БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Теперь, моя работа с вами… Я рассказывал вам об определенных отношениях, которые сложились между ребенком девяти лет и пожилым человеком, пятидесяти лет. Разница в возрасте была огромной, но любовь может преодолеть все преграды. Если это может произойти даже между мужчиной и женщиной, тогда какая же преграда может быть больше? Но это было не то, и это нельзя описать как просто любовь. Он мог любить меня как сына или как внука, но это было не то.

То, что произошло, было дружелюбие - и пусть это будет записано: я ценю дружелюбие выше, чем любовь. Нет ничего выше дружелюбия. Я знаю, что вы заметили, что я не употребил слово «дружба». До вчерашнего дня я употреблял его. но сегодня пришло время рассказать вам о чем-то большем, чем дружба — о дружелюбии.

Дружба тоже может привязывать, по-своему, как любовь. Она также может быть ревнивой, захватывающей, боящейся, что может быть потеряна и из-за этого страха появляется столько агонии и столько борьбы. Па самом деле, люди постоянно борются с теми, кою они любят — странно, просто странно… невероятно странно.

Дружелюбие поднимается выше, ко всему, что знает и чувствует человек. Это скорее аромат существа или, можно сказать, расцвет существа. Что-то обнаруживается между двумя душами, и неожиданно — два тела, но одно существо это то, что я называю цветением. Дружелюбие -это свобода от всего мелкого и посредственного, от всего с чем мы знакомы на самом деле, знакомы слишком близко.

Я могу понять, почему моя Нани проливала слезы из-за моей дружбы с Самбху Бабу. Ома была права, когда сказала мне: «Я не беспокоюсь о Самбху Бабу - он достаточно стар, скоро смерть заберет его». И странно, но он умер раньше бабушки, ровно на десять лег раньше, хотя моя бабушка была старше его.

Я до сих пор поражаюсь интуиции этой женщины. Она сказала: «Он скоро умрет; а что будет с тобой? Я плачу из-за тебя. Тебе придется прожить долгую жизнь. Ты найдешь не много людей, обладающих такими же качествами, как Самбху Бабу. Пожалуйста, не превращай эту дружбу в критерий оценки, иначе тебе придется прожить очень одинокую жизнь».

Я сказал: «Нани, даже Самбху Бабу находится ниже моего критерия оценки, поэтому не надо беспокоиться. Я собираюсь прожить жизнь в соответствии со своим видением, куда бы оно меня ни завело — возможно, никуда. По одно точно, — сказал я ей, — что я совершенно согласен с тобой, что не найду много друзей».

И это было так. В школьные дни у меня не было друзей. В моем колледже меня считали чужаком. В университете, да, люди всегда уважали меня, но это не было дружбой, что же говорить о дружелюбии. Это странная судьба быть уважаемым с самого детства. Но если бы моя Нани была сейчас жива, она бы увидела моих друзей, моих саньясинов. Она бы увидела тысячи людей, с которыми у меня была бы синхронность. Но она мертва; Самбху Бабу мертв. Расцвет пришелся на то время, когда всех тех, кто беспокоился обо мне, больше нет.

Она была права, говоря, что я проживу одинокую жизнь, но она также и ошибалась, потому что, как и все, она думала, что одиночество и уединенность — это синонимы; но это не так. Это не только не синонимы, они совершенно противоположны.

Одиночество — это негативное состояние. Когда вы не можете быть с самим собой и ищите компанию, тогда это одиночество. Есть ли у вас компания или нет, не имеет значения, вы останетесь одинокими. По всему миру, в каждом жилище, вы можете убедиться в истинности того, что я говорю. Я не могу сказать, в каждом доме, я говорю, в каждом жилище. Дом существует очень редко. Это там, где одиночество превращается в уединенность, а не в совместность.

Люди думают, что если двое вместе, тогда одиночество исчезает. Это не так легко. Помните, это не так легко; на самом деле, это становится все сложнее. Когда встречаются два одиноких человека, одиночество умножается; не только удваивается, помните, оно умножается и становится очень страшным. Это как осьминог, постоянная борьба по разным причинам, под разными именами. Но если вы снимите все эти покрывала, под ними вы не увидите ничего, кроме обнаженного одиночества. Это не уединенность. Уединенность — это открытие себя.

