** *

Когда весной 1982 года Редстоун в очередной раз одержал убедительную победу, Вималананда заподозрил, что его конь может «далеко пойти», иными словами, победить в индийских классических скачках. Наши лошади продолжали тренироваться для состязаний в Пуне, и как-то по пути туда Вималананда поделился со мной своими чувствами:

-  Знаешь, Робби, я думал, что мне надоело жить - но нет! Пока нет. Твой старикашка ещё полон жизни! И знаешь кого я должен за это благодарить? Мамрабахен! Если бы не она, я никогда вновь не взялся бы за лошадей. Она завлекла меня. Разумеется, у неё были свои планы, но ей я обязан не только тревогами и неприятностями, но и, в не меньшей степени, радостями и удовольствиями, которых я лишился бы, не будь она столь настойчивой.

Он замолк, отдавшись своим мыслям, а затем неожиданно начал:

-  Несколько лет назад жил в Гирнаре один садху. Однажды он решил на некоторое время удалиться в джунгли, чтобы предаться там медитации. Это был очень хороший садху, и дело его пошло так успешно, что Индра испугался и решил послать к нему апсарас, чтобы расшевелить его.

В мифологии пуран Индра всегда посылает какую-нибудь апсарас,чтобы помешать медитации того или иного садху, потому что трудяга садху при достаточно напряжённой аскезе может достичь такой силы, которая вознесёт его до состояния самого Индры. Разве Индре это понравится? Конечно, он старается принять меры, чтобы обезопасить своё положение.

-  Апсарас слетела к садху, надеясь подразнить его и помучить, но он настолько глубоко ушёл в медитацию, что совершенно не замечал, что происходит вокруг. Тогда сделавшись при помощи сиддхи маленькой, как муха, она стала на нём танцевать. Но и это не помогало. Сначала она танцевала на его туловище, затем - на его лице, и наконец она прыгнула на его космы. Тут он почувствовал некоторое беспокойство, осознал происходящее и сильно разгневался. «Чтоб ты превратилась в обезьяну!» - воскликнул он, и сейчас же она стала обезьяной. От горя она начала плакать, но он велел ей затихнуть и не переживать. Он отнёс её в ашрам и приказал ученикам кормить её лучшей пищей и угощать сладостями, когда бы она ни попросила. Вскоре садху покинул тело, а обезьяна продолжала жить в ашраме. Когда она умерла, её с почётом кремировали и установили ей памятник рядом с памятником самого садху.

-  А теперь посмотри, что произошло. Хотя садху и не поддался соблазнам апсарас, он всё-таки создал некоторую карму. Он поддался гневу, и из-за этого потерял часть своей шакти. Также и Мамрабахен стала причиной целой вереницы карм. Но теперь у нас по крайней мере есть надежда на то, что наши труды увенчаются успехом. Редстоун у нас молодец! А как добра к нам Природа!

Он замолчал. Мы подъезжали к Западным гатам, и он целиком сосредоточился на управлении автомобилем. У подножия главной горы он велел мне бросить монету на счастье, как делали все водители. Конканская прибрежная полоса, на которой стоит Бомбей, соединяется с Деканским нагорьем, где расположена Пуна, дорогой, которая на протяжении пары миль взбирается на высоту двух тысяч футов. В описываемое время она представляла собой шоссе в две полосы, запруженное обычными для Индии средствами передвижения. Здесь были грузовики, автобусы, легковые машины, мотоциклы, телеги, велосипедисты, пеший люди просто животные. Путь наверх был исключительно опасен. Взбираясь всё выше и выше, нужно было следить за тем, чтобы избежать столкновений и не перегреть двигатель. Но я напрасно напрягал всё своё внимание на этом участке дороги, поскольку Вималананда с математической точностью соблюдал расстояние между нами и машинами, проносящимися в обратном направлении. Часто это расстояние сокращалось буквально до двух или даже до одного дюйма, но он продолжал рулить как ни в чём не бывало. «Глазомер, - смеясь, говорил он, - всё дело в глазомере. С хорошим глазомером можно двигаться безбоязненно». «Как по этой дороге, так и по жизни вообще», - додумывал я. Дорога больше не пугала меня своими подъёмами и поворотами, коль скоро я доверился глазомеру Вималананды и его водительскому мастерству. И всё-таки, когда судьбу решал тот последний дюйм, инстинкт самосохранения поднимал волну адреналина в крови, словно напоминая, что все мы смертны.

Однажды, возвращаясь из Пуны в Бомбей, Вималананда так увлёкся беседой с нашим гостем, владельцем лошадей по имени Вилли Д'Соуза, что не заметил, как на светофоре прямо перед нами загорелся красный свет. В изумлении Вилли и я смотрели на Вималананду, забывшего нажать на тормоз. Но ещё больше удивился человек, который переходил улицу в тот самый момент, как мы выскочили на перекрёсток. Недоумение и возмущение мигом скользнули по его лицу, когда он, разом оценив ситуацию, быстро отпрянул назад. Я не очень испугался за его жизнь (пешеходы в Бомбее на редкость проворны), но меня сильно задело то, что Вималананда отнёсся к этому случаю так спокойно. Глянув в глаза встревоженному Д'Соузе и продолжая рулить, он откликнулся словами:

-  Теперь ты видишь, Робби, что кто-то охраняет меня и бережёт от беды, даже когда я даю маху. А этому типу ничего не грозило, у него была куча времени, чтоб удрать. Но его лицо! Да, на это стоило посмотреть!

-  Была со мной история и похуже, прямо здесь, в Бомбее, когда у моей машины на ходу одновременно отвалились два передних колеса. Говорю тебе, я не верил своим глазам! Я сидел в машине посреди дороги, бессмысленно вцепившись в руль, и смотрел, как мои колёса катятся всё дальше. Одно благополучно добралось до обочины, а другое покатилось на другую сторону дороги и угодило в прохожего. Хорошо, что оно ударило его не слишком сильно, иначе бы его непременно пришлось везти в больницу…

Мы с Д'Соуза бессовестно хохотали, представив себе эту картину: опешивший Вималананда и катящиеся в разные стороны от него колёса.

-  Безопасность жизни ничем не гарантирована, - продолжал он. - Стоишь себе спокойно, никого не трогаешь, строишь планы - и вдруг в тебя врезается и сбивает с ног невесть откуда взявшееся колесо! Чудеса!…

На следующий день, помогая готовить обед, я снова напомнил Вималананде его слова насчёт глазомера. Поставив еду на огонь, мы уселись в соседней комнате, и, закурив сигарету, Вималананда сказал:

-  Поистине, нет предела тому, чему можно научиться. Ты знаешь, как люблю я готовить, и многие с удовольствием едят то, что я предлагаю. Думаю, ты не станешь спорить.

-  Я сам с удовольствием ем твою пишу.

-  И ты знаешь, что у меня есть преимущество перед западным кулинаром - за счёт благословения Аннапурны, богини еды. Я тебе рассказывал, как жена Фарама пережарила мясо?

-  Нет. По-моему, нет.

-  Она сожгла мясо до черноты, оно обуглилось. Фарам, как обычно, вышел из себя и стал на неё орать. Чтобы сохранить мир в семье, я велел ему заткнуться, а ей сказал: «Ма, будь добра, помой это мясо в воде с мылом». Она не удержалась от смеха и сказала: «Ты что, не понимаешь, во что оно превратится?» Я ответил: «Но оно ведь всё равно испорчено, правда? Так что пойди и помой его, и не спорь со мной, ради Бога». Она помыла мясо, я его приготовил, и получилось замечательно, без малейшего привкуса горелого.

В его способности творить чудеса на кухне я убедился уже давно, непосредственно наблюдая их своими глазами, поэтому мне нетрудно было поверить этому рассказу.

-  И кстати, Робби, что-то у нас кипит слишком сильно. Уменьши огонь, но только чуть-чуть.

Всякий раз, когда я брался под присмотром Вималананды готовить, я мог без страха оставлять кастрюли и котелки на огне - в абсолютной уверенности, что если что-то пойдёт не так, он мне сейчас же об этом скажет. Такова была точность его расчёта.

-  Некоторые пытаются поразить меня своим умением готовить. - Он усмехнулся. - Я не люблю показуху, поэтому не могу удержаться от маленькой шалости. Как только они отвлекутся от готовки, я кричу: «Скорее! Снимайте с огня! Горит!», и не успеют они подбежать и схватить, как вся еда уже подгорела!

Я тоже посмеялся и хотел намекнуть на его собственную любовь к демонстрациям, но он неожиданно опередил меня.

-  Пусть кто хочет, тот и занимается показухой, если умеет. Что ему мешает? Но я не люблю мошенничества, когда человек выдаёт себя за того, кем не является. Если он такой специалист, он должен уметь выключать огонь, не сходя со своего места, - с той же лёгкостью, с какой я, не сходя с места, его включаю.

Вималананда терпеть не мог самозванцев, в особенности мнимых «свами», и не однажды открывал мне их истинное лицо.

