На городских часах только что пробило десять. Это поражает; течение времени кажется замедлившимся необычайно. Звуки, достигающие, до катакомб, расслаиваются. Монотонно гудят под городскими кварталами! установки засекреченных заводов.
Ясно слышатся низкие, басовитые голоса работающих в самом глубоком этаже:
Не так отчетливо звучат баритоны из кабинетов и лабораторий:
— Рефикс…. позитрон… Точно! — Надо их дослать кучно. — Этот вел себя склочно… — Дайте ваш приказ зычно!
Из надземных этажей долетают лишь реплики бодрых теноров, в интонациях чувствуется приподнятость настроения и даже резвость:
— Лампочки в софит… Браво! — Ту — на сантиметр вправо… — Лучше бы… чуть-чуть… криво. — Эврика! Совсем ново!
Собравшиеся в крипте сосредоточены и молчаливы. Недавно пережитое заметно сплотило участников, сгустило серьезность в их настроении.
Молодой интеллигент
Закончилось странствие Хранителя-старца: В другие пространства Отпущено сердце…
Ректор
А мы предоставлены Игре отражений… Кем будет возглавлен Ход наших служений?
Девушка
Тем из нас, кто внимал первым Звону истинного Кремля; Чьи созданья голубым перлом Светят, горе нам убеля.
Неизвестный молчит, но Голос его Даймона теперь улавливают минутами и другие собравшиеся.
Крест ответственности, груз знания Вправе взять теперь только ты.
Неизвестный
Но пора ли? Ведь накануне я Как слепец бродил сквозь пласты, Я скользил, плутал, а ты видел, Обо мне скорбя, как в былом Создал я свой тотем, идол Из забавы добром и злом, До сих пор не забыть песни, Что влекла меня внутрь, вниз, И все круче был спуск, отвесней, К тем берлогам, что спят в нас.
Даймон
Ты был прав. Испытав шахту, Путник знает подъем вверх. Но тогда оборвал шаг ты У изнанки грядущих вер. До пределов, где спит Велга, По кругам шеолов [16] пройти — В этом боль твоего долга, Крест пути.
Молодой интеллигент
Успеть ли? Покой — лишь краткий отрезок На темном и бурном шелку эпох, И кажется всем нам: час боя близок, Час неба и ада, Гагтунгр и Бог. Успеем ли слышать — сквозь слух героя Творящееся на потаенном дне?
Даймон
Лишь духом сойдет он. Вдвое и втрое Я сокращу ему путь в глубине; Но в этот последний час перед боем Он видеть обязан все до конца, Чтоб вынести умудренной душою Гнет венца.
Ректор
Этот гнет вынес бы, не колеблясь, Я и с той мудростью, что теперь.
Даймон
Если ты понял ту область, О которой речь — друг, не спорь: Что ты можешь знать об ученье, Низводимом к вам сквозь него, О грядущем тройном венчанье Брата младшего твоего?
Ректор молчит.
Шумы города начинают удаляться.
Неизвестный
Вот, спускаюсь… К плотному камню Не притрагивается нога, Будто в лоно материка мне Спуск распахивается… Река, Пустыри… пустыри… — Пятна Фонарей… Даймон, слышишь — совсем внятный Голос мрака?
Даймон
Слышу. Бодрей! Это — только Порог Жизни Человека. — Будь смел. Иди.
Неизвестный, отрывисто и глухо
Тороплюсь… Но душно! Скорее Сквозь преддверие проводи. Даже отблеска фонарей Нет в воде…
Хриплый напев старческого голоса
Медленно лижет земную породу, Зыблется топкое тло… Вязкую, тяжкую, плотную воду Глухо колышет весло. Узкий причал мой блюдут издалека С черных окрайн фонари — Злые молчальники, стражи потока, Светочи — нетопыри. Вязок и медленен ток Ахерона, Нем с неподкупным слугой…
Неизвестный
Даймон, какие кромешные страны! Что за угрюмый покой…
Тишина.
Близкие всплески весел.
Даймон
В этом челне воздержись от движенья, Зоркость утрой… Господи! Помоги возвращенью, Силы даруй.
