7-му гвардейскому кавалерийскому корпусу, к 16 марта сосредоточиться в районе Зольдин, Кёнигсберг (Померанский). Здесь в командование армией вступил генерал-полковник В. И. Кузнецов.

Польская армия совместно со 2-м гвардейским кавалерийским корпусом должна была овладеть Кольбергом и завершить очищение от противника всего прибрежного района. Численность защитников города, переполненного эшелонами с ранеными и беженцами, составляла 4 тысячи человек — пулеметный батальон, строительный батальон, батальон фольксштурма. Из тяжелого вооружения имелось 6 неисправных танков, 8 легких полевых гаубиц и батарея зенитных орудий. Кроме того, артиллерийскую поддержку оказывал эсминец Z-43. Военный комендант предложил просто сдать «крепость» без боя и был немедленно снят с должности. Накануне штурма в Кольберг самолетом был доставлен новый комендант полковник Фриц Фулриде. Под его командованием гарнизон продержался до 18 марта. К тому времени почти 70 тысяч гражданских лиц и раненых были эвакуированы морем, последние несколько сотен защитников покинули Кольберг на борту эсминца.

Несколько медленнее проходило наступление 61-й и 47-й армий, которые продвигались на штеттинском направлении, нанося удары с востока и юга на Альтдамм.

Войска генерала Белова, наступая в западном направлении, встретили упорное сопротивление 3-го танкового корпуса СС в районе города Массов и в течение трех суток сумели пройти всего 10–12 километров. В ночь на 7 марта эсэсовские части, охваченные с флангов, оставили город и отступили к Альтдамму. Сюда же от Голлнова отходила дивизия СС «Фрундсберг».

Не менее напряженные бои вела в это время армия генерала Перхоровича. Наличие большого количества ручьев, заболоченных участков и искусственных препятствий создавало большие трудности для наступавших. Фланги противника упирались в естественные преграды — в реку Одер и озеро Даммшер-зее, и дивизии 47-й армии примитивно перли в лоб на хорошо оборудованные позиции.

Решением Жукова от 12 марта наступление 2-й танковой, 61-й и 47-й армий было приостановлено и начата «правильная» подготовка к штурму Альтдамма — последнего очага сопротивления в Восточной Померании. Надлежало провести тщательную разведку переднего края обороны противника, его системы огня, огневых позиций артиллерии, отработать взаимодействие родов войск. Для проведения артподготовки было приказано усилить армии четырьмя артиллерийскими дивизиями прорыва, создать плотность артиллерии 250–280 орудий и минометов на километр фронта. На авиационную поддержку привлекалась вся штурмовая и 90 % бомбардировочной авиации. 2-я гвардейская танковая армия должна была перегруппировать силы на правый фланг 47-й армии и наступать совместно со стрелковыми соединениями, используя свои боевые машины для непосредственной поддержки пехоты. По списку в армии Богданова числилось 603 танка и самоходные установки, реально в строю находилось 246 боевых машин.

С немецкой стороны на альтдаммском плацдарме, прикрывавшем Штеттин, окопались дивизии СС «Нордланд» и «Нидерланды», 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг», 281-я Пехотная, 549-я народно-гренадерская, 25-я танко-гренадерская дивизии, танковая дивизия «Шлезиен», 1-я дивизия морской пехоты, бригада штурмовых орудий. Плотность немецкой обороны составляла здесь 5–7 километров на дивизию.

15 марта в 9 часов утра после полуторачасовой артиллерийской и авиационной подготовки советские войска возобновили наступление. Противник сопротивлялся отчаянно за каждый метр позиции. Лишь пять суток спустя стрелковые дивизии Перхоровича совместно с бригадами Богданова выбили к Одеру между Альтдаммом и Грайфенхагеном и рассекли группировку противника на две части. Попытки немцев фланговыми ударами срезать советский клин были отбиты. Сознавая безнадежность положения, генерал фон Мантойфель, получив разрешение Гитлера, 19 марта начал отвод своих войск с восточного на западный берег Одера. Немецкие саперы приступили к планомерному подрыву зданий и городских сооружений.

Как раз в этот день, под влиянием очередного приступа «тотально-апокалиптического настроения», фюрер издал приказ о принудительной эвакуации гражданского населения из прифронтовой зоны в центральные районы страны (если нет транспорта, «пусть маршируют пешком») и безоговорочном уничтожении всех материальных ресурсов на оставляемых территориях Германии:

«Борьба за существование нашего народа вынуждает нас применять на территории рейха все меры, которые способствуют уменьшению мощи нашего противника и задержат его продвижение в глубь страны. При этом должны быть использованы все возможности нанесения врагу прямого или опосредованного ущерба. Заблуждением является мнение, что неразрушенные и просто прекратившие свою деятельность предприятия и сооружения транспорта, связи, промышленности и снабжения могут быть вновь запущены при возврате утраченных территорий. В случае отступления противник оставит нам лишь выжженную землю и не допустит возобновления производства для нужд населения».

Разрушению любыми способами подлежали промышленные предприятия, источники и средства передачи электроэнергии, водопроводы и газовые сети, мосты и дороги, локомотивы, автомобили и суда, транспортные узлы и узлы связи, продовольственные и вещевые склады. Ничто не должно было попасть в руки противника, «ни один немецкий стебелек не должен стать пищей врага», он должен встретить «только смерть, руины и ненависть». Ответственность за исполнение возлагалась на военных совместно с гаулейтерами и имперскими комиссарами обороны.

Имперский министр Шпеер, генерал Гудериан, многие трезвомыслящие военные, руководители промышленности, как могли, саботировали исполнение директивы. Одно дело оставлять за собой «выжженную землю» в Советском Союзе — «в основе этой разрушительной политики лежали трезвые оперативные соображения», совсем другое — накануне поражения превратить в пустыню собственную страну и обречь нацию на вымирание в послевоенный период.

Когда бунтарь Гитлер еще только мечтал о власти, он, обещая облагодетельствовать всех немцев на планете, писал: «Государственный авторитет не может быть самоцелью, потому что в этом случае любая тирания на земле была бы неприкосновенной и священной. Если правительство использует свою власть на то, чтобы вести народ к гибели, в таком случае бунт каждого представителя такого народа не только правомерен, но и является его долгом».

Теперь фюреру было совершенно безразлично, какие «стебельки» будут жевать немцы. На все резоны Шпеера о необходимости сохранить «основу жизни народа» для его возрождения в будущем Гитлер «ледяным тоном» заявил: «Когда проигрывают войну, погибает и народ. Нет необходимости обращать внимание на основы дальнейшего самого примитивного существования немецкого народа. Напротив, лучше как раз разрушить эти вещи самим. Потому что наш народ оказался слабым, и будущее принадлежит более сильному восточному народу. Кроме того, после битвы уцелеют только неполноценные люди, ибо полноценные умрут на поле боя».

Народ оказался недостоин своего вождя — тем хуже для народа.

Что тут скажешь? Как показывает опыт XX века, все революционеры и борцы за народное счастье, от Ленина до Пол Пота, дорвавшись до кормила, оказывались, если их вовремя не пристрелить, отъявленными отморозками и беспределыциками.

20 марта немецкие части покинули альтдаммский плацдарм и взорвали за собой последний мост. Войска 61-й армии овладели почти полностью разрушенным Альтдаммом, а 47-й армии — Грайфенхагеном. Советскими войсками было взято более 12 тысяч пленных, 126 танков и самоходных орудий, более 200 пушек, 154 миномета и другое вооружение.

Восточный берег был полностью очищен от противника во всей полосе действий 1-го Белорусского фронта. С 21 марта маршал Жуков начал перегруппировку сил на берлинское направление.

В результате Восточно-Померанской наступательной операции Красной Армией была разгромлена восточнопомеранская группировка противника, имевшая в своем составе более 30 дивизий. В этой операции немецко-фашистские войска потеряли только пленными более 100 тысяч солдат и офицеров. Советскими войсками было взято около 3000 орудий, около 2000 минометов, до 1000 танков и самоходных орудий, более 8000 пулеметов, несколько боевых кораблей и подводных лодок и много другого военного имущества. Противник лишился не только восточнопомеранского плацдарма, но и значительной части побережья Балтийского моря.

Общие потери двух фронтов к 4 апреля составили 225,6 тысячи человек (53 тысячи безвозвратно), 1027 танков и САУ, 1073 самолета, 1005 орудий и минометов. Еще около 9 тысяч потеряли поляки.

На этом закончилась полководческая карьера Гиммлера. В середине марта, обеспокоенный отсутствием ясной информации, Гудериан прибыл в штаб группы армий «Висла» и с возмущением узнал, что рейхсфюрер, скорбный ангиной, уже вторую неделю «управляет» боевыми действиями из санатория в пригороде Берлина: «Гиммлер чувствовал себя сносно; я в такой обстановке никогда бы не бросил свои войска из-за легкого насморка». В приватной беседе генерал уговорил всемогущего эсэсовца подать в отставку и сам предложил Гитлеру освободить «перегруженного разными должностями» рейхсфюрера от поста командующего группой армий «Висла». 20 марта на его место был назначен генерал-полковник Готтард Хейнрици.

Одновременно с проведением Восточно-Померанской операции войска левого крыла 1-го Белорусского фронта на берлинском направлении продолжали вести борьбу за расширение и удержание плацдармов на левом берегу Одера и ликвидацию кюстринского гарнизона.

«Тот, кто хоть раз за время войны побывал на плацдарме, — вспоминает начальник штаба 8-й гвардейской армии генерал В. А. Белявский, — на всю жизнь сохранил в памяти атмосферу огромного каждодневного напряжения. Оно не оставляло в стороне никого. И бывалого разведчика, которому здесь, на плацдарме, чаще обычного приходилось ходить в поиск, и комбата, непрерывно думающего, как бы покрепче зацепиться за землю и в то же время всегда быть готовым к броску в атаку, и полевого медика, для которого переправа за реку тяжелораненого становилась сущей проблемой, и тыловика, мучительно размышляющего, как доставить на «пятачок» снаряды, продукты, бочки с бензином, и понтонера, чей непомерный труд то и дело сводился на нет — переправы часто разрушались бомбами. Немало задач вставало и перед штабными офицерами. Обстановка здесь редко бывала стабильной. И положение неустойчивого равновесия обязывало думать и думать, как повернуть его в свою пользу».

Немцы изо всех сил пытались ликвидировать русский «трамплин» для прыжка на Берлин.

1 марта Гитлер приказал генерал-инспектору бомбардировочной авиации полковнику Баумбаху нанести удары по советским переправам через Одер и Нейсе. Полковник, ранее принимавший участие в секретных проектах Люфтваффе, для выполнения столь ответственного задания решил использовать образцы из арсенала «оружия возмездия».

В воскресенье 4 марта фюрер лично посетил Одерский фронт, побывал на командном пункте 101-го армейского корпуса, в дивизиях «Деберитц» и «Берлин». Больше всех умилился Геббельс: «Впечатление, вызванное визитом фюрера, среди офицеров и солдат огромное. Я считал бы правильным, чтобы теперь фюрер чаще выезжал на фронт. Тем самым был бы положен конец отвратительным слухам о том, что фюрер будто бы недостаточно заботится о фронте. Он, конечно, достаточно заботится, но его забота проявляется не в такой форме, какая доступна примитивному солдатскому восприятию. И все же по причинам психологического порядка было бы необходимо, чтобы фюрер в чисто личном и чисто человеческом плане предстал взорам фронтовиков таким, каков он в действительности».

А 6 марта советские переправы были атакованы самолетами «Дорнье-217» из 200-й бомбардировочной эскадры. Каждый носитель на внешней подвеске нес по две планирующие управляемые радиокомандами авиабомбы «Хеншель-293». В принципе, это была ПКР класса «воздух — земля» с бронейбойной БЧ весом 1260 кг, предначенная для потопления крупных надводных кораблей, то есть вещь совсем другого назначения. Но в данном случае было важно, что такую бомбу можно было сбрасывать с высоты 6000 метров на дистанции 16 километров — за пределами эффективного огня советских зенитных дивизий. По донесениям летчиков, им удалось поразить мост у Гёрица, что, впрочем, на действиях русских никак не отразилось.

Кроме того, в марте переправы подвергались налетам аэросцепок типа «Мистель». Конструкция представляла собой истребитель Ме-109 или ФВ-190, который размещался на фюзеляже ударной машины, переоборудованной из бомбардировщика Ю-88 в набитую взрывчаткой и топливом 20-тонную «воздушную торпеду». Управляемая из кабины истребителя «Мистель» взлетала и направлялась к цели, используя горючее из баков самолета-снаряда. Достигнув заданного района, летчик наводил бомбардировщик на цель, производил расцепку и возвращался на базу, используя топливо своей машины. Изначально система с практической дальностью действия 2000 (в последних модификациях — 4100) километров и куммулятивной боевой частью массой 3500 кг предназначалась для нанесения ударов по военно-морским базам, скоплениям судов и промышленным объектам. Однако в марте 1945-го редкая «птица» могла дотянуть до Урала, Скапа-Флоу или середины Днепра, тем более что крейсерская скорость сцепки не превышала 380 км/час. Поэтому «Мистели» бросили на выполнение не свойственных им задач: нанесению ударов по переправам через Одер, Нейсе и Рейн, железнодорожным узлам и скоплениям войск союзников. В условиях сильного противодействия фронтовой авиации и ПВО они несли большие потери, не нанося противнику ощутимого ущерба. Правда, грохоту было много, и, как вспоминает Чуйков, «воронки от взрывов были громадные»: «Мы подумали, стоит ли игра свеч? Бить таким дорогим оружием по строящемуся мосту — неоправданное расточительство. Но гитлеровскому командованию было не до экономических расчетов». Повреждения переправ быстро устранялись саперами.

Между плацдармами, захваченными частями 5-й ударной и 8-й гвардейской армий, костью в горле «застрял» крупный узел коммуникаций город Кюстрин, расположенный на восточном берегу Одера, при впадении в него Варты. Гарнизон очередной «крепости» насчитывал 16,8 тысячи человек, включая фольксштурм и шуцманов; гражданское население эвакуировали. Комендантом был назначен Рейнефарт, бывший начальник полиции Варшавы, «хороший полицейский чиновник, но отнюдь не генерал».

6 марта советские войска приступили к операции по объединению плацдармов.

37-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Г. Б. Смолина, усиленная 327-й штрафной ротой, при поддержке двух самоходно-артиллерийских полков и 100-й гаубичной бригады большой мощности атаковала с юга кюстринский пригород Китц. Перед этим пикировщики 3-го бомбардировочного корпуса уложили точно в цель пять 1000-килограммовых бомб. И все равно уличные бои носили исключительно упорный характер. Позднее В. И. Чуйков рассказывал как анекдот: «Бойцы взяли в плен немецкого офицера из крепости. На допросе Чуйков спросил его:

— Ведь вы же обречены, почему не сдаетесь?

Пленный ответил:

— Господин генерал, у нас там обороняется дивизия, а вы перед ней поставили полк и хотите, чтобы мы подняли руки, ведь это же неприлично для военных. Пошлите хотя бы две дивизии, тогда и сдаться не стыдно».

Лишь к вечеру 13 марта советские штурмовые группы полностью овладели развалинами Китца — ни одного целого дома в нем не осталось.

Одновременно 32-й стрелковый корпус 5-й ударной армии, усиленный тремя штрафными ротами, огнеметным и Штурмовым саперным батальонами, двумя отдельными танковыми полками, при массированной поддержке авиации и артиллерии вплоть до калибра 280 мм, штурмовал Нейштадт — северную часть города. К исходу 12 марта последние очаги немецкого сопротивления были ликвидированы. Остатки гарнизона, взорвав за собой мосты, ушли за Варту и укрылись в старинной цитадели, находившейся на рукотворном острове при слиянии двух рек. Пойма была залита весенними водами. С сушей цитадель соединяли лишь дамбы и насыпи дорог.

13 марта Жуков приказал командармам подготовить на западном берегу Одера встречные удары на Гольцов и сомкнуть фланги. На тот момент две армии разделял узкий коридор на Кюстрин шириной около трех километров, который удерживали части танковой дивизии «Мюнхеберг» (21 танк и 5 самоходок) и пехотная дивизия «Деберитц».

Для выполнения поставленной задачи генерал Чуйков выделил 4-й гвардейский стрелковый корпус (35, 57, 57-я гвардейские дивизии) генерала В. А. Глазунова. Его соединения усиливались 20-й танковой бригадой, 259-м танковым полком, 34-м и 50-м гвардейскими танковыми полками, 1087-м самоходным артполком, 29-й артиллерийской дивизией прорыва, 100-й артбригадой большой мощности, 38-й и 25-й истребительно-противотанковыми бригадами, 295-м и 1091-м пушечными артиллерийскими полками, 59-м гвардейским минометным полком. В результате на трехкилометровом участке прорыва удалось собрать 641 ствол артиллерии и минометов, 162 танка и САУ.

Генерал Берзарин решил снова задействовать 295-ю и 416-ю дивизии 32-го стрелкового корпуса, участвовавшие в штурме Нейштадта. Их должны были поддерживать 69-я тяжелая танковая бригада, 220-я танковая бригада, 89-й тяжелый танковый полк, 124-я артбригада большой мощности, 32-й артиллирейский дивизион особой мощности, 14-я артиллерийская дивизия прорыва, 4-я гвардейская истребительно-противотанковая бригада, 5-я гвардейская минометная дивизия, 37-й гвардейский минометный полк, 5-й дивизион гвардейских минометов М-31. В итоге была достигнута оперативная плотность 190 орудий и минометов, 100 танков и САУ на километр фронта.

К операции привлекалась вся штурмовая авиация 16-й воздушной армии. Накануне наступления летчики штурмовой и бомбардировочной авиации в течение четырех суток методично наносили удары по противнику, нарушая его систему обороны и управление. Артиллеристы по графику вели прицельный огонь по различным участкам.

Утром 22 марта, после часовой артиллерийской и авиационной обработки переднего края и тылов противника, в атаку пошли пехота и танки сопровождения. К исходу дня войска двух армий соединились в намеченном районе, и гарнизон Кюстринской крепости с немногими уцелевшими фортами и цитаделью оказался изолированным со всех сторон. Два небольших плацдарма на левом берегу Одера удалось объединить в один плацдарм оперативного значения. Все немецкие контратаки, в которых 23–24 марта генерал Бюссе задействовал танковую дивизию «Мюнхеберг», 25-ю и 20-ю танко-гренадерские дивизии, были отбиты. На занятом рубеже русские вросли в землю, прикрылись минными полями, ощетинились противотанковыми стволами.

Ликвидация кюстринского плацдарма и восстановление связи с Кюстрином стали первыми задачами, которые пришлось решать новому командующему группой армий «Висла» генералу Хейнрици. Причем Гитлер уже все придумал: незаметно собрать пять дивизий в районе Франкфурта, перебросить их на восточный берег Одера, где немцы удерживали предмостное укрепление, и нанести удар с юга на север — в тыл 69-й и 8-й гвардейской армиям. Однако несносный Гудериан считал такое наступление бесперспективным и предложил просто сбросить русских с плацдарма и восстановить связь с гарнизоном Кюстрина. Хейнрици тоже склонялся к проведению чего-нибудь менее масштабного. Снова «начались продолжительные споры», которые на этот раз закончились «победой» военных.

