Двадцатый век дал международному частному праву новую категорию — «международное юридическое лицо», роль которой еще не всеми исследователями оценена по достоинству. Рассмотрим историю появления этой категории, объективные причины ее создания. Внимательный правовой анализ показывает, что рождение категории «международное юридическое лицо» связано с деятельностью международных правительственных и неправительственных организаций.

Сегодняшнее состояние знаний о международных организациях нередко определяют как «интеллектуальный хаос»[468]. В юридической литературе специалистами по международному публичному праву широко дискутируется вопрос о международной правосубъектности международных организаций[469]. Проблемы, выходящие за эти рамки и касающиеся выступления международных организаций в гражданском обороте, как правило, оказываются вне внимания авторов.

В литературе международные организации подразделяются на две разновидности — межгосударственные (межправительственные) международные организации (ММПО) и неправительственные международные организации (МНПО). Одновременно указывается на то, что «это два самостоятельных, хотя и взаимодействующих друг с другом института международного права»[470].

Е. Т. Усенко выделяет следующие существенные признаки ММПО, выработанные теорией и практикой: «организация создана и функционирует на основе межгосударственного договора; членами ее являются сами государства; она обладает собственной волей; она имеет органы, которые формируют и выражают ее волю; она должна быть правомерной; она содействует сотрудничеству или организует сотрудничество государств в области осуществления ими суверенных прав»[471]. Похожие признаки выделяют также Е. А. Шибаева и М. Поточный:

1) договорная основа;

2) наличие определенных целей;

3) соответствующая организационная структура;

4) самостоятельные права (и обязанности), отличные от прав (и обязанностей) государств-членов;

5) учреждение в соответствии с международным правом[472].

В отечественной доктрине вопрос о международной правосубъектности ММПО испытал серьезную эволюцию. На первых порах авторы в своем большинстве отвергали возможность наделения такого рода образований международной правосубъектностью. При этом в качестве единственного и исключительного основания международной правосубъектности рассматривался суверенитет, носителями которого могут выступать только государства или нации, борющиеся за независимость: «Всякие попытки расширения круга субъектов международного права сознательно или бессознательно умаляют принцип суверенитета и искажают действительность»[473].

Однако в дальнейшем широкое признание получила концепция, признающая за ММПО международную правосубъектность (по крайней мере — ее определенные свойства). Как отмечается в 6-томном «Курсе международного права», «можно утверждать, что любая правомерно существующая международная (межгосударственная) организация есть субъект международного права, ибо ее учредительный акт обязательно регулирует отношения между организацией и государствами-членами, хотя бы по поводу их членства в этой организации»[474]. В литературе справедливо было указано на то, что «понятие международной право субъектности на основе суверенитета приводит к ограничению круга субъектов международного права. Суверенитет является объективным критерием классификации субъектов международного права, который делит их на основных и неосновных, суверенных и несуверенных»[475]. При этом отмечается, что если государства и нации признаются носителями международных прав и обязанностей де-факто и обладают универсальным объемом правосубъектности, то международные организации имеют вторичную, специальную международную правосубъектность, производную от государств-участников[476]. Важное влияние на доктрину имело консультативное заключение Международного суда ООН от 11 апреля 1949 г., в котором была признана «широкая степень международной правосубъектности ООН», но одновременно указано, что данный вывод отнюдь не означает, что «ее правосубъектность, права и обязанности такие же, как правосубъектность, права и обязанности государства»[477]. Основываясь на таком состоянии вещей, Г.И. Тункин сделал следующий вывод: «Положение о том, что международные организации могут быть и многие являются субъектами международного права, в настоящее время является, по существу, общепризнанным, и споры по этому вопросу можно считать достоянием истории»[478].

Достаточно подробно анализировался и вопрос о правовой основе международной правосубъектности ММПО, статусе их уставов и учредительных договоров. Основополагающая проблема в данном случае —это правовая природа уставов ММПО, возможность применения к ним общих положений права международных договоров. Сторонники так называемой конституционной теории на основе анализа американской и английской практики утверждают, что уставы современных ММПО являются их конституциями, к которым неприменимы или почти неприменимы общие положения права договоров (В. Фридман, Ш. Розен). Противоположная точка зрения основана на том, что уставы ММПО, принимаемые государствами, являются обычными международными договорами, которые не следует выделять отдельно. В отечественной доктрине преобладающей стало суждение, признающее уставы ММПО международными договорами, но договорами sui generis, имеющими определенные особенности. Основная особенность заключается в том, что устав международной организации не только устанавливает права и обязанности сторон (государств), как это делает любой международный договор, но и создает международную организацию, учреждая ее органы, определяя их компетенцию, устанавливая правовое положение членов организации, персонала и т.п. Поэтому, несмотря на то, что заключение и действие уставов ММПО имеет определенные особенности, все основные положения права договоров являются применимыми и в данном случае[479]. В зарубежной и отечественной литературе большое внимание уделяется также концепциям «имманентной» и «подразумеваемой» компетенции ММПО[480].

Не столь единодушны исследователи в определении международной правосубъектности МНПО. На сегодня можно констатировать наличие в отечественной доктрине по крайней мере трех основных точек зрения.

Согласно первой из них, МНПО не могут признаваться субъектами международного права, причем данный вывод делается сторонниками этой позиции вне зависимости от признания международной правосубъектности ММПО[481]. Как полагает Д.Б. Левин, «вопрос о международной правосубъектности многочисленных неправительственных объединений и организаций, создаваемых отдельными лицами или их объединениями, не возникает. Такие международные объединения не наделены какими-либо правами и обязанностями в международном общении, так как ими не обладают и создатели подобных объединений»[482].

Вторая точка зрения основана на разделении понятий «субъект международного права» и «субъект международных отношений». «Будучи субъектом международных отношений, международные организации в принципе способны стать субъектами международного права. Однако таковыми они становятся после волеизъявления государств — учредителей международной организации или ее государств-членов. Таким образом, функционирование международной организации в качестве субъекта международного права возможно лишь в том случае, если государства при создании организации или позже наделили ее качеством международной правосубъектности, т.е. соответствующими международными правами, на основе которых только и должен делаться вывод о том, является ли международная организация субъектом международного права или нет… Если этого не произошло, то объективно международная организация, обладая соответствующими признаками института, может существовать и действовать только как субъект международных отношений»[483]. В соответствии с таким подходом подавляющее большинство МНПО должно определяться как «субъект международных отношений», но не как «субъект международного права»[484].

