Глава V. Мифический Христос

Мы видели уже, как пользуются сравнительной мифологией в борьбе с религией, и знаем, что против христианства были направлены самые разрушительные ее удары. Рождение Христа от Девы в «День Рождества», убиение невинных младенцев, Его чудеса и Его учение, Его распятие, воскресение и вознесение – все эти события Его жизни находятся в жизнеописаниях других Основателей религий, и это тождество послужило поводом для сомнения в самом существовании исторического Христа. Что касается Его чудес, Его учения, то нельзя отрицать, что большинство Великих Наставников творили такие же действия, казавшиеся чудесными для их современников. Но оккультистам известно, что подобные «чудеса» могут творить все Посвященные, поднявшиеся выше известной ступени. Можно признать также и то, что учение Иисуса не принадлежало исключительно Ему одному; но если для изучающего сравнительную мифологию это является доказательством, что божественного Откровения не существует, что одни и те же нравственные учения давались и Ману и Буддой, и Иисусом, – для оккультиста это тождество религиозных учений говорит только об одном: что все великие религиозные Учителя были посланниками одного и того же Духовного Центра (Белого Братства). Глубокие истины о божественном и человеческом Духе были так же абсолютны за двадцать тысяч лет до рождения Иисуса в Палестине, как они остались абсолютными и после Его пришествия. Утверждать, что мир был лишен необходимейших истин и человек был покинут в нравственной темноте с самого начала своего бытия до появления христианства – это означало бы, что человечество оставалось без Учителя, дети сиротствовали без Отца, что души человеческие вотще взывали о даровании им света и из окружающего их мрака не раздавалось никакого ответа. Такая мысль настолько же кощунственна по отношению к Богу, как и безнадежна по отношению к самому человеку; против нее говорит и существование многочисленных Мудрецов древности, и величавая литература, и многие благородные жизни, которыми были отмечены тысячелетия, предшествовавшие появлению Иисуса Христа.

Признав таким образом, что Иисус – Великий Учитель Запада, высочайший Вестник, посланный из Духовного Центра западному миру, – мы должны разрешить трудный вопрос, который смущал многие умы: почему праздники, соблюдаемые в память событий из жизни Иисуса, находятся в древнейших, дохристианских религиях, и в них тождественные события приписываются другим Учителям?

Сравнительная мифология, возникшая около столетия тому назад с появлением трудов «Сокращенная История разных культов» Дюлора, «Происхождение всех культов» Дюпюи, «Индусский пантеон» Мура и «Анакалипсис» Хиггинса, поставила этот вопрос перед сознанием современников. За этими трудами последовало множество других, все более и более научных и точных в смысле проверки и сравнения фактов, пока наконец для просвещенного человека стало уже невозможным сомневаться в этих тождествах и аналогиях. В наше время ни один образованный христианин не будет утверждать, что символы, церемонии и обряды христиан – единственные во всем мире. Правда, подобная наивная вера, питаемая полным неведением исторических фактов, все еще встречается в невежественной среде; но вне этой среды ни один самый преданный христианин не станет отрицать, что христианство имеет много общих черт с более древними религиями. Известно также, что в первые века «после Христа» эти сходства были всеми признаваемы, и что современная сравнительная мифология лишь повторяет с большей отчетливостью то, что было повсеместно признано в ранней церкви. Так, Юстин Мученик делает в своих сочинениях многочисленные ссылки на религиозные верования своего времени, и если бы современный противник христианства захотел собрать как можно больше случаев, когда христианские учения совпадают с более древними религиями, он не нашел бы лучших руководителей, чем апологеты второго века. Они цитируют учения, рассказы и символы язычников, разъясняя, что самый факт их тождества с христианскими доказывает, что их нельзя огульно отбрасывать, как неприемлемые.