К операции по деблокированию, кроме уже участвующих в боях соединений, привлекались гренадерская дивизия «Фюрер», боевая группа «1001 ночь», 502-й тяжелый танковый батальон СС. Основной ударной силой группировки, объединенной штабом 39-го танкового корпуса, были 39 «королевских тигров» из состава дивизии «Мюнхеберг» и тяжелого батальона и 70 самоходок различных типов. Наступление началось в 4 утра 27 марта, и уже к вечеру стало ясно, что оно с треском провалилось. У немецких артиллеристов очень быстро закончились боеприпасы, «тигры» застряли на минных полях, пехота под ураганным огнем советских пушек и реактивных минометов отказывалась подниматься в атаку. Попытку повторили на следующий день — с тем же успехом и большими потерями. Правда, под шумок из Кюстрина, к ярости фюрера, сумел вырваться генерал Рейнефарт с небольшой группой. Еще одна часть защитников, не получив никаких приказов, осталась в крепости.

Гитлер обвинил в неудаче Генеральный штаб, командующего 9-й армией и не проявившие должного героизма войска. На совещании, состоявшемся 28 марта, Гудериан по этому поводу в последний раз повздорил с фюрером и был им отправлен в шестинедельный отпуск для поправки здоровья. Отгуляв день в день 42 дня, «отец немецких танковых войск» 10 мая 1945 года сдался в плен американцам. Примечательно, что, получив звание генерал-полковника еще за Французскую кампанию, он так и не дослужился до фельдмаршала. Последним начальником Генерального штаба сухопутных сил стал генерал Ганс Кребс.

Кюстринская цитадель после двухдневного штурма «с суши и с моря» была взята 30 марта войсками 8-й гвардейской армии.

Общие потери двух советских армий в сражении за кюстринский плацдарм с 3 февраля по 30 марта составили 61 799 человек, безвозвратные — 15 466.

2 апреля маршал Жуков, запланировавший частную операцию по овладению Франкфуртом, получил директиву Ставки, предписывавшую войскам фронта «во всей полосе перейти к жесткой обороне».

Маршал Конев — не сидеть же ему без дела — тоже зачищал фланги. В ходе Нижне-Силезской операции правое крыло и центр 1-го Украинского фронта продвинулись далеко на запад, в то время как южное крыло осталось стоять на месте, практически на линии Одера. Более того, на восточном берегу противник сохранил за собой клодницкий плацдарм. В результате в районе Оппельн — Ратибор образовался выступ, из которого немцы теоретически могли нанести удар в северозападном направлении на Бреслау и даже «попробовать восстановить свою прежнюю линию обороны по Одеру».

Конев был уверен, что сумеет отразить любую угрозу, но Ставку беспокоила даже гипотетическая опасность, а также «бродивший по Европе» призрак 6-й танковой армии СС. Верховный неоднократно звонил командующему фронтом и настойчиво обращал внимание на то, что немцы собираются нанести удар на ратиборском направлении:

«Смотрите, — говорил мне Сталин в одном из таких телефонных разговоров, — немцы не примирились с потерей Силезии и могут ее у вас отобрать».

В конце концов было решено не вводить противника в соблазн и организовать молниеносную операцию по выравниванию линии фронта с выходом армий южного крыла на уровень центра по линии Штрелен, Патшкау, Опава, «чтобы в будущем мы имели более благоприятные условия для перехода в наступление на главном стратегическом направлении — берлинском». Такую версию поведал Конев писателю Симонову.

Разработанный в штабе Конева план был утвержден 1 марта. Примечательно, что в опубликованном сборнике директив Ставки ВГК отстутствуют как предложения командующего фронтом на проведение операции, так и решение Москвы. Складывается впечатление, что первоначальная задумка была гораздо масштабнее — в линию должны были 1 «выстроиться» все фронты.

Во всяком случае, командующему 4-м Украинским фронтом директивой от 17 февраля было приказано не позднее 10 марта начать наступление в направлении на Оломоуц, в ходе которого следовало уничтожить моравско-остравскую группировку противника и овладеть промышленным районом Моравска-Острава. Удар, наносимый армиями генерала И. Е. Петрова, должен был способствовать наступлению войск, действовавших в Верхней Силезии, и лишить германское командование возможности маневрировать резервами.

Главная задача фронта состояла в прорыве на глубину до 450 километров, выходе на рубеж реки Влтава и овладении Прагой.

Одновременно (если быть совсем точным, то пятью минутами позже) маршалы Малиновский и Толбухин получили директиву «на наступательную операцию по овладению Веной», которая должна была начаться 15 марта.

Основные усилия 4-го Украинского фронта сосредоточивались на правом крыле в полосах 38-й и 1-й гвардейской армий, получивших задачу смежными флангами прорвать вражескую оборону на 10-километровом участке и, обходя Моравску-Остраву с юга, развивать наступление на Оломоуц и Пршеров, которые должны были взять к исходу восьмого дня операции. Собственно говоря, на этом направлении генерал Петров сгрудил практически весь фронт — 9 из 11 стрелковых корпусов, всю бронетехнику и всю артиллерию, создав плотность 200 стволов на километр прорыва. 18-я армия с Чехословацким корпусом по-прежнему наносила удар на Ружомберок, Жилину, Кромержиж, активными действиями отвлекая и сковывая силы противника.

Фронт был усилен 126-м и 127-м легкими горнострелковыми, 5-м гвардейским механизированным корпусами и 24-й артиллерийской дивизией прорыва. С учетом чехословацких частей в нем насчитывалось 25 стрелковых дивизий, 1 укрепленный район, 1 механизированный корпус, 10 стрелковых и 4 танковые бригады — 317 тысяч человек, около 500 танков и САУ.

Противник был прежний — армейская группа «Хейнрици», из состава которой перед 4-м Украинским фронтом находилось 6 пехотных и 2 горнострелковые дивизии и 2 боевые группы — 150 тысяч солдат и офицеров при 100 танках и самоходках.

Советское наступление началось точно в установленный срок — 10 марта в 7.45. Погода, мягко говоря, не задалась: с ночи разыгралась снежная пурга, видимость упала до нуля, «прицельные приспособления, бинокли, стереотрубы — все забивало снегом». По воспоминаниям Москаленко, командармы уговаривали генерала Петрова, прибывшего на наблюдательный пункт 38-й армии, отложить операцию:

«Встретив его вместе с членом Военного совета А. А. Епишевым и командующим артиллерией армии полковником Н. А. Смирновым, я доложил, что войска готовы к наступлению, но условия погоды не позволяют начать артиллерийскую подготовку. Она не принесет желаемых результатов, говорил я, так как огонь можно вести лишь по площадям, а не по целям. В заключение изложил просьбу: позвонить Верховному Главнокомандующему и попросить перенести срок наступления.

И. Е. Петров не согласился:

— Сроки утверждены Ставкой, они окончательные, — ответил он. — Просить о переносе времени наступления не буду.

После этого он позвонил командующему 1-й гвардейской армией генерал-полковнику А. А. Гречко, который после доклада о готовности войск к наступлению подчеркнул нецелесообразность начинать артиллерийскую подготовку в сложившихся условиях… К сожалению, командующий фронтом отклонил и просьбу А. А. Гречко».

К тому же от разведывательной агентуры и перебежчиков с русской стороны немцы имели довольно точную информацию о советских планах и перед рассветом незаметно отвели свои войска во вторую траншею, оставив на переднем крае лишь прикрытие.

По этим причинам 2000 орудий и минометов 70 минут палили «в белый свет». Авиация в воздух не поднималась. В итоге огневая система противника не была подавлена, его силы не понесли существенных потерь, управление войсками и связь не были нарушены. Поднявшаяся в атаку пехота дивизий первого эшелона и танки сопровождения после захвата первой линии траншей были встречены организованным огнем. К концу дня вместо прорыва на глубину 23–25 километров войска ударной группировки вклинились в оборону противника на 3–4 километра, захватив деревеню Павловица и деревню Голясовице. Соответственно не были созданы условия для ввода подвижной группы фронта.

По ходу дела, опрашивая пленных, выяснили, что противник был осведомлен о времени начала наступления. Советские генералы, естественно, грешили на «фашистских шпионов» и «агентов гестапо», скрывая собственные недочеты в подготовке операции, в частности, отсутствие должных мер маскировки, о чем прямо писал командир минометной батареи Ф. И. Шушин:

«В том первом наступление на Моравска-Остраву мы действительно сами себя подвели. Я лично тогда еще подумал, что немцев или мало осталось, или они вообще задумали кончать войну. Такой картины, как там, я за всю войну не видел. В дни подготовки к этому наступлению наши все делали открыто, а немцы по нас не стреляли. Подвели мы себя здорово, а тут еще и погода и местность — все было против нас. В отношении навалом набитых немцев привирали тогда здорово, когда докладывали командарму. Сужу по своему участку, когда мы прорывали их первую линию — на железной дороге. Зато со второй линии, что была у них за лесом, они нам дали! Ни о каком продвижении вперед тогда не могло быть уже и речи. Лежали мы тогда, как сукины сыны, в воде. Минометы свои сорвали с огневых позиций, а там их невозможно было установить. А когда кое-как приладились, то от первого же выстрела они ушли в землю. Почва там была топкая и зыбкая».

Во второй половине дня 11 марта после получасовой артиллерийской подготовки советские войска повторили попытку, но и в этот день удалось «прогрызсться» всего лишь от 2 до 5 километров:

«Ограниченное количество дорог и неблагоприятные метеорологические условия по-прежнему не позволяли эффективно применить всю огневую мощь артиллерии и минометов, сосредоточенных на участке прорыва. Механизированный корпус, вытянувшись вдоль дорог, не смог использовать свои маневренные возможности (по сути, корпус стоял без дела, забив техникой все дороги в полосе 38-й армии и вызывая раздражение пехоты: «В самом деле, наверное, психологически трудно наблюдать, как десятки стальных коробок стоят и ждут за спиной, боясь подорваться на минах или попасть под огонь артиллерии, в то время как не защищенные броней люди, пехотинцы, идут вперед сквозь эти мины и сквозь этот артиллерийский огонь Наверно, если не входить в общий замысел операции, это просто по-человечески может казаться обидным»).

Так начали отрицательно сказываться неправильный выбор направления главного удара, время его проведения и потеря элемента внезапности».

Враг постепенно наращивал силы, непрерывно контратаковал, а также «умело использовал благоприятные для обороны условия местности».

После потери Рурского бассейна Моравский и Верхне-Силезский промышленные районы с мощными залежами железной руды и коксующегося угля имели колоссальное значение для истощенного войной рейха. Здесь были сосредоточены важнейшие военные заводы, производившие самоходные установки, броню, корпуса авиабомб и артиллерийских снарядов, массово клепавшие пресловутые фаустпатроны, и десятки крупнейших предприятий металлургической, машиностроительной, каменноугольной, химической, текстильной и других отраслей промышленности. И потому не случайно «гитлеровцы так отчаянно сопротивлялись».

В середине марта в район советского вклинения была переброшена 8-я танковая дивизия Георга Хакса, в составе которой насчитывалось 82 танка и САУ (правда, исправными были только 26 боевых машин).

Наступление захлебнулось. Уже 11 марта 18-я армия получила разрешение «закрепиться на достигнутых рубежах». Армии Москаленко и Гречко топтались на месте еще пять суток и 17 марта вынуждены были остановить наступление. Как писал в своем очерке корреспондент «Красной звезды» К. М. Симонов, войскам «удалось продвинуться только на то расстояние, которое, как бы щедро ни было оно полито кровью, все равно не отмечается в сводках Информбюро», если точнее, на главном направлении удалось продвинуться на 12 километров.

Член Военного совета фронта Л. З. Мехлис, глядя на карту, с горечью шутил: «Кажется, нас скоро Второй и Первый Украинские фронты в окружение возьмут». И отбивал непосредственно в ЦК «закладные» — самая комиссарская работа — о неудовлетворительной работе командующего.

Генерал Петров, не теряя оптимизма, решил в течение недели произвести перегруппировку главных сил еще правее, на самый стык двух фронтов, и нанести новый удар через Зорау, Лослау, Троппау (Опава) в обход Моравска-Остравы с севера, о чем и доложил в Ставку. В ответ командующий получил «последнее предупреждение» от Сталина «за недочеты в руководстве»:

«Ставка Верховного Главнокомандования считает объяснения генерала армии Петрова от 17.03.1945 № 256 неубедительными и указывает:

1. Командующий фронтом генерал армии Петров, установив неполную готовность войск фронта к наступлению, обязан был доложить об этом Ставке и просить дополнительного времени на подготовку, в чем Ставка не отказала бы. Но генерал армии Петров не позаботился об этом или побоялся прямо доложить о неготовности войск.

Член Военного совета фронта генерал-полковник Мехлис сообщил ЦК ВКП(б) о недочетах в подготовке и организации наступления только после срыва операции вместо того, чтобы, зная о неполной готовности войск, своевременно предупредить об этом Ставку.

2. Командование фронта и армий не сумело скрыть от противника сосредоточение войск и подготовку наступления.

3. Штаб фронта был разбросан, и большая часть его находилась в 130 км от участка наступления.

Проявленное в указанных недочетах неумение подготавливать операцию и определило ее неуспех».

На следующий день из Москвы последовало распоряжение о передаче 5-го Зимовниковского гвардейского механизированного корпуса 1-му Украинскому фронту — у маршала Конева дело двигалось…

Для достижения поставленной цели на левом крыле 1-го Украинского фронта были созданы две ударные группировки. Северная (оппельнская), в которую вошли 34-й гвардейский стрелковый корпус 5-й гвардейской армии и 4-й гвардейский танковый корпус, 4-я танковая и 21-я армии с 10-м артиллерийским корпусом прорыва, имела задачу нанести удар из района Гротткау на юго-запад в направлении на Нейсе, Нойштадт. Южной (ратиборской) группировке предстояло наступать ей навстречу, в северо-западном и западном направлениях. В ее состав вошли 59-я и 60-я армии, которым из резерва фронта были приданы 93-й стрелковый, 7-й гвардейский механизированный и 31-й танковый корпуса, 152-я отдельная танковая бригада, 17-я артиллерийская дивизия прорыва. Всего в операции принимали участие 31 стрелковая дивизия — 408 тысяч солдат и офицеров, 5640 орудий и минометов, 988 танков и самоходных установок. В одной только армии Лелюшенко находилось в строю 478 боевых машин. На каждом километре участков прорыва было сконцентрировано по одной стрелковой дивизии, 198 артиллерийских и минометных стволов, 43 танка. Во 2-й воздушной армии насчитывалось 1737 боевых самолетов. Танковые и механизированные корпуса должны были взламывать вражескую оборону совместно с изрядно поредевшей пехотой. На второй день наступления предполагалось захватить Нойштадт и загнать в «котел» в районе Оппельна не менее пяти немецких дивизий.

«Мы рассчитывали, — пишет Конев, — прежде всего на окружение той части немецко-фашистских войск, которые располагались на самом Оппельнском выступе и непосредственно в Оппельне. Кстати сказать, этот город еще со времени прошлых боев остался на линии фронта — половина у нас, половина у противника». Согласно картам и сообщениям Совинформбюро, «еще со времени прошлых боев» город Оппельн числился «нашим», салют в честь его освобождения был дан в Москве 24 января.

В полосе предстоящих боевых действий оборонялось до 15 дивизий из состава 17-й полевой армии и армейской группы «Хейнрици», имевших 1420 орудий и минометов, 94 танка и САУ.

Немцы и вправду 8 марта силами трех пехотных дивизий Предприняли попытку «срезать» плацдарм 59-й армии между Козелем и Ратибором. Однако сил для этого явно не хватало, и через три дня операция заглохла.

Советское наступление началось утром 15 марта и, как сообщает Конев, «проходило в трудных условиях, в несколько замедленном темпе». Войска северной группировки на участке 8 километров прорвали две позиции и к исходу дня продвинулись вглубь всего на 8 километров, хотя по плану 10-й гвардейский танковый корпус должен был к этому сроку овладеть районом Нейсе. Соединения южной группировки преодолели до 10 километров.

Судя по рассказу Конева, подготовка операции грешила небрежностью и недооценкой противника. Маршал сам описывает предстоящие трудности: «За пять недель немцам удалось кроме укреплений полевого типа и инженерных заграждений на переднем крае создать у себя в тылу довольно прочные узлы сопротивления, подготовить к длительной обороне большинство населенных пунктов и даже отдельные дома. Густая сеть построек позволяла врагу практически перекрывать артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем все или почти все разделявшее их пространство. В промежутках между отдельными пунктами были вырыты траншеи, оборудованы запасные огневые позиции. По данным нашей авиаразведки, оборона немцев простиралась здесь в глубину на 20–25 километров. В этой операции нам предстояло расправиться с очень плотной и заблаговременно подготовленной к обороне группировкой… Мин перед нами оказалось вдоволь. Немцы навалили их всюду, где только можно. В сочетании с весенней распутицей и пересеченной местностью минные заграждения представляли серьезное препятствие для наступления».

При всем этом в полосе 21-й армии генерала Д. Г. Гусева после стремительного захвата оставленной немцами первой траншеи продолжительность артиллерийской подготовки, в целях экономии боеприпасов, была сокращена наполовину. Затем выяснилось, что «наша артиллерия подавила далеко не все огневые точки противника, в особенности противотанковые», а наша разведка «не сумела выявить во всех подробностях систему вражеского огня». Как назло, в первой половине дня по погодным условиям не работала авиация, да и с улучшением погоды толку было немного. Распутица вынуждала танки действовать исключительно вдоль дорог и прорываться через населенные пункты, «густо насыщенные» фаустниками и замаскированными орудиями ПТО. Своя артиллерия хронически отставала, не обеспечивая непрерывной поддержки передовых частей. Армия генерала Коровника столкнулась с теми же трудностями: «Чтобы сэкономить снаряды и меньше обнаруживать себя, враг вел исключительно прицельный огонь по объектам в глубине, для поражения передовых частей выделялись главным образом кочующие орудия или самоходки. Противотанковые пушки противник держал в укрытиях до последней минуты, пока перед ними не появлялись наши танки. Зато еще более интенсивно он стал применять фаустпатроны. Не только артиллерия и танки, но иногда даже общевойсковые части и подразделения придерживались дорог, в основном имеющих твердое покрытие. На дорогах создавались скопления и пробки, движение часто нарушалось… Штурмовикам, ведущим бой в основном на малых высотах и бреющих полетах, осложняли ориентировку скученность населенных пунктов, недостаточно благоприятная метеорологическая обстановка, высокая маневренность войск и недочеты взаимного опознавания и оповещения».

В результате «потери в танках в первый день превзошли наши ожидания»: 31-й танковый корпус генерала Г. Г. Кузнецова потерял треть, 7-й гвардейский механизированный генерала И. П. Корчагина — четверть всех своих танков. В танковой армии Лелюшенко также отмечались «излишние потери материальной части».

Конев приказал командармам продолжать наступление и ночью. В дело были введены вторые эшелоны полков и дивизий.

Немцы начали снимать с других участков фронта и перебрасывать в полосу северной группировки части 19-й танковой (48 танков и САУ), 20-й танковой (55 танков и САУ), 10-й танко-гренадерской (38 самоходок) дивизий, 1-й парашютно-танковой дивизии «Герман Геринг», бригаду штурмовых орудий.

Весь день 16 марта соединения ударных группировок вели Напряженные бои с контратаковавшими войсками противника. Улучшилась погода, и «сталинские соколы» начали активно содействовать наземным войскам.