Много раз я говорил своей бабушке, что быть уединенным это самое прекрасное состояние, о котором можно мечтать. Она смеялась и говорила: «Замолчи! Ерунда. Я знаю, что это такое я живу одинокой жизнью. Твой Нана умер. Он обманывал меня: он умер, даже не сказав мне, что собирается умирать. Он предал меня». Она горевала над этим. И тогда она сказала мне: «Ты тоже оставил меня. Ты пошел в университет и приезжал только один или два раза в год. Я месяцами жду дня, когда ты вернешься домой. И эти один — два дня так быстро проходят. Ты не знаешь, что такое одиночество, а я знаю».

Хотя она плакала, я смеялся. Я хотел плакать вместе с ней. но не мог. Вместо того чтобы плакать, я смеялся.

Она сказала: «Смотри! Ты совершенно меня не понимаешь!»

Я сказал: «Я понимаю, поэтому я смеюсь. Снова и снова ты утверждаешь, что одиночество и уединение это одно и то же, и я совершенно точно и определенно говорю, что это не одно и то же. И тебе надо будет понять уединенность, если ты хочешь избавиться от одиночества. Ты не можешь избавиться от этого, просто жалея себя. И не злись на моего дедушку…»

Это был единственный раз, когда я защищал от нее моего Нану. «Что он мог сделать? Он не предал тебя — хотя ты можешь чувствовать себя преданной. Тут дело в другом. Смерть или жизнь не находятся ни в чьих руках. Он умер так же беспомощно, как и родился… и ты не помнишь, каким он был беспомощным? Он снова и снова просил: «Останови колесо, Раджа, разве ты не можешь остановить колесо?» Когда он все время просил остановить колесо, о чем он просил? Он просил свободы.

Он говорил: «Я не хочу снова родиться против своей воли, и я не хочу умирать против своей воли». Он хотел быть. Возможно, он не мог высказать это правильно, но именно так я передаю его слова. Он просто хотел быть без какого-либо вмешательства, не рождаться насильно и насильно не умирать. Вот против чего был он. Он просто просил свободы».

А знаете ли вы, что на хинди высшее это мокша. Мокша означает «абсолютную свободу». Ни в каком языке больше не существует такого слова как мокша - особенно в английском, потому что в английском так преобладает христианство.

Только вчера я получил альбом с фотографиями из одного немецкого центра. В альбоме были фотографии этого прекрасного места и церемонии его открытия. Даже христианский священник из близлежащей церкви принимал участие в церемонии. Мне понравилось, что он сказал: «Эти люди прекрасны. Я видел, что они работают больше, чем все остальные в наше время, и так радостно, что приятно смотреть на них… но они немного сумасшедшие».

То, что он сказал, было справедливо, но не по той причине, по которой он сказал. Да, они сумасшедшие — намного больше, чем он мог себе представить. Но причина, почему он это сказал, была уродлива. Он назвал их сумасшедшими, потому что они верят, что жизней много, жизни после жизней. Это была причина, по которой он назвал их сумасшедшими.

На самом деле, если кто и сумасшедший, так это не мои люди, а те, кто так думают. Я оставляю это право за собой. Я могу назвать их сумасшедшими, потому что, когда я говорю это, я говорю это из любви и понимания. Для меня это не обвинительный мир; для меня это оценка. Все поэты сумасшедшие, все художники сумасшедшие, все музыканты сумасшедшие, иначе они не были бы поэтами, музыкантами и художниками. Если это справедливо, говоря о художниках, музыкантах и танцорах, так что же говорить о мистиках? Они должны быть самыми ненормальными. А моя саньясины находятся на пути, чтобы стать сумасшедшими, потому что я не знаю другого способа быть действительно нормальным в этом ненормальном мире.

Моя бабушка была права, говоря, что у меня не будет друзей, и она также была права, говоря, что у Самбху Бабу не будет друзей. О Самбху Бабу она была совершенно права; обо мне, только до того момента, кода я начал давать саньясу. Она прожила еще несколько дней после того, когда я инициировал первую группу людей в саньясу в Гималаях. Я специально выбрал самое красивое место в Гималаях, Кулу Манали — «долину богов», как ее называют. И это точно долина богов. Она так прекрасна, что невозможно поверить, даже когда находишься там. Это невероятно. Я выбрал Кулу Манали для первой инициации двадцати одного саньясина.