«Писатели, – говорит Юстин Мученик, – передавшие нам поэтические мифы, не могут представить доказательств для изучающих их юношей; мы же продолжаем доказывать, что они вдохновлены злыми демонами, чтобы обманывать и сбивать с пути человеческий род. Ибо слыша, как пророки провозглашали о пришествии Христа и о наказании безбожников огнем, демоны эти выставили многих под именем сынов Юпитера, с надеждой, что они вызовут в людях мысль, что все, что говорилось о Христе, не более как чудесные сказки, подобные рассказам поэтов». «И в самом деле, демоны, услышав об обливаниях, предписанных пророком, подстрекали тех, которые входили в их храмы, и пытались приближаться к ним с возлияниями и горящими дарами и заставляли их окроплять себя; они также заставляли их омываться совсем перед тем, как покинуть храм». «Злые демоны подражают[175] в мистериях Митры, предписывая совершать то же самое».[176] «Я же сам, когда открыл лукавые подделки, которыми злые духи облекли божественные учения христианства, дабы отвратить от них других людей, смеялся».[177]

Итак, тождество это рассматривалось как дело демонов, как копии с христианских оригиналов, изобильно распространявшихся в дохристианском мире, чтобы повредить принятию истины, когда появится она. Довольно трудно признать в более ранних доктринах копии, а в позднейших оригиналы, но, не вступая в спор с Юстином-Мучеником о том, копии ли предшествовали оригиналам, или оригиналы копиям, мы с чувством удовлетворения принимаем это свидетельство, что действительно существовали эти тождества между верованиями, распространенными в его эпоху в Римской Империи и новой религией, которую он старается защитить.

Тертуллиан говорит не менее ясно, упоминая о тех обвинениях, которые бросались в его время христианству: «Народы, – говорит он, – не имеющие никакого понятия о духовных силах, приписывают своим идолам способность придавать воде такую же магическую силу». «Они делают это, – откровенно признается Тертуллиан, – но люди эти обманываются, употребляя воду, лишенную всякой силы. Ибо обливанья сопровождают их посвящения в некоторые священные обряды, присущие общеизвестной Изиде или Митре; и даже богов самих они почитают посредством обливаний… На игрищах Аполлона и элевсинских они принимают крещение; и они воображают, что последствием этого действия является возрождение и оставление наказания, заслуженного их вероломством. Признавая этот факт, мы видим еще раз в нем старание дьявола, стремящегося соперничать с божественными вещами, и также производящего крещение над своими подчиненными».[178]

Чтобы разрешить вопрос об этих тождествах, нужно изучить мифического Христа, Христа солнечных мифов или легенд, ибо мифы являют собой картинные формы, под которыми глубокие духовные истины давались миру.

Вообще говоря, «миф» совсем не соответствует той идее, которую большинство не имеет о нем. Это не фантастический рассказ, основанный на действительном событии, и тем более не рассказ, совсем лишенный реальной подкладки. Миф несравненно ближе к истине, чем история, ибо история говорит нам лишь об отброшенных тенях, тогда как миф дает нам сведения о той сути, что отбрасывает от себя эти тени. Как вверху, так и внизу; и притом сперва вверху, а потом уже внизу.

Существуют определенные великие принципы, на которых построена наша мировая система; существуют определенные законы, по которым эти принципы выполняются в подробностях; есть также известные Существа, олицетворяющие собой эти принципы, деятельность которых и представляет собой законы природы; подчиненные им сонмы низших существ служат для этой их деятельности проводниками или орудиями. Среди них находятся человеческие Эго,[179] принимающие также участие в великой космической драме. Все эти многообразные деятели невидимых миров бросают свои тени на физическую материю, и эти-то тени и суть те «вещи» – тела и предметы, составляющие физическую вселенную. Эти тени дают лишь слабую идею о тех объектах, которые отбрасывают их от себя, совершенно так же, как земные тени дают лишь слабое представление о предметах, отбрасывающих их; они лишь темные силуэты, лишенные всех подробностей, обладающие длиной и шириной, но не глубиной.

