Лязгающий измеритель времени на конусообразном капище игв в Друккарге бьет один раз.
Великий Игва
Скрыта в мутных пучинах Глубже глыб государства Тайна брачного чина Гордых демонов царства С той, кто издавна лепит Плоть земных и подземных, С той великой, чей трепет — В нас, живых и разумных.
Хор капища
Мать воинства! Глубь таинства! Тло творчества!
Великий Игва
Вкруг женственной плоти Клубились столетья — Шуршащие мутью Туманные платья, Но вечно все та же Всходила на ложе, С веками лишь глаже, Стройней и моложе.
Хор
Мать вечная! Плоть злачная! Тель тучная!
Великий Игва, возвышая голос
Из мрака ко мраку — Без нимбов, без аур, Вздымается к мраку Господь уицраор. Преемственно — третий, Властительный, юный, Надежда столетий, Владыка подлунной!
Голос уицраора Жругра
Где вы, мудрые мисты? Приготовьте нам место… Возведите помосты… Да прибудет невеста!
Удары бубнов. Рокотание барабанов.
Хор
— Кто таится в страстной дрожи? — Властная! — Добрая! — Кто в домах нам холит ложе? — Страстная! — Щедрая! — Кто алчбою смутной мучит? — Грузная! — Душная! — Кто продленью рода учит? — Грозная! — Страшная!
Шум медленного шествия по уступам капища. Ряды золотых дисков на его верхнем ярусе начинают приветственный гул.
Афродита Всенародная
Поднимаюсь, влача покров мой широкотканый, К предназначенному служенью — супруга-мать, — Мой властительный! Предначертанный! Долгожданный! В третий раз мне ниспосылаемая благодать! Как таинственны твои каменные личины! Как торжественны опускающиеся мосты! Как лицо твое и обличье неразличимы, Наклоненные с непонятной мне высоты!
Хор
Лабиринт священных гротов Уж укрыл тайну тайн…
Жрец, внутри черного кристалла, откликаясь
Я раскрыл внизу ворота, В город вплыл мрак окраин…
Великий Игва
Пусть придавит сон чугунный Души всех в граде том: Чтоб испил господь подлунной Влагу душ, спящих сном…
Жрец
От притихших дворцов до застав Изменяется народный состав; Это — тайн всероссийских язык, Это — брачная ночь владык!
Голоса Даймона и Прозревающего
— Слышишь — будто космических Пульсов двух громыханье? — Слышу: нечеловеческое, Лязгающее дыханье. — Видишь, в домах молчащих Шарят его присоски? — Вижу: сознанье спящих Он втягивает, как сгустки.
Глубокая тишина.
Уицраор всасывает души погруженных в сон и ввергает их в лоно своей супруги.
Афродита Всенародная
Русь наверху — как черная скатерть… Три океана во мраке видны… Слава тебе, что творишь меня матерью Новому — третьему царству страны!
Уицраор
Принесешь мне к утру новые Чада чудные! Мир взрастим железной нивою Беспощадною! Сверхдержаву облачим В плоть чугунную, Землю мощью потрясем Ураганною!
На Цитадели великого города часы бьют четыре.
Жрец
А время кружится… Рассвет торопится… Уж утро трубится!
Карна
Утро свинцовое брезжит над миром. Дети ущерба встают к труду, В тягостный бой меж новым и старым, В призрачный путь по серому льду.
Обыватели в домах, протирая глаза
— Вот свежая нынче погодка! — Ну, что ж, взбодрится походка. — Смотри: вот бессонная вахта, Начальство уже на ногах-то! — Начальство теперь боевое: За нас стоит головою… — Сидевши на царской мели, Мечтать о таком не смели!
У закрытых еще лавок возникают хвосты.
Обрывки разговоров
— Ну, как: не видать гостинца? — Озябли. Хоть чуточку солнца… — А вы бы пустились в танцы: Ведь мы, говорят, спартанцы. — Да, в сущности, хвост — вид спорта. О чем тут может быть спор-то? — Пусть крепнет красная Спарта Гимнастикой у Центроспирта!
Голоса в новом ареопаге
— Базу расширить… — Землю обшарить… — Всех обнадежить… — Верных умножить!