Сторонники третьей точки зрения отстаивают необходимость признания ограниченного объема международной правосубъектности и за МНПО. При этом указывается на основное заблуждение сторонников отрицания международной правосубъектности МНПО, по мнению которых субъекты международного права обязательно должны быть одновременно субъектами права международных договоров[485]. В данном случае, по их мысли, происходит смешение научных понятий. Еще Г. Кель-зен подчеркивал, что субъекты международного права делятся на: а) субъекты правомочий и б) субъекты правовой власти. Под последними он понимает тех участников международных отношений, которые правомочны создавать норму права, реализовать ее и применить санкцию, направленную на ее защиту. Субъекты правомочий этой триадой прав в полном объеме не обладают[486]. На этой основе сторонники признания международной правосубъектности МНПО отмечают следующее: «Не менее печален тот факт, что в основу определения международной правосубъектности зачастую закладывалось иное понятие… Правомочия по созданию норм международного права — это уже конкретное субъективное право, действительно свойственное не всем субъектам международного права. Невозможно отрицать, что в полной мере этим правомочием сегодня обладают только государства и межправительственные организации… Следует оговориться, что иные участники международных отношений значительно ограничены в своих правомочиях… они не принимают непосредственного участия в международном нормотворческом процессе, хотя зачастую оказывают на него интенсивное опосредованное влияние. В то же время субъекты международного права этой группы обладают другими элементами правосубъектности— принимают участие в реализации международно-правовых норм (правоприменении) и способны участвовать в мерах, направленных на их защиту (международном принуждении)»[487].

На наш взгляд, отождествление понятий международной правосубъектности и способности заключать международные договоры действительно является необоснованным и влечет ничем не оправданное сужение круга субъектов международного права. Однако, по нашему мнению, неограниченное признание международной правосубъектности за всеми МНПО также не отвечает содержанию и направленности международного публичного права. Простое участие отдельных МНПО в работе ММПО, получаемый ими статус наблюдателя и активная роль в процессе подготовки текстов международных соглашений еще не дает основание говорить о том, что МНПО с юридической точки зрения приобретают международные права и несут международные обязательства. Обратный подход неизбежно приведет к тому, что всякая граница между субъектами международного права и субъектами национальных правовых систем (а значит, и между самими правовыми системами) будет стерта[488].

ММПО не только повсеместно участвуют в международно-правовых отношениях, но также приобретают права и несут обязанности, которые регулируются национальными правовыми системами, и прежде всего в частноправовой сфере. Данный аспект деятельности, который неизбежно присутствует у любой международной организации, как правило, остается за пределами научного анализа. Авторы ограничиваются замечаниями, подобными следующим. «Субъекты международного права являются одновременно — и трудно найти исключения из этого правила — также субъектами определенных национальных правовых систем. При этом качества международной и внутригосударственной правосубъектности (правоспособности) нормативно не разграничиваются с достаточной четкостью, что особенно касается международных организаций»[489]. «К сожалению, следует признать, что практика участия межправительственных организаций в международных отношениях цивилистического характера в российской международно-правовой литературе практически не исследовалась. В западной международно-правовой доктрине работы по этой проблемы также очень немногочисленны»[490].

Основная проблема в данном случае заключается в том, что ММПО не подчиняются регулированию со стороны какой-либо национальной правовой системы; более того, в международно-правовой доктрине в качестве одной из разновидностей иммунитетов ММПО упоминается «иммунитет от применения национального законодательства»[491]. Говоря о статусе ММПО, американский исследователь У. Дженкс указывал на то, что такие организации не имеют ни национальности, ни домицилия в смысле права; для определения статуса ММПО ее оседлость не имеет значения, так как международная организация «присутствует везде в соответствии с составом ее членов и в меру своего влияния»[492].

Если взглянуть на решение данной проблемы применительно к другим субъектам международного права, то мы увидим достаточно четкую позицию для случаев выступления государств в частноправовых отношениях с участием иностранного элемента. Общепризнанным является подход, который выражается в том, что «к обязательствам государства в принципе может применяться только его право, кроме случаев, когда государство прямо выразило свое согласие на применение иностранного права»[493]. Однако напрямую применить данное решение к ММПО невозможно, поскольку они не имеют собственной правовой системы, а положений уставов отдельных ММПО (или других учредительных актов) явно недостаточно для нормального регулирования всех возможных отношений, в которых участвуют ММПО.

Интересно проследить хронологически подходы к решению рассматриваемого вопроса на примере ООН и ее специализированных учреждений. В первые годы своего существования в международных соглашениях с государствами, а также коммерческих контрактах с частными лицами, которые заключались ООН, зачастую делалась отсылка к национальному законодательству какого-либо государства. Однако в последние десятилетия сложилась совершенно иная практика: ММПО стремятся избежать подчинения заключаемых ими соглашений и контрактов национальному законодательству отдельного государства. Как отмечает Секретариат ООН, последней тенденцией в практике ООН «является стремление избежать, когда это возможно, ссылки на любое конкретное применяемое право, в особенности на любую внутригосударственную систему права»[494]. Для целей восполнения пробелов ММПО принимают собственные внутренние правила[495], основываясь на своих уставах и широко используя упомянутую выше концепцию «подразумеваемой компетенции». В итоге на сегодня частноправовые отношения ММПО регулируются комплексом норм, в который входят: а) положения международных договоров (устав ММПО, соглашения о штаб-квартире); б) внутренние правила ММПО; в) нормы национального права государства (чаще всего страны пребывания штаб-квартиры ММПО), причем наибольшее значение имеют именно внутренние правила, разрабатываемые самими международными организациями[496].

Важная роль правил, принимаемых на уровне ММПО, позволяет исследователям, занимающимся проблемами правового статуса международных организаций, выделять право международных организаций в самостоятельную группу норм[497]. Е. А. Шибаева говорит о праве международных организаций как о «самостоятельной отрасли в системе международного права в том понимании самостоятельной отрасли, которое сложилось в общей теории права»[498]. Т. Н. Нешатаева идет еще дальше и дает следующее определение: «право международных организаций-динамично развивающаяся правовая система, призванная наряду с международным публичным правом и международным частным правом оказывать значительное влияние на регулирование международных отношений»[499].

Однако внутригосударственное законодательство, как правило, не выделяет в особую категорию субъекты права, допускаемые к участию в гражданском обороте, международные организации как особый институт международного публичного права. Это может породить практические проблемы в правоприменительной практике ММПО. В связи с этим в доктрине и на практике широко распространено применение к ММПО категории юридического лица.

