ЧАСТЬ 1

До войны

Если принять за аксиому, что цель любой войны — добиться лучшего состояния мира, чем довоенный, то придется признать, что Первую мировую (1914–1918) проиграли все ее основные европейские участники.

Страны Антанты, по определению «выигравшие» этот мировой конфликт, не получили от победы ничего, кроме ухудшения своего положения. Например, Великобритания затратила на войну 8 миллиардов фунтов, что было в десятки раз больше стоимости всего ее флота. В конечном итоге она заплатила за победу цену, неизмеримо превышающую все реальные или мнимые потери от немецкой конкуренции. За четыре военных года мировые финансово-кредитные потоки, ранее замыкавшиеся на лондонское Сити, переориентировались на Уолл-стрит. Следствием этого стало быстрое перетекание английских капиталов за океан. Великобритания, вступившая в войну мировым кредитором, к концу ее стала страной-должником.

Бельгия и Северная Франция лежали в развалинах. Правда, французы могли иметь моральное удовлетворение от того, что поквитались с заклятым врагом и стали сильнейшей в военном отношении нацией в Европе.

Но сколь бы ни были разнообразны последствия войны, над всем преобладало одно — разочарование. Конфликт 1914 года воспринимался всеми, как непоправимая катастрофа, приведшая к психологическому надлому европейской цивилизации, крушению великих идеалов. «У нашего поколения не осталось великих слов», — обращался писатель Д. Лоуренс к современникам. В сознании миллионов людей течение истории разделилось на два независимых потока — «до» и «после» войны. «До войны» — свободное общеевропейское юридическое и экономическое пространство, непрерывное развитие науки, техники, экономики; постепенное, но неуклонное расширение личных свобод.

«После войны» — развал Европы, превращение большей ее части в конгломерат мелких полицейских государств с примитивной националистической идеологией; перманентный экономический кризис; поворот к системе тотального контроля над личностью.

Кому общеевропейская бойня пошла на пользу, так это Соединенным Штатам и Японии, добившимся наконец официального статуса «великих держав».

А Европа раскололась на «победителей» и «побежденных». Последних заставили заплатить за все. Версальский мирный договор 1919 года был не актом установления мира, лучшего, нежели довоенный, а инструментом для наказания проигравших, в первую очередь Германии, запрограммировав все кризисы и конфликты последующего двадцатилетия. И не только потому, что был излишне суров, но и вследствие того, что он нарушал условия перемирия от 11 ноября.

5 октября 1918 года германское правительство обратилось к президенту США Томасу Вудро Вильсону с нотой, в которой принимало его «Четырнадцать пунктов» и просило о мирных переговорах. После оживленной переписки президент 5 ноября дал немцам окончательный ответ, в котором указывалось, что союзные правительства «заявляют о своем желании заключить мир с германским правительством на условиях, указанных в послании президента конгрессу от 8 января 1918 года («Четырнадцать пунктов»), и на принципах урегулирования, изложенных в его последующих посланиях».

Кстати, союзники прекрасно понимали, на чьи деньги делалась Октябрьская революция в России и на чьих штыках держалась Советская власть. Пункт шестой выдвигал требования освобождения немецкими войсками всей русской территории и такое урегулирование «русского вопроса», которое гарантирует России «самое полное и свободное содействие со стороны других наций в деле получения… возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики и обеспечение ей радушного приема в сообществе свободных наций при том образе правления, который она сама для себя изберет». Здесь у Вильсона голова болела напрасно: большевики уже избрали для России образ правления, и меньше всего их интересовало мнение «сообщества свободных наций». Однако территориальных претензий к Германии, за исключением возвращения Франции Эльзаса и Лотарингии и уступок в пользу возрождаемой Польши, в «Четырнадцати пунктах» не было.

Таким образом, мирные условия должны были согласовываться с обращением американского президента, а предметом занятий мирной конференции являлось «обсуждение деталей их проведения в жизнь». Одним из условий перемирия было фактическое разоружение и капитуляция Германии. Но как только она это сделала и оказалась совершенно беспомощной, союзники ввели свои войска в Рейнскую зону и первым делом разорвали условия перемирия, отказавшись от данных обязательств.

Представители Германии даже не были допущены на Парижскую мирную конференцию (18.01.1919–21.01.1920). На всем ее протяжении союзники не прерывали блокады Германии, все их войска были наготове. Подписание мирного договора предполагалось проводить под дулом наведенного пистолета. Теперь условия мира были совершенно другие, из двадцати трех условий президента Вильсона только четыре были включены в договор. Франция, вынесшая на себе основную тяжесть этой войны, не смогла отказать себе в удовольствии сплясать на костях поверженного противника. Премьер-министра Жоржа Клемансо обуревала лишь одна идея: наказать Германию и навсегда превратить ее во второразрядную страну.

Условия договора состояли из трех блоков вопросов: экономического, территориального и военного. Первым делом Германию заставили принять на себя целиком вину за войну и на ее счет записали всю ее стоимость. Немыслимые выплаты по репарациям должны были окончательно подорвать и без того уже истощенные экономические ресурсы страны. Во-вторых, помимо колоний Германия должна была отдать и собственные территории, в том числе часть Пруссии. Эти земли достались частью победителям — Франции, Бельгии, а частью — вновь созданным на обломках европейских империй государственным образованиям: Польше, Чехословакии, Литве. Сотни тысяч немцев оказались вдруг неизвестно кем, и эти немцы вскоре с энтузиазмом будут приветствовать Гитлера.

Наиболее дальновидные западные политики предвидели гибельные последствия этих решений. Так, премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж 25 марта 1919 года направил мирной конференции меморандум, озаглавленный «Некоторые соображения для сведения участников конференции перед тем, как будут выработаны окончательные условия». В документе говорилось:

«Вы можете лишить Германию ее колоний, превратить ее вооруженные силы в простую полицию, низвести ее военно-морской флот на уровень пятистепенной державы, однако, если в конце концов Германия почувствует, что с ней несправедливо обошлись при заключении мирного договора 1919 года, она найдет средства, чтобы добиться у своих победителей возмещения… Несправедливость и высокомерие, проявленные в час триумфа, никогда не будут забыты и прощены.

По этим соображениям я решительно выступаю против передачи большого количества немцев из Германии под власть других государств, и нужно воспрепятствовать этому, насколько это практически возможно. Я не могу не усмотреть причину будущей войны в том, что германский народ, который проявил себя как одна из самых энергичных и сильных наций мира, будет окружен рядом небольших государств. Народы многих из них никогда раньше не могли создать стабильных правительств для самих себя, а теперь в каждое из этих государств попадет масса немцев, требующих воссоединения со своей родиной. Предложение комиссии по польским Делам о передаче 2 100 000 немцев под власть народа иной религии, народа, который на протяжении всей своей истории не смог доказать, что он способен к стабильному самоуправлению, на мой взгляд, должно рано или поздно привести к новой войне на востоке Европы».

Предостережение не было услышано. Франция стремилась к расчленению Германии, создавая блок независимых католических государств от Австрии до Нижнего Рейна. Особенно болезненным был вопрос о Польском коридоре. Как писал в 1929 году М. Фоллик, «чтобы дать Польше морской порт, было совершено другое преступление против Германии: у нее отобрали Данциг… Но из всего наиболее немецкого в Германии Данциг является самым немецким… Рано или поздно Польский коридор стал бы причиной будущей войны. Если Польша не вернет коридор, она должна быть готова к самой гибельной войне с Германией, к анархии и, возможно, к возвращению в состояние рабства, из которого только недавно освободилась».

Еще через десять лет все предсказания сбудутся, но пока… пока в разгаре «пир победителей». Первым делом Германия возвращала Франции Эльзас и Лотарингию, Бельгии — округа Мальмеди и Эйпен. Часть Поморья и территории в Западной Пруссии передавались Польше, Данциг объявлялся «вольным городом», Мемель (Клайпеда) перешел в ведение победителей и в 1923 году был присоединен к Литве. Кроме того, в 1920 году к Дании отпала часть Шлезвига, а в 1921 году Польше досталась часть Верхней Силезии. Небольшой участок силезской территории нарезали и Чехословакии. Саар на пятнадцать лет отдавался под управление Лиги Наций, а его угольные шахты были переданы в собственность Франции. Германия лишалась всех своих колоний, которые позднее были поделены между Великобританией, Францией, Бельгией и Японией.

Конечно, сами составители договора сознавали его несправедливость и потому в блоке военных условий стремились навсегда искоренить немецкую военную мощь. Они уничтожили или конфисковали большую часть вооружения и средств для его создания, лишили Германию новых видов оружия, которые появились в годы войны: самолетов, танков, подводных лодок и отравляющих газов, а также сократили до максимума немецкие вооруженные силы. По договору 14 тысяч самолетов были переданы союзникам либо пошли на слом, производство или покупка военной авиатехники были запрещены. Военно-морской флот сократили до символической численности: 15 тысяч личного состава, 6 устаревших эскадренных броненосцев, 6 легких крейсеров и 24 миноносца. В дополнение к этому большинство кораблей торгового флота конфисковали в качестве платежей по репарациям. Ввоз в Германию оружия и другого военного имущества запрещался, большинство укреплений подлежало уничтожению.

Довоенная армия Германии насчитывала два миллиона человек. Теперь она не должна была превышать 100 тысяч, причем офицерский состав ограничивался 4 тысячами человек. Службу пришлось сделать добровольной, так как воинскую повинность запретили. Для того чтобы предотвратить создание обученного резерва, мужчинам приходилось служить длительные сроки (офицерам 25 лет, остальным — 12 лет). Генеральный штаб распускался, а военные академии закрывались.

Наблюдение за выполнением договора Германией должна была осуществлять смешанная комиссия союзников по военному контролю, в состав которой входили группы, предназначенные для промышленности и каждого рода войск. Инспекторами являлись военные специалисты из пяти держав, которые Готовили договор: Великобритании, Франции, Италии, Бельгии и Японии. Американская делегация, возглавляемая президентом Вильсоном, принимала участие в заседаниях в Версале, но сенат США отказался ратифицировать договор, и американцам не пришлось участвовать в работе инспекционной комиссии. «Это не договор о мире, — предостерег один из членов американской делегации. — По меньшей мере, я вижу в нем одиннадцать войн».

Условия Версальского договора стали известны 7 мая 1919 года, и их суровость ошеломила немецкий народ. Люди почувствовали, что над ними надругались и предали. Немцы отрицали коллективную ответственность за развязывание войны; они полагали, что их вынудили к этому Франция и Россия. Более того, они надеялись, что радикальная смена формы государственного управления — монархии кайзера на парламентскую демократию — смягчит условия мира. Выйдя на улицы в знак протеста, немецкие граждане заявили, что Версальский договор — «договор насилия».

Президент Германии социалист Фридрих Эберт окрестил договор как «неосуществимый и невыносимый», однако у его правительства не оставалось другого выхода, как принять его. Морская блокада союзников привела к голоду в стране, а если бы немцы вздумали оказать сопротивление, они бы столкнулись с вторжением французских, английских и американских войск, стоявших в большом количестве вдоль Рейна. Лишь за девятнадцать минут до того, как истекал последний срок, установленный победителями, правительство уступило. Формально Германия подписала ненавистный договор 28 июня 1919 года. Присутствовавший при этой процедуре премьер-министр Италии Ф.С. Нитти написал в своей книге с характерным названием «Нет мира в Европе»:

«В современной истории навсегда останется этот ужасный прецедент: вопреки всем клятвам, всем прецедентам и всем традициям, представителям Германии не дали слова, им ничего не оставалось делать, как подписать мир; голод, истощение, угроза революции не давали возможности поступить иначе». Именно эти обстоятельства дали впоследствии возможность Гитлеру сплотить вокруг себя всю Германию и оправдать в глазах немецкого народа любое нарушение «грабительского мира».

Так под грохот артиллерийского салюта 28 июня 1919 года была погребена Первая мировая война и зачата Вторая. Непосредственной ее причиной был Версальский договор.

Потерпев военное поражение, Германия оказалась к 1920 году в состоянии экономического краха. Территориальные потери, передача победителям в счет репараций материальных ресурсов, инфляция, политическая нестабильность вели к постоянному спаду промышленного производства. Отсутствие механизма выплаты репараций вызывало постоянные кризисы, которые под давлением Франции разрешались силой. Так, в конце 1922 года германские руководители обратились к правительствам стран-победительниц с просьбой временно отложить выплаты по Версальскому договору. Французский премьер-министр Раймонд Пуанкаре отказался пойти навстречу и, когда Германия прекратила платежи Франции, приказал французской армии занять Рурский район, который на четыре пятых снабжал страну углем и сталью.

В результате январского кризиса 1923 года инфляция в Германии достигла такой высоты, что для покупки буханки хлеба требовалась тачка, нагруженная немецкими марками. Волнения и беспорядки охватили страну, в течение шести месяцев армии пришлось подавлять мятежи крайних левых и правых, включая путч, начатый в мюнхенском пивном зале Адольфом Гитлером и его национал-социалистами.

Поэтому желание вооружаться становилось в Германии все сильнее, и не только среди радикальных националистов. Так как договор сделал вооруженные силы едва способными обеспечить внутреннюю безопасность и совершенно неспособными защищать границы Германии в недружественной Европе, многие немецкие лидеры руководствовались обыденным патриотизмом и страхом перед иностранной интервенцией. Другие исходили из перспектив получения прибыли и восстановления международного влияния. Каковы бы ни были мотивы, но и кадровых офицеров, и политиков, и промышленников сплотил единый лозунг свободы вооружений. Ради его осуществления они готовы были нарушить условия Версаля.

В июне 1920 года военное ведомство Германии назначило командующим стотысячным рейхсвером генерал-майора Ганса фон Секта. «Беззащитный — неуважаемый», — таким был его основной принцип при организации новой немецкой армии. «Нейтрализовать яд» Версальского договора — в этом он видел свою первостепенную задачу.

Фактически с самого начала Сект нашел способы обойти ограничения Версаля и не уставал придумывать новые лазейки. Он сохранил генеральный штаб, упрятав его функции в невинное название Управление войск и маскируя его различные подразделения другими фиктивными названиями. Деятельность разведки штаба, например, происходила в двух мнимых агентствах, которые назывались «статистический отдел» и «служба благосостояния». Он обошел ликвидацию военных академий, создав программу «специальных курсов» в самой армии, которая выполняла те же задачи.

С целью увеличения офицерского корпуса Сект маскировал свой управленческий аппарат, скрытно замещая офицерами должности гражданского персонала, как в Министерстве обороны, так и в других правительственных ведомствах, добавив новый контингент для заполнения мнимых вакансий. Сект также содержал незаконные вооруженные силы для защиты восточных границ Германии против возможного вторжения вновь созданного польского государства. Эти войска (так называемый «черный рейхсвер»), насчитывавшие около 60 тысяч бывших участников добровольческих отрядов, были обучены, вооружены и замаскированы под штатских рабочих. Правда, «черный рейхсвер» позже все-таки пришлось распустить.

Сект также смотрел сквозь пальцы на наращивание полицейских сил, превышавших ограничения по Версальскому договору, используя их как резерв личного состава армии. Закаленные в боях офицеры надевали полицейскую форму и проводили военную подготовку тысяч новобранцев. Только прусская полиция насчитывала 85 тысяч человек, которые имели на вооружении винтовки, пулеметы и даже бронемашины. Некоторые из специально подготовленных немецких полицейских в период Второй мировой войны возглавили дивизии и корпуса.

Сект решил, что ограниченный контингент рейхсвера в известной степени даже выгоден. Он позволял ему быть более разборчивым, чем если бы у него была огромная армия призывников. На каждую вакансию среди солдат и унтер-офицеров приходилось семь претендентов. Отобранные кандидаты отвечали самым высоким в мире физическим требованиям. Они получали необычно высокое жалованье: в семь раз больше, чем, к примеру, во французской армии. Сект создавал структуру рейхсвера как кадровой профессиональной армии с перспективой последующего расширения. Рейхсвер Секта был профессиональной армией. Именно поэтому он стал впоследствии источником подготовленных командных кадров для Вермахта.

Каждый солдат и офицер рейхсвера готовился таким образом, чтобы занять вышестоящую должность и взять ответственность немедленно. В случае мобилизации майоры становились полковниками или генералами, а лучшим из солдат и унтер-офицеров присваивалось звание лейтенантов. Так как договор не ограничивал процентное соотношение солдат и унтеров, необычайно высокий комплект сержантов и ефрейторов — один на двух рядовых — готовили к очередному повышению.

Однако ограничения арсенала не давали Секту возможности испытать появившиеся в ходе войны новые тактические принципы боя в реальном масштабе. Полевые учения и маневры приходилось осуществлять с имитационным оружием, таким как фанерные танки или пушки из деревянных бочек. «Вражеские самолеты» были представлены игрушечными надувными шарами, а массовые передвижения войск демонстрировал один солдат с плакатом, на котором было написано: «Я — взвод» или «Это — группа автоматчиков из семи человек».

В это трудное для Германии время немцы решили обратиться к старым своим друзьям и таким же изгоям мирового сообщества — российским большевикам.

Советское руководство в начале 20-х годов также столкнулось с рядом проблем. Ленин и его компания «профессиональных революционеров», совершив при активной немецкой помощи и поддержке Октябрьский переворот и залив страну кровью в Гражданской войне, завоевали-таки Россию. Теперь надо было «научиться Россией управлять». Поход в Европу не удался, разбитые красные конники откатились от стен Варшавы, по стране прокатился вал крестьянских мятежей. Все это заставило Политбюро отложить «мировую революцию» и объявить мирную передышку. Насущными задачами стало восстановление экономики и нормализация жизни в стране.

Однако, подписав с немцами Брестский мир, большевики за полгода до конца мировой войны сделали русских из победителей побежденными, а отказ от уплаты дореволюционных долгов и приверженность лозунгам типа «Даешь Париж!» привели к политической и экономической изоляции страны. Вокруг «Совдепии» создавался санитарный кордон для предотвращения распространения «бацилл большевизма» (эту болезнетворную характеристику своей идеологии дал сам Ленин на VIII съезде РКП(б). Снятие экономической блокады в январе 1920 года позволило начать контакты с европейскими странами, но они так и не стали достаточно прочными.

Россия полностью утратила завоеванные Империей позиции на международной арене и территории в Восточной Европе. По уровню своего влияния страна оказалась отброшенной на двести лет в прошлое. В этих условиях советское руководство могло либо согласиться с региональным статусом СССР, либо вновь начать борьбу за возвращение в клуб великих держав. Точнее сказать, не было даже и такой альтернативы, ибо большевизм агрессивен по своей сути, а «коммунизм не может существовать в отдельно взятой стране… окончательно победить можно только в мировом масштабе» — это хорошо понимали бородатые классики. Поэтому советское руководство взяло на вооружение концепцию «мировой пролетарской революции», совмещая новую идеологию с традиционной задачей внешней политики по усилению влияния страны в мире. Стратегической целью стало глобальное переустройство сложившейся системы международных отношений, что делало основными противниками Англию и Францию, а главным и естественным союзником — разбитую Германию.

16 апреля 1922 года, в период Генуэзской конференции, в итальянском местечке Рапалло советская и немецкая делегации подписали межправительственное соглашение, в соответствии с которым между Россией и Германией были восстановлены дипломатические отношения. По Рапалльскому договору оба правительства взаимно отказывались от возмещения военных расходов и невоенных убытков, причиненных им и их гражданам во время войны. Оба государства обоюдно прекращали платежи за содержание военнопленных. Были согласованы и вопросы экономического характера.

Подписанию договора предшествовали продолжительные секретные переговоры, начатые еще 5 мая 1921 года Леонидом Красиным и Карлом Радеком с сотрудниками Министерства обороны Германии. Немецкую сторону представляли генералы Ганс фон Сект, Курт фон Шлейхер, Йоганн Хасс и другие. Темой переговоров было укрепление российской военной промышленности с помощью Германии: для создания современной армии большевикам требовалось техническое содействие и финансовая помощь. С помощью немецких субсидий и специалистов советское правительство рассчитывало заложить основы авиационной и других отраслей военной промышленности.

У Германии были свои резоны. Русские не являлись участниками Версальского договора и не были заинтересованы в его поддержке. Огромные природные богатства России, а также полигоны, удаленные от любопытных глаз наблюдателей западных держав, давали идеальные возможности как для создания видов вооружений, запрещенных договором, так и для подготовки Контингента для рейхсвера. Поэтому немцы проявили повышенный интерес к переговорам с советскими представителями. О ходе их Сект лично информировал рейхсканцлера К.Й. Вирта. В специальном меморандуме генерал формулировал: «Мы хотим двух вещей: во-первых, усиления России в хозяйственной и политической, т. е. Военной области и, таким образом, косвенно, собственного усиления, поскольку мы укрепляем возможного будущего союзника; далее мы хотим непосредственного собственного усиления, для чего поможем создать в России военную промышленность, которая может послужить нам в случае необходимости».

Итогом переговоров стали секретные соглашения, подписанные 11 августа 1922 года.

В целях расширения контактов между рейхсвером и РККА в феврале 1923 года Германия направила в Москву делегацию, возглавляемую генералом Хассом, руководителем войскового отдела Министерства обороны. В состав делегации был включен специалист по авиационной технике из отдела вооружения и технического оснащения. В декабре того же года в Москве было открыто представительство рейхсвера под скромным названием «Московский центр». Его возглавил полковник Герман фон дер Лит-Томсен, работавший под псевдонимом фон Лиц. О характере деятельности этой организации говорят, в частности, материалы секретных переговоров, на которых были рассмотрены следующие проблемы:

— о реконструкции заводов подводных лодок в городе Николаеве концерном «Блом унд Фосс»;

— о создании в России самолетостроительных заводов «Юнкерс» и «Фоккер»;

— о направлении на работу в советские конструкторские бюро (самолетостроительные, машиностроительные, артиллерийские, боеприпасов и танковые) немецких специалистов.

Принятые решения оперативно проводили в жизнь. Например, выполняя заказ рейхсвера, советская промышленность в 1926 году поставила Германии 400 тысяч снарядов для трехдюймовых орудий. Несмотря на версальский вердикт, Германия в союзе и с помощью России наращивала свою военную мощь. Этому способствовало заключение новых тайных и официальных соглашений. Так, 12 октября 1925 года был заключен советско-германский экономический договор. Спустя шесть месяцев, 24 апреля 1926 года, подписан «Договор о дружбе и нейтралитете между Германией и СССР».

Самая нежная дружба крепилась и между военными. С 25 по 30 марта 1926 года в Берлине состоялась строго секретная встреча руководителей военных ведомств. Они обсуждали меры, направленные на усиление сотрудничества между двумя странами в военной области. Ответственными лицами в деле решения всех вопросов военного сотрудничества были назначены: в Берлине — генерал-полковник Сект, в Москве — заместитель наркомвоенмора И.С. Уншлихт. Непосредственная организация контактов между двумя сторонами возлагалась на советского военного атташе в Берлине Лунева; в Москве — представителя рейхсвера полковника Томсена.

После этой встречи советско-германское сотрудничество стало приобретать все более широкие формы. Оно охватило как чисто военные, так и военно-промышленные сферы деятельности. Для налаживания деловых контактов с Красной Армией Сект организовал в Генеральном штабе отделение, известное как «Зондергруппа R» — «специальная группа по России». На взаимной основе было решено:

— осуществить знакомство с состоянием и методикой учебно-боевой подготовки армий двух стран, для чего стороны должны были направлять своих представителей на учения и маневры;

— развернуть более тесное взаимодействие в вопросах разработки проблем военной науки, для чего должны были направлять представителей командного состава на обучение в военные учебные заведения сторон;

— направлять в Германию представителей советских военных управлений для изучения немецкого опыта;

— организовать и проводить опыты с химическим оружием;

— развернуть в СССР три центра боевого применения: авиации — «Липецк», бронетанковых войск — «Кама», химических войск — «Томка».

По программе развития Люфтваффе, разработанной германским военным командованием, ежегодно отбирались 60 человек и направлялись на 18-месячные курсы летчиков. Курсы были разбиты на два этапа. Сначала обучающиеся проходили теоретическую подготовку и практическую подготовку в Германии на учебных или коммерческих самолетах, а затем их направляли на четырехнедельную летную практику в Липецкую авиационную школу.

Это летное училище, возглавляемое майором Вальтером Штаром, стало первым настоящим центром подготовки пилотов для германской военной авиации после окончания войны и входило в организационную структуру германских ВВС, которых официально не существовало. Правительства двух дружественных стран — Германии и СССР — позаботились и о том, чтобы немецким летчикам было на чем летать и совершенствовать свое летное мастерство. Авиационный завод в Филях получил германский заказ на производство самолетов «юнкерс»; только в это предприятие, выпускавшее разведывательные самолеты для советских ВВС, было вложено более 100 миллионов немецких марок. В строительстве самолетов в Советском Союзе активное участие принимал немецкий инженерно-технический персонал. Тайные советские заказы по созданию боевых самолетов исполняли фирмы Эрнста Хейнкеля и Клаудиуса Дорнье. Кроме того, Германия тайно через подставных лиц (якобы для аргентинских ВВС) закупила у Антони Фоккера в Амстердаме 50 истребителей, переправив их затем в Липецк.

Начиная с июля 1925 года в Липецкой военно-авиационной школе в глубокой тайне от всего мира немецкие летчики совершенствовали приемы высшего пилотажа, осваивали «слепые» полеты и полеты на больших высотах, производили учебные стрельбы из пулеметов по движущимся мишеням и наземным целям, бомбометание с больших высот и с пикирования, штурмовали наземные объекты и корректировали артиллерийский огонь, тренировались в ведении разведки и аэрофотосъемке, отрабатывали распыление боевых газов с воздуха, проводили учебные бои. Секретность, правда, пришлось организовать чрезвычайную: три человека, погибшие на «научно-испытательной станции» в результате аварий, были отправлены домой в ящиках, помеченных как «запасные части». Около 220 немецких летчиков и другой летный персонал закончили учебные курсы, которые действовали в течение восьми лет. Среди них были многие ставшие позже известными асами и высокопоставленными офицерами Люфтваффе — Г. Фосс, В. Блуме, В. Макроцки, Г. Рессинг, Г. Ешонек, Г. Шпайдель, К. Штудент и другие. Здесь же прошли обучение 750 человек наземного, в основном советского, персонала. Немецкие пилоты из «4-го неотдельного авиаотряда» принимали участие в совместных маневрах с Красной Армией, развивая тактику тесной воздушной поддержки сухопутных операций, которую Люфтваффе применят в дальнейшем с опустошительным эффектом. Все расходы по организации, оборудованию и содержанию школы несла германская сторона.

С 1928 года при авиашколе работал центр по испытанию новых немецких самолетов, нелегально строившихся по заданию Военного министерства Германии фирмами Юнкерса, Хейнкеля, Донье, Арадо, Фокке-Вульфа, бомбардировочных прицелов, стрелкового вооружения, авиабомб (в том числе памятной советским людям «зажигалки»), бортового радиооборудования, аппаратуры аэрофотосъемки.

Возможно, слегка преувеличив, но все же зная, о чем говорит, военно-воздушный атташе германского посольства в Москве полковник Ашенбреннер в 1940 году назвал Липецкую школу «колыбелью германской военной авиации».

Сверхсекретной учебной и научной химической базой была «Томка», находившаяся близ города Вольска, — ныне широко известные Шиханы. Здесь немецкие специалисты проводили опыты по применению отравляющих веществ, а также отрабатывали способы дегазации и действий на зараженной местности. На этой же базе проводились испытания ОВ и новых противогазов. Все эти мероприятия проходили под пристальным контролем начальника химического управления РККА Фишмана, который делал регулярные доклады о ходе работ наркому обороны К.Е. Ворошилову. Одним из объектов советско-германского сотрудничества в этой области стал построенный в 1927 году в Куйбышевской области химический завод «Берсоль», производивший 6 тонн отравляющих веществ в сутки.

И была еще, основанная в 1926 году (фактически функционировать она начала с 1929 года), танковая школа «Кама» — сокращенное название от города Казани и фамилии первого начальника школы полковника Мальбрандта. В ней прошли обучение десятки немецких военных, в их числе будущие командующие танковыми армиями и корпусами, многие известные командиры нацистской Германии. Побывал здесь с инспекцией и Гейнц Гудериан, с интересом наблюдавший за испытанием опытных образцов тяжелых и легких танков. В регулярных сводках Разведупра на имя К.Е. Ворошилова немецкие стажеры именовались «друзьями» и «арендаторами», а осваиваемая ими техника — «тракторами». С 1928 года школа работала под вывеской «Технические курсы ОСОАВИАХИМа».

Таким образом, начиная с 1925 года, немецкие солдаты и офицеры в штатской одежде нелегально прибывали в Советский Союз, чтобы учиться летать на самолетах и водить танки. Высокопоставленные генералы рейхсвера совершали инспекционные поездки в учебные центры под видом членов мнимых делегаций рабочих-коммунистов из Германии. В военных заведениях СССР немцы получали вымышленные фамилии и форму военнослужащих Красной Армии без знаков различия. Здесь хочется отметить, что немцам это было не впервой. Еще в 1918 году кайзеровские «красноармейцы» стажировались в рядах РККА, помогая своим союзникам-большевикам победить в Гражданской войне. Кстати, нарукавные нашивки «непобедимой и легендарной» в те поры украшала свастика, и очень может быть, что не из Тибета или Индии попал сей символ на флаги нацистов, а завезен был в Германию «интернационалистами» с родины «победившего пролетариата».

Конечно, Контрольная комиссия союзников и их правительства были не настолько уж доверчивыми. Данные инспекций, собранные разведслужбами факты, отдельные сообщения информаторов — все указывало на усилия немцев по перевооружению. Появлялись разоблачительные статьи, включая публичное освещение сотрудничества рейхсвера с Красной Армией. В частности, в 1926 году газета «Манчестер Гардиан» опубликовала материал о поставках снарядов из России в Германию. Это привело к отставке кабинета министров Маркса, но не к прекращению поставок. Ряд обстоятельств привел к тому, что союзники по большому счету не обращали пристального внимания на военное возрождение Германии. Они оказались поглощенными проблемами своих стран и не склонны были принуждать немцев к соблюдению договора, чтобы снова не вызвать войну. Союзники знали, что рейхсвер несопоставим с французской армией численностью 612 тысяч человек и подготовленным резервом, превышавшим эту цифру в шесть раз. Даже Польша, имевшая 266 тысяч солдат регулярной армии и 1000 самолетов, была в 20-е годы сильнее Германии.

Возможно, члены комиссии верили заверениям германского правительства, что мечтает только о сохранении мира. В 1925 году Германия наряду с Францией, Италией и Бельгией подписала пакт Локарно. Страны-участницы договорились не развязывать войны друг против друга в течение, по крайней мере, тридцати лет. Допуск Германии в Лигу Наций спустя девять месяцев стал последним сигналом составителей Версальского договора для возвращения страны в международное сообщество. Германский министр иностранных дел Густав Штреземан провел такую энергичную кампанию, чтобы заверить мир в благородных намерениях Германии (одновременно тайно поддерживая незаконное перевооружение страны), что удостоился в 1926 году Нобелевской премии мира.

Возрождению Германии немало способствовало традиционное англо-французское соперничество. Великобритания всегда стремилась поддерживать равновесие сил в Европе. Дж. Фуллер по поводу английской внешней политики писал: «Врагом становилось не самое плохое государство, а то, которое больше, чем остальные, угрожало Британии и ее империи. Так как такое государство обычно было сильнейшим из числа континентальных держав, британские государственные деятели в мирное время были на стороне второго по силе государства… Исходя из этого принципа, они вовсе не стремились к уничтожению противника, ибо это навсегда бы расстроило равновесие сил. Вместо этого целью войны было такое ослабление сильнейшего государства, чтобы можно было восстановить равновесие сил». Таким образом, идеалом британской политики было существование в Европе двух равных великих держав или групп держав, равновесие между которыми поддерживалось бы гирьками с Даунинг-стрит.

Французская политика, напротив, была направлена на достижение гегемонии в Европе, и здесь главной задачей было удержание в состоянии слабости Германии — единственной континентальной державы, способной соперничать с Францией. В 1919 году французы своего добились, но очень скоро две противоположные концепции столкнулись. Уже после оккупации Рура Францией в 1923 году Великобритания постепенно вернулась к своей традиционной политике и начала выступать в пользу Германии, чтобы создать противовес Франции — следовало восстановить равновесие.

Это прекрасно понимали и использовали германские политики 20-х годов, а вслед за ними и «фюрер германской нации». В «Майн кампф» Гитлер писал: «Когда колониальное, экономическое и коммерческое могущество Германии было уничтожено, Англия достигла своих целей войны. Все то, что шло дальше этих целей, становилось препятствием с точки зрения британских интересов. Только враги Британии могли выиграть от исчезновения Германии из числа великих континентальных держав Европы».

В результате в начале 1927 года, на пять лет раньше установленного срока, западные страны отозвали Контрольную комиссию. Английское, французское и бельгийское правительства настолько были единодушны в своем решении, что просто проигнорировали ее заключительный доклад, который сводился к одному убийственному выводу: «Германия никогда не разоружалась, никогда не имела намерения разоружаться и в течение семи лет делала все, что от нее зависело, чтобы ввести мир в заблуждение и осуществлять встречный контроль над комиссией, назначенной контролировать ее разоружение».

В 1932 году Германия добилась снижения объема, а затем и полной отмены репараций. Мировой кризис 1929–1933 годов сильно ударил по Германии, экономика которой в значительной степени держалась на иностранных инвестициях. Отзыв капиталов из страны привел к краху всего финансового фундамента. Экономический кризис привел к острому политическому кризису, выход из которого был найден в передаче власти НСДПА. В результате резко усилилось государственное вмешательство в экономику на основе стимулирования тяжелой промышленности и милитаризации. Германия смогла наконец осуществить свою мечту — вооружаться!

С приходом к власти нацистов и разрывом Версальского договора необходимость в фиговых листках отпала. По указанию Гитлера военные связи между Россией и Германией были прерваны. В 1933 году «предприятия друзей» в СССР были ликвидированы, немцы уехали, забрав с собой свои «тракторы». Но наработки германских специалистов по сельскохозяйственной технике весьма скоро нашли применение в машинах, сконструированных советскими «паровозостроителями» — Т-26, Т-28, Т-35 и БТ.

Соглашение в Рапалло уже сыграло к тому времени свою роль в наращивании немецкого военного потенциала, став первым звеном в цепи, которая привела к советско-германскому пакту 1939 года и секретным протоколам о разделе сфер интересов.

Для Германии основной внешнеполитической целью была ревизия Версальского договора, а в перспективе и глобальное изменение существующей системы международных отношений. Используя противоречия между великими державами, немцам уже к концу 1932 года удалось устранить наиболее тяжелые последствия поражения в Первой мировой войне. Кризис 1935–1938 годов усилил позиции Германии, которая нашла союзников и новые возможности для давления на Англию и Францию. Используя в своих целях политику «умиротворения», достижения в экономике, военном строительстве, идеи антибольшевизма, пацифизма и национализма, Германия смогла приступить к демонтажу Версальской системы.

«Гитлер принялся за ликвидацию статьи за статьей Версальского договора, так же как его создатели в свое время ликвидировали все условия перемирия», — писал Дж. Фуллер. 16 марта 1935 года фюрер объявил о введении всеобщей воинской повинности; 7 марта 1936 года была ремилитаризирована Рейнская область; 13 марта 1938 года — аннексирована Австрия; в октябре того же года — оккупирована Судетская область Чехословакии; между делом у Литвы отобрали Мемель, а затем Гитлер потребовал возврата Данцига и Польского коридора. Сбывалось все то, что предрекал Ллойд Джордж.

Таким образом, к концу 1938 года Версальская система прекратила свое существование, а Мюнхенское соглашение значительно усилило влияние Третьего рейха на международной арене. В этих условиях германское руководство поставило перед собой новую амбициозную цель: достичь гегемонии в Европе, закрепив за собой роль великой мировой державы.

Проанализировав ситуацию, Гитлер решил, что частные уступки Англии и Франции в принципе проблемы не решают и для завоевания гегемонии в Европе нужна небольшая победоносная война: «Необходимо применение вооруженной силы прежде, чем произойдет последнее крупное столкновение с Западом. Нужно испытать инструмент войны». На майском совещании с руководителями вермахта Гитлер предупредил генералитет: «Национальное объединение немцев, за немногими исключениями, осуществлено. Дальнейшие успехи без кровопролития достигнуты быть не могут». Чтобы обеспечить себе тыл в столкновении с Западом, фюрер предложил советскому правительству пакт о ненападении. Оговорив свою долю, Сталин с радостью согласился подписать договор и секретные протоколы, открыв тем самым шлюзы Второй мировой войны.

1 сентября 1939 года германские танковые клинья вспороли Польшу.

Первыми применили танки в боевых действиях англичане и французы. Первый английский опытный танк был построен 19 сентября 1915 года. Образец, принятый на вооружение британской армией, опробовали в феврале 1916 года.