История представляет собой отчет, весьма несовершенный и часто искаженный, о капризной игре этих теней в иллюзорном мире физической материи. Достаточно взглянуть на искусно управляемые «Китайские тени», и сравнить то, что совершается за экраном, на котором они отражаются, с игрой теней на экране, чтобы составить ясное представление о призрачной природе действующих теней и вынести из этого немало интересных аналогий.[180]

Миф есть отчет о движениях тех, которые заняты отбрасыванием теней; а язык, на котором даются такие отчеты, есть язык символов. Как здесь, на земле, мы употребляем слова для замены самих предметов, – напр. слово «стол» служит нам для замены определенного предмета – так символы заменяют собою объекты высших планов бытия. Они являются картинным алфавитом, употребляемым всеми создателями мифов, и каждый знак этого алфавита обладает определенным смыслом. Символ служит для обозначения того или другого предмета совершенно так же, как наши слова служат для различения одного предмета от другого; из этого следует, что знание символов необходимо для чтения мифов, ибо первыми сказателями великих мифов были Посвященные, которые всегда употребляли символический язык и конечно применяли символы в их определенном и безошибочном смысле.

В символе скрывается главный смысл, а рядом с ним и различные второстепенные значения, связанные с этим главным смыслом. Например, Солнце есть символ Логоса, это его главный или первоначальный смысл. Но Солнце означает также и воплощение Логоса или одного из великих Вестников, которые являются Его временными представителями, вроде того, как земной посланник представляет собою своего короля. Великие Посвященные, посылаемые с определенной миссией, которые воплощаются среди людей и живут среди них в течение некоторого времени как их Правители или Наставники, имеют также своим символом Солнце; ибо хотя символ этот и не принадлежит им индивидуально, но он прилагается к ним по достоинству их служения.

Все, которые обозначаются этим символом, имеют свои определенные особенности, проходят через известные положения и преследуют известный образ действия в течение своей земной жизни. Солнце есть физическая тень или тело Логоса, как его называют, поэтому его годовое движение изображает деятельность Логоса, но так же несовершенно, как несовершенно передаются тенью движения того предмета, который ее отбрасывает от себя. Логос, «Сын Божий», спускающийся в мир материи, имеет своей тенью годичное движение солнца, и эта истина передается нам в Солнечном Мифе. Точно так же и воплощение Логоса или одного из Его Великих Посланников представит собой как бы тень Его деятельности в человеческом теле: из этого естественно вытекает, что жизнеописания этих Посланников будут все иметь сходные черты. Более того, отсутствие таких сходных черт удостоверит несомненно, что данное лицо не есть действительный Посланник, и что его миссия имела второстепенное значение.

Итак, Солнечный Миф есть повесть, представляющая, во-первых, деятельность Логоса или Слова в космосе, и во-вторых – жизнь Того, кто есть воплощение Логоса, или же жизнь одного из Его Посланников. Герой мифа бывает обыкновенно представлен в виде Бога или полубога, и его жизнь, как это выясняется из всего вышесказанного, должна соответствовать движению Солнца, которое являет собою как бы тень Логоса. Часть этого движения, играющая важную роль в человеческой жизни, падает на время между зимним солнцестоянием и достижением зенита в летний период. Герой родится всегда во время зимнего солнцестояния, умирает в весеннее равноденствие и, победив смерть, возносится на небо.

В этом отношении интересна следующая цитата, хотя ее автор, становясь на более общую точку зрения, рассматривает миф лишь как аллегорию, рисующую внутренние истины:

«Альфред де Виньи говорил, что легенда бывает нередко более истинна, чем история, ибо она излагает не факты, часто неполные и незаконченные, а говорит о самом гении великих людей и великих наций. Эта прекрасная мысль может быть особенно приложима к евангелию, ибо евангелие не есть лишь рассказ о прошлом, это есть также великое повествование обо всем, что есть и обо всем, что будет. Всегда к Спасителю мира будут относиться с обожанием цари разума, представленные в лице Магов; всегда будет Он умножать хлебы причащения, чтобы напитать и возрождать наши души; всегда, когда мы будем призывать Его во тьме и буре, придет Он на наш зов, ступая по водам, всегда будет Он протягивать нам Свою руку, чтобы помочь нам перейти по гребням вздымающихся волн; всегда будет Он исцелять наши немощи и возвращать нам потерянное зрение; всегда будет Он появляться перед своими верными последователями просветленным и преображенным на горе Фаворе, объясняя закон Моисея и умеряя усердие Илии».[181]

Мы увидим далее, что мифы тесно связаны с мистериями, ибо часть мистерий состояла в том, что в живых картинах показывались события высших миров, воплотившиеся в мифах. В псевдомистериях искаженные отрывки из живых картин, видимых в истинных мистериях, были представляемы в драматической форме, и многие второстепенные мифы являются такими драмами, облаченными в слова.