Л. А. Лунц указывает на то, что «международная организация пользуется правами юридического лица (гражданской правоспособностью) и в меру необходимости вступает в гражданско-правовые отношения разного рода»[500]. А.Б. Альтшулер отмечает, что «применение института юридического лица… к международным организациям в последние десятилетия стало распространенным явлением, что находит отражение как в ряде международно-правовых документов, так и в работах советских и зарубежных авторов. Причем в большинстве работ межгосударственные организации, наделенные качеством юридического лица, рассматриваются как юридические лица международного публичного права — международные юридические лица»[501]. Концепцию «международного юридического лица» поддерживает и И.А. Грингольц, но с той оговоркой, что «гражданско-правовой статус организации полностью определен международным соглашением без отсылки к национальному правопорядку, причем не возникает сложностей с признанием ее международного статута в третьих странах и с ее дипломатической защитой»[502].

Как отмечает Ж. И. Седова, «двойственный статус международного юридического лица основан на том, что, с одной стороны, данное юридическое лицо создано международными нормами права, оно получило свою юридическую личность в силу установлений международного договора и имеет целью удовлетворение публичного интереса, в том числе коммерческого, с другой стороны, такое юридическое лицо должно иметь возможность действовать в рамках национальных правовых систем. Национальная правовая система диктует международному юридическому лицу свои правила поведения, навязывая устаревший юридический механизм, а именно возможность осуществления хозяйственной (коммерческой) деятельности на его территории в организационно-правовой форме национального юридического лица»[503].

Юридический комитет ООН провел специальный анализ судебной практики (как применительно к международным арбитражам, так и по отношению к национальным судам) на предмет установления случаев отказа в признании статуса юридического лица за межправительственными организациями. В результате исследования был сделан вывод, что судебная и арбитражная практика не знают примеров отказа в признании за ММПО такого статуса[504].

Таким образом, феномен ММПО показывает, что категория юридического лица способна «перешагнуть» государственные границы и использоваться применительно к правовым образованиям, которые строго не укладываются в рамки национального права и имеют ярко выраженный иностранный элемент. Особенностью ММПО при этом выступает то, что признание за ними статуса юридического лица является как бы вторичным. Первичной необходимо признать международную правосубъектность (статус самостоятельно субъекта международной системы), которая и обусловливает наделение ММПО правами юридического лица.

Однако в мире имеются многочисленные примеры признания статуса юридического лица и за МНПО, а также межгосударственными образованиями коммерческого характера, которым, согласно наиболее распространенной позиции, отказывается в наделении международной правосубъектностью[505]. При этом основная тяжесть при регулировании вопросов частноправового статуса таких образований ложится на нормы международного договора и учредительных документов. Правовая связь с национальным законодательством либо вообще отсутствует, либо носит ограниченный характер по вопросам, не урегулированным на международно-правовом уровне. Как отмечает Ю.М. Юмашев, анализируя данный правовой феномен, «о субсидиарном характере национального права свидетельствует тот факт, что государства — участники конститутивных конвенций подтверждают примат применения этих международно-правовых документов и уставов, находящихся в приложении к ним. Они также гарантируют недействительность возможных изменений в национальном праве в отношении совместно принятых конститутивных документов. И хотя в большинстве случаев такие компании формально создаются как юридические лица национального права, их международный характер подверждается особым положением, в котором они находятся в отношении к национальному праву, и теми международными гарантиями, которые даются в этой связи государствами-членами»[506].

Таким образом, международная правосубъектность не может рассматриваться в качестве единственного основания для наделения статусом юридического лица образований, не укладывающихся в рамки национального законодательства. По мнению Ж.И. Седовой, «под определение „международное юридическое лицо“ подпадают:

1) межправительственная организация как субъект невластных отношений циви-листического характера;

2) юридическое лицо, которое приобрело свою юридическую личность при наличии международного договора и обладает определенной государственной принадлежностью (национальностью);

3) юридическое лицо, получившее свою юридическую личность только в силу установления международного договора и не обладающее национальностью»[507].

В связи с имеющими место сегодня тенденциями к расширению коммерческой деятельности международных организаций при одновременном отказе от концепции «абсолютного иммунитета» субъектов международного права проблемы частноправового статуса международных организаций неизбежно приобретут большую актуальность. В связи с этим в ряде работ авторы указывают на целесообразность выработки специальных унифицированных материальных норм для регулирования вопросов гражданской правоспособности международных организаций[508].

Подводя промежуточный итог, необходимо констатировать, что развитие института международных организаций свидетельствует о принципиальной возможности создания и функционирования образований, за которыми признается статус юридического лица, но правовое регулирование в отношении которых осуществляется на основе правил международных договоров (уставов международных организаций) и норм, вырабатываемых самими международными организациями. Речь идет о таких вопросах частноправового статуса организаций, которые относятся к личному статуту юридических лиц и регулирование которых традиционно осуществляется с помощью коллизионного метода и метода применения внутринациональных материально-правовых норм. Институт международных организаций «в зародыше» содержит потенциальную возможность применения метода унифицированного материально-правового регулирования вопросов частноправового статуса юридических лиц. Именно международным организациям мы обязаны появлением категории «международное юридическое лицо»[509]. При этом правосубъектность в отношениях частноправового характера отделяется от правосубъектности в смысле международного публичного права и приобретает самостоятельное значение.

Однако применительно к международным организациям метод унифицированного материально-правового регулирования еще не получает своего полного развития. Установление частноправового статуса международных организаций производится в каждом конкретном случае на основе правил уставов международных организаций и принимаемых ими внутренних актов при отсутствии какой-либо системности в правовом регулировании. Причина такого положения вещей, на наш взгляд, заключается в том, что применительно к международным организациям, которые, как правило, не преследуют цели извлечения прибыли, частноправовые вопросы отходят на второй план.

На основе исследованного понятия международного юридического лица можно обратиться к рассмотрению феномена так называемых транснациональных корпораций (ТНК).

Экономический рост капитала частных компаний, усиление конкуренции, необходимость захвата новых рынков сбыта и уменьшения издержек производства в условиях протекционистской политики, проводившейся многими странами мира, привели к тому, что традиционные формы коммерческой деятельности перестали удовлетворять потребностям крупнейших компаний. Оказалось, что организация производств на территории государства, представляющего собой потенциальный рынок сбыта, является гораздо более эффективной и прибыльной, нежели выпуск товаров в каком-либо одном месте с последующим их экспортом в другие страны. Экспорт капиталов, оттеснивший с лидирующих экономических позиций экспорт готовых товаров, помогал преодолевать высокие таможенные тарифы, устанавливаемые государствами на импортируемые товары, использовать налоговые преимущества от размещения производств за рубежом, получить доступ к дешевому сырью и рабочей силе.

В конечном счете компании, которые пошли по пути интернационализации своего производства, вложения капиталов в юридические лица, создаваемые на территории иностранных государств, стали играть основную роль в современной мировой экономике. По свидетельству группы экспертов ООН, уже в начале 70-х годов ТНК контролировали в рамках капиталистических государств 90 % зарубежных инвестиций, 7з совокупного валового национального продукта и V2 внешнеторгового оборота, а их ликвидные средства превышали в сумме активы всех центральных банков капиталистических стран[510].

