Околдованные легендой

Как пишет исследовательница жизни графа И. Купер-Оукли, Сен-Жермен был связан с обществами «Азиатские братья» или «Рыцари Святого Иоанна Евангелиста» из Восточной Европы, с «Рыцарями Света» и с прочими группами розенкрейцеров в Австрии и Венгрии, а также с мартинистами в Париже. Был причастен Сен-Жермен и к тамплиерам.

В своих мемуарах Калиостро прямо говорит о том, что был посвящен в орден тамплиеров (храмовников) самим Сен-Жерменом. Кое-кто из этого делал сногсшибательный вывод, будто граф Сен-Жермен являлся наследником несметных богатств уничтоженного в XIV веке ордена рыцарей-тамплиеров, успевших спрятать свои сокровища, которые будто и достались графу. Во всяком случае, есть едва ли не достоверные сведения, что Сен-Жермен являлся тайным агентом ордена тамплиеров, вернее, одной из уцелевших его организаций. Его задачей было объезжать различные ложи и устанавливать между ними порванные связи. Кадет де Гассикур утверждал в 1765 году, что Сен-Жермен выполнял эту миссию по поручению парижского центра рыцарей-тамплиеров.

История тамплиеров уходит в седую древность. По преданию, орден был основан в XII веке в Палестине после первого крестового похода. Он возник как воинское братство для охраны дорог, ведущих к святому граду Иерусалиму. Крестоносцы выделили ордену здание, стоявшее на том месте, где в библейские времена находился храм Соломона. С тех пор орден и стал именоваться орденом бедных братьев Христа из храма Соломона или просто орденом храмовников (тамплиеров).

Ни один духовно-рыцарский орден, а их было основано в Палестине немало, не наделялся столь широкими правами и привилегиями. Не удивительно, что тамплиеры процветали, их влияние распространялось по свету, а богатства, принадлежавшие ордену, поражали воображение.

Спустя столетия тамплиеры перебрались во Францию, где успешно занимались торговлей и ростовщичеством. Они владели большими земельными наделами в разных странах. На них сыпались щедроты светских государей и князей, папы осыпали их милостями, даровали права приобретать и строить церкви и предоставляли прочие привилегии. Возглавлял орден великий магистр.

Когда в XIII веке тамплиеры окончательно перебрались в Европу, французский король Филипп IV Красивый решил подчинить себе орден со всеми его богатствами. Он конфисковал их земли. Так начался многолетний конфликт между королем и орденом тамплиеров. Дошло до того, что Филипп задумал вообще ликвидировать орден. Но как это сделать? И король пустил в ход такое оружие, как «худая молва», то есть диффамацию.

Трибунал инквизиции возбудил дело против тамплиеров, обвинив их в ереси. В октябре 1307 года все тамплиеры во Франции были арестованы. Начался процесс над ними. Судьи заседали в замке Тампль, то есть в Храме (отсюда как бы подтверждение названия тамплиеры, или храмовники). Было заслушано 138 членов ордена, а всего под следствием только в Париже находилось 546 тамплиеров. Полученные в ходе дознания (с применением пыток) сведения вполне удовлетворяли судей и короля.

В итоге судьба тамплиеров была решена на Вселенском соборе, осудившем еретический орден. Тамплиеры будто бы добровольно сознались в своих заблуждениях, а посему орден должен быть уничтожен. Дело было сделано. За этим последовало полное уничтожение тамплиеров повсюду. И первое, что сделал Филипп Красивый, — завладел наличными капиталами уничтоженного ордена, объявив их казну, находившуюся в Тампле, королевским достоянием. Однако свои несметные сокровища — золото, серебро и драгоценные камни — тамплиеры сумели надежно спрятать, да так, что до сих пор ведутся их розыски.

Что касается самих членов ордена, то всех их подвергли репрессиям, приговорили к пожизненному заключению. Последний акт драмы разыгрался в Париже 11 марта 1314 года на площади перед собором Нотр-Дам. В этот день был оглашен приговор. Но двое из осужденных — великий магистр ордена Жак де Моле и Жофруа де Шарне заявили, что оспаривают справедливость вердикта. Однако не просят о снисхождении, а прилюдно отрекаются от показаний, которые у них вырвали под пытками.

Над площадью воцарилась гробовая тишина. Всем было ясно, что своим заявлением оба они обрекают себя на костер. С точки зрения инквизиции, они «вторично впали в ересь». В тот же день вечером состоялась казнь. Уже на костре Жак Моле проклял гонителей ордена, предал анафеме всех, кто погубил тамплиеров, предсказав скорую собственную их погибель.

И действительно, вскоре скончался король Филипп, затем при загадочных обстоятельствах — три его сына, один за другим. Со смертью последнего из них — Карла IV прекратилась династия Капетингов.