Широкие очертания истории Солнечного Бога очень ясны, и самая значительная часть Его жизни заключается в пределах первых шести месяцев солнечного года, тогда как остальные шесть месяцев представляют собой период оберегания и сохранения. Он всегда рождается во время зимнего солнцестояния, после самого короткого дня в году, в полночь 24 декабря, когда знак Девы поднимается над горизонтом, являясь в момент, когда появляется этот знак. Он всегда рождается от Девы, которая остается девой и после того, как даст жизнь Младенцу – Солнцу, совершенно так же, как и небесная Дева остается непорочной после того, как солнце появится на небесах. Слабым и немощным, как новорожденное дитя, является оно тогда, когда дни самые короткие, а ночи – самые длинные; и его детство также окружено опасностями, ибо царство тьмы получает перевес над царством света. Но он преодолевает все эти опасности, дни удлиняются по мере приближения к весеннему равноденствию, пока не настанет момент пересечения или распятия, дата которого меняется каждый год. Встречаются скульптурные изображения, которые представляют Солнечного Бога внутри круга горизонта, причем его голова и ноги касаются круга из севере и на юге, а протянутые руки – на западе и востоке. «Он был распят» – говорит этот символ. После этого он поднимается, торжествующий, и возносится на небо, силою своею наливая колосья и виноград, отдавая свою жизнь для их созревания, и через них питая и своих поклонников.

Бог, рожденный на заре 25 декабря, всегда бывает распят во время весеннего равноденствия и всегда отдает свою жизнь, чтобы питать своих поклонников – таковы наиболее выдающиеся признаки Бога-Солнца. Установленное число его рождения и переменное число его смерти полно значения, если мы вспомним, что первое совпадает с постоянным, а второе с переменным положением солнца. «Пасха» есть передвигающееся событие, исчисляемое относительным положением солнца и луны, что делает невозможным установить дату для исторического события, тогда как при вычислении солнечного праздника передвижение является естественным и даже неизбежным. Эти меняющиеся даты указывают не на историю человека, а на Героя солнечного мифа.

Те же события повторяются в жизни различных солнечных богов и древность изобилует подобными примерами. Изида Египетская, подобно Марии из Вифлеема, была Непорочной Владычицей, Звездой Океана, Царицей Небесной, Матерью Бога. Ее изображали стоящей на серпе месяца, увенчанной звездами, держащей на руках Младенца Гора; а позади сидения, на котором сидит мать с младенцем на коленях, ясно видно изображение креста. Дева Зодиака изображалась на древних рисунках в виде женщины, кормящей ребенка; это – прототип всех будущих Мадонн с их божественными младенцами, указывающий на происхождение самого символа. Деваки также изображается с божественным Кришной на руках, и Вавилонская Милитта или Иштар с таким же венцом из звезд и с младенцем Таммузом на коленях. Меркурий и Эскулап, Вакх и Геркулес, Персей и Диоскуры, Митра и Заратустра – все они были одновременно и божественного, и человеческого происхождения.

Отношение зимнего солнцестояния к истории Иисуса также полно значения. Рождение Митры праздновалось с большим ликованием точно так же в день зимнего солнцестояния и рождение Гора падает также на это число: «Его рождение есть одна из величайших мистерий религии (Египта). Картины, изображающие это событие, появились на стенах храмов… Он был сын Божества. На Рождество, т. е. в день, совпадающий с христианским праздником, его изображение выносилось из храма с особыми церемониями, как это происходит в Риме и до сих пор с изображением Младенца Христа, которое выносится из церквей и показывается народу».[182]