-  После пары фокусов они думают, что все от них в восторге, - говорил он перед тем, как поставить на место очередного пророка. - Я знаю одного, который утверждает, что запросто беседует с Парашурамой. А Парашурама - это настоящий бхагаван, божественное воплощение, один из десяти аватар. Всякий, кто видит Парашураму, начисто теряет интерес к земным делам и всё оставшееся время проводит в уединении. На все обращённые к нему вопросы Парашурама отвечает только одно: «Уйдите от меня. Оставьте меня в покое». Почему? Потому что такова его природа. Парашурама известен также под именем Бхаргава (любящий пребывать в одиночестве). Он существует почти исключительно в астральном плане и более тонких. Он постоянно передвигается с места на место, нигде не задерживаясь подолгу, а это значит, что его последователи тоже не должны сидеть на месте. Но если один из них строит ашрам, требует денег и всего прочего, можно ли заключить, что он проводит время в беседах с Парашурамой? Или я не прав?

-  А ты сам никогда не выдавал себя за другого? - как-то спросил я после одного такого обличения.

-  Разумеется, выдавал, - откликнулся он, засмеявшись своим воспоминаниям. - Однажды я гостил у своего друга в придорожной гостинице. Обычно там останавливаются важные правительственные чиновники, так как в этом городке нет комфортабельного отеля.

-  Пришёл парикмахер, чтобы побрить меня, и когда он намылил мне лицо, он посмотрел на меня и сказал: «Между прочим, сэр, вы очень похожи на Чандрамохана». Чандрамохан был кинозвездой своего времени. При случае, Робби, обязательно посмотри фильм «Пукар». Чандрамохан там превосходно сыграл роль императора Джехангира.

-  Не знаю, что на меня нашло, но как только он это сказал, я улыбнулся, кивнул и указал на себя пальцем, словно говоря: «Да, я и есть Чандрамохан». Разумеется, я не произносил этих слов, что было бы уже слишком, но я ведь и не поправил его. Мысль о том, что он бреет великого Чандрамохана, так вдохновила его, что он сделал своё дело поистине великолепно. Он ушёл, а я решил, что на этом всё кончилось, и лёг вздремнуть.

-  Я не учёл, однако, что городок-то был очень маленький. Парикмахеры в таких городках обычно являются главным каналом новостей. Когда мой приятель разбудил меня и я выглянул в окно, то обнаружил, что весь бунгало окружён взволнованными поклонниками, мечтающими увидеть или прикоснуться к живому Чандрамохану. Пришлось потрудиться изо всех сил, чтобы выбраться из этой ситуации, можешь мне поверить! С тех пор я предпочитаю хорошо подумать, прежде чем взять на себя чью-то роль. Но даже в случае с Чандрамоханом я копировал артиста, а никак не святого. Копировать святого, значит нажить себе огромные неприятности. Всегда помни, что случилось с теми садху в Гирнаре!

-  А что с ними случилось?

-  Несколько лет назад одному из навабов Джунагадха (княжества у подножия горы Гирнар) так надоели все эти мнимые святые и садху, пасущиеся на Гирнаре, что он велел солдатам оцепить гору и затем обратился к ним: «Эй вы, бессовестные лентяи! Как вам не стыдно валяться целыми днями и делать вид, что вы медитируете?! Я знаю, сколько среди вас бандитов и прочей швали! Если вы настоящие садху, извольте это доказать! Сотворите чудо! А я позабочусь о том, чтобы всякий, кто не совершит чуда, сегодня же начал работать и зарабатывать себе на хлеб!» И ни один не совершил чуда, ни один не оказался святым. Наваб приказал своим солдатам отвести их на тюремную мельницу и им пришлось вручную толкать жернова целый день, чтобы намолоть себе из зерен муки.

-  Эти святоши с ума сходили от злобы и отвращения к работе, но спасаться притворной набожностью было уже поздно. Но тут с горы спустился один настоящий садху, которого не смогли поймать солдаты наваба, и, видя, какое унижение испытывают его мнимые собратья, он сжалился над ними и решил обратиться к навабу.

-  А что это был за садху?

-  Не знаю, - ответил он, но я чувствовал, что это не так. - Садху сказал князь: «Допустим, они обманщики, но ведь и вы не святой. Лучше отпустите их». Навабу очень не понравилось, что какой-то садху пытается им командовать, и он ответил: «Раз тебе так жалко этих дармоедов, почему бы тебе самому не посидеть с ними в тюрьме!» Садху пожал плечами и в сопровождении полицейского зашагал в тюрьму. К своим сотоварищам, мнимым садху, он обратился со словами: «Когда я смотрю на вас, мне стыдно за мою гирву (жёлтая роба отшельника). Она запачкана вашим лицемерием. Что вы за святые? Когда наваб приказал сделать чудо, ни один не смог выполнить приказ! Отойдите!» С этими словами он закричал: Чакки чало! Дхана nucol»(«Вращайтесь, жернова! Мелись, зерно!»). И сейчас же жернова стали вращаться сами по себе. Озадаченные надзиратели побежали к навабу и доложили ему о происходящем. Тот не скрывал своего восхищения. «Да, - сказал он, - ты настоящий садху. Ты свободен». Садху ответил: «Нет, наваб Сахиб, я не могу уйти, оставив здесь этих несчастных. Все они должны идти со мной». Хоть и не хотелось навабу отпускать на свободу мошенников, он не стал спорить с садху. За порогом тюрьмы садху сказал святошам: «А теперь принимайтесь за аскезу и выполняйте её как следует. Иначе в следующий раз вас просто вышвырнут из Гирнара».

-  Получив урок, лентяи исправились?

-  Исправились. На какое-то время.

-  Пока их врождённая свабхава не заработала вновь?

-  Трудно изменить свою природу, даже посвятив жизнь садхане. К счастью, всегда найдётся кто-нибудь, кто проверит, действительно ли ты овладел своей природой, как утверждаешь.

Вималананда обожал устраивать испытания святым, и однажды с этой целью мы заехали к одному бабе (святому человеку). Это случилось, когда мы испытывали на ходу подержанный автомобиль, который Вималананда собирался купить. Мы вынуждены были целый час дожидаться выхода светила, что ничуть не улучшило настроения Вималананды. И всё же, увидев наконец святого, Вималананда низко поклонился, выражая своё смирение. Бабе это очень понравилось. Он спросил Вималананду о роде его занятий, и Вималананда ответил: «Я занимаюсь машинами». - «О. - ответил баба, - кто занимается машинами - очень хорошо занимается». Он разжал руку и просыпал немного пепла в наши подставленные ладони, ибо он был из числа тех, кто занимается сотворением пепла из воздуха. Я завернул обе горстки пепла в бумагу и положил их в аптечку автомобиля, после того как мы вежливо раскланялись с хозяином. Я забыл забрать их с собой, когда мы возвращали машину владельцу. В течение недели эта машина дважды попала в аварию и была сильно покорёжена и спереди, и сзади. Вскоре после этого у бабы случился инфаркт, за которым последовали другие осложнения. Вималананда уверял, что не имеет ко всему этому ни малейшего отношения, ссылаясь на совпадения. Если это и было совпадением, то поистине роковым. Этот случай долго не выходил у меня из головы.

-  Для начала я потрогал его ступни, - отвечал Вималананда, когда я завёл разговор на эту тему. - В Индии, встречая святого, надо всегда потрогать его ступни. Во-первых, это жест смирения, а во-вторых, что более важно, таким образом можно почувствовать и даже присвоить долю его энергии. Обычно энергия поступает в тело через голову и выходит через ступни. Истинный святой есть воплощение его божества, и исходящая от него энергия есть энергия этого божества. Касаясь ступней святого, можно приобщиться к этой энергии, которая очищает и совершенствует сознание. Оно становится более тонким и более восприимчивым. Святой при этом теряет частичку своей уравновешенности, что отрицательно сказывается на нём. Многие святые срываются в этот момент. Сперва они достигают силы, часто за счёт суровой аскезы в полном одиночестве, а потом возвращаются в мир и сталкиваются со страстями и привязанностями своих учеников, что вовлекает их в мирские заботы. Толковый святой никогда никому не позволит коснуться своих ступней за исключением особых случаев, как например в день Гуру Пурнима.

-  Чувствительный человек по одному прикосновению к ногам святого может многое узнать о его внутренних качествах. Итак, первое, что я сделал, это коснулся его ступней. Мне хотелось узнать, насколько он проницателен и велика ли его сила. К сожалению, и то, и другое оказалось на нуле. Потом он заговорил о моём «занятии». Будь у него действительно какая-то сила, он сам бы догадался, что я занимаюсь вовсе не машинами, а лошадьми. Но кроме пепла ему нечего было показать, а этим меня не удивишь Есть много способов сделать пепел и всякую дрянь, казалось бы, из ничего. Мне очень жаль, что старик слег, но ему нужно было учиться, а не заниматься дешёвыми представлениями. И машине не повезло: из-за этого пепла она превратилась в груду металлолома. Видишь, как прилипчива карма!

-  А тебе не кажется, что ты был слишком жесток к нему?