Неизвестный
Я готов. Я должен. Но смертная Леденит мою кровь тоска… Ночь плотнеет? Здесь — тьма спертая, Несдвигавшаяся века…
Даймон
Сердце того, кто выйдет на берег Этих отверженных стран, Испепелится, и дух его горек Станет, как сам Ахерон.
Голос перевозчика, глухо
Взад и вперед — неподвижно движенье, Плотные волны — все те ж… Вечная полночь! Избавь от служенья, Сном непробудным утешь…
Тишина.
Теперь крипта представляется высоко вверху, превратившись в неясно светящееся пятнышко. Посвистывает ветер.
Даймон
Ты видишь?
Неизвестный
Не знаю… Я чувствую Смещение координат, Томящее головокружение… Неясность пути назад… Немыслимое сооружение — Нет, кажется, груды гор… Пульсирование их и движение, Как чаш под грузами гирь…
Даймон
Не с той ли, быть может, громады могучей Когда-то услышал ты пенье?
Неизвестный
Но голос тот был и пьянящ и летуч, И смутен, как нежная тень…
Даймон
Что же пела она?
Неизвестный
Не знаю… Слова напрасно ловлю, До сознанья лишь стих долетел: «Нищ твой удел — Стать на краю, Робко взирающим в пропасть мою: Не на краю — Лишь в глубине Горшей из бездн причащаются мне».
Пауза.
Помню образ: «Здесь, за Ахероном, Охраняя тайный мой приют, Кружат луны в траурных коронах И поют, волшебные, поют…»
Пауза.
Я думал: то Велга, свое колдовство Сплетая над городом, пела… Но нет: необъятная, как божество Звала за последний предел.
Тишина.
Кажется, будто ветер приобрел большую силу и заунывность, налетая порывами, похожими на вздохи великанов.
Еле слышные голоса в крипте
— Станем вокруг спускающегося Братством суровых клятв! — Обережем тоскующего Собором наших молитв! Ты стал в эту ночь вдохновения Для нас — духовным окном… — Чьи жалобы, чьи воздыхания Сквозь слух твой сочатся к нам?
Неизвестный, слабо вскрикивая
Это они! Узнаю! Их державный Облик, багровую ткань покрывал… Вон, среди них тот колосс, что недавно Из саркофага смертного встал!
Даймон
Пленники, вечные кариатиды, Ныне поддерживающие Цитадель; Те, кто ковал былые победы Царства, теперь растущего вдаль; Ваши прапрадеды, ваши деды, Старых триумфов былая скрижаль.
Неизвестный
Да, — сединою нездешней седы Бурые лики… Щемяще жаль Мне этих узников. Но… как странно: Нет, они движутся! Камень и сталь Медленно приподымают… Туманно Вижу унылый и жесткий стиль Сумрачных зданий этой вселенной, Этих дорог багряную пыль…
Голоса движущихся кариатид — смутные, невнятные, — отдельные слова, еле связанные друг с другом; стенания, почти лишенные смысла
— Строй, раб, поддерживай Свой плен — Груз глыб живой! — Пусть труд бездомника: Жар магм припомни-ка!.. — Смерть если б смилостивилась… — Ночь если б сжалостивилась! — Хоть в персть развеивание… — Хоть в прах расслаивание… — Хоть в пыль размалывание!.. Нет нам помилования.
Безмолвие. Никакого ответа. И опять стоны, похожие на мольбу.
—Дух! Храм вверх строящийся! — друг, брат, брат кающийся! — Ты, гнет барм сбросивший! — Ты, смысл карм взвесивший! —Ты знал крест царствования; — Ты блюл долг бодрствования…
Голос Императора-Искупителя с огромной высоты, далеко над катакомбами
Схожу, но порог ваш засыпан и взгорблен, Правящий игва мудр, как Ликург, И гекатомбы неслыханной скорби Спуск преградили в ваш Друккарг.
Теперь уже не ветер, не стоны кариатид, но медленные удары глухого, с огромными интервалами, всю землю сотрясающего пульса различаются в звуках, которые недавно казались порывами ветра.
Даймон
Ты мечтал о траурных лунах — смотри, поэт! Других в преисподних лонах Нет.
Три светила тусклого цвета, похожего на темно-лиловый, проступают в рыжем пространстве среди несущихся паров. Одно из них кажется почти черным. Представление верха и низа сдвигается: область лун кажется то небом, то глубиной пропасти.