Первые фундаментальные работы, посвященные изучению ТНК, появились на рубеже 50-60-х годов (труды А. Чендлера, Дж. Даннинга, С. Хаймера), но наибольшее число публикаций и наиболее активные дискуссии по данному вопросу приходятся на 70-80-е годы[511]. В западной экономической литературе были предложены многочисленные теории, объясняющие стремительное развитие феномена транснациональных компаний, а также анализирующие его природу и перспективы дальнейшего развития. Кратко остановимся на основных теориях ТНК, анализ которых позволяет понять многогранность и сложность изучаемого явления[512].

Концепция Хаймера-Кинделбергера базируется на предположении, что по сравнению с местными компаниями иностранные инвесторы обладают конкурентными преимуществами (экономия издержек вследствие масштабов производства, доступ к дешевым кредитам, права на результаты интеллектуальной деятельности, достижения в сфере маркетинга и менеджмента), которые позволяют им компенсировать слабое знание местной экономической среды и особенностей функционирования рынка. В основе данной концепции лежат основные постулаты неоклассической теории.

Р. Верной в своей теории «цикла жизни продукта» считает, что ТНК прибегают к инвестициям за рубежом с целью подготовки почвы для сбыта там своих новинок, разрабатываемых первоначально в стране базирования; это как бы «упреждающий удар» для предотвращения возможной местной конкуренции, в том числе в развитых странах. В свою очередь инвестиции в развивающихся странах, следующие позднее, преследуют цель сохранения конкурентоспособности этих товаров за счет низкой цены местной рабочей силы.

Теория интернализации была предложена канадским экономистом А. Рагменом. По мнению ученого, суть процесса интернализации заключается в том, что ТНК создают свой внутренний рынок, заменяя рыночные сделки договорами между филиалами, устраняя тем самым воздействие факторов внешней среды. Таким образом, деятельность ТНК представляется ответом на несовершенства товарных рынков: создаваемый ими внутренний рынок призван заменить или превзойти по эффективности традиционный внешний рынок.

Парадигма «летящих гусей» была разработана японскими учеными как обобщающая теория экономического развития. Согласно этой парадигме, существуют три основные фазы развития той или иной отрасли. В первой фазе продукция поступает в экономику через импорт от зарубежных производителей. Во второй фазе для удовлетворения растущего национального спроса открываются местные производства. В заключительной, третьей фазе излишки продукции экспортируются на новые зарубежные рынки. Процессы последовательного появления импорта, местного производства и экспорта графически напоминают процессы формирования стаи диких гусей. ТНК помогают сократить время перехода от первой фазы развития отрасли ко второй и от второй фазы к третьей.

Концепция диверсификации и интернационализации исходит из традиционных положений «теории фирмы», которая весьма популярна в западной экономической литературе. ТНК рассматриваются как особый случай многозаводской фирмы, идущей по пути оптимальной специализации своего производства, а также диверсификации бизнеса, обусловленной потребностями расширения фирмы.

Теория географического размещения производства акцентирует факторы размещения производственных мощностей (с учетом наибольшей дешевизны сырья и трудовых ресурсов). Согласно этой теории, существует четкая зависимость между факторами размещения и внутренней структурой ТНК.

Признание за рубежом также получила так называемая «эклектическая» теория Дж. Даннинга. В ней была сделана попытка интегрировать элементы различных теорий ТНК, каждая из которых оттеняет ту или иную сторону в становлении рассматриваемого феномена. С одной стороны, развитие ТНК действительно связано с объективными факторами географического местонахождения сырьевых ресурсов, рабочей силы, основных рынков сбыта. С другой стороны, ТНК активно, собственными действиями формируют новую экономическую ситуацию, которая характеризуется ростом монополизации мирового рынка, укрупнением производств.

Многие теории ТНК имеют также заметный политический аспект. При этом можно выделить две крайние позиции по вопросу о значении ТНК в современном мире. Так называемые мессианские концепции (А. Тойнби, Р. Нисбет, Р. Арон, Б. Эдварде) видят в ТНК зародышевую форму некоей корпоративной (метаполитической) организации мира, идущей на смену политическим границам и национальному государству. Такая организация мира, по их мнению, выступает эффективнейшим средством развития науки и техники, приложения новых знаний к мировым ресурсам, развития международной торговли и коммерческой деятельности. С другой стороны, радикалистская критика (леворадикальные авторы, авторы из некоторых развивающихся стран) подчеркивает роль ТНК в усилении противоречий между развитыми и развивающимися странами, их ответственность за загрязнение окружающей среды, нарушения государственного суверенитета и интересов развивающихся стран[513].

Анализ теорий ТНК был бы неполным без изучения тех теоретических положений, которые были предложены в советской экономической литературе. Большинство отечественных исследователей в своих работах исходили из важнейшей особенности капиталистического производства — международного разделения труда. По их мнению, на первом плане оказывается объективная тенденция развития производительных сил, их интернационализация, к которой собственники капитала приспосабливаются, пытаясь удержать процесс экономического развития в частнособственнической оболочке. Одновременно акцент делался на негативное влияние ТНК на экономическую, социальную и политическую жизнь стран, принимающих иностранный капитал[514].

Таким образом, на сегодняшний день в экономической литературе не выработано единых подходов к природе феномена ТНК. Отдельные теории, предлагаемые различными авторами, подчеркивают те или иные аспекты в деятельности ТНК, не претендуя на полномасштабный охват всей картины действительности. Имеющиеся попытки синтеза различных научных концепций пока нельзя назвать до конца стройными и лишенными внутренних противоречий. Все это затрудняет исследование и без того сложной проблемы правового регулирования деятельности ТНК.

Споры вызывает уже сама попытка дать более или менее четкое определение понятия ТНК[515]. Всовременной экономической литературе ТНК характеризуется как «фирма, корпорация, компания, осуществляющая основную часть своих операций за пределами страны, в которой она зарегистрирована, чаще всего в нескольких странах, где имеет сеть отделений, филиалов, предприятий»[516]. Очевидно, что данная дефиниция непригодна для изучения феномена ТНК с правовой точки зрения. И дело здесь не в том, что ТНК совершенно необязательно осуществляет большую часть операций за пределами страны базирования[517]. Основной недостаток заключается в том, что в приведенном определении не учитывается реальная картина, складывающаяся во всем мире: при инвестировании капитала на территории иностранного государства прежде всего используются национальные организационно-правовые формы коммерческих организаций в соответствии с внутренним законодательством страны, принимающей иностранные инвестиции.