Хотя технические предпосылки для создания такой машины имелись еще в начале XX века и изобретатели разных стран бомбардировали военные ведомства своими проектами, лишь насущная военная необходимость обусловила появление танка на поле боя. До августа 1914 года все потенциальные противники разрабатывали доктрины маневренной и быстротечной войны. Все армии собирались энергично наступать, чтобы решить исход кампании в несколько месяцев или недель. В рамках такой концепции нашлось место и для бронепоездов, и для бронеавтомобилей, и для артустановок на автошасси — то есть средств, способных вести высокоманевренные действия. Тихоходные и неповоротливые танки в эти представления явно не вписывались.

Но к концу 1914 года выяснилось, что противостоящие коалиции оказались достаточно сильны, чтобы сорвать планы противника, и одинаковы слабы, чтобы осуществить собственные. Вскоре фронты зарылись в землю, опутались колючей проволокой, ощетинились пулеметами. Любая атака захлебывалась в крови, двух пулеметов на 300 метров фронта оказалось достаточно, чтобы отбить натиск сколь угодного количества пехоты. Быстро выяснилось, что даже тяжелая артиллерия не способна выкурить противника с хорошо оборудованных позиций. Для захвата одной квадратной мили наступающие теряли до 8000 человек. Десятимесячное топтание под Верденом стоило сторонам 1 миллиона человек — средства обороны явно возобладали над средствами нападения. Требовался качественный рывок для выхода из «позиционного тупика».

Применение немцами ядовитых газов и грандиозные саперные операции союзников не решили задачу прорыва эшелонированной обороны. И вот тогда англичане развернули серийное производство тяжелых танков. 15 сентября 1916 года на реке Сомме 49 английских танков приняли участие в боевых действиях против германских войск. Правда, первые бои с участием танков были неудачны. Машин было мало, они были технически ненадежны и зачастую применялись на малоподходящей для их действий местности. Из всех боев Первой мировой войны, в которых участвовали танки, наибольшее значение имели сражения при Камбре (20 ноября 1917 г.), Суассоне (18–30 июля 1917 г.), Амьене (8 августа 1917 г.), в которых участвовало от 350 до 500 британских и французских танков.

Эти сражения показали, что танки при массированном применении их на танкодоступной местности могут осуществить внезапный прорыв позиционного фронта и создать условия для перерастания тактического успеха в оперативный. После первых неудачных опытов боевого применения танки оказали заметное влияние на ход военных действий последнего этапа войны. Лишь недостаточное количество машин и техническое несовершенство их ранних конструкций явились причинами, по которым они не повлияли на изменение характера боевых действий. Низкая надежность и небольшая скорость движения стали теми причинами, из-за которых танки до конца первого мирового конфликта оставались лишь тактическим средством.

Немцы, столкнувшись с первыми образцами танков, заметили только несовершенство их ранних конструкций и не сумели разглядеть даже ближайшее будущее этого нового вида боевой техники. А через два года в докладе представителя германского Генерального штаба, зачитанном на собрании лидеров партий рейхстага 2 октября 1918 года, было сказано: «Военная обстановка в течение немногих дней изменилась в корне… Надежда победить противника исчезла. Первым фактором, решительно повлиявшим на такой исход войны, являются танки. Неприятель применил их в громадных, нами не предвиденных массах… Танки прорвали наши передовые позиции, открыв путь своей пехоте, продвинулись в тыл нашим войскам, произведя местную панику и нарушив управление боем».

К этому моменту англичане имели уже 2300 танков, а французы — 4330. Новые боевые машины стали подразделяться на тяжелые, средние и легкие, хотя, несмотря на различный вес и вооружение, все танки Первой мировой войны относятся к одному типу, пригодному только для выполнения задач непосредственной поддержки пехоты.

В 20-е годы Великобритания, опередившая в создании и боевом применении танков другие страны, продолжала сохранять свои передовые позиции в этой области. В 1922–1930 годах из английских заводских цехов выходили образцы боевых машин разных типов. Среди них были танкетки, легкие, средние танки и тяжелый танк. Они широко экспортировались за границу и во многих странах послужили образцами для подражания при развертывании национального танкостроения.

Французская армия по окончании войны имела самый многочисленный танковый парк в мире. Однако затем танкостроение в этой стране вступило в стадию «летаргического сна» — за семнадцать послевоенных лет было выпущено всего около 280 новых машин. Столь легкомысленное отношение вполне объяснимо: французские генералы чувствовали себя победителями, обладавшими к тому же сильнейшей армией в Европе. Любое предложение оснастить вооруженные силы новейшей техникой отвергалось. Даже простая моторизация войск объявлялась вредной. Танки по-прежнему считались пригодными лишь для поддержки пехоты и были распылены по разным частям.

Немцы до сентября 1918 года сумели произвести лишь 20 танков, затем последовал крах и Версальский договор, по которому Германии полностью запрещалось производить танки, бронеавтомобили и иметь танковые войска. Согласно договору Германия могла иметь лишь ограниченное число бронемашин, предназначенных для выполнения полицейских функций. Но, как мы уже говорили, немцы не обременяли себя строгим соблюдением статей, а совсем наоборот, преследовали свои цели.

Вопреки всем запретам, секретные работы велись как в области организации и тактики танковых войск, так и подготовки кадров для них. Кроме того, немецкие конструкторы приступили к непосредственному проектированию и постройке моделей новых танков.

Уже в 1925 году фирмы «Рейнметалл-Борзинг», «Крупп» и «Даймлер-Бенц» получили от Управления вооружений рейхсвера заказ на разработку тяжелого танка. Этот проект получил условное обозначение «Большой трактор». Естественно, при этом создавалось впечатление, что работы ведутся над какой-то сельскохозяйственной или дорожной машиной. Прототипы двигателей и коробок передач отрабатывались на грузовых автомобилях. Опытные образцы танков строились главным образом за границей, на заводах, контролировавшихся германскими монополиями, а двигатели и трансмиссии поставлялись из Германии. В 1928 году провели испытания прототипов танков фирм «Крупп» и «Рейнметалл-Борзинг». Даймлеровские машины задержались почти на год, зато они могли плавать. В это же время были построены образцы легкого танка, названного соответственно «Легкий трактор», и самоходной артустановки, созданной на базе шасси гусеничного тягача с пушкой калибра 77 мм. В 1929–1931 годах шесть тяжелых и четыре легких «трактора» прошли цикл испытаний в России на танковом полигоне «Кама».

Ни одна из перечисленных выше машин не удовлетворяла требованиям заказчика, и немецким фирмам Пришлось начать работы над следующими прототипами. В этом смысле Версальские ограничения сыграли свою негативную роль: Германия поздно начала создавать свои бронетанковые силы, у нее просто не было времени эмпирическим методом найти идеальные технические и организационные решения. В результате созданные в 30-е годы немецкие танки отличались слабой бронезащитой, низкой надежностью ходовой части и недостаточной огневой мощью. Эти недостатки удалось преодолеть лишь к 1943 году в новом поколении немецких танков, когда война была уже проиграна.

Большевикам тоже нужно было оружие, много оружия, так как они собирались воевать со всем миром. В 1915— 1916 годах В.И. Ленин теоретически обосновал и изложил свою военную программу: для начала захватить власть в одной из стран, затем, всемерно вооружившись, выступить против других государств. Ибо «невозможно свободное объединение наций в социализме без… упорной борьбы социалистических республик с отсталыми (?) государствами». Для ведения такой войны желательно было взять власть в какой-нибудь высокоразвитой стране, например в Германии, чтобы использовать затем ее ресурсы на дело мировой революции.

Отто фон Бисмарк как-то сказал, что социализм можно строить лишь в той стране, которую не жалко. В этом смысле не повезло России. В октябре 1917 года власть в ней захватили левые радикалы. «Военная программа пролетарской революции» начала воплощаться в жизнь. Ильич не бросал слов на ветер, все богатства ограбленной дочиста страны были брошены на раздувание хаоса в разоренной войной Европе, потоки золота и оружия шли через большевистских эмиссаров в Германию, Венгрию, Австрию. Наконец, 1 октября 1918 года Ленин требует от Троцкого и Свердлова создать армию в 3 миллиона человек для «помощи международной рабочей революции».

Однако программа дала сбой, Баварская и Венгерские республики были свергнуты, а в самой России все сильнее разгоралась Гражданская война — народ уже вдосталь нахлебался «пролетарской диктатуры». Ленину пришлось на время отложить свои глобальные планы и заняться неблагодарной работой по «очистке земли российской от всяких вредных насекомых». Насекомых оказалось много, против них пришлось применять и пулеметы, и газы, и танки…

Формирование броневых автомобильных отрядов началось одновременно с созданием Красной Армии. 31 января 1918 года приказом народного комиссара по военным делам образован первый центральный орган управления броневыми частями — Центрбронь. Уже к октябрю РККА имела на вооружении 23 бронепоезда и 37 броневых отрядов, в которых насчитывалось 150 бронеавтомобилей, а к 1920 году — 52 бронепоезда и 103 бронеотряда. В состав отряда обычно входили четыре бронеавтомобиля, из них три пулеметных и один пушечный; два-три мотоцикла; четыре автомашины и ремонтные средства. Первые броневые отряды насчитывали до 100 человек личного состава и предназначались для усиления кавалерийских полков и дивизий.

Захваченные в боях Гражданской войны иностранные «Рено» и «Рикардо» стали основой для создания танковых отрядов. Первый штат такого отряда был утвержден приказом Реввоенсовета от 28 мая 1920 года. В отряд включались три танка, несколько автомашин, мотоциклы и железнодорожный состав.

По указанию вождя в 1919 году Совет Труда и Обороны принял решение и о выпуске «первого рабоче-крестьянского танка». Прототипом послужил легкий французский «Рено» FT-17, захваченный в боях с войсками генерала А. И. Деникина. Осенью трофей был отправлен на Сормовский завод. Под руководством инженера Н.И. Хрулева при участии сочувствующих делу революции французских специалистов были разработаны чертежи новой машины, а через семь месяцев после начала организации производства 31 августа 1920 года из ворот завода вышел «Борец за свободу тов. Ленин», следом за ним — тоже борец за свободу «тов. Троцкий». Всего было изготовлено 15 однотипных машин (правда, вооружения хватило только на 12), из которых сформировали 7-й автотанковый отряд РККА.

Танки использовались в основном в наступлении для непосредственной поддержки пехоты, находясь в ее боевых рядах. В частности, советские танковые отряды действовали в составе Кавказского фронта в боях в Грузии и при штурме Тифлиса в феврале 1921 года. К концу Гражданской войны на вооружении Красной Армии состояло около 100 танков, в основном иностранного производства. Из-за экономических трудностей выпуск «Русского Рено» пришлось прекратить.

В начале сентября 1923 года броневые силы Республики подверглись организационным изменениям. Отдельные небольшие автотанковые отряды были сведены в относительно крупные соединения — «эскадры» танков, которые состояли из двух «флотилий»: тяжелой и легкой. В 1925 году были введены штаты отдельного тяжелого и отдельного легкого танкового батальонов, в каждом из которых предусматривалось иметь по 30 машин.

Вопросами танковой техники в ту пору ведало Главное управление военной промышленности, которое поставило задачу изучить вопросы танкостроения и разработать новую модель советского танка. В 1924 году при Управлении создали техническое бюро, которое возглавил инженер С.П. Щукалов. Если раньше разработкой танковой техники занимались отдельные заводы, что не способствовало накоплению необходимого опыта, то теперь все работы сконцентрировались в одном центре. Армия требовала экстренных мер в оснащении броневых сил новой материальной частью, так как в строю находились устаревшие, предельно изношенные трофейные машины, к ним не было ни запчастей, ни вооружения. К апрелю 1925 года обеспеченность танков «Рикардо» 57-мм пушками равнялась 10%, а пушечные «Рено» вообще оказались разоруженными.

24 октября 1925 года в Мобилизационно-плановом управлении РККА прошло совещание по проблемам танкового строительства, систематизировавшее уже ведущиеся проектно-конструкторские работы. Решением совещания сворачивалось проектирование «позиционного» (тяжелого) танка, а все усилия концентрировались на создании «маневренного» и «малого» танков.

В 1927 году был наконец построен и прошел испытания легкий танк Т-16. После усовершенствования ходовой части он получил обозначение МС-1 — «малый сопровождения, образец первый». Решением Реввоенсовета от 6 июля 1927 года танк был принят на вооружение РККА. К этому времени единственный танковый полк Красной Армии располагал сорока пятью тяжелыми танками «Рикардо», двенадцатью средними «Тейлор» и тридцатью тремя легкими «Рено». Кроме того, в войсках имелось 54 бронемашины советского производства на базе автомобиля АМО Ф-15, сведенных в шесть автоброневых дивизионов.

МС-1 стал первым советским серийным танком, его производство было поставлено на ленинградском заводе «Большевик», но лишь к 1 мая 1929 года были изготовлены первые 30 машин. Десять из них осенью того же года участвовали в военном конфликте на КВЖД, причем в ходе операции семь из них вышли из строя по техническим причинам. Танк МС-1 был маломощен, слабо вооружен и бронирован, но альтернативы ему не было — все броневые силы РККА к концу 1929 года насчитывали 133 танка. МС-1 серийно выпускался до 1931 года, всего было изготовлено 950 единиц.

Для того чтобы вернуться в клуб великих держав, этого было, конечно, недостаточно. Последствия Гражданской войны и военного коммунизма потребовали значительных усилий для налаживания экономики. Провозглашенная в 1921 году новая экономическая политика в целом сыграла свою положительную роль, однако восстановление промышленности затянулось до 1928 года. Так как советское правительство отказалось от уплаты дореволюционных долгов, рассчитывать на получение инвестиций на Западе не приходилось. Промышленное оборудование СССР импортировал за счет экспорта сырья. Ставка на иностранные концессии как на проводники новейших технологий в целом не оправдалась, определенные выгоды приносила лишь дружба с Германией.

«Военная тревога» 1927 года обнажила ряд внутренних противоречий советского общества, показав, что значительная часть населения не поддерживает власть, паника обострила дефицит и привела к срыву хлебозаготовок в стране. Советское руководство убедилось, что имеющаяся оборонная промышленность и армия не способны обеспечить ведение масштабных военных операций. Все эти внутренние проблемы ограничивали внешнеполитическую активность страны.

Поскольку большевики определенно знали, что новая мировая война неизбежна, необходимо было в кратчайшие сроки создать развитый военно-промышленный комплекс и могучую армию, причем опираясь только на собственные силы и ресурсы.

Для того чтобы совершить экономический скачок, требовалось радикально решить крестьянский вопрос и достигнуть морально-политического единства общества. Таковые задачи товарищ Сталин и поставил перед своим «орденом меченосцев». Наступал год 1929 год — год «Великого перелома».

Сразу по окончании Первой мировой войны военные теоретики всех стран приступили к обобщению ее опыта с тем, чтобы определить направления строительства вооруженных сил, характер войны будущей и роль в ней различных родов войск. Сильнейший толчок для развития военной мысли дало появление на поле боя новых видов вооружения — танков, авиации, химического оружия. Именно им многие энтузиасты и создатели не существовавших ранее родов войск отдавали пальму первенства в грядущих сражениях.

Так, итальянский генерал Джулио Дуэ горячо любил бомбардировочную авиацию. Он полагал, что если создать воздушную армию в 1000 бомбовозов и ежедневно использовать по 500 самолетов для разрушения промышленных центров, коммуникаций и т.п., то очень быстро противник потеряет не менее половины своих важнейших объектов. А главное, считал генерал, воздушным террором будет сломлен дух гражданского населения, что повлечет за собой дезорганизацию всего государственного аппарата и военного командования.

Дуэ изложил свои взгляды в книге «Господство в воздухе». В ней он утверждал: «Страна, потерявшая господство в воздухе, увидит себя подвергающейся воздушным нападениям без возможности реагировать на них с какой-нибудь степенью эффективности; эти повторные, непрекращающиеся нападения, поражающие страну в наиболее сложные и чувствительные части, несмотря на действия его сухопутных и морских сил, должны неизбежно привести страну к убеждению, что все бесполезно и всякая надежда погибла. А это убеждение и означает поражение». Согласно его теории после нанесения «деморализующего» воздушного удара сухопутным войскам останется лишь оккупировать территорию подвергнувшейся разрушению авиацией страны.

В США адептом стратегических бомбардировок был генерал Уильям Митчелл. Америка оказалась единственной страной, которой удалось создать в ходе Второй мировой войны стратегическую авиацию, но сломить экономический потенциал Германии и вывести ее из войны одними бомбардировками не удалось — сухопутным силам союзников хватило работы в 1944–1945 годах.

Новую жизнь идеи Дуэ и Митчелла получили в конце XX века, с появлением высокоточных средств доставки с мощными боеголовками. Примеры тому — воздушные наступательные операции «миротворцев» против Ирака и Югославии.

Широкой известностью пользовалась в 20-е годы также теория «малой войны», которую пропагандировали Дж. Фуллер, Б. Лиделл-Гарт, Г. фон Сект, Ш. де Голль. Основная ее идея сводилась к созданию профессиональной, мобильной, полностью моторизованной армии.

В 1922 году бывший начальник штаба английского танкового корпуса генерал Фуллер опубликовал книгу «Танки в великой войне 1914–1918 гг.», в которой доказывал, что войну Антанте удалось выиграть исключительно благодаря танкам. Следовательно, будущая война будет войной механизированной. Она потребует мало людей и много новейшей боевой техники. По мнению Фуллера, идеальная армия, к которой надо стремиться, — это не вооруженное население, а профессиональная армия наемников. Из призывников должны формироваться лишь войска второй линии, назначением которых является оккупация вражеской страны. Главный же удар будет наносить механизированная армия в составе 6–8 танковых дивизий (до 2400 танков и 100 тысяч наемников). Современную армию США можно назвать воплощением идей английского генерала.

Уточним, что все эти военные теории — лишь мнения теоретиков, изыскания частных лиц, не носящие официального характера. Но достижения теоретической мысли в той или иной степени повлияли на формирование военных доктрин разных стран. А вот военная доктрина означает систему официальных взглядов политического и военного руководства по вопросам подготовки страны и вооруженных сил к войне и способов ее ведения. От того, насколько доктрина соответствует военно-политическим и экономическим реалиям, зависит степень подготовленности государства к грядущим конфликтам.

В Великобритании накануне Второй мировой войны традиционно господствовала доктрина «морской силы», и готовились англичане прежде всего к войне на море — в силу своего географического положения, наличия многочисленных колоний, разветвленных морских коммуникаций, зависимости от внешних поставок. Сухопутным войскам отводилась второстепенная роль, так как на континенте англичане полагались на сильную французскую армию.

Зато авиация долгое время рассматривалась как стратегическое средство ведения войны. С 1923 года в Англии была принята наступательная доктрина «воздушного устрашения». Военное руководство полагало, что, опираясь на военно-морские силы и авиацию, Великобритания сможет подорвать военно-экономический потенциал противника путем разрушения воздушными бомбардировками его политических и промышленных центров. Наземные силы предполагалось использовать только на заключительном этапе для нанесения завершающего удара по врагу.

Однако в 1937 году, когда Министерство авиации приступило к планированию боевых действий против конкретного противника — Германии, выяснилась полная невозможность претворения этой концепции в жизнь. Английские самолеты того времени не могли достичь не только Берлина, но даже ближайшей германской границы. Великобритания не имела ни военно-воздушных баз на континенте, ни подготовленных кадров для нанесения сокрушительных ударов по Германии. Более того, концепция была признана опасной для самой Англии, поскольку она обуславливала однобокое развитие ВВС — только как наступательной силы, в то время как вопросы воздушной обороны метрополии и колоний от ударов противника стояли на втором месте. Опыт войн в Испании и Китае показал, что одна лишь бомбардировочная авиация не сможет ни сокрушить Германию, ни защитить Остров. В соответствии с этими выводами правительство выделило значительные средства на создание системы ПВО, и с 1938 года в Англии в срочном порядке начали создаваться радарные установки и современная истребительная авиация. К 10 мая 1940 года в британских ВВС имелось 1720 боевых самолетов, из них 474 были отправлены во Францию. В авиации все еще по-прежнему преобладали бомбардировщики, предназначенные для проведения стратегических налетов на промышленные центры.

Роль сухопутных войск до сентября 1939 года в английской военной доктрине никогда по-настоящему не определялась. Они являлись главным средством для участия в колониальных конфликтах, а их применение в возможных военных действиях в Европе мыслилось в масштабах одной-двух дивизий. В уставе указывалось: «От сухопутных армий может потребоваться в первую очередь обеспечение и защита баз для действий морского флота».

Еще совсем недавно Великобритания была самой передовой страной в теории и практике создания бронетанковых войск. В 1929 году Военное министерство издало официальный устав механизированной войны. В Фарнборо был создан экспериментальный центр, имевший свой филиал в Египте. Новая бронетанковая техника проходила испытания в условиях пустыни. Однако вследствие консерватизма высшего военного руководства Англии вопрос об увеличении количества бронетанковых частей долгое время висел в воздухе. Только в 1936 году правительство приступило к коренной реорганизации сухопутных войск. Началось создание первых бронетанковых и моторизованных соединений. Но отсутствие четко разработанной концепции использования бронетанковых сил в боевых действиях привело к тому, что перед войной английская армия имела на вооружении самые различные по своим тактико-техническим данным боевые машины.

Даже в начале 1939 года Генеральный штаб не мог окончательно определиться, какой вид танков нужен армии: для защиты колоний считалось необходимым иметь легкие машины, а для посылки во Францию — тяжелые, для поддержки пехоты — тихоходные, хорошо бронированные, а для мобильной войны — быстроходные крейсерские танки.

В сентябре 1939 года Великобритания в метрополии имела 9 танковых бригад, 8 пехотных, 2 кавалерийские и 16 территориальных дивизий. На каждую пехотную дивизию (14 500 человек) по штату полагалось 147 орудий, 126 минометов, 361 противотанковое ружье, 644 легких и 56 тяжелых пулеметов, 28 легких танков и 140 бронетранспортеров.

По утверждению фельдмаршала Монтгомери, английские сухопутные войска в этот период были совершенно не готовы к ведению крупных боевых операций: они испытывали нехватку танков, орудий, имели слабую противотанковую артиллерию, плохой тыл и были недостаточно обучены. Впрочем, английское командование было уверено, что времени еще достаточно, и если Германия и решится напасть на Францию, то военные действия будут протекать медленно.

На формирование военной доктрины Франции сильнейшее влияние оказали не новые веяния в военном деле, а непосредственные итоги Первой мировой войны. Эти итоги как бы подтверждали, что именно генералы Франции являются единственными носителями прогрессивной военной мысли. В отличие от британских теоретиков, французы считали, что победу Антанте принесло торжество стратегии истощения сил противника в ходе позиционной войны.

Политические и военные деятели не признавали серии ошибок, допущенных в ходе ведения боевых действий, и не хотели слышать никаких критических оценок. «Любое исследование прошедшей войны, — пишет Э. Каррьяс, — могло быть опубликовано только с разрешения военного министра… Благодаря этой замаскированной цензуре царила абсолютная косность, казенщина».

Поэтому французская военная доктрина развивалась медленно. Генеральный штаб не придавал должного значения тому, что появление моторизованной пехоты, танков и авиации, наряду с внедрением для управления ими радио, изменило характер вооруженной борьбы, сделав ее маневренной и динамичной. Наоборот, французские теоретики пришли к выводу, что с появлением новых средств вооруженной борьбы оборона, усиленная танками, усовершенствованной артиллерией, авиацией и автоматическим оружием, становится неодолимой. Вследствие этого считалось, что будущая война примет с самого начала позиционный характер и мало чем будет отличаться от предыдущей.

Идея позиционной войны нашла свое практическое воплощение в строительстве многочисленных укрепленных позиций вдоль всей восточной границы и морского побережья. Особые надежды возлагались на долговременные сооружения линии Мажино и бельгийские укрепленные районы Намюра, Льежа и Антверпена. Французский теоретик Шовино в книге, изданной в начале 1939 года, доказывал читателям, что в современных условиях при соответствующем фортификационном укреплении приграничных районов страны вторжение противника немыслимо. При наличии на границе своевременно развернутых войск с необходимым количеством пулеметов можно будет «удерживать германскую армию в течение трех лет». Обыватель мог быть спокоен: Франция надежно защищена.

В соответствии с общей оборонительной концепцией вырабатывались способы ведения боевых действий и использования родов войск. Предусматриваемые формы и способы вооруженной борьбы были пассивными, нерешительными, исключающими смелый маневр. Основой непреодолимости обороны считалась организация непрерывного сплошного фронта вооруженной борьбы и огневого заграждения. Во имя создания такого фронтального огневого заграждения игнорировалась глубина обороны и выделение резервов.

Конечно, французская теория не отвергала идею наступления. Но этот вид боевых действий допускался только после значительного ослабления противника. Наступление при этом предлагалось вести последовательно, по этапам, с длительной и тщательной подготовкой. Идея внезапности практически исключалась.

Роль военно-воздушных сил в будущей войне недооценивалась. Считалось, что авиация будет больше применяться для ведения разведки, прикрытия и обеспечения безопасности наземных войск и тылов от ударов авиации противника. Выполнению самостоятельных воздушных операций по войскам и тыловым объектам противника придавалось второстепенное значение. К началу войны ВВС Франции насчитывали вместе с морской авиацией 3335 боевых самолетов, из них 55 пикирующих бомбардировщиков.

Основным видом вооруженных сил признавались сухопутные войска, а главным родом войск в них — пехота. «Пехота, — говорилось в уставе, — играет главную роль в бою… Все остальные рода войск используются в интересах пехоты». Главной огневой и ударной силой, считалась артиллерия, а значение танков недооценивалось. Французы полагали, что танки должны играть прежде всего роль поддержки пехоты, самостоятельные действия их весьма ограничены и не могут иметь существенного значения.

Конечно, во Франции тоже были теоретики, которые, вопреки официальной военной доктрине, высказывали те же идеи, что и их английские, немецкие или советские коллеги. В мае 1934 года увидела свет книга Шарля де Голля «За профессиональную армию», посвященная вопросам стратегии и тактики и деталям формирования танковой профессиональной армии. Однако де Голлю пришлось фактически в одиночку противостоять французскому Генеральному штабу.

В итоге в августе 1939 года из 108 имевшихся дивизий только три были легкими механизированными, сформированными на базе кавалерийских. В состав каждой такой дивизии входили танковая и моторизованная бригада, разведывательный и артиллерийский полки — всего 174 танка и 105 бронеавтомобилей. Кроме того, в каждой из 5 кавалерийских дивизий имелось 22 танка и 36 бронеавтомобилей. В пехотных дивизиях (17,8 тыс. человек) танков не было. Большая их часть находилась в 39 отдельных танковых батальонах, предназначенных для поддержки пехоты. К созданию четырех полноценных танковых дивизий французы приступили только после германо-польской войны. Эти соединения, укомплектованные в основном легкими и тихоходными танками, не сыграли заметной роли в боевых действиях.

Во французских инструкциях 1933–1939 годов разрабатывались способы применения танков только в тактических рамках. Пехотная дивизия наступала в полосе шириной 3–5 км, имея боевой порядок в один эшелон, артиллерийскую группу и резерв. Дивизии на главном направлении придавалось до 180 танков. Боевые порядки танков в наступлении строились в три эшелона. Первый эшелон (эшелон продвижения) состоял из средних танков и предназначался для подавления артиллерийских позиций и тактических резервов противника. Второй эшелон (эшелон поддержки), также из средних танков, имел задачу подавить пулеметные огневые точки и атаковать вражеские опорные пункты с тыла. Третий эшелон (эшелон сопровождения) — легкие танки — в тесном взаимодействии с артиллерией и пехотой занимал и закреплял за собой позиции противника.

Пехота шла в атаку за танками мелкими группами при поддержке артиллерии сопровождения. Моторизованная пехота рассматривалась как подвижный резерв. Глубина атаки танков ставилась в зависимость от возможностей поддержки дальнобойной артиллерией. Отсюда видно, что в французской армии танки в наступлении предназначались главным образом для прорыва тактической обороны противника. Боевое применение танков фактически ограничивалось полосой и глубиной наступления армейского корпуса. Способности танков совершать широкий маневр не придавалось значения.

В обороне пехотная дивизия занимала полосу шириной 6–8 км. Оборона создавалась по системе узлов и опорных пунктов. Уничтожение вклинившегося противника предусматривалось перекрестным огнем и последовательными контратаками полковых, дивизионных и корпусных резервов.

Основной порок французской военной доктрины заключался в том, что стратегическая инициатива преднамеренно заранее отдавалась противнику. Пассивная стратегия, в свою очередь, приводила к неправильным взглядам на боевое применение танков и моторизованных войск. Например, Генштаб совершенно исключал возможность прорыва немецких мотокорпусов через Арденны в обход укрепленных линий. Самоуверенность и слепота военно-политического руководства обрекали Францию на трудные времена.

Германскому генералитету в 20-е годы поневоле пришлось взять на вооружение теорию «малой армии». Для небольшого по численности, но высокоподготовленного рейхсвера развивалась теория мобильной стратегии. «Все будущие способы войны, — писал Сект в 1921 году, — похоже, связаны с применением подвижных армий, относительно небольших, но высокого качества и действующих эффективно с поддержкой авиации». Правда, авиацию и бронетехнику пока приходилось имитировать.

Главным приверженцем механизированной войны в рейхсвере стал Хейнц Гудериан. Свои размышления над результатами Первой мировой войны он подытожил выводом: «Из всех наземных средств танк обладает наибольшей решающей силой». То есть той силой, которая позволит солдату в бою доставить свое оружие как можно ближе к врагу, чтобы уничтожить его. В 1928 году Генеральный штаб возложил на Гудериана задачу по развитию тактики применения танков. Полковник проанализировал работы иностранных военных теоретиков, добавил свои собственные идеи и съездил на стажировку в Швецию, посетил танковую школу в Советской России.

Ободренный полученным опытом, он вернулся в Германию, чтобы начать реализацию плана действий, в котором акцент был сделан на бронированную атаку такой силы, какой ни немецкие командующие, ни вероятные противники из других европейских стран не ожидали. Когда Гудериан потребовал, чтобы танки действовали самостоятельно от других родов войск, которые должны были выполнять подчиненную роль в отношении танков, — это воспринималось как инакомыслие. Но Гудериан был убежден, что в «формировании всех вооружений танки должны играть первостепенную роль».

На учениях летом 1929 года он продемонстрировал действия «решающих сил» — танковой дивизии. Для многих участников все это казалось забавным, так как атака производилась крохотными автомобилями, укрытыми холстом и листами железа, не имеющими вооружения и застревающими на пустячных препятствиях. При каждой возможности пехотинцы на учении протыкали «броню» этих «танков» штыками. Тогда идеи Гудериана казались высокопоставленным генералам рейхсвера утопичными и не учитывающими реальное политическое и экономическое положение Германии. Так, инспектор моторизованных частей Отто фон Штюльпнагель заявил пылкому полковнику: «Поверьте мне, на нашем веку никто из нас не увидит использования немецких танков в операциях».

Но через четыре года к власти пришли национал-социалисты. Гитлер полностью отдавал себе отчет в том, что в грядущей войне моторизация «будет преобладать и сыграет решающую роль». Об этом он писал в своем программном сочинении в 1926 году, а также о том, что германский народ должен вооружаться и завоевывать «жизненное пространство». Так что у Гудериана появился реальный шанс получить и испробовать в деле свои «игрушки».

Перелом в карьере Гудериана произошел в начале 1934 года в Кунерсдорфе, когда он смог продемонстрировать свои идеи фюреру. Как представлял Гудериан, типичному танковому удару будут предшествовать разведывательные роты на мотоциклах или бронемашинах, нащупывающие слабые места во вражеской обороне и сообщающие сведения по радио на командный пункт для координации всего наступления. Затем танки атакуют слабые участки с целью прорыва. Как только они проникнут за полосу обороны противника, то не станут укреплять свои позиции или дожидаться отхода неприятеля, а будут продолжать движение, глубоко врезаясь на территорию врага, чтобы нанести удар по пунктам командования, связи и снабжения. Противотанковые орудия будут следовать вслед за танками для оказания помощи в борьбе с бронечастями противника и закреплять захваченные позиции, а пехота будет следовать на грузовиках для прикрытия флангов, пока танки будут продвигаться дальше. Гудериан предлагал иметь два типа боевых машин: основной, сравнительно легкий и подвижный с противотанковой пушкой, и средний — с короткоствольным орудием для непосредственной артиллерийской поддержки основных танков.

Хотя показ был несовершенным, Гитлер все понял. Он верил в доктрину абсолютной войны Клаузевица и стратегию сокрушения. При этом рейхсканцлер понимал опасность для Германии войны на два фронта. Значит, необходимо было разбивать своих противников поочередно, в кратчайший срок при минимальном материальном ущербе, с тем, чтобы внезапными мощными ударами сломить их волю к сопротивлению. Экономические возможности Германии просто не позволили бы ей вести продолжительную войну с великими державами.

Выходом из этой ситуации могла стать стратегия «молниеносной войны», которая должна была обеспечить разгром любого противника до того, как он будет способен в полной мере развернуть свой военно-экономический потенциал. Идеи «Быстроходного Хейнца» были созвучны идеям самого Гитлера. «Это то, что мне нужно!» — воскликнул он. В июне были официально образованы танковые войска, возглавляемые генералом Луцем и Гудерианом в качестве начальника штаба этих войск.

Таким образом, официальной военной доктриной Германии стала доктрина «тотальной и молниеносной войны». Слово «блицкриг» начало широко употребляться в нацистской печати с 1939 года. До этого предпочтение отдавалось терминам «подвижная война», «быстротечная война», «война на сокрушение». При этом вступление страны в войну должно с первой минуты носить характер внезапного оглушающего удара по врагу со всей доступной мощью: «Стратегия завтрашнего дня должна стремиться к сосредоточению всех имеющихся сил в первые же дни начала военных действий. Нужно, чтобы эффект неожиданности был настолько ошеломляющим, чтобы противник был лишен материальной возможности организовать свою оборону».

В Берлине сделали ставку на максимально эффективное использование наличных экономических возможностей для подготовки вооруженных сил к отдельным молниеносным кампаниям, паузы между которыми позволяли накопить новые резервы для следующего удара. Сама идея скоротечной сокрушительной кампании не нова, это идеал, к которому стремился каждый полководец. Просто на этот раз победу должны были добыть танки и авиация. Решительную цель планировалось достигнуть, окружив и уничтожив врага, с помощью танковых клиньев и клещей.

Авиации ставилась задача завоевать господство в воздухе в первые же дни войны, разрушить железнодорожные узлы, полностью изолировать район решающих боевых действий от тыла противника, оказать непосредственную поддержку своим войскам на поле боя. Для полного уничтожения врага и более высоких темпов наступления подготавливались воздушно-десантные и моторизованные войска.

Принципы подготовки и проведения операций сводились к следующему: массирование сухопутных сил, в первую очередь танковых и моторизованных соединений, а также авиации на направлении главного удара с целью быстрого прорыва оборонительных линий противника и стремительного продвижения в глубь его территории, нарушение связи и взаимодействия, захват коммуникаций и стратегических пунктов, охват, окружение и уничтожение крупных группировок. В конечном счете имелось в виду достигнуть полного разгрома вооруженных сил противника в самом начале войны. Все другие стратегические, политические и экономические задачи решались сообразно с ходом таких действий.

Основная особенность тактики наступательного боя заключалась в стремлении к одновременному подавлению силами авиации и танков тактической зоны вражеской обороны. Отдельные танковые бригады войскового усиления и пехотные дивизии предназначались для прорыва тактической глубины обороны противника. Одновременно авиация должна была подавлять артиллерийские позиции и ближние резервы врага. После прорыва планировался ввод в сражение танковых групп в составе танковых дивизий и корпусов, а также моторизованных дивизий для разгрома подходящих резервов противника в оперативной глубине.

Таким образом, отдельные танковые бригады совместно с пехотными дивизиями использовались для решения тактических задач, а танковые дивизии и корпуса — для развития тактического успеха в оперативный.

Окончательное утверждение идеи оперативного использования танковых масс в наступлении и превращение ее в один из важнейших элементов германской военной доктрины нашли свое выражение в директиве по руководству и боевому использованию танковой дивизии от 1 июня 1938 года. Если в первых полевых уставах, вышедших в 1933–1937 годах, использование танков не мыслилось без тактического взаимодействия с пехотой, то указанная директива исходила из необходимости широкого оперативного применения танковой дивизии в наступлении. Оборона рассматривалась как эпизодическое явление.

Идеи и принципы «молниеносной войны» легли в основу всех стратегических планов германской агрессии.

В соответствии с основными положениями военной доктрины велось военное строительство. На совещании 14 октября 1938 года Геринг объявил: «Гитлер поручил мне создать гигантскую программу вооружений, перед которой померкнут все предыдущие достижения. Я получил от фюрера задание беспредельно увеличивать вооружение». Естественно, максимальное развитие должны были получить высокомобильные войска, обладающие большой ударной силой, и авиация.