А дальше последовали еще более удивительные события, подтверждающие предсказание великого магистра. На Францию и правящую новую династию Валуа посыпались неслыханные бедствия. Началась знаменитая Столетняя война. Один король, Иоанн Добрый, умер в плену у англичан, другой — Карл V — пал под яростью восставших, третий — Карл VI — сошел с ума.

Многие другие представители династии Валуа умерли насильственной смертью: Генрих II убит на турнире, Карл IX отравлен, Генрих III зарезан фанатиками. Но и следующая династия Бурбонов продолжала испытывать на себе проклятие Жака Моле: основатель династий Генрих IV пал от кинжала убийцы, а Людовик XVI погиб на эшафоте. И интересная деталь: перед казнью этот король сидел в заточении в той самой башне Тампль, некогда бывшей оплотом тамплиеров.

Получалось, что не все они погибли, а продолжали мстить. Это из их рядов выходили те, кто действовал кинжалом, ядом и подстрекательством и на протяжении веков крушил врагов ордена и их потомков. Так, можно сказать, произошло второе рождение тамплиеров и возрождение ордена, который существовал веками. Тайная нео-тамплиерская организация вновь выработала свою символику, свой устав, свои правила приема новых членов. Так образовалась связь времен, и погибший в пламени костра великий магистр и его сподвижники из XIV века перешли в XVIII век.

Вот почему вполне возможно, что Сен-Жермен являлся в роли тайного агента новообразованного ордена.

У графа Сен-Жермена еще при его жизни были ученики и последователи. Например, создатель теории так называемого животного магнетизма австрийский врач Месмер, которого, как и Сен-Жермена, считали магом и волшебником. Он стал первым, кто поставил вопрос о раздельном существовании человеческой души и тела. А прославился он на всю Европу тем, что лечил при посредстве пассов или легкого прикосновения, в результате чего из тела магнетизера переходит в организм больного особый флюид, оказывающий целебное действие. Говоря сегодняшним языком, он занимался психотерапией.

Для тех, кто верил во «внезапные» появления и такие же «внезапные» исчезновения Сен-Жермена, не стал неожиданностью и его внезапный приезд в Вену. Граф вполне вписывался в облик «старой Вены» с ее оккультными тайнами, с розенкрейцерами и алхимиками, с чудотворцами, тамплиерами и их многочисленными приверженцами.

Приехать в Вену Сен-Жермена пригласил доктор Месмер, хорошо знавший графа и предложивший вместе продолжить изучение животного магнетизма. Сен-Жермен находился в Вене тайно, его знали здесь под именем «американец из Фельдерхофа». Жил он в доме на улице Люгеке, 3. Граф много помогал Месмеру, и здесь, в Вене, были записаны все новейшие теории доктора.

В Вене Сен-Жермен сошелся со многими мистиками, посещал известную обсерваторию розенкрейцеров на Ландштрассе, созданную в XVII веке протестантским пастором Иоганном Валентином Андреа, основателем ордена розенкрейцеров. Место это издавна славилось как район привидений. Здесь же обосновалась и одна из организаций старого ордена тамплиеров, а также общества, так или иначе связанные с масонством: Каноники Святого Храма в Иерусалиме, Благодетельные рыцари Святого Града, Рыцари Св. Иоанна Евангелиста и др.

Что касается Месмера и его учения, то Сен-Жермен с интересом вникал в его сущность о «влиянии планет на человеческое тело». По его теории выходило, что существует своего рода «психологический эфир», заполняющий весь космос и небесные тела. Эта некая таинственная сила, изливаясь через далекие небесные пространства, действует на каждую материю изнутри, поскольку некий изначальный эфир, таинственный флюид пронизывает всю вселенную. Течения и волнения в этом эфире вызывают процессы в обществе на земле, определенные состояния людей, способствуют возникновению болезней и трагических ситуаций. Для лечения людей надо ограждать их от течений в эфире и тем самым вызывать кризис, что будет предшествовать выздоровлению.

Месмер создал целое направление в оккультизме, а также предложил использовать для разных целей, в том числе и для предсказаний, гипноз. Это не могло не заинтересовать Сен-Жермена, несомненно наделенного даром ясновидения.

Знал он и о том, как Месмер пришел к своему открытию. Дело было в случае. Однажды к барону Хараски де Харха, страдавшему «спазмами», которые не могли вылечить доктора, пригласили Месмера. Он приехал в имение знатного больного. Под одеждой у него были спрятаны магниты. Месмер был убежден, что он сам человек-магнит и что для лечения нужно подзаряжаться от других магнитов.

Несколько дней врачеватель держал больного за руки, за ноги, пускал ему кровь и верил, что избавит тело от воздействия течений в окружающем эфире. И, о чудо! — припадки ослабели, и все поверили, что лечение подействовало.