Тревожный шепот в черном кристалле
— Плохо… ой, плохо: Правителю тяжко!{21} — Ни речи, ни вздоха… — Иль омрак? одышка? — Врачи отстраняются… — Пульс, как у старца… — Душит броня ему Утлое сердце. — Может быть, лаком Покрасить венец? — Чу: он заплакал… — Значит, конец.
Голос уицраора
Слаб! Человеческое победило. Вынуть его из железного тела! Замуровать в зиккурат пьедестала! Пусть почиет — под устоем престола.
Горестные завывания в Друккарге. Траурные гудки в великом городе.
Тишина.
Уицраор
Кто ж ради участи народотворца Смеет отречься навеки от сердца? Смущенное молчание. Где ж подготовленный в лоне Гагтунгра, В магмах не гибнущий, как саламандра?
Шепот в ареопаге
— Вон он… на дне миллиардов… — Вот он — рожденный меж смердов… — Прет сквозь ряды авангардов… — Сумрачней гуннов и курдов!
Похититель Монады{22}, оттолкнув стоявших на дороге и вступая в ареопаг
От крови, бурлящей в аортах, Ты слеп, как гадальщик на картах! Здесь — Я, величайший из смертных, Мессия всех стран распростертых. Уицраор, приглядываясь Со мной его молча оставьте. Триумф ему пышный готовьте, Судьбу его пойте и славьте, — Он выйдет в урановой кофте.
Барабаны.
Министр общественного воспитания, показываясь на балконе и вертляво посматривая во все стороны
Люди! На полях Всходит под дождем Брошенный вождем Сев. Кто сказал «приляг»? Этаких миляг Крепко мы дерем Все! Щерь клыки — не щерь, Все равно трудом Мы преобразим Тварь. С кем же вы теперь, Вы, кто так дрожал Над своим добром Встарь?
— Семеним на цыпочках… — Привстаем на лапочках — Бледных лапках в цапочках, В стареньких опорочках!
Министр воспитания
Волен каждый встать К нам в ряды добром, Будь он раньше хоть Поп; Мы ж позолотим каждому тавром Туловище, грудь, Лоб.
Крики
— Вперед! Вперед! — Сколько нас? — Уйма! — Вытереть, вытравить Старые клейма! — Братцы! Новый устав! — Почесть новых постов… — Хвост-то — до самых застав! — Мост завалиться готов!
Шепот в черном кристалле
Замысел тонкий оправдывается: Ихние с нашими слепливаются, Птенчики юрко вылупливаются, В стайки стройные скапливаются.
Часы на Цитадели бьют три.
Голос уицраора
Готов он! Таких не бывало. Он блещет, как меч Азраила.{23} Зажечь все огни ореола! Утроить глаза караула!
Фанфары.
Министр, поднимаясь на носках
Братцы! Час назад Злобный паралич Нашего вождя Сгреб. В красный зиккурат Люди понесли, Плача, как дитя, Гроб. Горечь глубока — О!.. Но среди нас Верный ученик: Тот, Кто из тупика Подвигами спас Рать, когда мы шли Вброд.
Растерянные голоса
— Как это… Когда ж это? — Это — он для слога. — Все, что нами нажито, — Общая заслуга! — Да, но предревкомы… Шефы… командармы… — Может быть, такому Крест дадут? —…и бармы?
Фанфары еще раз.
Министр, возвышая голос
Век наш стал суров, Жертвы громоздя, Мудрость укрепит Вас: Нынче прозвучит С крепостных зубцов Нового вождя Глас!
Агитаторы
Самому вернейшему — хлопайте! хлопайте! Самому мудрейшему — топайте! топайте! Трижды величайшему — гикайте! гикайте!
Народ теснится к Цитадели. Любопытные карабкаются на фонари и архитектурные украшения.
Фанфары — в третий раз. Слышен мерный, лязгающий шаг, и на террасу Цитадели выдвигается Автомат, превышающий человеческий рост втрое, но с человеческим лицом. Всеобщий вздох недоумения и страха. Толпа замирает в замешательстве.