К сентябрю 1939 года ВВС Германии насчитывали 4405 боевых самолетов, в том числе 336 пикирующих бомбардировщиков. Приоритет имели фронтовые бомбардировщики среднего радиуса действия, способные тесно взаимодействовать с сухопутными войсками. Истребители также широко привлекались для поддержки наземных частей. Стратегической авиации у немцев не было. Авиация должна была выполнять роль дальнобойной артиллерии, расчищать путь ударным группировкам, наносить удары по резервам и коммуникациям противника, сеять панику в его тылу, при необходимости обеспечивать снабжение с воздуха прорвавшихся в глубь территории врага бронетанковых войск.

Количество дивизий в сухопутных силах было доведено до 103, в том числе 6 танковых и 8 моторизованных (если для Геринга это и была «гигантская программа вооружений», то с точки зрения товарища Сталина — это до смешного мало). Немецкая пехотная дивизия имела в своем составе три пехотных полка, артполк с 48 гаубицами, истребительно-противотанковый дивизион с 36 пушками, 12 зенитных пулеметов, саперный батальон, связи, запасной и ни одного танка.

Моторизованная дивизия, предназначенная для совместных действий с танковыми соединениями, состояла из трех моторизованных и одного артиллерийского полка, разведывательного и саперного батальонов, батальона связи и противотанкового дивизиона. В дивизии насчитывалось 16 400 человек, 282 орудия и миномета, около 4000 автомашин, бронемашин и мотоциклов и ни одного танка. В целях увеличения подвижности мотодивизии в 1940 году из ее состава был исключен один моторизованный полк, что повлекло за собой уменьшение численности личного состава и техники.

Танковая дивизия «образца 1939 года» состояла из танковой и моторизованной бригад, артиллерийского полка, мотоциклетно-стрелкового, разведывательного и саперного батальонов, истребительно-противотанкового дивизиона, батальона связи и тыловых служб. В ней по штату было 11 792 человека, 324 танка, 10 бронеавтомобилей, 130 орудий и минометов. Таким образом, организационно танки не распылялись по пехотным соединениям, большая часть их была сосредоточена в танковых дивизиях, для руководства которыми имелся особый штаб, подчиненный командующему бронетанковыми войсками.

На время войны предусматривалось создание моторизованных корпусов (обычно две танковые и одна мотодивизия) для наступления на главных направлениях. Будучи основными тактическими соединениями вермахта, танковые и моторизованные части пользовались приоритетом в вооружении и комплектовании. Личный состав этих войск подбирался из технически подготовленных и «идеологически выдержанных» призывников. Это были прежде всего квалифицированные механики, шоферы, слесари. Главным резервом пополнения кадров механизированных и танковых соединений служили моторизованные организации Гитлерюгенда и национал-социалистический автомобильный корпус.

1 сентября 1939 года вопросы теории были переведены в практическую плоскость. Польская кампания показала, что перед лицом массированной атаки танковых и моторизованных сил линейная оборона устарела. Любая форма линейной обороны, независимо от того, состояла ли она из долговременных сооружений или полевых укреплений, оказалась наихудшим видом обороны: когда немецкие танки прорывали оборонительную полосу, ее защитники, растянутые по фронту, не могли сосредоточить свои силы для контратаки.

«Тактика германских бронетанковых войск основывалась в большей степени на быстроте действий, чем на огневой мощи. Основная задача заключалась в том, чтобы внести смятение. Поэтому немцы обычно заботились главным образом 6 глубине прорыва. Узлы сопротивления, укрепленные районы, противотанковые препятствия обычно обходились; германские командиры старались найти линии наименьшего сопротивления, ведущие в тыл противника. После прорыва успех развивался также в глубину, вместо того чтобы следовать более осмотрительному методу, разработанному французами: расширять прорыв по фронту… бомбардировщики, эскадрильи штурмовиков и танковые роты прекрасно взаимодействовали друг с другом», — анализировал ход событий английский военный теоретик Дж. Фуллер.

9 сентября танки генерала Рейхенау вышли к Варшаве, 15-го Гудериан захватил Брест. Не все прошло гладко, например, через две недели после начала военных действий у Люфтваффе закончились авиабомбы, а расход артиллерийских снарядов достиг трехмесячной нормы их производства военной промышленностью Германии. Помогли старые «друзья» и вновь обретенные союзники из СССР. Узнав о падении Варшавы, советский премьер В.М. Молотов направил телеграмму имперскому министру иностранных дел Риббентропу: «Я получил Вашу информацию о вступлении немецких войск в Варшаву. Я прошу Вас передать правительству Третьего рейха мои поздравления и приветствия».

Но дело было не в телеграмме, а в том, что секретные протоколы советско-германского пакта обрекли Польшу на гибель. Германские и советские военные ведомства обменивались советниками и офицерами связи для координации совместных действий. В тесном контакте работали НКВД и гестапо, для наведения немецких самолетов на польские объекты использовались радиостанции Минска.

Наконец, 17 сентября двинулась в Освободительный поход Красная Армия. В составе двух советских фронтов было около 600 тысяч человек, более 2000 самолетов и около 4000 танков. К концу сентября польское государство перестало существовать. Советский комбриг С.М. Кривошеин плечом к плечу с германским генералом Гудерианом принял совместный парад победы советско-германских войск в Бресте, грандиозной попойкой завершилась встреча «братьев по оружию» под Львовом.

Для нападения на Францию у Гитлера было уже 10 танковых дивизий. Эта кампания стала своего рода образцом «молниеносной операции». Германское наступление было настолько внезапным и мощным, что французское командование просто не ориентировалось в происходящем. Оно не понимало, что, прорвав растянутый неглубокий фронт, немецкие танковые и моторизованные соединения устремляются прямо вперед. Французские генералы ожидали, что противник сделает передышку, подтянет резервы и будет развивать наступление поэтапно, но этого не происходило. «Немцы рвались вперед не только танками и несколькими моторизованными дивизиями, а всем», — писал У. Ширер.

Впереди в тесном взаимодействии шли танки и авиация. Быстрое завоевание господства в воздухе, достигнутое главным образом благодаря уничтожению значительной части авиации противника на аэродромах, позволяло немецким военно-воздушным силам наносить удары по всей оперативной глубине, воздействовать на резервы противника, парализовать управление, срывать перегруппировки войск и нарушать работу тыла. Так как быстрота требовала сохранения коммуникаций, немецкие самолеты очищали французские дороги пулеметным огнем, но не бомбили их. Важнее было сохранить дороги для себя, чем лишить противника возможности пользоваться ими. «Тактика быстроты основывалась на времени, а не на использовании взрывчатых веществ», — писал Дж. Фуллер.

На обеспечение максимальной быстроты наступления были нацелены все тыловые й вспомогательные службы. Саперные и технические части быстро делали все: ремонтировали танки и транспорт, расчищали разрушения, обеспечивали коммуникации, наводили мосты через реки и каналы, подвозили горючее и снаряжение. Эта огромная военная машина работала с точностью швейцарских часов или, по мнению одного американца, «так же спокойно и эффективно, как… наши автомобильные заводы в Детройте».

Кстати, немецкие заводы тоже могли работать спокойно: из Советского Союза в Германию шел цинк, каучук, никель, марганец, хром, нефть, лес, хлеб, хлопок и другое стратегическое сырье и сельскохозяйственная продукция. «Военные поставки из России в Третий рейх, — писал немецкий исследователь Гильдебрант, — помогли преодолеть внешнюю зависимость Германии от сырья и продовольствия». Позиция Сталина здесь понятна — пусть «капиталисты перегрызутся между собой», пусть истощат друг друга, мы вступим, когда нам это будет выгодно. А пока в «мировой пожар» надо подбрасывать дрова, не позволяя ему затухнуть. Поэтому СССР тайно снабжал Гитлера всем необходимым, предоставлял ему базы на своей территории и обеспечивал вывод Северным морским путем германского рейдера на английские коммуникации, а Молотов слал в Берлин поздравления по поводу взятия европейских столиц.

С допущенными к тайнам большой кремлевской политики Молотов откровенно высказывался о намерениях советского руководства: «Сейчас мы убеждены более чем когда-либо еще, что гениальный Ленин не ошибался, уверяя нас, что вторая мировая война позволит нам завоевать власть во всей Европе, как первая мировая война позволила захватить власть в России. Сегодня мы поддерживаем Германию, однако ровно настолько, чтобы удержать ее от принятия предложений о мире до тех пор, пока голодающие массы воюющих наций не расстанутся с иллюзиями и не поднимутся против своих руководителей… В этот момент мы… придем на помощь, мы придем со свежими силами, хорошо подготовленными, и на территории Западной Европы… произойдет решающая битва между пролетариатом и загнивающей буржуазией, которая и решит навсегда судьбу Европы».

К удивлению всего мира и разочарованию Сталина, кампания на Западе не затянулась, Франция пала через два месяца. Для подписания капитуляции Гитлер велел пригнать в Компьенский лес вагон маршала Фоша. Позор Версаля наконец был смыт.

Опыт боев во Франции дал возможность Генеральному штабу сухопутных войск сформулировать в специальной директиве некоторые выводы о ведении наступательного боя: «Смелость решения и его выполнения, быстрота и маневренность и сосредоточение сил на направлении главного удара снова определились как основа успеха. При этом успеху решающим образом способствует осуществление внезапности как в оперативном, так и в тактическом отношении. Решительный прорыв, не опасаясь угрозы с флангов, приводит к разгрому фронта противника. При преследовании противника смелый натиск вперед при использовании всех средств обеспечения подвижности затрудняет организацию и укрепление новых видов обороны. Особенно большое значение имеет при этом взаимодействие с частями бомбардировочной авиации».

На основе опыта боевых действий немецкое командование пришло к выводу, что танки должны действовать только в составе танковой дивизии, а переподчинение танковых частей пехотным себя не оправдывает. Танковая дивизия утвердила за собой роль ведущего и неделимого соединения в наступлении. Жизнь показала, что танковые соединения и объединения способны решать в наступлении разнообразные задачи, придавая операциям большую глубину, маневренный характер и высокий темп. Основными принципами их применения стали внезапность, массирование, а необходимым условием — наличие благоприятной местности. Главными формами маневра были прорыв, фронтальное, охватывающее и фланговое наступление.

В 1941 году у Гитлера была уже 21 танковая дивизия. Правда, это удвоение численности германских бронетанковых войск несколько напоминало фокус, так как было достигнуто главным образом за счет уменьшения количества танков в дивизиях. В кампании на Западе ядро каждой танковой дивизии составляла танковая бригада из двух полков по 160 танков каждый. Перед нападением на СССР фюрер приказал из каждой дивизии изъять по одному танковому полку и на базе каждого такого полка сформировать новую дивизию. Теперь основу дивизии составлял один танковый полк двух- или трехбатальонного состава.

Кое-кто из экспертов-танкистов пытался возражать против подобного решения, поскольку побочным результатом этой меры стало умножение штабов и вспомогательных частей в бронетанковых войсках. Численность их фактически оставалась без изменений, а сила удара, который могла наносить каждая дивизия, намного ослабевала. Из 17 000 человек в составе такой дивизии только около 2600 были танкистами. Но, видя перед собой огромные пространства России, Гитлер хотел чувствовать, что у него больше дивизий, способных наносить удары в глубину, и рассчитывал на то, что техническое превосходство над русскими войсками послужит достаточной компенсацией за разжижение его бронетанковых войск.

Он подчеркивал также то обстоятельство, что благодаря увеличению выпуска более современных танков T-III и Т-IV две трети машин в каждой дивизии будут составлять средние танки, в то время как в западной кампании две трети составляли легкие машины. Таким образом, по мнению Гитлера, сила удара дивизии возросла, хотя число танков в ней и уменьшилось вдвое. В известной степени это было верно, однако сокращение числа танков в дивизиях усугубило главный недостаток германской танковой дивизии — то, что в основном ее части и подразделения, по сути дела, были пехотными и не могли передвигаться по пересеченной местности.

Для участия в Восточной кампании было выделено 19 танковых дивизий, одиннадцать из них были трехбатальонными (3, 5, 6, 7, 8, 9, 12, 16, 18, 19 и 20-я) и имели по 209 танков, а восемь — двухбатальонными, примерно 135–150 танков. Самое большое количество боевых машин имелось в 7-й дивизии — 299 единиц, в то время как число колесных машин, рассчитанных на движение по нормальным дорогам, достигало 3000 на дивизию. На границе с СССР к 22 июня 1941 года были сосредоточены 17 танковых дивизий; две резервные (2-я и 5-я) находились в Германии и Франции и на Восточном фронте появились только в сентябре.

Упор на использование новейших средств вооруженной борьбы и разработку форм и методов их боевого применения для достижения быстрого и решительного результата на главных направлениях давал военной доктрине Германии преимущество перед своими потенциальными противниками. Это превосходство выражалось, в частности, в способности быстро ориентироваться в выборе наиболее активных форм вооруженной борьбы, в поддержании наступательного духа, решительности, стремительности и маневренности в действиях войск, умении эффективно использовать подвижность и ударную мощь современных средств борьбы.

В Советской России, после того как провалился поход на Варшаву, в 1920 году Ленин объявил «мирную передышку», но обнадежил товарищей по партии, что это дело временное: «…придется ограничиться оборонительной позицией по отношению к Антанте, но, несмотря на полную неудачу первого случая… мы еще рази еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока не разобьем всех до конца…мы будем учиться наступательной войне».

Итак, вождь указал, чему надо учиться, и революционная военная мысль не отдыхала. Прежде всего были изучены и заклеймены всяческие западные теории: «Отсутствие научного подхода у буржуазных военных теоретиков к пониманию закономерностей развития военного искусства, страх буржуазии перед многомиллионными армиями и ненадежность тыла в длительной войне вызывали множество антинаучных теорий». Эти теории были «крайне односторонними и в определенной степени имели цель запугать единственное в мире социалистическое государство».

Но не запугали! Идеи маневренной войны с широкой моторизацией на земле и в воздухе были восприняты на русской почве с пониманием и одобрением. Но какие могут быть «малые армии», когда для мировой революции нужна мировая война! Из этого и исходили разработчики советской военной теории, взяв за основу положения марксизма-ленинизма. Советская стратегия изначально ориентировалась на то, что новая война будет носить глобальный характер; при этом, «учитывая существование двух социально противоположных систем, грядущая мировая война рассматривалась прежде всего как война коалиции капиталистических стран против Советского Союза». Поэтому боевые действия потребуют участия массовых армий, напряжения всех экономических сил и будут носить тотальный характер.

«Острый классовый характер этой войны предопределял крайнюю решительность военно-политических целей и исключал всякую возможность достижения каких-либо компромиссов». Действительно, какие могут быть компромиссы, когда дело дойдет до истребления классов.

Большевики и мысли не допускали о возможности мирного сосуществования двух систем. «Между нашим пролетарским государством и всем остальным буржуазным миром может быть только одно состояние долгой, упорной, отчаянной войны не на живот, а на смерть, — закладывал в 1921 году основы советской военной доктрины М.В. Фрунзе. — Самим ходом исторического революционного процесса рабочий класс будет вынужден перейти к нападению, когда сложится благоприятная обстановка. Таким образом, в этом пункте мы имеем полное совпадение требований военного искусства и общей политики».

Отсюда ясно, что предпочтение всегда отдавалось наступательному принципу ведения боевых действий, только применением которого можно добиться полного разгрома противника. Красную Армию необходимо воспитывать «в духе величайшей активности, подготовлять ее к завершению задач революции путем энергичных, решительно и смело проводимых операций… на любом операционном направлении и в любом участке возможного грядущего фронта. Границы же этого фронта в ближайшую очередь определяются пределами всего материка Старого Света».

Идея активного наступательного метода ведения войны нашла свое отражение в разработанной в Советском Союзе теории глубокой наступательной операции. Ее создателями были видные советские военачальники и теоретики В.К. Триандафилов, Б.М. Шапошников, Г.С. Иссерсон, К.Б. Калиновский, А.Н. Лапчинский, В.Д. Грендаль, И.С. Исаков и другие. Основные положения этой теории были изложены в Инструкции по ведению глубокого боя, разработанной в 1932 году и являвшейся, по существу, руководством при организации и проведении боевой подготовки войск. Окончательно теория сложилась к середине 30-х годов.

Теория глубокой наступательной операции предусматривала одновременное поражение противника на всю оперативную глубину его обороны, для чего имелось в виду использовать высокие боевые возможности современной артиллерии, танковых и механизированных войск, авиации и воздушно-десантных соединений.

Проведение операции сводилось к тому, чтобы решить две основные задачи:

во-первых, взломать фронт обороны противника одновременным ударом танков, артиллерии, пехоты и авиации на всю ее тактическую глубину;

во-вторых, развить тактический успех, достигнутый при прорыве обороны, в оперативный немедленным Вводом эшелона подвижных войск при изоляции авиацией района прорыва от подхода резервов противника.

Было признано, что наступательная операция наиболее полно развертывается во фронтовом масштабе. Считалось, что для осуществления такой операции необходимо иметь двойное превосходство в силах и средствах над противником и иметь две-три ударные и одну-две обычные общевойсковые армии, сильную авиационную группу и подвижную группу, состоящую из танковых и механизированных соединений, способную развить успех и самостоятельно удерживать важные районы или объекты в оперативной глубине обороны противника. Ведущая роль во фронтовой операции отводилась ударной армии, оснащенной танками и авиацией.

В целях нанесения по врагу мощных ударов предусматривалось глубокое построение войск, включавшее сильный эшелон атаки и развития успеха и резервы. Для осуществления прорыва предполагалось сосредоточить на направлении главного удара превосходящие силы и средства пехоты и поддержать их массированным воздействием артиллерии, танков и авиации. Основной задачей эшелона атаки являлся прорыв обороны противника. Для развития успеха предназначалась подвижная конно-механизированная группа фронта.

Военно-воздушные силы и воздушно-десантные войска намечалось использовать для непосредственного содействия сухопутным войскам при прорыве и для борьбы с подходящими резервами противника.

Глубина фронтовой операции достигала 250 км, а ширина полосы наступления — 150–300 км. Темп продвижения пехоты предусматривался 10–15 км, а подвижных войск — 40–50 км в сутки. Для обеспечения высоких темпов наступления и достижения конечных целей операции войска фронта строились в два эшелона. Танки, поддержанные массированными ударами авиации и десантами, должны были, прорвав оборону, наносить удар на глубину 100–120 км. Общевойсковые армии, составлявшие второй эшелон, расширяли прорыв и закрепляли достигнутый успех. Фронтальный удар должен был перерастать в операцию на окружение и уничтожение обороняющегося противника.

Была разработана и тактика глубокого наступательного боя. Ее сущность также заключалась в одновременном массированном применении войск и техники для атаки на всю глубину боевого порядка противника с целью его окружения и уничтожения. Одновременное подавление всей глубины вражеской обороны достигалось непрерывным воздействием авиации на резервы и тылы обороняющихся войск, решительным продвижением танков дальнего действия, безостановочным наступлением пехоты с танками непосредственной поддержки, а также стремительными действиями механизированных и кавалерийских соединений в тылу неприятеля.

Таким образом, танкам везде придавалось особое значение. «Быстро и дерзко проникая в глубину походных порядков противника, танки попутно (не ввязываясь в длительный бой) сбивают разведывательные и охраняющие органы противника, опрокидывают успевшие развернуться на огневых позициях батареи, вносят в ряды развертывающегося противника общее расстройство, сеют панику и срывают организацию и управление развертывающимися для боя войсками… Глубокая атака танков ведется со всей возможной стремительностью», — учил в своем труде А. Громыченко («Очерки тактики танковых частей», 1935 г.). На первое место при этом ставится «необходимость глубоких действий танков через все расположение развертывающегося противника, чтобы парализовать его попытки к наступлению, вырвать инициативу и не допустить организованного развертывания его главных сил».

Из этой цитаты, между прочим, следует, что удар следует наносить внезапно по неразвернувшемуся противнику. Начальник советских ВВС Яков Алкснис прямо указывал, что «весьма выгодным представляется проявить инициативу и первому напасть на врага. Проявивший инициативу нападением воздушного флота на аэродромы и ангары своего врага может потом рассчитывать на господство в воздухе». Почему же тогда нападение немцев на СССР считается «вероломным», если советская теория прямо требует сначала наносить удар, а потом объявлять войну, что и было продемонстрировано Японии в 1945 году (еще раньше — Финляндии в 1939 году, когда Молотов заявил, что с финнами Советский Союз вовсе не воюет, а всего лишь оказывает интернациональную помощь народному правительству Куусинена, и в 1941 году, когда просто взяли и начали бомбить Хельсинки). Да все потому же: любая война, которую ведут большевики, «законна и справедлива», а «всякую такую нравственность, взятую из… внеклассового понятия, мы отрицаем».

В XX веке военные теоретики окончательно отказались от патриархального: «Иду на вы!» «Война вообще не объявляется, — писал Г.С. Иссерсон. — Она просто начинается заранее развернутыми вооруженными силами. Мобилизация и сосредоточение относятся не к периоду после наступления состояния войны, как это было в 1914 году, а незаметно, постепенно проводятся задолго до этого».

Успешный прорыв обороны в высоком темпе считался возможным при условии, что на направлении главного удара танки будут использоваться массированно, с плотностью 75–100 единиц на километр фронта. Это особенно подчеркивается в итоговом советском военном труде «Тактика танковых войск», вышедшем в 1940 году:

«На направлении главного удара должны быть сосредоточены все танки соединения или… подавляющее большинство их, кроме того, атака должна вестись на возможно узком фронте. Чем уже фронт атаки, тем меньше будет встречено противотанковых орудий и более глубоким будет маневр. Сужение фронта атаки должно идти за счет эшелонирования боевого порядка, что дает необходимую глубину и обеспечит быстрое захлестывание, подавление и уничтожение огневой системы противника… Внезапный, быстрый и мощный удар массы танков, нарастающий из глубины, обеспечит успех атаки… Пехота, наступающая вслед за танками, должна немедленно использовать успех танковой атаки, уничтожая подавленного противника и закрепляя за собой захваченные рубежи». Послевоенные советские источники указывают, что в 1941 году для прорыва нашей обороны немцами «создавались значительные плотности сил и средств: 40–50 танков, 15–20 бронетранспортеров на километр фронта» — то есть в 1,5–2 раза меньше, чем предусматривали довоенные советские наставления.

Идея активного наступательного метода ведения войны была отражена во всех предвоенных уставах, а также в замыслах оперативно-стратегических игр и учений. Наиболее ярко сущность советской доктрины была выражена в проекте Полевого устава 1939 года: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий.

Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника.

Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение, с целью полного разгрома противника…»

Вопросы обороны рассматривались эпизодически. Считалось, что она может вестись на отдельных направлениях, но в рамках общего стратегического наступления. Проблема же вывода крупных сил из-под ударов противника, тем более вопросы ведения боевых действий в окружении, не разрабатывалась вовсе.

Таким образом, «советская военная наука создала стройную и достаточно полную систему взглядов на ведение войны, операции и боя». В соответствии с основными положениями военной доктрины велось военное строительство.

Первый опытный механизированный полк, которым командовал один из энтузиастов бронетанковых войск

К.Б. Калиновский, был создан летом 1929 года. На базе этого полка в мае 1930 года сформировали первое в мировой практике бронетанковое соединение — механизированную бригаду в составе танкового и механизированного полков, разведывательного и артиллерийского дивизионов, а также ряда специальных подразделений. Бригада имела 60 танков, 32 танкетки, 17 бронемашин, 264 автомобиля и 17 тракторов.

1 августа 1931 года Совет Труда и Обороны, принимая так называемую большую танковую программу, указал, что технические успехи в области танкостроения в СССР «создали прочные предпосылки к коренному изменению общей оперативно-тактической доктрины по применению танков и потребовали решительных организационных изменений автобронетанковых войск в сторону создания высших механизированных соединений, способных самостоятельно решать задачи как на поле сражения, так и на всей оперативной глубине современного боевого фронта».

Осенью 1932 года на базе 11-й стрелковой дивизии в Ленинградском военном округе был сформирован 11-й механизированный корпус, а на базе 45-й стрелковой дивизии на Украине — 45-й мехкорпус. В состав каждого корпуса входила мехбригада с танками Т-26 (три танковых батальона, стрелково-пулеметный батальон, артдивизион, саперный батальон, зенитно-пулеметная рота), бригада такого же состава, но вооруженная танками БТ, стрелковая бригада, корпусные части. Всего мехкорпус имел около 500 танков, свыше 200 бронеавтомобилей, 60 орудий и другое вооружение.

В этом же году началось формирование других бронетанковых частей: 5 отдельных мехбригад, 2 танковых полков, 12 механизированных полков, 4 механизированных дивизионов для кавалерийских дивизий, 15 танковых и 65 танкеточных батальонов для стрелковых дивизий. В результате численность личного состава автобронетанковых войск к январю 1933 года по сравнению с 1931 годом увеличилась в 5,5 раза, а их удельный вес в армии вырос с 1,6 до 9,1 процента.

В 1938 году механизированные корпуса были реорганизованы и переименованы в танковые. Теперь в состав каждого входили две танковые и одна стрелково-пулеметная бригада: 12 364 человека, 660 танков и 118 орудий. В следующем году количество танковых корпусов в Красной Армии увеличилось до четырех. В сентябре 1939 года два из них — 15-й и 25-й — участвовали в присоединении к «семье единой» Западной Украины и Западной Белоруссии.

В это же время интенсивно развивались и советские ВВС. Теория глубокой операции придавала большое значение завоеванию господства в воздухе в начальном периоде боевых действий. Поскольку советской военной теорией был сделан «правильный вывод» о том, что современные войны «будут начинаться внезапно, без формального объявления войны», то господство в воздухе планировалось достичь внезапными ударами по аэродромам противника. Поэтому приоритет при строительстве военно-воздушных сил отдавался фронтовым бомбардировщикам среднего радиуса действия и штурмовой авиации. Летчики-истребители также обучались преимущественно штурмовке наземных объектов и оказанию содействия сухопутным войскам. Стратегическая авиация не создавалась. Зато планировалось иметь миллион парашютистов и десять воздушно-десантных корпусов.

Основные положения теории глубокой операции проверялись и оттачивались на маневрах Киевского военного округа в 1935 году, маневрах Московского и Одесского и других округов в 1936 году, в боях на реке Халхин-Гол в 1939 году. Из-за отсутствия опыта инженерного и материального обеспечения крупных подвижных соединений, достаточных навыков командного состава в управлении ими, в действиях танковых корпусов были вскрыты различного рода недочеты. Основываясь на этом, Главный военный совет Красной Армии 21 ноября 1939 года постановил расформировать танковые корпуса. Вместо них решили создавать отдельные моторизованные дивизии, которые предполагалось использовать как эшелон развития успеха общевойсковых армий, а также в составе конно-Механизированных групп.

Однако после неожиданно быстрого разгрома Франции Наркомат обороны, обсудив опыт боев в Европе, в июне 1940 года принял решение о формировании механизированных корпусов новой организации, отдельных танковых и механизированных дивизий, а также танковых бригад.

Советская танковая дивизия «образца 1940 года» состояла из двух танковых (по четыре батальона), мотострелкового и гаубичного артиллерийского полков. В ней предусматривалось иметь 375 танков (из них 63 KB, 210 Т-34 и 102 Т-26 и БТ), 95 бронеавтомобилей, около 60 орудий и минометов, 11 343 человека личного состава.

В советской механизированной дивизии, в отличие от германской, имелись два мотострелковых, танковый и артиллерийский полки. Всего по штату 275 танков, 49 бронеавтомобилей, около 100 орудий и минометов, 11650 человек.

Как отмечалось выше, ни пехотные, ни кавалерийские дивизии вермахта танков не имели вообще. Советской стрелковой дивизии по штату, утвержденному в апреле 1941 года, полагалось иметь в своем составе 14483 человека, 78 полевых орудий, 54 противотанковые пушки, 12 зенитных орудий, 150 минометов, 13 бронеавтомобилей и Станков, но некоторые имели по 60–70 танков. В кавалерийской дивизии было 64 танка. Танки полагались даже воздушно-десантным бригадам.

Сталин готовился к войне серьезно. К июню 1941 года он имел 61 танковую и 31 моторизованную дивизии (и формировал еще столько же: в марте нумерация танковых дивизий перевалила за сотню, например, А.Л. Гетман был назначен в это время командиром 112-й танковой).

В чем заключается разница между теорией «молниеносной войны» и войны «малой кровью на чужой территории», неизвестно. Разве только в том, что первая была «антинаучной», а вторая являлась «передовой и научно обоснованной».

Но насколько все похоже, не правда ли? Вот и маршал Ротмистров заметил: «Принципы широкого применения танков, авиации и воздушно-десантных войск в наступательных операциях с высокими темпами были взяты немецко-фашистской армией в определенной степени из теории и практики действий советских войск». А генерал Гот, наоборот, считал, что «русская армия переняла немецкие принципы боевой подготовки и вождения войск». И еще вспомним о советско-германской договоренности 1926 года «развернуть более тесное взаимодействие в вопросах разработки военной науки». Оказывается, военную науку двигали вместе!

Канонический «отец» советской теории глубокой наступательной операции В.К. Триандафилов окончил академию германского Генерального штаба. Слушателями этой академии были и другие известные военачальники — П.И. Баранов, И.П. Белов, П.Е. Дыбенко, И.Н. Дубовой, А.И. Егоров, А.И. Корк, К.А. Мерецков, В.М. Примаков, И.П. Уборевич, И.С. Уншлихт, И.Ф. Федько, Н.Э. Якир, Я.И. Алкснис, Р.П. Эйдеман и другие. Соответственно в академии им. Фрунзе обучались товарищи из Германии. Здесь совершенствовали свои знания будущие фельдмаршалы В. фон Браухич, В. Кейтель, Э. фон Манштейн, В. Модель, генералы В. фон Бломберг, Горн, Фейге и другие.

Гитлер мечтал о Великом Рейхе. Сталин мечтал о Мировой Федерации Советов. Какова бы ни была идеологическая упаковка, и тот и другой мечтал о мировом господстве. И тот и другой взял на вооружение самую современную наступательную доктрину и в соответствии с этой доктриной готовил к будущей войне армию и народ.

При этом тотальная милитаризация всей общественной жизни прикрывалась лозунгами защиты «социалистического Отечества» или «интересов арийской расы». И не было в 30-е годы более «последовательных борцов за мир», чем советское Политбюро, и более рьяного «пацифиста», чем Гитлер. Как выразился Сталин в узком кругу доверенных товарищей: «Тут идет игра, кто кого перехитрит и обманет».

Ведь по своей сущности, проявлениям и влиянию на общественную жизнь большевизм и фашизм очень похожи. Эти понятия во многом адекватные и идентичные по сути, одинаково непримиримые к инакомыслию.

«Мы обязаны освобождать пространства от населения… Я имею в виду устранение целых расовых групп», — изложил свою позицию Гитлер. «Мы не ведем войну против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию, как класс», — инструктировал чекистов Лацис. Так в чем разница между национал-социализмом и социал-интернационализмом? В том, что один истребляет расы, а другой классы? Кстати, и те и другие создавались как партии «пролетариата».

Еще в апреле 1923 года ведущий большевистский теоретик и «любимец партии» Н.И. Бухарин заметил: «Характерным для методов фашистской борьбы является то, что они больше, чем какая бы то ни была партия, усвоили себе и применили на практике опыт русской революции». И далее: фашизм — «…это полное применение большевистской практики и специально русского большевизма: в смысле быстрого собирания сил, энергичного действия очень крепко сколоченной военной организации… и беспощадного уничтожения противника, когда это нужно и когда это вызывается обстоятельствами».

Нацисты вполне согласны с «Бухарчиком». Из донесения Главного управления имперской безопасности: «Это все равно, называется ли правительство нацистским, фашистским или советским, принцип один. Воля диктатора — закон. Он жестоко подчинен этой воле. Собственность полностью конфискуется… Патриотизм становится слепой покорностью господствующему классу… Между деспотизмом и демократией не может быть компромисса».

23 августа 1939 года кремлевский и берлинский «мечтатели» договорились о разделе сфер влияния в Европе. С этого момента и до весны 1941 года Германия совершила агрессию против девяти государств, СССР за этот же период — против шести. Причем потери в людях и боевой техники «нейтрального» Советского Союза намного превзошли потери воюющего вермахта. На этом лимит советско-германской дружбы был исчерпан.

Двум самым агрессивным режимам предстояло неминуемое открытое столкновение друг с другом, исключавшее «всякую возможность достижения каких-либо компромиссов».

Поскольку главным инструментом «блицкрига» являлись моторизованные соединения, самое время спросить, а сколько танков было у Гитлера? В 1933 году по известным причинам Германия не имела ни одного танка. Правда, разработки уже велись.

В 1931 году инспектор автомобильных войск рейхсвера генерал-майор Освальд Луц выдвинул проект формирования крупных танковых соединений. Оценив результаты экспериментов с «тракторами» как неудовлетворительные, он отдал указание приступить к разработке проекта 5-тонного танка для использования его в учебных целях.

Заказ поступил четырем фирмам: «Даймлер-Бенц», «Рейнметалл-Борзинг», МАН и «Крупп». Последняя уже располагала готовым проектом «малого трактора». Новый танк получил дезинформирующее название — «сельскохозяйственный тягач». Первый прототип был готов в июле 1932 года.

При постройке шасси немецкие инженеры применили технические решения, использованные в конструкции английского легкого танка «Карден-Ллойд» Мк. VI. Два шасси этой машины в 1929 году купил у Англии Советский Союз и предоставил их немцам. После испытаний и внесения конструктивных изменений первые 15 серийных танков были готовы к концу апреля 1934 года. Они поступили на вооружение учебной команды автомобильных войск в Цоссене.

После прихода к власти Гитлера подготовка к войне началась полным ходом. В короткий срок Германия воссоздала мощную военную промышленность, способную производить в больших количествах вооружение новейшего типа. В 1934 году началось серийное производство танков. Вскоре цоссенскую учебную команду преобразовали в 1-й танковый полк. На базе аналогичной части в Ордурфе был сформирован 2-й танковый полк. В 1935 году, после денонсирования Версальского договора, о создании танковых частей объявили публично. Летом того же года оба полка участвовали в маневрах около Мюнстера.

Примерно в это же время была введена унифицированная система обозначений для всех подвижных средств вермахта. «Тягач» Круппа получил обозначение Panzer-kampfwagen I Ausf. А (танк I, модификация А). Мы будем придерживаться устоявшегося в советской литературе названия T-I, это не совсем правильно, зато удобно в написании. Компоновка этой машины — двигатель сзади, трансмиссия спереди — стала классической для немецких танков. T-I находился в производстве вплоть до 1939 года, всего выпущено 1569 единиц в четырех модификациях. Пулеметное вооружение, небольшой вес и размеры этих машин скорее соответствуют танкетке.

Тем не менее в 1935 году началось формирование первого крупного танкового соединения — 1-й танковой дивизии. Немецкая танковая дивизия «образца 1935 года» состояла из двух полков. Каждый полк, в свою очередь, состоял из двух танковых батальонов по четыре боевых и одной штабной роты. Всего в танковой дивизии было 22 роты. Танк T-I был в то время единственным, состоявшим на вооружении «панцерваффе».

Правда, была выпущена небольшая партия тяжелых трехбашенных танков NbFz. Их вооружение состояло из двух пушек (37-мм и 75-мм) в центральной башне и четырех пулеметов калибра 7,92 мм, находившихся в двух небольших, диагонально разнесенных башенках. Вес танка был 35 тонн, скорость — 35 км/ч. Однако бронирование оказалось слишком легким. Поэтому данная модель осталась, по существу, экспериментальной.

К 15 октября 1935 года вермахт имел уже три танковых дивизии: 1-я танковая дивизия под командованием генерала Вейхса располагалась в Веймаре; 2-я дивизия под командованием полковника Гудериана дислоцировалась в Вюрцбурге; 3-я дивизия под командованием генерала Фессемана — в Берлине.

Впервые немецкая танковая техника получила боевое крещение в 1936 году в Испании, куда в помощь франкистам были направлены 180 танкистов и 41 танк T-I. Очень быстро выяснилось, что немецкие машины, имевшие только пулеметное вооружение, уступали танкам республиканцев, вооруженным 45-мм пушкой. Под влиянием войны в Испании гитлеровская Германия ускоренными темпами завершает разработку танков с пушечно-пулеметным вооружением, проектирование которых было начато еще в 1934 году. В конце 1936 года на вооружение приняли танк T-II, а в 1937 году — танки T-III и T-IV. Год спустя началось их серийное производство.

В 1939 году в немецкой армии существовало уже несколько разных типов танковых частей, которые значительно различались по численности парка. В большинстве танковых дивизий имелось по два танковых полка. Кроме того, на базе кавалерийских частей создавались легкие дивизии. Организация легких дивизий была различной. Например, в 1-й легкой дивизии имелся танковый полк и отдельный танковый батальон, а в 3-й и 4-й дивизиях было только по одному танковому батальону. В производстве находились танки T-II, 38(t) (бывший чешский), T-III и T-IV. Но к началу Польской кампании основной боевой машиной вермахта продолжал оставаться T-I. На 1 сентября в первой линии находилось 1445 единиц, что составляло 46,4% танкового парка.