В ночь на 17 марта северная группировка фронта смяла противостоявшие вражеские войска и начала быстрое продвижение на город Нейсе, а частью сил — на Штрелен. Передовые части 10-го гвардейского танкового корпуса к 6 часам вышли к реке Нейсе у Ротхауса и с ходу начали ее форсирование. Стремясь остановить продвижение советских войск, противник взорвал мосты, заминировал подступы к местам возможных переправ и открыл шлюзы водохранилища Оттмахау. Уровень воды в реке поднялся до двух метров. К вечеру, наведя понтонный мост, бригады генерала Е. Е. Белова успешно преодолели водную преграду и развили успех на Нойштадт, охватывая группировку врага в районе Оппельна с юго-запада. Одновременно 6-й гвардейский механизированный корпус, отражая контратаки 10-й танко-гренадерской и передовых частей 20-й танковой дивизий, пробивался к городу Оттмахау. В разгар сражения из Москвы пришло сообщение о преобразовании 4-й танковой армии в гвардейскую — «За проявленную отвагу в боях за Отечество, стойкость, мужество, смелость, дисциплину, организованность и умелое выполнение боевых задач».

В тот же день завершила прорыв тактической зоны и приступила к преследованию войск противника южная группировка фронта.

К вечеру 18 марта 61-я гвардейская танковая бригада полковника В. И. Зайцева овладела Нойштадтом. Комбриг вспоминает, что его «орлы» ворвались в центр города так внезапно, «что часовой, стоявший на посту у немецкой комендатуры, с перепуга стал требовать от наших автоматчиков пропуск». Главные силы 10-го гвардейского танкового корпуса вышли в район Зюльца, где встретились с частями 7-го гвардейского мехкорпуса. В «котле» очутились 20-я дивизия СС (эстонская), 168-я и 344-я пехотные дивизии, части 18-й танко-гренадерской дивизии СС «Хорст Вессель». Соединения 43-го и 115-го стрелковых корпусов 59-й армии, продвигаясь по берегам Одера, соединились в районе Козеля и ликвидировали клодницкий плацдарм.

6-й гвардейский механизированный корпус по пути на Оттмахау захватил узел дорог Штефенсдорф, но дальнейшее продвижение в юго-западном направлении было остановлено яростными контратаками 20-й танковой и 1-й парашютно-танковой дивизий. Вражеским снарядом, разорвавшимся на командном пункте, были смертельно ранены командир мехкорпуса 29-летний генерал В. Ф. Орлов, начальник разведотдела майор Чернышев и командир 17-й гвардейской механизированной бригады подполковник Л. Д. Чурилов. В командование корпусом вступил начальник штаба полковник В. И. Корецкий. Генерал Лелюшенко подбросил в помощь армейскую артиллерийскую бригаду и мотоциклетный батальон. Атаки 19-й танковой дивизии с запада были успешно отбиты частями 4-го гвардейского танкового и 34-го гвардейского стрелкового корпусов.

Против южной группировки 1-го Украинского фронта в район Леобшютца выдвигался 24-й танковый корпус генерала Неринга, которому были подчинены 16-я и 17-я танковые, 78-я штурмовая дивизии и дивизия «Эскорт фюрера» — полторы сотни танков и самоходных установок.

В это время часть сил 4-й гвардейской танковой, 21-й и 59-й армий продолжала движение на запад, отодвигая и уплотняя внешний «обвод» кольца окружения. Остальные соединения с утра 19 марта приступили к ликвидации окруженной группировки. Маршал Конев, будучи на командном пункте генерала Гусева, подписал приказ, в котором, в частности, говорилось: «До ночи выходящие группы врага уничтожить, пленить. Всем сержантам и офицерам дерзко и смело атаковать врага. Не опозорить войска 21-й армии, 4-й гвардейской танковой и не выпустить врага из окружения». Однако благодаря тому, что командир 93-го стрелкового корпуса генерал Я. С. Шарабурко, «увлекшись наступлением на Нойштадт, ослабил внимание к своему тылу», подразделениям 344-й пехотной дивизии и 18-й дивизии СС в ночь на 20 марта ударом через деревушку Рассевальтц удалось прорваться на юг. С остальными окруженцами было покончено к 22 марта.

По советским данным, немцы потеряли здесь около 30 тысяч человек убитыми, 15 тысяч были взяты в плен. Генералу Нерингу пришлось срочно заняться залатыванием очередной дыры в немецкой обороне. Угроза левому крылу фронта 1-го Украинского фронта была в основном устранена. Кроме того, вынужденная переброска танковых войск в район Нейсе заставила германское командование отказаться от плана деблокирования Бреслау. Советские потери составили около 30 тысяч человек убитыми и ранеными и 259 единиц сгоревшей бронетехники.

Завершив ликвидацию оппельнской группировки, армии Гусева и Лелюшенко 23 марта возобновили наступление в общем направлении на город Нейсе. С ходу захватив железнодорожный мост через реку, советские войска ворвались в город и после уличных боев к исходу 24 марта полностью овладели еще одним крупным узлом железных и шоссейных дорог. Войска генерала Коровникова и Курочкина в тот же день взяли Леобшютц, а генерала Жадова 26 марта — Штрелен.

В это время 60-я армия медленно, шаг за шагом, наступала на Ратибор. Чтобы ускорить продвижение войск генерала Курочкина, командующий фронтом принял решение перегруппировать на это направление соединения 4-й гвардейской танковой армии, которые должны были нанести с севера сокрушающий удар на Троппау. При этом 6-й гвардейский механизированный корпус продолжал выполнение прежней задачи, а в подчинение Лелюшенко из состава 4-го Украинского фронта передавался 5-й гвардейский механизированный корпус генерал-майора Б. М. Скворцова — 171 танк и САУ: «Любопытная деталь — в корпусе было много матросов-добровольцев Тихоокеанского флота, пожелавших сражаться с врагом на сухопутных боевых «кораблях». Причина в том, что бывших пленных и призывников с оккупированных территорий в танковые войска не брали, а «советских людей», не запятнавших себя «контактами» с фашизмом и годных к военной службе, в стране осталось немного.

Уже с утра 24 марта корпус Скворцова из района Леобшютца двинулся в атаку на Троппау, его успех должен был развить 10-й гвардейский танковый корпус, следовавший во втором эшелоне. Справа наносила удар на Егерндорф 93-я отдельная танковая бригада полковника А. А. Дементьева, слева на Бискау — 22-я самоходно-артиллерийская бригада подполковника Н. Ф. Корнюшкина.

И все равно наступление, с точки зрения командующего фронтом, развивалось неудовлетворительно. Немцы сопротивлялись «фанатично», 5-й гвардейский мехкорпус в первый день преодолел всего 3–4 километра и понес большие потери в людях и бронетехнике:

«Мы продолжали продвигаться, но по-прежнему крайне медленно. Изо дня в день шли упорные бои за овладение небольшими населенными пунктами, узлами дорог, высотами и высотками. Войска несли немалые потери. Это, естественно, вызывало чувство неудовлетворенности. Операция протекала явно не в том духе, не в том темпе, не на том уровне, на которые мы вправе были рассчитывать, исходя из собственного опыта, из своего совсем недавнего боевого прошлого».

Для наращивания удара левее 5-го корпуса был введен в бой 10-й гвардейский танковый корпус. Но и у противника «оказался под рукой» танковый корпус Неринга, применивший, по воспоминаниям В. И. Зайцева, тактическую хитрость: «Противник противотанковую оборону стал строить на обратных скатах, и как только наши танки выходили на гребень высот, немцы поражали их огнем противотанковых средств, которых танкисты не видели. Вот на такой обороне понес большие потери 5-й мехкорпус… Танкистов смущало то, что они не видели, кто и откуда ведет огонь. Это порождало чувство беспомощности и неуверенности… Эти изнурительные бои с черепашьим продвижением вперед выматывали личный состав и физически, и морально. Танкисты не привыкли к таким боям… Большим испытанием для всех нас стал бомбовый удар нашей авиации, частично пришедшийся по боевым порядкам бригады».

24 марта возобновили наступление войска 4-го Украинского фронта. На новом направлении дела пошли гораздо успешнее, этому способствовали достигнутая внезапность и благоприятные условия погоды. В первый день корпуса 38-й армии сравнительно быстро сломили сопротивление противника, продвинулись до 7 километров, захватили 20 населенных пунктов, в том числе город Зорау — «узел семи шоссейных и трех железных дорог», прикрывавший подступы к Моравска-Остраве с северо-востока. На второй день прорыв был расширен по фронту до 20 километров, а глубина «проникновения» достигла 15 километров.

В этот момент, к общему удивлению, генерал Петров был снят с должности с формулировкой: «За попытку обмануть Ставку насчет истинного положения войск фронта, не готовых полностью к наступлению в назначенный срок», что привело к срыву операции.

Петрову, одному из самых талантливых военных деятелей, на этой войне не слишком везло на лавры. Хоть был он героем обороны Одессы, Севастополя и Кавказа и считался лучшим в Красной Армии специалистом по горной войне, Иван Ефимович плохо вписывался в плеяду «полководцев сталинской школы». Имел товарищ Сталин по отношению к Петрову какое-то внутреннее предубеждение. Не один раз его снимал и вновь назначал на ответственные должности, лишал и вновь присваивал воинские звания; не в первый раз сыграл свою роль в судьбе генерала «человек-секира» Мехлис. Даже штафирке Симонову, повидавшему многих военачальников и имевшему возможность сравнивать, Петров казался излишне толерантным для избранной профессии:

«Минутами, когда я наблюдал его здесь, на Четвертом Украинском фронте, мне самому казалось, что у него выходит что-то не так, как нужно, и выходит не так не оттого, что он не таланлив или не умен, а оттого, что он недостаточно резок, жесток и упрям в самом прямом смысле этих слов для того, чтобы действовать в соответствии с жестокими обстоятельствами войны.

Мне иногда казалось, что он излишне мягко разговаривает с офицерами в такие минуты, когда они этого не заслуживают; слишком мягко и благородно относится к ним, взывая только к их рассудку и чувствам, не проявляя жесткой беспощадности и требовательности, как это делают другие.

Казалось, что Петров относится к некоторым из подчиненных ему офицеров и генералов так, как должен был бы относиться к идеальным офицерам и генералам, которые, может быть, воспитаются у нас через десять лет после войны на основе всего ее опыта.

А между тем многие из людей, с которыми он разговаривал, которыми командовал, были в значительной мере продуктом военного времени, и с ними, наверное, надо было обращаться, исходя из реального, трудного бытия четвертого года войны, а не по идеальным нормам отношения к идеальному офицеру и подчиненному, как это делал Петров. И когда он это делал, то хотя подчиненные его за это и любили, но в то же время в ряде случаев за это же самое меньше уважали, чем он того заслуживал. Так мне, по крайней мере, несколько раз казалось.

И быть может, его неудачи — конечно, не все, потому что кто бы и что бы ни говорил, а на войне огромную роль играет военное счастье, — но какую-то часть его неудач обусловливал характер его отношения к подчиненным. Обусловливал и неудачи, и даже меньший темп продвижения войск, чем тот, которого Петров мог бы добиться, действуя по-другому».

Тем не менее хрестоматийного генерала Серпилина он будет писать с Петрова.

26 марта в командование фронтом вступил генерал армии А. И. Еременко.

До 28 марта войска 4-го Украинского фронта продолжали продвигаться вперед со среднесуточным темпом 4–5 километров.

Своими действиями на моравско-остравском направлении 38-я армия создала угрозу окружения противника в районе Рыбника и Ратибора. Одновременно генерал Лелюшенко усилил свой танковый кулак 6-м гвардейским мехкорпусом, передавшим свой участок пехоте 21-й армии. В результате 27 марта войска 60-й армии овладели городом Рыбник, а к утру 31 марта частями 15-го, 106-го стрелковых корпусов вместе с танкистами Кузнецова немцы были выбиты из Ратибора и отошли в юго-западном направлении.

На этом советское наступление заглохло.

59-я армия, получившая задачу совместно с 7-м механизированным корпусом овладеть городом Крнов и перехватить рокадную железную дорогу, выполнить задачу не смогла: «Армия начала втягиваться в предгорья Судет, и, хотя высота их не превышала 500 метров над уровнем моря, войска, привыкшие воевать на равнинах, начали ощущать трудности. Противник использовал все преимущества постепенно повышающейся местности, занимал господствующие высоты, создавал на подступах к ним многоярусный огонь пехоты, минометов и артиллерии. В промежутках между высотами создавались заграждения, прикрытые огнем. На дорогах и особенно горных перевалах устраивались засады из танков и самоходных орудий. Все это сдерживало наступление войск армии». К тому же «вражеские войска яростно сопротивлялись». В этих боях 7-й гвардейский мехкорпус был угроблен окончательно.

В районе Реснитца было остановлено продвижение 4-й гвардейской танковой армии, потерявшей с начала операции, с учетом 5-го мехкорпуса, 379 боевых машин безвозвратно, еще 120 была надежда отремонтировать. В трех бригадах 6-го мехкорпуса в строю осталось 17 танков.

Основные силы армий левого крыла 1-го Украинского фронта достигли рубежа Штрелен, Нейсе, Опава и перешли к обороне. Танковые войска были выведены в резерв фронта.

Верхне-Силезская операция завершилась разгромом пяти дивизий врага, а остальные его силы были отброшены в предгорья Судет. Всего противник потерял 60 тысяч солдат и офицеров, из которых около трети было взято в плен. В качестве трофеев было захвачено 80 танков и штурмовых орудий, 1300 орудий и минометов, 26 самолетов, 13 300 автомашин и много другого военного имущества. Потери войск маршала Конева по 31 марта — официальная дата окончания операции, хотя в истории 59-й армии написано, что «активные боевые действия продолжались до 6 апреля», — составили 67 тысяч человек убитыми и ранеными.

Армии 4-го Украинского фронта на направлении главного удара к концу марта застряли в 20 километрах от Моравска-Остравы и поставленной цели не достигли.

Противник опирался здесь на долговременные сооружения укрепленных районов — вариант линии Мажино, — возведенные чехословацким правительством в 20–30-х годах на границах с Германией и Польшей, вдоль рек Одра, Остравица, Ольше:

«Каждый рубеж представлял собой систему мощных дотов, расположенных в две, а на отдельных рубежах в три и четыре линии с промежутками между дотами от 150 до 700 м. Вторая и последующие линии находились на расстоянии 250–600 м от первой. Доты по качеству постройки и мощи вооружения относились к типу первоклассных сооружений.

По своей конструкции они представляли железобетонные орудийно-пулеметные капониры и пулеметные полукапониры и имели от 2 до 9 амбразур.

Характерной особенностью расположения дотов на местности было отсутствие амбразур в напольной стенке. Амбразуры располагались по бокам и в тыловой стенке с расчетом на ведение флангового и тыльного огня. При этом из амбразур каждого сооружения можно было полностью просматривать промежуток между двумя соседними дотами и подступы к выходам из них. Расположение дотов было произведено с учетом окружающей местности и давало возможность обстрела всех лощин и высот.

Система дотов на переднем крае и в глубине создавала многослойный артиллерийско-пулеметный огонь и плотно прикрывала подступы к укреплениям. Доты хорошо были замаскированы от наземного и воздушного наблюдения: с напольной стороны стенки засыпались землей, а с тыльной стороны маскировались кустами и маскировочными сетями.

В 75–100 м перед дотами были сооружены контрэскарпы с железобетонными опорными стенками. Их продолжением служили надолбы на бетонном фундаменте».

Штатное вооружение после Мюнхена, конечно, было демонтировано. Но с начала 1945 года немцы дополняли это фортификационное великолепие сооружениями полевого типа и инженерными заграждениями.

Осознавая значимость Моравска-Остравского промышленного района, германское командование выдвинуло на его защиту 16, 19, 8-ю танковые, 10-ю танко-гренадерскую дивизии, дополнительно перебросило из Италии 715-ю пехотную дивизию.

Как вспоминает генерал Москаленко:

«Нам прорывать такую долговременную оборону довелось впервые. Добавлю: в дальнейшем, подробно знакомясь с боевыми действиями наших войск на других фронтах, я обнаружил, что в годы войны с фашистской Германией всего лишь на трех участках пришлось прорывать мощную долговременную оборону. Одним из них был Карельский перешеек, другим — граница Восточной Пруссии, третьим — Моравска-Остравский район, на пороге которого и стояла ранней весной 1945 г. наша 38-я армия. Возможно, этот перечень не полон, но вряд ли можно его намного увеличить».

На левом крыле 18-я армия 4–5 апреля овладела городами Липтовски-Микулаш и Ружомберок — немцы, постреляв для виду, оставили их практически без боя и, взорвав мосты на реке Ваг, отступили к Большой Фатре.

4 апреля в городе Кошице было образовано правительство Национального фронта чехов и словаков. Его председателем стал Зденек Фирлингер, бывший посол Чехословакии в Советском Союзе. Заместителем председателя стал коммунист Клемент Готвальд, а министром национальной обороны — Людвиг Свобода. Вместо него во главе Чехословацкого корпуса был поставлен командир 3-й пехотной бригады генерал Карел Клапалек.

Боевые действия в полосе 4-го Украинского фронта, потерявшего за три недели боев около 50 тысяч убитыми и ранеными, замерли до середины апреля.

И что интересно. В ходе подготовки нового наступления на моравска-остравском направлении, которое должно было начаться 15 апреля, генерал Еременко «установил неполную готовность», которая выражалась в отсутствии необходимых для прорыва артбоеприпасов, и попросил отложить начало операции на шесть дней. Однако Ставка в «дополнительном времени» ему отказала и потребовала начать наступление точно в установленный срок. В итоге на преодоление 20 километров до Остравы с поэтапным прогрызанием «железобетонных поясов» ушло шестнадцать дней, а потери составили еще 50 тысяч человек.

Так в чем же был виноват генерал Петров?

Подготовка к штурму Кёнигсберга началась еще в начале марта. Велась она под непосредственным руководством штаба Земландской группы войск, которой командовал генерал И. Х. Баграмян. 16 марта командующий войсками 3-го Белорусского фронта маршал А. М. Василевский представил Верховному Главнокомандующему план разгрома кёнигсбергской группировки противника. 20 марта Баграмян издал указания «по прорыву Кёнигсбергского укрепленного района и штурму города Кёнигсберга».

Ликвидация противника в Хейльсбергском укрепрайоне позволила высвободить под Кёнигсберг дополнительные силы и средства. Одновременно был проведен ряд организационных мероприятий. С 1 апреля Ставка расформировала 2-й Прибалтийский фронт. Часть его войск — 4-я ударная, 22-я армии и 19-й танковый корпус — была выведена в резерв, а управление и оставшиеся объединения переподчинены Ленинградскому фронту. 50-я, 2-я гвардейская и 5-я армии, 3-го Белорусского фронта перебрасывались на Земландский полуостров для участия в предстоящем штурме; 31, 28 и 3-я армии выводились в резерв Ставки ВГК.

В итоге на 80-километровом фронте было сосредоточено шесть армий, имевших в своем составе 18 стрелковых корпусов. Они полукольцом охватывали Кёнигсберг, а на правом крыле глубоко вдавались в Земландский полуостров. С учетом возросших возможностей в планы было внесено одно принципиальное изменение: в первую очередь решили брать Кёнигсберг. Мечтой Василевского было к началу штурма довести численность стрелковых дивизий до 3000–3600 человек.