-  Жесток? Я был жесток к Тат Махараджу. «Тат» означает «джутовый мешок», и такой мешок он всегда таскал с собой. Приятель завлёк меня к нему своими россказнями о том, будто Тат Махарадж может часами пребывать в самадхи, в то время как вокруг его ученики распевают гимны. Я не поверил и решил получить его даршан (созерцание святого или божества). Я сразу заметил, что он просто закрывает глаза и дурачит этим всех. А я должен был кланяться ему в виде благодарности! Пока я ждал и осматривался в помещении, в голове у меня созрел план. Я вернулся домой и отточил тонкий железный прут, так что он стал острым, как игла. Через несколько дней я снова пришёл к Тат Махараджу и встал в очередь, чтобы прикоснуться к его лотосоподобным ступням. Когда подошла моя очередь, я нагнулся, занёс прут над головой и со всего размаха вонзил его в ступню Тат Махараджа. Как завыл этот проходимец! Дикий рев заглушил трели его певцов!

-  Кто не завоет, если в ногу ему воткнут гвоздь! Хоть и в самадхи…

-  Если это истинное самадхи, то не завоет. Человек в самадхи не отдаёт себе никакого отчёта о том, что происходит в окружающем его мире, - ровно до тех пор, пока он остаётся в самадхи. Если бы Тат Махарадж действительно был в самадхи, он не почувствовал бы абсолютно ничего - никакого гвоздя, никакого прикосновения. Но он только делал вид, поэтому он всё почувствовал. Все были настолько ошеломлены, что я успел выскочить в дверь, где меня ждала машина, и мы умчались прочь. Мне страшно подумать, что бы они сделали со мной, если бы им удалось меня поймать!

-  Эта выходка повлекла какую-нибудь карму?

-  Всё влечёт карму, всякая деятельность, но эта карма стоила того. Я должен был сорвать маску с этого самозванца. У меня есть некоторое преимущество в этом деле: я знаю свои кармы и рнанубандханы, так что этот тип получил по заслугам. Однако не зная своих рнанубандхан и не умея уравновешивать карму, лучше не браться за подобные фокусы!

Видимо, не что иное, как знание рнанубандхан и умение обращаться с кармой толкнуло Вималананду ещё на один поступок. Один из докторов моего колледжа не переставал петь хвалы некоему Дада Махараджу, которого в Пуне некоторые считали настоящим святым.

-  Мы должны получить его даршан, - радостно заволновался Вималананда, услышав такую новость.

-  Эх, - испустил я саркастический вздох, - кончилось его время…

-  Робби, - укоризненно произнёс Вималананда, - ну неужели я такой злодей? Неужели из-за нескольких странных совпадений ты теперь всегда будешь издеваться надо мной, когда я захочу встретиться с каким-нибудь «святым»? А что ты скажешь о Мадхавбабе?

К этому святому Вималананда питал самое глубокое уважение, и мы всегда отправлялись навестить его, когда Мадхавбаба Патил приезжал в Пуну. Он жил в местечке Нарсобавади к северу от Пуны, часах в двух езды. Его погружение в садхану было настолько глубоким, что большую часть времени он проводил в иных мирах, предаваясь созерцанию своего Божества. Вималананда знал его давно и всегда подчёркивал своё уважение, а Мадхавбаба, со своей стороны, который, казалось, не различал лиц и благословлял всех подряд с одинаковым выражением, всегда помнил и узнавал Вималананду.

Но это был особый случай, а насчёт Дада Махараджа я действительно оказался прав. При первой встрече он мельком взглянул на нас и отговорился тем, что у него совершенно нет времени. Видимо, мы не показались ему достаточно важными персонами. Впрочем, на следующий день он сам позвал нас к себе и встретил очень гостеприимно. Он объяснил, что во сне ему было указано на невнимательное отношение к нам, и теперь он хотел исправить свою вину. Он начал рисовать перед нами картины своих духовных переживаний в Ришикеше, где он видел сияющих ангелов, спускающихся и поднимающихся по божественным лестницам, а затем стал описывать другие видения, казалось, ради того, чтобы ещё и ещё потрясти воображение своих восторженных слушателей. Мы сидели тихо, но по глазам Вималананды я видел, что без некоторой исправительной работы здесь не обойдётся. Интерес его к Дада Махараджу исчез так же быстро, как и возник, а несколько месяцев спустя старец скончался.

В сезон муссонов 1982 года Вималананда проводил больше времени, чем обычно, в Пуне, сосредоточивая всё внимание на успехах Редстоуна. В период муссонов сосредоточиться на чём-либо гораздо проще в Пуне, нежели в Бомбее, где потоки дождевой воды с неумолимостью молота Тора обрушиваются на головы и хлещут по спинам незадачливых прохожих, застигнутых ливнем врасплох. Раз или два в год там выпадает 18 дюймов осадков или даже более, и это за один день. А когда утихает шторм, улицы превращаются в бурные реки, поскольку дренажная система может справиться только с дюймами осадков. Мутные воды несутся в водохранилище, чтобы в последующие девять месяцев постепенно возвращаться к тем самым жителям, которые теперь разбегаются по домам, покрытым слоями грязи и плесени. В Пуне муссон ведёт себя намного лучше. Днём обычно только моросит, а главные потоки извергаются вечером или ночью. Сильным здесь считается дождь, приносящий 7 или 8 дюймов осадков, но такое случается редко. Сезон дождей в Пуне напоминает тёплое английское лето - умеренное, зелёное и располагающее к работе. Это чудесное время, и его украшением служат скачки.

Редстоун был неудержим. После его победы в скачках для молодых лошадей Вималананда решил сделать первую «примерку» перед участием в классике. Это был Кубок имени полковника Пратапа Сингха из Джодхпура. Вималананда любил эти скачки не в последнюю очередь из-за уважения к полковнику Пратапу Сингху, которого иногда называют «Индийским Баярдом». Он был одним из адъютантов королевы Виктории и сыграл важную роль в руководстве индийской армией во Франции во время первой мировой войны. Единственной проблемой, как сказал мне Вималананда, была скверная репутация этих скачек. Она происходила оттого, что ни один победитель Кубка полковника ещё ни разу не выигрывал классику. Впрочем, абсолютной уверенности в этом у него не было.

-  Скверная репутация? - Я задумался. - Не хочешь ли ты сказать, что скачки тоже можно проклясть?

-  Проклясть можно всё что угодно, - ответил он. -Дома, машины, одежду. Ты помнишь историю с бриллиантом Надежда? Я отказался бы от него, даже если бы мне предлагали даром. Началось с того, что кто-то выковырял его из статуи бога, стоявшей в одном северо-индийском храме, и я очень сомневаюсь, что богу это понравилось. И что же дальше? Несчастья, одно за другим, подстерегали каждого нового владельца камня. Несчастье само по себе верный признак проклятия. Кто мешает проклясть скачки?

-  И ты думаешь, что Кубок полковника - проклятое состязание?

-  Думаю я или не думаю, я уже решил заявить Редстоуна. Если он не победит, то это будет значить только то, что для классики он не годится. Чего бояться? Надо пойти и попробовать!

Так мы и сделали. Чем меньше времени оставалось до старта, тем придирчивее мы оценивали его результаты на тренировках, готовность, волю и аппетит и постоянно в знак удачи держали пальцы крестом. В свободное время мы бродили по окрестностям, навещая те эфирные и человеческие существа, с которыми нас связывали благоприятные рнанубандханы. Однажды вечером мы поехали в синдхское поселение в Аундхе, где жили родственники кого-то из «духовных детей» Вималананды. Жили они плохо, постоянно ссорились между собой и болели не переставая. Вималананда сразу заметил источник зла - огромный баньян, росший неподалёку. Спать под ним ночью не решался никто, потому что у дерева была «дурная слава». После приезда Вималананды всё переменилось, как случалось со многими деревьями в разных районах Индии, которые становились его друзьями. Главу семейства он попросил раз в неделю совершать подношение благовониями ради умиротворения древесного духа. Хозяин же, посчитав себя умным человеком, стал делать подношения каждый день, пока наконец сам дух не вышел к нему и не спросил, чего ему надо. Только тогда перепуганный семьянин начал точно выполнять указания Вималананды.

-  Теперь у них всё в порядке, - подвел итог Вималананда. - Члены семьи помогают друг другу, и у них всегда есть кое-что про запас. Сколько бы они ни брали из своих кладовых, там всегда будет что-нибудь оставаться. И они, и их соседи, и другие люди теперь возьмут на заметку это дерево, будут совершать подношения и тоже улучшат свои дела. Семья мной довольна, дерево мной довольно, и вместе они благословляют меня, улучшая мой кармический счёт, пока Редстоун готовится к скачкам.

Массу времени мы потратили впустую на тантриста из Гуджарата по имени Дас Бапа, он утверждал, что с его помощью Редстоун наверняка одержит победу. Вималананда всегда искал кого-то, кто мог бы снабдить его достоверной информацией относительно исхода скачек, чтобы на этом можно было заработать и в то же время избегнуть кармы, связанной с гаданием. Он действовал по известной пословице на маратхи: павньяча coma не вичу маар. «Убей скорпиона палкой своего гостя». Зачем марать свой собственный посох ядом скорпионьей кармы, если можно взять чей-то ещё? (Замена «палки» на «пенис» даёт похабный вариант этой пословицы, поскольку слово «сота» имеет и другое значение.) С кем только ни говорил Вималананда: с астрологами, медиумами и даже с мальчиком, гадавшим по стеклу. Однако ни один не выдержал испытания. Какими бы знатоками своего дела ни слыли они в других обстоятельствах, у Вималананды их неизменно ожидал крах. Быть может, это было совпадением, а может быть, этот путь к победе для Вималананды был закрыт. Но что более вероятно, дело было в самом Вималананде, который любил преподать своим собеседникам хороший урок.