Автомат
Наш Всезакон в том, Чтобы весь круг тем Втиснуть в один том, Все исчерпав там. Наш Всезакон в том, Чтоб громоздить дом; Чтобы с любых дамб — Залпы! Салют! дым!
Рукоплескания.
Автомат обводит всех магическим взглядом
В том наш благой суд, Чтоб стал народ сыт; Чтоб тесноту, сор Вдруг превратить в сад! Чтоб разглядел мир Сквозь пелену хмар — Голоден, нищ, хмур — Мудрость моих шор!
Рукоплескания переходят в овацию.
Автомат
Мы — бодрый шаг толп, Будущих благ столп; Полный котел полб, По лбу врагов залп! Тем же, чья жизнь — вред Всем, кто врагам рад, Приговор: кляп в рот И — в глубину руд.
Мгновенное замешательство — и новый взрыв оваций.
Автомат простирает перст к городскому собору.
Этот гнилой склеп Надо бы срыть. Глуп, Кто об устой глыб Бьет, как баран, лоб. Там, где звучал всхлип, Там, где жирел клоп, Можно сгрудить хлеб. Соорудить клуб.
Автомат делает знак Министру.
Министр воспитания, вскочив на парапет
Граждане! Тиран Пробовал в народ Сызмальства внедрить Страх: Рабством и бедой Строен этот храм. Рушьте его свод В прах!
Толпа, повеселев
— Ну-ка — враз, деточки… — Посдерем цаточки. — Разнесем туточки В одни суточки.
Шорохи в воздухе
Веками снаружи Об этом мечтали… В ознобе да в стуже… В гееннском провале…
Протяжный крик раненого колокола, сброшенного на асфальт.
Прозревающий, появляясь на паперти вместе со священником
Теперь вскрывается явно, Кто взмел этот вихрь на мир. Спасем, кто верует, главное: Наш образ и наш потир.
Клир, уносящий священные реликвии
Уходим в пустыни темные, Хоронимся по городам, — Да будут своды тюремные, Барак лагерей — наш дом…
Церковный политик, пытаясь задержать шествие
Стой! Ищи равнодействующую, Иль погибать всем.
Священник, не останавливаясь
Храни нас Бог от предательствующего Поклона злым чудесам.
Церковный политик, поворачиваясь к толпе
Гнал лицемеров из храма Сам Иисус бичом. Вы — справедливы! Правы! Розни меж нас — ни в чем!
Клир поет, удаляясь
Под ветром ревущим, По катакомбам, В глухих убежищах Безвестных комнат, В метели свищущей На горном спуске, Храни нас, блещущий Синклите Русский!
Говор в ареопаге
— Упрямство мула!.. — Да: рушить — мало… — Охаять смело — Вот будет мило!
Голос Прозревающего — вдали
Лишь вам соратствуем В боренье крестном, О, братство праведных В Кремле Небесном!
Клир, уже едва слышно
Во царстве вражьем По бездорожью, Где ныне страждем Во Имя Божье, В духовном поле Ростки посева Учи нас холить, О, Матерь-Дева!
Поверх руин собора протягивается полотнище: «Работы производит Государственный Разруштрест». Перед полотнищем сколачивается трибуна. На трибуне появляется
Генерал-лейтенант культурных сил
Был мамонт с бивнем, Был скиф. Ответьте: Кто ж прогрессивнее Всех на свете?
Голоса
Не скиф, не мамонт: значит — мы, Обличители всякой тьмы.
Генерал-лейтенант
Так. Наша родина — Столп наук. Но свил в народе Гнездо паук. Чтоб паутину Порвать навек, Мы всю рутину Сгрудим в ковчег; Фундамент храма Вполне хорош: Мы вставим в раму Синклит святош, Пронумеруем (На то указ), Отполируем Фанеру касс… Тотчас — черед: И в наш музей Не завернет Лишь ротозей.
Оживленные голоса
— Мысль!.. — За стеклами — гады, В залах — шустрые гиды… — В блеске цифр — наши годы, Трудовые их гуды… — Экспонаты озвучены, Для окурочков — урны… — Как глубоко-научно! — Как высоко-культурно!
На месте собора начинается сооружение антирелигиозной кунсткамеры.