Летом 1939 года Франция, считавшаяся самой сильной в военном отношении европейской страной, имела 3286 танков, Великобритания — 547, Польша — 887, а США — чуть более 500. Германия вступила во Вторую мировую войну, имея шесть танковых дивизий и 3419 танков. Это, конечно, много, и это свидетельство самых агрессивных намерений нацистов.

Германским бронированным кулакам хватило ударной мощи, чтобы сокрушить армии своих противников в Европе. Третий рейх достиг пика своего могущества, и к лету 1941 года в вермахте находилось 5639 боевых машин, в том числе 377 штурмовых орудий и 330 командирских танков с одним пулеметом в невращающейся башне. Правда, все тех же типов. Уверовав в превосходство немецкой техники, фюрер отказался финансировать новые разработки. Для нападения на СССР германский Генштаб смог выделить, поданным Б. Мюллера-Гиллебранда, 3686 танков (с учетом резерва Верховного командования и без учета огнеметных машин) и 250 штурмовых орудий, а по подсчетам А.В. Лобанова, опубликованным в «Военно-историческом журнале» в 2003 году, — и вовсе 3202 танка и 250 «артштурмов».

Уже в ходе войны перед коммунистическими идеологами и их летописцами встала трудная задача: с одной стороны, поведать массам о грандиозных успехах социалистического строительства в 30-е годы и тысячах выпущенных танков, с другой — доказать, что танков у нас было «все же в несколько раз меньше, чем у немцев». Так родилась формула, что «накануне вероломного нападения фашистской Германии на СССР в Красной Армии насчитывался 1861 танк KB и Т-34 (636 и 1225)» — вот их только и предлагалось считать полноценными боевыми машинами, а все остальные (двадцать четыре тысячи) были «легкими и устаревшими».

Но легкий танк — еще не значит плохой, каждая машина в зависимости от вооружения и весовой категории имеет свое боевое предназначение. Так, уже в ходе войны советская промышленность выпустила более 14 000 новейших легких танков Т-60 и Т-70.

И тогда формулу слегка подправили: ВСЕ предвоенные советские танки, кроме KB и Т-34, превратились в «легкие машины устаревших типов». Почувствуйте разницу! Может быть, действительно к 1941 году вся армада советской бронетехники была, как выражался Ворошилов, «никому не нужным хламом», а не оружием? Возможно, немецкие танки обладали большим качественным превосходством, а советские конструкции оказались морально устаревшими и непригодными в современной войне?

Однако до июня 1941 года советские генералы и маршалы гордились своей боевой техникой, а немецкая у них никаких восторгов не вызывала. Накануне войны с разрешения Гитлера делегации Советского Союза была продемонстрирована вся новейшая боевая техника вермахта, в том числе бронетанковая, и впечатления она на наших военных не произвела. Генерал Гудериан по этому поводу вспоминал: «Весной 1941 года Гитлер отдал приказ показать советской военной делегации наши танковые заводы и учебные центры. Гитлер особо подчеркнул, что следует показывать, ничего не скрывая. Советские офицеры, осмотрев все, категорически отказались верить, что танк T-IV является нашим самым тяжелым танком. Они постоянно повторяли, что мы прячем от них наши самые новейшие машины».

То есть самый новейший и самый тяжелый немецкий танк весом в целых 20 тонн для советских специалистов в то время уже был вчерашним днем. В Красной Армии еще в декабре 1939 года был принят на вооружение и прошел успешную проверку в Зимней войне 48-тонный KB, запущена в серию 27-тонная «тридцатьчетверка». Немцы не только показали всю свою технику, но и продали ее образцы по выбору гостей. Так, наряду с самолетами, русские приобрели основной танк вермахта T-III.

Отсюда вывод: советские генералы перед войной, в отличие от немецких, имели возможность ознакомиться с боевыми машинами противника, они знали, с чем они встретятся на поле боя, и это их ничуть не пугало. И это при том, что наша разведка в своих сводках завышала число имеющихся в вермахте танков более чем вдвое, по сравнению с их реальным количеством. В Москве считали Германию равноценным противником, который, однако, с военной точки зрения не имел ничего особенного ни в артиллерии, ни в авиации, ни в танках. По мнению Сталина, военная техника Германии «отстает не только от нашей, но в отношении авиации ее начинает обгонять Америка».

Если T-IV был самой мощной машиной «панцерваффе», то что собой представляли остальные?

В момент нападения на Советский Союз германская армия имела на вооружении следующие типы танков: T-I, T-II, T-III, T-IV, 35(t) и 38(t).

Танк T-I имел боевую массу 5,4 тонны. Карбюраторный двигатель «Крупп» М305 мощностью 57 л.с. позволял развивать максимальную скорость 57 км/ч. Вооружение состояло из двух 7,92-мм пулеметов «Дрейзе» MG-13. Часть машин была выпущена в командирском варианте: с одним пулеметом или вообще без вооружения. Бронирование: лоб — 18 мм, борт и корма — 14 мм, башня — 15 мм. В целом T-I, имевший высоту 172 сантиметра и с трудом умещавший двух членов экипажа, — скорее танкетка. От последней он отличался наличием вращающейся башни и несколько большей толщиной броневых листов.

Боевое крещение танк получил в Испании в составе 88-го батальона «Легиона Кондор», где быстро выяснилось, что при встрече с русскими Т-26 и БТ-5 у него нет никаких шансов на успех. Слишком слабым было вооружение и бронирование. Попытка установить на T-I хотя бы 20-мм пушку успехом не увенчалась.

Таким образом, к началу Второй мировой войны это была, безусловно, устаревшая и снятая с производства машина. Опыт Польской кампании подтвердил, что танки T-I совершенно не отвечают требованиям современной войны. Их можно было использовать только в качестве разведывательных машин, да и то лишь там, где у противника не было собственных танков или артиллерии. Дело дошло до того, что танкисты из 1 -й танковой дивизии после битвы под Томашув-Любельским пересели на трофейные польские танки 7ТР, побросав собственные T-I.

Для «Восточного похода» вермахт выставил 410 танков T-I, в том числе 230 командирских. Все они были утеряны к декабрю 1941 года. Свое мнение об эффективности их использования генерал Гальдер зафиксировал в дневнике на двенадцатый день войны: «Танки T-I являются обузой для частей, и их следует отправить в тыл для охраны отечественной территории, охраны побережья, а также в целях боевой подготовки». А советский маршал К.С. Москаленко вспоминал, как его бригада отгоняла легкие танки противника огнем крупнокалиберных пулеметов ДШК.

Разведывательный танк T-II представлял собой более полноценную боевую машину. Его боевая масса 9 тонн, экипаж 3 человека. При мощности карбюраторного двигателя «Майбах» в 140 л.с. он развивал максимальную скорость 40 км/ч. Вооружение состояло из 20-мм автоматической пушки и одного пулемета калибра 7,92 мм. Толщина брони — 15 мм.

Как и T-I, этот танк побывал в Испании в рядах франкистов, где продемонстрировал те же недостатки. После этого на T-II были усилены части бронекорпуса, наиболее подверженные вражескому огню. Лоб башни усилили дополнительными бронелистами толщиной 14,5 и 20 мм, лоб корпуса — 20 мм. Общая толщина лобовой брони достигла 30 мм, усилить вооружение танка оказалось невозможно из-за малых размеров башни.

Опыт войны в Польше подтвердил, что T-II может быть использован только при отсутствии сильной противотанковой обороны, для танка поддержки пехоты его броня была слишком слабой. Обычный артиллерийский снаряд пробивает броню толщиной примерно равной его калибру. Поэтому броня T-II легко прошивалась снарядами 37-мм противотанковых и 75-мм полевых пушек польской армии.

22 июня 1941 года на советских границах находилось 746 танков T-II. Они могли вести бой на равных только с советскими легкими машинами типов Т-37, Т-38 и Т-40 (которых в Красной Армии было 3592 единицы). Против Т-26 или БТ-7 пушка немецкого танка была эффективна только на короткой дистанции (до 300 метров), в то время как 45-мм русские пушки могли поразить T-II на значительно больших расстояниях.

Наконец, отметим, что и T-I, и T-II изначально проектировались и строились как учебные машины из расчета на то, что они составят тренировочную базу немецких танкистов. В марте 1940 года производство T-II было свернуто, за второе полугодие 1939 года было выпущено всего 22 единицы. Однако неудовлетворительная поставка более новых машин заставила немцев вновь модифицировать T-II, лишь в 1942 году его вывели из состава танковых полков.

Еще одной, безусловно, устаревшей машиной в рядах «панцерваффе» был легкий танк 35(t). Выпускавшийся чехословацкими фирмами «Шкода» и ЧКД танк LT vz.35 относился к тому же классу, что и советский Т-26 или польский 7ТР. Боевая масса составляла 10,5 т, экипаж 4 человека. 6-цилиндровый карбюраторный двигатель мощностью 120 л.с. позволял танку двигаться с максимальной скоростью 34 км/ч. Весь корпус LT vz.35 был клепаным. Его броневые листы собирались на каркасе из уголков. Такую же конструкцию имела и башня. Толщина броневых листов колебалась от 8 до 25 мм. Лобовая броня выдерживала обстрел из 20-мм пушки с дистанции 250 м. Вооружение состояло из 37-мм полуавтоматической пушки и двух 7,92-мм пулеметов.

После оккупации Чехии и Моравии 15 марта 1939 года Германии досталось 218 машин LT vz.35. Немцам танк понравился. Это вполне понятно, учитывая, что основной машиной вермахта в то время был T-II. Чехословацкий танк значительно превосходил все немецкие легкие танки по мощи вооружения, имея такую же броневую защиту и скорость. Это была надежная и легко управляемая машина; благодаря сервоприводам на сжатом воздухе облегчалось управление трансмиссией и тормозами. После испытаний и доработки чехословацкие танки поступили на вооружение под обозначением 35(t). В составе вермахта они участвовали в Польской кампании.

В боевых частях, развернутых на советской границе, имелось 149 этих машин в группе армий «Север» (6-я танковая дивизия). В условиях русской зимы танкам 35(t) пришлось туго: например, на морозе начисто замерзала система сжатого воздуха на сервоприводах, и танк выходил из строя. 10 декабря 1941 года был подбит последний 35(t) на Восточном фронте. Больше в боевых частях эти машины не использовались.

С большой натяжкой можно отнести к новейшим и другой легкий танк, разработанный фирмой ЧКД. Серийное производство его началось в 1939 году, уже после оккупации Чехословакии Германией. Танки LT vz.38 по немецкой системе получили обозначение 38(t).

Танк имел боевую массу 9,7 т, мощность двигателя 125 л.с, скорость хода по шоссе 42 км/ч. Вооружение и бронирование было таким же, как и на 35(t). На более поздней модификации толщина лобовой брони была доведена до 50 мм, борта — до 30 мм. На 22 июня 1941 года в пяти немецких дивизиях первой линии имелось 623 танка 38(t). Почти все они к концу года были потеряны.

Таким образом, почти половина немецких таков, вторгнувшихся на территорию Советского Союза, были не только легкими, но и устаревшими.

Средний T-III стал первым по-настоящему боевым танком вермахта и основной боевой машиной в Русской кампании. Опытный образец машины изготовила фирма «Даймлер-Бенц» в 1936 году, в следующем году было выпущено 15 танков T-IIIA, и только в 1938 году началось серийное производство массовой модификации «тройки» — T-IIIЕ. Боевая масса танка составляла 19,5 тонны. 12-цилиндровый двигатель «Майбах» мощностью в 300 л.с. позволял развивать максимальную скорость хода по шоссе 40 км/ч. Танк был вооружен 37-мм пушкой и тремя пулеметами MG 34. Толщина броневых листов на всех основных плоскостях была одинаковой — 30 мм. Экипаж состоял из 5 человек. Такое количество членов экипажа, начиная с T-III, стало стандартным для всех последующих германских средних и тяжелых танков. Немцы первыми добились функционального разделения обязанностей членов экипажа, что давало им преимущество в бою: командир был освобожден от работы заряжающего для выполнения только своих прямых функций. Однако в мировую войну Германия вступила, имея лишь 98 «троек».

С мая 1940 года начали выпускаться модификации T-III, с усиленной до 70 мм лобовой броней и вооруженные 50-мм пушкой. Однако управление вооружений проигнорировало требование Гитлера установить длинноствольное орудие L/60 и выбрало для T-III пушку с длиной ствола 42 калибра и низкой начальной скоростью снаряда. В результате снаряд 50-мм пушки практически не «брал» KB и Т-35 (бронепробиваемость на дистанции 500 метров составляла 36 мм).

Танк T-III использовался на всех театрах военных действий, повсеместно пользуясь любовью немецких танкистов. Удобства, созданные для работы экипажа, можно было считать образцом для подражания. Их не имел ни один советский, английский или американский танк. T-III имел отличные приборы наблюдения и прицеливания с традиционно великолепной немецкой оптикой. Он мог на равных драться с советскими БТ и Т-26 и несколько уступал Т-28. В то же время при столкновении с Т-34 и KB германский T-III имел шансы на победу только в благоприятных условиях — засада, близкая дистанция, захват врасплох.

Ширина гусеничных лент на «тройке» (380 мм) была выбрана исходя, главным образом, из условия движения по дорогам, при этом существенно ограничивалась проходимость по пересеченной местности. В условиях западноевропейского театра военных действий бездорожье, конечно, еще надо было поискать. Но зато на Востоке русские дороги, по признанию Гота, мешали продвижению его танковой группы сильнее, чем русские войска.

На 22 июня 1941 года в частях немецких танковых войск находилось 1440 танков T-III, из них для войны с Советским Союзом было выставлено 965 единиц.

Если танку T-III отводилась роль среднего танка поддержки, то более мощный T-IV должен был выполнять функции танка прорыва. Советские историки и мемуаристы постоянно и упорно записывали его в тяжелые, в то время как 27-тонные Т-28 и Т-34 считали средними.

Танк T-IV начал серийно выпускаться с апреля 1938 года. Это детище фирмы «Крупп» имело боевую массу 20 тонн… Двигатель устанавливался такой же, как на T-III, скорость хода идентичная. Танк вооружался 75-мм пушкой длиной 42 калибра и двумя 7,92-мм пулеметами. Опыт кампаний в Европе показал, что баллистические характеристики короткоствольной пушки не отвечали требованиям современного боя, так как низкая начальная скорость снаряда не обеспечивала достаточной бронепробиваемости на больших дистанциях. Бронирование: лоб — 30 мм, борт — 20 мм (то есть пробить такую броню было под силу любой советской пушке, в том числе 45-мм орудиям легких БТ и Т-26). В 1940–1941 годах лобовая броня была усилена броневой плитой толщиной 30 мм, а новую длинноствольную пушку танк получил лишь в апреле 1942 года. При этом T-IV имел сравнительно высокое удельное давление на грунт и плохое сцепление гусениц с грунтом в условиях распутицы и зимы

На войну с СССР вермахт отрядил 439 танков T-IV. Танковой дивизии двухбатальонного состава полагалось по штату 24 таких машины, трехбатальонной — 36.

Тяжелых танков на вооружении германской армии в 1941 году не было, и не только на вооружении, но и в проекте. Из общего количества немецких танков только 1156 можно назвать действительно новыми машинами. Для всех их были характерны недостаточное для современной войны бронирование и вооружение, а основным боевым качеством — высокая скорость и маневренность. Все немецкие танки предназначались для использования на хороших дорогах в соответствии с «магистральной тактикой». При этом темпу огня придавалось большее значение, чем его мощи. Отсюда многочисленное пулеметное вооружение и установка 20–37-мм пушек.

Вот, в общем, это и есть те «танковые и моторизованные полчища», которые «ринулись на советскую землю» 22 июня 1941 года. Немецкие машины конструировались в соответствии с идеей «блицкрига». Именно высокая динамичность и передовая тактика позволили германским танковым войскам, наполовину и даже более состоящим из легких танков, добиваться успеха в кампаниях 1939–1941 годов. Не превосходя противника по количеству и качеству боевых машин, они переигрывали его тактически.

Да, ведь Германия, оккупировав Францию, захватила большое количество французских машин — около 2000 единиц. Однако боевые качества французских танков немцев не устраивали, и по прямому назначению их почти не использовали. Отсталая военная доктрина французской армии не могла направить конструкторскую мысль на решение основных проблем танкостроения в межвоенный период. Ведущим качеством французских танков являлась броневая защита. Вооружению и скорости придавалось второстепенное значение. По бронированию они превосходили немецкие, но уступали им в скорости движения и скорострельности пушечного вооружения. Тихоходность французских танков серьезно затрудняла их успешные действия в составе крупных танковых соединений.

Так, легкий «Peно» R-35 при массе 10 тонн мог развить максимальную скорость всего 20 км/ч. Толщина брони достигала 45 мм, а вооружение состояло из 37-мм короткоствольной пушки (с начальной скоростью снаряда 388 м/с) и спаренного с ней 7,5-мм пулемета. Теснота, низкая удельная мощность, малая скорость и старая пушка с малой начальной скоростью привели к тому, что R-35, представлявшийся неплохим танком сопровождения пехоты, во Второй мировой войне, с ее широкими маневренными операциями, оказался безнадежно устаревшим. В начале 1941 года немцы переделали 174 трофейных R-35 в самоходные артиллерийские установки, вооруженные 47-мм противотанковыми бывшими чехословацкими пушками, а несколько машин оборудовали 105-мм и 150-мм пехотными гаубицами, превратив в мобильные штурмовые орудия.

Легкий танк «Гочкис»Н-35/39, при весе 12 т, имел такое же вооружение, 40-мм лобовую броню и скорость по шоссе 36 км/ч. Оба основных французских легких танка имели еще один существенный недостаток: экипаж состоял из двух человек. Командир находился в башне один и, кроме выполнения своих непосредственных обязанностей: наблюдение за полем боя, выбор цели, связь, работал как заряжающий и наводчик. Танки R-35 и Н-35 не годились для «блицкрига» и использовались немцами в основном на оккупированных территориях (борьба с партизанами) и в учебных целях.

В немецкой и итальянской армиях использовались также доставшиеся им четыреста средних французских танков S-35 и полторы сотни B1bis. Машина SOMUA S-35 имела боевую массу 20 т, скорость 40 км/ч, броню 20–56 мм и была вооружена 47-мм пушкой и одним пулеметом. Этот танк можно считать одним из лучших в мире танков предвоенных лет. Он был весьма грозным противником для немецких машин.

Однако неправильное применение — для мелких тактических операций — не позволило в полной мере проявиться всем его достоинствам. К тому же хорошо забронированный и вооруженный S-35 имел недостаток, свойственный всем французским танкам, — одноместную башню, в которой командир танка был вынужден работать за троих. Немцы использовали его в качестве учебной машины и во второй линии, в частности, известно, что танки SOMUA из 28-го танкового взвода придавались 45-й пехотной дивизии при штурме Брестской крепости.

Архаичные и громоздкие Blbis больше года пылились на складах, прежде чем их начали использовать в боях с югославскими партизанами и переоборудовать в огнеметные танки и самоходные артиллерийские установки.

Англичане, так же как и французы, оказались не на высоте. Если в 20-е годы Великобритания была законодательницей мод в танкостроении, то затем она сильно сдала свои позиции. Прежде всего в Англии затянулась дискуссия о роли и месте танков в современной войне. Неопределенность по этому вопросу у военных тормозила разработку соответствующих тактико-технических требований и выдачу заказов промышленности. Сыграла свою роль и географическая особенность государства — нападать англичане ни на кого не собирались, а реального противника в Европе у них долгое время не было. Поэтому господствовала концепция Генштаба, считавшего, что воевать придется в основном в собственных колониях.

К тому же с 1937 года по соглашению с Францией на последнюю возлагалась разработка и производство для армий двух стран тяжелых танков, тогда как англичанам поручался выпуск легких машин. Британская промышленность была заинтересована в изготовлении на экспорт дешевых в производстве легких танкеток и танков, приносивших весьма существенную и устойчивую прибыль. Только после нападения Италии на Эфиопию Лондон осознал угрозу «большого конфликта». Однако в 1936 году британская армия располагала лишь 375 танками, в том числе 209 легкими.

Появление на поле боя во время войны в Испании противотанковой артиллерии заставило развитые государства приступить к обновлению танковых парков. Но Великобритания так и не сумела правильно определить генеральную линию развития своего танкостроения, и в итоге к началу Второй мировой войны британская армия не имела ни одного танка, отвечающего современным требованиям. Отставали от реальных потребностей и темпы танкового производства. В результате Англия вступила в войну, имея менее 600 танков, половину из которых составляли легкие «Виккерсы» с пулеметным вооружением и 12-мм броней, уязвимые даже для стрелкового оружия.

Основными типами танков в английской армии были крейсерские и пехотные. Крейсерские танки А9, А10, А13 предназначались для самостоятельных действий в оперативной глубине и прорыва слабо подготовленной обороны. Они были вооружены 40-мм пушками и пулеметами, имели бронирование от 14 до 30 мм и высокую подвижность.

Пехотный танк Мк I «Матильда» (А11) был первым английским танком с противоснарядным бронированием (65 мм лоб корпуса и 65 мм — башни), но вооружен был одним пулеметом и развивал скорость всего 13 км/ч (по хорошей дороге).

Характерными особенностями английских танков были большие габаритные размеры и вес, отсутствие рационального наклона броневых конструкций, невысокая огневая мощь. Броневая защита крейсерских танков не обеспечивала экипаж и основные агрегаты от огня противотанковых средств на средних дальностях. Подвижность пехотных танков была низкой, в силу чего они несли значительные потери на поле боя. Нельзя признать прогрессивной ни конструкцию, ни технологию сборки английских танков. Корпуса и башни собирались при помощи болтов на каркасах, сварка применялась крайне ограниченно. Броневые листы располагались вертикально, без каких-либо углов наклона. Таким образом, ни по броневой защите, ни по огневой мощи танки Великобритании во время войны не могли конкурировать с немецкими.

Ознакомившись с состоянием дел в просвещенной Европе, вернемся к советским «легким танкам устаревших конструкций».

Танки Т-37А и Т-38, выпускавшиеся серийно с 1933 по 1939 год, были, безусловно, легкими: боевая масса 3,3 т, экипаж 2 человека, броня 6–8 мм, вооружение — 7,63-мм пулемет ДТ. Предназначались они для ведения разведки и поступали на вооружение разведывательных подразделений. Можно считать их устаревшими, так же как и немецкий T-I. Однако, в отличие от «германца», наши танки еще и плавали.

Танк Т-26 производился серийно с 1931 по 1941 год и был предназначен для непосредственной поддержки пехоты в составе стрелковых соединений, а также для выполнения самостоятельных тактических и оперативных задач.

Его конструкция была проста, танк отличался легкостью управления и не требовал большого ухода. Боевая масса в самом распространенном однобашенном варианте составляла 10,2 тонны, экипаж «машины боевой» состоял из 3 человек. Мощность двигателя в 97 л.с. позволяла развивать скорость 30 км/ч. Броня — 15 мм. Танк вооружался 45-мм пушкой и двумя 7,62-мм пулеметами.

В ходе нескольких модернизаций в конструкцию машины были внесены значительные изменения, повышавшие ее тактические характеристики. Так, в 1938 году цилиндрическая башня была заменена конической и установлен телескопический прицел со стабилизацией по вертикали; в период войны с Финляндией за счет установки дополнительных экранов была усилена броневая защита. По своим боевым качествам Т-26 был в состоянии на равных противостоять большинству танков вермахта, за исключением T-III и T-IV. Броня у него была, конечно, слабовата, но вот 45-мм пушка при благоприятных условиях позволяла поражать и самые новые немецкие танки.

В общем, до войны советские генералы считали «двадцатьшестые» вполне приличной машиной (и была она самой массовой в РККА), а вот усевшись через двадцать лет писать мемуары, генерал Болдин пишет: «Да и что можно требовать от Т-26? По воробьям из них стрелять?» Значит, германские 20–37-мм пушки — это вершина конструкторской мысли, а десять тысяч «сорокапяток» на Т-26 — ни на что не годятся. Кстати, и на новейшем танке Т-70 образца 1942 года, который в советской литературе называют лучшим легким танком Второй мировой, стояла точно такая же 45-мм пушка образца 1934 года.

Главная деталь любого оружия — голова его владельца. Генерал Болдин своим оружием воспользоваться не сумел. А немцы нормально воевали на трофейных Т-26 и их союзники румыны тоже. Самыми массовыми танками «двадцать шестые» были в финской армии, танковый парк которой вообще на 80% состоял из советских трофеев. В Финляндии Т-26 состояли на вооружении еще в 1960 году.

На основе машин гениального американского конструктора Кристи в Советском Союзе было создано семейство легких быстроходных колесно-гусеничных машин типа БТ, которые выпускались с 1931 по 1940 год. Первым в этой серии был БТ-2. Его боевая масса составляла 11,3 тонны, экипаж 2 человека. Особенность всех «бэтушек» заключалась в томг что они могли передвигаться как на гусеничном ходу, так и на колесах-катках. 12-цилиндровый карбюраторный двигатель в 400 л.с. позволял развивать максимальную скорость на гусеницах 52 км/ч и превышать 72 км/ч при движении на колесах.

Эти боевые машины предназначались, в соответствии с теорией глубокой наступательной операции, для совершения глубоких прорывов в составе самостоятельных механизированных соединений.

Корпус танка БТ-2 представлял собой коробку, собранную из броневых листов, соединенных между собой клепкой. Толщина лобовой и бортовой брони составляла 13 мм, клепаная круглая башня имела такое же бронирование. Стандартным вооружением БТ-2 была 37-мм пушка и 7,62-мм пулемет ДТ. Эксплуатация танка в войсках выявила множество недостатков. Капризные и ненадежные двигатели часто выходили из строя, разрушались траки гусениц, изготовленных из некачественной стали. Несмотря на все недостатки и сложности, БТ полюбились танкистам за свои превосходные динамические качества, которые они использовали в полной мере.

Выпуск БТ-2 продолжался чуть более полутора лет, а с 1933 года ему на смену пришла новая модель — БТ-5. Последний являлся, по существу, все тем же БТ-2, но с совершенно новой башней, в которой устанавливалась 45-мм пушка и пулемет. Конструкция ходовой части и бронирование остались прежними, масса танка возросла на 200 кг.

В начале Великой Отечественной войны в строю находилось 2282 единицы БТ-2 и БТ-5. К этому времени они устарели, и их действительно уже нельзя рассматривать как полноценные боевые машины. Но воевать на равных с легкими немецкими танками они вполне могли.

С 1935 года серийно выпускался танк БТ-7, имевший боевую массу 13 тонн. Конструкция его корпуса была существенно модернизирована: изменена конфигурация носовой и кормовой части, многие броневые листы соединялись сваркой. Верхний лобовой лист имел толщину 22 мм. Вместо двигателя М-5 танк получил более надежный М-17Т. С 1937 года БТ-7 получили конические башни с броней в 15 мм. Скорость БТ-7 практически не изменилась, но благодаря увеличению емкости топливных баков запас хода увеличился в 2,5 раза.

Параллельно с основной модификацией с 1936 по 1938 год было выпущено 154 артиллерийских танка БТ-7А с башней увеличенного размера, с 76-мм пушкой и тремя пулеметами.

С декабря 1939 года начался выпуск танка БТ-7М, внешне почти неотличимого от БТ-7. Основное и кардинальное отличие новой модели заключалось в наличии только что разработанного и пущенного в производство танкового дизеля В-2 мощностью 500 л.с. Скорость танка БТ-7М достигла 86 км/ч на колесах и 62 км/ч на гусеницах. Масса составила 14,6 тонны.

Танк БТ-7 был выдающимся танком своего времени, не имевшим себе равных в мире по маневренным качествам. Он стал гордостью и заслуженным символом автобронетанковых войск РККА в предвоенные годы, поскольку в наибольшей степени соответствовал представлению о танках как о главной ударной силе сухопутных войск. Поэтому непонятно, как БТ-7, выпущенный в 1940 году, оказался «устаревшей» и ограниченно боеспособной машиной, а его ровесник, немецкий T-III — чудом современной техники. Между тем именно этой причиной обосновываются высокие потери в советских танках летом 1941 года. Вот вспоминает войну генерал-полковник Драгунский: «…большинство составляли Т-26 и БТ — машины, уже давно (?) устаревшие и, как мы шутили, с «фанерной броней».

Но если сравнить характеристики танков, то невооруженным глазом видно, что, уступая «германцу» в броневой защите, БТ-7 существенно превосходил его по скорости, маневренности и мощи вооружения. Не слишком спасала положение и новая 50-мм пушка, которой к июню 1941 года было перевооружено небольшое количество немецких «троек». Ее бронебойный снаряд массой 2,06 кг при начальной скорости 685 м/с с расстояния 500 м пробивал 47-мм броню. А 1,93-кг бронебойный снаряд нашей 45-мм пушки, покидавший ствол со скоростью 760 м/с, пробивал эти же 47 мм с расстояния 1000 м (а нашим генералам все бы по воробьям стрелять!).

Таким образом, в июне 1941 года БТ-7 был в состоянии эффективно бороться с немецкими танками. Тем более что среди последних было немалое количество куда более слабых. Правда, «бэтушкам» так и не пришлось сбросить гусеницы и рвануть по европейским автострадам в глубокие прорывы, война оказалась другой. И все же факты их боевого применения в оборонительных сражениях первого периода войны дают основание утверждать, что при грамотной тактике использования и хорошей подготовке экипажа БТ-7 мог успешно противостоять всем типам немецких танков. Тем более что в распоряжении советских командиров было более 5000 машин серий БТ-7 и БТ-7М.

В «безнадежно устаревшие» попал и советский средний танк Т-28, выпуск которого прекратили в 1940 году. Танк весил 27,8 тонны, экипаж — 6 человек. Скорость хода по шоссе 45 км/ч, мощность двигателя 500 л.с. Вооружение состояло из размещенных в трех вращающихся башнях 76,2-мм пушки и четырех пулеметов. Бронирование: лоб — 30 мм, башня и борт — 20 мм. На основании опыта Зимней войны танки оборудовали броневыми экранами. Толщина лобовой брони корпуса и башни была увеличена за счет этого до 50–80 мм, а бортовой и кормовой — до 40 мм. По вооружению и бронированию танк Т-28 абсолютно превосходил все противостоящие ему немецкие машины. На вооружении состояло 504 «двадцать восьмых» (и это несколько больше, чем было у немцев T-IV).

Тяжелый пятибашенный Т-35 вообще сравнивать в немецкой армии не с чем. Танк весил 50 тонн, имел на вооружении одну 76,2 и две 45-мм пушки, а также шесть пулеметов. Бронирование — 30–40 мм (с 1937 года стали устанавливать броню увеличенной толщины и двигатель повышенной мощности — 580 л.с). Правда, выпущено их было действительно немного — 61 единица.

И вот эта, согласимся, не всегда новая бронетехника в количестве 23 тысяч единиц была объявлена непригодным для войны хламом! Но и это еще не все. Оказывается, многие из этих машин «находились к тому же в неисправном состоянии… исправные же танки старых образцов составляли не более 27%». Это сколько же металлолома числилось на балансе РККА? И как за такое вредительство не поставили к стенке все Автобронетанковое управление и Генеральный штаб в придачу.

А еще наши танки были страшно огнеопасны. Об этом свидетельствуют почти все советские маршалы и генералы. Подтверждает и Министерство обороны СССР: «Опыт первых недель войны показал, что использование в качестве горючего бензина делало танки легко воспламеняемыми; малокалиберные пушки (меньше 45 мм ничего и не было, а сколько ж надо?) были малоэффективны при борьбе с танками врага».

Совершенно потрясающее открытие в исследовании этого вопроса сделал генерал-полковник Л.М. Сандалов. Оказывается, немецкие боевые машины с карбюраторным двигателем «Майбах» заправлялись каким-то совершенно новым видом горючего! — каким, выяснить так и не удалось. Но достоверно известно, что «у нас боевые машины заправлялись бензином и при попадании снарядов мгновенно воспламенялись, а враг использовал тяжелое (?), а значит, и менее огнеопасное топливо».

Между тем на всех танках вермахта устанавливались бензиновые моторы. До конца войны немецким конструкторам так и не удалось создать пригодный к эксплуатации танковый дизель, как и конструкторам всех других стран. На самом деле в реальной боевой обстановке танки с дизелем горели ничуть не хуже бензиновых. Уже в ходе войны советская промышленность выпускала боевые машины и с карбюраторным двигателем — легкие танки Т-60 и Т-70 и созданные на их базе СУ-76 и СУ-76М.

Горели и гибли в своих машинах танкисты всех воюющих стран. Самоходная артиллерийская установка СУ-76 образца 1943 года, которая получила солдатское прозвище «сука» (водитель в ней располагался между мотором и бензобаком и при первом попадании сгорал заживо), считалась вполне приличной боевой машиной и была самой массовой советской самоходкой. Вот письмо немецкого танкиста: «…сквозь шум, вибрацию и грохот ты слышишь удар снаряда в броню. Когда они попадают в наши танки, по большей части раздается глубокий затяжной взрыв, а затем ревущий гул вспыхнувшего бензина, гул, слава богу, такой громкий, что мы не слышим вопли экипажа».

Из этого следует, что говорить о высокой пожароопасности советских танков несерьезно. И все равно, то в одних, то в других мемуарах советских полководцев обязательно наткнешься на фразу типа: «Как свечи, горели Т-26 и БТ, работавшие на бензиновых двигателях». Все-таки, наверное, советские танки горели как-то особенно. Может быть, из-за «фанерной брони»?

Лишь две машины наша историография считает новыми и достойными сравнения с танками вермахта — Т-34 и КВ. Действительно, ни у немцев, ни у любой другой армии в мире не было ничего подобного.

Т-34, созданный конструкторами М. Кошкиным, А. Морозовым и Н. Кучеренко, считается лучшим средним танком Второй мировой войны. Кошкин поставил под сомнение необходимость применения колесно-гусеничного движителя. Воспользоваться колесным ходом вне дорог не всегда представляется возможным, и на деле ни один советский танк его ни разу не использовал в боевых условиях. Зато, отказавшись от громоздких колесных редукторов, можно было использовать высвободившийся вес на увеличение толщины брони, в том числе и на дополнительную защиту ходовой части. Советские конструкторы первыми подошли к концепции основного боевого танка, сочетающего в себе качества машины прорыва, крейсерского и сопровождения пехоты.

Серийное производство Т-34 началось в 1940 году. Танк имел боевую массу 26,5 тонны, экипаж 4 человека. На нем был установлен дизель В-2, который позволял развивать скорость 54 км/ч (кстати, об огнеопасности, ввиду нехватки дизелей на Т-34 завода «Красное Сормово» устанавливался авиадвигатель М-17). Танк имел корпус, сваренный из катаных броневых листов. Толщина брони составляла 45 мм. Верхний лобовой лист располагался под углом 60 градусов, верхняя часть борта шла под углом 45 градусов. Рациональные углы наклона имела и башня.

Первоначально в танк ставили 76-мм пушку Л-11 с длиной ствола 30,5 калибра, начиная с февраля 1941 года стали устанавливать 76-мм пушку Ф-34 с длиной ствола 41 калибр. Имелось и два пулемета ДТ.

На испытаниях обстрел корпуса «тридцатьчетверки» снарядами 45-мм противотанковой пушки показал, что танк стоит на грани непоражаемости. Немецкая 37-мм пушка не пробивала броню Т-34 с любых расстояний. Между тем 76-мм снаряд советского танка поражал броню основных машин Германии на всех дистанциях прицельного огня. Короткоствольное 75-мм орудие танка T-.IV, в силу весьма низкой начальной скорости снаряда, также не обеспечивало успешной борьбы с Т-34. Благодаря применению широких гусениц удельное давление на грунт танка Т-34 было меньше, чем у 9-тонного немецкого T-II, что позволяло советской машине свободно передвигаться по целине и снегу.

Таким образом, по сравнению со всеми немецкими танками летом 1941 года «тридцатьчетверка» имела лучшую подвижность, проходимость, в несколько раз больший запас хода, а также абсолютное превосходство в броне и вооружении.

Это подтвердили все танковые генералы противника. «Исключительно высокие боевые качества, — заявил начальник штаба 58-го танкового корпуса генерал Милентин, — мы ничего подобного не имели».

«Самый лучший танк в мире», — оценка генерал-фельдмаршала фон Клейста. (Что же не ловит мух гестапо? Это же «преклонение перед техникой недочеловеков».)

«Очень тревожные донесения о качестве русских танков… Превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее место до сих пор, было отныне потеряно и теперь перешло к противнику» — это Гудериан.

«Танк Т-34 произвел сенсацию… — писал генерал Эрих Шнейдер. — Русские, создав исключительно удачный и совершенно новый тип танка, совершили большой скачок вперед в области танкостроения… Попытка создать танк по образцу русского Т-34 после его тщательной проверки немецкими конструкторами оказалась неосуществимой».