С Дас Бапой нас познакомил господин Бундалдас - полу-аристократ, считавший себя очень влиятельной персоной. Бапу сразу заявил, что уверенно предсказывает результаты воловьих скачек, а также может эфирными средствами менять содержимое ящиков с поданными бюллетенями. Поначалу Вималананда даже проникся доверием к этому человеку, лично испытав кое-какие из его способностей. Но он не питал никаких иллюзий относительно источника его силы:

-  Я нисколько не сомневаюсь, что он хорошо потрудился над авишкарой. Может быть, в него входил сам Анджанея, может быть - Махакала. Что-то подобное было. Но ты помнишь, что случилось в пещере? Он утверждал, что выполнит авишкару с духом великого гуру Горакха Натха. Но Горакхнат пробыл там совсем недолго, а всё остальное время это была игра обычных мелких духов. Но можно ли ожидать большего? Трудно представить, что бессмертный Горакхнат не нашёл ничего лучшего, чем общаться с заурядным смертным Дас-Бапой. Который, заметь, весь покрыл себя кармой. Ради достижения своих целей Дас Бапа и его гуру истерзали великое множество дакини (духи женщин, умерших во время беременности или родов), не пощадив даже духов малюток. Ты представить себе не можешь, какой ужасной ценой придётся расплачиваться за злоупотребление такими обрядами.

-  А как его карма отзовётся на нас, если он сделает то, что мы просим?

-  Во-первых, он сам предложил свои услуги. Он рассчитывает в конечном итоге чем-нибудь поживиться от нас, это очевидно. Он решил нам помочь не потому, что он любит нас. Но это не важно. Важно, что я не просил его работать на нас. Вот в чём огромная разница, с точки зрения кармы. А кроме того, нужно ещё посмотреть, разрешит ли ему Природа сделать хоть что-нибудь для нас, прежде чем волноваться о распределении кармических плюсов и минусов. Сейчас Дас Бапа играет на том, что в его распоряжении находится дух по имени Бхима Бапа. Мы можем пресечь эту связь, и тогда посмотрим, что он за птица.

-  Выкапывание из земли мёртвых младенцев и беременных - это некая примитивная разновидность нара бали?

-  Это могло бы быть нара бали, если бы Дас Бапа предлагал эти души Ма. Но он так не делает. Он превращает их в рабов и использует для своих целей. Конечно, с определённой точки зрения,всё является жертвой: и поклонение, и йога, и даже магия. Но жертва Дас Бапы очень эгоистична, карма за неё липнет к нему, как клей. Потому-то лучшая жертва, лучшая нара бали - это жертвование собственным «я». Отдай себя, отдай всё, чем обладаешь, включая самое дорогое - жизнь, отдай всё это Ма, и Она спасёт тебя. А вот Дас Бапу она не спасёт. Подожди немного, и ты увидишь, как эти духи отомстят за себя. Тогда ты поймёшь, как далёк был Дас Бапа от настоящего нара бали.

В течение следующих десяти дней Дас Бапа был далеко от Пуны, на расстоянии примерно часа езды, в спокойном местечке Фрутвала Дхарамсала в Аланди. Он отрабатывал свои методы предсказаний. Каждый день, невзирая на моё недовольство, Вималананда снаряжал меня на мотоцикле Арзу в Аланди узнать о здоровье Дас Бапы, спросить, не нужно ли прислать ему что-нибудь из Пуны, и напомнить ему моим присутствием, что мы ждём результатов. Я считал это пустой тратой времени, поскольку убеждался всё больше и больше, что Вималананда не успокоится, пока не получит голову этого пророка на блюде.

Дас Бапа и его верный Пятница объявились в Пуне как раз ко времени его первого серьёзного испытания, которое выпало на воскресенье, непосредственно предшествующее Кубку полковника. Мы рассчитывали, что он приедет с готовым списком лошадей-победителей, но вместо этого он попросил нас отвести его к лошадям, чтобы он мог лично «пообщаться» со скакунами. Появление его на конюшне могло вызвать протесты и подозрения, что было крайне нежелательно. Ещё огорчительнее было слушать его «советы». Хотя он действительно угадал одного или двух победителей, ничто не говорило о том, что его выбор исходил из более глубоких соображений, нежели здоровый вид лошади и её хорошая спортивная форма. Пока он и его группа поддержки в количестве одного человека громко восхваляли этот успех, всем остальным стало ясно, что пинок под зад и учтивая просьба не попадаться более на глаза - самое большее, что он заслужил. Однако эта задача осложнилась его настойчивыми уверениями, что если он познакомится со стадионом, то в следующий раздаст более точные предсказания. Не теряя времени, мы усадили его в машину и отправили обратно в Аланди «совершенствовать» технику.

Мои бестолковые поездки в Аланди наконец прекратились. Теперь Вималананда посылал меня в храм Шивы в Бхулешваре, прощупать шансы Редстоуна на победу. Впервые Вималананда оказался в Бхулешваре вместе с доктором Ладом. Они искали какой-то другой храм, но, перепутав направления, заехали в Бхулешвар. Когда мы с Вималанандой поехали туда во второй раз, мы снова сбились с дороги, взбираясь на холм с неправильной, как выяснилось, стороны. Асфальтовое покрытие кончилось и началась грунтовка, которая затем превратилась в две грязные колеи. Но мы не сдавались до тех пор, пока дорога не исчезла совсем и мы не оказались на горном лугу посреди стада мирно пасущихся козлов. Навстречу нам вышел молоденький улыбающийся пастух и объяснил Вималананде дорогу. Мы спустились с холма, выехали на грунтовку, затем на шоссе и наконец добрались до храма.

В третий раз мы быстро отыскали нужный холм, но в сгущающихся сумерках прозевали развилку у его подножия. Мы оказались на старой ведущей наверх грунтовке. Решив, что это судьба, мы продолжали путь. Когда дорога внезапно превратилась в круто поднимающееся вверх неровное каменистое поле без всяких признаков какой-либо колеи, поворачивать назад было уже слишком поздно. Камни под колёсами были величиной с кулак. Только запас добрых карм, внушительный вес «Остин Кембриджа» и водительский талант, мужество и решительность Вималананды вывели нас наконец на вершину холма. Но взобравшись наверх, мы получили истинное наслаждение от даршана. Почувствовав на своём опыте, каким испытаниям подвергает нас Шива (или кто-то другой), мы в дальнейшем стали совершать регулярные выезды к этому священному месту и более не сбивались с пути.

Архитектура Бхулешвара уникальна для этой части западной Индии. По-видимому, он был построен как укреплённый монастырь тантристов, хотя что это были за тантристы и долго ли они продержались в монастыре, до сих пор остаётся загадкой. Кем бы ни были обитатели монастыря, известно, что в конце XVIII века они отказались повиноваться приказам первого человека государства - тогдашнего владыки Индии могольского императора Аурангзеба, и он повелел своему родственнику Шайстха Хану сломить их сопротивление. Шайстха Хан, согласно преданию, осадил монастырь. Осада была недолгой, так как единственным источником воды в монастыре было крохотное озерцо в загаженной летучими мышами пещере. И вот в один роковой день обитатели монастыря отважились на вылазку - и были перебиты все до единого. Окрестности монастыря до сих пор проникнуты тяжёлым духом насильственной смерти. Многие местные жители видели духов, так и не нашедших успокоения, и никто из местных не остаётся ночевать в Бхулешваре, если крайние обстоятельства не вынуждают их к этому. Я сам отчётливо слышал слабые звуки сражения, доносившиеся до меня снизу, и явственно ощущал близкое присутствие эфирных бойцов, когда в течение десяти дней медитировал в караульной башне монастыря. А в один памятный вечер дух в полном воинском облачении проявился настолько, что я увидел, как он, шатаясь, проходит по моей комнате. Он не обратил на меня никакого внимания и быстро прошагал мимо, поглощённый древней, невидимой борьбой, погруженный в свои воспоминания об убийцах и об убитых.

Посетители Бхулешвара сначала проходят к озерцу и моют в нём ступни и ладони. Пить его воду можно, только процедив её через ткань, обезопасив себя таким образом от личинок свиного цепня. От озера к храму ведёт тропинка, по сторонам которой выставлены каменные головы и торсы, сбитые воинами Хана с монастырских стен. От эротических скульптур, некогда украшавших внешнюю отделку храма, ныне остались лишь следы. Внутренняя отделка сохранилась внутри: прекрасные скульптурные композиции из «Рамаяны» и «Махабхараты», статуя гигантского быка, Ганеша в женском обличье, но и эти фигуры стали жертвами жестокости нападавших, и большинству из них не хватает рук или ног.