Голос Молодой Женщины тихо напевает колыбельную песню в глубине каменных громад
Времени черные гири Мерно стучат на цепи. Спи в этом сумрачном мире, Свет мой единственный, спи! Кем ты в судьбу мою послан? К чьим маякам устремлен? Что за таинственный послух Ждет тебя в далях времен?
Механический свист, похожий на взмах исполинского бича, взвивается где-то совсем близко — и удаляется.
Я лишь забочусь о хлебе Да над судьбой ворожу. Твой предназначенный жребий В снах материнских слежу. Ищет неистовый Ирод Дух твой, за власть трепеща… Да охранит тебя город В каменных складках плаща!
Не вмещаюсь уже в постылую Цитадель, Расширяюсь головокружительно вверх и вдаль Надевайте же мне на душу бетон и толь, Алюминий, вольфрам, иридий, гудрон и сталь!
Автомат на террасе, подхватывая
Наш мировой план Мощи младой полн: Тоннами пьет нефть, Кипами жрет юфть; Щупает высь сфер, Никнет к сосцам гор, К тайнам земных дыр Тянет взрывной шнур.
Возгласы гордости и удовлетворения.
Чтоб гражданин влил Душу в металл сверл! Чтоб добывать лал, Ртуть, антрацит перл! Чтоб устремить пыл В стройку стальных стойл, В скрежет и визг пил, В топот и стук кайл!
Автомат скрывается в Цитадели. Часы торопливо отзванивают полдень.
Воздух дрожит от работы машин, гуда колес, ударов металла о металл.
Голос неизвестного мальчика, затерянного в толпе
Не слишком ли рано пришел я? Ни в ком Не вижу союзника думам, Не слышит никто, что звенит родником Под этим свирепым самумом. К товарищам выйду ль — их день закружил, К отцу ль — он усталый, он резкий… Но понял бы Лермонтов, если бы жил, Ласкал бы в слезах Достоевский…
Тревожные голоса в черном кристалле
— Бдите! По звездам Печалятся юноши! — Бдите: по гнездам Плодятся змееныши!
Голос мальчика
Еще непонятна задача моя — Что свергну? Воздвигну? Построю? Но слышу вас, гении, слышу, друзья: Вы рядом, — вот здесь, — надо мною!
Голос пропадает в городском шуме.
Обрывки разговоров в магазинных очередях:
В одной
— Такие — пятьсот, те — триста. — Намедни у Резинотреста… — А этот завмаг: уж трус-то! — Ему бы… — Не так-то просто.
В другой
— Возьмешь для отдыха книжку, Зайдешь иногда в киношку: Какой-то Монблан… Кашмир… А выйдешь — опять кошмар.
В третьей
— Еще не давали? — Ждем. — Опять под этим дождем… — А знаешь: в слове «дают» — Какой-то странный уют!
Генерал-лейтенант культурных сил, навострив уши
Еще немало среди нас В мечте сосущих ананас; Спят, как чурбаны, а с перин Вскочив, глотают аспирин И, у врача взяв бюллетень, На ясный день наводят тень.
Борцы за новый быт, навострив уши
— В вас еще живы Дух легкой наживы, Отрыжка сивухи И прочие духи! — Ну, чем вы живете? Сплетнями тети? — Хватит! На стройку! В пафос, в героику! — Может быть, Ванечка, Хочешь диванчика? Галстук да пыльник? Марш за напильник!
Заслуженный деятель художественного фронта, негодуя
Что вам искусство? Спрятались в куст вы! Что вам палитра? Лишь бы пол-литра! Сесть бы в середку, Есть бы селедку… Ваш дух, идеал — Пух одеял!
Министр общественного воспитания
Помните: наш руль — Заповедь: будь храбр, Бдителен, суров, Прям. Новая мораль Тысячами швабр Выскребет из душ Хлам! Дети на отцов, Исподволь, в ночи Исповедь несут Мне: Мучит ли их блуд? Спят ли на печи? Стонут ли в хмельном Сне?
Организаторы, подхватывая
— Икру в роддомах вынянчить. — Питать, подсушить и выжучить. — Заветную мысль вымучить. — Доносам за страх выучить.