По Вене поползли слухи о чудодейственном методе. Месмер изготовил прибор, распространяющий магнетизм. Он состоял из нескольких банок «намагниченной воды», в которую были погружены магниты, соединенные стальными пластинами. Конструкция эта размещалась в деревянной трубе, наполовину заполненной железными опилками. Воду разбрызгивали по комнате, чтобы распространить магнитную силу. Больные ложились рядами, держались за руки и получали волны магнитной, или магнетической, энергии.

И представьте, многие болезни неожиданно проходили! Все это и стали называть месмеризмом.

В дополнение ко всему Месмер оказался незаурядным оратором. Он убедительно разъяснял свой метод. Короче говоря, с помощью уговоров, гипноза Месмер лечил людей. Он обучал своему методу, устраивал лечебницы в разных городах Франции, Пруссии, Австрии. Пациенты-аристократы основали даже фонд магнетической компании. Во Франции он существовал под названием «Гармоничное общество ученых».

И действительно, были случаи, когда Месмер, делавший пассы вокруг больных своими «заряженными» руками, излечивал от недугов. Но вскоре установили, что никакой энергии и эфира не существует, а излечение наступает за счет внушения (гипноза). Этот метод применил и ученик Месмера — Пюисегюр, продолживший изыскания в магии предсказаний. Про Пюисегюра говорили, что он «открыл миру чудо ясновидения» и доказал восприимчивость человеческой психики к гипнозу.

В этом же ряду стоит назвать и загадочного португальского аббата Фариа (прототип героя романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо»), продолжившего опыты с гипнозом. История его такова.

Человек, известный во Франции как аббат Фариа, родился в Индии близ Гоа в 1756 году. Он был сыном Каэтано Виторино де Фариа и Розы Марии де Соуза. По отцовской линии происходил от богатого индийского брамина Анту Синай, который в конце XVI века перешел в христианство.

Когда мальчику, которого нарекли именем Хосе Кустодио Фариа, исполнилось пятнадцать лет, отец отправился с ним в Лиссабон. В столицу Португалии они прибыли на корабле «Св. Хосе» в ноябре 1771 года. Прожив здесь без особого успеха несколько месяцев, Каэтано решил попытать счастья в Риме. Заручившись поддержкой влиятельных лиц и протекциями, он отправился в Италию. Здесь ему больше повезло: сам он получил звание доктора, а сына пристроил в колледж пропаганды. В 1780 году Хосе закончил курс теологии.

В Лиссабоне, куда он не преминул вернуться, ему представилась блестящая возможность для карьеры. Его назначили проповедником в королевскую церковь. Произошло это не без помощи отца, который к тому времени стал исповедником королевы.

Но вот наступает 1788 год. И неожиданно отец и сын Фариа спешно покидают Португалию. Что побудило их к бегству? Почему они вынуждены были бросить с таким трудом добытое положение?

Есть основание считать, что оба они оказались участниками заговора, возникшего в Гоа в 1787 году. Получив сведения о раскрытии планов заговорщиков, они успели спастись бегством. Свои стопы отец и сын направили в Париж.

Здесь молодой Хосе встретил революционный 1789 год. Его назначают командиром батальона санкюлотов. А несколько лет спустя Хосе пришлось убираться из столицы: ему не простили его прошлое.

Оказался он на юге, в Марселе, где, как уверял позже, стал членом Медицинского общества. Впрочем, подтверждений этому нет. Зато точно известно, что Фариа был профессором Марсельской академии, преподавал в местном лицее и даже поддержал однажды бунт учащихся, после чего его перевели в Ним на должность помощника преподавателя. А отсюда, арестованный наполеоновской полицией, он был доставлен в карете с железными решетками снова в Марсель, где и состоялся суд. Его обвинили в том, что он будто бы является последователем Гракха Бабефа. Столь опасного преступника самое надежное поместить в замок Иф. Сюда, в мрачные казематы, и угодил Хосе Фариа.

Сколько лет томился он в крепости, точно не известно. Освободили его после того, как был низвергнут Наполеон. Хосе получил возможность вернуться в Париж. И вот он уже в столице, где на улице Клиши в доме номер 49 открывает зал магнетизма.

Всего пять франков требовалось заплатить за то, чтобы стать свидетелем или участником поразительных по тем временам опытов аббата Фариа. Какие же чудеса совершались в доме на улице Клиши?

Еще раньше, вскоре после того, как Фариа впервые приехал в Париж, он подружился с графом Пюисегюром — учеником «излечителя» Месмера, с упорством фанатика проповедующего свое учение о «животном магнетизме». Граф, следуя наставлениям Месмера, считал себя человеком, улавливающим некие сверхъестественные токи, от которых якобы зависят все явления, носящие название магнетических.