Таким образом, с правовой точки зрения ТНК является не единым субъектом права (коммерческой организацией, пусть и имеющей свои обособленные подразделения в различных странах мира), а совокупностью формально самостоятельных юридических лиц, созданных в соответствии с законодательством различных стран. Как справедливо отмечает Л.А. Лунц, «совокупность такой вертикальной по признаку подчиненности системы образований не обладает юридически оформленным единством. С правовой точки зрения это— конгломерат юридических лиц различной „национальности“; каждое из входящих в данную систему разного рода образований, разбросанных, как сказано, по разным странам, может быть юридическим лицом со своим личным статутом (по признаку места инкорпорации или домицилия)»[518].

В западной юридической литературе выдвигаются различные критерии, позволяющие, по мнению их авторов, выделить ТНК из круга других коммерческих организаций[519]. Итальянский юрист Ф. Франчиони указывает на следующие критерии:

1) размер ТНК;

2) высокий научно-технический уровень производства;

3) экономическое единство ТНК при существовании в ее структуре компаний различной национальности, наделенных различной правосубъектностью;

4) интернационализация управления. Г. Бааде определяет ТНК как предприятия, центр управления которых, расположенный в стране происхождения, осуществляет контроль за деятельностью предприятий ТНК в принимающих странах. Ш. Лебен указывает на то, что ТНК состоит из группы частных предприятий, которые объединены определенными юридическими связями, подчиняются общей стратегии и расположены на территориях, подпадающих под различную национальную юрисдикцию.

Разные исследователи предлагают определять ТНК по национальной принадлежности их капитала, величине оборота, зарубежной доле в операциях, характеру таких операций, числу зарубежных филиалов и дочерних компаний и по структуре управления ими[520]. Предпринимаются также попытки выделения количественных показателей, позволяющих относить те или иные группы юридических лиц к ТНК[521]. Советские экономисты приводили в своих работах определения, отражающие экономическую сущность ТНК по цели, организации и результату их деятельности. Однако, как правильно указывает Л. А. Ляликова, «выработанные определения ТНК содержат чаще всего критерии, не принятые в праве. Задача же юриста состоит в выделении юридических сторон исследуемого явления. Среди множества характеристик ТНК необходимо найти признаки, которые всегда и неизбежно присущи ей и притом выражены в юридических понятиях»[522].

По нашему мнению, в качестве исходных посылок при первом приближении к изучению феномена ТНК необходимо взять признак единого управления ТНК, сосуществующий с признаком наличия нескольких правосубъектных образований в структуре ТНК. По меткому замечанию Л. А. Лунца, «экономическое единство при юридической множественности — таково существо многонационального предприятия»[523]. Развивая данное положение, Л.А. Ляликова пишет отом, что «экономическое единство, являющееся существенной чертой ТНК и смыслом ее существования, заключается именно в наличии центра управления ТНК, который вырабатывает общую политику, общие принципы деятельности, принимает решения, обязательные для всех компаний, входящих в состав ТНК. Но… это экономическое единство не означает правового единства ТНК. Структурные подразделения ТНК представляют собой независимые с правовой точки зрения юридические лица, которые учреждаются и действуют согласно законам соответствующих иностранных государств»[524]. В наиболее концентрированном выражении основные признаки ТНК даны в определении известного английского юриста К. Шмиттхоффа: «ТНК-это группа компаний с различной национальностью, связанных посредством держаний акций, управленческим контролем или путем заключения договора и представляющих экономическое единство»[525].

Проблема определения характерных черт ТНК осложняется отсутствием единых организационных механизмов управления юридическими лицами, входящими в структуру ТНК, а также весьма разнообразными вариантами установления контроля над формально самостоятельными коммерческими организациями. В литературе, как правило, выделяются две основные разновидности ТНК-группы, основанные на системе участий, и группы, участники которой связаны договорными отношениями[526]. Иначе виды правовой связи между участниками ТНК могут быть охарактеризованы как институциональные и договорные[527].

В основе ТНК, основанных на институциональных связях, в большинстве случаев лежит участие материнской (основной) компании в уставном (складочном) капитале дочерних компаний. Из преобладающего участия в уставном (складочном) капитале также вытекает возможность назначения материнской компанией большинства членов органов управления дочерних компаний.

Для ТНК, базирующихся в различных странах, характерны отличающиеся принципы построения зависимых групп компаний. Классической структурой ТНК считается «пирамидальная» система, которая активно используется в странах, принадлежащих к англо-американской правовой семье. При такой структуре материнская компания полностью или в преобладающей части контролирует сеть дочерних компаний, которые в свою очередь могут выступать в качестве основных компаний по отношению к компаниям следующего уровня (так называемым «внучатым» компаниям). В результате со стороны структура ТНК выглядит как пирамида с материнской компанией на ее вершине. К примеру, корпорация IBM является учредителем компании «IBM World Trade Corporation», которая выступает в качестве основной холдинговой компании по отношению к региональным холдинговым компаниям, имеющим в свою очередь преобладающее участие в компаниях, организуемых в отдельных государствах[528].

В Западной Европе получили распространение так называемые холдинговые компании-близнецы (twin holding). При такой структуре ТНК возглавляется несколькими холдинговыми компаниями (как правило, двумя), которые и выступают в качестве материнских компаний по отношению к учреждаемым в различных странах дочерним компаниям. Единый контроль обычно обеспечивается путем совместного участия основных холдинговых компаний в капитале дочерних компаний и формирования единого состава органов управления компаниями. Такая специфическая структура многих европейских ТНК объясняется тем, что они создавались в результате экономического объединения нескольких крупных компаний, находящихся на территориях разных европейских государств. Классическим примером является англо-датская нефтяная ТНК «Royal Dutch Shell». Ее участниками являются датская материнская холдинговая компания «Royal Dutch Petroleum Co.» и английская материнская холдинговая компания «Shell Transport and Trading Co.», которые контролируют датские и английские холдинговые компании в соотношении 60 к 40. Создаваемые национальные холдинговые компании имеют единый состав органов управления. В свою очередь эти компании контролируют дочерние компании, создаваемые в той или иной стране. В итоге структура ТНК выглядит как сеть подгрупп компаний, контролируемых региональными холдинговыми компаниями, подчиненными двум основным национальным компаниям (компаниям-близнецам). Такая же структура была использована для ТНК «Agfa Gevaert», созданной в 1964 г. в результате экономического объединения немецкой холдинговой компании «Agfa» и бельгийской холдинговой компании «Gevaert»[529].