В самом святилище стоит каменный иливалингам (фаллический символ Шивы). Он необычен не своими размерами или формой, но тем, что его можно перемещать с его основания. Обычно такие лингамы считаются бесполезными, но в Бхулешваре в маленьком углублении под лингамом всегда собирается немного воды, сочащейся из какой-то невидимой щели. Пуджари (жрец, исполняющий обряд) отодвигает лингам, берёт немного воды и предлагает её участникам богослужения в качестве благословения Шивы. Затем он кладёт в углубление маленькое металлическое блюдце с кусочками молочных конфет и бананов, приготовленных для жертвоприношения, и накрывает углубление лингамом. После этого все терпеливо ждут особого скребущего звука. Иногда ожидание длится несколько минут. Наконец звук раздаётся, затем стихает, лингам отодвигают опять, и - voila! - некоторые подношения исчезли.

Поначалу мы думали, что в ямку забирается какой-то грызун и поедает пишу. Более внимательный осмотр показал, что в отверстие внутри ямки может пролезть только самая крошечная мышь. Более того, когда мы предложили ему листья священного дерева вилвы, таинственный зверек не отказался и от них. Но какое же уважающее себя мелкое животное предпочтёт горькие листья сладкому угощению? Это была тайна, и с ней у нас развернулся длительный диалог.

Однажды мы поняли, куда девается пища. В тот день мы обнаружили, что количество взятых кусочков может служить ответом на вопрос. Исчезновение всех предложенных кусочков означало безоговорочное «да», Когда один или два кусочка оставалось, это означало «да» с некоторыми ограничениями. Если исчезали только два или один кусочек, это означало, что шансы на успех сильно ограничены. А если все кусочки оставались на месте? Это означало безоговорочное «нет», полный провал. Таким способом можно было искать потерянные предметы, оценивать шансы при устройстве на работу и наводить множество других справок при условии, что все присутствующие сосредоточиваются на данной проблеме. Решив воспользоваться Бхулешваром в качестве оракула на скачках, Вималананда регулярно заставлял меня совершать утомительное паломничество в монастырь. И ни разу на протяжении многих месяцев моих консультаций с оракулом по поводу лошадей он не дал неверного результата: взято всё - «победа»; несколько оставшихся кусочков - «денежный приз за второе, третье или четвёртое место»; взят один кусочек, два или не взято ничего - «лошадь придёт в основной группе».

На этот раз всё шло гладко: автобус прибыл вовремя, облака набежали на небо во время подъёма и спуска с холма, роскошное дерево позади храма всем своим видом выказывало хорошее настроение и все кусочки моего приношения исчезли с блюдца. Я пришёл в прекрасное расположение духа, которое передалось Вималананде, когда я рассказал ему подробности моего путешествия. Это состояние оборвалось лишь на следующий день, когда, выходя с конюшни, мы в дверях столкнулись с одним из распорядителей клуба. Этот важный господин смерил нас пренебрежительным взглядом, презрительно усмехнулся и сказал Вималананде, что он очень мужественный человек, если решается выставлять свою «миленькую лошадку» на такие «большие скачки». Я видел, какой яростью сверкнули глаза Вималананды, но он овладел собой и ответил какой-то незначительной фразой, вроде: «За нами дело не станет, Бог милостив».

Вернувшись в отель, он холодно произнёс:

-  Когда всё это кончится, я от души посмеюсь над всеми теми, кто считает меня болваном за то, что я выставил мою «миленькую лошадку» на такие «большие скачки». Это удовольствие сродни тому, которое получил Бирбал от унижения мулы До Пьязы.

-  Как ты сказал?

-  Разве я не рассказывал тебе эту историю? Мулла До Пьяза был лекарем (хакимом)при дворе Акбара.

-  «До пьяза» означает «две луковицы». О каких луковицах идёт речь? Не о тех ли, что он хранил в мошонке?

-  Возможно. Как и большинство придворных, До Пьяза страстно ненавидел Бирбала и всегда искал случая разделаться с ним. Однажды его осенило. Он подкупил одну из наложниц Акбара обещаниями, что если она согласится действовать с ним заодно, император будет к ней более внимателен и ласков.

-  В назначенное утро до слуха Акбара донёсся душераздирающий крик. В поднявшемся переполохе двое слуг доставили к императору наложницу, которая упала «замертво». «Ваше величество, её укусила змея! - кричали они. - Она умирает! Что делать?!» Убедившись, что на её руке действительно виднелись два пятнышка, очень похожие на следы змеиного укуса, Акбар проникся состраданием к ней. «Кто-нибудь может помочь ей?!» - закричал он. Тут как тут появился До Пьяза: «Не бойтесь, ваше величество, я здесь!» Он схватил руку наложницы и принялся высасывать «яд» из «укуса», делая для пущего эффекта театральные жесты и паузы. Наконец, он сказал Акбару: «Теперь, я думаю, она вне опасности, мой господин». - «Благодарю, тысячу раз благодарю тебя, мулла! - с облегчением воскликнул император. - Ты получишь щедрую награду за свою достойную службу». Затем он обернулся к Бирбалу: «Благодарение Господу, что мулла оказался здесь. От тебя же не было никакой пользы».

-  Но провести Бирбала было не так-то просто. Он уже сообразил, в чём дело. Брошенный Акбаром упрёк ожесточил его сердце против муллы. Он тщательно обдумывал свою месть и терпеливо ждал подходящего момента. И вот однажды император отправился на охоту. После жарких погонь, облав и стрельбы, Бирбал сделал Акбару знак, что ему необходимо сходить по нужде. Он спешился, отошёл в кусты и вдруг закричал диким голосом: «Ой, умираю! Ой, гибель моя!» «В чём дело?!» - крикнул ему Акбар. «Ваше величество, - запричитал Бирбал, корча гримасы боли, - пока я мочился, змея укусила меня в самый член! Теперь мне конец!» Акбар огляделся, заметил муллу и сказал: «Мулла До Пьяза, ты спас жизнь моей наложницы, высосав яд из её руки. Теперь ты должен точно так же спасти Бирбала. Он мой надёжный помощник. Я без него не могу». Как ни пытался отвертеться мулла, император был непреклонен. Мулла понял, что другого выхода нет, и признал превосходство Бирбала. Он слез с коня, подошёл к Бирбалу, склонился перед ним и приступил к лечению. Когда губы его коснулись пениса, Бирбал шепнул ему на ухо: «Надеюсь, что второе действие спектакля понравится тебе не меньше, чем первое, которое ты разыграл во дворце».

Мы смеялись как сумасшедшие. Успокоившись, я спросил:

-  Ты настолько уверен в своём четвероногом «чаде», что готов поручиться за успех?

-  Уверен, но не вполне. Посмотрим, что покажет завтрашний спурт.

Редстоун отлично проскакал спурт - три фарлонга в половину и 3/4 полного галопа. Такой бег необходим лошади за три дня до скачек, для того чтобы у неё «открылось дыхание». Редстоун был настроен, как хорошая скрипка в руках опытного скрипача. Хотя Вималананда всё ещё отказывался определённо говорить о победе, было видно, что он постепенно расслабляется, словно скачки уже позади и его «мальчик» поработал на славу.

Кубок Пратапа Сингха - состязание без гандикапа, все лошади ставятся в одинаковое положение, и неудачник может пенять только на себя. Вечером накануне скачек мы сидели на конюшне и наблюдали, как Находаджи, вечно улыбающийся кузнец-раджастани, подковывал тех скакунов, кому назавтра предстояло серьёзное дело, тогда как остальные бродили кругами по конюшне и косились на его работу. Немногие лошади выходили на старт со стальными подковами, которые они носили в обычные дни. Большинству лошадей кузнец набивал специальные алюминиевые пластины, которые были намного тоньше и легче обычных стальных подков. Скачки заканчивались, и кузнец снова по установленному порядку менял алюминиевые подковы на железные.

Работу молотком Находаджи перемежал с остротами в адрес Техмула и Кулкарни, которые за чашкой чая делали героические усилия, чтобы заговорить о чём-нибудь другом, помимо исхода предстоящих скачек. Только трёх серьёзных соперников насчитал доктор Кулкарни - «Все остальные испугаются шума!», и мы принялись гадать, повышает или понижает такой расклад шансы нашего «мальчика» на успех. Когда подошёл жокей Чираг, чтобы формально обсудить стратегию завтрашней скачки, он получил строгий наказ держаться вторым и не выходить вперёд до самого финиша. Если темп скачки окажется слишком медленным для Редстоуна, Чираг должен был вывести его вперёд, но не намного, а только так, чтобы чисто пройти поворот. Чираг согласно кивал, а затем ушёл поговорить с другими тренерами. Мы отправились домой только тогда, когда не осталось никого, с кем можно было бы поговорить. Дома мы ещё раз пересмотрели отчёты по четырём скакунам, стараясь определить, кто бы промчал быстрее всех 57-килограммового жокея на девяти фарлонгах Кубка полковника. Мы рано легли спать, а наутро, набравшись смелости, двинулись на ипподром. Глаза наши искали знамений повсюду.