С 3 апреля Ставка вывела в резерв управление и штаб Земландской группы войск и подчинила все силы маршалу А. М. Василевскому. Генерал Баграмян был назначен заместителем командующего фронтом.

Хорошо окопавшаяся группировка противника в начале апреля представляла собой достаточно серьезную силу.

От северного побережья Земландского полуострова до Варенгена располагались позиции 9-го армейского корпуса генерала Рольфа Вюттмана — 93-я, 95-я пехотные, 551-я народно-гренадерская дивизии. Коридор на Кёнигсберг удерживали 58-я и 1-я пехотные дивизии, входившие в состав 26-го армейского корпуса генерала Герхарда Матцки.

Гарнизон Кёнигсберга под командованием Отто фон Ляша состоял из частей 61, 69, 367-й пехотных, 548-й, 561-й народно-гренадерских дивизий, полицейской группы генерал-майора Шуберта (два полка), нескольких отдельных полков, крепостных и охранных формирований, роты штурмовых орудий (20 «штуггов»), а также восьми батальонов фольксштурма. По советским данным, в них насчитывалось 128 тысяч человек, до 4000 орудий и минометов, 108 бронеединиц. Однако генерал Людников, командовавший 39-й армией, оценивал силы гарнизона чуть более 100 тысяч солдат и офицеров, 850 орудий и 60 танков. Командарм-43 генерал Белобородов указывал в апрельском донесении, что «общая численность гарнизона крепости Кёнигсберг» составляла 60 тысяч человек. Генерал Ляш после войны и вовсе утверждал, что к началу штурма у него имелось не более 30–35 тысяч «оборонявшихся». Правда, сам же с подробностями описал, как через штаб по формированию войск, сколачивавший подразделения из разбросанных частей и отбившихся солдат, на передовую было отправлено около 30 тысяч человек, «которые получили все необходимое из арсенала». Во многих случаях остатки разбитых ранее подразделений самостоятельно вливались в действующие части. Кроме того, «во второй половине марта, когда в снабжении пулеметами и средствами связи наступили перебои, штаб по формированию войск направил на пополнение боевых частей также несколько маршевых батальонов, оснащенных лишь ручным огнестрельным оружием, в результате эти части смогли пополнить свои подразделения иногда даже сверх штатного расписания». С другой стороны, следует учесть, что две наиболее боеспособные дивизии — 1-ю пехотную и 5-ю танковую, — а также 232-ю бригаду штурмовых орудий из города забрали. Ну и, судя по всему, ополченцев и вооруженных шуцманов, железнодорожников и таможенников Ляш не считал «активными штыками». По мнению полковника Генриха Януса, «фольксштурм, как военная сила, не оправдал себя, немецкое военное командование в расчеты формирования фольксштурма не принимает еще и потому, что фольксштурм подчинен не военному, а политическому руководству».

Так ведь и в советско-российской статистике личный состав дивизий народного ополчения, партизанских полков и бригад, истребительных батальонов, отрядов милиции, военизированной охраны или Управления оборонного строительства проходит как уничтоженное нацистами гражданское население. В целом складывается впечатление, что никто точно не знает, сколько войск находилось в Кёнигсберге.

В армейском резерве группы «Земланд» находились 5-я танковая дивизия (85 танков и 27 штурмовых орудий), 511-й И 505-й тяжелые танковые батальоны (28 «тигров») и 10-я самокатная бригада. В районе Пиллау спешно восстанавливался 55-й армейский корпус — 50-я, 286-я пехотные, 558-я народно-гренадерская, 13-я зенитная дивизии. На косе Фрице-Нерунг находились остатки 129-й и 170-й пехотных Цивизий, сведенных в 6-й армейский корпус.

Общая численность немецкой группировки оценивалась разведкой в 200–240 тысяч человек. На аэродромы Земландкого полуострова базировалось 155 самолетов, в том числе 60 истребителей. Немецкий флот, господствовавший на Балтике, обеспечивал огнем приморское направление, осуществлял снабжение сухопутных войск, эвакуацию раненых и беженцев.

Генерал Мюллер горел желанием беззаветно исполнять заветы фюрера и излучал уверенность в грядущем победоносном наступлении Вермахта, в результате которого русские будут изгнаны из Восточной Пруссии; надо только день простоять да ночь продержаться. К чему он и призвал командиров воинских частей и партийных руководителей на общем собрании, состоявшемся в подвале городского университета 4 апреля.

Костяком системы обороны Кёнигсберга, состоявшей из трех позиций, промежуточных и отсечных рубежей, и укреплений города, являлись железобетонные долговременные сооружения, внешние и внутренние форты и многочисленные убежища, дополненные развитыми полевыми укреплениями.

Внешний обвод и первая позиция общей протяженностью 53 километра имели по две-три траншеи с ходами сообщения и укрытиями для личного состава. В 6–8 километрах к востоку от крепости они сливались в один оборонительный рубеж — шесть-семь траншей с многочисленными ходами сообщения на всем 15-километровом участке.

На этой позиции насчитывалось 15 фортов, построенных в 1874–1882 годах. Каждый форт был окружен рвом, подготовлен для круговой обороны и являлся небольшой крепостью с гарнизоном 250–300 человек. Кирпичная кладка трех-четырехметровой толщины и земляная подушка защищали форт от прямых попаданий даже двенадцатидюймовых снарядов. «В то же время, — отмечает бывший командующий артиллерией генерал Н. М. Хлебников, — анализ разведывательных данных показал, что форты крепости Кёнигсберг имели целый ряд недостатков, которые мы и должны были использовать при штурме. Главные из этих недостатков: 1. Низкое расположение амбразур позволяло гарнизону вести огонь лишь по ближним целям. Для стрельбы по дальним целям огневые средства надо было выносить на поверхность форта, где они попадали под огонь нашей артиллерии. 2. Форты имели один тыльный вход. Поэтому заваливание его огнем тяжелой артиллерии или подрыв саперами приводили к полной изоляции гарнизона форта».

Гарнизоны фортов комплектовались из лиц, по состоянию здоровья непригодных к строевой службе и потому именовавшихся «батальонами желудочников», что, однако, не мешало им драться, и весьма упорно. В промежутках между фортами размещалось до 60 дотов и дзотов. Первую позицию прикрывали противотанковый ров шириной 6–8 метров и глубиной 3 метра, эскарпы и противотанковые надолбы, проволочные заграждения и минные поля.

По окраинам города проходила вторая позиция, включавшая каменные здания, опоясанные траншеями, баррикады, железобетонные огневые точки. Третья позиция охватывала центральную часть города, имея крепостные сооружения старой постройки. Подвалы больших кирпичных строений были связаны подземными ходами, а их вентиляционные окна приспособлены под амбразуры. Многие дома были заминированы, а на перекрестках размещены фугасы. Противовоздушная оборона крепости была возложена на 18-ю зенитную дивизию, имевшую на вооружении свыше 300 зенитных орудий.

Мартовская передышка была использована командованием гарнизона для проведения ряда организационных мероприятий, улучшения позиций, пополнения частей личным составом, накопления запасов. По возможности старались эвакуировать гражданское население, хотя судов для этого не хватало. Кроме того, после слухов о потоплении «Густлова» и «Штойбена» люди опасались садиться на крупные транспортные суда. Многие беженцы превратностям морского путешествия предпочли возврат из «бараков ожидания» в Пилдау и Пейзе обратно в свои жилища, где имелись еда, электричество и водоснабжение. В городе оставалось еще около 130 тысяч жителей, которые привлекались к оборонительным и ремонтным работам, производству военного снаряжения: «Все жили и трудились с одной мыслью — удержать Кёнигсберг до тех пор, пока крепость не выручат из блокады, как это нам все время обещали, или пока не придет освобождение в случае, если война окончится путем переговоров».

Командующий 3-м Белорусским фронтом решил «стремительными» встречными ударами 43-й и 50-й армий с севера и 11-й гвардейской армии с юга отрезать и разгромить гарнизон Кёнигсберга и к исходу третьего дня овладеть городом. Интересно, что первоначально, согласно плану, составленному штабом Баграмяна, главный удар в северном секторе должна была наносить 39-я армия, но маршал Василевский приказал совершить перегруппировку и поручить «почетную, но неимоверно трудную миссию» генералу Белобородову:

«Выслушав наши предложения по группировке сил, маршал неожиданно для меня предложил на направлении главного удара поставить 43-ю армию. Меня несколько удивило такое решение: ведь 39-я уже находилась на северо-западных подступах к Кёнигсбергу, а 43-ю нужно было перебрасывать с правого крыла фронта в центр. Я, естественно, выразил сомнение, обоснованна ли такая перегруппировка. Ведь 39-я армия хорошо проявила себя во всех предыдущих наступательных операциях. Об И. И. Людникове, насколько я знал, А. М. Василевский был самого высокого мнения. Так в чем же дело?

— При подготовке штурма, — разъяснил маршал, — мы должны учитывать малейшие психологические нюансы. Вы помните, что произошло девятнадцатого февраля?

Я понял, что Александр Михайлович напоминает о досадной неудаче 39-й армии, войска которой не смогли помешать гарнизону Кёнигсберга соединиться с группировкой войск на Земландском полуострове, и подтвердил:

— Да, конечно, помню.

— Думаю, что и в тридцать девятой эту неудачу не забыли. И конечно, нужно учесть, что доля неуверенности в своих боевых возможностях после этого в армии осталась. Войскам сорок третьей подобную неудачу, к счастью, пережить не пришлось. Вот почему я решил главную роль в штурме Кёнигсберга наряду с одиннадцатой гвардейской предоставить ей».

Генерал Ляш, рассказывая о февральской «неудаче» 39-й армии, утверждал, что, ворвавшись в спящий Метинген, русские слишком увлеклись «сбором трофеев». Советские историки категорически отрицали саму возможность совершения «воинами-освободителями» подобных деяний. Нынешнее поколение российских исследователей смело допускает, что подобные эксцессы кое-где, иногда могли иметь место, хотя для нашей армии это все-таки нетипичное явление: «Думается, что, находясь в стрессовой ситуации в глубине опасного прорыва в тыл врага, советские солдаты меньше всего думали о таком способе разрядки, как грабеж… Но что-то из покинутых домов наши, разумеется, брали: еду, какие-то вещи для оборудования и утепления спешно строящихся блиндажей, ценные мелочи. Точно так же поступили бы солдаты любой армии».

Нет, дело вовсе не в «ценных мелочах», перекочевавших из бюргерского буфета в солдатский «сидор», а в том, что истребительная война не прекращалась ни на миг. Кругом была вражеская земля, «земля злодеев», на которой плодились «нелюди» (ведь «мы знаем, что у немцев нет души», немцы — «это помесь баранов с попугаями»), из поколения в поколение только о том и мечтавшие, как бы поработить мирного и доверчивого славянина. Пришла пора держать ответ. «Советские воины настигли потомков «псов-рыцарей» в их гнусном разбойничьем вертепе, — пишет Баграмян, перечислив все исторические обиды, нанесенные ему «ненасытными пруссаками». — Неудивительно, что для нас было ненавистно само название этого края…»

«За страдания народа убей фашистского урода».

Германское командование, скрупулезно документировавшее все случаи нарушения международного права на немецкой территории и даже составившее список «вражеских военных преступников», в очередной раз убедилось, что «советские люди — строгие судьи»:

«В начале февраля 1945 г. советские войска неожиданно ворвались в западную часть Земланда, овладев большим числом населенных пунктов. Через несколько дней немцам удалось разбить и частично отбросить передовые силы и в ходе смелой наступательной операции крупного масштаба 19 и 20 февраля 1945 г. восстановить прерванную наземную и морскую связь с Кёнигсбергом.

Командование армейской группы «Земланд» и группы армий «Север» с помощью полиции провело расследования о судьбе населения на вновь освобожденной территории, результаты которых имеются, правда, лишь по нескольким населенным пунктам. Так, военнослужащие 271-го Особого Моторизованного батальона (стрелки-мотоциклисты) 39-й армии убили в Георгенвальде 4 гражданских лиц и бросили трупы в пламя подожженного имения. Офицеры и их красноармейцы жестоко оскверняли женщин и девочек. В Крагау военнослужащие 91-й гвардейской стрелковой дивизии изнасиловали и задушили двух молодых женщин, в Меденау военнослужащие 358-й стрелковой дивизии убили, по меньшей мере, 11 гражданских лиц. Здесь перед одним домом лежали трупы двух убитых женщин, маленького ребенка и грудного младенца. Двух пожилых мужчин и 14-летнего юношу забили, точно так же — двух женщин и двух девочек после изнасилования. Совершенно раздетое тело примерно 30-летней женщины имело колотые раны на груди, у нее был рассечен череп, она была изрешечена выстрелами. В Гросс-Ладткайме военнослужащие 91-й гвардейской стрелковой дивизии расстреляли 2 немецких военнопленных и 4 гражданских лиц, включая бургомистра и его жену. От их 18-летней дочери не осталось никаких следов. Однако был найден труп молодой девушки, которой после изнасилования отрезали груди и выкололи глаза.

Советская 91-я гвардейская стрелковая дивизия, прорвавшаяся через Тиренберг в район Краттлау — Гермау, 7 февраля 1945 г. была окружена и частично разбита в тяжелых боях. В захваченных ею населенных пунктах были установлены грубые нарушения международного права. В Тиренберге был убит 21 немецкий солдат, согнанные туда из приюта для военных инвалидов под Зоргенау. Элизабет Хомфельд была изнасилована и вместе со своим зятем убита выстрелами в голову — так же, как Минна Котгке, пытавшаяся воспротивиться изнасилованию, и сын арендатора имения священника Эрнст Трунц. Брошенной в сарай гранатой были убиты трое запертых там женщин и мужчина, а несколько человек тяжело ранены. В то же время советские офицеры и солдаты позднее признали в плену, что беспрерывно и «зверски» насиловали женщин и даже малолетних девочек. В Краттлау военнослужащие 275-го гвардейского стрелкового полка 91-й гвардейской стрелковой дивизии убили 6 мужчин и двух немецких солдат ударами штыка или выстрелами в голову. Всех женщин и девушек, включая 13-летних, беспрерывно насиловали, некоторых женщин «подвергали половому насилию по 6–8 солдат 5–8 раз в день». 3–4 самые молодые женщины были оставлены офицерам, которые после завершения преступного насилия передали их своим подчиненным. В Аннентале немецкие освободители нашли трупы двух женщин, которых осквернили (одну — на навозной куче) и затем задушили.

Детальные расследования удалось провести в Гермау, где как-никак располагались штаб 91-й гвардейской стрелковой дивизии и штаб с частями 275-го гвардейского стрелкового полка. В Гермау были обнаружены трупы 21 убитого — мужчин, женщин и детей. 11 человек не вынесли чудовищных пыток и сами покончили с собой. 15 немецких раненых убили, разбив им головы, а одному из них насильно затолкали в рот губную гармошку. Согласно заключению капитана медицинской службы д-ра Тольциена, одно женское тело имело следующие ранения: сквозной выстрел в голову, размозжение левой голени, широкая открытая резаная рана на внутренней стороне левой голени, большая открытая рана на внешней стороне левого бедра, нанесенные ножом. У другой женщины, как и у раздетой молодой девушки, был размозжен затылок. Убитыми были найдены супружеская пара Ретковских, супружеская чета Шпренгелей с 3 детьми, молодая женщина с 2 детьми и неизвестный поляк. В общей могиле лежали тела неизвестной беженки, Розы Тиль, урожденной Витте, и 21-летней польской девушки — все трое были жестоко убиты после изнасилования, далее тела двух местных кустарей, один из которых, мельник Магун, был застрелен, поскольку он пытался защитить от изнасилования свою малолетнюю дочь. У дороги Гермау — Пальмниккен (ныне Янтарный, Россия), возле 5-километрового указателя, были найдены две девочки. Обеим с близкого расстояния выстрелили в голову, у одной были выколоты глаза. Женское население Гермау, около 400 женщин и девушек, по приказу командира 91-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Кожанова было заперто в церкви, якобы (так, во всяком случае, утверждал военнопленный майор Костиков) чтобы уберечь их от бесчинств. Тем не менее советские офицеры и солдаты ворвались в церковь и на хорах вели «массовые изнасилования». И в окружающих домах в последующие дни женщин беспрерывно насиловали, в основном офицеры, молодых девушек — до 22 раз за ночь; офицер и несколько красноармейцев 8 раз изнасиловали в церковной колокольне 13-летнюю Еву Линк на глазах отчаявшейся матери, которую затем постигла та же участь.

События в расположенном западнее Кёнигсберга курортном пригороде Метгетен, который в ночь на 31 января 1945 г. был захвачен частями советской 39-й армии (192, 292, 338-й стрелковые полки), а 19 февраля после кровопролитных боев вновь освобожден частями немецкой 1-й пехотной дивизии, 561-й дивизии народных гренадеров и 5-й танковой дивизии, уже не раз описывались в литературе, недавно — и в публикации русского журнала «Новое время» под заголовком «Преступления красноармейцев». В этой связи следует упомянуть и американского специалиста по международному праву Альфреда М. де Заяса, который в своих исследованиях уделяет событиям в Метгетене особое внимание. Немецкие солдаты совершили в Метгетене и ближней окрестности ужасающие открытия. Выжившие (например, бывший 3-й штабной офицер в штабе коменданта крепости Кёнигсберг, майор запаса профессор д-р Г. Ипсен) находились «в состоянии, граничившем с безумием».

Уже на подходах были найдены трупы нескольких сот немецких солдат, отчасти изувеченных до неузнаваемости, почти во всех домах и садах лежали убитые мужчины, женщины и дети, у женщин наблюдались явные следы изнасилования, зачастую были отрезаны груди. В одном месте, как сообщил бывший офицер для поручений при штабе 561-й дивизии народных гренадеров К. А. Кнорр, две примерно 20-летние девушки были разорваны автомашинами. На вокзале стоял, по меньшей мере, один поезд с беженцами из Кёнигсберга. В каждом вагоне лежали тела «зверски убитых беженцев любого возраста и пола». Теннисную площадку в Метгетене битком набили немецкими военнопленными и гражданскими лицами, а затем был приведен в действие разрывной заряд. Части человеческих тел находили уже в 200 м от гигантской взрывной воронки. Еще 27 февраля 1945 г. капитан из штаба коменданта крепости Зоммер случайно обнаружил за одним домом в гравийном карьере у уличного и до рожного перекрестка перед Метгетеном трупы 12 совершенно раздетых женщин и детей, лежавших вместе «беспорядочной кучей»; они были растерзаны ударами штыков и ножей.

Помимо отдельных трупов, рассеянных по всему курортному поселку, которых насчитывались сотни, было обнаружено несколько больших земляных холмов, под которыми, как оказалось, были погребены сотни (согласно капитану Зоммеру и профессору д-ру Ипсену — 3000) убитых. Дознание следственной комиссии, назначенной комендантом крепости, генералом пехоты Лашем, складывалось сложно, поскольку Советы облили кучи трупов бензином и попытались их сжечь. Тем не менее удалось установить, что большинство жертв было не расстреляно, а зачастую жестоко убито рубящим и колющим оружием. К тому же значительная часть этих убитых являлась не немцами, а украинскими беженцами, которых насчитывалось под Метгетеном порядка 25 000, а также членами так называемой украинской «трудовой службы», которые были мобилизованы принудительно (и с которыми немцы плохо обращались) и теперь, как многие из их соплеменников в других местах, пали жертвами советских актов возмездия.