Существенными особенностями обладают институциональные ТНК в Японии. На структуру японских ТНК оказал влияние Закон 1947 г. о запрете частной монополии и обеспечении честной торговли, который запретил создание так называемых дзайбатцу (групп компаний, контролируемых семейными холдинговыми компаниями). Статья 9 указанного Закона запрещала создание холдинговых компаний, чья основная деятельность заключалась в управлении делами другой компании путем преобладающего участия в этой компании. Ограничивался также размер участия банков (5 %) и страховых компаний (10 %) в уставном капитале других компаний. Однако Закон 1947 г. не запрещал перекрестное владение акциями, если основная компания одновременно вела какую-либо иную коммерческую деятельность. В результате для целей обхода положений Закона 1947 г. в Японии получила распространение уникальная структура ТНК (так называемых кейретцу), основанная на перекрестном владении акциями нескольких компаний вместе со строго организованным единым управлением компаниями, входящими в ТНК. Высшим органом управления на деле выступает конференция уполномоченных должностных лиц компаний, взаимно владеющих акциями друг друга. Таким образом, контроль в японских ТНК осуществляется прежде всего не путем формального использования прав, вытекающих из участия в уставном капитале, а с помощью жесткой системы управления и подбора состава руководящих органов компаний[530].

В основе договорных ТНК могут лежать так называемые договоры подчинения, которые дают основной компании право определять основные решения, принимаемые подконтрольными компаниями. Однако в ряде государств такого рода договоры запрещены антимонопольным законодательством и их заключение не влечет юридических последствий. В связи с этим отношения экономической зависимости вуалируются путем заключения договоров простого товарищества (созданием консорциумов), франчайзинга, дистрибьюторскими лицензионными соглашениями. К примеру, компания, обладающая исключительным правом на определенное изобретение, может обеспечить необходимый уровень контроля за другой компанией путем заключения лицензионного соглашения, которое жестко ограничивает права лицензиата по использованию изобретения и предоставляет широкие права лицензиару по контролю за текущими операциями и отчетностью, связанной с предоставленной лицензией на изобретение. Однако подробный анализ особенностей такого рода ТНК выходит за рамки настоящей работы, поэтому в дальнейшем мы будем ориентироваться прежде всего на институциональные ТНК, в основе которых лежит участие в уставном (складочном) капитале дочерних компаний.

В литературе также часто проводится другая классификация ТНК. Эта классификация была предложена К. Шмиттхоффом и нашла отражение в документах экспертов Комиссии ООН по ТНК. В качестве критерия выбрано место нахождения управляющего центра ТНК. Если такой центр находится только в одной стране, то такие ТНК предлагается называть «национальными многонациональными предприятиями». Если же ТНК возглавляется горизонтальным объединением двух или более компаний, находящихся в различных странах, каждая из которых сохраняет свою самостоятельность, то принято говорить о «международных многонациональных предприятиях»[531]. Нетрудно заметить, что данное деление отражает различие между разновидностями институциональных ТНК — «пирамидальной» структурой, характерной для американской и английской правовой системы, и структурой «холдинговых компаний-близнецов», которая взята за основу многими западноевропейскими ТНК.

Как уже отмечалось, образование ТНК имеет в современной ситуации ряд неоспоримых достоинств перед другими способами экономической концентрации. Бразильский юрист Фабио Компарато дает следующую восторженную характеристику ТНК: «Отныне крупное предприятие заменено группой предприятий, обеспечивающей, как в таинстве Святой Троицы, единство в различии. Обнаруживается, что централизация контроля вполне совместима с децентрализацией управления; последняя даже способствует усилению первой. Юридическая техника предложила необходимые инструменты для достижения этого результата в виде юридического лица и финансового участия в товариществе. Благодаря первому закрепляется имущественная автономия и осуществляется умножение точек приурочивания правоотношений. С помощью второго гарантируется единство управления различными имуществами. В результате можно с успехом обладать контролем без бремени собственности, господством — без хозяйственных рисков»[532].

Т.Е. Авилов отмечает следующие основные преимущества, которые предопределили лидирующую роль ТНК в мировой экономике:

1) несмотря на потерю зависимыми компаниями оперативной самостоятельности, они сохраняют свою правосубъектность и продолжают выступать в обороте от своего имени, что немаловажно при наличии налаженной системы сбыта и прочных деловых связей;

2) образование группы компаний позволяет достичь практически такой же централизации принятия решений и концентрации капитала, что и слияние компаний, но не связано с обременительной и дорогостоящей процедурой, предусмотренной законодательством о компаниях всех стран для слияния компаний;

3) компания, контролирующая группу, имеет возможность проводить гибкую экономическую политику, оперативно вносить коррективы в структуру и приоритеты производства, приспосабливаясь к конъюнктуре рынка, и извлекать таким образом сверхприбыли;

4) поскольку механизм образования группы легко преодолевает государственные границы, группа — наиболее удобный способ концентрации капитала в международном масштабе[533].

Для анализа возможностей правового регулирования деятельности групп компаний чрезвычайно важным представляется исследование причин столь стремительного развития данного экономического феномена. Каковы основные юридические предпосылки образованиямногочисленных ТНК?

Этот вопрос поднимался в ряде работ отечественных авторов, и прежде всего в очень яркой работе М.И. Кулагина «Государственно-монополистический капитализм и юридическое лицо», основанной на богатом фактическом и теоретическом материале[534]. Автор вскрывает сущность происходящего в XX столетии процесса трансформации понятия и функций правового института юридического лица. В течение длительного периода основной функцией юридического лица была централизация капитала, поэтому на первое место ставился признак организационного единства юридического лица, объединение под единой юридической оболочкой нескольких физических лиц и принадлежащего им имущества. Однако в последнее время все большее значение приобретают другие функции юридического лица, которые хотя и были известны ранее, но все же как бы оставались в тени. Важнейшей среди них является функция ограничения предпринимательского риска размерами имущества, вложенного в уставный (складочный) капитал юридического лица[535]. Усиливающееся значение признака самостоятельной и исключительной имущественной ответственности юридического лица по своим долгам отмечал в своих работах еще С.Н. Братусь: «Можно считать установленным, что выступление от своего имени — это лишь первый шаг в развитии юридической личности общественного образования. Этим признаком не исчерпывается понятие юридического лица. Обогащение этого понятия происходит по мере развития имущественной обособленности юридического лица и укрепления его организационного единства. Это развитие завершается в юридическом лице, являющемся „потолком“ ответственности. Самостоятельная и исключительная имущественная ответственность является хотя и вторичным (производным), но более глубоким признаком, чем все остальные признаки, входящие в содержание понятия юридического лица. Этот признак свидетельствует о завершении развития юридической личности общественного образования»[536].