Впервые я встретился с Вималанандой в тот день, когда его кобыла Элан принесла ему первую удачу на скачках. С тех пор Вималананда круто переменил мою жизнь. Ту первую победу я воспринял как особенно добрый знак. Интерес к предзнаменованиям, который появился у меня после того, как обезьяна разбила зеркало в комнате Арзу, неожиданно возрос накануне одной скачки, в которой участвовала лошадь Вималананды, в 1979 или 1980 году. Мы мирно сидели у конюшен Техмула на бомбейском стадионе и обсуждали завтрашний старт, как вдруг наши взгляды приковала к себе стая ворон, совершавшая зловещие круги над каким-то предметом, лежащим на земле метрах в пятнадцати или двадцати от нас. Вдруг Вималананда привстал на стуле и скомандовал: «А ну-ка, Робби, разгони ворон! Быстро!»

Он любил ворон и всегда оставлял им кое-что на окне своей кухни в Бомбее. Одна ворона с горбатым клювом так подружилась с нами, что брала пищу прямо из рук, и мы с Вималанандой всегда кормили её с удовольствием. Поэтому я очень насторожился, когда Вималананда - это было так непохоже на него! - велел мне распугать ворон. Я побежал к тому месту, над которым они кружились, и нашёл умирающую ящерицу. Подошедший Вималананда впился в ящерицу глазами, и когда естественное чувство сострадания к умирающему существу немного утихло, он обернулся ко мне и мрачно сказал: «Видишь, сынок, наша лошадка не оставит нас завтра с пустыми руками. Что-то мы выиграем. Но первой она не будет. Если бы мы заметили ворон раньше и успели спасти ящерицу, победа была бы нам обеспечена». Как он и предсказал, наша лошадь заняла на следующий день одно из призовых мест.

Попадись нам на глаза что-нибудь подобное теперь, мы не сомневались бы в победе Редстоуна. Но всё было как обычно. Мы приехали на ипподром и поднялись на трибуну. Начались скачки. Первые несколько стартов не принесли ничего неожиданного. С нами рядом сидел Дас Бапа, приехавший собственной персоной на стадион, чтобы ещё раз попытать удачу с нами. Никакого желания разговаривать с ним у нас не было. Он молча передал свой список, ценность которого, как и следовало ожидать, была весьма сомнительна. Я не очень удивился, что ни одна из отмеченных им лошадей не пришла первой. Тем временем я заметил, что в числе победителей отмечен и Редстоун - Дас Бапа прекрасно понимал, что, поступая иначе, он сам себе подписывал смертный приговор.

Вималананда поднялся и пошёл в загон к лошадям. Я стоял у края загона и смотрел, как вводили четырёх лошадей. Пока охрана не стала слишком строга, я мог, блеснув своим значком, пройти на задний двор, где тренеры вершили обряд седлания и делали последние штрихи, расправляя чубы и челки своим любимцам, в последний раз критически оглядывая их. Скакуны бродили вокруг своих хозяев и тренеров, одетых в деловые костюмы и дающих последние наставления жокеям в белых шёлковых брюках. Вималананда научил меня, как разбираться в готовности лошадей к скачкам по виду их мускулов, и я видел, что по этому показателю равных нашему Редстоуну нет. Он выглядел стройным и подтянутым и явно был в своей лучшей форме. Жокеи вскочили в седла и двинулись к стартовым воротам. Различные критерии успеха приходили мне в голову, пока я пытался поточнее прикинуть наши шансы. Я давно заметил, что если у лошади случается опорожнение кишечника в загоне или при подходе к стартовым воротам, её шансы на провал равняются 70-80 процентам. Редстоун не оплошал, и одним сомнением у меня стало меньше.

Пока лошади подходили к воротам, я размышлял о том, какие ещё могут случиться неприятности. Иногда лошадь сбрасывает седока и успевает растратить половину своей энергии, пока её вновь поймают и оседлают. Иногда у ворот одна капризная лошадь лягает другую, иногда одна лошадь так долго примеривается к воротам, что ожиданием заставляет нервничать всех остальных. Иногда одна и та же лошадь снова и снова бросается вперёд до сигнала, и серия фальстартов лишает уверенности других лошадей и отвлекает внимание наездников. Иногда лошадь внезапно и безо всякой видимой причины отказывается покидать ворота, и упрямство её столь велико, что никакими силами нельзя сдвинуть её с места.

Казалось, что прошла вечность, прежде чем все лошади заняли свои места в воротах. У меня сжимало горло от возбуждения, и с большим трудом я заставлял себя дышать ровнее. И тут, в самый последний момент, когда судья уже поднимал флажок и мы с Вималанандой приготовились стоя смотреть, как будут открываться ворота, откуда ни возьмись появился востроносый официант с двумя чашками горячего чая и ладонью, вечно распахнутой для принятия чаевых. Моё сердце повисло на волоске - и вдруг провалилось в пятки! Чай с молоком!… Молоко! Дурной знак всякого прорицателя! Неужели это последний знак, который перечеркнёт все мои предсказания в Бхулешваре? «Что значит чай? То же, что молоко?» - зашептал я Вималананде. Но в этот момент флажок упал и лошади понеслись. Скачка началась! Я загнал свои сомнения в самый дальний уголок ума, быстро схватил бинокль и увидел, что Редстоун отличным прыжком вылетел из ворот. Это была суббота, 18 сентября 1982 года.

Начало скачки ни одного хозяина не оставляет равнодушным. Именно на старте вырываются наружу затаённые, долго лелеемые надежды. Разочарование, упрёки, разбирательства - всё это будет позднее, но на стартовой черте сердце хозяина бьётся в такт с сердцем лошади. Хотя я был всего лишь незначительным агентом, это чувство было знакомо и мне. Я и Вималананда затаили дыхание и почувствовали некоторое облегчение только тогда, когда после нескольких фарлонгов стало ясно, что Редстоун идёт уверенно. После недавних дождей поле ипподрома всё ещё оставалось мокрым, а впоследствии некоторые обозреватели отмечали, что воды было даже слишком много и в ней терялась разметка. Редстоун стартовал и держался вторым. Два фарлонга, четыре, шесть… Мы видели, что он прекрасно слушается жокея и при этом не теряет азарта.

Всё шло по плану, но на душе у меня было неспокойно. Что, если жокей вывалится из седла? Ради увеличения скорости жокеи не сидят в седле, а встают на стременах и льнут к шее лошади, хотя это положение также увеличивает вероятность падения. Но падений не было. Лошади приближались к повороту, и грохот их копыт сливался с шумом трибун. Мы с Вималанандой орали вовсю, подбадривая жокея и Редстоуна.

Финишная прямая в Пуне очень коротка, и когда мы увидели, какой хороший поворот сделал Чираг и как он после этого стал набирать скорость, мы вдруг поверили твёрдо и окончательно, что сегодня ему суждено выиграть. Наш рев сливался с ревом толпы. Редстоун стрелой промчался мимо нас и пересёк финишную черту, опередив на добрых полкорпуса ближайшего преследователя. На два корпуса отстал третий призёр, а самая породистая лошадь пришла четвёртой. Чираг опустился в седле и Редстоун начал сбавлять ход, а мы затихли, поражённые одной мыслью: Редстоун, наша «миленькая лошадка», победила! Прибежал Кумар и стал рассыпаться в поздравлениях, напомнив своим присутствием обо всех неприятностях, которые мы из-за него пережили. Рядом ликовал мудхольский махарадж. Соседи поздравили нас, но большинство местных аристократов раздражённо поглядывали из лож, оставаясь при своём убеждении, что таким плебеям, как мы, ни к чему выигрывать большие скачки.

Мы не придали большого внимания неодобрению этой публики и по крутым ступеням спустились вниз, где нас поджидал сияющий Техмул. Когда побеждает лошадь, некоторые хозяева теряются, другие переполняются сознанием собственного величия, но Вималананда, отвечая на поздравления друзей, был образцом мягкости и самообладания. Наконец лошадей снова собрали в загоне, и мои крики радости, смешанные с восторгами толпы, в последний раз поднялись в воздух и растворились в голубом небе. Тренеры и хозяева, игроки и букмекеры - все, кто так или иначе рассчитывал на победу, смирились с судьбой и, вздохнув, принялись сочинять предлоги и объяснения постигшей их неудачи.

Я направился в загон, где Техмул в радостном возбуждении выполнял свои обязанности: проверял подпругу, осматривал ноги, любовно гладил по морде. Кубок полковника был только репетицией перед классическими скачками, а Техмул ещё ни разу в жизни не выигрывал классику, и эта победа для него тоже была хорошим предзнаменованием. Мы видели, как поднялся белый шар - свидетельство того, что скачки прошли без нарушения правил и результаты подтверждены. Защёлкали фотоаппараты, и главный распорядитель преподнёс Кубок. Затем мы вернулись на свои места, чтобы досмотреть состязания, исход которых только в одном случае верно предсказал Дас Бапа, и убедиться, что лошадей, равных Редстоуну, в этот день не было.