Даймон
Так видят игвы миры страданья, Тлеющие в средоточье земном, Преддверья обратного мирозданья, Первые из его наружных хором. Смотри, коли смеешь, на это солнце, Яснеющее сквозь клочья паров: Его ль инфракрасные протуберанцы В твой сон возносились со дна миров?
Неизвестный
Его.
Даймон
Любуйся ж на дымные космы, — Лик ада, рассматриваемый в ребро: Это — не солнце: лишь Антикосмос, Творчества дьявольского ядро.
Теперь крипта катакомб кажется затерянной в недоступной высоте и едва мерцает, как звезда.
Неизвестный
Вижу неимоверную крепость, Подобно хребту — острием вниз: Да, конус из черных базальтов в пропасть Венцом повис. Черными молниями ширяют, Снуют вокруг — Не знаю, кто — помавают, реют, Блюдут порог.
Голоса игв
— Упитаны ли по стойлам бойцы? — Вскармливаются; — Ох, вскармливаются. — Просачивается ли шемойя в сердца? — Всачивается… — Ох, всачивается! — Готовы ли раругги соседних шрастр? — Вскидываются… — Ух, вскидываются… — Наш луч пепелящий достаточно ль остр? — Взлизывается! — Ух, взлизывается!
Даймон
Сквозь них… напрямик… твердо, Не оборачиваясь — спеши: Всем ярусам этого города Открой слух души!
Точно порыв раскаленного воздуха опаляет окрестность. Слышится клокотание, стремительное снование, сплетание и расплетание чьих-то обширных «я», объединенных тревожным и поспешным трудом.
Голоса раруггов
— Всплеснулся ль к мирам демиурга наш круг? — Всплескивается… — Ух, всплескивается! — В Небесном Кремле нерушим ли порог? — Взламывается! — Да: взламывается!
Резкий голос Великого Игвы
С подземного Юга грядут войска
Раругги
— Вздыбливаются! — Вздыбливаются!
Великий Игва
Уж рвутся из Северного тайника —
Раругги
— Вспучиваются! — Вспучиваются!
Игва
С подземного Запада летят, как смерч.
Раругги
— Взвеиваются! — Взвеиваются!
Игва
Из скважин Востока змеятся вверх.
Раругги
— Взвихриваются! — Взвихриваются!
Неизвестный
Так вот чье господство чествовали Наши народы в гимнах… Вот кого мы предчувствовали В корне зол повседневных… Даймон, не в этом пространстве ли Небесная наша царевна?
Даймон
Вот.
Внезапно приоткрывается необозримое по своей длине, но невысокое сооружение, может быть, небольшая часть кольцеобразной крепости, окаймляющей Друккарг. Ее стены местами излучают слабое голубое сияние: других источников синего или зеленого цвета в этом слое нет.
Неизвестный опускается на колени.
Молчание.
Голос Навны
Подошел? Приблизился? — милый Мой мальчик, искатель мой смелый! Поведаешь людям, что видел, Что горестный дом мой проведал… Теперь ни в гробу, ни в темнице, Ни в самом глубоком колодце Мой отблеск тебе не затмится, Лазурная нить не порвется.
Неизвестный молча целует багряную землю Друккарга.
Даймон
Но разве не видишь местами От крепости отсвет другой?
Неизвестный, поднимаясь
Да, странное, зыбкое пламя Оранжево-рыжей дугой. Здесь я не думал встретить другую, — О, ее тоже, как встарь, узнаю, — Боже, но те ли слова ее рдели Пурпуром страстным в юность мою?
Стенающий голос
Жгут меня душные глыбы… Жмут меня крепкие скобы… Жажда палит мои губы… Вздернуто тело на дыбы!
Голоса в Цитадели
Безрассуден твой гнев, мать темная: — Иль не видишь — растет рать шумная, — Крепнет наших фаланг стать дымная, Неуемная!
Афродита Всенародная
Что мне до огненной мощи? Рвут меня крючья и клещи, — Все беспощадней, все резче Ветер из бездны горящей! Плоть моя плачет все горше Каждым бездомным ребенком! По лагерям и застенкам! По безымянным поминкам! По очагам разоренным! По колумбариям! Урнам! По искалеченным кармам! Камерам! каторгам! тюрьмам! —
Голос уицраора
Если б мудрость твою колеблющуюся умчало То видение, что владычествует во мне — Как померкло бы для тебя этих дней начало В этом городе, в этой сумеречной стране!