Производя бесплатно в своем поместье лечение по советам Месмера, граф случайно открыл особое состояние, названное им искусственным сомнамбулизмом. Пюисегюр и посвятил Фариа в практику магнетизма. С тех пор аббат, вспомнив о своих предках браминах, широко использовавших гипноз, стал заядлым последователем ученого графа.

В доме на улице Клиши отбоя не было от посетителей, в основном женского пола. Одних приводила сюда надежда на исцеление от недуга; других — возможность себя показать и мир посмотреть; третьих — просто любопытство. Странная личность аббата, высокий рост и бронзовая кожа, репутация чудодея и врачевателя немало способствовали успеху его предприятия.

Очень скоро опыты убедили его в том, что нет ничего сверхъестественного в так называемом сомнамбулизме. Он не прибегал к «магнетическим пассам», не пользовался ни прикосновениями, ни взглядом. Словно маг из восточной сказки, аббат вызывал «магнетические явления» простым словом «спите»! Произносил он его повелительным тоном, предлагая пациенту закрыть глаза и сосредоточиться на сне.

Свои опыты он сопровождал разъяснениями. «Не в магнетизере тайна магнетического состояния, а в магнетизируемом — в его воображении, — наставлял он. — Верь и надейся, если хочешь подвергнуться внушению». За четверть века до английского врача Джемса Бреда он пытался проникнуть в природу гипнотических состояний. Для него не было ничего сверхъестественного в гипнотизме. Тайна его — внушение. Никаких особых сил, свойственных гипнотизерам, не существует. Фариа впервые заговорил об одинаковой природе сна сомнамбулического и обыкновенного.

Об опытах «бронзового аббата» говорила вся столица. Популярность потомка браминов росла день ото дня. Публику привлекало, однако, не теоретическое изложение идей аббата, а сами гипнотические сеансы.

Церковники с яростью и хулой обрушились на экспериментатора. Хотя Фариа был человеком верующим, он, не колеблясь, встретил нападки теологов, утверждавших, что магнетизм — результат действия флюидов адского происхождения.

И все же церковники победили. Их проклятия и наветы заставили клиентов и любопытных забыть дорогу в дом на улице Клиши. Маг и волшебник был вскоре всеми покинут. Без пенсии, сраженный превратностями судьбы, оставленный теми, кто еще недавно ему поклонялся, он оказался в нищете.

Чтобы не умереть с голоду, пришлось принять скромный приход. Тогда-то он и написал свою книгу, посвятив ее памяти своего учителя Пюисегюра. Называлась эта книга «О причине ясного сна, или Исследование природы человека, написанное аббатом Фариа, брамином, доктором теологии». Умер он в 1819 году.

Среди хороших знакомых Сен-Жермена стоит назвать и знаменитого графа Калиостро (Джузеппе Бальзамо), мага и чародея, спирита, чья жизнь и приключения под стать нашему герою. Впрочем, современники считали, что Калиостро уступал Сен-Жермену в таланте и гениальности. Говорили, что Сен-Жермен обязан славой своему знанию, а Калиостро — удаче и интригам.

Калиостро утверждал, что он был посвящен в масоны Сен-Жерменом на Мальте. С тех пор Сен-Жермен руководил им и режиссировал его действия, являлся для него оракулом.

Сен-Жермен и Калиостро встречались не раз. Существует много тому свидетельств. Они виделись в Париже, в Гамбурге и Вене, во Франкфурте-на-Майне и в Касселе, в Кенигсберге и Миттау… Случалось, их встречи носили характер секретных аудиенций и происходили по ночам, скорее всего во время масонских бдений. Как и Сен-Жермен, граф Калиостро умел убедить, как писал его современник, иезуит де Баррюэль, что «владеет эликсиром бессмертия, что претерпел несколько превращений в ходе своих перерождений, умирал до трех раз, но больше не умрет и что прожил полторы тысячи лет».

Как уверяет современный историк Патрик Ривьер в своей работе «Тайны и мистерии оккультизма, Сен-Жермен и Калиостро», существует оккультный документ, в подлинности которого, по его мнению, нет сомнения. На нем стоят личные подписи графа Сен-Жермена и графа Калиостро. П. Ривьер считает этот документ неопровержимым доказательством общности взглядов и даже сотрудничества этих двух мистиков XVIII столетия. И хотя биографии их значительно различаются, подчас происходит некоторое смешение этих двух адептов «Тайного знания». Ходили даже слухи, что Калиостро был камердинером Сен-Жермена, у которого и выучился тайным наукам. Видели их вместе и в Париже на спиритических сеансах кардинала Луи де Рогана, замешанного вместе с Калиостро в знаменитом скандале с похищением ожерелья Марии-Антуанетты.