Скачки закончились, и мы пойми на конюшню раздавать награды и чаевые и ещё раз приласкать героя дня. Затем мы вернулись в гостиницу и откупорили тщательно хранимую бутылку «Блэкдог». Поздравления сыпались со всех сторон, и нам не однажды пришлось пересказывать Повесть о Великой победе Редстоуна. Через несколько дней мы достали видеозапись и в течение недели прокрутили её не менее десяти раз, оживляя в памяти волнующие события, наслаждаясь великолепным бегом Редстоуна, следя за умелыми действиями Чирага и стараясь угадать, как будет выглядеть наша «миленькая лошадка» в схватке с более сильными соперниками. Умники утверждали, что он выиграл случайно. Один еженедельник назвал Редстоуна лучшей лошадью дня, но тут же прибавил, что «без сомнения, его нельзя назвать лошадью экстра-класса», и пролил горькую слезу по поводу того, что второй год подряд Кубок Пратапа Сингха выигрывает аутсайдер.

Экстра-класс или нет, но победа осталась за нами. Мне же не давало покоя знамение. Хотя предшествовавшие скачкам приметы часто не согласовались и даже противоречили друг другу, появление чашки чая, который указал совсем не на то, на что указывало молоко, поразило моё воображение. Подобно Дону Хуану из книг Карлоса Кастанеды, Вималананда рассматривал знамения как своего рода «соглашения с миром», как ключ к пониманию того, одобряет или не одобряет Природа действия, которые собирается предпринять человек. Своими познаниями в этой области Вималананда щедро делился со мной. Некоторые приметы были просты: молоко, которое несли вам навстречу, означало несчастье, а вода или йогурт, также движущиеся в направлении к вам, означали удачу. Приближение садху предвещало упадок благосостояния, а бритоголовый джайнист или монашка-джайнистка были ещё более мощными предвестниками потерь. Если вам навстречу несли мясо, рыбу или человеческий труп, это было существенным предзнаменованием грядущих приобретений. Почти любое событие может выступать в качестве знамения, но как я вскоре обнаружил, событие становится предвестником будущего только тогда, когда всё внимание сосредоточено исключительно на каком-то одном вопросе, настойчиво требующем разрешения от Природы.

На следующей неделе мы часто брали такси из Пуны в Бомбей, и всё это время предвестия и знамения не выходили у меня из головы.

Мы обычно брали такси, когда Вималананда не хотел садиться за руль. Такси рассчитано на четверых, но чтобы чувствовать себя уютнее в долгом четырёхчасовом путешествии, мы часто брали машину на двоих и доплачивали водителю за два пустых места. В тот вечер, подойдя к стоянке и не найдя других желающих ехать, мы сели в машину, которая стояла во главе очереди, и приготовились к отъезду. В этот момент к машине подбежал явно спешащий человек с небольшим портфелем и попросил разрешения сесть на переднее сиденье. Мы не возражали, тем более что могли таким образом сэкономить немного денег.

Когда мы тронулись, водитель заявил самоуверенным тоном:

-  Мы сделаем две остановки по пятнадцать минут каждая в Лонавале и Кхополи.

-  Вы должны делать только одну получасовую остановку, - нервно запротестовал пассажир на переднем сиденье.

-  Я знаю инструкцию, - грубо ответил водитель. - По инструкции я могу останавливаться в двух местах, что я и сделаю. Если вас не устраивает, поезжайте на следующей машине.

Человек на переднем сиденье замолк так же неожиданно, как и ввязался в спор. Мы с удивлением на него посмотрели. Это был совершенно заурядный тип со странной смесью тревоги, вечной занятости, подозрительности и собственной вины на лице, что придавало этому от природы не наделённому красотой лицу болезненный вид. Одно и то же подозрение пришло на ум мне и Вималананде, когда мы подумали о личности нашего попутчика и причинах, заставляющих его так прижимать к груди чемоданчик, словно внутри заключалось всё его счастливое будущее.

Водитель, как и обещал, остановился в Лонавале. Человечек с переднего сиденья выскочил из машины и моментально исчез. Он появился только через полчаса. Нам это не понравилось, но мы ничего не сказали. В Кхополи водитель с ударением произнёс: «Пятнадцать минут». Наш попутчик снова исчез, и когда прошло двадцать пять минут, а он всё не появлялся, водитель подошёл к нашему столику и сказал:

-  Сколько можно ждать? Если он не подойдёт через пять минут, мы поедем дальше, а он пусть добирается до Бомбея на следующей машине. Вы можете на стоянке подтвердить, что он сам устроил эту бестолковщину, что я тут не виноват?

Мы с Вималанандой заверили водителя, что он совершенно прав, и странный пассажир заслуживает небольшого урока. Попросив людей в кафе передать ему, что мы уехали, мы сели в машину и поехали дальше. На переднем сиденье лежал дипломат отставшего пассажира. Никто из нас не прикоснулся к нему.

-  Я сразу почувствовал, здесь что что-то не так, как только его увидел, - сказал водитель на прекрасном урду, выдававшем в нём уроженца Лакнау, города на севере Индии, славящегося своей утончённостью. - Я сначала не хотел даже брать его в машину. Если мне неприятно его лицо, зачем я буду сажать его к себе?

Я изучал физиогномику и прекрасно понял, что он имел в виду. Какая-то очевидная неправильность была в этом человеке, что-то крайне неблагоприятное, неподобающее, что должно было сразу броситься нам в глаза и предупредить о неприятностях, связанных с этим человеком. И свой знак Природа каким-то образом проставила на его лице, так что сумей мы прочитать это послание, мы бы могли избавить себя от общества непривлекательного человека.

Однако в этом случае мы не услышали бы совершенно неподражаемый монолог водителя. Он рассказывал, шутил и забавлял нас всю дорогу, меняя темы и интонации. Приехав в Бомбей, он так расчувствовался, что угостил своих благодарных слушателей пачкой сигарет и пааном. И тут нам сказали, что когда наш невезучий попутчик увидел, что мы уехали с его чемоданом, он схватился за сердце, как будто оно готово было остановиться. Затем, немного придя в себя, он позвонил в Бомбей и дико закричал в трубку, чтобы немедленно задержали водителя с его чемоданом. Мы были уверены, что это дело пахнет какой-то незаконной махинацией, отчего, впрочем, оно не становилось яснее, так как было по-прежнему непонятно, зачем он оставил свой драгоценный чемодан без присмотра в такси, пока сам пропадал неизвестно где.

Это происшествие надолго врезалось мне в память. Оно показало, каким отточенным может быть механизм предзнаменований. Но время шло, и я видел столько знамений, которые ровным счётом ничего не означали, что Вималананда почувствовал своим долгом предупредить меня, чтобы я не погружался так глубоко в науку гадания по приметам. Предупреждение приняло форму рассказа:

-  Однажды Акбар встал раньше обычного, и первым человеком, которого он увидел, был одноглазый дхоби (прачечник), полоскавший одежду в Ямуне. Пока он размышлял над смыслом этого знамения, дхоби посмотрел наверх и, увидев императора, склонился в почтительном поклоне. В течение этого дня Акбар споткнулся на лестнице и ушиб ногу, в саду его укусила пчела, заболела императрица, а на кухне случился небольшой пожар, из-за чего повар опоздал с обедом. «Какой несчастливый день, - поддакивали придворные подхалимы, - сплошное невезение. Что первое попалось вам на глаза сегодня утром, ваше величество?» - «Я видел одноглазого дхоби», - ответил Акбар. «Его лицо не предвещает ничего хорошего, - затараторили те. - Прикажите его казнить!» Акбар послал солдат, чтобы арестовать несчастного дхоби.

-  Бирбал, бывший свидетелем этого разговора, отвёл дхоби в сторону и кое-что посоветовал ему, пока тот стоял и дрожал в ожидании приговора императора. Акбар рассказал дхоби, каким несчастливым знамением оказалось его лицо, на что тот смиренно ответил: «Прошу прощения, повелитель, но я хочу знать ваше мнение: чьё лицо приносит больше несчастий - ваше или моё?» Это была неслыханная дерзость. Придворные начали роптать, но Акбар жестом приказал всем замолчать и спросил: «Что именно ты хочешь этим сказать?» - «Видите ли, мой повелитель, первое, что я увидел сегодня утром, было ваше лицо, и вот теперь я на краю гибели». Акбар не смог удержаться от смеха, хотя и старался сохранить важный вид. «Кто научил тебя таким словам?» - спросил он. «Бирбал, мой повелитель». - «Что ж, ступай, добрый человек, и помни, что Бирбал спас тебе жизнь». С этими словами он отпустил дхоби, дав ему награду за пережитое беспокойство.

-  Неужели Акбар собирался на самом деле его казнить?

-  Наверное, нет, но ведь их никогда толком не поймёшь - царей, йогов, огонь и воду.

Уяснив из этой истории, что завороженность предзнаменованиями может легко перерасти в чреватый кармами предрассудок, я вновь обратился к скачкам, которые теперь переместились в Бомбей. Возвращение на ипподром Махалакшми осенью 1982 года стало для нас праздничным событием. Давние друзья во главе с Камой и семейством Годредж сердечно приветствовали нас и потребовали подробнейшего отчёта о знаменитой победе. Показался и Калубхай и принёс свои поздравления. Он снова стал ходить по вечерам к Вималананде и надоедать нам своими нумерологическими расчётами, которые неизменно проваливались. Может быть, он хотел оправдаться в собственных глазах за то, что в своё время не воспользовался советом Вималананды, а может быть, он просто решил доказать, что Вималананда был не прав.