Афродита Всенародная
Что мне до лютой гордыни Зодчих вот этой твердыни? Ропщет вся кровь от страданий, В красных стигматах ладони! Ты обещал мне, как чудо, Новые дивные чада, Но от твоей благодати — Только чугунные дети! Строите этот чертог вы Мудростью старшего игвы, Проклято черное семя! Рухнет в ничто ваше имя.
Уицраор
Это — призраки твоей ревности и безумья! Что мне игва с его рассудочным чертежом? Лишь — орудье мое покорное, только — зубья, Лишь — до времени, перед огненным рубежом. Вижу солнцем себя ликующим, и монады, Что вращаются, торжествующе и звеня — Мне покорствующие мириады и мириады, С гимном ангелов погружающиеся в меня. Сломан стержень перенапрягшихся коромысел! Иль ты все еще, ослепляясь, не поняла, Что подобного вседержителя не возвысил Никогда еще дробный хаос добра и зла?
Неизвестный — шепотом
Вижу его непроглядную ауру, Бурю в мерцающем взоре…
Отдаленный голос Карны
Горе последнему из уицраоров, Горе!
Голос Великого Игвы в тайнике великого капища, среди посвященных
Гордыня бешеная и слепая Окрепнет пусть: Полезна власть его над толпою, И гнев, и злость; Чтобы мятежника-демиурга Швырнуть в Уппум; Чтоб мир, бушующий вне Друккарга, Нам стал рабом.
Великий Игва впадает в транс.
— Смотрю в геенну. Мой дух в ознобе, Лишь ей слуга. Инфра-лиловая в черном небе Горит дуга. Пылает, блещет от края к краю, Мостом вверху… Какому гимну доверю тайну, Хвалам, стиху?.. Гагтунгр! Я внемлю! Я зрю воочью Сквозь весь Энроф [17] Метагалактики средоточье — Итог миров: Обитель господа Люцифера В живом огне… Замкни уста мне. Пусть эта сфера — Тебе и мне.
Великий Игва погружается в беспамятство.
Неизвестный
А, сатанинская мистика! Верность глубинной скверне!.. Это — хитрей, чем свастика И пентаграмма черни…{52} Так вот какого владычества, Царства какого ради Длит балаган свой жречество В нашем, в наземном граде…
Слабо различаемый голос Ректора в катакомбах
…За эту химеру немыслимую Мы платим в круговороте Золотом жизней бесчисленных, Ценою народной плоти…
Даймон — грозно
Народного духа!
Молчание.
— Дальше, ниже: Где души — как клочья дыма… Он плачет о плоти? Взгляните же На то, что непоправимо.
Теперь делается ясно, что источник ударов, казавшихся ударами пульса, стал ближе. Крипта, мерцавшая слабой звездой вверху, исчезает окончательно. Чувствуется колоссальная глубина. Обоих спускающихся охватывает мглистый, едва освещенный туннель со слабым уклоном вниз. Над медленно текущим по дну потоком возникают как бы завитки промозглого тумана, бессильные оторваться от бесцветных вод. Однако они еще одарены способностью жалобных, почти бессловесных звучаний.
Неизвестный
Кто это?.. чьи это голоса, Дух надрывающие?
Даймон
То — неимеющие наименования владельцы карм всё длят свой плен: Кишат, и носятся, и опускаются уже без форм, в хлябь, вниз, в глубь пен: Скорлупы дряблые, недоразвеянные там, на земле — сор дней, шлак душ, Когда-то прядавшие по стокам города в поддонной мгле жерл, ям, рвов, луж…
Неизвестный
Вижу — вижу в них отсветы Прожитых наверху дней, — Стойл, квартирок, углов выцветших, Суету праздных теней…
Всплески слабых голосков
— По хлябям вспучиваемся… — Во мгле раскачиваемся… — Чуть-чуть вскарабкиваемся… — От волн отталкиваемся… — Ах, если б в теплышко! В родное дуплышко! — Ах, в норку б черненькую… — Ох, в тельце б жирненькое…
Даймон
Это — те, кто растлен капищем, Кто — без ядер, кто стал скопищем.