Западнее Метгетена, как сообщил капитан Зоммер, у дороги вплоть до Повайена всюду лежали трупы гражданских лиц, либо убитых выстрелами в затылок, либо «совершенно раздетых, изнасилованных и затем зверски убитых ударами штыков или прикладов».

(Павел Золотов вспоминает, как годом раньше, в освобожденном Житомире пять офицеров минометного полка зашли в гости к местным барышням — отдохнуть, выпить пивка, порасспросить о «мучениях под фашистским игом»:

«Завели патефон, молодые пошли танцевать, одна не пошла. Я стал осторожно расспрашивать, как жилось, как смогли уберечься от немцев, много ли немцы насиловали девушек…

— Все девушки, наверное, боялись показываться немцам. Причем все они красивые, — показываю на танцующих, — большое искушение для немцев.

Тут она заявляет:

— Нет, немцы не бросались на наших девушек, наоборот, наши девушки бросались на немцев.

— Так-так!

— В офицерском клубе часто бывали балы, и девушек перед клубом столько собиралось, что солдаты разгоняли их силой. Каждая стремилась лопасть в клуб, но они мало кого приглашали. А жить с нашими девушками им было строго запрещено, и они этого боялись. А которым девушкам тайно удавалось жить с каким офицером, то той все завидовали, и она вела себя как королева: так любить и уважать, как немцы, наши мужики не умеют.

— Значит, насилия над женщинами никакого не было?

— Не знаю, но в городе вряд ли было. Все бы знали, здесь все всё знали. Да и сами рассудите, зачем насиловать, когда сами напрашиваются десятками. А насчет голодовки — недостаток продуктов был, но чтобы кто голодал, не знаю, кругом нас этого не было.

Все это так не вязалось с нашей пропагандой и так противоречило нашей действительности, что подействовало как ушат холодной воды после похмелья на мою голову. На нашей неоккупированной территории повсеместно люди голодали, все были желтые, истощенные, миллионы умерли от голода, а здесь о голодовке и не слыхали. Есть над чем подумать».

(Подобная «антисоветская» задумчивость стоила старшему лейтенанту восьми лет лишения свободы.)

Согласно апрельскому указу Президиума Верховного Совета, гвардии полковник В. И. Кожанов — Герой Советского Союза. С точки зрения современных немецких историков, он — военный преступник. И то и другое — правда тех дней, которые вместили в себя воинскую доблесть и кровавую месть, жуткие убийства и беспримерные подвиги, триумф победителей и горе побежденных.

Чем трагедия Гермау и Метгетена отличается, к примеру, от трагедии Хатыни? С военной точки зрения одной немаловажной деталью — к белорусской деревушке не имеет отношения Вермахт.

Думается, что «психологический нюанс» Василевского состоял в том, что войска Людникова порядком разложились. Поэтому 39-й армии, сдвинувшись вправо, предстояло наступать на юг и выйти к заливу Куришес-Хафф до устья реки Прегель, с целью перерезать горловину, соединяющую Кёнигсберг с Пиллау. 48-я армия генерала Гусева занимала оборону на побережье залива Фришес-Хафф от Бранденбурга до Эльбинга.

Непосредственно к проведению Кёнигсбергской операции было привлечено 137 тысяч человек, 5200 орудий и минометов (причем 47 % составляли «большие пушки»), 300 боевых машин реактивной артиллерии, 125 танков и 413 самоходно-артиллерийских установок. Войска 2-й гвардейской и 5-й армий — 18 дивизий и почти 2000 стволов — должны были вести наступление против земландской группировки, обеспечивая фронт от ударов с северо-запада.

Для поддержки с воздуха выделялись 1,3 и 18-я воздушные армии, часть авиации Балтийского флота, а также по бомбардировочному корпусу от 4-й и 15-й воздушных армий — в общей сложности 2500 боевых самолетов, в том числе 1124 бомбардировщика, 470 штурмовиков, 830 истребителей. Их действия координировала оперативная группа под руководством маршала авиации А. А. Новикова: «В районе Кёнигсберга намечалась, таким образом, одна из самых крупных воздушных операций. И не могу не отметить с восхищением, что спланирована она была блестяще. Изучение плана боевого применения авиации при подготовке штурма Кёнигсберга и в ходе его доставляло глубокое удовлетворение. Все мы думали тогда о том, как бы облегчилась неимоверно трудная задача наземных войск, если бы этот грандиозный план удалось осуществить в полной мере».

Подводные лодки, торпедные катера Балтийского флота, а также дивизион бронекатеров под командованием капитана 2 ранга М. Ф. Крохина, переброшенный по железной дороге на реку Прегель, готовились к решению задач по изоляции кёнигсбергского гарнизона и воспрещению его эвакуации морем. Перед флотской авиацией была поставлена задача разгромить корабельные группы противника или, по меньшей мере, заставить их уйти из Данцигской бухты.

Из резерва Ставки фронту было передано восемь отдельных артиллерийских дивизионов большой и особой мощно-: сти (по шесть орудий в каждом), вооруженных гаубицами и мортирами калибра 203, 280 и 305 мм, 5-й артиллерийский корпус прорыва, 10-я и 15-я отдельные дивизии прорыва. В группировку артиллерии вошли также 4-я пушечная и 2-я гвардейская минометная дивизии, восемь истребительно-противотанковых бригад и пять зенитно-артиллерийских дивизий. Флотские товарищи подбросили 1-ю гвардейскую Красносельскую морскую железнодорожную бригаду, 404-й морской железнодорожный дивизион, оснащенные 130-мм и 180-мм орудиями с дальностью стрельбы до 34 километров, и два тяжелых пушечных артполка. За счет этого в масштабе фронта были созданы группа артиллерии дальнего действия, группа артиллерийской блокады района Кёнигсберга и группа воздействия по сухопутным и морским коммуникациям и важным объектам в тылу врага. В армиях на участках прорыва плотность артиллерии колебалась от 180 до 250 стволов на километр, каждой армии была придана штурмовая инженерно-саперная бригада. В стрелковых корпусах наличествовали сильные группы разрушения, имевшие 152–280-мм орудия.

Преимущество в боевой технике было колоссальное, тем более если учесть, что советские артиллерийские системы обычно учитывали от 76-мм и выше, а у противника — вплоть до 37-мм пушек и 50-мм минометов.

Один из немецких командиров полков вспоминал: «После пленения нас провели, скорее всего, намеренно, через русские позиции. Моему удивлению не было предела. Такого сосредоточения артиллерии мне еще не приходилось видеть. Одно орудие рядом с другим, батарея за батареей разных калибров. Масса боеприпасов. Танки стоят бок о бок, один «сталинский орган» рядом с другим».

Что касается соотношения сил в личном составе, то здесь возникают большие сомнения в общепринятых цифрах. Например, не верится, что 36 советских дивизий, пусть и понесших значительные потери, были равны по численности, грубо говоря, шести битым немецким. Но даже не в этом дело. Во всех наших источниках указывается, что в 43, 50, 39-й и 11-й гвардейской армиях, готовившихся к штурму Кёнигсберга, насчитывалось свыше 137 тысяч человек, и особо подчеркивается, что «советские войска не превосходили врага в пехоте». Поскольку девять дивизий Людникова в штурме участия не принимали, получается, что не просто «не превосходили», а наоборот, противник оборонял город значительно превосходящими силами. Притом оборонял стойко и, как утверждает генерал Галицкий (и не только он), на неприступных рубежах: «За всю войну мы еще не встречали таких укреплений, какие были созданы в Кёнигсберге. В сущности, это был крупнейший укрепленный район, рассчитанный на длительное сопротивление даже в условиях полной изоляции». Если б так оно и было, то возился бы Василевский с Кёнигсбергом до морковкиного заговенья. Кого-то из противников явно «неправильно посчитали».

С целью максимального использования сил и средств при нанесении первого сокрушительного удара оперативное построение армий намечалось иметь в один эшелон, боевые порядки соединений и частей, как правило, строились в два эшелона. Для действий в городе в дивизиях готовились сильные штурмовые группы и отряды. Их также до предела насыщали артиллерией, вплоть до тяжелых калибров, и подразделениями инженерных войск. Штурмовой отряд состоял обычно из стрелкового батальона с минометной и пулеметной ротами, взвода или роты саперов, огнеметного взвода, роты танков или самоходных установок. Отряду придавались батареи полевых пушек или гаубиц, отдельные 152-мм и 203-мм орудия и 160-мм минометы. Стрелковые взводы штурмовых отрядов и групп имели на вооружении противотанковые фанаты, дымовые шашки, «кошки» с веревками для подрыва мин натяжного действия, ножницы, топоры, термические шары с горючей смесью. Каждый боец группы имел шесть гранат.

В марте развернулась интенсивная учеба: подразделения тренировались преодолевать оборонительные сооружения, штурмовать форты и доты, форсировать рвы, каналы, взбираться на отвесные стены, подавлять огневые точки. В дивизиях были оборудованы учебные поля, воссоздававшие позиции противника в полосе предстоящего прорыва. Технику уличного боя отрабатывали в оставленных жителями населенных пунктах. Штурмовые отряды, состоявшие из представителей различных родов войск, сколачивались в единый боевой организм по специально разработанной программе. Численный состав стрелковых дивизий за это время удалось Довести до 4500 человек.

Срок начала операции был установлен 28 марта, затем, ввиду неблагоприятных погодных условий, его перенесли на 1 апреля, но в этот день погода была еще более отвратительной, делая совершенно невозможным применение советской воздушной армады.

«Маршал А. М. Василевский с виду был, как всегда, невозмутим, — вспоминает Баграмян, — но я чувствовал, что он сдерживает свою досаду: ведь наступил срок начинать предварительную артиллерийскую и авиационную подготовку штурма, а погода, как назло, мешала. С середины марта шли дожди вперемежку с мокрым снегом. Местность расквасило так, что двигаться можно было только по дорогам с твердым покрытием. Но особенно мучили дожди и туманы. Видимость сквернейшая, поэтому условия для управления огнем артиллерий были чрезвычайно трудными, а боевую авиацию в воздух поднять было почти невозможно. Так природа похоронила наши надежды использовать при подготовке штурма наше огромное превосходство в авиации, втуне остался скрупулезно разработанный план боевого применения ВВС. Даже артиллерию невозможно было использовать с достаточной эффективностью.

А. М. Василевский позвонил Верховному Главнокомандующему и доложил ему обстановку.

— Торопит Верховный, — с нескрываемым огорчением заметил маршал, закончив разговор со Сталиным. — Берлинская операция поджимает… — Посмотрев в окно на завесу моросящего дождя и плотные облака, низко висевшие над раскисшей землей, он решительно заключил: — Надо начинать!»

Кёнигсберг должен был пасть до того, как Германия капитулирует, напрасно генерал Ляш надеялся на «освобождение в случае, если война окончится путем переговоров».

Непосредственно штурму предшествовал четырехсуточный период разрушения долговременных инженерных сооружений, начавшийся утром 2 апреля. Одни сутки отводились на огневую разведку и выявление целей. В ней участвовала преимущественно легкая артиллерия, имевшая задачу своим огнем срезать земляную подушку с фортов и дотов, определить их прочность и наличие бетона в огневом покрытии: «Разрывы с характерным серым дымом подтверждали, что снаряды рвались на бетонном покрытии, красный дым обозначал взрыв на кирпичной кладке». В последующие трое суток по 5–6 часов в день работала на разрушение артиллерия большой и особой мощности. Периодически велась стрельба агитационными снарядами, снаряженными листовками с предложением сложить оружие и сдаться. Железнодорожные батареи действовали по сухопутным коммуникациям и тыловым объектам, а также держали под прицелом Кёнигсбергский морской канал. Огонь корректировали 206-й отдельный авиаполк и 8-й воздухоплавательный дивизион артиллерийского наблюдения. В промежутках между обстрелами агитационные установки сообщали гарнизону сводки Советского информбюро. 3 апреля летчик 6-го гвардейского штурмового авиаполка старший лейтенант Петр Шахов сбросил на город ультиматум коменданту Кёнигсберга. Неизвестно, читал ли его Ляш, во всяком случае, ответа от него не последовало.

Созданная после окончания операции специальная комиссия отметила высокую точность и эффективность стрельбы по железобетонным сооружениям, которые разрушались в результате 2–6 попаданий. Однако старинные форты оказались крепким орешком. Как отмечает генерал Белобородое, их обстрел должного эффекта не дал: «Огонь 280-мм и 211-мм (трофейные немецкие) мортир был очень метким, форты № 5 «Шарлоттенбург» и № 5а «Линдорф» получили по девяносто прямых попаданий каждый, но, как зафиксировано в документах, «разрушены лишь частично». Явные пробоины и проломы были единичны». Конкретно, в перекрытии форта № 5 комиссия нашла две сквозные пробоины. В форт № 4 было сделано более 100 прямых попаданий, сквозных пробоин — 9.

В полосе 11-й гвардейской армии находились три дивизиона 305-мм гаубиц обр. 1915 г. — кажется, это был единственный боевой эпизод в их биографии, — но и огонь двенадцатидюймовок был не намного более результативным: «По форту № 10 было выпущено 189 снарядов 305-мм калибра, из которых 172 попали в основном в правую часть форта; имелась одна сквозная пробоина в боевом покрытии, был разрушен правый полукапонир. По форту № 8 эта же артиллерия выпустила 360 снарядов. В цель попало 346, в основном в центральный капонир и левый полукапонир. В центральном капонире обнаружили пять сквозных пробоин, в левом полукапонире — 12, оба дворика были разрушены, появились трещины в центральном входе».

Генерал М. Н. Хлебников: «Как удалось нам установить, сквозные пробоины получались большей частью тогда, когда снаряд попадал вторично в место, где боевое покрытие уже частично разрушено, то есть в воронку, образованную разрывом предыдущего снаряда».

И все же артиллерия особой мощности нанесла серьезный урон фортовым гарнизонам и существенно помогла штурмовым отрядам.

Авиаторы в подготовительный период должны были совершить 5316 вылетов, однако из-за неблагоприятной погоды план не выполнили. 4 и 5 апреля они сделали только 766 вылетов, в большинстве это были ночники У-2. Из сорока дальних бомбардировщиков 18-й армии, ушедших в рейд на Кёнигсберг 5 апреля, лишь 15 самолетов вышли к городу, а остальные заблудились в пути.

Поэтому, к примеру, в 3-й воздушной армии 5 апреля сделали политднем: проводили митинги, партийные и комсомольские собрания, «на которых коммунисты и комсомольцы говорили о том, что они не пожалеют сил и самой жизни для окончательного разгрома врага в городе-крепости». Читали последние статьи Эренбурга и Величко:

«Кёнигсберг стал угрозой для всего мира. Он является плацдармом германского варварства»… «Тупоумные кёнигсбергцы жирели на своем пропитанном кровью богатстве»… «Мы взяли Кёнигсберг за горло!»… «Немцы, как кроты, окопались в подвалах, катакомбах, под руинами и просто в трубах»… «Кёнигсберг посмотрел Красной Армии в лицо и узнал, что написано на нем. Теперь город скулит и шатается из стороны в сторону»… «Мы ворвались в их заповедник. Здесь еще вчера пруссаки терзали советских девушек. И расплата настала: не на небе — на их земле»… «Дикому зверю нельзя сочувствовать, его нужно уничтожать»…

Наземные войска в это время занимали исходные районы, уплотняли боевые порядки. На севере, на направлении главного удара, в 10-километровой полосе, против пятнадцати батальонов 548-й и 561-й народно-гренадерских дивизий, было сосредоточено 15 стрелковых дивизий 43-й и 50-й армий, 2327 орудий и минометов, 234 танка и САУ. На юге, на 8,5-километровом участке, против позиций 69-й пехотной дивизии полковника Каспера Фелькера, усиленной тремя пехотными полками и батальонами фольксштурма, выстроились в два эшелона 9 стрелковых дивизий 11-й гвардейской армии при 1511 орудиях и минометах, 198 танках и самоходов. Под гул канонады саперы проделывали проходы в минных полях, стрелковые батальоны проводили разведку боем. И здесь неутомимые политработники организовывали митинги и находили время, чтобы достучаться до сердца каждого бойца: «Политическая работа, проводившаяся в частях 235-й дивизии, имела целью воспитать ненависть к врагу. Для этого использовались материалы Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, рассказы бойцов и командиров и письма родных с освобожденной от немцев территории».

Приготовления не остались не замеченными противником, в городе ожидали штурма со дня на день: «В перехваченных радиограммах русские командиры договаривались между собой о встрече в Кёнигсберге. Сосредоточение русских войск протекало без всяких помех и почти не маскировалось. Немецкая авиация была к тому времени уже не способна вести боевые действия. Танки противника беспрепятственно пересекали местность, хотя расстояние позволяло их обстреливать, а русская пехота спокойно занимала исходные позиции. В прошлом, разгадав наступление противника, мы с успехом применяли тактику отодвигания нашего переднего края обороны, в результате чего удар приходился по пустому Месту. Теперь эта тактика не годилась, потому что отступать было уже некуда… Для уточнения обстановки в эти дни была произведена разведка боем. На основании показаний двух пленных мы пришли к убеждению, что русские в ближайшие дни начнут генеральное наступление на Кёнигсберг. Неизвестен был только срок этого наступления — начнется оно пятого, шестого или седьмого апреля».

6 апреля в 4 часа утра из Кёнигсберга в Пиллау ушел последний эшелон с ранеными.

В полдень, после артиллерийской подготовки, длившейся три часа с завершающим аккордом реактивных установок, советская пехота и танки вслед за двойным огневым валом двинулись на штурм. Правда, погода снова не позволила осуществить массированное применение бомбардировочной и штурмовой авиации. Тем не менее, как свидетельствует Ляш, удар получился потрясающий:

«Русские войска начали генеральное наступление такой мощи, какой мне не доводилось испытывать, несмотря на богатый опыт на востоке и на западе… Все средства связи были сразу же уничтожены, и лишь пешие связные пробирались на ощупь сквозь груды развалин к своим командным пунктам или позициям. Под градом снарядов солдаты и жители города забивались в подвалы домов, скопившись там в страшной тесноте».

Гарнизоны фортов и других сооружений, основательно разрушенных артиллерией, оказывали упорное сопротивление, но были не в состоянии сдержать натиск советских войск. Штурмовые отряды и группы, просачиваясь между фортами и дотами под прикрытием дымовых завес, окружали и блокировали их со всех сторон.

К исходу дня войска 11-й гвардейской армии (8, 16, 36-й гвардейские стрелковые корпуса, 23-я гвардейская танковая бригада), наносившие удар в промежутке между фортами № 8 и № 10, прорвали первую оборонительную позицию, продвинулись на 4 километра, овладели более чем 20 опорными пунктами и вышли к южным окраинам города. Уже к рассвету был взят форт № 10 «Канитц», а форт № 8 «Король Фридрих Вильгельм IV», который Ляш называет «опорой южного фронта», взят в плотное кольцо батальонами 84-й гвардейской стрелковой дивизии.