Вместе с главной виновницей, похитившей ожерелье, Жанной де Ламотт, на скамье подсудимых оказались кардинал Роган и знаменитый «маг и волшебник» граф Калиостро. Он жил в доме кардинала, имел на него огромное влияние и пользовался безграничным доверием, ловко извлекая из карманов хозяина звонкую монету. В этом смысле он был достойным соперником авантюристки в юбке Жанны де Ламотт. Такой век — для шарлатанов и магов наступили золотые времена.

Авантюрист незаурядного пошиба, человек безусловно неглупый и образованный, Калиостро снискал шумный успех во многих европейских столицах. Незадолго до скандала с ожерельем он побывал в Петербурге, где под именем графа Феникса поражал высший свет своими чудесами. «У княгини Волконской вылечил больной жемчуг; у генерала Бибикова увеличил рубин в перстне на одиннадцать каратов и, кроме того, изничтожил внутри его пузырек воздуха; Костичу, игроку, показал в пуншевой чаше знаменитую талию, и Костич на другой же день выиграл свыше ста тысяч; камер-фрейлине Головиной вывел из медальона тень ее покойного мужа, и он с ней говорил, и брал ее за руку, после чего бедная старушка совсем с ума стронулась… Словом, всех чудес не перечесть», — писал о некоторых проделках Калиостро в одноименном рассказе А. Н. Толстой.

Под стать графу Сен-Жермену он, например, уверял, что обладает жизненным эликсиром и будто бы родился чуть ли не до нашей эры, познал тайну исцеления всех болезней, знает секрет философского камня, позволяющего обращать любой металл в золото. Мало того, умеет вызывать и разговаривать с духами, разгадывать сокровенные мысли, предсказывать судьбу с помощью волшебного зеркала. И многими другими чудесами поражал этот волшебник и чародей. Калиостро в присутствии нескольких человек вызывал призраки великих людей прошлого, то есть, как мы говорим сегодня, подвергал рецепторов массовому гипнозу. Об этом писали даже французские газеты. В них сообщалось, что в доме на улице Сен-Клод состоялся фантастический ужин на тринадцать персон, среди которых, кстати, был кардинал Роган. В тот вечер гости «встретились» и «разговаривали» с некоторыми умершими знаменитостями, в частности с Вольтером, Монтескье и Дидро.

Вернувшись из России, где был уличен в приверженности масонству, здесь тогда запрещенному, и откуда по этой причине был выслан, он поселился сначала в Лионе, а затем в конце января 1785 года перебрался в Париж под крылышко своего нового покровителя Рогана.

Уверовав в сверхъестественные возможности графа-чародея, кардинал уповал на его волшебное искусство и надеялся, что тот с помощью магии и заклинаний поможет ему вернуть расположение королевы, которое он с некоторых пор утратил. Разумеется, тот не возражал и убедил Рогана, что королева переменила к нему отношение на более благосклонное. Видимо, «маг и волшебник» не разгадал подлинных намерений Жанны де Ламотт. Более того, ведя свою игру и убеждая кардинала в симпатии к нему королевы, он невольно содействовал планам авантюристки. Она оказалась ловчее. И во время следствия обвинила Калиостро в том, что он является главным организатором похищения ожерелья. Именно он осуществил аферу, присвоив себе самые крупные бриллианты. Другие, более мелкие, переправил в Лондон. Что касается ее, Жанны, то она оказалась вовлеченной в обман «подлым алхимиком».

Еще во время следствия, а потом на суде словно приоткрылся ящик Пандоры, из которого разлетались сенсации одна чище другой. На улицах распевали:

Наш красавчик-кардинал за решетку вдруг попал.
Ну, смекни-ка, почему угодил дружок в тюрьму?
Потому что правит нами не закон — мешок с деньгами.

Следствие подошло к концу, и Жанна де Ла-мотт и остальные привлеченные по делу предстали перед парижским парламентом — высшей судебной инстанцией.

Процесс велся с соблюдением всех необходимых юридических правил. И ни одна деталь судебной процедуры не была утаена. Парижане знали о всех перипетиях разбирательства, которое порой принимало скандальный характер, разжигая любопытство.

Мнения болельщиков, надо сказать, резко разделились. Одни считали Рогана виновным и не сомневались, что Жанна была его любовницей. Другие, в особенности женщины, заявляли о своей поддержке его преосвященства и в знак солидарности стали носить красно-желтые ленты, что являлось символом — «кардинал на соломе», то есть в тюрьме.

На суде Жанна продемонстрировала поразительное присутствие духа, была неистощима в изворотливости. Когда видела, что рушится построенная ею система защиты, не моргнув глазом тут же выдвигала новые факты, естественно, выдуманные. Если и их опровергали, ссылалась на другие, не менее искусственные.

На вопрос, откуда у нее оказалось сразу так много денег, отвечала, что это должно быть лучше известно кардиналу, ведь она была его любовницей и он ее содержал. Одному свидетелю, показавшему против нее, заявила, что с его стороны нахальство выдвигать против нее обвинения, после того как он хотел ее изнасиловать.