А вот вздох немецкого солдата: «Когда у противника танк лучше — это страшно».

У Т-34 были свои недостатки, например, теснота, плохая оптика и неудачное размещение смотровых приборов. Однако главная причина, по которой этот танк не смог проявить в полной мере свои выдающиеся качества летом 1941 года, — бездарное применение. Кстати, ввиду нехватки дизелей, на «несгораемые тридцатьчетверки» в 1941 году ставили бензиновый авиационный двигатель М-17, такой же, как на танках БТ.

Тяжелый KB успешно прошел испытания в войне с Финляндией и стал производиться серийно с февраля 1940 года. Танк весил около 50 т, имел экипаж 5 человек и развивал скорость 35 км/ч. Сварной корпус имел толщину брони 75 мм, толщину брони башни довели к 1941 году до 105 мм! Броня KB вообще не пробивалась ни танковыми, ни противотанковыми пушками врага. Зафиксированы случаи, когда этот танк выходил из боя, имея до 200 попаданий. Недаром генералы вермахта запрещали немецким танкистам вступать в поединки с советскими тяжелыми машинами. Для борьбы с KB немцы применяли 88-мм зенитные орудия. В период битвы под Москвой советская танковая бригада захватила несколько таких орудий с надписью: «Стрелять только по КВ». Отсутствие равноценного противника на поле боя привело к тому, что в 1942 году KB модернизировали, уменьшив толщину броневых листов ради прироста скорости.

KB-1 вооружался 76-мм пушкой и четырьмя пулеметами, а для борьбы с дотами был создан «артиллерийский танк» КВ-2 с 152-мм гаубицей.

До июня 1941 года было выпущено 1225 танков Т-34 и 636 «ворошиловых», соответственно 967 и 508 этих первоклассных машин находилось в западных военных округах. Немцы и близко ничего не могли им противопоставить (самых лучших T-III и T-IV на границе было чуть больше тысячи). Но, оказывается, их было «слишком мало»! Во всем мире нет ни одного такого танка, а в СССР их 1800, и производство поставлено на поток сразу на нескольких заводах, и все равно мало. Вот не хватало еще ровно 16 600, и только KB и Т-34. Уж тогда бы… Интересно, сколько в современной российской армии танков, принятых на вооружение в 1999 году? А в американской или немецкой? Основной танк армии США М1А2 «Абрамс», сошедший с конвейера в 1994 году, является дальнейшей модернизацией образца, созданного в 1976 году.

РККА уже и так задыхалась от такого количества бронетехники, для ее эксплуатации в армии катастрофически не хватало технического персонала и командных кадров, несмотря на то что в стране было развернуто шестнадцать(!) танковых училищ, и все они перешли на двухгодичный срок обучения. В одном Саратове находились 1, 2, 3-е танковые, два училища разместились в Ульяновске. Недоставало горючего; на подготовку механика-водителя танка выделялось всего пять ходовых часов.

Но упрямы советские маршалы: «Это количество новой техники не могло удовлетворить потребности танковых войск…» Почему же маршал Ротмистров был такой неудовлетворенный? Да все по той же причине — «противник превосходил наши войска по средним и тяжелым (?) танкам в 1,5 раза». Ну, это мы уже слышали. Между прочим, в ноябре 1942 года в наступлении под Сталинградом участвовало около 950 советских танков всех типов, под Москвой и того меньше — 800.

Кроме различных образцов танков, на вооружении Красной Армии состояло множество бронеавтомобилей, находивших в то время широкое применение. Производственной базой для их выпуска служила автомобильная промышленность. В Советском Союзе в годы индустриализации вступил в строй Горьковский автомобильный завод, что позволило начиная с 1931 года создавать бронеавтомобили различных типов: легкие, средние и тяжелые. К началу войны в строю находилось более 5000 этих машин. Наиболее распространенными были БА-10 и БА-11, вооруженные 45-мм пушкой.

Таким образом, летом 1941 года немецкий вермахт действительно был сильнейшей армией мира, что делало его очень серьезным противником. Но ни количественного, ни качественного превосходства в боевой технике по сравнению с Красной Армией он не имел. Все было совсем наоборот. Однако подготовка личного состава и эксплуатация этой техники в германской армии стояла неизмеримо выше, чем в РККА.

Такое положение было не только с танками, но и с артиллерией, и авиацией. Например, Советский Союз имел накануне войны 24 488 боевых самолетов, а Германия — 6852. Тем не менее все мы наслышаны о немецком господстве в воздухе, которое сорвало выполнение контрударов нашими механизированными корпусами. Впрочем, по вышеизложенной методике, «красная профессура» может убедительно рассказать о самолетах новейших и устаревших конструкций, какие из них надо считать, а какие не следует принимать в расчет и какой процент из них вообще не мог летать. И где-то среди этих процентов постоянно теряется главный вопрос: об использовании всей этой многочисленной техники Красной Армией, об умении ею правильно распорядиться.

Сталин сам объявил народу 6 ноября 1941 года, что танков у немцев все же больше; видимо, ему не докладывали. В книге маршала Г.К. Жукова «Воспоминания и размышления» мы тоже не найдем конкретной цифры; видимо, начальник советского Генерального штаба был не в курсе. Наконец, крупный знаток вопроса, главный маршал бронетанковых войск П.А. Ротмистров сообщил, что «наши танки по качеству превосходят немецкие танки… но танков у нас все же в несколько раз меньше, чем у немцев». Другой специалист, бывший начальник Оперативного управления Генштаба, генерал армии С.М. Штеменко уточнил: «…к началу войны мы еще значительно уступали противнику в численности современных танков».

Количество немецких танков известно. Поэтому складывается впечатление, что либо маршалы этой цифры не знали и считали, что у Германии около 100 тысяч танков, либо что у СССР было не более тысячи машин. И то и другое неверно, маршалы просто лукавят. Им неудобно было сказать, что Красная Армия под их руководством отступала до Волги и Кавказа, имея четырех-, пятикратное превосходство над противником.

Наконец Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС издал историю Великой Отечественной войны и закрыл вопрос на долгие годы. В этой «истории» было установлено, что в западных приграничных округах перед войной было «1800 тяжелых и средних танков… Кроме того, имелось много легких танков устаревших типов с ограниченным моторесурсом». Для множества трудов советских историков эта формулировка стала канонической.

Вновь вернемся в 1929 год, который ознаменовался многими важными историческими событиями. Вот на Западе, например, разразилась Великая депрессия, а Советский Союз в это время начал развертывать невиданную по масштабам программу военного строительства.

Товарищ Сталин объявил, что классовая борьба по мере приближения к вожделенному коммунизму обостряется, а международная обстановка характеризуется «усилением агрессивности империалистических государств и резким обострением противоречий империализма». Чем более глубокий кризис испытывает мировой капитализм, тем сильнее ему хочется на нас напасть и разрешить «все противоречия, вместе взятые, за счет СССР». А далее пошли разъяснять политруки: «Учитывая вероятность нападения на нашу Родину, партия приняла срочные меры по техническому оснащению Вооруженных сил и повышению их боевой готовности».

Надо сказать, что на первое в мире государство рабочих и крестьян все время кто-то собирался напасть, и пролетариату все время надо было вооружаться. Сколько себя помню, агрессивность империализма все возрастала и возрастала от съезда к съезду, пока коммунистическая партия стояла у руля. Напомню, что до 1933 года весь мир сотрясал невиданный экономический кризис, в Америке разорившиеся буржуи выбрасывались из окон небоскребов, в Германии еще не было настоящей армии, не верховодили нацисты, а Гитлер подумывал о самоубийстве. Страны Запада притворно и цинично сокращали и ограничивали вооружения, подписывали Вашингтонские и Лондонские соглашения и всякие конвенции. Но партию эти вражеские происки не обманули.

И не могли обмануть. Ведь кризис, экономическое ослабление Европы — самые лучшие условия для распространения «бацилл большевизма». Ленин, пять лет как умерший, но все равно «вечно живой», завещал пролетариату вооружаться и объяснил для чего: «Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них восстания против капиталистов, выступая даже с военной силой против эксплуататорских государств». И далее вождь объявил, что такая война «за социализм, за освобождение других народов будет законной и справедливой», — что значит юридическое образование.

Верные ученики-ленинцы, уничтожив в стране все другие партии, разгромив всяческие оппозиции, укрепив свое внутреннее положение, начали ускоренными темпами «организовывать социалистическое производство» и готовиться к новому походу. Именно для этого в стране проводится индустриализация, коллективизация и культурная революция. Ради великой цели «победивший пролетариат» получил семидневную рабочую неделю и был прикреплен к станку с 14 лет. Ради этого у крестьян отобрали землю, хлеб и паспорта и согнали в колхозы. Для этого возводились великие стройки, развивалась тяжелая индустрия, совершенствовалась топливно-энергетическая база и невиданно усиливалась эксплуатация всех слоев населения. Наряду с трудом крепостным все шире применялся рабский труд «детей ГУЛАГа».

15 июля 1929 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О состоянии обороны СССР», за ним последовало решение Реввоенсовета, в соответствии с которым было предусмотрено организовать производство танкеток, малого, среднего, тяжелого и мостового танков. В соответствии с этими решениями штаб РККА разработал «Систему танко-, тракторно-, авто-, броневооружения РККА». На ряде заводов были созданы танковые конструкторские бюро. Так, авиамоторный отдел завода «Большевик» был преобразован в танковый, костяк отдела составили инженеры, переведенные из Москвы. Головную роль в проектировании танков, которую ранее осуществляло Московское бюро, с конца 1929 года взял на себя ОКМО, возглавляемый Н.В. Барыковым.

В целях централизации руководства перевооружением армии в том же году было создано Управление механизации и моторизации РККА, начальником которого стал И.А. Халепский.

Радикальной экономической модернизации советской экономики очень помог и мировой кризис. Советские представители за границей скупали за валюту у американских, британских, итальянских, германских и прочих буржуев новейшие технологии и образцы вооружений: самолеты и двигатели, корабли и торпеды, пушки и системы наведения, танки и броневики. Ради того, чтобы добыть валюту, вымирала от голода Украина и распродавались сокровища Эрмитажа. За годы первой пятилетки около 95% советских предприятий получили западную помощь в виде техники, технологий и специалистов. Сотрудничество с западными фирмами и использование дешевого труда советского населения позволили заложить основу современной тяжелой промышленности. Возникшие заново целые отрасли, особенно машиностроение, стали, в первую очередь, базой для создания мощнейшего военно-промышленного комплекса и развертывания военного производства. Общий прирост производства ВПК за 1933–1937 гг. составил 286% по сравнению с общим промышленным приростом в 120%.

В начале 30-х годов на основе английских и американских образцов было разработано целое поколение советских танков всех весовых категорий. В соответствии с подоспевшей военной теорией, в основу боевого применения танков был положен принцип активных действий в наступлении, как во взаимодействии с пехотой, так и самостоятельно. Для того чтобы танки могли наносить удары по всей глубине обороны противника, необходимы были машины с более высокими боевыми характеристиками, чем МС-1.

В короткий срок были конструктивно доработаны и поставлены на серийное производство танкетка Т-27, малый плавающий танк Т-37, легкий пехотный танк Т-26, легкий быстроходный колесно-гусеничный танк БТ, средний Т-28 и тяжелый Т-35. Броня малых и легких танков была рассчитана на защиту от ружейно-пулеметного огня, а средних и тяжелых — от артиллерийского огня пушек малых калибров (противотанковой артиллерии еще не существовало в природе).

Понятно, что перевооружение армии и оснащение ее новыми видами боевой техники обусловили необходимость подготовки высококвалифицированных специалистов. Поэтому все в том же знаменательном 1929 году было создано специальное бронетанковое отделение на артиллерийском факультете Военно-технической академии им. Дзержинского. Через год, 6 мая 1930 г., при этой академии был сформирован факультет механизации и моторизации РККА, а 13 мая 1932 года в Москве организована Военная академия механизации и моторизации. 1931 год можно считать первым годом массового советского танкостроения: заводы дали 847 машин пяти типов (в 1930 году всего 170, в основном МС-1), а в 1932 году уже 3032. И это было лишь начало. В соответствии с первой программой выпуска бронетехники к концу первой пятилетки в Красной Армии должно было быть 5500 танков. В действительности за 1929–1933 годы было изготовлено 7500 боевых машин!

23 февраля 1933 года К.Е. Ворошилов в докладе «15 лет Красной Армии» с законной гордостью подвел итоги пройденному пути: «Красная Армия совершенно не имела танкового вооружения. Нельзя же было считать в самом деле танковым вооружением несколько десятков танков, притом различных марок и образцов, отбитых нами у Деникина, Врангеля, Юденича и на других фронтах у белогвардейцев и интервентов во время Гражданской войны… Эти несколько десятков танков были теми единственными образцами, на которых «просвещалась» и училась вся Красная Армия. Эти танки мы показывали на наших парадах… Все эти «Рено», «Рикардо» и другие системы, которыми мы счастливо обладали, были, конечно, не боевым оружием, а совершенно ненужным хламом». А вот теперь у Климент Ефремыча голова не болит, теперь у Красной Армии есть настоящее «боевое оружие», причем в таком количестве, что Западу и не снилось. Гитлер напал на Польшу, имея вдвое меньше танков, но это будет через шесть лет, а пока у него нет ни одного.

Поэтому «…мы можем считать задачи танкового вооружения Красной Армии разрешенными вполне удовлетворительно».

Кстати, почему всего лишь «удовлетворительно»? А потому, что в августе 1931 года кремлевские мечтатели пришли к выводу, что «ход исторического процесса» вынудит пролетарское государство «перейти к нападению» буквально в ближайшие два-три года. Промышленности была поставлена задача в 1932 году изготовить 10000 танков всех классов, а «в угрожаемый период» довести их количество в вооруженных силах до 40 000! Не потянули.

На 1 января 1933 года советские вооруженные силы имели в своем составе 2 механизированных корпуса, 5 мех-бригад, 2 отдельных танковых полка, 12 механизированных полков, 15 отдельных танковых батальонов, 69 механизированных и танкетных дивизионов. И это было только начало, процесс «вооружения пролетариата» шел в геометрической прогрессии, и не только танками. В 1934–1937 годах советская оборонная промышленность производила ежегодно 3500 самолетов, более 5000 артиллерийских орудий и 3139 танков. Наиболее многочисленными типами боевых машин Красной Армии в 30-е годы были легкие танки Т-26 и БТ.

Серийный выпуск танка Т-26 начался в 1931 году. В ходе производства он неоднократно модернизировался, всего было выпущено двадцать три модификации этой машины. Образцом послужил приобретенный комиссией Халепского английский танк «Виккерс 6-тонный», вместе с которым купили лицензию на производство; технологию разработали свою. Выпуск новой машины был организован на ленинградском заводе «Большевик», затем на заводе № 174 им. Ворошилова и Сталинградском тракторном заводе.

Подавляющее большинство Т-26 было вооружено 45-мм пушкой. С 1938 года их стали оснащать телескопическим стабилизированным прицелом, позволявшим повысить точность стрельбы на ходу. Были выпущены также модификации, вооруженные огнеметами, часть машин оснащалась зенитными пулеметами и радиостанциями. На базе Т-26 были спроектированы бронетранспортеры для перевозки пехоты и грузов, бронетягачи и мостоукладчики. Т-26 стал самым массовым предвоенным танком, он находился в производстве вплоть до 1941 года, всего было выпущено более 11 000 машин. На 22 июня 1941 года в РККА находилось 9998 танков Т-26.

Производство колесно-гусеничного танка БТ было налажено на Харьковском паровозостроительном заводе. Два образца с технологической документацией и правом производства в СССР на этот раз приобрели у американского конструктора Кристи. Этот танк характеризовался прежде всего высокой подвижностью и предназначался для глубоких рейдов по тылам противника. На нем был установлен мощный авиационный двигатель, обеспечивающий большую удельную мощность. Скорость танка БТ достигала на колесах 72 км/ч, на гусеницах — 52 км/ч. До весны 1940 г. Красной Армии было передано более 8000 таких машин. На 22 июня на вооружении стояло 7519 танков БТ.

Средний трехбашенный танк Т-28 был поставлен на производство на заводе «Красный путиловец» и выпускался серийно с 1933 года. Было изготовлено 533 машины. Танк предназначался для преодоления сильно укрепленных оборонительных полос противника и состоял на вооружении отдельных танковых бригад. На 22 июня в строю находилась 481 машина.

Тяжелый танк Т-35, прототипом которого послужил британский А1 «Индепенденс», имел наибольшую массу из всех советских танков. Его делали в Харькове небольшими партиями, и если масса опытного образца составляла 42 тонны, то к концу производства в 1939 году она возросла до 55 тонн. Вооружение танка размещалось в пяти вращающихся башнях. Тяжелые танки считались резервом Главного командования и должны были применяться для прорыва особо сильных и заблаговременно укрепленных оборонительных полос в составе тяжелых танковых бригад. Всего был выпущен 61 танк, к началу войны на вооружении состояло 59 машин.

Для начала 30-х годов характерно увлечение военных плавающими танками и танкетками. Законодателями этой моды были англичане. Чтобы не изобретать велосипед, у них и приобрели в 1932 году плавающий танк «Карден-Лойд». И вновь «порядок в танковых войсках»: с 1931 по 1939 год было произведено 7309 танкеток и плавающих танков типа Т-27, Т-37А и Т-38. К началу Великой Отечественной войны на вооружении Красной Армии состояло 5836 таких машин.

В результате невиданной милитаризации Советский Союз к концу второй пятилетки (1937) имел танковый парк более 12 000 машин. Но это была только легкая разминка. Советская историография утверждает, что только с 1938 года, создав тяжелую индустрию, мы всерьез начали укреплять свою оборону. И советская историография говорит чистую правду: подписывая пакт с Гитлером, Сталин имел уже 21 110 танков.

При этом Красная Армия с 1939 года начала перевооружение машинами нового поколения, не имеющими аналогов в мире. Учитывая опыт боев в Испании и появление противотанковой артиллерии, в августе 1938 года ЦК ВКП(б) поручил Комитету обороны СССР создать образцы танков с противоснарядным бронированием к июлю 1939 года. К их проектированию приступили в Харькове и на Кировском заводе в Ленинграде.

Харьковские «паровозостроители» создали средний танк Т-34. Одновременно группой конструкторов Кировского завода под руководством Ж.Я. Котина разработан тяжелый танк КВ. Новые танки характеризовались весьма удачным сочетанием основных боевых показателей: по огневой мощи, броневой защите и подвижности они существенно превосходили все зарубежные образцы. Средний танк Т-34 стал классическим образцом танка. Принципиально новое решение было найдено при разработке конструкции его корпуса и башни. Наряду с наличием мощной брони, детали носовой части и бортов устанавливались с большими углами наклона, что обеспечивало значительное повышение снарядостойкости. Тяжелый KB вообще «не брала» ни одна пушка. К 22 июня в войска поступили 1225 «тридцатьчетверок» и 636 «ворошиловых»:

Под руководством Н.А. Астрова в 1940 году был разработан и принят на вооружение легкий плавающий танк Т-40, и к началу войны в войска были поставлены 132 машины. А всего с 1 января 1939 по июнь 1941 года было изготовлено еще 7500 танков.

Так сколько танков было у товарища Сталина? Здесь уже простая арифметика — 25 866. Понятно, что часть из них была потеряна во время освободительных походов, в Финляндии и на Халхин-Голе, вышла из строя в процессе эксплуатации. Тем не менее на 22 июня 1941 года, по официально подтвержденным данным, в наличии имелось 22 600 танков. Кроме этого, в составе РККА было более 5000 бронеавтомобилей, в том числе 3258 средних, вооруженных 45-мм пушкой. Наивно думать, что такая армада бронетехники Сталину была нужна, чтобы проводить парады на Красной площади, несерьезно утверждать, что для укрепления обороноспособности. Само слово «оборона» применимо к танку лишь как объект прорыва. И если четыре тысячи немецких танков — инструмент агрессии, то что такое двадцать шесть тысяч советских?

Но и этого, оказывается, мало! Вот маршал Г.К Жуков, и не он один, сожалеет, что для полного укомплектования новых мехкорпусов не хватило еще 16 600 танков новых типов.

Близился час освобождения «заграничного пролетариата». СССР превратился в огромный военный лагерь, с нетерпением ожидающий, когда ж «нас в бой пошлет товарищ Сталин»?

«Единство нации укреплялось перед войной всеми возможными и невозможными средствами и было сильно, как никогда, в то время как весь мир, введенный в заблуждение чистками и репрессиями, полагал, что СССР стоит на пороге краха. Только 22 июня 1941 года, когда Гитлер напал на Россию, открылась подлинная мощь этой страны».

В мае-июне 1940 года Германии удалось кардинально изменить стратегическую ситуацию в Европе, вывести из войны Францию и изгнать с континента британские войска. Победы вермахта, естественно, породили в Берлине эйфорию и надежды на скорое завершение войны с Англией.

Однако в ходе «мирного» наступления на Англию в июле 1940 года стало ясно, что скорого окончания войны ожидать не следует. Подготовка к операции «Морской лев» показала, что германские вооруженные силы не располагают возможностями для осуществления десантной операции на Британских островах: ни в воздухе, ни на море господство завоевать не удалось. Цена неудачно высаженного десанта была бы в политическом и военном плане чрезвычайно велика.

Великобритания тоже не могла в одиночку выиграть войну. Все, что англичанам оставалось, — это искать новых союзников и обороняться, всеми силами защищая метрополию и Египет. Основные военно-политические события постепенно смещались в бассейн Средиземного моря и в Юго-Восточную Европу. Если в июле-августе 1940 года германское командование практически не занималось планированием действий за пределами Европы, то по мере роста сомнений в осуществимости скорого вторжения в Англию и в эффективности применения против нее других средств военного воздействия периферийная стратегия приобретала все больший вес в германских планах войны против упрямых англичан. 12 августа 1940 года ОКВ отдало распоряжение подготовиться к возможной переброске танковых сил в Северную Африку для наступления на Суэцкий канал, если «операция «Морской лев» не будет проводиться в этом году».

В общем, Германии не удалось, несмотря на триумфальные успехи немецкого оружия, выполнить основную стратегическую задачу — полностью вывести из войны Англию и развязать себе руки для борьбы на других направлениях.

Германское руководство не могло не учитывать и все возрастающей помощи Англии со стороны США, которые постепенно переходили с позиции дружественного Лондону нейтралитета на позиции «невоюющего союзника» англичан. Правда, в Берлине не опасались возможности прямого военного вмешательства Соединенных Штатов в европейскую войну, но вполне сознавали важность экономической поддержки Вашингтоном военных усилий Лондона. Стремясь удержать США от дальнейшего сближения с Англией, создать благоприятные условия для действия на периферийных театрах военных действий и не допустить формирования антигитлеровской коалиции, Берлин приступил к созданию антибританского континентального блока, прямым шагом к чему стало возобновление германо-японских переговоров о союзе. Для создания угрозы Англии в Средиземноморье следовало использовать вступившую в войну в июне 1940 года Италию.

В итоге 27 сентября 1940 года Германия, Италия и Япония подписали Тройственный пакт, который должен был стать основой для создания более широкого континентального союза во главе с Германией, подчиненного задаче окончательного сокрушения Англии.

В октябре 1940 года Берлин предпринял попытки привлечь в состав этого блока Испанию и Францию, а также СССР.

Москва была обеспокоена продвижением Рейха на Балканы, заключением Тройственного пакта и германо-финским сближением и не замедлила высказать Берлину свои претензии. Это наглядно показало Гитлеру, что Сталин, оккупировавший за это время Прибалтику, Бессарабию, а также Буковину, об «освобождении» которой не было договоренности, не собирается ограничиваться ролью пассивного зрителя, а стремится активно участвовать в европейских делах. Эта позиция не соответствовала интересам Германии, но германское руководство решило все же путем переговоров выяснить возможность нового компромисса с Москвой и постараться использовать ее против Англии, не допустив русских далее в Европу.

Советско-германские переговоры ноября 1940 года показали, что СССР готов присоединиться к Тройственному пакту, но выставленные им условия были совершенно неприемлемы для Германии, поскольку требовали ее отказа от вмешательства в Финляндии и закрывали ей возможность продвижения на Ближний Восток и Балканы. Все это явно продемонстрировало, что Советский Союз не только являлся политически независимым мощным соседом Германии, но стремился проводить политику обеспечения собственных интересов в Европе. «Россия выдвинула требования, о которых раньше не было никакого разговора (Финляндия, Балканы, Мариямполь)», — законспектировал речь фюрера генерал Гальдер. Согласие Берлина на эти условия означало бы, что ему оставалась лишь возможность продолжения затяжной войны против Англии на западе Европы или в Африке при постоянном усилении Советского Союза в тылу Германии.

И хотя в Рейхе не видели пока реальной опасности в позиции СССР, но и потенциальная угроза со стороны столь мощного соседа не позволяла просто игнорировать его позицию. Даже отказ от соглашения со Сталиным и продвижение на Ближний Восток через Балканы без согласия Москвы ставили бы германские войска в уязвимое положение, так как их коммуникации проходили бы в 800-километровом коридоре вдоль советских границ.

По мере смещения центра англо-германской войны в Восточное Средиземноморье Германия расширяла свое проникновение в Юго-Восточную Европу, что в перспективе выводило ее на подступы к Ближнему Востоку. В германском руководстве имелись сторонники более решительного наступления в этом стратегическом направлении, где в случае успеха Германия смогла бы получить контроль над крупнейшими нефтяными месторождениями и полностью обезопасить Средиземное море от британского флота. Причем немцы располагали силами, которые вполне обеспечивали выполнение этой задачи, а антибританские настроения в арабском мире позволили бы Берлину иметь активную «пятую колонну» и поддержку в регионе.

Однако реализация этой стратегии требовала создания политических условий для ведения войны против Англии до конца. Причем этот вопрос был тесно связан с проблемой войны на два фронта в случае, если Лондону удастся найти себе союзника на континенте. Поэтому Гитлер считал, что «учитывая нынешнюю политическую обстановку (склонность России к вмешательству в Балканские дела), необходимо в любом случае устранить последнего противника на континенте, прежде чем удастся заняться Англией».

Таким образом затяжная война с Англией, поддерживаемой США, требовала либо сближения с СССР, либо его разгрома. Цена такого сближения, по мнению Берлина, была слишком высока. Наступление на Ближнем Востоке также было связано с позицией Советского Союза, что тоже требовало уступок. Нежелание, да и невозможность нахождения новой основы для нового советско-германского компромисса убедили германское руководство в необходимости военного решения восточной проблемы, что должно было открыть для Германии новые перспективы.

В результате приоритетным стал план «Барбаросса».

В ряду побудительных мотивов были, конечно, и идеологические соображения: антикоммунизм и идея «жизненного пространства». Гитлер считал, что территория Германии слишком мала по сравнению с другими великими державами, и это обстоятельство может привести к упадку или даже исчезновению немецкого народа. Следовательно, немцы должны завоевать себе новые земли. Обосновывая это положение, Гитлер писал в «Майн кампф»: «Если то или иное государство приобрело огромные пространства, то это вовсе не значит, что оно должно удерживать их вечно. В лучшем случае владение такими пространствами говорит лишь о силе победителя и о слабости тех, кто поддался ему. Только сила дает право на владение». А где искать эти пространства, или, вернее, у кого их отнять? «…Когда мы говорим о новым землях в Европе, мы должны в первую очередь думать о России и подвластных ей пограничных государствах». Сколько их, этих делилыциков России, несть им числа!

В стратегическом плане все эти соображения смыкались с реальной проблемой тупиковой ситуации в войне с Англией. Оказалось, что Германия не имеет возможности немедленно вывести ее из войны, и война все явственней становится затяжной. Причем в Берлине полагали, что сопротивление Англии связано с ее надеждами на вступление в войну США или СССР. Гитлер прямо говорил, что поскольку Британия не капитулирует, «она, по-видимому, заключила какое-то тайное соглашение с Россией, и поэтому необходимо разделаться с Россией в первую очередь».

Итак, в результате упорства Великобритании Германия оказалась в стратегическом тупике, а потеря темпа вела к утрате времени, наверстать которое было уже невозможно. Поскольку Рейх не мог заставить США отказаться от помощи Англии, Гитлер сделал вывод, что разгром СССР подтолкнет Лондон к уступкам и мирным переговорам. Причем эта стратегическая идея, впервые высказанная фюрером 13 июля 1940 года, в дальнейшем развивалась и уточнялась.

22 июля 1940 года Гитлер довел общие положения новой стратегии до своего генералитета: «Сталин заигрывает с Англией с целью заставить ее продолжать войну и тем самым сковать нас, чтобы иметь время захватить то, что он хочет захватить, но не сможет, если наступит мир. Он стремится к тому, чтобы Германия не стала слишком сильной. Русская проблема будет разрешена наступлением… Разбить русскую армию или, по крайней мере, занять такую территорию, чтобы можно было защитить Берлин и Силезский промышленный район от налетов русской авиации. Желательно такое продвижение в глубь России, чтобы наша авиация могла разгромить ее важнейшие центры». Декларируемые политические цели будущей войны поначалу не выходят за рамки Беловежских соглашений 1991 года — Украинское государство, федерация Прибалтийских республик, независимые от России Финляндия и Белоруссия.

Чуть позже, 31 июля 1940 года: «Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнет надежда на Россию, Америка тоже отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии. Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия. Вывод: Россия должна быть ликвидирована… Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше. Операция будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим все государство целиком. Только захвата какой-то части территории недостаточно». Здесь фюрер несколько противоречит сам себе. В целом он идет по стопам Наполеона, который, столкнувшись с подобной проблемой, также решил, что поставить на колени Лондон можно, только взяв Москву.

Рассматривая войну с СССР как один из эпизодов войны с Англией, Гитлер и в дальнейшем развивал свою идею о важности победы на Востоке для достижения победы на Западе. 9 января 1941 года в ходе обсуждения обстановки с военным руководством фюрер вновь коснулся вопроса о надеждах Англии, стремившейся «сколотить большой континентальный блок против Германии», на помощь со стороны США и СССР. Как полагал Гитлер, «властитель России Сталин умен, он не станет открыто выступать против Германии, но необходимо считаться с тем, что в тяжелых для Германии ситуациях он будет создавать нам все большие трудности. Он хочет вступить во владение наследством обедневшей Европы, ему тоже нужны успехи, его воодушевляет «Дранх нах Вестерн». Ему тоже совершенно ясно, что после полной победы Германии положение России станет очень трудным.

Англичан поддерживает надежда на возможность вмешательства русских. Они лишь тогда откажутся от сопротивления, когда будет разгромлена эта их последняя надежда… Если же они смогут продержаться, сформировать 30— 40 дивизий, и если США и Россия окажут им помощь, тогда создастся весьма тяжелая для Германии обстановка. Этого допустить нельзя…

Поэтому теперь необходимо разгромить Россию. Тогда Англия либо сдастся, либо Германия будет продолжать борьбу против Англии при самых благоприятных условиях. Разгром России позволит также и Японии обратить все свои силы против США. А. это удержало бы последние от вступления в войну.

Особенно важен для разгрома России вопрос времени. Хотя русские вооруженные силы и глиняный колосс без головы, однако точно предвидеть их дальнейшее развитие невозможно. Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена… Тем не менее и сейчас нельзя недооценивать русских. Поэтому немецкое наступление должно вестись максимальными силами… Цель операции должна состоять в уничтожении русских вооруженных сил, в захвате важнейших экономических центров и разрушении остальных промышленных районов, прежде всего в районе Екатеринбурга; кроме того, необходимо овладеть районом Баку…

Гигантские пространства России таят в себе неисчислимые богатства. Германия должна экономически и политически овладеть этими пространствами, но не присоединять их к себе (впрочем, позже фюрер пересмотрел свою точку зрения). Тем самым она будет располагать всеми возможностями для ведения в будущем борьбы против континентов, тогда никто больше не сможет ее разгромить. Когда эта операция будет проведена, Европа затаит дыхание».

Теперь будущая политическая карта России виделась фюреру по-иному: Северная Россия отойдет к Финляндии, протектораты в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии.

В беседе с Муссолини и графом Чиано 20 января 1940 года Гитлер сказал, что «общее положение на Востоке можно правильно оценить только с точки зрения положения на Западе. Нападение на Британские острова является последней целью… Самая большая угроза — огромный колосс Россия. Хотя Германия подписала с Россией весьма выгодные политические и экономические договоры, все же лучше полагаться на свои силовые средства… Раньше Россия никакой угрозы для Германии не представляла, но теперь, в век военной авиации, из России или со Средиземного моря румынский нефтяной район можно в один миг превратить в дымящиеся развалины, а он для Оси жизненно важен».

30 марта 1941 года фюрер заявил, что «ныне существует возможность разгромить Россию, имея свободный тыл. Эта возможность так скоро не появится вновь. Я был бы преступником перед немецким народом, если бы не воспользовался этим».

Высказывания Гитлера свидетельствуют, что германское руководство, принимая решение напасть на СССР, опиралось на свои собственные стратегические установки, а не из страха перед скорым советским нападением. Восточный сосед расценивался лишь как потенциальная угроза Германии в будущем. Таким образом, война против Советского Союза не была превентивной, как старались доказать позднее немцы (германская разведка и дипломатия, преуспев в дезинформации, в вопросах сбора информации выглядит гораздо бледнее: они так и не вскрыли советских планов и сил).

Скорее германское руководство стремилось претворить в жизнь сформулированный Гитлером основной закон внешней политики: «Никогда не мириться с существованием двух великих держав в Европе».

Затяжная война на Западе, постепенное усиление английской экономической блокады создавали реальную угрозу экономического краха Третьего рейха, поэтому в Берлине было решено завоевать такое «жизненное пространство», чтобы Германия, «устойчивая от блокады, сплоченная территориально и экономически независимая от ввоза стратегического сырья», была бы в состоянии выдержать длительную войну с Англией и США. То есть помимо стратегических соображений важной проблемой для Германии оставались ее экономические возможности в затягивавшейся войне.

В итоге Германия оказалась перед выбором: либо в кратчайший срок многократно усилить орудие блицкрига — вермахт и продолжать громить противников поодиночке, либо расширять военно-промышленную базу и тем самым упустить время, чем воспользовались бы противостоявшие великие державы, с объединенной экономической мощью которых Германия соперничать не могла. Сторонники концепции «глубокого» вооружения, например начальник управления военной экономики и вооружений генерал Георг Томас, исходили из того, что Германия способна выдержать длительную войну и для этого ей следует расширять внутреннюю сырьевую базу, увеличивать число военных предприятий, создавать обширные резервы сырья и вооружений. Но Гитлер предпочел «скоростное» решение проблемы. Он считал, что перевод экономики на военные рельсы потребует слишком больших жертв от населения страны, и не хотел ограничивать производства невоенной продукции и снижать жизненный уровень немцев. Сделав ставку на молниеносный разгром СССР, германское руководство надеялось добиться этого при максимальном использовании наличной экономической базы, а в дальнейшем, используя захваченные советские ресурсы, интенсивно развивать промышленность для борьбы с Англией и США.

Собственное обеспечение Германии такими видами стратегического сырья, как уголь, железная руда, нефть, медь, свинец, сера и серный колчедан, алюминий, марганцевая руда, хром, шерсть, ртуть, фосфаты, составляло в 1939 году всего около 18% (у СССР этот показатель достигал 82,5%). Добыча нефти и сырьевые запасы Германии, даже после разгрома Франции, были ограничены. Уже весной 1941 года стало ясно, что запасов горючего и каучука хватит лишь до осени, а запасы цветных металлов не покрывали даже потребления, не говоря уже о действительных потребностях. Напряженное положение складывалось с продовольствием. В целом можно определенно сказать, что экономические возможности Германии не соответствовали целям и задачам войны против Советского Союза, который обладал развитым военно-промышленным комплексом, большими преимуществами в сфере мобилизации и использования экономического потенциала страны для ведения войны и не испытывал столько проблем в обеспечении экономики необходимыми ресурсами.

Укоренению идеи «Восточного похода» в германском руководстве способствовало то, что германская разведка имела очень скудные сведения о советских вооруженных силах и оценивало Красную Армию по результатам боев советско-финской войны. В условиях переоценки собственных сил вермахта, столь быстро сокрушившего сильнейшую в Европе французскую армию, был сделан вывод о слабости советских вооруженных сил. Так, 5 декабря 1940 года Гитлер на очередном совещании заявил: «Русские уступают нам в вооружении… Наш танк T-III с 50-мм пушкой явно превосходит русский танк. Основная масса русских танков имеет плохую броню. Русский человек — неполноценен (по этому поводу предлагаю встречный тест: любой расово или классово одержимый человек — неполноценен, или умственно ограничен). Армия не имеет настоящих командиров… Весной мы будем иметь явное превосходство в командном составе, материальной части, войсках. У русских все это будет, несомненно, более низкого качества. Если по такой армии нанести мощный удар, ее разгром неминуем… Следует ожидать, что русская армия при первом же ударе германских войск потерпит еще большее поражение, чем армия Франции в 1940 году». С последним фюрер оказался прав: Советская армия в первые месяцы войны потерпела поражение еще более катастрофичное, чем французская, ну и?… Мы еще и воевать-то не начинали. «На любую вашу хитрость русские ответят непредсказуемой глупостью», — предупреждал земляков Бисмарк и не советовал соваться в Россию, но нет пророков в своем отечестве.