Педагоги
— Иголкой их ум прострачиваем. — Идейкой насквозь просвечиваем. — Магический том разучиваем. — От гордости грудь выпячиваем.
По улицам маршируют шеренги подростков. В левой руке — штандарт, правая бодро взмахивает при каждом шаге.
— Грудь колесом пучится. — Жить напролом хочется. — Деды по домам тычутся, В старый гардероб прячутся.
Голоса из подземелий
— Тут, в сумраке, нет смен. — В глубь рудников сход крут. — Весь горестный год плен. — До гроба весь век труд.
Слабые голоски с кладбищ и крематориев
Под марши вымученные, Змеясь от боли, Роимся, выхваченные Из колыбели; Кружимся хлопьями, Травою сорною, Листвой над топями Бесцельно сорванною…
Наместник
Помните: Цитадель Требует: наш кров Высить вон до тех Туч. Прядайте сквозь щель! Пухните с боков! Вздуйтесь выше всех Круч!
Шорохи и свисты
— Из нор высачиваемся… — Из пор выструиваемся… — Из фибр выгноиваемся… — До неба взбрызгиваемся!
Горизонт скрывается за призрачными силуэтами ступенчатых громад, шпилей, подъемных кранов.
Неизвестный мальчик
Ах, тесно в этих ущельях, Среди человеческих волн… Зато — какое веселье, Чуть только взойдешь на холм!
Он поднимается по скату холма на окраине столицы.
Какой-то премудрый дедушка Сидит здесь порой на склоне: Рассказывает мне о Ведах…{24} О Радонежском… Эхнатоне…{25} Седины — белейшим облаком, А взор глубок, как озера… Он напоминает обликом Рабиндраната Тагора.{26}
Прозревающий, спускаясь с холма
Опять ты беседовать шел, Веселый мой босоножка? Никто бы нам не мешал, Но ты опоздал немножко. Сегодня прекрасный гость Тебя навестит на вершине: Немногим дано обресть Наитчика совершенней.
Мальчик на острие холма. Отсюда вся столица охватывается взглядом
Нет никого. Но город — как могуч! В нем каждый камень дышит прошлым русским. По гребням крыш перебегает луч И меркнет там, по рвам и темным спускам.
Но не луч — не сравнимый ни с чем океан света озаряет внезапно то, что скрыто постоянно. На один миг разверзаются пучины под великим городом и выси над ним. Храмы Небесной России блещут на воздушных вершинах золотом, белизной, синевой, а внизу распахиваются — один другого мрачнее. Лилово-черные, багрово-желтые миры уицраоров и античеловечества. Над глыбами подземной крепости видится лазурное свечение плененной там Соборной Души, а кто-то невыразимо могущественный проносится в высоте массою белого света, среди которого полыхают пламена, еще более ослепительные. Прорыв длится секунду.
Голос Даймона
Космос России мгновенно объемль, Помни о нем и расти: Толпы и толпы в заоблачный Кремль Ты предназначен вести.
Мальчик на коленях, закрыв лицо руками
Что это? Боже, нет слов в языке, Нету понятий таких…
Даймон
Будут. — Как светоч во властной руке Станет твой огненный стих. Братством преображаемых царств Будет всемирный исход… Жди и готовься: кругами мытарств Движимы ты и народ.
Голос гаснет. Мальчик лежит на земле, спрятав лицо. Внизу шумит город, слив голоса человеческих миллионов и машин. Но ему слышно другое.
Теперь ему слышно, как глубоко в Друккарге мутная и страстная женственная сущность полыхает беспокойными красными покровами. Эту невыразимую речь кто-то приближает к человеческим словам, переводит, втискивает в них, и тогда мальчик разбирает —
Голос Афродиты Всенародной
Ты страну мою избавил от геенны, И рабой твоей пребуду до конца, Отчего же наши дети — все чугунны, Без лица?
Голос уицраора
Непреклонною их стойкостью за химеру «Я» единственное на вселенную распространю: Начинается преобразовывающая эра, Перед коей все миновавшее равно дню! Не постигнешь ты никогда моего алканья, Не проникнешься моей бушующею мечтой: По ту сторону Всезакона и беззаконья Воздвигается равелин мой — и только мой!