В Калиостро Жанна швырнула бронзовый подсвечник после того, как он назвал ее «дьявольской проституткой», и, громко хохоча, напомнила ему, как он любезничал со «своим голубком» и приставал к ней с прочими воркованиями.

Под давлением показаний она вынуждена была признаться в том, что до сих пор упорно отрицала, после чего с ней случился обморок. Побежали за уксусом. И когда тюремщик поднял ее на руки, чтобы отнести в камеру, она, очнувшись, до крови укусила его в шею, начала симулировать безумие. Перебила все в камере, отказывалась от пищи. Тюремщики не раз заставали ее лежащей совершенно обнаженной на кровати. Но ничто ей не помогло.

Мадам де Ламотт защищал пожилой юрист Дуало, которому его подзащитная ухитрилась вскружить голову. Этого всеми уважаемого седого человека демоница словно околдовала.

Не меньший успех выпал и на долю Калиостро. По обычаю была опубликована его собственная защитительная речь. Над ней, написанной по-итальянски, в живой и пикантной форме, потешался весь город. «О, как бы это сочинение было прекрасно, если бы только в нем все соответствовало истине», — писала газета «Корреспонданс литтерэр». В этой записке Калиостро рассказывает самые невероятные истории о своем рождении, о той волшебной науке, которую он постиг, о чудодейственных исцелениях, которые он творил. Защищаясь, он напоминал, что мадам де Ламотт называла его эмпириком, низким алхимиком, мечтателем, колдующим над философским камнем, лжепророком.

Он отвечал ей: «Эмпирик! Мне часто приходилось слышать это словечко, но, по правде говоря, так никогда и не смог выяснить, что же оно означает; может, это человек, который, не будучи врачом, обладает познаниями в медицине, посещает больных и не берет плату за свои визиты, лечит бедных без вознаграждения? В таком случае я действительно эмпирик. Низкий алхимик! Алхимик или нет, но определение «низкий» здесь не подходит, так как относится только к тем, кто выпрашивает милости у меценатов и низкопоклонничает, а всем хорошо известно, что граф Калиостро никогда не искал ничьего расположения.

Мечтатель, колдующий над философским камнем! Никогда публике не причиняли никакого беспокойства, а тем более ущерба, мои мечтания.

Ложный пророк! Я им никогда не был. Если бы кардинал мне верил, то он бы поостерегся мадам де Ламотт и мы бы не находились сегодня здесь».

В конце он воскликнул: «Выслушайте и полюбите того, кто пришел, чтобы творить добро, кто терпеливо позволяет нападать на себя и смиренно защищается».

Но еще больший ажиотаж, чем защитительная речь Калиостро, вызвали многочисленные памфлеты, которые выплеснуло наружу это нашумевшее дело: «Письмо аббата графине», «Письмо по случаю ареста кардинала», «Неподдельные мемуары Калиостро», «Последний кусок ожерелья» (из серии «Ожерелье») и множество других. Среди авторов этих сочинений можно было обнаружить парикмахеров, лавочников, библиотекарей. Обнаружилась даже целая тайная типография на улице Фоссе-Сен-Бернар, которая занималась выпуском всех этих брошюр по «делу об ожерелье». Руководил ею помощник парикмахера и торговец подержанными книгами. Оба компаньона в конце концов угодили в Бастилию.

Но усилия полиции перед потоком таких публикаций были бессильны и лишь разжигали страсти и нездоровое любопытство. Что уж говорить о фантазии литераторов. Пришпоривая свое воображение, они рисовали самые фантастические картины; художники создавали уморительные карикатуры; поэты сочиняли едкие стишки и песенки, распевавшиеся всем Парижем. Особым спросом пользовалась серия из двадцати двух портретов всех персонажей, вовлеченных в этот дьявольский фарс.

За день до суда парламент собрался, чтобы в последний раз заслушать обвиняемых. Последним в их ряду допрашивался Калиостро. У него был гордый вид триумфатора, облаченного в замысловатый наряд из зеленой тафты, расшитый золотом.

— Кто вы такой и откуда прибыли? — последовал первый вопрос.

Слегка улыбаясь, он отвечал громким голосом:

— Благородный путешественник.

В ответ раздался взрыв хохота. Это его не смутило. Он продолжал рассказывать невероятную историю своей жизни.

И вот наступил день вынесения приговора.

Какое же решение вынес суд?

Перед правосудием была нелегкая задача. В особенности это касалось кардинала Рогана. Наконец после бурных дебатов в притихшем зале прозвучало: «Невиновен».

Полностью и безоговорочно был оправдан и Калиостро. В отношении Жанны де Ламотт судьи также оказались единодушны: сечь плетьми, заклеймить буквой «V» («voleuse» — «воровка») и пожизненно содержать в тюрьме Сальпетриер.