Неизвестный
Но они ж невиновны, даймон! Тяжесть страшных вин — на других… Объясни мне, ответ дай мне: Что взыскать Ему с малых сих?
Даймон
Не знает взысканий, струит благодать Великое Сердце Вселенной Творя, как Отец, и тоскуя, как Мать, Как Сын выводя из геенны. В боренье с богоотступными «я» Законы и карма возникли: Они — не всеобщи для форм бытия, Но царственны в нынешнем цикле. Они — равнодействующая, итог; Мы волим их снять, уничтожить; Страданье впивающий Противобог Их грузность стремится умножить.
Неизвестный — упорно
Что же тем, кто растлил «малых»{53}? Кто несет всю вину воль?
Даймон
Скоро, в ужасе небывалом, Ты простишь им всю кровь и боль.
Неизвестный
Им?! Самому Иисусу не вывести чьих зол след?! Пощады от человеческой совести Им — нет! Нет им за этих несчастных, извергнутых Вспять, в муть волн, Мукою чьей сердце Бога истерзано, Сам рай полн!
Источник ударов, казавшихся биением пульса, теперь становится очевидным. Только слои, несравненно более глубокие, чем Друккарг, способны были бы привести в движение этот океан, подкатывающийся на берега всей тяжестью своих чугунных спондеев.
Даймон
Вспомни же миф о бесстрастности мойр{54}, Режущих грешные судьбы: Пояс бушующих магм, Укарвайр, Смог ли ты перешагнуть бы?
Неизвестный — резко
Я знаю. Я должен. Ступивший на край Ждет спусков до дна, а не свадьбы.
Спуск продолжается.
Чувствуется минование новых и новых слоев, может быть, целых миров нисходящего ряда, пока внизу не начинают вздыматься, изгибаясь кривою необозримой длины, гороподобные волны, мутно светящиеся красновато-рыжим сиянием.
Даймон
Напрасны яростные, задыхающиеся хулы, Напрасны самые испепеляющие из покаяний, Когда расплющивают ометалличивающиеся валы Неповторимейшее и драгоценнейшее из достояний.
Неизвестный, содрогаясь
Как же войдем мы в горящую эту среду?
Даймон
Разве ты чувствуешь жар? Ты призраком, не подлежащим суду, Проходишь сквозь Шаданакар.
Неизвестный
А ты?
Даймон
Мое телесное тело — здесь, Твое — в катакомбах спит, Мистическим разумом видь и взвесь, Что на тебе нет пут.
Неизвестный, погружаясь в стихию Укарвайра
Как странно — ни в чем не встречать преград, Сквозь лавы тенью скользя, Они прозрачными сделались… Брат, Кто скажет теперь «нельзя»?
Свирепеющие порывы стихии, никогда не видевшей солнца и неба, бушуют со всех сторон.
Даймон
Вникни в шумное ликование Этих демонов, этих бурь, В их безумное тоскование, В злую алчность, в их гнев и дурь; До Голгофы, до Гефсимании Воздвигал им народ алтарь, И неистовые их гармонии Уж не те, что гремели встарь…
Голоса тех, кто бушует в магмах, начинают и вправду свидетельствовать о каком-то странном, тоскующем восторге
— Торжествуй, сонм кличущий, — Снаряжай, сонм плещущий, — Направляй, сонм свищущий, Наш корабль в путь, в даль. — За чертой душ брошенных, — На весах дел взвешенных, — Навсегда с нив скошенных, С золотых нив воль. — Унесем их плавными, Как размах крыл волнами, Где царит Мать Полночи, Глубже магм — к ней, к ней. — Измельчим в пыль дымную, — Завихрим в зыбь темную, — Запоем песнь шумную На помин их дней.
Из глубин Укарвайра стремительно поднимается, проносясь мимо, нечто прямоугольное, громадное и черное, похожее на гроб.
Неизвестный, вздрагивая
Так он был отсюда? И снова наверх? И снова в злосчастный город?.. Где же все те, кого он низверг? В каких еще адских горнах?..
Даймон
Они вокруг нас.
Неизвестный
Но я их не слышу…
Даймон
Они вокруг нас.
Неизвестный
Но я их не вижу!