Относительно установления дня рождения Иисуса на 25 декабря Уильямсон говорит следующее: «Все христиане знают, что 25 декабря есть праздник, признаваемый ныне за день рождения Иисуса, но мало кто знает, что не всегда было так. Есть сведенье, что было установлено сто тридцать шесть различных дат разными христианскими сектами. Ляйтфут относит это событие из 15 сентября, другие исследователи – на февраль или август. Эпифаний упоминает о двух сектах, праздновавших рождество – одна в июне, а другая в июле. Вопрос этот был окончательно решен папой Юлием I в 337 г. по Р. Х. и св. Златоуст пишет в 390 г.: „В Риме был избран этот день, т. е. 25 декабря, как день Рождества Христова для того, чтобы в тот же день празднующие свои торжества язычники (Брюмалии в честь Вакха) не мешали христианам праздновать свое торжество без помех“. Гиббон в своем сочинении „Упадок и разрушение Римской империи“ пишет: „Римляне (христиане), не ведая, так же как и их братья, истинного дня рождения Христа, избрали для его торжественного празднования 25 декабря, время Брюмалий или зимнего солнцестояния, когда язычники празднуют ежегодное рождение Солнца“. Кинг в своем труде „Gnostics and their Remains“ говорит: «Древний праздник, который праздновали 25 декабря в честь рождения Непобедимого,[183] ознаменованный великими играми в цирке, был отнесен позднее к памяти рождения Христа, точная дата которого была по признанию многих Отцов Церкви в то время неизвестна». Из современных писателей Фаррар говорит: «Бесполезно пытаться отыскивать месяц и день Рождества. У нас нет никаких данных, чтобы определить их хотя бы приблизительно». Из всего предыдущего можно заключить, что праздник зимнего солнцестояния был в древности празднуем во всех, даже наиболее отдаленных друг от друга странах, в честь рождения Бога, которого почти повсеместно считали Спасителем и Матерью которого признавалась Непорочная Дева. И все эти поразительные сходства, на которые мы указывали не только относительно рождения, но и относительно жизни этих богов-Спасителей, слишком многочисленны, чтобы их можно было объяснить одними совпадениями».[184]

В истории Будды можно легко проследить, как миф сливается с историческим лицом. История его жизни хорошо известна и в большинстве сказаний, распространенных в Индии, о его рождении говорится как о простом человеческом появлении на свет. Но по китайской версии он родился от непорочной девы Майадэви, и здесь снова повторяется архаический миф о появлении нового Героя.

Уильямсон говорит, что у кельтских народов зажигали огни на холмах и теперь еще зажигают 25 декабря, и такие же огни называются у Ирландцев и у горных Шотландцев Bheil или Baaltinne, по имени Бэла или Баала, древнего божества Кельтов – Бога-Солнца, хотя теперь эти огни зажигаются в честь Христа.[185]

Верно понятый праздник Рождества мог бы представить лишь новый повод для радости и принять еще более священный характер, если бы почитатели Христа видели в нем повторение древнего торжества, празднуемого в целом мире, и теряющегося в необозримой дали глубокой древности. Они узнали бы, что рождественские колокола звучат на протяжении всей человеческой истории, и что из мрака времен к нам возвращается эхо их вибрирующих гармоний. Не в исключительном обладании, а во всемирном признании заключена печать истины.

Дата смерти Христа – как мы уже говорили – не установлена, как установлена дата Его рождения. Первая высчитывается по относительному положению Солнца и Луны во время весеннего равноденствия, которое изменяется ежегодно и служит днем для празднования всех солнечных Героев. Название животного, принятое как символ данного Героя, идет от знака Зодиака, в котором Солнце достигает весеннего равноденствия, а это обстоятельство меняется в зависимости от прецессии равноденствий. В Ассирии Оаннес имел своим знаком Рыб, и они были его символом; Митра родился под знаком Тельца, и поэтому изображается едущим на тельце, а Осирису поклонялись под видом Осириса-Аписа или Сераписа, Быка. И в Вавилоне Меродаху поклонялись под видом Тельца так же, как и Астарте в Ассирии. Когда Солнце находится в созвездии Овна, Рама (барана) или Агнца, – Осирис снова появляется под видом Рама и тот же знак Зодиака становится символом Иисуса – Агнца Божия. В катакомбах нередко находят изображения Агнца, как символа Иисуса; иногда Агнец изображен лежащим на кресте. По этому поводу Уильмсон говорит: «С течением времени Агнца стали изображать на кресте и лишь со времени шестого Константинопольского собора, созванного в 680 году, было постановлено заменить древний символ человеком, распятым на кресте. Постановление это было подтверждено папою Адрианом I».[186] И древний символ Рыб прилагался также к Иисусу, что видим из изображений в катакомбах.