Всю ночь после оглашения приговора у Дворца Правосудия продолжала бушевать толпа. Торговки с рынка «Чрево Парижа» собрались на площади с букетами роз и жасмина в руках, чтобы приветствовать судей, когда они будут покидать Дворец.

Полмесяца спустя был приведен в силу приговор над Жанной.

Когда четверо дюжих палачей стали готовить ее к экзекуции, она изрыгала потоки грязной брани, пыталась укусить их, отбивалась.

Силой ее заставили встать на колени. «Вы не смеете поступать так с той, в чьих жилах течет королевская кровь Валуа!», — кричала она, обращаясь к толпе, собравшейся поглазеть на казнь. С уст ее срывались проклятия, она требовала отрубить ей голову, но не подвергать позору и отказалась раздеться. Сопротивляясь, она изорвала в клочья платье. Первые удары плетьми пришлись по плечам, кожа тут же вздулась красными жгутами. Вырвавшись, она начала кататься по доскам помоста, из-за чего палач наносил удары как попало.

Еще труднее пришлось палачам в момент клеймения. Чтобы выжечь на плече Жанны букву «V», ее силой уложили и прижгли раскаленным железом кожу. Тело ее содрогалось, словно в конвульсиях, и клеймо вышло нечетким. Пришлось вторично выжечь его на ее груди. После этого она потеряла сознание.

Кардинал поспешил покинуть Париж и уехал к себе в Страсбург. Не задержался в столице и Калиостро, он отправился в новое странствие по городам и весям Европы. В это время ему не раз довелось видеться с коллегой по ремеслу «волшебника» графом Сен-Жерменом.

Достоверно об уходе графа Сен-Жермена ничего не известно. Ландграф Карл Гессен-Кассельский, у которого Сен-Жермен жил в последние годы перед смертью, свидетельствовал, что граф скончался в его дворце 27 февраля 1784 года. Об этом есть запись в церковной книге города Экернфёрда, а также о том, что 2 марта он был здесь же похоронен без огласки.

Однако современники сомневались в том, что так оно и было и что таинственный маг и волшебник ушел из жизни, как простой смертный. М. П. Холл пишет: «Странные обстоятельства, связанные с его уходом, заставляют нас подозревать, что его похороны были фиктивными», что «абсолютная неясность окружала его последние дни и что никак нельзя доверять объявлению о его смерти».

Еще определеннее высказалась Е. П. Блаватская. Она отмечает: «Разве не смешно предполагать, что если он действительно умер в указанное время в указанном месте, то был положен в землю без пышности и церемоний, официального надзора и полицейской регистрации, которыми сопровождаются похороны людей его ранга и известности? Где же эти сведения? Ни одни мемуары не содержат их, хотя он ушел из поля зрения общества более ста лет назад. Человек, живший при ярком свете полного публичного освещения, не мог исчезнуть, если только он действительно умер там и тогда, и не оставить после себя никакого следа. Более того, к этому отрицательному мы имеем достоверное положительное свидетельство, что он жил еще несколько лет после 1784 года. Говорят, что в 1785 или 1786 году у него было наиважнейшее конфиденциальное совещание с русской императрицей и что он являлся графине де Ламбаль, когда она предстала перед судом, и за несколько мгновений до того, как была повержена на плаху и палач отрубил ей голову; и возлюбленной Людовика XV Жанне Дюбари, ожидавшей на эшафоте удара гильотины в дни террора 1793 года в Париже».

В одном из своих пророчеств, относящихся, как считают, к 1789–1790 годам, Сен-Жермен предрек: «Я ухожу. Когда-нибудь мы еще увидимся. Я очень нужен сейчас в Константинополе. Затем отправлюсь в Англию, где мне предстоит подготовить два изобретения, о которых вы услышите в следующем столетии. Речь идет о поездах и пароходах. Они понадобятся в Германии. Позже произойдут последовательные сдвиги во временах года, особенно яркие изменения ожидают сначала весну, а потом и лето. Все это — признаки приближения конца времен, завершение цикла. Я все это вижу. Поверьте мне, астрологам и метеорологам ничего не известно. Для того чтобы обладать истинным знанием, необходимо учиться у Пирамид. К концу этого столетия я исчезну из Европы и отправлюсь в Гималаи. Мне необходимо отдохнуть. И я должен обрести покой. Ровно через 85 лет я вновь предстану перед людьми. Прощайте. Да пребудет с вами любовь моя».

В 1785 году, то есть год спустя после официальной кончины Сен-Жермена, его видели на масонской ассамблее в Вильгельмсбаде среди таких известных личностей, как Калиостро, Сен-Мартен и Месмер. Видели его и в последующие годы. Анонимный автор писал: «Я очень верю, что граф Сен-Жермен не умер. Его враги, должно быть, распространили этот слух, а старец где-нибудь бродит среди теней, то есть среди нас. Я даже не рискну держать пари — десять против одного, что в данное время уважаемый граф не заключен в какой-нибудь Бастилии».