Это было за несколько дней до того как моя мать… как моя бабушка умерла. Извините меня опять, потому что я снова и снова называю ее «матерью» а потом исправляюсь. Что я могу сделать? Я знал ее как свою мать. Всю свою жизнь я пытался это исправить и не мог. Я до сих пор не называю свою мать «матерью»; я до сих пор называю ее «баби», не матерью, а «баби» означает «жена старшего брата». Все мои братья до сих пор смеются надо мной. «Почему ты называешь мать «баби»? Ведь твой отец не твой старший брат». По что я мог сделать? Я знал свою бабушку как мать с ранних лет, а эти ранние годы самые важные годы в жизни. Это то, что, как я думаю, ученые называют «запечатление, отпечаток».

Когда птица вылупляется из яйца и смотрит на свою мать, то мать запечатлевается в ее памяти. Но если птица вылупляется, а ее мать заменили кем-то еще, запечатлевается кто-то другой.

Вот как слово «от печаток» вошло в употребление. Ученый работал над тем, что происходит, когда птица вылупляется из яйца. Он удалил все из окружения, но он совершенно забыл о себе самом. Птица вылупилась, посмотрела вокруг и увидела только ботинки ученого, стоящего там.

Птичка подошла к ботинкам и начала с ними играть. Ученый был удивлен, но потом он попал в беду, потому что птица постоянно стучалась в дверь и не из-за него, а из-за его башмаков. Ему пришлось держать свои башмаки возле ее домика. И произошло самое странное, что только можно вообразить: когда птица выросла, ее первой любовью стали ботинки. Она не могла влюбиться в самку — а их было много - у нее был определенный отпечаток, каким должен быть объект ее любви. Она могла любить только прекрасную пару башмаков.

Я на протяжении многих лет жил с бабушкой и думал о ней, как о матери, И это не было утратой. Я хотел бы, чтобы она была моей матерью. Если бы была возможность для меня снова родиться, хотя ее не существует, я бы выбрал ее в матери. Я просто констатирую факт. Для меня нет возможности снова родиться; колесо давно остановилось. Но она была права, когда говорила, что у меня не будет друзей. У меня не было друзей в школе, колледже и в университете. Хотя многие считали себя моими друзьями, они были просто поклонниками, в лучшем случае — знакомыми, или последователями, но не друзьями.

В день, когда я стал инициировать людей, моим единственным страхом было: «Смогу ли я однажды превратить последователей в друзей?» За день до этого и не мог заснуть. Снова и снова я думал: «Как я смогу сделать это? Последователь не может быть другом». Той ночью, в Кулу Манали я сказал себе: «Не будь серьезным. Ты сможешь все, хотя ты не знаешь самых основ, науки управления».

Я вспоминаю книгу Берна «Директорская революция». Я прочитал ее не из-за того, что название содержало в себе слово «революция», а из-за того, что там было слово «директорская». Хотя мне нравилась эта книга, естественно я был разочарован, потому что это было не то, что я искал. Я никогда не был способен ничем управлять. Полому той ночью в Кулу Манали я смеялся.

Один человек я не скажу вам его имени, потому что он предал меня, и лучше не упоминать имени того, кто предал меня и все еще жив — спал в моей комнате. Он проснулся от моего смеха, и я сказал ему: «Не беспокойся. Я не могу быть более сумасшедшим, чем я уже есть. Иди спать».

«Но, - сказал он, — только один вопрос; иначе я не могу заснуть: почему ты смеялся?»

Я сказал: «Я только что рассказал себе шутку».

Он засмеялся и заснул, даже не спросив, что это было за шутка.

Именно в это мгновение я узнал, какой он был искатель. На самом деле, как вспышку света я увидел то, что этот человек не будет со мной долго. Поэтому я не дал ему саньясу, хотя он настаивал на этом. Все удивлялись, потому что я настаивал, чтобы все «совершили прыжок», а этому человеку я ничего не говорил. Он хотел совершить прыжок, а я сказал: «Подожди, пожалуйста».