Вот вся развединформация, которой располагает начальник немецкого Генштаба сухопутных войск накануне войны: «Скудные данные о русских танках: уступают нашим в броне и скорости (?). Максимальное бронирование — 30 мм… Оптические приборы — очень плохие; мутные стекла, малый угол зрения». Что есть, то есть, немецкая оптика была не в пример лучше. Но сколько сюрпризов ждало генерала Гальдера, сколько нового ему предстояло узнать о русской технике!

То есть в Берлине сложилось мнение, что СССР является не только ключевым звеном в стратегии будущей победы в войне с Англией, но и довольно слабым противником, разгром которого позволил бы Германии переломить ход событий в свою пользу. Гальдер втолковывал своему коллеге, начальнику венгерского Генерального штаба: «Советская Россия все равно что оконное стекло: нужно только раз ударить кулаком, и все разлетится в куски». Мнение о том, что Россию победить даже легче, чем Францию, что Восточная кампания не несет с собой большого риска, было господствующим. И тевтоны рьяно стали готовиться к новому крестовому походу, от которого зависело само существование Рейха. (Любопытно, что каждый из диктаторов, наслушавшись истерических воплей «Хайль Гитлер!» и «Слава товарищу Сталину!», всерьез верил, что в его социалистической «казарме» и уютнее, и пайка калорийнее, и параша чище, и вертухаи лучше, чем у соседа. В случае военного столкновения, один рассчитывал на мятежи национальных меньшинств «в единой семье советских народов», другой бредил восстаниями пролетариата в тылу германской армии.)

Основная военная цель «Восточного похода» должна была заключаться в «быстром выведении из строя одного противника в войне на два фронта, чтобы можно было с полной силой обрушиться на другого противника». При разработке плана «Барбаросса» германское командование исходило из следующих предпосылок:

1. Исключительные размеры территории России делают абсолютно невозможным ее полное завоевание;

2. Для достижения победы в войне против СССР достаточно достигнуть важнейшего оперативно-стратегического рубежа; а именно линии Ленинград — Москва — Сталинград — Кавказ, что исключит для России практическую возможность оказывать вооруженное сопротивление, так как армия будет отрезана от своих важнейших баз, в первую очередь от нефти;

3. Для разрешения этой задачи необходим быстрый разгром Красной Армии, который должен быть проведен в сроки, не допускающие возможности возникновения войны на два фронта.

Разработка операции против Советского Союза началась после того, как германское командование 21–22 июля 1940 года получило соответствующий приказ, и велось параллельно в ОКХ и ОКВ. Всего было подготовлено около двенадцати вариантов плана и оперативных набросков. Одним из первых свой вариант предложил 26 июля начальник отдела иностранных армий Востока полковник Э. Кинцель, считавший, что основной удар следует наносить на Москву, после чего предлагалось нанести удар в тыл советской группировке на Украине, которая будет вынуждена действовать с перевернутым фронтом. 27 июля начальник оперативного отдела Генштаба ОКХ полковник X. Грейфенберг предложил альтернативный вариант: основная группировка из 100 дивизий нанесет главный удар на Украине, разгромит там советские войска и далее станет развивать наступление на Москву. Эти варианты не нашли поддержки.

5 августа начальник штаба 18-й армии генерал-майор Э. Маркс представил «План Фриц», согласно которому 147 германских дивизий, развернутых в двух группах армий на московском и киевском направлениях, должны были нанести главный удар на Москву, после занятия которой следовало повернуть часть сил для поддержки войск, действующих на Украине. Операция должна была завершиться выходом войск на линию Архангельск — Горький — Ростов-на-Дону.

В начале сентября первый обер-квартирмейстер Генштаба сухопутных сил вермахта генерал Ф. Паулюс получил задание на основе плана Маркса составить общий план кампании, что и было им выполнено к 29 октября 1940 года. Однако дальнейшее изучение вопроса войны с СССР привело к появлению еще нескольких вариантов. Так, 15 сентября 1940 года в оперативном отделе штаба ОКВ был подготовлен вариант подполковника Б. Лоссбера, согласно которому предусматривалось развернуть против СССР три группы армий. Две группы сосредоточивались к северу от Полесья и наносили удары в Прибалтике и Белоруссии. Центральная группа армий при достижении Смоленска должна была получить оперативную паузу и в случае необходимости помочь северной группе в наступлении на Ленинград. Южная группа армий двумя ударными группировками от Люблина и из Румынии наносила бы удары на Днепропетровск с целью окружить и уничтожить советские войска на Украине. Целью кампании оставался рубеж Архангельск — Горький — Сталинград — Ростов.

Наряду с общим планированием в Генеральном штабе сухопутных войск в ноябре-декабре проводились игры, отрабатывавшие вопросы развертывания, взаимодействия, распределения сил. Правда, изучение всех этих вопросов подтвердило прежде всего мнение, что в ходе операции на все более расширяющейся, подобно воронке, к востоку территории не хватит немецких сил, если не удастся решающим образом сломить силу русского сопротивления еще до линии Киев — Минск — Чудское озеро.

Тем не менее ставка была сделана на то, что германские войска смогут нанести решающее поражение основным силам Красной Армии в приграничной зоне до линии рек Западная Двина и Днепр, а это, возможно, приведет к краху СССР и позволит в дальнейшем избежать напряженных боев. В ходе игр германское командование пришло к выводу о необходимости действий на трех направлениях: Ленинградском, Московском и Киевском.

Цель «Восточного похода» скорректировали. Отдавая приказ о разработке плана «Барбаросса», Гитлер считал, что «операция будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим все государство целиком. Только захвата какой-то части территории недостаточно». Тем самым фюрер признавал, что в любом другом случае весь поход на Восток не имеет смысла. Однако, когда 5 декабря ему был доложен итоговый стратегический вариант операции против СССР, Гитлер согласился с тем, что «наступление следует вести так далеко на восток, чтобы русская авиация не могла больше совершать налеты на территорию германского рейха и чтобы, с другой стороны, немецкая авиация могла наносить удары с воздуха против русских военно-промышленных районов».

Поэтому в директиве № 21 от 18 декабря 1940 года было указано, что «конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга — Архангельск… в случае необходимости последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации». Гитлер надеялся и на то, что «если русские потерпят поражение в результате ряда наших ударов, то, начиная с определенного момента, как это было в Польше, из строя выйдут транспорт, связь и тому подобное и наступит полная дезорганизация».

Согласно плану, «Барбаросса» предполагалось к 15 мая 1941 года завершить подготовку к нападению на Советский Союз силами трех групп армий, действующих на Ленинградском, Московском и Киевском направлениях. Операцию надлежало провести таким образом, «чтобы уничтожить находящуюся в Западной России массу русских войск путем быстрейшего продвижения вперед ударных танковых групп и помешать отходу боеспособных войск в просторы русской территории».

Группе армий «Север» ставилась задача уничтожить находящиеся в Прибалтике советские войска и, овладев портами Балтийского моря, в том числе Ленинградом и Кронштадтом, лишить флот противника опорных пунктов. Успех на этом направлении обеспечил бы немцам морские пути для вывоза шведской руды и финского никеля и достижение контакта на сухопутном театре с союзником по войне — Финляндией. В рамках этой задачи группа «Север» наносила главный удар в направлении Двинска (Даугавпилса), выдвигая свое усиленное правое крыло как можно быстрее в район северо-восточнее Опочки с целью не допустить отхода советских войск из Прибалтики на восток и создать предпосылки для быстрого продвижения на Ленинград.

Группа армий «Центр», наступая двумя мощными фланговыми группировками, должна была раздробить силы противника в Белоруссии и концентрическими ударами подвижных сил южнее и севернее Минска овладеть районом Смоленска. В дальнейшем, во взаимодействии с группой армий «Север», уничтожить советские войска в Прибалтике и в районе Ленинграда.

Группе армий «Юг» своим усиленным левым крылом предстояло осуществить стремительный прорыв на Киев. В целом перед ней стояли задачи уничтожить войска противника в Галиции и на Западной Украине, а подвижными соединениями как можно раньше овладеть переправами через Днепр у Киева и ниже его. В дальнейшем следовало захватить богатую сельскохозяйственную Донскую область, угольные шахты и промышленные предприятия Донецкого бассейна, а также кавказскую нефть.

На севере планировалось совместно с финнами, считавшимися «предполагаемыми союзниками», продвинуться к Мурманской железной дороге и прервать эту важнейшую коммуникацию. При этом финской армии ставилась задача наступлением по обеим сторонам Ладожского озера сковать как можно больше русских войск и ликвидировать советскую военно-морскую базу на полуострове Ханко.

Германское командование понимало, что наличных сил вермахта может не хватить для успешных действий сразу на всех стратегических направлениях, и поэтому в план операции была заложена идея остановки наступления группы армий «Центр» на рубеже Днепра и переброски части ее сил на север, чтобы разгромить советские войска в Прибалтике и взять Ленинград.

Хотя все эти маневры еще больше усложняли задачу молниеносного разгрома СССР, считалось, что максимум за пять недель германские войска выйдут на линию Архангельск — Волга, что должно было обезопасить Германию с востока. Правда, в Берлине старались особенно не задумываться вопросом, приведет ли осуществление этого плана к разгрому СССР, который и в этом случае сохранил бы значительные людские ресурсы и определенную экономическую базу для продолжения войны.

Тем не менее в процессе подготовки кампании на Востоке в германском военном командовании возникли определенные опасения, которые Гальдер 28 января 1941 года зафиксировал в своем дневнике следующим образом: «Смысл кампании не ясен. Англию этим мы нисколько не затрагиваем. Наша экономическая база от этого существенно не улучшится. Нельзя недооценивать рискованность нашего положения на Западе… Если мы при этом будем скованы в России, то положение станет еще более тяжелым». Однако эти сомнения не породили в германском командовании какого-либо серьезного сопротивления решительной линии на войну с СССР.

Идея достижения победы на Западе через победу на Востоке вплоть до 22 июня 1941 года была основой стратегией Третьего рейха.

Какими же силами располагала Германия для выполнения плана «Барбаросса»?

Основу «Восточной армии» Германии составляли сухопутные войска. Для предстоящей операции из четырех имевшихся штабов групп армий было развернуто три, 8 из 13 штабов полевых армий, руководивших действиями 34 штабов армейских корпусов из 46, имевшихся в вермахте. Всего в кампании на Востоке должны были участвовать 101 пехотная, 4 легких, 4 горных, 10 моторизованных, 19 танковых, 1 кавалерийская, 9 охранных, 5 дивизий СС и одна боевая группа СС, а также 1 моторизованная бригада, 1 моторизованный полк и сводное соединение СС — всего свыше 155 расчетных дивизий, что составляло 73,5% их общего количества. Большая часть германских войск имела боевой опыт, полученный в предыдущих кампаниях. Так, из 155 дивизий в военных действиях в Европе участвовали 127, а остальные 28 дивизий были частично укомплектованы личным составом, также имевшим боевой опыт. В любом случае это были наиболее боеспособные части вермахта.

Здесь же, на Востоке, было развернуто 92,8% частей Резерва Главного командования, в том числе все дивизионы и батареи штурмовых орудий, три из четырех батальонов огнеметных танков, 11 из 14 бронепоездов, 92% пушечных, смешанных, мортирных, гаубичных дивизионов, железнодорожных батарей, установок «Карл», дивизионов и полков химических минометов и проч.

Основной ударной силой германской группировки были 11 моторизованных корпусов из 12 имевшихся в вермахте. Десять из них были в июне 1941 года объединены в четыре танковые группы. Впервые танковые группы как оперативное объединение были созданы германским командованием в период войны с Францией. Перед наступлением 10 мая 1940 года вермахт имел одну танковую группу генерала Клейста в составе 5 танковых и 3 моторизованных дивизий — всего 1200 танков. На втором этапе французской кампании были созданы три танковые группы — Клейста, Гудериана, Гота. При нападении на СССР было создано сначала три, а затем четыре танковые группы с общим количеством 3226 танков в составе семнадцати танковых дивизий. Кроме того, танковым дивизиям придавались отдельные роты 150-мм самоходных установок, а моторизованным корпусам — батальоны 47-мм противотанковых САУ (и те и другие были созданы на базе танка T-I) — всего 161 машина.

Именно эти танковые группы должны были взломать фронт советских армий к северу и к югу от Припятских болот и расчленить его на отдельные разобщенные группировки: «Ведя наступление против русской армии, не следует теснить ее перед собой. С самого начала наше наступление должно быть таким, чтобы раздробить русскую армию на отдельные группы и задушить их в мешках. Группировка наших войск должна быть такой, чтобы они смогли осуществить широкие охватывающие операции».

Кроме того, в составе 11 дивизионов и 5 батарей 75-мм штурмовых орудий StuG III насчитывалось 228 боевых машин, 18 штурмовых орудий имелось на вооружении моторизованного полка «Великая Германия», лейбштандарта СС «Адольф Гитлер» и 900-й моторизованной бригады — всего 246 штурмовых орудий на базе танка T-III. Для действий в Финляндии было выделено два танковых батальона, в которых насчитывалось 106 танков, а в составе трех батальонов огнеметных танков — 100-го, 101-го и 300-го — имелось 116 боевых машин.

Кроме того, 354 танка насчитывалось в двух выведенных с Балкан в Германию танковых дивизиях, находившихся в резерве ОКХ.

Таким образом, всего для нападения на Советский Союз германское командование выделило 4050000 человек: 3300000 было в сухопутных войсках и войсках СС, 650 тысяч — в военно-воздушных силах и около 100 тысяч — в ВМФ. Эти силы имели на вооружении 43 813 орудий и минометов, 3909 самолетов, 4209 танков и штурмовых орудий. (Всего на 1 июня 1941 года вермахт, без учета французских трофеев, имел 5639 боевых машин, в том числе 4575 боеготовых, из которых около 400 находились в Северной Африке.)

Каждая группа армий получила по одному воздушному флоту. Группу армий «Север» поддерживал 1-й воздушный флот в составе 1-го авиакорпуса, воздушного командования «Балтика» и воздушного округа «Кенигсберг». 2-й воздушный флот в составе 2-го и 8-го авиакорпусов, 1-го зенитного корпуса и воздушного округа «Позен» поддерживал группу армий «Центр». Для группы армий «Юг» был выделен 4-й воздушный флот в составе 4-го и 5-го авиакорпусов, 2-го зенитного корпуса, двух воздушных округов — «Бреслау» и «Вена» и миссии ВВС Румынии. Действия армии «Норвегия» поддерживались частью сил 5-го воздушного флота.

Из общих сил, выделенных для войны с СССР, непосредственно у советских границ к 22 июня 1941 года было развернуто 128 расчетных дивизий. Германская группировка насчитывала 3562000 человек, 37 099 орудий и минометов, 3855 танков и самоходных орудий, 3909 самолетов.

Коме того, в войне против Советского Союза планировалось активное участие, как сформулировано в директиве №-21, «предполагаемых союзников» Германии: Финляндии, Словакии, Венгрии, Румынии и Италии. Сразу оговоримся, что никто из них 22 июня 1941 года на СССР вероломно не напал.

Самыми могучими были финны и румыны. Финская армия состояла из 17,5 расчетной дивизии и насчитывала 340,6 тысячи человек, 2047 орудий и минометов, 307 самолетов и 86 танков. Основу танкового парка составляли трофейные советские Т-26 и БТ и самоходные установки, созданные самими финнами на их базе. Примерно такие же силы выставляла Румыния: в 17,5 расчетной дивизии было 358,1 тысячи человек, 3255 орудий и минометов, 423 самолета и 60 танков. На вооружении румынской армии состояли уже знакомые нам танки LT vz.35 фирмы «Шкода» и их лицензионный аналог R-2.

Венгры ввязывались в войну с Россией с большой неохотой, но все же выделили «Карпатскую группу» в составе двух моторизованных и одной кавалерийской бригад общей численностью 44,5 тысячи человек при 200 орудиях, 100 самолетах и 160 танках. Из общего количества венгерских боевых машин 65 представляли собой танкетки с 8-мм пулеметами, а остальные 95 — 8,5-тонные танки «Толди» с 13-мм броней, вооруженные 20-мм противотанковым ружьем.

Итальянские войска состояли из трех дивизий — 61,9 тысячи человек, 925 орудий, 83 самолетов, 61 танка; словацкие — 2,5 дивизии, 42,5 тысячи человек, 246 орудий, 51 самолет, 35 танков чешского производства. Кроме того, 56 самолетов и 1,6 тысячи человек выделила Хорватия.

Следовательно, силы союзников Германии перед нападением на СССР насчитывали 37,5 дивизии, в которых было 744,8 тысячи человек, 5502 орудия и миномета, 886 самолетов и 306 танков. Из них реально к нападению на Советский Союз, рука об руку с Гитлером, готовился только румынский диктатор Антонеску. Венгерское правительство вообще не было информировано о планах агрессии. С финнами немцы, не раскрывая своих карт, провели военные консультации, в ходе которых выяснилось, что Финляндия в драку не рвется и старается избежать любых конкретных обязательств. Единственное, что удалось от них добиться, — разрешения на переброску германских войск в Норвегию через финскую территорию.

Как видим, бронетанковые войска представляли собой лишь небольшую часть вооруженных сил Гитлера. 19 танковых дивизий едва составляли одну десятую от общего числа дивизий, которыми располагали Германия и ее сателлиты. Из всей массы остальных частей только 14 дивизий были моторизованными и могли не отставать от танковых группировок, наносивших удар.

Даже в приблизительном рассмотрении план «Барбаросса» представляется полнейшей авантюрой, основанной на серии спорных допущений и предположений. Во-первых, с самого начала было ясно, что разгром СССР в рамках краткосрочной молниеносной кампании нереален хотя бы в силу географических причин: огромные пространства, усугубленные качеством российских дорог. Гитлеровские генералы, так же как когда-то наполеоновские, пребывали в детской уверенности, что стоит им захватить Москву, и противник тут же запросит мира. Между тем исторический опыт показывает, что именно в этот момент русские только кончают «запрягать». Даже выход немецких войск на указанную в плане линию Архангельск — Волга не решал проблему вывода Советского Союза из войны, а планы разгрома Уральского экономического, района с помощью ударов с воздуха — это вообще из области чистой фантазии, поскольку немецкие бомбардировщики не обладали необходимым для этого радиусом действия. Затяжная война на Востоке ставила Германию в ситуацию войны на два фронта, что означало ее неизбежное поражение.

Оперативные мотивы развертывания немецких войск также сомнительны. Прежде всего оно основывалось на неочевидном предположении, что Красная Армия сохранит крайне невыгодную для нее конфигурацию и останется неподвижной. Вопрос р преодолении с боем линии Западная Двина — Днепр авторами плана даже не ставился. Состав стратегических резервов, учитывая серьезность задачи, был явно скудным. В случае невыполнения первой стратегической цели — уничтожение советских войск западнее Днепра и Двины — неизбежно возникла бы необходимость в изменении всего стратегического плана. При отсутствии резервов это неизбежно влекло за собой нежелательную стратегическую паузу или метание войск первого эшелона для последовательного решения вновь возникающих задач на других направлениях. Так, в сущности, оно и получилось.

Изначально наступление предполагалось вести примерно равными по силе группировками южнее и севернее Припятских болот в расходящихся направлениях, причем организация взаимодействия между этими группировками не предусматривалась. Действия войск по расходящимся операционным направлениям ведут к образованию больших разрывов в оперативных построениях и таят опасность возникновения кризисных моментов на флангах вторжения, требуя для их ликвидации определенного количества сил. Общий фронт вторжения, без учета северной группировки, составлял около 1500 км; выделенные силы позволяли обеспечить среднюю оперативную плотность около 8 км на дивизию. При действии на расходящихся направлениях к концу первого этапа кампании фронт растягивался до 2400 км, снижая среднюю оперативную плотность до 13 км на дивизию. При выполнении второй стратегической цели по разгрому советских группировок на флангах фронт увеличивался до 2800 км, доводя плотность построения до 16 км на дивизию, и это без учета каких-либо потерь и конфигурации линии фронта.

В конце концов, у Германии просто не было сил для разгрома Красной Армии, что превращало «Барбароссу» скорее в набор благих пожеланий, нежели план боевых действий. Если же учесть, что советский военно-промышленный комплекс был гораздо более приспособлен для снабжения армии в ходе затяжной войны необходимой техникой, то весь «Восточный поход» можно расценить только как самоубийство.

Даже когда в ходе подготовки к войне выяснилось, что Германия не располагает силами, способными нанести гарантированное поражение Советскому Союзу, германское руководство вместо поисков иного выхода из стратегического тупика верило только в силовое решение проблемы, а германские генералы были уверены в том, «что если не в материальном отношении, то в оперативном искусстве ведения войны» они смогут добиться решающего военного превосходства.

По свидетельству Гудериана: «Прошлые успехи, особенно победа на западе, одержанная в столь неожиданно короткий срок, так затуманили мозги руководителям нашего Верховного командования, что они вычеркнули из своего лексикона слово «невозможно».

Ограниченность ресурсов Германии, крайняя переоценка боеспособности вермахта и опыта западноевропейских кампаний, недооценка мощи СССР привели к тому, что план «Барбаросса» стал планом войны без резервов, без достаточных материальных запасов, планом однократной кампании. Так, для обеспечения операции вторжения запасы горюче-смазочных материалов, продовольствия и боеприпасов создавались из расчета на 20 суток активных боевых действий. Все было подчинено идее сильного первоначального удара, который, по расчетам Берлина, должен был решить исход войны самое позднее к ноябрю 1941 года.

«Вряд ли мы ошибемся, — писал генерал Эрхард Раус, — если скажем, что вся русская кампания войдет в историю как одна гигантская импровизация. Перед вторжением в Советский Союз Верховное командование немецких вооруженных сил (ОКВ) и Верховное командование армии (ОКХ) даже не попытались заглянуть в будущее. Старшие командиры вооруженных сил и военные специалисты всех отраслей прежде всего должны были детально изучить климат и местность, а также социальные, экономические, политические и военные условия на потенциальном театре военных действий или хотя бы в тех нейтральных и союзных государствах, где существуют аналогичные условия… В результате выяснилось, что они просто не понимали, с чем им предстоит столкнуться, и, похоже, смотрели на всю кампанию слишком легкомысленно».

В последний раз Гитлер изложил свое видение ситуации в письме Муссолини от 21 июня 1941 года, в котором информировал дуче, что принял решение начать войну против СССР, так как «уже нет иного пути для устранения этой опасности. Дальнейшее выжидание приведет в этом или следующем году к гибельным последствиям». Гитлер утверждал: «…Советская Россия и Англия, в равной степени, заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе. Позади этих государств стоит в позе подстрекателя и выжидающего Североамериканский Союз. После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое — умно и осторожно, но неуклонно — возвращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства». Поскольку битва за Англию потребует использования всех германских ВВС, Германия должна быть застрахована «от внезапного нападения с Востока или даже от угрозы такого нападения… Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия со своей стороны начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду вынужден молча отступать по той причине, что не буду располагать превосходством в воздухе… Положение в самой Англии плохое, снабжение продовольствием и сырьем постоянно ухудшается. Воля к борьбе питается, в сущности говоря, двумя факторами. Эти надежды основываются исключительно на двух факторах: России и Америке. Устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию — это в нашей власти». Признавая, что борьба будет тяжелой, фюрер не сомневался в «крупном успехе».

Как заметил генерал Г. Блюментрит, «приняв это решение, Германия проиграла войну».

Поскольку полная победа социализма в одной стране невозможна, пока существует капиталистическое окружение, участие большевиков в войне было предрешено. Гитлер еще сидел в тюрьме, когда Сталин на Пленуме ЦК ВКП(б) 19 января 1925 года, сделав вывод о неизбежности в будущем новой войны, заявил, что «в связи с этим не может не встать перед нами вопрос о нашем вмешательстве в эти дела»: «Если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, — нам придётся выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить». Но прежде требовалось создать мощную военно-экономическую базу, которая стала бы надежным фундаментом для войны с «капиталистическим окружением». Поэтому, выступая с отчетным докладом на XV съезде партии в декабре 1927 года, генсек вновь заявил о нарастании угрозы войны и поставил задачу: «учесть противоречия в лагере империалистов, оттянуть войну» до того момента, пока «не назреют вполне колониальные революции», либо «пока капиталисты не передерутся между собой».

Выполнение этой задачи до поры до времени требовало лавирования между великими державами, чтобы воспрепятствовать их консолидации на антисоветской основе и использовать их технические возможности для модернизации экономики. Сделав ставку на ускоренное военно-экономическое развитие СССР, советское руководство было вынуждено налаживать экономические связи со странами Запада, что требовало определенной маскировки своих намерений. В этих условиях было принято решение о снижении «революционной активности», в частности о сворачивании «боевой работы» (диверсий и подрывной деятельности) за рубежом, что было лишь дипломатической тактикой, а не отказом от идеи «мировой революции».

В 30-е годы, в связи с началом открытой борьбы ряда великих держав на пересмотр Версальско-Вашингтонской системы, международная обстановка существенно изменилась. Советское руководство в это время умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, идеи пацифизма, антифашизма для создания имиджа главного борца за мир. Кто громче всех кричит «Держи вора!» — общеизвестно.

Вот тезисы речи Калинина от 20 мая 1941 года: «Большевики — не пацифисты… они всегда стояли, стоят и будут стоять за справедливые, революционные, национально-освободительные войны. Пока социализм не победит во всем мире или, по крайней мере, в главнейших капиталистических странах, до тех пор неизбежны… войны. Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной войны». Кстати и песня о «священной войне» уже написана, но время премьеры еще не настало. Чем еще обогатил сокровищницу человеческой мысли «всесоюзный староста»? Пожалуйста: «Нельзя безотчетно упиваться миром — это ведет к превращению людей в пошлых пацифистов… Если мы действительно хотим мира, то для этого мы должны из всех сил готовиться к войне».

«Миролюбивая внешняя политика СССР» являлась не более чем пропагандистской кампанией, под прикрытием которой советское руководство стремилось обеспечить наиболее благоприятные условия для военного сокрушения капитализма. Борьба за «коллективную безопасность» стала внешнеполитической тактикой Москвы, направленной на усиление веса СССР в международных делах и на недопущение консолидации великих держав без его участия. Однако события 1938 года показали, что Советский Союз не только еще далек от того, чтобы стать равноправным субъектом европейской политики, но и продолжает рассматриваться как второразрядное государство. В этих условиях только новое обострение кризиса в Европе позволяло СССР вернуться в большую политику в качестве великой державы.

Сталин считал, что он уже достаточно хорошо подготовился к тому, чтобы «вмешаться в эти дела». СССР располагал мощной экономикой, развитым ВПК и хорошо вооруженной Красной Армией. Не случайно 1 октября 1938 года на совещании пропагандистов Москвы и Ленинграда Сталин объяснил, что «бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют, сами начнут нападать. Они вовсе не против наступления, не против всякой войны. То, что мы кричим об обороне — это вуаль, вуаль. Все государства маскируются».

В ходе политического кризиса в Европе сложилось два военно-политических блока: англо-французский и итало-германский, каждый из которых оказался заинтересованным в соглашении с СССР. Со своей стороны Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально использовала ситуацию, балансируя между различными военно-политическими блоками. Советское руководство в своих расчетах исходило из того, что возникновение войны в Европе, как при участии СССР в одной из противостоящих группировок, так и при сохранении им нейтралитета, открывало новые перспективы для усиления влияния Советов на континенте. Союз с одной из группировок делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими последствиями, а сохранение нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло занять позицию арбитра, от которого зависит исход войны. Из этих расчетов и был определен советский внешнеполитический курс.

Ход англо-франко-советских переговоров показал, что Англия и Франция не готовы к равноправному партнерству с СССР. В этих условиях предложения Германии оказались более привлекательными, и 23 августа 1939 года был подписан советско-германский договор о ненападении. Таким образом Советскому Союзу удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе, более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах и при этом свалить вину за срыв переговоров на Лондон и Париж! Подписывая пакт, Сталин и Молотов сами установили дату начала Второй мировой войны. События нарастали лавинообразно.

Буквально через две недели после подписания договора с Германией Сталин в беседе с руководством Коминтерна 7 сентября 1939 года так оценил обстановку в Европе: «…война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран. Гитлер, сам этого не понимая и не желая, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент — подталкивать другую сторону». Вот вам кратенько суть советской внешней политики в 1939–1941 годах. Понятно, что подобные, идеи не афишировались, наоборот, было сделано все, чтобы убедить мировое общественное мнение, что Советский Союз строго придерживается позиций нейтралитета и только сильно озабочен собственной безопасностью.

Начало европейской войны и наличие тайных протоколов к пакту с Германией позволило СССР приступить к ревизии своих западных границ. Москва получила возможность вернуть контроль над территориями, большая часть которых входила ранее в состав Российской империи. 17 сентября 1939 года Красная Армия вторглась в Польшу, что означало фактическое вступление Советского Союза во Вторую мировую войну.

Затем была неудача с Финляндией. Но летом 1940 года успешно оккупирована Прибалтика, а во второй половине июня довольно быстро была решена бессарабская проблема: «…в результате проявленной Советским Союзом инициативы правительство Румынии было вынуждено пойти на мирное разрешение советско-румынского конфликта и возвращение СССР Бессарабии и передачу Северной Буковины, народы которых вступили в состав СССР». Таким образом, к середине 1940 года Советский Союз смог занять и аннексировать большую часть территории Восточной Европы, которая была отнесена к сфере его интересов согласно советско-германским договоренностям, что значительно улучшило его стратегические позиции и укрепило «обороноспособность».

9 сентября 1940 года, подводя итоги на совещании ЦК ВКП(б), Сталин заявил: «Мы расширяем фронт социалистического строительства, это благоприятно для человечества, ведь счастливыми себя считают литовцы, западные белорусы, бессарабцы, которых мы избавили от гнета помещиков, капиталистов, полицейских и всякой другой сволочи». О, эти счастливые литовцы! До вышеописанных событий Германия не имела общих с Советским Союзом границ, и Гитлер не имел никакой возможности напасть, тем более «вероломно и внезапно». Сталин сам активно прорубал «дверь» в Европу, выйдя к границам Рейха на фронте от Балтики до Карпат.

Правда, в 1940 году сильно испортились отношения с Англией и Францией, так как их руководство было недовольно тем, что им не удалось использовать СССР в своих целях и русские осмелились предпочесть свои собственные интересы «общему делу» защиты западных демократий. В Лондоне и Париже в этот период рассматривали Москву в качестве союзника Берлина. Противодействуя этим настроениям, советское руководство вело осторожный внешнеполитический курс, всячески демонстрируя свой нейтралитет в европейских делах. Сталин лавировал между Германией и Англией, которая стремилась любыми способами ухудшить советско-германские отношения, чтобы отвлечь внимание Гитлера на Восток. Со своей стороны, Кремль рассматривал Германию в качестве силы, способной подорвать позиции Англии и «расшатать капиталистическую систему». Затем в подходящий момент Красная Армия разгромит Германию и освободит Европу от фашизма и от «загнивающего капитализма».

Неоднозначно развивались и советско-германские отношения. В них было и военно-экономическое сотрудничество, при котором обе стороны твердо отстаивали свои интересы, но все же находили компромисс. Случались затяжные споры по целому ряду проблем. Конечно, ни одна из сторон не забывала о вероятности военного столкновения между ними и внимательно следила за действиями партнера-противника. Взаимная подозрительность стала нарастать с лета 1940 года, когда после неожиданно быстрого разгрома Франции Германия стала гегемоном Западной Европы и освободилась от сухопутного фронта, хотя продолжение войны с Англией сковывало ее военно-морские и военно-воздушные силы. Правда, хотя победы вермахта и произвели сильное впечатление, вывести Англию из войны не удалось.

Уже летом 1940 года стало окончательно ясно, что война приняла затяжной характер, а положение Германии остается сложным. В этих условиях германское руководство попыталось создать континентальный антибританский блок е участием СССР. В Москве были заинтересованы в ослаблении руками Германии британского влияния в континентальной Европе, но вовсе не собирались отдавать ее в безраздельное господство Берлину. Наоборот, советское руководство собиралось получить от Германии новые территориально-политические уступки в Скандинавии, на Балканах и Ближнем Востоке. Но переговоры в ноябре 1940 года показали, что Берлин уже рассматривает Европу как сферу своего влияния, и новый компромисс оказался невозможным.

Таким образом, интересы Москвы и Берлина оказались совершенно противоположными. Обе стороны стремились к мировому господству, следовательно, одному из партнеров отводилась теперь подчиненная роль. Ни Гитлер, ни Сталин не могли пойти на подобную уступку.

Кроме того, СССР должен был отказаться от любых попыток проникновения в Европу. Поскольку этот континент в течение нескольких последних веков считался политическим центром мира, главным очагом технического прогресса и цивилизации, отказ от борьбы за Европу отодвигал Москву на обочину мирового развития. Второсортный статус СССР только закреплялся. И даже если бы советское руководство согласилось стать второстепенным партнером Германии, это вовсе не гарантировало бы от новых разногласий и новых претензий, что в итоге привело бы к новой схватке за передел мира, но в менее благоприятных для Советского Союза условиях. Добавим сюда еще и идеологические разногласия и поймем, что новый германо-советский союз не мог быть реализован.

С ноября 1940 года стало ясно, что теперь именно Берлин является основным препятствием советского проникновения в Европу и советско-германские отношения вступили в фазу непосредственной подготовки к войне. Формально стороны сохраняли дипломатические отношения, но вели нарастающую дипломатическую борьбу, особенно на Балканах. Военные действия на Балканах в апреле-мае 1941 года в целом были на руку Москве, поскольку подтверждали невозможность англо-германского альянса. Поэтому советское руководство всячески демонстрировало Берлину свое понимание действий Германии в Восточном Средиземноморье, так как расширение боевых действий на Ближнем Востоке могло отвлечь наиболее боеспособные части вермахта из Европы.

В этих условиях Советский Союз мог спокойно и последовательно проводить подготовку к новому «освободительному походу». В свете этой подготовки в апреле 1941 года началась нормализация советско-английских отношений. Для обеспечения тыла со стороны Дальнего Востока 13 апреля был подписан советско-японский договор о нейтралитете.

Собственно советское военное планирование боевых действий против Германии началось еще в октябре 1939 года. До июня 1941 года было разработано пять вариантов плана оперативного использования Красной Армии в войне с Германией. Документ под условным названием «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940–1941 гг.» начал разрабатываться сразу после установления советско-германской границы согласно договору от 28 сентября 1939 года. Особую интенсивность этот процесс приобрел со второй половины 1940 года, и в конце июля составление этого документа было завершено. План предполагал основные усилия сосредоточить в направлении Варшавы и Восточной Пруссии.

После дополнительной проработки к 18 сентября был подготовлен новый вариант плана, который предполагал возможность использования главных сил Красной Армии в зависимости от обстановки на Северо-Западном или Юго-Западном направлениях. Эти варианты развертывания советских войск получили соответственно наименования «северный» и «южный». Географически бассейн реки Припять почти точно посередине разделял Западный театр военных действий — отсюда два основных направления.

5 октября 1940 года этот вариант плана был доложен Сталину и Молотову. В ходе обсуждения Генштабу было поручено доработать план с учетом развертывания еще более сильной главной группировки в составе Юго-Западного фронта. В результате было предусмотрено увеличить здесь численность войск на 31% по дивизиям, на 300% по танковым бригадам и на 59% по авиаполкам. 14 октября «южный» вариант был утвержден в качестве основного.

Тем самым советские вооруженные силы получили действующий документ, на основе которого велось более детальное военное планирование.

В ноябре 1940 и январе 1941 года была проведена серия оперативно-стратегических игр на картах. Так, для отработки «северного» и «южного» вариантов соответственно 2–6 и 8–11 января 1941 года в Генеральном штабе проводились две игры. В первой разыгрывались наступательные действия Красной Армии на Северо-Западном направлении — Восточная Пруссия, а во второй — на Юго-Западном — Южная Польша, Венгрия, Румыния.

Хотя в заданиях к играм отмечалось, что «западные» напали, никаких задач, связанных.с отражением агрессии «восточными» не решалось. Стороны сразу были поставлены в известность, что войсками прикрытия «западные» отброшены к границе, а на Юго-Западном направлении — даже к линии рек Висла и Дунаец, и с этих рубежей уже шла игра. Таким образом, никаких оборонительных операций советский Генштаб не планировал, разыгрывавшиеся наступательные операции Красной Армии и должны были стать содержанием начального периода войны.