Даймон
Взгляни на дрожанье багровых шаров, Качаемых в огненной влаге.
Неизвестный
Но… это ж не люди!
Даймон
Забудь про Энроф, Про тех, кто дремал в саркофаге: То были гиганты. Пигмеи — вот тут. Здесь каждый лица лишен: Ты видел когда-то пышный парад Бездумных людей-машин; Не там, но здесь — решающий плод Того, что любой свершил. Есть ярусы глубже: тираны, цари, Псы века там платят долг, Мучители наций, сердца-упыри, Предтечи и слуги Велг.
Неизвестный, молясь в нестерпимой тоске
Плачь, Великое Сердце! Кому из народных святилищ Благовонным туманом текли славословия, — плачь! Плачь о хлопьях чистилищ, о бедных уродах страдалищ, Где вослед за страдальцем на муку восходит палач! Плачь, Великое Сердце, о бездомных скорлупах, Чей удел невозвратный мог быть строг и велик; О мятущихся клочьях на последних уступах, Обо всех, утерявших человеческий лик! Плачь о гибнущих ныне — о живых мириадах, Ежечасно сходящих по горящей стезе: О потоптанных всходах! обескрещенных градах! О садах и народах, обреченных грозе!..
Даймон
Готов ли теперь к последнему спуску: Глубже страдалищ, в тихий Суфэтх?
Неизвестный
Я спуска просил. И не отступаю. Сердце сгорело… Ветер подул В душу нездешний… Уж затихает Гул Укарвайра — все голоса…
Даймон
Ты коснешься миров окончательной пыли, Но и кладбище то — лишь полоса.
Выше и выше удаляются, замирая, звуки огненного океана; снова минуются за слоями слои; и молчание пустот, отделенных от человечества невообразимыми толщами, поглощает все. Чуть слышное шуршание, похожее на пересыпание песчаных массивов, одно говорит о жизни, еще шевелящейся там.
Неизвестный, тихо-тихо
Пустыня… Но сумрак все непроглядней… Только вверху — лиловатый нимб…
Даймон
Все тот же Нергал, — солнце исподнее; Это — скорлупы, еще шуршащие Внизу, под ним.
Неизвестный
Нет, не осмыслить смыслом разумным… Будет ли этим несчастным возврат?
Даймон
Не замедляя, прошли мы бесшумно Мимо щелей в ад. Тот, кто сорвался к Гагтунгру, и глубже, Глубже, на планетарное Дно, Еще не погиб. Но в этой вот стуже Бессмертье прекращено.
Неизвестный невнятно
Давит тоской нечеловеческой Мудрость о семенах и плодах.
Даймон
Душу утратив, отсюда в космический Мрак выпадает развенчанный дух. Спуск невозможен: «я» гаснет, И след его Здесь обрывается под золой…
Неизвестный
Значит, и глубже, глубже вот этого Есть еще слой?!
Даймон
Дыры в пространства галактик. Дно Мiра.
Неизвестный
…Вечность?..
Ответа нет.
Неизвестный, трепеща
Я понял: недвижный миг предельной муки.
Даймон
Там нет времен. Но смысл огромных циклов Чтоб время там возникло, как у нас.
А над шуршанием пересыпающихся скорлуп снова колеблется — уже яснее — завораживающий и печальный
Женский голос
Магмы глубин, Волны миров — Мой неумолчно звучащий покров: Дивно грущу… Мир ваш пряду… Темных героев на Дно мое жду. Сдайся! приди! Дух остуди, Космос угаснет вдали, позади — С блеском небес, С плеском морей, С вольными криками птиц и зверей. Мир отмелькал… Пир отсверкал… Миру на смену встает мой Нергал… Снидь же в края Небытия, Вне вашей утлой вселенной — как я!
Неизвестный
Так вот мне откуда звучал этот голос, Маня в неисхоженные пустыри…
Даймон
Великой Блудницей когда-то приснилась Она мудрецам христианской зари.
Женственный голос, замирая с беспредельной тоской
Вечно трущу… Мир мой пряду… Темных героев на Дно мое жду…
Даймон
Вечно томит она, вечно неверная, Похотью духа язвит наши сны… Хочешь ли странное имя? — Фокерма, Женственная ипостась сатаны.