Смерть и воскресение Солнечного Героя во время весеннего равноденствия повторяются также неизменно, как и его рождение во время зимнего солнцестояния. Осирис, падающий в это же время года под ударами Тифона, изображается внутри круга горизонта с распростертыми руками, как бы распятый – положение, которое вначале означало благословение, а вовсе не страдание. И смерть Таммуза оплакивалась ежегодно во время весеннего равноденствия в Вавилоне и Сирии, а также смерть Адониса в Сирии и в Греции, и Аттиса во Фригии, которого изображают под видом «связанного человека с агнцем в ногах».[187]

Смерть Митры праздновалась таким же образом в Персии, а в Греции – смерть Вакха или Дионисия, что одно и то же. В Мексике мы находим ту же идею и там она изображается, как везде, крестом.

Во всех этих торжествах за оплакиванием умершего немедленно следует радость о его воскресении. По этому поводу следует отметить интересное исследование, по которому слово Easter, Пасха – Светлое Воскресение – идет от имени Иштар, девы-матери убитого Таммуза.[188] Интересно также отметить, что пост, предшествующий смерти и погребению во время весеннего равноденствия, – наш Великий Пост – встречается в Мексике, Египте, Персии, Вавилоне, Ассирии, в Малой Азии и в некоторых случаях его продолжительность равняется сорока дням.[189]

В псевдо-мистериях история Бога-Солнца была представляема в виде драмы, тогда как в истинных мистериях Посвященный переживал ее; вот почему солнечные «мифы» и реальные события Посвящения переплетались между собой. И когда Учитель Христос стал Христом мистерий, легенды о более древних Героях тех же мистерий сплетались вокруг Его имени, и древние сказания снова воскресли, а в центре их оказался последний божественный Наставник, как представитель солнечного Логоса. И уже после этого празднование Его рождения слилось с тем незапамятным днем, когда Солнце родилось от Девы, когда полуночное небо наполнилось ликованьем небесных сонмов, радующихся о Рождении Христа.

По мере того, как величавая легенда Солнца сплеталась с личностью Христа, знак Агнца стал знаком Его распятия, а знак Девы – знаком Его рождения. Мы видели, что Телец был посвящен Митре, Рыба – Оаннесу, а Агнец был посвящен Христу; все это – явления одного порядка: Агнец был знаком весеннего равноденствия в тот исторический период, когда Христос переступил великий круг горизонта, иными словами, был «распят в пространстве».

Эти солнечные мифы, повторяющиеся на протяжении веков, каждый раз с новым именем для своего Героя, не могут пройти незамеченными для исследователя, тогда как для верующего поклонника они могут быть совершенно чужды. И когда их употребляют как орудие для умаления и искажения величавого образа Христа, следует не отрицать самый факт, а понять всю глубину внутреннего смысла этих сказаний, все значение духовной истины которая выражена под покровом этих легенд. Но почему же эти легенды примешались к истории Иисуса, почему закристаллизовались они вокруг Его имени, как исторического лица?

В сущности, легенды эти относятся не к определенной Индивидуальности, именуемой Иисусом, но ко вселенскому Христу, к Человеку, символизирующему божественную Сущность и представляющему собой основную истину духовной природы; к Человеку, облеченному определенной миссией и стоящему в особом отношении к человечеству; в отношении, которое возобновляется из века в век по мере того, как поколения следуют за поколениями и одна раса сменяется другой расой. Вот почему Иисус называл себя «Сыном Человеческим», но Он обозначал этим не индивидуальность, а особый сан Своего служения. Христос солнечного мифа был Христом мистерий и тайна мифического Христа сокрыта в Христе Мистическом.