Важным шагом на пути приспособления института юридического лица для целей создания ТНК стало признание возможности выступления в качестве учредителя другого юридического лица, а также отказ от ограничения предельных размеров участия в уставном (складочном) капитале. Но наиболее ярко процесс трансформации понятия юридического лица проявился в признании юридических лиц, состоящих из одного участника (one-man company, Einmanngesellschaft). На сегодняшний день практически во всех развитых странах законодатель или судебная практика признали правомерность существования такого рода юридических лиц[537]. «Из понятия юридического лица выхолащивается идея коллективного субъекта права, что нашло прямое выражение в узаконении one-man company… Понятие юридического лица целиком подчиняется требованиям обеспечения необходимых правовых форм для обоснования функционирования определенного комплекса капитала… Старая буржуазная концепция юридического лица как коллективного субъекта оказалась принесенной в жертву интересам капитала»[538].

Однако перечисленные выше изменения в гражданском праве государств лишь подготовили почву для возникновения ТНК. Для полного завоевания лидирующих позиций в мировой экономике необходимо было перешагнуть национальные границы. Поэтому на повестке дня встала важная проблема международного частного права— проблема признания юридического лица за пределами национального государства. Этот вопрос оказался тем более актуальным, что во второй половине XIX в. под влиянием фикционной теории юридического лица получила распространение концепция, отрицающая возможность признания юридического лица иностранным государством, если на этот счет не заключено специального международного соглашения. Наиболее активными сторонниками этой концепции были ученые Лоран (Бельгия) и Вейс (Франция). «Права людей безграничны, как и миссия их бесконечна; напротив, права юридических лиц, как и самое назначение их, ограничены тем законом, который их создал. Всякое право юридического лица есть только уступка со стороны законодателя… Создавать юридические лица властен только законодатель; но власть всякого законодателя останавливается у границы его территории; поэтому корпорации, так как они существуют только в силу его воли, не существуют там, где эта воля бессильна. Только универсальный законодатель мог бы сделать, чтобы юридическое лицо имело универсальное существование, или же нужно было бы, чтобы фикцию, созданную одним местным законодателем, признавали и все прочие; универсальная же фикция, созданная волей одного местного законодателя, есть юридическая невозможность; поэтому, когда говорят, что юридические лица одного государства само собой существуют и для других государств, то высказывают ересь. За пределами создавшего его государства юридическое лицо не существует; оно приобретает это существование только при условии признания со стороны местного законодателя; в этом его отличие от физических лиц»[539].

В XX столетии большинство государств предусмотрело в своем законодательстве автоматическое (ipso iure) признание иностранных юридических лиц. Кроме того, возможность выступления в качестве учредителя другого юридического лица и даже узаконение компаний «одного лица» открыли полный простор для использования национальных организационно-правовых форм юридических лиц, для которых проблема признания правосубъектности в границах данного государства не встает. Таким образом, были созданы все необходимые юридические условия для деятельности ТНК в международных масштабах.

Однако попробуем еще раз критически осмыслить рассматриваемый экономический феномен ТНК и ответить на вопрос, действительно ли сложившаяся ситуация с правовым регулированием функционирования ТНК отвечает имеющимся потребностям?

С.Н. Братусь, рассматривая различные виды монополистических объединений, стихийно возникающих в западной экономике, отмечает: «Правовая форма отстает от экономического содержания, и фигура акционерной компании в настоящее время далеко не отражает той степени концентрации и централизации капитала, которая имеет место в действительности и которая выливается в форму монополистических объединений (трестов, картелей, концернов и т.п.)… Законодательство капиталистических стран не создало специальной правовой формы, соответствующей тому типу экономических отношений, который именуется картелем или синдикатом. По словам немецкого коммерсиалиста Мюллер-Эрцбаха, картель и синдикат, подобно раку-отшельнику, вынуждены ютиться в чужой юридической скорлупе, несмотря на бьющий в глаза специфический характер этих объединений»[540]. М. И. Кулагин называет компании, входящие в состав ТНК, «юридическими мутантами», «обществами-фасадами»[541].

Очевидно, что институт юридического лица, вводящий в гражданский оборот новый вид субъекта права, при своем создании основывался на самостоятельности данного объединения, невозможности его сведения к простой совокупности участников и внесенного ими имущества. Последующая трансформация этого института, оставив за основу фикцию формального равенства и самостоятельной правосубъектности юридических лиц, узаконила отношения экономической зависимости между юридическими лицами. Более того, с помощью института юридического лица удалось создать такую ситуацию, когда единый в экономическом отношении массив имущества (капитала) опосредуется существованием формально независимых национальных юридических лиц, каждое из которых подчинено своей правовой системе и имеет возможность пользоваться всеми преимуществами, предоставляемыми данной правовой системой национальным субъектам права. Л.А. Лунц задает резонный вопрос: «Но не правильнее ли будет сказать, что в случае многонациональных предприятий имеет место прямое несоответствие между экономическим содержанием и юридической формой — несоответствие, которое является существом этого предприятия и служит интересам головной компании или, вернее, стоящей за ней группы капиталистов?»[542]

Такое несоответствие единства экономического содержания и юридической формы формально самостоятельных разнонациональных юридических лиц значительно осложняет правовое регулирование деятельности ТНК. Но потребность в специальном правовом регулировании и неприспособленность традиционного законодательства о компаниях для решения актуальных вопросов функционирования групп компаний является на сегодня общепризнанной[543]. Вопросы, касающиеся деятельности ТНК, находятся сегодня в самом центре внимания. Например, в докладе группы экспертов ООН отмечается: «Страны происхождения ТНК встревожены негативным влиянием вывоза ими капиталов на местную занятость и платежный баланс, а также их способностью искажать нормальный процесс конкуренции. Принимающие страны испытывают тревогу по поводу сосредоточения в руках ТНК собственности и контроля над ключевыми отраслями их экономики, вмешательства во внутренние дела, разорительного вывоза прибылей… Наконец, сами ТНК озабочены возможностью национализации их активов без соответствующей компенсации и ограничительной и нестабильной политикой правительств по отношению к ним»[544]. В таких условиях «любой допуск иностранного капитала в страну — это всегда уравнение со многими неизвестными, имеющее свои как позитивные, так и негативные составляющие, которые к тому же могут качественно меняться во времени»[545].

Таким образом, говоря о содержательной стороне феномена ТНК, необходимо указать на наиболее существенный признак — наличие единого центра принятия решений (единого управления делами) сразу для нескольких образований, которые обладают самостоятельной правосубъектностью в соответствии с законодательством того или иного государства. Юридическими предпосылками для возникновения рассматриваемого феномена ТНК стали: закрепление принципа ограничения предпринимательского риска участников юридического лица размерами имущества, вносимого в уставный (складочный) капитал; признание возможности выступления в качестве учредителя другого юридического лица; отказ от ограничения предельных размеров участия в уставном (складочном) капитале; признание юридических лиц, состоящих из одного участника (one-man company); автоматическое признание правосубъектности иностранных юридических лиц в зарубежных государствах.