На северо-западе штурмовые отряды 43-й армии (13-й гвардейский, 54-й, 90-й стрелковые корпуса, 153-я танковая бригада) глубоко вклинились в оборону 548-й народно-гренадерской дивизии в районе Шарлоттенбурга, овладели фортом № 5а «Лендорф», блокировали форт № 5 «Король Фридрих Вильгельма III» и очистили от врага 20 городских кварталов. Генерал Ляш бросил на этот участок свой резерв — полк 548-й дивизии народных гренадеров, — но он не смог восстановить положение.

Части 50-й армии (81-й и 124-й стрелковые корпуса) продвинулись до 2 километров, заняли форт № 4 «Гнейзенау» и до 40 кварталов. В оперативном подчинении генерала Ф. П. Озерова находился 1-й танковый корпус, пополненный «тридцатьчетверками» и 122-мм самоходками, которые использовались повзводно в составе штурмовых групп; непосредственно в штурме принимали участие 159-я танковая бригада и 354-й гвардейский тяжелый самоходно-артиллерийский полк — 39 танков и 22 САУ. 69-й стрелковый корпус генерал-майора Н. Н. Мультана с приданной ему 44-й мотострелковой бригадой держал оборону на стыке 50-й и 11-й гвардейской армий, от Зудау до реки Прегель, имея задачу не допустить прорыва немцев в восточном направлении.

Соединения 39-й армии (5-й гвардейский, 94-й, 113-й стрелковые корпуса, 28-я гвардейская танковая бригада), преодолев 4 километра, перерезали западнее Кёнигсберга железную дорогу на Пиллау; шоссе пока оставалось в немецких руках.

2-я гвардейская и 5-я армии оставались на прежних рубежах.

Это был успех, но еще не разгром. Генерал Галицкий, вынужденный до срока ввести в сражение вторые эшелоны, так оценивал обстановку: «В первый день операции немцы понесли большие потери, но и мы потеряли немало. Тревожило нас и то, что в этот день войска взяли не много пленных, — следовательно, серьезный надлом в психике вражеских солдат и офицеров еще не наступил. Гитлеровцы дрались с фанатизмом обреченных, но не сдавались в плен». Не был удовлетворен итогами первого дня и генерал Белобородое. И войска Людникова выполнили боевую задачу не до конца — коридор на Пиллау продолжал функционировать.

7 апреля армии, усилив боевые порядки соединений танками, орудиями прямой наводки и противотанковыми средствами, продолжали наступление. Воспользовавшись прояснением погоды, с полным напряжением начали действовать «сталинские соколы». После трех ударов фронтовой авиации последовал сильнейший налет на крепость 516 бомбардировщиков из состава 18-й воздушной армии Главного маршала авиации А. Е. Голованова (начавшего войну в звании подполковника — поразительная карьера менее чем за три года). Под прикрытием 232 истребителей они сбросили 560 тонн бомб, разрушая оборонительные сооружения, огневые позиции артиллерии и уничтожая живую силу противника.

«Над городом поднялся полуторакилометровый густой столб черного дыма и пыли, — вспоминает Галицкий, — это было захватывающее зрелище. Такого мощного удара авиации до этого дня я еще не видел никогда. В городе возникли пожары, было уничтожено множество складов с боеприпасами и продовольствием, вышла из строя связь, обваливались разрушенные ранее англо-американскими тяжелыми бомбардировщиками здания в центральной части города, оказались погребенными в бомбоубежищах под развалинами многие солдаты и офицеры врага. Моральное состояние войск гарнизона Кёнигсберга было подавленное, о чем нам рассказали пленные офицеры и генералы».

Генерал Ляш: «Кёнигсберг, куда ни взгляни, представлял собой страшную картину. Воздух был полон дыма и гари, небо по ночам пылало в зареве пожаров и летящих искр. Командные пункты и подвалы были переполнены жителями, искавшими убежища… Запасы продовольствия и боеприпасов были уничтожены. Разрушения в городе были настолько велики, что невозможно было не только передвигаться, но даже и ориентироваться».

Неоднократным массированным налетам авиации флота и 4-й воздушной армии подверглась и военно-морская база Пиллау. Всего за сутки советская авиация совершила 4758 самолето-вылетов, сбросив 1658 тонн бомб.

Под прикрытием артиллерии и авиации пехота и танки, имея впереди штурмовые отряды и группы, настойчиво пробивались к центру города. Начались уличные бои, которые отличались особым накалом. Каждая сотня метров стоила крови. Гвардейцы генерала Галицкого прорвали вторую оборонительную позицию, разгромили 69-ю пехотную дивизию, втоптали в грязь два батальона полицаев из «боевой группы» Шуберта, продвинулись на 2–3,5 километра, захватили форты № 11, 12 и 8, несколько промышленных предприятий, железнодорожную сортировочную станцию и район паровозного депо. Быстрое взятие форта № 8, блокированного батальоном 243-го гвардейского стрелкового полка, обеспечила 3-я рота 11-го отдельного моторизованного огнеметного батальона. Ее действия вошли в учебник:

«В течение ночи на наружной стороне рва было установлено 40 огнеметов, направленных на амбразуры и окна центрального капонира. На рассвете 7 апреля в ров были сброшены дымовые шашки, и ров быстро наполнился дымом. Нацеленные на амбразуры фугасные огнеметы своим огнеметанием заставили противника прекратить огонь из капонира. Внутри капонира стали рваться боеприпасы, часть гитлеровцев получили ожоги.

После огнеметания штурмующие подразделения преодолели ров и ворвались в форт. Огнеметчики залили огнесмеси в вентиляционные трубы и забросали их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Внутри помещений форта начался пожар и стали рваться боеприпасы, что вынудило гарнизон форта сдаться. В плен было взято 154 солдата и 30 офицеров».

Вечером части 16-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора М. А. Пронина вышли на южный берег реки Прегель. 43-я армия продвинулась до одного километра и захватила 15 кварталов. Ее правофланговые части вели бои в 3–3,5 километрах севернее реки Прегель. Штурмовые группы 550-го полка 126-й стрелковой дивизии, усиленные саперами и огнеметчиками 4-й штурмовой инженерно-саперной бригады РКГ, ворвались в форт № 5, который пал к утру. Войска 50-й армии, ведя ожесточенные уличные бои, продвинулись до 1,5 километра, овладели 15 кварталами и пригородом Байдриттен. 39-я армия отразила восемнадцать контратак и продолжала рваться к заливу Фришес-Хафф: «Противник не отходит, и мы ведем бой на его уничтожение».

Для разрешения возникшего кризиса комендант крепости запросил у генерала Мюллера разрешения передать в северозападный сектор обороны 5-ю танковую дивизию и с ее помощью вернуть утраченные позиции в районе Шарлоттенбурга, но уже перешли в наступление 2-я гвардейская и 5-я армии, и Мюллер ничем не мог помочь обескровленному гарнизону.

Общее положение оборонявшихся к исходу 7 апреля резко ухудшилось. Почти все рубежи на юге и на северо-западе Кёнигсберга были прорваны. Оставшийся в немецких руках «плацдарм» со всех сторон простреливался советской артиллерией. Офицер из штаба генерала Шуберта вспоминал: «Всюду велись уличные сражения, бои за отдельные дома. Жителей, прятавшихся в подвалах, охватило отчаяние, слышались их стенания, заглушавшиеся шумом боя. Границы фронта были неопределенные; более того, они смешались. Никто не мог толком сказать, что осталось у нас, а что уже принадлежит противнику. Связь командира боевой группы с полком давно нарушилась, давно прекратилась также всякая связь с комендантом крепости и с соседями. Правильно руководить боем стало невозможно. Люди, находившиеся в опорных пунктах, были предоставлены сами себе».

Генерал Ляш, перебрасывая подразделения с менее активных участков, в основном из восточного сектора, пытался организовать новый рубеж обороны по северному берегу силами батальонов, подчиненных штабу 61-й пехотной дивизии. Так, практически без боя были оставлены гарнизонами форты № 1а «Грёбен», № 2 «Бронзарт» и № 2а «Барнехоф». Во избежание полного уничтожения, комендант запросил разрешения подготовить прорыв на запад, чтобы вывести из города войска и население. Мюллер, которому Ляш не понравился своими пораженческими настроениями с момента первого знакомства, ответил отказом «в самой резкой форме».

Ожесточенность боевых действий не ослабевала и с наступлением темноты. Поздно вечером дивизии 11-й гвардейской армии под огнем противника на амфибиях и подручных средствах приступили к форсированию реки Прегель.

С утра 8 апреля штурм возобновился с новой силой. В этот день штурмовым отрядам была придана вся дивизионная артиллерия, в уличных боях широко использовались огнеметы и реактивные снаряды М-31. Максимальной силы достигли удары авиации: за третьи сутки советские летчики совершили 6077 самолето-вылетов, сбросив на головы противника в районе Кёнигсберга и Пиллау 2100 тонн бомб. Краснозвездные самолеты затмили «клочок кёнигсбергского неба», и было непонятно, как они там поместились.

Наконец, около 14 часов в районе Амилиенау штурмовые отряды 18-й гвардейской стрелковой дивизии армии Галицкого встретились с частями 87-й гвардейской дивизии армии Белобородова. Мышеловка захлопнулась. Гарнизон Кёнигсберга был окружен и расчленен на части, с внешней стороны кольца осталась лишь часть 561-й народно-гренадерской дивизии. Вскоре ширина прорубленного коридора достигла трех километров. По приказу Василевского 43-я армия постепенно поворачивала на запад, обеспечивая внешний фронт окружения и готовясь к наступлению вдоль северного берега залива, а 11-я гвардейская — на восток, чтобы завершить разгром противника совместно с дивизиями 50-й армии генерала Озерова.

Убедившись, что дело — верняк, Советское информбюро выдало сообщение: «Сегодня наши войска начали штурм города и крепости КЁНИГСБЕРГ…

В результате ожесточенных боев советские части прорвали внешний обвод крепостных позиций и заняли ряд городских районов Кёнигсберга. Занято семь фортов, большое число дотов, очищены от противника пехотные казармы, главная сортировочная станция, главный вокзал, главная товарная станция, машиностроительный завод, железнодорожные Мастерские и Кёнигсбергский порт. Развивая успех, наши войска, наступающие с юга, соединилась с войсками, наступающими на город с северо-запада, и тем самым зажали кёнигсбергский гарнизон противника в железное кольцо. Советские штурмовые группы успешно преодолевают завалы и баррикады на улицах и выбивают немцев из укрепленных зданий. Места боев завалены трупами гитлеровцев. Захвачены большие трофеи. Количество пленных непрерывно возрастает».

Вечером гарнизону Кёнигсберга по радио и через громкоговорящие установки было передано предложение маршала Василевского сложить оружие и сдаться в плен, над городом разбрасывались листовки с обращением командующего фронтом, однако немецкие войска, удерживавшие центр и восточную часть города, продолжили сопротивление. Русских парламентеров отгоняли огнем. Генерал Ляш снова предложил организовать прорыв из окружения всеми наличными силами. И снова генерал Мюллер приказал удерживать крепость до последнего солдата, разрешив лишь пробить коридор на запад «с целью эвакуации партийных деятелей и гражданского населения» силами ударных отрядов, сформированных из частей 548-й и 367-й дивизий. Им навстречу должны были атаковать 561-я народно-гренадерская и 5-я танковая дивизии. Однако попытка ночного прорыва южнее дороги Кёнигсберг — Пиллау сборных частей, перемешавшихся в темноте со многими тысячами беженцев, была встречена шквальным огнем из всех видов оружия и провалилась. Среди убитых оказались командир 548-й дивизии генерал-майор Эрих Зидау и глава кёнигсбергской полиции генерал Шуберт. Натиск немцев с внешней стороны кольца был отбит частями 39-й армии и 90-го стрелкового корпуса 43-й армии.

С рассветом 9 апреля после короткой, но мощной артподготовки штурм возобновился по всему фронту. Правофланговый корпус армии Белобородова, тесня противника к востоку от Метгетена, овладел фортами № 6 «Королева Луиза» и № 7 «Герцог фон Хольштайн». Дивизии 36-го гвардейского корпуса 11-й гвардейской армии, сжимая кольцо окружения с запада, прорвали внутреннюю оборонительную позицию и овладели Северным вокзалом. С восточной стороны начали продвижение к центру города части 69-го стрелкового корпуса 50-й армии. В городских кварталах немецкая оборона, фактически уже не имевшая единого управления, распалась на отдельные участки и очаги сопротивления. На руинах того, что раньше называлось улицами, все перемешалось — люди, техника, обломки рухнувших зданий, — делая невозможным применение бомбардировочной авиации:

«Дневные бои проходили также напряженно. Артподготовка желаемых результатов не дала, и, как вчера, пришлось выбивать противника из его городских укреплений. Штурмовые отряды окружали и брали штурмом укрепленные кварталы и дома. Однако положение наших частей становилось все более сложным. Они столкнулись с таким новым явлением, как «прослаивание» боевых порядков, когда в одном доме на разных этажах дрались наши и немецкие подразделения. Некоторые отряды глубоко вклинились в оборону противника, а соседние кварталы еще удерживали немцы. Фланги обнажались. Артиллерия в таких случаях ничего сделать не могла. Это давало противнику возможность отсекать огнем прорвавшиеся группы. Образовывались очаги окружения в окружении».

В 13 часов 1-я гвардейская Московско-Минская стрелковая дивизия полковника П. Ф. Толстикова начала наступление на Королевский замок, в котором размещался штаб фольксштурма. 16-й гвардейский стрелковый корпус завязал бои за центральные кварталы города в непосредственной близости от командного пункта генерала Ляша. 8-й гвардейский корпус к 19 часам соединился с частями 50-й армии. Немцы еще продолжали удерживать центр и восточную часть города, но положение гарнизона стало совершенно безвыходным. Ввиду безнадежности сопротивления, на отдельных участках стали сдаваться в плен целые подразделения, в иных местах «отчаявшиеся женщины пытались вырывать у солдат оружие и вывешивать из окон белый флаг, чтобы положить конец ужасам войны».

В этой ситуации Ляш принял решение сложить оружие и «согласиться на почетную капитуляцию». Известив об этом по радио главное командование и свои войска, комендант выслал к русским парламентеров. Наконец «после долгих жутких часов ожидания» в немецкий штаб прибыла группа советских офицеров во главе с начальником штаба 27-й гвардейской дивизии подполковником П. Г. Яновским. Около 23 часов 9 апреля в бункере на Парадной площади генерал Ляш подписал акт о безоговорочной капитуляции гарнизона и отдал приказ о немедленном прекращении сопротивления с подробной инструкцией где, кому и как сдаваться.

Однако, поскольку далеко не у всех немецких подразделений имелись исправные рации, приказ коменданта до них не дошел, организованной сдачи не получилось: «Огонь противника на ряде участков фронта еще некоторое время не прекращался и даже не ослабевал». В связи с этим, по предложению советского командования и не без некоторого колебания, Ляш обратился к остаткам гарнизона с обращением через громкоговорящие установки. После чего проследовал в плен. Последующие десять лет генерал интересно проводил время на просторах России, изучив множество достопримечательностей — от «Бутырок» до южного побережья Ледовитого океана — и вспоминая уверения маршала Василевского в том, что отправляется «в лагерь санаторного типа».

Утром 10 апреля все было кончено.

В итоге Кёнигсбергской операции советские войска, согласно докладу Василевского, составленному по горячим следам, за четыре дня уничтожили 104 танка и штурмовых орудия, 120 самолетов, 1750 орудий и минометов, убили 42 тысячи немецких солдат и офицеров и более 92 тысяч взяли в плен. В качестве трофеев им досталось 3700 орудий и минометов, 89 танков и штурмовых орудия, много другой военной техники и вооружения, большое количество паровозов и автомашин. Судя по цифрам, в плен попало все мужское население города вкупе с иностранными рабочими.

2-я гвардейская и 5-я армии похвастать успехами не могли: за трое суток они почти не продвинулись и лишь местами захватили первую и вторую траншеи, после чего «закрепились на достигнутом рубеже».

Узнав о падении Кёнигсберга, Гитлер приказал приговорить заочно к смертной казни коменданта крепости Ляша, а его семью репрессировать. Командующий 4-й армией генерал Мюллер был смещен с поста, на его место был назначен генерал Дитрих фон Заукен. Германское командование ликвидировало оперативную группу «Земланд», а сохранившиеся войска включило во вновь созданную армию «Восточная Пруссия», в состав которой вошли также остатки бывшей группы армий «Север», уцелевшие на косе Хель и в плавнях дельты Вислы.

Москва отметила победу салютом высшей категории — 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий, а 9 июня 1945 года Президиум Верховного Совета СССР учредил медаль «За взятие Кёнигсберга», которой были награждены все участники боев за город-крепость.

Ну и, конечно, состоялся пир победителей:

«Дома горели, чадили. Мягкая мебель, музыкальные инструменты, кухонная утварь, картины, фарфор — все это было выброшено из домов и продолжало выбрасываться. Между горящими танками стояли подбитые автомашины, кругом валялись одежда и снаряжение. Тут же бродили пьяные русские. Одни дико стреляли куда попало, другие пытались ездить на велосипедах, но падали и оставались лежать без сознания в сточных канавах с кровоточащими ранами. В дома тащили плачущих, отбивавшихся девушек и женщин. Кричали дети, зовя родителей, мы шли все дальше и дальше. Перед нашими глазами вставали картины, которые описать невозможно. Придорожные кюветы были полны трупов. Мертвые тела носили следы невообразимых зверств и изнасилований. Валялось множество мертвых детей. На деревьях болтались повешенные — с отрезанными ушами, выколотыми глазами. В разных направлениях вели немецких женщин. Пьяные русские дрались из-за медсестры. На обочине шоссе под деревом сидела старуха, обе ноги у нее были раздавлены автомашиной. Горели хутора, на дороге валялся домашний скарб, кругом бегал скот, в него стреляли, убивая без разбора. До нас доносились крики взывающих о помощи. Из домов, подняв в молитве руки, выходили женщины, русские гнали их назад и стреляли в них, если те уходили не сразу».

Если потери немцев маршал Василевский подсчитал уже к вечеру 10 апреля, то собственные потери в Кёнигсберге известны лишь приблизительно — более 50 тысяч человек убитыми и ранеными за период с 5 по 10 апреля. Если принять на веру утверждение Баграмяна, что «общее количество людей в стрелковых дивизиях, считая и тыловые подразделения, не превышало двух с половиной тысяч», то получается, что армии потеряли как минимум половину личного состава.

Практически сразу Василевский приказал перейти ко второму этапу — ликвидации земландской группировки противника. Вопрос: зачем это было нужно маршалу, который сам писал: «Кёнигсбергский укрепленный район — основа обороны немцев на Земландском полуострове. С потерей этого района и столицы Восточной Пруссии дальнейшее упорное сопротивление противника на Земландском полуострове теряет смысл или, по крайней мере, свое значение». Для немцев, обеспечивавших эвакуацию населения, упорная оборона сохраняла «свое значение» до последнего дня. А вот какой «смысл» имел очередной штурм, Александр Михайлович объяснить не потрудился.

На полуострове фронт протяженностью около 50 километров занимали 95, 93, 58, 1, 21-я пехотные, 28-я егерская, 551-я, 561-я народно-гренадерские и 5-я танковая дивизии. Немецкая полевая оборона имела густую сеть траншей, опорных пунктов и узлов сопротивления. Главная полоса включала три позиции, каждая из которых имела по три траншеи, многочисленные ходы сообщения, блиндажи и дзоты. Еще одна оборонительная полоса закрывала доступ к Фишхаузену и к полуострову, на котором находилась военно-морская база Пиллау.