В ходе игр наступление «восточных» на территории Восточной Пруссии захлебнулось, а на юго-западе они добились значительных успехов, что привело к отказу от «северного» варианта. Главным направлением советского наступления была определена Южная Польша. Подготовленный под руководством Жукова к 10 апреля 1941 года новый вариант плана окончательно закрепил отказ от «северного» варианта и переориентировал основные усилия войск на Юго-Западное направление. Окончательный план будущей войны был готов к 15 мая 1941 года.

Анализ советских военных планов и высказываний политического руководства показывает, что решение о войне принималось не из страха перед германским нападением. Вот 20 ноября 1940 года А.А. Жданов инструктирует Ленинградский партийный актив: «… политика советского государства заключается в том, чтобы в любое время расширять, когда представится это возможным, позиции социализма. Из этой политики мы исходили за истекший год, она дала… расширение социалистических территорий Советского Союза. Такова будет наша политика и впредь…» Но в 1941 году расширять «фронт социализма» далее на Запад можно было, только сокрушив Германию, которая являлась главным препятствием и единственным западным соседом СССР.

Широко распространенное мнение о том, что Советский Союз сначала ждал нападения врага, а уже потом планировал наступление, не учитывает того, что в этом случае стратегическая инициатива фактически добровольно отдавалась бы в руки противника, а советские войска ставились бы в заведомо невыгодные условия. Тем более что сам переход от обороны к наступлению, столь простой в абстракции, является очень сложным процессом, требующим тщательной и всесторонней подготовки, которая должна бы начинаться оборудованием оборонительных рубежей на 150-километровую глубину.

Но ничего подобного не делалось, и вряд ли стоит серьезно говорить о том, что Красная Армия могла успешно обороняться на неподготовленной местности, да еще при внезапном нападении противника, которое советскими планами вообще не предусматривалось. Кроме того, неясно, зачем планировать наступательные операции, если войскам предстоит оборона. Ведь никто не может сказать, как сложится ситуация на фронте в ходе оборонительной операции, где окажутся войска и в каком они будут состоянии.

Сегодня можно без всяких теоретических рассуждений заглянуть в план от 11 марта 1941 года, на котором четко указано: «Наступление начать 12.6.». Ясно, что точный срок наступления определяется стороной, которая планирует располагать инициативой начала боевых действий. В документе от 15 мая также открыто сформулирована мысль о том, что Красная Армия должна «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск». Таким образом, основная идея советского военного планирования заключалась в том, что Красная Армия под прикрытием развернутых на границе войск западных округов завершит сосредоточение на театре военных действий сил, предназначенных для войны, и перейдет во внезапное решительное наступление.

Поскольку советской разведке не удалось добыть ни одного документа, относящегося к плану «Барбаросса», запланированная Сталиным война также не являлась превентивной. Сталин не верил в германское нападение на Советский Союз и считал, что «для ведения большой войны с нами немцам, во-первых, нужна нефть, и они должны сначала завоевать ее, и, во-вторых, им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир». Отсюда делался вывод, что Гитлер двинет вермахт либо на Ближний Восток, либо на Британские острова, но ни в коем случае не пойдет на риск затяжной и безнадежной для него войны на два фронта.

Основная группировка советских войск должна была развернуться в полосе от Балтийского до Черного моря. Главные силы находились на Юго-Западном направлении и вовсе не потому, что там ожидали немецкого удара — его вовсе не ждали. Направление сосредоточения основных усилий советского командования выбиралось не в интересах стратегической оборонительной операции, которая просто не планировалась и не предусматривалась, а применительно совсем к другим способам действий. Для наступления «южный» вариант был более выгоден, поскольку пролегал на более выгодной местности, отрезал Германию от основных союзников и источников нефти, выводил советские войска во фланг и тыл противника. Тогда как главный удар на Западном направлении приводил к лобовому столкновению с основными силами германской армии и требовал прорыва укрепленных районов на очень сложной местности.

В целом видно, что в советских планах отсутствовала всякая связь действий Красной Армии с возможными действиями противника. Отсюда вырисовывается действительный сценарий начала войны: под прикрытием войск западных округов Красная Армия проводит сосредоточение и развертывание на Западном ТВД, ведя одновременно частные наступательные операции, завершение сосредоточения служит сигналом к переходу в общее наступление по всему фронту от Балтики до Карпат с нанесением главного удара по Южной Польше. Немецкие войска в советских планах обозначены термином «сосредоточивающиеся», а значит, инициатива начала войны будет исходить полностью от советской стороны, которая первой начинает и заканчивает развертывание войск на театре военных действий. Переход в наступление был привязан не к ситуации на границе, а к моменту завершения сосредоточения Красной Армии — 20-й день от начала развертывания.

Войскам ставилась задача нанести удар по германской армии, для чего следовало «первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест — Демблин, и выход к 30-му дню операции на фронт Остроленка, река Нарев, Лович, Лодзь, Крецбург, Оппельн, Оломоуц. Последующей стратегической целью иметь: наступление из района Катовице в северном или северо-западном направлении с целью разгромить крупные силы центра и северного крыла германского фронта и овладеть территорией Южной Польши и Восточной Пруссии. Ближайшая задача — разгромить германскую армию восточнее р.Висла и на Краковском направлении, выйти на р. Нарев, Висла и овладеть районом Катовице…»

Фронты получали следующие задачи:

Северный фронт должен был обеспечить оборону Ленинграда, Мурманска, Кировской железной дороги и совместно с Балтийским флотом обеспечить полное господство в водах Финского залива.

Северо-Западный фронт, прикрывая Рижское направление, при благоприятных условиях переходил в наступление с целью овладеть районом Сувалки и нанести удар в направлении Петербург и Алленштейн.

Западный фронт, с переходом в наступление армий Юго-Западного фронта, должен был ударом левого крыла в направлении на Варшаву и Седлице разбить варшавскую группировку противника и овладеть Варшавой, затем разбить люблинско-радомскую группировку, выйти на реку Висла, а подвижными частями захватить город Радом.

Юго-Западный фронт имел ближайшими задачами: «а) концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р.Висла в районе Люблина; б) одновременно ударом с фронта Сенява, Перемышль, Лютовиска разбить силы противника на краковском и сандомирско-клецком направлениях и овладеть районом Краков, Катовице, Кельце… в) прочно оборонять госграницу с Венгрией и Румынией и быть готовым к нанесению концентрических ударов против Румынии из районов Черновицы и Кишинев…» Для решения последней задачи был вскоре выделен отдельно Южный фронт.

Таким образом, достижение ближайших стратегических целей планировалось обеспечить наступательными действиями, прежде всего войск Юго-Западного фронта, в полосе которого развертывалось более половины всех дивизий, предназначенных для действий на Западе. Для обеспечения сильного первоначального удара основные силы планировалось развернуть в восемнадцати армиях (!) первого эшелона, куда включалась большая часть подвижных соединений. В тылу у них развертывались семь армий второго стратегического эшелона, а за ними — еще три армии третьего эшелона.

Для достижения поставленных целей у советского руководства был готов достаточно серьезный инструмент — Красная Армия-«освободительница». Вооруженные силы СССР к лету 1941 года были крупнейшей армией мира. К началу войны в советских войсках насчитывалось 5774200 человек, из них: в сухопутных войсках — 4605300, в ВВС — 475700, в ВМФ — 353800, в погранвойсках -167600, во внутренних войсках НКВД — 171900 человек.

В сухопутных войсках имелось 303 дивизии, 16 воздушно-десантных и 3 стрелковые бригады. Войска располагали 117581 орудием и минометом, 24 488 самолетами и 25784 танками. Отметим, что 7448 танков, 92 492 орудия и миномета, а также 17 745 боевых самолетов было построено за период 1939–1941 годов (это вновь о «старой» и «устаревшей» технике), в том числе 2739 машин типа МиГ-3, Як-1, ЛаГГ-3, Пе-2 и Ил-2. В первой половине 1941 года советская промышленность выпускала 100% танков и 87% боевых самолетов новейших типов, завершив переход на выпуск только этих образцов. Ежегодный прирост военной продукции в 1938–1940 гг. составил 39%, втрое превосходя прирост всей промышленной продукции в стране. С февраля 1941 года предприятия стали переводиться на режим военного времени.

Из всех перечисленных частей в пяти приграничных округах дислоцировались 174 расчетные дивизии.

Войска НКВД состояли из 14 дивизий, 18 бригад и 21 отдельного полка различного назначения, из которых в западных округах находилось 7 дивизий, 2 бригады и 11 оперативных полков внутренних войск, на базе которых в Прибалтийском, Западном и Киевском особых округах перед войной началось формирование 21-й, 22-й и 23-й мотострелковых дивизий НКВД. Кроме того, на западной границе было 8 пограничных округов, 49 погранотрядов и другие части.

Группировка советских войск первого эшелона на Западе насчитывала 3088200 человек (2718700 — в сухопутных войсках, 153600 — в войсках НКВД, 219900 — в ВМФ), 57 041 орудие и миномет, 13 924 танка, 8974 самолета. Кроме того, в авиации флотов и флотилии имелось 1769 самолетов. Данные по оснащению вооружением не включают в себя информацию по войскам НКВД, которые имели на вооружении даже гаубичные артполки.

С мая 1941 года началось сосредоточение войск второго стратегического эшелона из внутренних военных округов и Дальнего Востока. К 22 июня в западные округа уже прибыло 16 дивизий — 10 стрелковых, 4 танковых и 2 механизированные, в которых насчитывалось 201,7 тысячи человек, 2746 орудий и минометов и 1763 танка.

Роль ударных подвижных группировок Красной Армии должны были играть механизированные корпуса. План формирования первых восьми мехкорпусов Наркомат обороны утвердил 9 июня 1940 года. Первым уже к 30 июня на базе Забайкальского военного округа был сформирован 5-й механизированный корпус, остальные созданы к концу лета. Проведенные во второй половине 1940 года учения утвердили военных в мысли, что именно такие соединения должны использоваться для «глубокого потрясения фронта противника». Мехкорпуса должны были решать следующие задачи:

а) уничтожение совместно с авиацией и общевойсковыми соединениями главной группировки противника;

б) уничтожение подходящих оперативных резервов и такое потрясение оперативной глубины противника, когда создание нового фронта становится невозможным.

Советский механизированный корпус состоял из двух танковых и одной механизированной дивизий, мотоциклетного полка, корпусной артиллерии, механизированного инженерного полка, специальных частей и по штату должен был иметь 36 080 человек, 100 полевых орудий, 36 противотанковых и 36 зенитных орудий, 186 минометов, 1031 танк (из них 546 средних и тяжелых) и 268 бронеавтомобилей.

4 октября 1940 года Наркомат обороны доложил Политбюро, что формирование 8 мехкорпусов, 18 танковых и 8 механизированных дивизий в основном завершено. На создание новых корпусов было обращено 12 танковых бригад БТ, 4 бригады Т-35 и Т-28, 3 химические бригады, 2 танковых полка и танковые батальоны стрелковых дивизий. Это привело к сокращению танков непосредственной поддержки пехоты, поэтому в дополнение к имеющимся в войсках 20 танковым бригадам Т-26 было решено создать еще 32 бригады.

К 1 декабря 1940 года в Красной Армии было уже 9 мехкорпусов и 45 танковых бригад. Но и это было только начало серьезной подготовки к наступательной войне. В феврале-марте 1941 года началось формирование еще 20 механизированных корпусов, 8 марта на заседании Политбюро были утверждены их командиры. Итак, шел интенсивный процесс создания 29 соединений, каждое из которых было равно по мощи немецкой танковой группе.

Риторический вопрос: что нужнее в оборонительной войне, танки или противотанковые мины? Как раз мин у Красной Армии не было. На 1941 год заместитель начальника военных сообщений подал заявку в Главное военно-инженерное управление на 120 000 мин замедленного действия для железнодорожных войск. Заявку несколько сократили: ГВИУ смогло выдать военным железнодорожникам лишь 120 (!) Мин МЗД. Маршал Г.И. Кулик разъяснил для тех, кто на бронепоезде: «Мины — мощная штука, но это средство для слабых, для тех, кто обороняется, а мы — сильные. Нам не так мины нужны, как средства разминирования».

Механизированные корпуса должны были вводиться в бой из такого положения, «с которого наиболее легко и полно можно нанести уничтожающий удар по главной группировке противника. Такими положениями будут: а) действия конно-механизированных корпусов на флангах; б) действия в тылу противника».

Боевой порядок корпуса предусматривалось строить в три эшелона. Первый эшелон, состоящий из тяжелых танков, предназначался для подавления противотанковой обороны и уничтожения артиллерии противника. Второй эшелон составляли средние танки. Его задача заключалась в том, чтобы, двигаясь за первым эшелоном, подавлять и уничтожать станковые пулеметы и противотанковые орудия в глубине обороны. Третий эшелон, включая легкие машины, должен был вести за собой пехоту и подавлять живую силу и огневые средства пехоты противника.

К середине июня 1941 года в первом эшелоне советских войск на западе было 20 механизированных корпусов. Не все были укомплектованы по полному штату боевыми машинами, тем не менее только в них насчитывалось 10 150 танков. Мехкорпуса, как правило, подчинялись командованию округа (фронта), которое могло передавать их для проведения наступательных операций в распоряжение той или иной армии, что превращало последнюю в предусмотренную военной теорией «ударную армию».

В предвоенные годы советские вооруженные силы в ходе конфликтов и «освободительных походов» получили определенную практику и опыт боевых действий, на основе которого проходил процесс их организационного совершенствования и технического перевооружения.

Операция «Гроза» должна была начаться 12 июня 1941 года. Но сроки были перенесены из-за знаменитого перелета Гесса в Англию. Опасаясь возможного прекращения англо-германской войны, в Москве сочли необходимым повременить с нападением на Германию. Лишь получив сведения о провале миссии Гесса и убедившись в продолжении военных действий в Средиземноморье, в Кремле был решен вопрос о новом сроке завершения военных приготовлений — 15 июля.

Одновременно с разработкой военных планов началась целенаправленная переориентация советской пропаганды на воспитание населения и войск в духе наступательной войны. 13–14 мая 1940 года состоялось совещание по военной идеологии, на котором перед командирами и политруками выступил начальник Политуправления РККА Л.З. Мехлис: «…нужно воспитывать нашу Красную Армию и весь пролетариат, чтобы все знали, что всякая наша война, где бы она ни происходила, является войной прогрессивной и справедливой».

От лица армии вторил Мехлису командарм 2-го ранга К.А. Мерецков: «…можно сказать, что наша армия готовится к нападению, и это нападение нужно нам для обороны. Это совершенно правильно… Исходя из политических условий, мы должны наступать, и Правительство нам укажет, что нам нужно делать».

Вооруженный новыми установками по ведению партийно-политической работы, 25 мая пишет передовицу главный редактор «Красной Звезды» полковник Е. Болтин: «Прежде всего надо воспитывать людей в понимании того, что Красная Армия есть инструмент войны, а не инструмент мира. Надо воспитывать людей так, что будущая война с любым капиталистическим государством будет войной справедливой независимо от того, кто эту войну начал… Наш народ должен быть готов к тому, что, когда это будет выгодно, мы первыми пойдем воевать… Мы всегда будем делать так, как выгодно нашему делу».

Наконец, знаменитая речь Сталина перед выпускниками военных училищ 5 мая 1941 года: «Мы до поры, до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий».

Советский Союз превращался в военный лагерь. Народ и Партия были едины как никогда:

«Нас никто не собьет, нас Партия ведет».
«Идем за Партией Ленина — так совестью велено».
«За Партией идти — счастье найти».
«Набирайся силы от земли-матери, а ума — у Коммунистической партии».

Правда, были у нас одно время «троцкистско-бухаринские и иные наемники империализма, платные агенты иностранных разведок», которые пытались подорвать экономическую и военную мощь СССР и создать «благоприятную для империалистов обстановку на случай войны».

Но ныне, слава Сталину, вражеская агентура разгромлена большевиками, и тыл наш крепок.

Великого Ленина мудрое слово
Растило для битвы батыра Ежова.
Великого Сталина пламенный зов
Услышал всем сердцем, всей кровью Ежов.

«Разгром врагов народа имел огромное значение для укрепления обороноспособности СССР и был равносилен выигрышу крупного сражения» (через двадцать лет один из «разгромщиков», став генсеком, сообщит народу, что вместе с «врагами», оказывается, постреляли и самых «выдающихся» полководцев).

По всей стране зазвучало «Если завтра война…» Народ, воспитанный «мехлисами», готовился к Великому Освободительному походу, чтобы вслед за литовцами «осчастливить» поляков, чехов, немцев, французов… В общественном сознании формировалось представление о войне как об относительно безопасном и притом героическом занятии, закладывалась уверенность, что война начнется тогда, когда мы пожелаем, и закончится, когда мы этого захотим. Во всех воспоминаниях вырисовывается одна и та же картина: люди знали о скорой войне, знали, с кем придется сражаться, но при этом не ожидали «вероломного нападения», наоборот, «парни из нашего города» мечтали «добить последнего фашиста в последнем городе». И даже когда немецкая авиация начала бомбить советские города, многие из слушавших речь Молотова, уже приученные читать между строк, не верили в германское нападение — «Да это, наверное, мы сами начали войну…»

Самим начать не удалось:

Гитлеру, в силу случайного стечения обстоятельств, удалось «вероломно» упредить Красную Армию в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы. С первыми ударами немецких танковых клиньев план «Гроза» прекратил свое существование.

А как красиво было все придумано! Какой, казалось, был шанс, сметая могучими ударами не успевшего развернуться врага, освободителями ворваться в Европу. Конечно, все оказалось бы не так, как мечталось в кабинетах наших стратегов, и пришлось бы умыться кровью, и вермахт сразу бы не разгромили, и война все равно оказалась бы длительной и тяжелой. Но хотя бы до Вислы и Нарева вполне могли дойти. Удар же по Румынии и нефтепромыслам немцам парировать было просто нечем. Все это не привело бы к немедленной победе, но сорвало бы германское вторжение, сохранило бы в целости военно-промышленный потенциал СССР и огромные материальные ценности, избавило бы миллионы советских людей от немецкой оккупации.

Никогда, ни до войны, ни в ходе ее Красная Армия не была так хорошо укомплектована, оснащена, вооружена и материально обеспечена, как в начале лета 1941 года. Советские вооруженные силы были крупнейшей армией мира, имевшей на вооружении целый ряд уникальных систем военной техники. В ее состав входили управления:

— 4 фронтов, 27 армий, 4 кавалерийских, 29 механизированных, 62 стрелковых, 5 воздушно-десантных корпусов;

— 198 стрелковых, 13 кавалерийских, 61 танковой, 31 моторизованной дивизии;

— 5 стрелковых, 1 танковой, 16 воздушно-десантных, 10 противотанковых артиллерийских бригад;

— 94 корпусных, 14 пушечных, 29 гаубичных артполков большой мощности резерва Главного Командования;

— 45 отдельных зенитно-артиллерийских дивизионов;

— 8 отдельных минометных батальонов;

— 3 корпусов ПВО, 9 бригад ПВО, 40 бригадных районов ПВО;

— 29 мотоциклетных полков;

— 1 отдельного танкового батальона, 8 дивизионов бронепоездов;

— 34 инженерных полков и 20 отдельных инженерных батальонов.

Военно-воздушные силы насчитывали 5 корпусов ДБА, 79 авиадивизий, 5 отдельных авиабригад, 218 боеспособных авиаполков.

Куда же подевалась эта масса войск, это огромное количество техники, эти горы боеприпасов и амуниции?

Первым, будучи ошарашен катастрофой на фронте, дал ответ на этот вопрос товарищ Сталин. 28 июня, осознав крушение всех своих планов, несостоявшийся «вождь всех народов» сказал соратникам: «…просрали».

Со второй половины февраля 1941 года германское командование приступило к непосредственному развертыванию войск у границ СССР. В течение четырех месяцев на границу с Советским Союзом было переброшено 100 дивизий. До 21 мая в трех «эшелонах развертывания» на Восток прибыло 42 пехотных и 1 танковая дивизия. С 22 мая железные дороги Германии были переведены на график максимального движения, и сосредоточение войск резко ускорилось. В последний месяц перед нападением прибыло 20 пехотных, 14 танковых, 13 моторизованных и 9 охранных дивизий. В первой половине июня одновременно с завершением стратегического развертывания начался вывод войск в 30-километровую приграничную зону в исходные районы для наступления.

График развертывания предусматривал выход основных сил ударных группировок на линию границы в ночь перед нападением, чтобы они задержались здесь лишь несколько часов. Пехотные соединения начали выдвижение к границе за 12, а танковые и Моторизованные за 4 дня до нападения. Все передвижения войск осуществлялись в ночное время с соблюдением строжайших мер маскировки. В феврале-мае 1941 года на Восток были переброшены тыловые части ВВС, а до 18 июля — летные части. В течение 21 июля летные части первого эшелона заняли аэродромы западнее Вислы, а к вечеру перелетели на полевые аэродромы у границы.

Сосредоточивая у советских границ столь крупную группировку войск, германское военно-политическое руководство вело массированную дезинформацию для маскировки своих намерений. Это должно было позволить добиться внезапности нападения и, усыпив бдительность Кремля, не дать ему возможности предпринять упреждающие действия. В Берлине хорошо понимали опасность для развертываемых войск в случае перехода Красной Армии в наступление. Еще в апреле генерал Гальдер записал в дневнике, что группировка русских войск «вполне допускает быстрый переход в наступление, которое было бы для нас крайне неприятным».

Чтобы скрыть от советской разведки истинный смысл переброски огромных людских масс и боевой техники с запада на восток, германское руководство пошло на проведение беспрецедентного в истории дезинформационного маневра, использовав состояние войны с Англией. Были резко усилены приготовления к высадке на Британские острова. Для демонстрации подготовки к операции «Морской лев» были привлечены три полевые армии, а с весны до лета 1941 года немцы организовали массированное воздушное наступление на Англию. Назначались и вновь откладывались сроки вторжения, о которых широко оповещались части. Делалось все, чтобы убедить мир, что вторжение вот-вот начнется, одновременно проводилась переброска войск к границам СССР.

Кроме того, были специально разработаны и осуществлены крупные дезинформационные мероприятия, которые включали и действительно проводившиеся операции вермахта и операции только «анонсированные», но не имевшие места. Конечно, кампании в Греции и Северной Африке имели для Германии известное оперативно-стратегическое значение, но вместе с тем они служили и целям маскировки. Например, под прикрытием операции «Марита» (агрессия против Греции) германское командование перебрасывало войска из группы «А» на восток и переводило работу железнодорожного транспорта на график максимального движения. А красивейшая операция по захвату Крита была однозначно воспринята всеми, как генеральная репетиция десанта на Британские острова.

Операции, только намеченные, но не проводившиеся, преследовали лишь дезинформационные цели. Среди них числились операция «Изабелла» (захват Гибралтара), «Аттила» (оккупация Южной Франции), «Гарпун» (вторжение в Англию с территории Норвегии). По плану «Гарпун» в Норвегии действительно сосредоточивались германские войска, но не для вторжения в Англию, а для предстоящих действий в советском Заполярье. Так и оставшиеся на бумаге операции «Изабелла» и «Марита», вокруг которых было в свое время немало шума, представляли на деле чисто дезинформационные мероприятия, призванные обозначить интерес Германии к юго-восточной части Европы и отвлечь внимание от переброски немецких войск на восток. И надо сказать, что все эти усилия не пропали даром: Гитлеру на этот раз удалось обмануть «кремлевского горца».

С другой стороны, германская разведка не сумела вскрыть советского военного развертывания, она не имела понятия ни о производственной мощности советской индустрии, ни о состоянии и вооружении Красной Армии. Фельдмаршал Кейтель на допросе 17 июня 1945 года показал: «До войны имели очень скудные сведения о Советском Союзе и Красной Армии, получаемые от нашего военного атташе». Бывший сотрудник оперативного отдела Генштаба сухопутных войск Фейерабенд признал после войны: «Германская разведка почти не заметила происходившее в это время перевооружение Красной Армии. Я считал еще кавалерийскими бригадами такие соединения, которые в действительности были оснащены танками». Абвер не сумел определить военно-промышленный потенциал Советского Союза и оценить значение новых промышленных центров, созданных в Сибири и на Урале. В целом, по выражению Паулюса, «силы России представляли собой большую неизвестную величину».

Однако Гитлеру докладывали в основном те материалы, которые не противоречили его мнению, что Советский Союз — «колосс на глиняных ногах». В результате германское руководство не представляло себе всей сложности будущего похода на Восток, ожидая лишь быстрых побед. Немцы не сумели установить также численность советских войск. Так, 11 июня 1941 года германское командование исходило из наличия у будущего противника 20 армий, 40 стрелковых, 9 кавалерийских и 3 механизированных корпусов, а резерв Верховного Главнокомандования определяли в 4 дивизии, что, как мы знаем, сильно не соответствовало действительности.

Но это уже не имело для Гитлера особого значения — он принял решение: «Один удар должен сокрушить врага… Гигантский сокрушительный удар. Я не думаю о последствиях, я думаю только об этом ударе».

Развитие Красной Армии в 1939–1941 годах было фактически скрытым мобилизационным развертыванием, так как по принятой летом 1939 года системе мобилизационного развертывания количество соединений и частей в мирное время доводилось до уровня военного времени. Это упрощало процесс мобилизации, сокращало его сроки и должно было способствовать более высокой степени боеспособности отмобилизованных войск. Большая часть запланированных сил уже была сформирована или заканчивала формирование к лету 1941 года.

Так как план стратегического развертывания и замысел первых операций были рассчитаны на полное отмобилизование Красной Армии, они были тесно увязаны с мобилизационным планом, который был утвержден правительством 12 февраля 1941 года. Мобилизационное развертывание должно было привести к созданию армии военного времени численностью в 8,9 миллиона человек. Отмобилизование Красной Армии предусматривалось произвести поэшелонно в течение месяца.

Первый эшелон, в который входили 114 дивизий, укрепрайоны на новой границе, 85% войск ПВО, воздушно-десантные войска, свыше 75% ВВС и 34 артполка РГК, должен был завершить отмобилизование в течение 2–6 часов с момента объявления мобилизации.

Основная часть войск развертывалась на 10–15-е сутки, полное отмобилизование вооруженных сил предусматривалось на 15–30-е сутки. Само развертывание не предполагало никакого противодействия со стороны противника. Главной задачей советских дивизий у границы было прикрытие сосредоточения и развертывания своих войск и подготовки их к переходу в наступление.

8 марта 1941 года было принято постановление Совнаркома, согласно которому предусматривалось произвести скрытное отмобилизование 903,8 тысячи военнообязанных запаса под видом учебных сборов. Эти меры позволили к началу июня призвать 805,2 тысячи человек, что дало возможность усилить 99 стрелковых дивизий в основном западных округов: 21 дивизия была доведена до штата 14 тысяч человек, 72 дивизии — до 12 тысяч, 6 — до 11 тысяч^ при штате военного времени 14 483 человека.

Весной 1941 года вермахт повернул на юг, на Балканы и Средиземноморье, осуществил десантную операцию на Крите, демонстрировал интенсивную подготовку к операции «Морской лев».

Сталин решил — пора начинать «Грозу».

В апреле 1941 года началось скрытое стратегическое развертывание на выделенных для войны с Германией 247 дивизий, составлявших 81,5% наличных сил РККА, которые после мобилизации насчитывали бы свыше 6 миллионов человек, около 70 тысяч орудий и минометов, свыше 15 тысяч танков и 12 тысяч самолетов.

Именно с апреля, когда немцы завоевывали Югославию и Грецию и ничем не угрожали стране победившего пролетариата, Сталин стал панически опасаться «провокаций». До этого, по свидетельству адмирала Н.Г Кузнецова, он вполне на них «поддавался», не страшась никаких «осложнений». Например, позволял сбивать немецкие самолеты, нарушавшие советское воздушное пространство. А вот 1 апреля последовала директива: «Огня не открывать, а высылать истребители для посадки противника на аэродромы».

С 12 апреля началось выдвижение к западной границе четырех армий внутренних округов (16, 19, 21, 22-й) и готовилось выдвижение еще трех (20, 24, 28-й), которые должны были закончить сосредоточение к 10 июля. Эти армии, объединявшие 77 дивизий, составляли второй стратегический эшелон. 12–16 июня Генштаб приказал штабам западных округов начать под видом учений скрытное выдвижение вторых эшелонов армий прикрытия и резервов округов, которые должны были занять к 1 июля районы сосредоточения в 20–80 км от границы. Всего в войсках первого оперативного эшелона насчитывалось 114 дивизий.

К 22 июня в западных военных округах было сосредоточено 64 истребительных, 50 бомбардировочных, 7 разведывательных и 9 штурмовых авиаполков, в которых насчитывалось 7133 самолета. Кроме того, к этому моменту на Западном ТВД имелось 4 дальнебомбардировочных корпуса и 1 дальнебомбардировочная дивизия, всего — 1339 самолетов. С 10 апреля начался переход на новую систему авиационного тыла, автономную от строевых частей. Этот процесс должен был завершиться к 1 июля.

В апреле 1941 года в западных округах были тайно сформированы пять воздушно-десантных корпусов (в оборонительной войне использовать десантников в таких массах невозможно, поэтому они и пошли вскоре под танки как обычные стрелковые части). 12 июня создано Управление воздушно-десантных войск.

Одновременно шло развертывание тыловых и госпитальных частей. 41% стационарных складов и баз Красной Армии находился в западных округах, многие из них находились в 200-километровой приграничной полосе. На этих складах были накоплены значительные запасы, позднее либо уничтоженные, либо ставшие трофеями противника.

Все эти меры проводились в обстановке строжайшей секретности и всеохватывающей дезинформационной кампании. Советским спецслужбам удалось эффективно скрыть не только наличные силы Красной Армии, но и проведение большей части военных мероприятий в мае-июне 1941 года. К примеру, из дневников Гальдера следует, что немцы так и не вскрыли наличие в Белостокском выступе мощнейшей ударной группировки генерала К.Д. Голубева.

Однако советская разведка, успешно скрыв свое развертывание и состав сил, не смогла вскрыть силы и намерения противника. В Москву поступала разнообразная, но противоречивая информация, и выводы из нее были сделаны неверные. Низкая эффективность разведки приграничных округов не позволяла командованию видеть четкую картину ситуации и делать соответствующие выводы. Часто штабы округов ничего не знали о противостоящих группировках противника, что, естественно, сказалось на ходе боевых действий в условиях стратегически внезапного нападения. Например, штаб Киевского ОВО в целом выявил сосредоточение масс противника, но не сумел определить его главную группировку и направление ударов. Еще хуже работала разведка Южного фронта. Советский Генштаб был вынужден констатировать: «Документальными данными об оперативных планах вероятных противников как по Западу, так и по Востоку Генеральный штаб не располагает».

В апреле — июне 1941 года советское руководство вело настолько осторожную внешнюю политику, что это дало ряду авторов повод говорить о политике «умиротворения Германии». Дескать, Сталин до судорог боялся Гитлера.

А с чего бы Сталину его бояться? Он обладал всей полнотой информации о силах вермахта и возможностях германской промышленности. Он имел перед собой цифры. Он знал, что советская боевая техника значительно превосходит германскую количественно и не уступает ей качественно. Он собирался напасть внезапно, в самый выгодный момент огромными силами. Он прекрасно понимал, что в случае выступления СССР против Германии неизбежно получит в союзники Англию и Соединенные Штаты Америки. Он вполне логично рассуждал, что нападение на Советский Союз — самоубийственная затея, на которую Гитлер никогда не решится. Сталину и в голову не могло прийти, что фюрер не считает его серьезным противником, так же как и «непобедимую и легендарную» Красную Армию, и собирается разгромить СССР за четыре недели.

Весьма любопытно, что 4 июня 1941 года Политбюро приняло решение о формировании к 1 июля 238-й стрелковой дивизии, «укомплектованной личным составом польской национальности и лицами, знающими польский язык, состоящими на службе Красной Армии». Сразу вспоминается «ингерманладский» стрелковый корпус, созданный Кремлем перед нападением на Финляндию. Это решение в корне противоречило тайным договоренностям с немцами о разделе Польши, а нам говорят, что Сталин боялся «спровоцировать» Гитлера. Спугнуть он его боялся! Кстати, германское руководство было озабочено аналогичной проблемой. «Мы соблюдаем во всех вопросах, касающихся России, абсолютную сдержанность… — записывал И. Геббельс 18 июня. — Мы не должны позволить сейчас спровоцировать нас».

Политическое руководство СССР не верило в возможность германского нападения и потому принимало на веру дезинформацию немецкой разведки. Советские агенты в Англии и США сообщали, что «вопрос о нападении на СССР зависит от тайной договоренности с английским правительством, поскольку вести войну на два фронта было бы чересчур опасным делом». Это совпадало с мнением Сталина, который считал, что Гитлер не решится воевать на два фронта, и который знал, что Германия не располагает ресурсами для ведения такой войны.

И германская армия, с точки зрения Вождя, ничего особенного собой не представляла. Ее победы в Европе Сталин объяснял слабостью противников, немецким нахальством и численным превосходством: «Все то новое, что внесено в оперативное искусство и тактику германской армией, не так уж сложно и теперь воспринято и изучено ее противниками, так же как не является новостью и вооружение германской армии. На почве хвастовства и самодовольства военная мысль Германии уже не идет, как прежде, вперед. Германская армия потеряла вкус к дальнейшему улучшению военной техники. Если в начале войны Германия обладала новейшей военной техникой, то сейчас… военно-техническое преимущество Германии постепенно уменьшается». Нарком обороны, маршал-самородок Тимошенко в кампаниях вермахта на Западе и вовсе не обнаружил для себя «ничего нового», ни в тактике, ни в оперативном искусстве. Тем более ничего интересного в анализе немецкой тактики не нашел начальник Генерального штаба, «гениальнейший стратег» Г.К. Жуков, начертавший на докладе с описанием французской кампании резолюцию: «Мне это не нужно».

«Бряцая оружием, гитлеровские аферисты боятся серьезной войны, — вещал Мехлис, — боятся и не пойдут на серьезную войну, на войну с серьезным противником. Ахиллесова пята германской армии — ненадежный тыл… Ахиллесова пята германской армии — отсутствие денег, отсутствие достаточного количества среднего командного состава, необходимого для большой войны». Зато: «Страна социализма одета в стальную броню и бетон. Мы не чувствуем себя слабее наших вероятных капиталистических противников и смело смотрим в будущее. Вторая империалистическая война, в которую фашистские агрессоры и их поклонники втягивают человечество, похоронит на своих обломках мир капиталистического разбоя».

Поэтому, расценивая германские мероприятия на границе как «большую игру», за которой последует новый тур переговоров, советская сторона продолжала готовиться к нападению, а не к обороне. Перед самым вражеским вторжением встревоженные военные пытались добиться выполнения планов прикрытия в полном объеме, но Сталин на это не пошел. Поэтому даже в ночь на 22 июня были приняты меры по повышению боеготовности войск, но планы прикрытия так и не были введены в действие.

С 14 по 19 июня командование приграничных округов получило указание вывести фронтовые и армейские управления на полевые командные пункты (их оборудование началось по приказу Тимошенко от 27 мая) — мероприятие, означающее, что пошли третьи сутки всеобщей мобилизации.

Полное сосредоточение и развертывание Красной Армии на Западном ТВД должно было завершиться к 15 июля 1941 года.

Таким образом, и Германия, и СССР тщательно готовились к войне, и с начала 1941 года этот процесс вступил в заключительную стадию, что делало начало советско-германской войны неизбежным именно в 1941 году, кто бы ни был ее инициатором. Напоследок один вопрос для всех противников суворовской версии: если бы Гитлер просто не напал на Советский Союз в том Июне, еще интереснее, если бы вермахт совершил бы прыжок через Ла-Манш и вторгся в Англию, что предпринял бы товарищ Сталин? Соблюл «невинность»? Продолжал бы слать поздравительные телеграммы Гитлеру за взятие Манчестера, который Ливерпуль? Приказал бы армиям, прибывшим на западную границу из Сибирского, Калининского, Северо-Кавказского и других округов грузиться в эшелоны и отправляться обратно восвояси? «Оттягивал» бы войну до 1942 года, как нас пытаются уверить?

В ночь на 22 июня германское командование завершило все подготовительные мероприятия для осуществления операции «Барбаросса». В соответствии с планом были созданы три крупные группировки, каждая из которых должна была наступать на одном из стратегических направлений.

Группа армий «Север» под командованием генерал-. фельдмаршала Вильгельма фон Лееба была развернута в Восточной Пруссии на участке от Клайпеды до Голдапа на 230-километровом фронте в составе 16-й и 18-й армий и 4-й танковой группы — всего 29 дивизий, в том числе 3 танковые и 3 моторизованные.

18-я армия (генерал-полковник Георг Кюхлер) включала в себя 7 пехотных и 1 охранную дивизию. Армия должна была прорвать оборону противника и развивать наступление вдоль шоссе Тильзит — Рига и восточнее его; быстрым продвижением основных сил через Двину планировалось отрезать и уничтожить находящиеся юго-западнее Риги советские войска. В дальнейшем армия должна была развивать успех до рубежа Остров, Псков, чтобы воспрепятствовать отходу войск противника южнее Чудского озера, а затем полностью очистить территорию Эстонии от врага.