Тишина.
Неизвестный
Испепелилось во мне до конца Все от выдумщика и самозванца. . . . . . . Если когда-нибудь, сквозь колдовство Этих пучин возвращусь я под солнце…
Даймон
Ты возвращаешься. Ты возвратился! Веки трепещущие подними: Новым рожденьем дух твой родился Между людьми.
Голоса в крипте
Ты с нами, родной наш скиталец — Наш странник, искатель, пришлец! Прислушайся к рокоту улиц, К гудкам поездов у околиц…
Стены освещенной крипты проступают из мрака там, где не представлялось ничего, кроме пустынь Суфэтха.
Даймон
Друг! настал раздвигающий Миг судьбы твоей: слышишь — Бремена возлагающий Приближается свыше; Будешь миром водительствовать Над уклонами к безднам, Будешь людям свидетельствовать О Благом и о Грозном.
Голос Великого Посвящающего
Все ли, что явлено — понято? Все ли, что понято — принято?
Даймон
Все.
Посвящающий
Все ли, что просится — выстрадано? Все ли стороннее вытравлено?
Даймон
Все. Стройно вязал я для младшего брата В космос — виденья пучин и святынь. Жаждой пророчества сердце объято…
Неизвестный
Аминь.
Даймон
В бурную душу младшего брата Я низводил поток благостынь С фирнов Олимпа, Кремля, Монсальвата.
Неизвестный
Аминь.
Даймон
Мышцам духовным младшего брата Мы сообщаем крепость твердынь Горнего Града. — В путь — без возврата!
Неизвестный
Аминь.
Голос Великого Посвящающего
Знанья верховного чистый чертог — Встань из развалин сознанья!
Тишина.
Божьего пламени жгучий росток, Вспыхни из ран состраданья!
Тишина.
Воли верховной творящий поток, Хлынь для чудес созиданья!
Тишина.
Сердца Вселенной гонец и пророк, Встань для борьбы и скитанья!
Тишина.
Голоса в Небесной России
Духом пронизанный, К вести помазанный, Чист пред судом, Стал нашим братом, Венчан Синклитом, К власти ведом.
Посвящающий — к Посвящаемому
Но знай: радушьем этот век Нас не встречает у порога: К кострам сирот, бродяг, калек Сперва скользнет твоя дорога. Казнен изгнаньем, как Адам, Клеймен судом, как лютый Каин, Пойдешь по мертвым городам Скорбеть у выжженных окраин. Сольются искры душ кругом В безбрежном зареве страданий; Им будет чужд и дик псалом Твоих безумных упований. Ты, как юродивый, молясь Бросаться станешь в пыль дороги, Чтоб хоть земля отозвалась На миф о демонах и Боге!
Ведь наград не ищу я По излучинам ночи: Знаю, действую, чаю — И не властен иначе.
Посвящающий
Отрада будет: взор детей. Он мглистой ночью городскою Из нор, трущоб, из пропастей Ответит блеском и тоскою; Обступят трепетным кольцом Любви, мечты, надежд, единства, Раскрыв пред истинным гонцом Горячих душ гостеприимство. В дыму окрайн, в чаду квартир Они твой жгучий зов припомнят, В широкий, Бога ждущий мир Они уйдут из затхлых комнат, Они враждующий прибой Утишут мудростью, венчая — Верховным куполом — устой Всечеловеческого рая.
Экклезиаст
Только этого, Отче, Я ищу и взыскую: Быть в содружестве зодчих, Строить в высь голубую.
Голос Посвящающего, удаляясь
Тогда наступит твой зенит. Тогда тебя Синклитом встретим И Яросвет благословит Тебя венцом: вторым и третьим.
Даймон
Во всякий час: среди ли темных вьюг, В разгаре ль битв, на царственном закате ль Всегда с тобой мы, наш любимый друг, Вершин и бездн России созерцатель.
Примечания:
1
— Дамы — направо! Господа — налево! (фр.) — бальные команды (Ред.)
16
Шеол (иудаист.) — теневая страна умерших. Здесь — темные миры чистилищ.
Экклезиаст (греч.) — буквально — проповедник. Здесь — человек, удостоенный дара вестничества, то есть провозглашения и утверждения эпохальных или сверхэпохальных духовных истин.