Через два месяца всем стало понятно, почему я не инициировал его. Через два месяца он ушел. Уйти — это не проблема, но он стал моим врагом. Быть моим врагом — для меня непостижимо — да, даже для меня. Я не могу поверить, как кто-то может быть моим врагом. Я в своей жизни никому не причинил вреда. Вы не найдете более безобидного существа. Почему кто-то должен быть моим врагом? Это что-то с самим человеком. Он, должно быть, использовал меня как экран.

Я хотел инициировать свою бабушку, но она была в Гадаваре. Я даже пытался связаться с ней, но Кулу Манали находится почти в двух тысячах миль от Гадавары.

«Гадавара» это странное название. Я хотел избежать его, но все равно так или иначе оно всплывет, так что давайте объясним это. Оно означает «деревня пастуха»; что еще более странно, потому что место в Кашмире, где похоронен Иисус, называется Пахалгам, что также означает деревня пастуха. В случае с Пахалгамом это понятно, но почему моя деревня? Я никогда там не видел ни одной овцы, ни одного пастуха. Почему она называется деревней пастуха? Там не так много христиан, на самом деле, только один. Вы будете удивлены: он священник маленькой церкви. и я был его единственным слушателем.

Однажды он спросил меня: «Это странно — ты не христианин, так почему ты вовремя приходишь каждое воскресенье, без пропусков?» Он продолжил: «Идет ли дождь или град, я должен приходить, потому что я думаю, что ты ждешь — и ты всегда здесь. Почему?»

Я сказал: «Вы не знаете меня. Я просто люблю мучить людей, а слушать как вы мучаете себя на протяжении часа, говоря то, что вы не думаете, это такая для меня радость. Я бы пришел, даже если бы вся деревня горела. Вы можете положиться на меня: я приду точно вовремя».

Поэтому ясно, что у христианства нет ничего общего с этой деревней. Там жил только один христианин, и его церковь не очень была похожа на церковь — просто маленький дом. Конечно, на крыше был крест, а под ним было написано: «Это христианский дом». Я всегда удивлялся, почему эта деревня называлась деревней пастуха, и когда я поехал на могилу Иисуса в Пахалгам, в Кашмир, вопрос стал еще более уместным.

Странно, Пахалгам почти такой же, как и моя деревня. Это может быть просто совпадением. Когда вы что-то не можете понять, вы говорите: «Возможно, это просто совпадение», — но я не такой человек, чтобы что-то так оставить. Я стал рассматривать этот вопрос настолько глубоко, насколько я мог.

Иисус приезжал и в Гадавару, и за деревней есть место, где он жил. Его руины до сих пор почитаются. Никто не помнит, почему. Там есть камень, на котором написано, что однажды человек по имени Ису приезжал сюда, и жил здесь. Он обратил людей деревни и окружающего района, потом вернулся в Пахалгам. Археологический департамент Индии установил там этот камень, поэтому он не очень старый.

Мне действительно пришлось много потрудиться над этим камнем, чтобы очистить его. Это было сложно, потому что никто о нем не заботился. Камень находился в небольшом доме. Он был давно необитаем, и было опасно даже заходить. Моя бабушка пыталась удержать меня, потому что в любое мгновение он мог обвалиться. Она была права. Даже при небольшом ветре стены начинали шататься. В последний раз, когда я видел их, они упали. Это было, когда я приехал в Гадавару на похороны бабушки. Я также пришел навестить то место, где когда-то останавливался человек по имени Ису.

Ису —это определенно ничто иное, как другая форма арамейского Ешу, от ивритского Йошуа. На хинди Иисус — Иса, и, мягко, Ису. Возможно, один из тех, кого я больше всего любил, был там, в этой деревне. Даже мысль о том, что Иисус тоже ходил по этим улицам, была такой ободряющей, таким экстазом. Это просто между прочим. Я не могу это доказать исторически, так это или нет. Но если вы спросите меня по секрету, я могу прошептать вам на ухо: «Да, это так. Но, пожалуйста, не спрашивайте меня больше…»