Во втором эшелоне находился 55-й армейский корпус — три-четыре дивизии и ряд специальных частей. В составе немецкой группировки насчитывалось 65 тысяч человек, 1200 орудий и минометов, 166 танков и штурмовых орудий.

Войскам 3-го Белорусского фронта снова предстояло идти на прорыв. Согласно плану главный удар по кратчайшему расстоянию, вдоль железной и шоссейной дорог на Фишхаузен, рассекая вражескую группировку на две части, наносили 5-я и 39-я армии. 2-я гвардейская и 43-я армии должны были обеспечивать наступление, продвигаясь вдоль северного и южного побережий Земландского полуострова.

11-я гвардейской армии, выведенной в резерв, была поставлена задача привести себя в порядок, «усиленно готовиться к новым боям» и быть готовой развить успех первого эшелона. В связи с этим, к примеру, командир 84-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Щербина издал приказ:

«1. Боевые действия в районе Кёнигсберга прекратить.

2. Части подготовить к выступлению в общем направлении северо-западнее от г. Кёнигсберга.

3. Подтянуть все тылы и отстающих бойцов, построить их по подразделениям. На осмотре проверить все обозы, ненужные трофейные вещи с повозок разгрузить и отобрать.

4. Предупредить весь личный состав и потребовать прекращения разгула и разбоя в городе. Всех отстающих и без разрешения отлучающихся из подразделения или строя и замеченных в барахольстве арестовывать и предавать суду Военного трибунала. Во время марша через город строго соблюдать дисциплину и порядок и следовать только строем».

Войска 50-й армии, чей командующий был назначен комендантом Кёнигсберга, продолжали зачистку города и окрестностей.

К одной из самых бессмысленных в оперативном плане операций Красной Армии привлекалось свыше 111 тысяч солдат и офицеров, 5200 орудий и минометов, 451 установка реактивной артиллерии, 324 танка и САУ.

С воздуха наступления поддерживали 1-я и 3-я воздушные армии.

Балтийский флот получил задачу обеспечить приморский фланг 2-й гвардейской армии от возможных обстрелов врага и высадки десантов с моря, огнем корабельной артиллерии содействовать наступлению вдоль побережья, а также сорвать эвакуацию вражеских войск и техники.

Готовность войск к началу операции была назначена на конец дня 11 апреля. На предложение советского командования «в течение 24 часов сложить оружие, прекратить сопротивление и сдаться в плен» ответа не последовало, и Василевский отдал приказ: «Атаковать и уничтожить!»

В ночь перед наступлением 1-я и 3-я воздушные армии нанесли серию массированных ударов по боевым порядкам войск противника, оборонительным сооружениям, портам и узлам коммуникаций.

Утром 13 апреля после мощной часовой артиллерийской подготовки войска 3-го Белорусского фронта перешли в наступление, которое развивалось «не везде по плану».

«Целый час на полуострове бушевала огненная буря, — пишет Баграмян, — казалось, все фашистские опорные пункты будут перепаханы взрывами. Но вот в 9 часов войска поднялись в атаку — и вздыбленная, почерневшая земля вдруг ожила. Фашисты оказали сильное огневое сопротивление, а когда наступающие части ворвались в глубь оборонительной полосы, последовали их беспрерывные контратаки». Несмотря на сильную и непрерывную поддержку авиации, совершившей в первый день 6111 самолето-вылетов, главной ударной группировке удалось оттеснить противника всего на 3–5 километров.

Разгадав советские намерения, немецкое командование уплотнило боевые порядки перед армиями Крылова и Людникова и с 14 апреля начало отводить войска на участке правого фланга 2-й гвардейской армии. Тяжелые бои продолжались и на следующий день. Получив доклад генерала Чанчибадзе об отходе противника, Василевский приказал 15 апреля перебросить в полосу 2-й ударной армии две танковые бригады и два полка самоходной артиллерии. Правда, в 159-й танковой бригаде и 344-м самоходном полку — единственных боеспособных соединениях 1-го танкового корпуса — в строю оставалось 12танковТ-34, 15 ИСУ-122и 1 СУ-85. За три дня на главном направлении советские армии продвинулись на 9–10 километров, в то время как войска Чанчибадзе — на 25 километров, заняв Гермау и Ротенен. Однако немцы успели вывести свою северную группировку из-под угрозы окружения. Каждые сутки у Василевского выбывало из строя 6–7 тысяч бойцов.

15 и 16 апреля, с целью содействия продвижению 43-й армии, моряки высадили два тактических десанта из состава 24-й гвардейской стрелковой дивизии на дамбу Кёнигсбергского канала и поддержали наступление огнем с катеров и орудий дальнобойной артиллерии. Своими действиями балтийцы помогли соединениям Белобородова выбить немцев из населенных пунктов Циммербуде и Пейзе. Преследование противника 2-й гвардейской армией вдоль побережья Балтийского моря в южном направлении и наступление 5-й и 39-й армий в общем направлении на Фишхаузен заставило немцев стянуть войска в юго-западную часть Земландского полуострова и организовать оборону на узком фронте.

В ночь на 17 апреля двойным ударом соединения 39-й и 43-й армий овладели Фишхаузеном. От городка мало что осталось, как и от оборонявшей поселок 1-й восточнопрусской пехотной дивизии. Один из немецких солдат вспоминал:

«Перед обедом в течение получаса упало почти 500 бомб. Уже после первой волны город пылал во всех концах и углах. Позднее русские сбросили бомбы и на наши позиции, вызвав большие пожары. Здесь, восточнее Фишхаузена, мне многое пришлось увидеть и пережить. Советский летчик, спускаясь на парашюте из сбитого самолета, стрелял по нам из автомата. По нему открыли массированный огонь. И на землю он уже опустился мертвым. Между налетами новых бомбардировщиков нам удалось покинуть город, так как удерживать в нем позиции было уже нельзя».

Вообще в этой операции советская авиация сыграла заглавную роль. Вот свидетельство еще одного «пострадавшего» из прекратившей свое существование 5-й танковой дивизии: «Я насчитал больше ста самолетов. Стон, крики царили в воздухе. Люди бежали из леса, но и тут не уходили от смерти. Она следовала за нами по пятам. Из оставшихся шести танков и «пантер», которые имел полк в это время, четыре были разбиты, от одного танка, который из-за недостатка горючего был оборудован как дот, не осталось никакого следа. В течение двух дней мы не могли убрать трупы из этого лесного кладбища. Куски мяса были перемешаны с землей, с останками танков и гусениц. Это был какой-то ужас. Я едва пережил воздушный налет в Гамбурге, но там было легче: хотя они (англичане) и производят бомбардирование более мощными ударами, но там, если сумел быстро укрыться, ты спасен. Но русские самолеты беспрерывно бомбят, штурмуют даже ночью».

Дивизии Белобородова полностью овладели районом юго-восточнее Фишхаузена и вышли на побережье залива Фришес-Хафф. Однако 2-я гвардейская в своем движении на юг преодолела только 2 километра и вновь уперлась в хорошо подготовленную оборону, людские потери армии достигли 5000 убитыми и ранеными.

На пятый день наступления советские войска полностью очистили Земландский полуостров от противника и вышли к рубежу Пилаусского полуострова. Последний имел длину 15 километров и от 2 до 5 километров в ширину и через каждые 1–2 километра был пересечен шестью оборонительными позициями, насыщенными дотами, противотанковыми и противопехотными препятствиями.

Подступы к Пиллау со стороны моря прикрывали 18 бетонированных дотов, расположенных по западному берегу. С севера его защищали четыре форта и старинная крепость с пятиметровыми каменными стенами, земляным валом и широким рвом, заполненным водой. Непосредственно сам город был подготовлен к обороне. В окрестностях действовали четыре аэродрома.

В Пиллау и на косе Фрише-Нерунг оборонялось около 40 тысяч солдат и офицеров из остатков десяти пехотных, одной танковой и одной зенитной дивизии, мотодивизии «Великая Германия», других частей, соединений и боевых групп.

«Словом, — итожит Баграмян, — Пиллау — это Кёнигсберг в миниатюре». Вот только не объясняет «самый хитрый из армян», к чему, собственно, надо было прогрызать все эти позиции в тот момент, когда Жуков уже штурмовал Зееловские высоты.

Операция затягивалась, и Василевский решил ввести в сражение свежие силы. В первой половине дня 16 апреля штаб 11-й гвардейской армии получил приказ сменить на позициях 2-ю гвардейскую, а 18 апреля начать наступление на Пиллау и косу Фрише-Нерунг с одновременной высадкой морских десантов в районе Нейтифа. Судя по рассказу Галицкого, советскому командованию дело представлялось плёвым: «Получив боевую задачу, мы с начальником штаба, командующим артиллерией и группой офицеров выехали в штаб 2-й гвардейской армии, чтобы ознакомиться со всеми данными, которые имелись у них о Пиллаусском полуострове, о противнике и его укреплениях, а также договориться о порядке смены войск. Но, к сожалению, штаб 2-й гвардейской располагал только общими сведениями о группировке немецких войск. У руководства армии настроение было слишком оптимистичным. Оно считало, что противник разгромлен и не потребуется больших усилий, чтобы сбить его с завершаемых позиций». Исходя из подобных радужных оценок, в штабе фронта рассчитывали захватить Пиллау в течение двух суток, а затем с ходу высадиться на косу Фрише-Нерунг.

Остальные армии выводились в резерв.

Сменив в ночь на 18 апреля войска Чанчибадзе, соединения 11-й гвардейской армии в течение двух суток проводили разведку боем, уточняя данные о противнике. Причем среднесуточные потери в ходе «разведок» составили 2350 человек убитыми и ранеными. Общие потери фронта за неделю боев достигли 32 тысяч человек. За этот же период немецкий 511-й тяжелый танковый батальон записал на свой счет 102 советские боевые машины.

Маршал Василевский 19 апреля был награжден вторым орденом Победы.

В 11 часов 20 апреля после артиллерийской подготовки из 500 стволов на фронте в 3 километра, имея впереди тяжелые ИС-2 и ИСУ-152, поднялась в атаку пехота 16-го и 36-го гвардейских стрелковых корпусов. За день им удалось продвинуться не более чем на полкилометра. Вражеские позиции так и не были толком разведаны, что значительно снижало эффективность артиллерийского огня, низкая облачность сковывала действия авиации, небольшая ширина суши с высокими обрывистыми берегами исключала маневр, поросшие кустарником и деревьями песчаные дюны служили естественным препятствием для движения техники. Вечером начальник штаба 99-го гвардейского стрелкового полка доносил: «Потери в живой силе и технике 70 %».

На следующий день, отражая беспрерывные контратаки, гвардейцы под ураганным огнем, «поршнем» выдавливая противника, преодолели еще километр, и командарму-11 окончательно «стало понятно»: «Немецко-фашистское командование бросает против нас все, что может собрать в своих тылах. Его оборонительные сооружения насыщены артиллерией и минометами, не говоря уже о стрелковом оружии. Создана система бетонных и бронированных дотов, бетонных площадок для тяжелых орудий, траншей, ходов сообщения и противотанковых рвов. И чем ближе к крепости Пиллау, тем больше встречалось этих укреплений. В среднем на каждые 100 м приходится 4 пулемета и до 200 автоматчиков. Большое число огневых точек для ведения фланкирующего огня. Противотанковые и штурмовые орудия имеют широкие секторы обстрела».

Ворчали старики:

«Сколько раз на моих глазах гнали людей, как скотину на убой, взять какую-нибудь высоту 126,0 или деревушку Козодоевку, которая нахрен никому никогда не была нужна.

Но гнали нас безжалостно на эти высотки и деревушки, под радостные визги штабных «придурков» и политруков — «Это наш подарок Родине!» к очередной праздничной дате… Пехоту вообще никогда не жалели…

Кому был нужен штурм Пиллау в конце апреля сорок пятого года, когда немцы сидели наглухо блокированные с суши и с моря в фортах? Но ведь нас погнали брать этот Пиллау к 1-му Мая!

16-й гвардейский стрелковый корпус наступал по узкой оконечности Фриш-Гаффа. Дивизии для наступления ставили в три эшелона. Наша дивизия шла в третьей волне наступавших на Пиллау. Мы шли и ползли в буквальном смысле по настилу из трупов своих товарищей. Первые две волны наступавших были истреблены полностью огнем морских и зенитных орудий из фортов базы. Почему не ждали, когда окруженные немцы сами капитулируют? Кому понадобились эти тысячи неоправданных жертв за десять дней до Победы?

Знаете, мне много раз приходилось принимать участие в разведке боем. И если комбат был порядочный человек и жалел своих солдат, то он жертвовал только одним взводом, посылая его вперед на верную погибель. При этом в штаб шел доклад — «Батальон несет потери! Прошу разрешение на отход на исходные позиции!»

Но если рядом с комбатом стоял замполит, или «особист», или проверяющий из штаба полка и дивизии, то весь батальон шел под нож…

Вполне серьезно говорю вам, что комсостав в конце войны разительно и в худшую сторону отличался от командиров 1941 года. Уже начиная с 1942 года ничего не обходилось на фронте без мата. Особенно мат обожали офицеры. Везде, всегда и по любому поводу… Культура — ноль, а тут им такая возможность унизить солдата! Мало кто смог удержаться от такого «искушения». И так на передовой у всех издерганы нервы от постоянного ожидания смерти, голода и тоски. Солдаты были изнурены и измордованы войной. Люди нередко были злыми, серьезные конфликты могли возникнуть по самому незначительному поводу. И тут появляется очередной самодур, «полководец» в капитанских погонах с барскими замашками, и начинает раздавать приказы налево и направо. И блиндаж ему срочно на ночь постройте в три наката, и траншею в полный профиль выройте, и двух пулеметчиков возле блиндажа на ночь поставьте. А то, что люди от усталости с трудом ноги волочат, и утром нам все равно придется менять месторасположение — этого «господина офицера» не интересовало! У нас появилось железное солдатское правило: «Не торопись выполнять приказы!» Возникло недоверие к людям, которым было поручено командовать нами. Есть еще один нюанс. Иногда попадались командиры-изверги. Достаточно было просто не понравиться такому офицеру — и штрафная рота или смерть в ближайшем бою солдату была обеспечена!..

На косе, на подходах к Пиллау некуда было ногу поставить! Сплошной пласт из убитых солдат. По нас стреляла морская, полевая и зенитная артиллерия. В буквальном смысле нас встретили «морем огня». Единственный шанс как-то проскочить эту «долину смерти» был следующий. Пауза между залпами немецкой артиллерии составляла пять секунд. За это время надо было перебежать из одной воронки в другую, а дальше — как повезет… Кто не успел уложиться в это время, того сразу же разрывало в клочья».

По советским войскам вело огонь до 50 артиллерийских, минометных и реактивных батарей общей численностью 306 стволов, в том числе шесть калибра 210 мм. Пехоту поддерживали 88 танков и штурмовых орудий.

А с моря и рейда Пиллау палили главным калибром боевые корабли Кригсмарине. И это при том, что адмирал Трибун только за две недели апреля «напотоплял» германского флота на полмиллиона тонн:

«В течение 7 и 8 апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота наносила удары по кораблям и транспортам противника в порту Пиллау и в Данцигской бухте. В результате этих ударов потоплено: девять немецких транспортов общим водоизмещением в 36 000 тонн, один миноносец, два сторожевых корабля и две быстроходные десантные баржи. Прямым попаданием бомб повреждены: один крейсер, один миноносец, один тральщик и два транспорта противника водоизмещением в 6000 и 4000 тонн.

9 и 10 апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота наносила удары по военным кораблям и транспортам немцев в порту Пиллау и в открытом море северо-западнее Пиллау. В результате этих ударов потоплены: два немецких миноносца, два сторожевых корабля, десять транспортов общим водоизмещением в 60 000 тонн и один танкер водоизмещением в 2000 тонн. Кроме того, прямым попаданием бомб повреждены: один миноносец, один сторожевой корабль и семь транспортов противника.

11 апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота нанесла удар по кораблям и военным транспортам немцев в порту Пиллау и в открытом море северо-западнее Пиллау. В результате этого удара потоплены: один миноносец и три транспорта противника общим водоизмещением в 23 000 тонн. Кроме того, прямым попаданием бомб подожжен один транспорт водоизмещением в 7000 тонн и поврежден транспорт водоизмещением в 8000 тонн.

12 и 13 апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота продолжала наносить удары по военным кораблям и транспортам противника в порту Пиллау и в открытом море северо-западнее Пиллау. В результате бомбо-торпедных ударов потоплены: один миноносец, девять сторожевых кораблей, два тральщика, один танкер водоизмещением в 10 000 тонн и восемнадцать транспортов противника общим водоизмещением в 92 000 тонн.

15 и 16 апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота наносила удары по кораблям и транспортам противника в порту Пиллау и в открытом море северо-западнее Пиллау. В результате этих ударов потоплены: восемь транспортов общим водоизмещением в 46 000 тонн, тральщик и четырнадцать сторожевых катеров противника.

Кораблями флота потоплены два немецких эсминца.

Наши корабли в Балтийском море потопили немецкий транспорт водоизмещением в 7000 тонн.

19 апреля корабли Краснознаменного Балтийского флота дотопили в южной части Балтийского моря транспорт противника водоизмещением в 5 тысяч тонн.

20 апреля авиацией Краснознаменого Балтийского флота в порту Пиллау и северо-западнее Пиллау потоплены четыре немецких транспорта общим водоизмещением в 15 тысяч тонн и четыре танкера водоизмещением в 14 тысяч тонн.

Кораблями флота в Балтийском море потоплен транспорт противника водоизмещением в 8 тысяч тонн.

22 апреля корабли Краснознаменного Балтийского флота потопили в южной части Балтийского моря немецкий транспорт водоизмещением в 8 тысяч тонн. Авиация флота наносила удары по судам противника в порту Пиллау и северо-западнее Пиллау. В результате этих ударов потоплены: один транспорт водоизмещением в 6 тысяч тонн, две быстроходные десантные баржи, две сухогрузные баржи и два катера.

23 апреля кораблями Краснознаменного Балтийского флота в южной части Балтийского моря потоплены два немецких транспорта общим водоизмещением в 12 тысяч тонн.

24 апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота потопила в Балтийском море транспорт, быстроходную десантную баржу и самоходный понтон противника.

25 апреля корабли Краснознаменного Балтийского флота потопили в южной части Балтийского моря немецкий транспорт водоизмещением в 10 тысяч тонн. Авиация флота потопила в Балтийском море четыре транспорта общим водоизмещением в 18 тысяч тонн, сторожевой корабль, быстроходную десантную баржу и три мотобота противника»!!!

С утра 22 апреля генерал Галицкий на своем правом фланге ввел в дело 8-й гвардейский стрелковый корпус. Благодаря этому немцев потеснили еще на три километра и овладели опорными пунктами Лохштедт и Детский курорт. В бою погиб командир 16-го корпуса генерал-майор С. С. Гурьев. 23 апреля Галицкий приостановил наступление, подтянул артиллерию и произвел смену частей, понесших наибольшие потери. По приказу командарма на передовую были отправлены все тыловые «специалисты», за исключением поваров: парикмахеры, сапожники, хлебопеки, кладовщики.