Одним словом, современники были уверены, что граф Сен-Жермен не умер, а сообщение о его смерти ложное. И еще в 1790-х годах появлялись известия, что настоящий граф Сен-Жермен «ныне жив и здравствует».

Сто лет спустя стали появляться книги о Сен-Жермене, в частности знаменитые «Случаи из жизни графа Сен-Жермена» госпожи Купер-Оукли. Она писала: «Граф Сен-Жермен был посланцем высших существ, управляющих человечеством, для того, чтобы попытаться изменить состояние общества в XVIII веке и чтобы дать то, чего не хватало энциклопедистам и их школе: основу, на которой можно было бы обновить идеи и законы. Сен-Жермен тщетно пытался оказать влияние на представителей привилегированных классов и монархической власти, чтобы добиться от них уступок и реформ, которые не дали бы народным страстям взорваться. Ему не удалось выполнить свою миссию, и он исчез бесследно… Попытка эта не удалась, но граф Сен-Жермен тем не менее продолжает свое дело, и он выступит открыто, как только сочтет нужным, а именно — в нашу эпоху…»

Это было написано сто лет назад в самом конце XIX века. Интерес к таинственному графу пробудился вновь. Возникшее в те годы Теософическое общество и его основательница Е. П. Блаватская провозгласили Сен-Жермена своим предшественником. (Про саму Блаватскую говорили, что «она была Сен-Жерменом XIX века».) И все чаще вспоминали слова Вольтера о Сен-Жермене, что «этот человек бессмертен». Его невиданное долголетие уже в нашем веке объясняли тем, что «…его могучие способности позволяли ему экономить максимально естественную прану».

Он появлялся в различных воплощениях, его видели то здесь, то там. Так, теософ Ч. У. Ледбитер утверждал, что виделся с этим восточным адептом в 1926 году: «Я встретился с ним при самых обычных обстоятельствах, без предварительной договоренности, как будто случайно, спускаясь по бульвару Корсо в Риме. Он был одет, как любой первый попавшийся итальянский джентльмен. Он меня повел в сад на холме Пинчио, мы сели и проговорили больше часа об обществе и о его будущем, вернее сказать, он говорил, а я его слушал и отвечал лишь тогда, когда он задавал вопросы».

В 1935 году в Чикаго в издательстве «Сен-Жермен Пресс» вышла книга С. У. Балларда «Разоблаченные тайны». В предисловии автор утверждает, что книга издана под руководством графа Сен-Жермена, находящегося в Америке с 1930 года. О графе говорится как о якобы реальном человеке, с которым автор будто бы посетил несколько храмов в Сахаре. Журналист Г. Смит провел расследование всего того, о чем пишет автор, и установил, что «вся эта история лишь вымысел и обман». Несмотря на это, в США в тридцатых годах XX века возникла секта баллардистов, которые почитают Сен-Жермена наравне с Иисусом Христом.

Как пишет историк Е. Б. Черняк, современники, бывшие свидетелями многих казавшихся необъяснимыми действий и поступков Сен-Жермена, заложили первые основания той волшебной сказки, в которую обратились рассказы о его жизни. Еще в середине XIX века император Наполеон III приказал собрать все, что сохранилось в государственных архивах о Сен-Жермене. Но тут грянула франко-прусская война, началась осада Парижа, и здание, где хранились документы, сгорело. Тайна стала еще более непроницаемой, а личность графа еще более загадочной. Этим пользовались, помимо Балларда, многие писатели. Книги и статьи о Сен-Жермене выходили одна за другой, в частности «Бессмертный Сен-Жермен» (автор Морис Магр, Париж, 1939 г.). В 1940 году в журнале «Пари-Миди» появилась статья «Воплотился ли знаменитый маг XVIII века граф Сен-Жермен в декабре 1939 г.?» Подтверждение появилось лишь в 1945 году в газете «Паризьен Либере», где было сказано, что «с юга Франции пришло сообщение, что граф Сен-Жермен вернулся и скоро станет известна его оккультная роль!».

Похоже, что легенда околдовала всех, кто так или иначе прикасался к тайне жизни Сен-Жермена, породив множество самых невероятных вымыслов. (Одна из последних книг «Граф Сен-Жермен» вышла в 1995 году в бельгийском издательстве «Марабу» в серии «История и тайны».) Но несомненно и то, что легенды на пустом месте не возникают. Были, значит, причины, заявляет П. Шакорнак, чтобы считать графа великим мистиком и магом. «Надо полагать, — пишет он, — что современники знали вещи, которых мы не знаем и которые как раз именно такой природы, что не оставляют следов, ощутимых для историка».