16-я армия (генерал-полковник Эрнст Буш) имела 8 пехотных и 1 охранную дивизию. Ей предстояло во взаимодействии с танковой группой вести наступление вдоль шоссе Эбенроде — Каунас и, выдвигая вперед свое правое крыло, как можно раньше выйти к берегу Двины, а затем вслед за танками — в район Опочка.

4-я танковая группа (генерал-полковник Эрих Гёпнер) имела задачу прорвать вражеские позиции между озером Вистите и шоссе Тильзит — Шауляй, развивать наступление через Двину у Двинска и ниже его по течению и создать плацдармы на правом берегу Двины. В дальнейшем группа должна была стремительным броском выйти в район северо-восточнее Опочки и отсюда, в зависимости от обстановки, наступать либо в северо-восточном, либо в северном направлениях. Эта танковая группа имела всего 631 танк в составе двух своих моторизованных корпусов. Кроме 3 танковых и 3 моторизованных дивизий, группе дополнительно были приданы 2 пехотные дивизии.

Три пехотные дивизии находились в резерве командующего группой армий.

Войска группы «Север» должен был поддерживать 1-й воздушный флот, имевший 830 самолетов, из них 203 истребителя и 271 бомбардировщик. Остальные машины — разведчики и транспортники.

Всего в распоряжении фон Лееба имелось 787,5 тысячи человек, 8348 орудий и минометов, 679 танков и штурмовых орудий.

Им противостояли войска Прибалтийского особого военного округа (Северо-Западного фронта) под командованием генерал-полковника Ф.И. Кузнецова в составе 8, 11 и 27-й армий — 25 дивизий и 1 бригада.

27-я армия (генерал-майор Н.Э. Берзарин) предназначалась для обороны побережья Балтийского моря с целью не допустить высадки десантов противника, включала в себя 22-й, 27-й стрелковые корпуса, отдельные 16-ю и 67-ю стрелковые дивизии и 3-ю стрелковую бригаду, размещавшуюся на Моонзундских островах.

8-я армия (генерал-полковник П.П. Собенников) должна была «прочно прикрывать Рижско-Псковское направление», однако штаб армии на предвоенных учениях отрабатывал удар на Тильзит. В марте на сборах комсостава рассматривались вопросы «организации прорыва укрепленной полосы, ввода в прорыв механизированного корпуса», в апреле проводилась полевая поездка на тему «Наступательная армейская операция». Кроме двух стрелковых корпусов — 10-го и 11-го, и 9-й противотанковой артиллерийской бригады, в составе армии был 12-й механизированный корпус, что значительно увеличивало ее ударную мощь. Итого: 6 стрелковых, 2 танковые, 1 механизированная дивизия. Армия участвовала в советско-финской войне, теперь ей предстояло применить свой опыт по прорыву долговременных укреплений в Восточной Пруссии.

11-й армии (генерал-лейтенант В.И. Морозов) предстояло в период сосредоточения основных сил во взаимодействии с 3-й армией Западного фронта занять сувалковский выступ, а затем нанести удар на Истербург, Алленштейн. В 11-ю армию входили 16-й, 29-й стрелковые и 3-й механизированный корпуса, войска 42-го и 46-го укрепрайонов.

Кроме того, на территории округа в Двинске размещался 5-й воздушно-десантный корпус. Штат корпуса: три воздушно-десантные бригады, артдивизион, спецчасти, 10 419 человек, 50 легких танков.

Округ имел 5 авиадивизий, 1814 самолетов — без учета авиации Балтийского флота. Всего в ПрибОВО к 22 июня было 375 863 человека, 7467 орудий и минометов, 1514 танков.

На Северо-Западном направлении вермахт имел двукратное превосходство в живой силе, но во столько же раз уступал войскам Прибалтийского округа в танках и авиации. Но немцы уже сосредоточили свои ударные группировки, а советские войска лишь в середине июня начали выдвижение к границе. В 50-километровой приграничной полосе в момент нападения находились лишь девять советских дивизий, равномерно растянутых по 300-километровому фронту. С середины июня началось выдвижение к границе войск второго эшелона армий прикрытия, но завершить этот процесс не удалось. В результате на направлении главного удара группе армий «Север» удалось добиться более благоприятного соотношения сил.

Группа армий «Центр» — наиболее мощная группировка немецких войск — занимала 550-километровый фронт от Голдапа до Влодавы. Командовал ею генерал-фельдмаршал Федор фон Бок. В группировку входили 9-я и 4-я армии, 2-я и 3-я танковые группы — всего 50 дивизий и 2 моторизованные бригады, в том числе 9 танковых, 6 моторизованных и 1 кавалерийская дивизия.

Для немецкого командования это направление было главным в операции «Барбаросса», и поэтому группа армий «Центр» была сильнейшей на всем Восточном фронте. Здесь было сосредоточено 40% всех германских дивизий, развернутых от Баренцева до Черного моря, в том числе 50% моторизованных и танковых.

Перед войсками группы стояла задача осуществить охват войск Западного особого округа, расположенных в белостокском выступе, ударами от Сувалок и Бреста на Минск окружить и уничтожить советские войска в Белоруссии, овладеть Полоцком, Витебском, Минском, Смоленском и Гомелем. Этим создавались условия для дальнейших наступательных операций на московском направлении.

Поэтому основные силы группы армий были развернуты на флангах в двух ярко выраженных ударных группировках. С юга, от Бреста, главный удар наносился силами 2-й танковой группы и 4-й армии.

4-я армия (генерал-фельдмаршал Ганс Гюнтер фон Клюге) имела в составе пяти армейских корпусов 18 пехотных, 1 кавалерийскую, 2 охранных дивизии и 2 бригады. Ей предстояло овладеть переправами через Буг на главном направлении, прорвать советскую оборону и расчистить путь на Минск танкам Гудериана. Наступая основными силами в район Слонима и севернее, армия Клюге во взаимодействии с 9-й армией должна была замкнуть внутреннее кольцо окружения и уничтожить войска противника между Белостоком и Минском. В дальнейшем ставилась задача, следуя за танковой группой и прикрывая ее южный фланг со стороны Припятских болот, овладеть переправами через Березину между Бобруйском и Борисовом и выйти к Днепру в районе Могилева.

2-я танковая группа (генерал Гейнц Гудериан) быстрым продвижением на Слуцк, Минск рассекала боевые порядки советских войск и замыкала внешнее кольцо окружения западнее белорусской столицы совместно с танковой группой Гота. На втором этапе операции Гудериан должен был выйти в район южнее Смоленска и воспрепятствовать сосредоточению вражеских сил в верхнем течении Днепра. В состав 2-й танковой группы входили 5 танковых и 3 моторизованные дивизии, в которых имелось 953 танка.

На северном фланге, в сувалковском выступе были развернуты 3-я танковая группа и части 9-й армии.

9-я армия (генерал-полковник Штраус) — 12 пехотных, -1 охранная дивизия и 1 бригада — во взаимодействии с танками прорывала оборону западнее и севернее Гродно и наступала в направлении Лида — Вильнюс. Во взаимодействии с 4-й армией ей предстояло уничтожить советские войска в образовавшемся котле, в дальнейшем выйти к Двине в районе Полоцка.

3-я танковая группа (генерал Герман Гот) состояла из 4 танковых и 3 моторизованных дивизий, в которых насчитывалось 1014 танков, почти половина из них были чешские 38(t). После окружения советских войск между Белостоком и Минском группе предстояло выйти в район Витебска и помешать сосредоточению противника в верхнем течении Двины.

Таким образом, ударные немецкие группировки, используя начертание госграницы, заняли охватывающее положение по отношению к основным силам войск Западного особого округа. Непосредственно для атаки советских войск в самом белостокском выступе выделялось только 12 пехотных дивизий, основная часть которых (8 дивизий) была развернута против левого фланга 10-й армии. В резерве у Бока была 1 пехотная дивизия.

Наступление группы армий «Центр» поддерживал 2-й воздушный флот. Всего германские войска на этом направлении насчитывали 1455900 человек, 15 161 орудие и миномет, 2156 танков и штурмовых орудий и 1712 самолетов.

На территории Белоруссии размещался Западный особый военный округ (Западный фронт) под командованием генерала армии Д.Г. Павлова, включавший в себя 3-ю, 10-ю, 4-ю, 13-ю армии и окружные соединения — всего 44 дивизии, в том числе 12 танковых, 6 механизированных, 2 кавалерийские.

3-я армия (генерал-лейтенант В.И. Кузнецов) дислоцировалась на правом фланге фронта на линии Гродно — Августов — Граево. Ей предстояло «прочно прикрыть Гродно и направление на Лиду и Волковыск» и совместно с 4-й армией «срезать» сувалковский выступ. В состав армии входили 4-й стрелковый и 11-й механизированный корпуса, части 69-го укрепрайона. В ее втором эшелоне в районе Лиды находился 21-й стрелковый корпус окружного подчинения.

Именно в полосе 3-й армии, по свидетельству Болдина, советские пограничники перед самым немецким нападением снимали колючую проволоку на границе. Интересно, для чего?

Самая мощная армия Западного фронта — 10-я (генерал-майор К.Д. Голубев) — находилась в белостокском выступе,'который и в мирное время с трех сторон был окружен вражеской территорией. Для обороны выступ не годился, так как его легко можно было ликвидировать фланговыми ударами. Но зато он хорошо подходил для внезапного удара во фланг и тыл германским войскам. Поэтому белостокский выступ загодя выторговали у немцев при разделе Польши и поставили на нем «сверхударную армию».

В состав 10-й армии входили 1-й, 5-й стрелковые, 6-й кавалерийский, 6-й и 13-й механизированные корпуса, отдельная 155-я стрелковая дивизия, 7-я противотанковая бригада, 66-й укрепрайон. В одной этой армии танков было почта столько же, сколько у всей группы армий «Центр». После полного укомплектования 10-я армия должна была иметь более 250 тысяч солдат и офицеров, около 4000 орудий и минометов, 698 бронеавтомобилей и 2350 танков. Кроме основного состава, армия должна была получить дополнительно 10–12 тяжелых артполков, части НКВД и многое другое.

В армейском подчинении находилась 9-я смешанная авиационная дивизия. Обычно в советской авиадивизии имелось 200–300 самолетов. В 9-й их было 409, в том числе 176 новейших МиГ-3 и несколько десятков Пе-2 и Ил-2.

Но 22 июня эта мощнейшая группировка войск к наступлению была не готова, а обороняться не планировала и не собиралась.

На левом фланге, прикрывая брестско-минское направление, находилась 4-я армия (генерал-майор А.А. Коробков). В нее входили 28-й стрелковый и 14-й механизированный корпуса, части 62-го укрепрайона, 447-й и 455-й полки корпусной артиллерии — всего 7 дивизий, 71 349 человек, 1657 орудий и минометов, около 600 танков. Дополнительно придавался 120-й гаубичный полк РГК. В тылу армии находился резервный 47-й стрелковый корпус окружного подчинения.

Воздушное прикрытие армии обеспечивала 10-я смешанная авиадивизия, имевшая 241 самолет: 138 истребителей, 55 штурмовиков, 48 бомбардировщиков. Кроме того, для действий на брестско-барановическом направлении могли быть привлечены до 180 бомбардировщиков и 100 истребителей из авиации округа.

По мнению бывшего начальника штаба 4-й армии генерала Л.М. Сандалова, армия располагала большими силами. Если учесть, что выделенная ей полоса прикрытия границы не превышала 150 км, из которых 60 км по состоянию местности были почти непригодны для действий войск, то ничто не мешало создать прочную оборону с большой плотностью войск и техники на 1 км фронта. Но в том-то и дело, что оборону не строили и обороняться никто не собирался: «Кто решался задавать вопросы об обороне на брестском направлении, считался паникером». И не только на брестском; ни окружные, ни армейские планы прикрытия создания тыловых фронтовых и армейских линий обороны не предусматривали.

К чему же готовились войска 4-й армии? А готовились они к форсированию Буга и наступлению к Висле. В марте-апреле 1941 года штаб армии участвовал в окружной оперативной игре на картах. В ходе ее отрабатывалась фронтовая наступательная операция с территории Западной Белоруссии в направлении Белосток, Варшава. В мае проводилась армейская игра по проведению наступательной операции на Бяла-Подляску. Подготовка идет поэтапно во всех командных звеньях. 21 июня 1941 года прошло штабное учение 28-го стрелкового корпуса на тему «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды», а на 22 июня южнее Бреста было запланировано новое учение: «Преодоление второй полосы укрепленного района». Зато отработка оборонительных мероприятий проводилась чисто символически, при этом «минных полей не ставили, траншей и ходов сообщений не создавали, а лишь обозначали ячеистую систему». Основное внимание в боевой подготовке обращалось не на отражение наступления противника, а на проведение контрнаступления.

Одновременно в полосе 4-й армии, как и по всему фронту, почти у самой границы, шло интенсивное накопление материальных запасов. Стрелковые дивизии и артполки имели по полтора боекомплекта боеприпасов, при этом на склады Брестской крепости «органы снабжения округа прислали сверх указанного еще значительное количество боеприпасов». Горючего в армии имелось более двух заправок на все машины. При этом артиллерия и танки имели ничтожно малое количество бронебойных снарядов, а стрелковые войска совершенно не имели противотанковых и противопехотных мин и средств заграждения. Так что же это за «армия прикрытия», которая не имеет даже колючей проволоки и лопат, но тренируется в форсировании рек и прорыве укрепрайонов?

Позади сил прикрытия находилась 13-я армия (генерал-лейтенант П.М. Филатов) в составе 2-го, 44-го стрелковых корпусов и 8-й противотанковой артиллерийской бригады. Эти войска должны были обеспечить с севера удар 4-й армии и «стремиться овладеть Варшавой». Для этого 13-й армии придавались формируемые на территории округа 17-й и 20-й механизированные корпуса.

Для содействия наступлению войск фронта на реках Западный Буг, Висла и Неман предназначалась Пинская военная флотилия, имевшая 7 мониторов, 16 бронекатеров, 8 канонерских лодок, 9 сторожевых кораблей, глиссеры, тральщики и собственную авиацию. Именно во взаимодействии с ней 28-й стрелковый корпус отрабатывал на учениях форсирование Буга.

Имелся в БелОВО и свой воздушно-десантный корпус, размещавшийся в Пуховичах. Его десантирование также отрабатывалось на мартовских окружных играх. Командир 3-го дальнебомбардировочного корпуса Н.С. Скрипко вспоминал, что на его соединение «возлагалась выброска воздушно-десантного корпуса в интересах фронтовой наступательной операции», которая должна была проводиться одним рейсом: «По условиям игры мы не решали и бомбардировочных задач, а прикрытие выброски десанта обеспечивалось захватом господства в воздухе». Общие силы ВВС насчитывали 9 авиадивизий, 2129 самолетов.

Таким образом, всего в подчинении округа находилось 680 000 человек, около 15 000 орудий и минометов, более 3000 танков. При этом на территорию Белоруссии непрерывным потоком продолжали прибывать войска второго эшелона и техника для вновь формируемых соединений. Так, в районе Полоцка сосредотачивались войска 22-й армии из Уральского военного округа, к 22 июня уже прибыли на место 3 стрелковые дивизии и 21-й мехкорпус из Московского округа. Их общая численность составляла 72 016 человек, 1241 орудие и миномет и 692 танка. В полосе 4-й армии на окружном полигоне юго-западнее Барановичей стояли 480 152-мм орудий для формирования десяти новых артполков РГК — они так и не дождались своих расчетов.

В итоге содержавшийся по штатам мирного времени Белорусский особый военный округ уступал противнику только в количестве личного состава, но превосходил его в танках, авиации и артиллерии. С середины июня войска округа начали выдвигаться на исходные рубежи к границе, освобождая старые места дислокации для второго эшелона. В момент германского нападения в движении находились 2-й, 47-й, 21-й, 44-й стрелковые корпуса.

Советские историки, как большой недостаток, обязательно отмечают, что в полосе наступления группы армий «Центр» в непосредственной близости от границы находились лишь 15 советских дивизий, еще 14 располагались в 50–100 км от нее. Однако стратегическую оборону строят не на границе, а в глубине своей территории, именно для того, чтобы войска успели занять рубежи и укрепрайоны, пока враг преодолевает предполье, которое должно обороняться малыми подвижными силами и инженерными заграждениями. Так что недостатком предвоенная дислокация стала тогда, когда советские дивизии, согласно предвоенным планам, оставили укрепрайоны и бросились к границе, где и были разгромлены по частям.

Главным было то обстоятельство, что застигнутая врасплох немецким нападением советская группировка не имела ни наступательной, ни оборонительной конфигурации. В то время как противник, опередив в развертывании и сконцентрировав на выгодных направлениях ударные группировки, сумел добиться на этих направлениях существенного превосходства в силах и средствах.

Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта изготовилась к наступлению на рубеже от Люблина до устья Дуная, протяженностью 780 км. В ее состав входили 1-я танковая группа, 6-я, 17-я, 11-я немецкие, 3-я и 4-я румынские армии и венгерский корпус — всего 57 дивизий и 13 бригад. Главные силы группы — 34 дивизии — развернулись на фронте Холм — Жешув протяженностью 150 км и должны были, наступая в общем направлении на Киев, уничтожить советские соединения в Западной Украине. С выходом к Киеву планировалось захватить плацдарм и продвигать подвижные соединения вдоль правого берега Днепра, для того чтобы не допустить отхода советских войск за реку, а затем ударом с фронта и тыла уничтожить их. И здесь войска были сосредоточены в двух группировках, севернее и южнее львовского выступа, занятого основными силами Киевского особого округа. Основной удар наносила северная группировка, состоявшая из двух армий и танковой группы, в ее первом эшелоне находились 24 дивизии.

1-я танковая группа (генерал Эвальд фон Клейст) имела ближайшую задачу прорвать пограничные позиции между Рава-Русской и Ковелем и как можно быстрее выйти через Бердичев, Житомир к Днепру у Киева и ниже его. Группа включала 5 танковых, 3 моторизованных, 1 охранную дивизию и 799 танков.

6-я армия (генерал-фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау) своими 11 пехотными дивизиями должна была содействовать прорыву на Луцком направлении и, прикрывая северный фланг группы армий со стороны Припятских болот, следовать за подвижными соединениями на Житомир.

17-й армии (генерал-полковник Иоахим фон Штюльпнагель) в составе 12 дивизий ставилась задача прорвать оборону противника к северо-западу от Львова и как можно раньше достичь рубежа Винница, Бердичев.

Южной группировке немецко-румынских войск активных наступательных задач не ставилось.

11-я немецкая армия (генерал-полковник фон Шоберт), имевшая в своем составе 7 пехотных дивизий, должна была прежде всего не допустить вторжения советских войск на жизненно важную для Германии румынскую территорию. Армии предписывалось сковать войска противника, создав у них видимость начала крупного наступления.

Румынские войска — 13 пехотных дивизий и 9 бригад — должны были взаимодействовать с немцами и оказывать помощь в организации тыла. По мнению Гитлера, германское командование не должно было питать никаких иллюзий по отношению к своим союзникам: «От румын вообще ничего нельзя ожидать. Возможно, они будут в состоянии лишь обороняться под прикрытием сильной преграды (реки), да и то только там, где противник не будет атаковать… Судьба германских соединений не может быть поставлена в зависимость от стойкости румын». Эти слова сбылись просто пророчески в ноябре 1942 года, когда румынским армиям доверили прикрывать фланги войск Паулюса.

Венгрия, по мнению фюрера, также была ненадежна. Как уже говорилось, предложение принять участие «в предприятии» она получила уже после начала боевых действий. Хотя Венгрия и выделила в конце концов для этой войны 2 механизированные и 1 кавалерийскую бригаду, «она не имеет никаких причин для выступления против России».

Резерв группы армий «Юг» составляли 2 пехотные и 1 горнострелковая дивизии.

Авиационную поддержку обеспечивал 4-й воздушный флот (800 самолетов) и ВВС Румынии (423 самолета).

Общие силы вторжения на киевском стратегическом направлении насчитывали 1508,5 тысячи человек, 16 008 орудий и минометов, 1144 танка и штурмовых орудия и 1223 самолета.

Самая мощная группировка советских войск под командованием генерал-полковника М.П. Кирпоноса — более половины выделенных для войны дивизий — в соответствии с «южным» вариантом развертывания, сосредотачивалась на Юго-Западном направлении на территории Киевского и Одесского округов (Юго-Западный и Южный фронт).

На этом направлении Красная Армия готовилась нанести главный удар. Операция Юго-Западного фронта, включавшего 5, 6, 26 и 12-ю армии, была разбита на три этапа. Первый — прикрытие. Вторым этапом было наступление для выполнения ближайшей задачи фронта на глубину 120–130 км. Начало наступления предусматривалось с утра 30-го дня мобилизации. Третьим этапом операции было «завершение выполнения ближайшей стратегической задачи фронта» на глубину до 250 км, на что отводилось 20 дней. Главный удар наносился бы силами 6-й, 12-й и 26-й армий и Конно-механизированной армией в направлении Катовице-Краковского района. Вся эта масса войск сосредоточивалась в Львовском выступе.

Всего на территории Киевского ОВО размещалось 59 дивизий, из них 16 танковых, 8 механизированных, 2 кавалерийские.

5-я армия (генерал-майор М.И. Потапов), являясь правофланговой, занимала 170-километровую полосу от Влодавы до Крыстынополя протяженностью 176 км и включала 15-й, 27-й стрелковые, 22-й механизированный корпуса, 1-ю противотанковую артбригаду, 331-й гаубичный полк РГК, войска 2-го и 9-го укрепрайонов. Армии предстояло форсировать Буг, разбить противостоящего противника и к исходу третьего дня наступления захватить Люблин, а на десятый день выйти к Висле. Во втором эшелоне в полосе армии находились окружные соединения — 31-й, 36-й стрелковые и 9-й механизированный корпуса. Прикрытие с воздуха осуществляли две авиационные дивизии.

Львовское направление на участке от Крыстынополя до Радымно прикрывала 6-я армия (генерал-лейтенант И.А. Музыченко) в составе 6-го стрелкового, 4-го механизированного корпусов, 3-й кавалерийской дивизии, 4-го и 6-го укрепрайонов. Во втором эшелоне в районе Броды дислоцировался 15-й механизированный корпус, сюда же из глубины выдвигался 37-й стрелковый корпус. Армии были подчинены две авиадивизии и зенитный артполк. Войскам 6-й армии предписывалось «ударом на Тарнгруд прорвать фронт противника, пропустить в прорыв Конно-механизированную армию» и на десятый день операции выйти к реке Висла.

26-я армия (генерал-лейтенант Ф.Е. Костенко) должна была форсировать реку Сан и вести наступление в общем направлении на Жешув. В армию, занимавшую узкий участок фронта от Радымно до Творильне, входили 8-й стрелковый, 8-й механизированный корпуса, войска 8-го укрепрайона. Буквально за десять дней до начала войны в мех-корпусе побывал начальник Автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенант Я.Н. Федоренко. Командир корпуса попросил у него разрешения провести учение на новых боевых машинах, чтобы механики-водители могли попрактиковаться в вождении. Но Федоренко не разрешил и «намекнул, что в ближайшем будущем могут возникнуть условия, когда практики у всех будет с избытком. Для этого и надо приберечь моторесурс».

12-й армии (генерал-майор П.Г. Понеделин) предстояло наносить удар в направлении на Кросно, Тарнув через Карпаты, и потому она — горнострелковая. В составе армии 13-й и 17-й горнострелковые и 16-й механизированный корпуса, 10-й и 11-й укрепрайоны, 4 отдельных артполка и одна артбригада. Во втором эшелоне находился 49-й стрелковый корпус. В полосе этой армии пограничники уже в начале июня оставили госграницу и ушли в тыл, передав охрану рубежа реки Прут стрелковым частям. Генерал-майор А.А. Свиридов, сообщает, что когда его разведывательный батальон 164-й стрелковой дивизии занял погранзаставу, то нашел оставленную прежними хозяевами старую овчарку и сломанный пулемет «максим»(!). Так что бойцы НКВД знают, что война уже начинается и она все спишет. Знает это и лихой комбат Свиридов и командир его кавалерийского эскадрона, который в мирное время просит своего начальника послать разведку на румынскую территорию. Между прочим, в разведывательном стрелковом батальоне имелась рота из 16 плавающих танков и рота пушечных бронеавтомобилей.

Резервы округа составляли 19-й, 24-й механизированные, 37-й, 55-й стрелковые корпуса, 14-я кавалерийская дивизия и 2 воздушно-десантных корпуса. Кроме корпусов, в Киевском ОВО имелось 5 артиллерийских противотанковых бригад, 22 корпусных артполка, 3 пушечных полка РГК, 5 гаубичных артполков большой мощности, 5 гаубичных полков РГК, 4 отдельных дивизиона РГК особой мощности, 8 отдельных зенитных артиллерийских дивизионов. Полевое управление Юго-Западного фронта 21 июня, еще до получения Директивы Тимошенко и Жукова о повышении боевой готовности, заняло командный пункт в Тернополе «для руководства войсками, находившимися на пороге суровых испытаний».

Итак, 34 дивизиям северной германской группировки противостояли 59 дивизий Киевского округа, а 5 танковым и 4 моторизованным дивизиям Клейста — 16 танковых и 9 механизированных. Разница очевидная и разительная, особенно если учесть, что немцы при этом были наступающей стороной. Историкам из Института марксизма-ленинизма пришлось напрячь всю свою фантазию, чтобы как-то объяснить нестыковку между огромной потенциальной мощью советских войск и ничтожностью достигнутых ими результатов. Оказывается, «удельный вес новых танков составлял 24,4%. Пять механизированных корпусов новой боевой материальной части не получили и практически не были боеспособны(?)». Вот ведь интересно: там, где новую технику получили — то «не успели ее освоить», там, где не получили — небоеспособны. В округе почти 9000 танков, а воевать генералу Кирпоносу нечем!

«Авиация располагала 28% новых самолетов». А сколько надо этих самых процентов, неужели все 100%? Есть ли на свете армия, у которой вся техника только новая и новейшая, прослужившая не более двух лет? Может ли вообще быть такая армия? Конечно, таких армий в реальной жизни не бывает. Перевооружение войск — это процесс бесконечный и совсем непохожий на смену постельного белья. Нельзя увезти одним эшелоном 20000 «устаревших» танков и самолетов на разделку, а другим — подать столько же новых.

Войска Южного фронта, образованного согласно постановлению Политбюро 21 июня 1941 года под командованием генерала И.В. Тюленева — всего 21 дивизия, в том числе 4 танковых, 2 механизированных, 3 кавалерийские, — получили задачу прикрывать границы с Венгрией и Румынией, а затем ударом на Тульцу, Констанцу «занять северную Добруджу и выйти на границу с Болгарией, отрезав Румынию от моря».

Основную роль здесь должна была сыграть 9-я «сверхударная армия» (и командовал ею целый генерал-полковник Я.Т. Черевиченко). В ее составе 35, 48, 14-й стрелковые, 2-й кавалерийский, 2-й и 18-й механизированные корпуса. В подчинении армии находились 20-я и 21 -я смешанные авиадивизии.

В Одессе находился 3-й воздушно-десантный корпус.

А в Крыму размещался 9-й особый стрелковый корпус, который интенсивно отрабатывал с кораблями Черноморского флота высадку на побережье противника. Кроме того, оказывать содействие сухопутным войскам должна была Дунайская военная флотилия.

Флотилия была сформирована в июне 1940 года в преддверии советского вторжения в Румынию. После захвата Буковины и Бессарабии в самом устье Дуная восточный берег реки на участке в несколько десятков километров отошел к Советскому Союзу. Немедленно сюда была двинута вновь созданная речная военная флотилия. В ее состав входило до 70 боевых кораблей и катеров — 5 мониторов, 22 бронекатера, 30 сторожевых катеров, 7 тральщиков; отдельный зенитный артдивизион, собственная истребительная эскадрилья — 15 самолетов И-16. Условия базирования были, мягко говоря, трудные. Советский берег в дельте Дуная гол и открыт. Корабли стояли у причалов иногда в трехстах метрах от румынского берега. Даже главная база флотилии — Измаил находилась под непосредственным прицелом береговой артиллерии противника.

В случае оборонительной войны вся Дунайская военная флотилия с первого дня попадала в ловушку: отходить из дельты Дуная некуда и маневрировать кораблям негде. Флотилия была обречена в этом случае на уничтожение на своих открытых стоянках у простреливаемого противником берега. В оборонительной войне флотилия не только не могла по характеру своего базирования решать оборонительные задачи, но и задач таких перед ней не могло возникнуть, поскольку ни одна армия на трезвую голову не будет планировать нападение на Советский Союз через дельту Дуная — сотни озер, непроходимые болота и камыши на сотни квадратных километров. Существовал только один вариант действий Дунайской военной флотилии: в ходе всеобщего наступления войск Красной Армии вести боевые действия вверх по течению реки, то есть на территории Румынии, Болгарии, Югославии, Чехословакии, Австрии. Стоило советским мониторам подняться на 130 км вверх по течению, и стратегический мост у Черновады окажется под обстрелом их пушек, и подача нефти из Плоешти в порт Констанца будет нарушена. Интересно, что из шести береговых батарей в составе флотилии пять — подвижные, вооруженные пушками калибром 152 и 122 мм.

За одиннадцать предвоенных месяцев Дунайская флотилия провела восемь учений совместно с частями 14-го стрелкового корпуса и пограничных отрядов по оказанию содействия сухопутным войскам при переправах через водные рубежи и прикрытию своих войск от возможных ударов кораблей противника на приречных участках фронта.

На Юго-Западном направлении имелось 13 авиадивизий, 4696 самолетов.

Общие силы двух округов насчитывали 91,5 дивизии, 1412200 человек, 26 580 орудий и минометов и 8069 танков — группа армий «Юг», напомню, имела в семь раз меньше танков. Кроме того, на территорию КоВО и ОдВО прибывали войска 16-й и 19-й армий второго эшелона, из состава которых к 22 июня сосредоточилось 10 дивизий (из них 2 танковые и 1 моторизованная) общей численностью 129 675 человек, 1505 орудий, 1071 танк.

То есть на главном направлении советского наступления уже имелось около 10000 танков! Правда, и здесь войска не завершили сосредоточения и развертывания. В Киевском округе в непосредственной близости от границы находилось 16 дивизий. С середины июня началось выдвижение к границе всех стрелковых корпусов окружного подчинения, в момент начала войны находились в движении войска — 31, 36, 37, 49, 55-то корпусов.

Можно сказать прямо, что группа армий «Юг» не имела вообще никакого превосходства над противником и даже, напротив, значительно уступала в танках, самолетах и несколько меньше в артиллерии. Лишь на направлении главного удара в полосе 5-й советской армии немцам удалось добиться лучшего для себя соотношения сил.

Для наступления на Мурманск и Кандалакшу немцы развернули на Крайнем Севере армию «Норвегия» силой в 1 пехотную и 3 горнострелковые дивизии при двух танковых батальонах. Их поддерживал 5-й воздушный флот, имевший всего 117 самолетов, в том числе 12 истребителей и 22 бомбардировщика.

Карельская и Юго-Восточная финские армии должны были перейти в наступление сразу после того, как немцы форсируют Западную Двину, нанося удары восточнее и западнее Ладожского озера, и уничтожить противника во взаимодействии с группой армий «Север». На финнов возлагалась также ликвидация советской базы на полуострове Ханко и прикрытие с юга армии «Норвегия».

Вместе с двумя финскими армиями войска, сосредоточенные на фронте Ленинградского военного округа, теоретически имели 407,4 тысячи человек, 3084 орудия и миномета, 192 танка и 424 самолета.

Финским и германским войскам противостояли соединения Северного фронта под командованием генерал-лейтенанта М.М. Попова в составе 14, 7, 23-й армий — всего 21 дивизия и 1 отдельная стрелковая бригада.

23-я армия (генерал-лейтенант П.С. Пшеничников) размещалась на Карельском перешейке и включала в себя

19-й, 50-й стрелковые, 10-й механизированный корпус, 27-й и 28-й укрепленные районы.

В Карелии находилась 7-я армия (генерал-лейтенант Ф.Д. Гореленко) — 4 стрелковые дивизии и 26-й укрепрайон.

14-я армия (генерал-лейтенант В.А. Фролов) обороняла Заполярье. Армия имела опыт финской войны и включала 42-й стрелковый корпус, 14-ю и 52-ю стрелковые дивизии, 23-й укрепрайон, 1-ю смешанную авиадивизию. С началом войны армии была передана 1-я танковая дивизия.

К Ленинградскому округу относился и 1-й механизированный корпус, дислоцированный в районе Псков, Луга.

Военно-воздушные силы округа имели 2104 самолета в 8 авиадивизиях. Всего в ЛенВО было 426 230 человек личного состава, 9589 орудий и минометов, 1857 танков, то есть подавляющее превосходство над противником в количестве боевой техники. Задачи прикрытия войска фронта готовились решать методом «активной обороны» на территории Финляндии.

Загвоздка заключалась в том, что финны о своих «задачах», поставленных им германским Генштабом, ничего не знали и, всячески стремясь сохранить свой нейтралитет, свое участие в агрессии против СССР не планировали. Наконец, в начале июня 1941 года с ними была достигнута договоренность о совместном ведении боевых действий в случае нападения Советского Союза на Финляндию. При этом президент страны Ристо Рюти особо подчеркнул, что Финляндия намерена оставаться нейтральной до тех пор, пока сама не станет жертвой агрессии русских. Гитлер на сей счет не беспокоился, не сомневаясь в том, что таковая состоится. Рейхсканцлер рассчитывал на товарища Сталина, и товарищ Сталин ожиданий не обманул.

1-й и 10-й механизированные советские корпуса, в соответствии с планом развертывания, начали выдвижение к финской границе 19 июня 1941 года!

Соотношение сил на советской западной границе 22 июня 1941 года выглядело следующим образом:

Под понятием «противник» здесь обозначены реально развернутые немецкие и румынские войска, поскольку никаких других союзников Германии на нашей «западной границе» в этот момент не было в помине, а Венгрия и Финляндия еще даже не знали о своем участии в войне.

Таким образом, группировка советских войск была достаточно мощной. Противник превосходил Красную Армию лишь по численности личного состава, так как был полностью отмобилизован. Впрочем, и это его преимущество просуществовало недолго. Уже к 1 июля ряды РККА пополнили 5,8 миллиона человек, а всего к концу 1941 года — 7,2 миллиона.

Можно сделать вывод, что германское командование, развернув на Восточном фронте основную часть вермахта, не смогло добиться подавляющего превосходства в силах не только в полосе всего будущего фронта, но и в полосах отдельных групп армий. В резерве у ОКВ имелась только 2-я армия — 21 пехотная, 2 танковые и 1 моторизованная дивизии.

Однако Красная Армия не была отмобилизована и не закончила процесс стратегического развертывания. Вследствие этого части первого эшелона войск прикрытия значительно уступали немецким соединениям, развернутым непосредственно у границы. Подобное расположение советских войск позволяло громить их по частям. На направлениях главных ударов групп армий германскому командованию удалось создать значительное превосходство. Наиболее благоприятное соотношение сил сложилось в полосе группы армий «Центр», поскольку именно на этом направлении наносился главный удар всей Восточной кампании. На остальных направлениях даже в полосах армий прикрытия имело место советское превосходство в танках. Общее соотношение сил позволяло советскому командованию не допустить превосходства противника даже на направлениях главных ударов. Но на деле произошло обратное.

Так как в Кремле не ожидали германского нападения, Красная Армия, начав в мае 1941 года стратегическое развертывание и сосредоточение на Западном ТВД, которое должно было завершиться к 15 июля, оказалась 22 июня застигнута врасплох и не имела ни оборонительной, ни наступательной группировки. Советские-войска не были отмобилизованы, не имели развернутых тыловых структур и лишь завершали создание органов управления на театре. На фронте от Балтийского моря до Карпат из 77 дивизий войск прикрытия РККА в первые часы войны немедленный отпор врагу, бросившему в наступление 103 дивизии, могли оказать лишь 38 неполностью отмобилизованных дивизий, из которых лишь некоторые успели занять оборудованные позиции на границе. Остальные войска либо находились в местах постоянной дислокации, либо в лагерях, либо на марше.

Упредив советские войска в стратегическом развертывании, обеспечив внезапность нападения, создав мощные оперативные группировки своих полностью боеготовых сил на избранных направлениях удара, германское командование создало благоприятные условия для захвата стратегической инициативы и успешного проведения первых наступательных операций.

В ночь на 22 июня немецким солдатам, занявшим исходные рубежи, зачитали приказ фюрера: «Солдаты Восточного фронта!… Сейчас вы вступаете в упорную и ответственнейшую борьбу, ибо судьба Европы, будущее германского рейха и нашего народа находятся отныне полностью в ваших руках!»