Весь следующий день две гвардейские стрелковые дивизии бились за Нойхаузер, на окраинах которого закрепились остатки дивизии «Великая Германия» и других разбитых частей. В связи с улучшением погоды значительно активизировала свои действия советская авиация, которая совершила свыше 2000 вылетов, уничтожила склады с боеприпасами и горючим и, как отмечает Баграмян, «превратила Пиллау в кромешный ад». Пожары в городе уже никто не тушил. Штаб обороны отдал приказ об эвакуации из города небоеспособных частей, чиновников и партийных функционеров, женского вспомогательного персонала. Специально выделенные команды спешно уничтожали оставшуюся боевую технику, жгли запасы топлива, склады с продовольствием и обмундированием, взрывали боеприпасы для подводных лодок, поголовно расстреливали животных. Гаулейтер Кох погрузился на ледокол «Восточная Пруссия» и убыл в Данию. Сопротивление немцев стало ослабевать, хотя их артиллерия по-прежнему держала под обстрелом весь прилегающий район до Фишхаузена, где находился наблюдательный пункт 11-й гвардейской армии. 24 апреля здесь попал под огневой налет маршал Василевский, примчавшийся, чтобы на месте разобраться в обстановке. Сам Александр Михайлович не пострадал, но разбитый «Виллис» пришлось сменить.

В ночь и днем 25 апреля германское командование эвакуировало с полуострова до 40 тысяч раненых, беженцев и солдат, в том числе 7 тысяч человек — на косу Хель. В Пиллау оставалась 558-я народно-гренадерская дивизия; поселок Нойтиф и северную часть косы обороняла 50-я пехотная дивизия.

Утром 25 апреля советские войска обошли Пиллау с востока и ворвались в пылающий город. Командиры корпусов имели задачу с выходом на своих участках к проливу Зеетиф с ходу форсировать его, не дожидаясь полного захвата города. Дополнительно планировалось высадить десант на косу Фрише-Нерунг южнее пролива. Весь день в городе шли жестокие, переходящие в рукопашные, схватки, бои велись за каждый пирс и каждый дом. К 20 часам сложил оружие немецкий гарнизон Восточного форта. Части 84-й гвардейской стрелковой дивизии штурмом взяли железнодорожный вокзал с десятками эшелонов на путях. Советские солдаты переправились через крепостной канал в старую часть города, где бои продолжались всю ночь. Дивизии 8-го гвардейского стрелкового корпуса вышли к проливу и, при мощной поддержке с воздуха, под прикрытием заградительного артиллерийского огня и дымовых завес, приступили к форсированию.

Последним очагом сопротивления стала цитадель, на стене которой было крупными буквами выведено гордое: «Смерть или Сибирь!» Гарнизон, численность которого оценивалась в тысячу человек, отбил все атаки 1-й гвардейской стрелковой дивизии и отклонил ультиматум о сдаче. Авиационные бомбардировки и артиллерийский обстрел видимых результатов не дали. В разгар боя генералу Галицкому позвонил маршал Василевский и предупредил, что, согласно указанию Сталина, в ознаменование взятия города и крепости Пиллау в Москве в 23 часа будет произведен салют второй категории. К тому же Совинформбюро уже сообщило: «Войска 3-го Белорусского фронта 25 апреля овладели последним опорным пунктом обороны немцев на Земландском полуострове городом и крепостью ПИЛЛАУ — крупным портом и военно-морской базой немцев на Балтийском море». Командарм намек понял правильно: «доверие Родины» следовало оправдать. Немедленно на передовую убыли старшие офицеры полевого управления и политотдела армии, были выделены все имевшиеся резервы — десятки орудий крупного калибра, танки и тяжелые самоходки.

Салют уже расцветал над Красной площадью, когда бойцы пролетарской дивизии готовились к штурму цитадели.

В описании Галицкого это напоминало штурм Измаила: «Тяжелые танки и самоходные орудия огнем прямой наводкой разбили ворота и каменные заграждения. Сотни гвардейцев, завалив ров фашинами, досками и разными подручными материалами, прорвались к 5-метровым стенам, проникли в проломы, взобрались на стену по приставным лестницам. Начался ближний бой с применением гранат, огнеметов, толовых шашек».

Цитадель пала на рассвете 26 апреля. Сразу после взятия Пиллау маршал Василевский сдал фронт Баграмяну и улетел в Москву готовить нападение на Японию.

Разгром противника на Земландском полуострове явился финалом всей Восточно-Прусской операции, длившейся 103 дня и ночи. В итоге «очаг и форпост германского империализма на востоке» был ливкидирован. Официальные потери Красной Армии составили более 126 тысяч убитыми, 458 тысяч ранеными, 3535 танков и САУ, 1644 орудия и миномета, 1450 боевых самолетов.

После взятия Пиллау в руках немцев оставалась лишь узкая коса Фрише-Нерунг. По докладу разведки, южную часть косы обороняли остатки данцигской группировки противника, среднюю часть — немецкие части, разбитые юго-западнее Кёнигсберга. В северной части косы находились все те, кому удалось покинуть Пиллау. Всего — немногим более 32 тысяч солдат и офицеров, до 15 танков и штурмовых орудий, а также десятки тысяч беженцев, военнопленных Красной Армии и иностранных рабочих со всех уголков Европы. Никогда здесь не находилось такого количества людей и животных, машин и повозок, военной техники и грузов, как в те апрельские дни.

«Здесь, на косе Фрише-Нерунг, — сообщает немецкий автор, — начались дни непередаваемого кошмара. Вся коса была забита колоннами беженцев, которые переправились сюда из Пиллау, Бальги и Гданьска. Большие скопления людей и транспорта были для русской авиации весьма желанными целями.

Немецкие солдаты большими группами, под видом больных и раненых, покидали позиции и толпились у свайных пристаней, боясь попасть в руки полиции, жандармерии и СС, охранявших перекрестки дорог, населенные пункты, склады и участки побережья, где по приказу генерала Заукена были подорваны все шлюпки, лодки и катера. Отмечались случаи, когда немецкие зенитчики не открывали огонь по самолетам, чтобы избежать бомбежек советской авиации».

Оборона состояла из 10–12 рубежей. Каждый рубеж включал несколько линий траншей с площадками для пулеметов и орудий. Подступы к ним прикрывались минными полями, лесными завалами и противотанковыми рвами. Войска поддерживало до 40 батарей полевой, береговой и зенитной артиллерии.

В 11-й гвардейской армии на 25 апреля еще оставался личный состав — 38 223 солдата и офицера. Из них для захвата косы Фрише-Нерунг решено было направить 18 тысяч человек, а также 36 танков, 118 САУ, 662 орудия, 154 установки РС.

В ночь на 26 апреля 17-й гвардейский полк 5-й Городокской гвардейской стрелковой дивизии на амфибиях и рыбацких шхунах преодолел пролив и к утру овладел поселком Нойтиф. За ним высадились части 31-й и 84-й гвардейских стрелковых дивизий, очистившие от противника северо-западную часть косы Фрише-Нерунг, захватив при этом 4,5 тысячи пленных. Это дало возможность приступить к постройте 500-метрового понтонного моста и организовать переправу тяжелой техники.

Захват плацдарма послужил сигналом для высадки двух тактических морских десантов.

В 1945 году, впервые за войну, командование Балтийского флота получило директиву, в которой указывалось: «Операционной зоной флота является все Балтийское море вплоть до проливов».

Поэтому еще в феврале нарком ВМФ отдал приказ о переводе сил флота на Земландский полуостров, захват которого казался делом недолгим, главной базой здесь должен был стать Пиллау. Вскоре в Кранце обосновались бригада тральщиков и бригада катерников, но вопрос с Пиллау затягивался. Командованию Балтфлота хотелось отличиться и совершить что-нибудь героическое, и оно приступило к разработке десантной операции, призванной воспрепятствовать организованной эвакуации немцев и уничтожению причальных сооружений пилаусского порта. Для этого планировалась во время штурма одновременная высадка прямо в город «западного» отряда со стороны моря и «восточного» — со стороны залива. Однако армейское начальство, которое должно было предоставить для десанта воинский контингент, отнеслось к идее скептически. Честно говоря, небезосновательно, поскольку большинство из 24 десантных операций, проведенных Балтфлотом, оказались провальными. Как правило, по причине отсутствия специализированных плавсредств, взаимодействия с другими родами войск, незнания противника и неумения толком организовать дело. Короче, без серьезной подготовки, за исключением тренировок с бойцами по умению прыгать за борт.

В марте генерал Галицкий с трудом отговорил Баграмяна от предложенного моряками десанта с целью перехвата шоссе Кёнигсберг — Пиллау и тем сберег стрелковый полк, который, согласно замыслу, на глазах противника должен был преодолевать залив и Кёнигсбергский морской канал на гребных понтонах. Наступлению 43-й армии в глубь Земланда тоже должен был предшествовать десант на бронекатерах, перебазировавших из Топеау в Кёнигсбергский торговый порт. В ночь на 13 апреля отряд «броняшек», выйдя в назначенный район и не разобравшись, где находится передний край, попал под обстрел своей артиллерии и, понеся потери, вернулся обратно. Командование флота не теряло уверенности и продолжало настаивать на высадке в Пиллау до тех пор, пока Василевский прямым текстом не запретил этого делать. Возможно, маршал лучше знал обстановку на море, где господствовал германский флот, чем адмирал Трибуц, якобы его уже уничтоживший. Наконец, был утвержден вариант десантирования двух отрядов на косу Фрише-Нерунг в 10 километрах южнее пролива.

Силы «западного» десанта, который из района Пальмникена в тыл противника под прикрытием дивизиона бронекатеров должны были доставить торпедные катера и катерные тральщики, состояли из сводного полка 83-й гвардейской стрелковой дивизии численностью 600 человек под командованием полковника Л. Т. Белого. «Восточный» десант под командованием генерал-майора И. И. Кузьмичева формировался в районе Пейзе — Циммербуде. В состав отряда — его собирались перебросить двумя эшелонами на бронекатерах, мотоботах и буксируемых ими баркасах — вошли полк 260-й бригады морской пехоты, 487-й флотский дисциплинарный батальон и сводный полк 43-й армии. Общая численность — 1311 бойцов и командиров при 9 орудиях и 25 минометах.

Высадку должны были поддержать авиация и армейская артиллерийская группа — две бригады — 72 гаубицы, которые должны были обеспечить артиллерийскую завесу, имея по 13 снарядов на ствол.

Предполагалось встречными ударами двух отрядов перерезать косу, вынудить к капитуляции группировку на северной оконечности, затем продолжать наступление в южном направлении.

Общее руководство операцией осуществлял штаб Юго-Западного морского оборонительного района (ЮЗМОР) под руководством вице-адмирала Н. И. Виноградова. Операцию назначили на 19 апреля, но срок пришлось перенести.

25 апреля командиры получили таблицы позывных и сигналов, и началась посадка. Далее последовали «неизбежные на море случайности».

Около полуночи «западный» отряд вышел в море и, преодолев 15 миль, приблизился к косе и замер в ожидании.

В это же время, поднявшись на бронекатера, начал переход первый эшелон «восточного» десанта (причем в ходе погрузки выяснилось, что многое «не помещается», например, удалось взять на борт только одно 76-мм орудие и 18 минометов). Следуя двумя кильватерными колоннами, корабли обошли случайно «найденное» поутру минное поле (на нем погиб бронекатер БК-212, а БК-102 потерял корму) и, поворачивая на боевой курс, начали перестраиваться в общую колонну. В ходе производимой эволюции правая колонна, из-за ошибки штурмана, приткнулась в темноте к «неизвестной земле» и, не встречая никакого противодействия, образцово высадила морских пехотинцев на берег. Высланная вперед разведка противника не обнаружила. Офицеры, разложив карты и сверившись с местностью, установили, что находятся на дамбе Кёнигсбергского канала в тылу своих войск. После чего приказали собирать бойцов и снаряжение и грузиться обратно на катера.

Пока «левая рука» разбиралась, куда девалась «правая», наступил час «Ч». В соответствии с планом, не подозревая о проблемах «на море», авиация фронта нанесла удар по северной части косы Фрише-Нерунг. 37-я артиллерийская бригада 43-й армии произвела 20-минутный огневой налет по предполагаемым немецким позициям и, выпустив в темноту 480 снарядов, убыла в Кёнигсберг. 150-я артбригада 11-й гвардейской армии снарядов попусту не тратила, поскольку вообще не стреляла: комбриг узнал о своем участии в операции за полчаса до ее начала, а моряки не знали ни позывных бригады, ни его местонахождения.

В ходе артналета катера «западного» десанта, прикрывшись дымовой завесой, устремились к берегу. Около 2 часов ночи бойцы полковника Белого под огнем противника высадились на косу. Немцев оказалось неожиданно много — в это время с севера отходила колонна пехоты, немедленно атаковавшая десантников. К утру десант, прижатый к морю, распавшийся на отдельные группы, дрался на пятикилометровом участке пляжа. Боеприпасы были на исходе, корабли вернулись на базу, связи не было ни с кем. С трудом удалось «завести» радиостанцию артиллерийской поддержки и с ее помощью установить контакт со штабом 11-й армии. Позже полковник Белый писал в отчете:

«Наши карты не отражают действительности. В районе Вальдхалле не нанесена целая деревня, которая находится на косе. Мин было достаточно, но их после высадки десанта не выгрузили. Катера ушли. А берег был сразу же занят противником.

Если бы противник не был деморализован и сумел организовать и построить план ликвидации отряда, то ему бы удалось легко это осуществить. Десантный отряд не следует подчинять морским штабам, так как последние не имеют надежной связи с пехотными частями и с артиллерией и не в состоянии руководить отрядом. Командиру отряда пришлось самостоятельно связываться со штабами, уточнять обстановку, просить о помощи, а за всю операцию не удалось ни разу связаться с Южмором, которому по приказу был подчинен отряд».

Чудная организация десантной операции на последнем месяце войны!

«Восточный» десант высадился на два часа позже назначенного срока и на километр южнее намеченного района. Немцы уже «были предупреждены» и готовы к встрече. В первом броске атакующих шли бойцы дисциплинарного батальона:

«Попав под шквальный огонь противника, первая полна штрафников полегла практически вся. Вторая волна моряков сошлась в рукопашной схватке с фашистами. В ход пошли ножи и приклады. Никто не стрелял, чтобы не задеть своих, криков «ура» тоже не было слышно. Перед бруствером первой траншеи гитлеровцев стоял сплошной гул, треск ломающегося оружия и мат. Немцы не выдержали ярости моряков и стали отступать. Ведя упорный бой, моряки бросались в атаки, расширяя прорыв для второго эшелона. Чудеса храбрости показывали артиллеристы. Единственное орудие огневой поддержки действовало в передовых порядках моряков, пока не расстреляло все снаряды. Это спасло положение до прибытия второго эшелона десанта. Как позже выяснилось, катера, доставившие боезапас десанту, выгрузили его в 5 км севернее района боевых действий (!)».

Второй эшелон, обработав артиллерийским огнем боевые порядки первого эшелона, сошел на берег около 9 часов утра. Высадка третьего эшелона сорвалась, так как моряки не смогли найти плацдарма.

К 10 часам «западные» и «восточные» нашли друг друга, а около 13 часов они встретились с наступавшими с севера частями 11-й гвардейской армии. В результате было очищено от противника примерно 10 километров косы, захвачены большие трофеи и 5800 пленных. Потери десантников составили 243 человека убитыми и пропавшими без вести и 240 ранеными. Потерян один торпедный катер.

Правда, южнее мыса Меввен-Хакен движение советских войск снова застопорилось. Баграмян объясняет упорство немцев в безнадежной ситуации их паталогической злобностью:

«Изучив протоколы допросов многочисленных пленных, начальник разведки фронта доложил мне, что большая часть укрывшихся на косе и в плавнях гитлеровцев — это самые отпетые бандиты, главным образом из состава карательных войск, полиции, завзятые нацисты и военные преступники, на совести которых лежали многие кровавые дела, совершенные ими на оккупированных землях. Теперь они, боясь возмездия, огрызались, как затравленные волки, и на неоднократные предложения сложить оружие не отвечали».

Ханс Шойфлер из 4-й танковой дивизии описал положение со своей стороны:

«Почти безоружные солдаты в изношенной форме, с потухшими глазами на серых лицах, в которых отражался ужас, и днем и ночью спешили на запад по ухабистым бревенчатым настилам вдоль косы Фрише-Нерунг. Это были оставшиеся в живых солдаты немецкой 4-й армии, разгромленной в Восточной Пруссии, — с Земландского полуострова, из Кёнигсберга, которым где-то как-то самыми невероятными путями удалось избежать плена или смерти на берегах бухты Фришес-Хафф.

Прибывали все новые и новые раненые в почерневших от крови бинтах. Но они так торопились, что ни один не хотел остановиться для перевязки, у них не было времени даже передохнуть, сделать глоток воды из армейской фляжки, перекусить куском хлеба и выкурить сигарету. Какой же ужас они, должно быть; пережили.

Назад, назад! Чтобы не терять времени, чтобы поскорее оказаться подальше от этого шквала из стали и свинца, подальше от фронта! Это было их единственным желанием. Они еще не знали, что здесь был сплошной фронт, без начала и без конца».

Ну, не могло советское командование спокойно смотреть, как «завзятые нацисты» удирают в Данию. Генералу Галицкому было приказано продолжить наступление. 11-я гвардейская армия проливала кровь до 30 апреля, продвинувшись до 40 километров. После чего, ввиду больших потерь, была выведена во второй эшелон. По советским данным, с 20 по 30 апреля армия уничтожила более 8000 и взяла в плен 15 902 солдат и офицеров, сама потеряв около 8000 человек. А всего за две недели сражения армия потеряла убитыми и ранеными каждого четвертого солдата и офицера, 23-я танковая бригада лишилась 53 боевых машин и потеряла больше ста танкистов убитыми и ранеными.

В то же время 19-я, 5-я гвардейская танковая армии, 98-й стрелковый корпус и 1-я польская танковая бригада, входившие в состав 2-го Белорусского фронта, ни на день не прекращали попыток ликвидировать силы армии «Восточная Пруссия», закрепившиеся в дельте Вислы и на косе Хель. В конце апреля в подчинение маршала Рокоссовского была передана 43-я армия Белобородова, получившая задачу: «Уничтожить группировку противника западнее и юго-западнее города Данциг».

Битву за косу Фрише-Нерунг с 1 мая продолжили 96-я и 194-я дивизии 48-й армии, 4-я штурмовая инженерно-саперная бригада, штрафные роты, 343-й гвардейский тяжелый и 1050-й самоходно-артиллерийские полки, различные части усиления. Эти войска получили мощную поддержку авиации и артиллерии. Дивизион тральщиков осуществлял перевозки войск и техники, бронекатера вели огневую поддержку. Затем в бой дополнительно ввели 17-ю стрелковую дивизию. Вытесняя противника в дельту Вислы, теряя убитыми 200 человек ежесуточно, советские войска прошли почти всю косу. Окончание войны застало их перед поселком Боденвинкель у основания косы. Немецкие суда продолжали эвакуировать население, а солдаты упорно цеплялись за каждую позицию, ожидая своей очереди.

9 мая Дитрих фон Заукен отдал приказ о капитуляции и пошел сдаваться в плен. За три дня войска 2-го и 3-го Белорусских фронтов в районе устья Вислы и на косе Хель приняли 55 тысяч пленных.