Голос Карны
Вспомни заклятье! Вспомни заклятье, Узницы Навны страж и слуга! Род уицраоров создан в столетьях Был демиургом — щит от врага; Но в материнское лоно обманом Следом проник сатана: берегись! Двойственный рок тебя мчит ураганом, Чтобы разбить о запретную высь!
Уицраор
Лжешь, кудесница несмывающейся обиды! Уж надломлена, уже скашивается ось времен; Мир рыдает, мир жаждет, молит моей победы, Демиургами сверхнародов порабощен!
Черный конус внутри Цитадели зардевает вспышками перебегающих искр.
Жрец, в молитвенном экстазе
Ты крепнешь, впивая Раздоры и ропот Из скважин Китая, Из трещин Европы; Уж щупальцы, роя Тло наций, простерты; Взор щурится к бою… Считая когорты…
Голоски с кладбищ и колумбариев
…Не смея песенку Поднять до всхлипа, Ютимся — пасынками Судьбы — у склепа, И каждый в ниточку От боли сжался… Смягчись хоть чуточку! Помилуй, сжалься!..
Священник, в катакомбах
Как червь, он изгложет Незрелую совесть, Навек уничтожит Духовную завязь, — И поникают Растленные веком, И замолкают Надтреснутым звуком…
Жрец, простираясь ниц
Великий! Ты — семя Всемирного древа: Оно надо всеми Из злобы и гнева Взойдет и раскинет, До неба ширяя, Кровавую скинию Адского рая!
Голос уицраора
Не умещаюсь… не насыщаюсь… нет, мало, мало! Все увеличиваюсь… ометалличиваюсь… скорей, скорей! Сжимайте, жарьте по крематориям тук и сало! Ловите, всасывайте воронками лагерей!
Пачки сухих выстрелов.
Голос неизвестного мальчика за городом на морском берегу
Под этим ли небом возвещено мне Пройти по спиралям несчастий До власти, немыслимой даже во сне, До мирообъемлющей власти?
Голос Карны
А крепость растет — над ярусом ярус, И толпы не видят в полдневном свету, Что прямо в зените — багровый Антарес Льет свою силу на крепость ту.
Жрец
Вихрем всклокочены, мчатся минуты, Энтузиазм бьет через край… Ометалличенный, кольцами сжатый, Неба достиг днесь наш строй…
Карна
Вот уж уходит солнце зенита, Вспять не вернуться чтоб никогда, Чтоб исчерпала рок свой планета, Блеском бездумья сплошь залита.
Голос мальчика
Еще никого я не встретил, Кому бы, сквозь тьму веществ, Мерцал, ликующ и светел, Мир легких, как луч, существ. С ребятами плещемся вместе, Нас моет та же река, Но глухи сердца их к вести, Трепещущей издалека. Никто не слышит, как дальние Поют божества морей, Как плещутся духи кристальные Над отмелью рыбарей; Кто веет полунамеками, Творя туман и росу, Мерцающими, зеленоокими Друзьями в лугах и в лесу…
Даймон
Крест одиночества строг и велик. Горькую явь обнаружь: Мир стихиалей еще не проник В глубь человеческих душ.
Мальчик
Но и под маску города Никто взглянуть не посмел: Их оглушают аккорды Бряцающих судеб и дел. Никто не чует, как дышит Скала над срывом во тьму… О, если б хоть вождь услышал, Что бездна поет ему!
Женственный голос, едва доносящийся из неимоверной глубины, тихо поет
Глубже пучин Мира стошумного Я без личин Сплю. Древний покой Края безлунного — Мрак вековой Длю. Рдея во мглу, Тысячи факелов Правят хвалу Мне. Слышу псалом Сумрачных ангелов На мировом Дне. Кровь, как нектар, Мне изливаемый, — Вольный ваш дар Пью, Дымный хитон Пряжи сплетаемой Миру сквозь сон Вью. Но все ясней В вашем просторе я Слышу страстей Ход. Выйду опять В полночь истории Ваш колебать Свод. Дольше, хмельней С полночью каждою Будет вам мой Век… Стройте ж, пока, Алча и жаждая, Не подниму Век.