Вималананда выглядел посвежевшим и поздоровевшим, а его вновь обретённое жизнелюбие получило дополнительный мощный толчок, когда один меценат, в своё время бывший правителем несуществующего ныне княжества на полуострове Катхиявар в Гуджарате, наличном самолёте доставил нас в один из своих дворцов, чтобы там обсудить перспективы создания фильма. Для нас и предполагаемого режиссёра фильма придворные музыканты махараджи дали великолепный концерт, придворный поэт прочитал свои стихи, а два придворных повара, ездившие учиться в Париж, приготовили изумительный обед. Во время этого празднества я сплавал на лодке на островок, на котором предок Вималананды Сагал Шах жил пятнадцать поколений назад. Я увидел тот самый пестик и ступу, в которой жена Сагал Шаха истолкла мозги их сына Челлаи, когда в образе агхори-людоеда к ним явился сам Шива, чтобы испытать их преданность. Вернувшись в Бомбей, Вималананда начал размышлять над некоторыми своими старыми проектами, чувствуя в себе теперь достаточно сил, чтобы приступить к их воплощению. Однако главный его проект отодвигался всё дальше в будущее, так как после стремительной победы Редстоун очень медленно набирал форму.

Если лошадь полностью отдаётся бегу, то одна гонка может выжать из неё всё. Мы не хотели рисковать здоровьем Редстоуна, заявляя его на скачки до полного восстановления сил. Всем было известно, что иногда на скачках случались страшные вещи, лошади падали прямо во время скачки - с тем чтобы больше уже не встать. Я до сих пор с ужасом вспоминаю одну лошадь, у которой лопнула кожа на ноге, но она скакала дальше, и у неё отломилось копыто и сустав над ним. Они держались только на коже и сухожилиях и бились об обнажённую кость, пока несчастное животное продолжало бег. У меня в ушах до сих пор стоит этот кошмарный костяной звук, с которым изуродованная нога лошади ударяла по дорожке. Потом она упала. Я испытывал настоящие страдания, глядя на неё. Казалось, прошли века, прежде чем клубный ветеринар подбежал к ней и выстрелом из пистолета освободил несчастную душу. Мы не могли допустить, чтобы нечто подобное произошло с лошадью, которую мы всем сердцем любили, и вычеркнули имя Редстоуна из списка участников первых в сезоне классических скачек - индийских Двух Тысяч Гиней.

Мы очень надеялись, что этот перерыв поможет ему восстановиться к началу индийских Дерби, ведь до окончательного утверждения состава участников этих престижных соревнований оставалось совсем немного времени, и решение нужно было принимать срочно. Лошадь может участвовать в Дерби только один раз, и у хозяина за всю его жизнь бывает лишь несколько лошадей, имеющих шансы добыть заветный трофей в классических скачках. Мы боялись упустить шанс, каким бы призрачным он ни казался. Но срок подачи заявок истекал, а Вималананда, казалось, всё более впадал в какое-то созерцательное, философское настроение. За день или два до решительной даты я слышал, как он распевал «Аво нагаре море хари» - хвалебный гимн, которым певец приглашает Кришну войти в своё тело. Допев до конца, он отложил фисгармонию и приступил к рассказу, который я слышал много раз до того:

-  Судама был брахманом и гурубхаем Кришны (учился у того же учителя). Оба они были учениками риши Сандипани. Однажды учитель послал их за дровами для костра. Он собирался выполнить хому. Жена Сандипани собрала им в дорогу поесть и положила два свёртка: один для Судамы, другой - для Кришны. Но Судама так проголодался, что съел обе порции, не оставив Кришне ничего. Кришна только посмеялся над этим. Он ведь был само Олицетворённое Совершенство (Пурнатмака Пурушоттама).Но нельзя обмануть воплощённого бога и надеяться, что всё сойдёт с рук. С того дня удача отвернулась от Судамы, и вскоре он впал в бедность.

-  Худо-бедно прожил он долгие годы, и вот однажды его жена услышала о славном государстве Дварака, где царствовал Кришна. Она сейчас же поведала об этом мужу и сказала, что он должен пойти туда и попросить помощи у Кришны. Судама всё ещё стеснялся показываться Кришне на глаза, его по-прежнему мучили угрызения совести. Тем более ему было стыдно попрошайничать у того, кого он сам обокрал. Он отказывался идти, но жене его настолько осточертела бедность, что она не принимала никаких возражений. Она говорила: «Если Кришна такой всезнающий, как ты говоришь, Он сам увидит, в какой мы нужде. Тебе даже не придётся ничего спрашивать у Него, Он Сам предложит тебе то, что надо, и дела наши пойдут в гору». Видя, что деваться ему всё равно некуда, Судама сказал жене, что не может идти к своему старому другу с пустыми руками, как просто попрошайка. Нужен был какой-то подарок. В доме было совершенно пусто, и жена вышла на улицу и выпросила четыре пригоршни риса. Рис она зашила в одежду. С этим «подарком» Судама и отправился в Двараку. Тяжело было у него на сердце. Не знал он, с какими словами и с каким лицом предстать перед Кришной.

-  Придя в Двараку, Судама назвал своё имя ещё одному ученику Сандипани, и его тут же пригласили во дворец к Кришне. Увидев его, Кришна радостно бросился к нему навстречу и горячо обнял его. Он усадил его на своё место, омыл ноги, сотворил службу в честь дорогого гостя и накормил его до отвала. Они вспоминали прошлое, и Кришна расспрашивал о том, что случилось с Судамой после их совместной учёбы у Сандипани.

-  Всё это время Судама не проронил ни слова о своём бедственном положении. День подходил к концу, и, отчаявшись получить то, за чем он пришёл, Судама решил покинуть дворец. Они стали прощаться, и тут Кришна спросил: «А твоя жена не прислала Мне какого-нибудь подарка?» По сравнению с великолепием Кришны подарок Судамы был таким ничтожным, что Судама начисто забыл о нём. Но как только он достал свой мешочек, Кришна схватил его, высыпал горсть риса на ладонь и съел. Затем высыпал на ладонь вторую пригоршню и тоже съел. Съев две гости риса, Кришна взял на себя все злые кармы Судамы, созданные им в этой и предыдущих жизнях. Когда Он поднёс ко рту третью пригоршню, чтобы уничтожить злые кармы в будущих рождениях Судамы, его жена Рукмини, воплощение Лакшми, богини достатка, удержала его руку. «Что ты делаешь, Господин мой? - спросила она. - Если ты съешь третью пригоршню, то я должна буду стать служанкой Судамы, а мне совсем не хочется расставаться с тобой». Кришна рассмеялся, опустил руку с рисом и сказал Судаме: «Ладно, теперь ты можешь идти». Судама был так раздосадован, что Кришна принял его дар и ничего не предложил взамен, что в отчаянии воскликнул: «Крипана\ (Скряга!)

Я не хотел идти к тебе за деньгами, на этом настояла моя жена. Мог бы что-нибудь сделать хотя бы ради неё!» Он забыл, что сам был не прав, что вором был он, а не Кришна.

-  Всю дорогу он выдумывал оправдания за то, что возвращается с пустыми руками, но когда он вошёл в свою деревню, он не поверил своим глазам! На месте его кособокой хижины возвышался величественный дворец. Он с трудом узнал жену, вышедшую навстречу, - так она похорошела. В новом платье она выглядела совершенно счастливой. Тогда он вспомнил последние слова, сказанные Кришне, тому самому Кришне, который дал ему всё это. «Крипана!» - вот что он сказал ему на прощание. Теперь, окружённый роскошью, Судама потерял всякий интерес к земным удовольствиям. Он выстроил себе невдалеке маленький домик и почти не выходил оттуда, целиком посвятив себя Кришне.

-  И это правда, Робби, - закончил Вималананда, - правда, что когда Кришна благословляет человека, он отбирает у него все: деньги, славу, удовольствия и прочие мирские радости. И когда человек теряет всё и все кругом отворачиваются от него, ему не остаётся ничего другого, как вспомнить о Кришне и утонуть в очаровании его глаз.

Было не слишком ясно, для чего он опять рассказал мне эту историю. Но когда я увидел, с каким чувством смотрел Вималананда на подсвеченное сзади небольшое изображение Гуру Махараджа, стоявшее на середине его стола, какое-то зловещее облако показалось на горизонте моего ума. Я знал, что Вималананда считал младшего Гуру Махараджа воплощённым Кришной. Я видел, как они надевали сари и танцевали вместе, выражая свою любовь к Кришне. Но знал я и то, что Гуру Махарадж не постесняется отнять у человека жизнь, если это необходимо для духовного роста. В тот момент какая-то неясная мысль мелькнула у меня в голове, какая-то неуловимая тревога, которую трудно было выразить в более определённых словах, чем «Гуру Махарадж что-то затевает».