Для регулирования отношений с участием ТНК был использован институт юридического лица, который вследствие этого претерпел серьезные сущностные изменения. Однако использование традиционных юридических категорий и методов значительно осложняет адекватное регулирование частноправового статуса ТНК, в основе которого лежат отношения экономической зависимости образований, входящих в его структуру. На сегодня общепризнанной стала констатация факта неприспособленности традиционного законодательства о коммерческих юридических лицах для решения актуальных вопросов функционирования групп компаний.

Попытки регулирования ТНК средствами международного публичного права были рассмотрены выше. Как нам удалось выяснить, эти попытки не принесли особо значимых результатов, ограничившись подготовкой «громких» проектов (типа проекта Кодекса поведения ТНК) или изданием правил рекомендательного характера (например, Руководство ОЭСР по многонациональным предприятиям).

Возникает закономерный вопрос: а подходит ли в принципе система международного публичного права для адекватного регулирования отношений, складывающихся с участием ТНК?

Характерным в этом плане является решение Международного суда 1970 г. по иску Бельгии против Испании (дело «Barcelona Traction, Light and Power company Limited»). Обстоятельства этого знаменитого дела таковы. Компания «Barcelona Traction», являвшаяся холдинговой компанией, была инкорпорирована в Торонто (Канада) и имела правление в Барселоне (Испания). Она держала контрольный пакет акций пяти других компаний, из которых две были инкорпорированы также в Торонто с правлениями в Барселоне, одна была инкорпорирована в Торонто и там же имела свое правление, а две последние имели устав, зарегистрированный в Испании, и там же — свои правления. При этом, однако, акции последних двух (испанских) компаний были в руках у двух первых (из пяти) компаний, инкорпорированных в Торонто. Описанная группа компаний (ТНК) контролировала почти всю находящуюся в Каталонии (Испания) промышленность по производству электроэнергии. Но финансово заинтересованными были прежде всего бельгийские лица, поскольку 75 % акций материнской компании «Barcelona Traction» принадлежали бельгийскому акционерному обществу и еще 10 % находились в руках мелких бельгийских акционеров. В жалобе Бельгии против Испании говорилось о действиях испанских властей, которые привели к «ограблению бельгийских акционеров в пользу испанской группы финансистов», получившей в свои руки производственный комплекс. Международный суд ООН отклонил требования Бельгии против Испании, направленные на защиту интересов бельгийских граждан-акционеров компании, инкорпорированной в Канаде, — интересов, которым был причинен ущерб неправомерными действиями Испании против указанной компании. При этом Международный суд ООН подчеркнул, что акционеры не имеют прав на имущество своей компании, имущественные сферы акционера и компании раздельны, и это положение —общее для всех правовых систем, признающих акционерную форму предприятий. Далее суд сделал выводы международно-правового характера: в международном праве нет оснований для того, чтобы государство выступило с требованиями о возмещении убытков, которые потерпели его граждане в качестве акционеров компании, инкорпорированной в другом государстве, когда вред причинен действиями, нарушившими права этой компании. Данное решение Международного суда ООН в западной литературе было расценено как отрицание существования норм международного права, на которых могла бы базироваться защита интересов иностранных инвестиций[546].

Таким образом, вопросы частноправового статуса ТНК объективно не входят в предмет регулирования системы международного публичного права. Это сфера частного права, и использование чуждых ей правовых инструментов неизбежно влечет трудноразрешимые теоретические и практические проблемы. Необходимо согласиться со следующим высказыванием профессора И.И. Лукашука: «Попытка слить воедино нормы с различными механизмами действия и с их помощью регулировать международные связи разного уровня способна лишь внести путаницу и снизить эффективность правового регулирования… При этом различные общественные отношения механически объединяются, а соответственно объединяются и нормы, относящиеся к различным правовым системам»[547].

Наделение ТНК международной правосубъектностью, приравнивание их правового статуса к правовому статусу суверенного государства нарушает основные принципы, на которых основана система международного публичного права. Предлагаемые в доктрине юридические механизмы приспособления категорий и институтов международного частного права для регулирования частноправовых отношений с участием ТНК (концепция «квазимеждународного права», конструкция «кодекса зебры» в качестве основы принятия документов) не способны обеспечить эффективное правовое регулирование, поскольку основаны на механическом объединении норм и правовых принципов, относящихся к различным правовым системам.

Представляется, что международно-правовое сотрудничество государств в области правового регулирования деятельности ТНК должно основываться прежде всего на рациональном использовании тех традиционных способов, которые на сегодня хорошо проработаны. Речь идет о международно-правовой унификации норм о частноправовом статусе групп компаний. Унифицированные таким образом нормы, входящие в ткань международного договора, имплементируются в национальные правовые системы стран-участниц. Этим путем без ломки устоявшихся принципов удается органично подключить к правовому регулированию как систему международного права, так и национальные правовые системы.

Нельзя не согласиться со следующим высказыванием Б.И. Осминина: «Только на базе взаимной увязки национальных и международных правопорядков на национальном, региональном и универсальном уровнях может быть осуществлено эффективное правовое регулирование деятельности ТНК. Основа для него на универсальном уровне — не признание корпораций субъектами международного права и придание их договорам с государствами международно-правового характера, а тот факт, что ТНК не теряют принадлежности к государству. Несмотря на глобальную деятельность ТНК, центр принятия решений остается национальным. Следовательно, и регулирование деятельности ТНК… должно осуществляться через государства. Цель и задача международного права — выработать нормы, которые обязывали бы государства регулировать деятельность ТНК…»[548]

В настоящее время национальное законодательство отдельных государств о группах компаний находится на этапе становления. Как правило, соответствующие нормы содержатся в многочисленных актах различной отраслевой принадлежности. Обобщенное регулирование отношений юридических лиц, входящих в одну группу, принято в Германии (кн. 3 Закона об акционерных обществах 1965 г.) и в Бразилии (гл. 20-22 Закона об акционерных обществах 1976 г.). Эталоном правового регулирования на сегодняшний день является законодательство Германии. Именно оно принято за основу при составлении актов ЕС в данной области, которые подробно будут рассмотрены в следующем параграфе.

Немецкий законодатель дает определение группы (связанных предприятий) путем перечисления их отдельных разновидностей. Согласно § 15 Акционерного закона 1965 г. «связанными считаются такие юридически самостоятельные предприятия, когда одно из них имеет большинство долей в капитале другого или большинство голосов (§ 16), когда одно предприятие является зависимым, а другое — головным (§17), когда предприятия входят в состав концерна (§ 18), когда предприятия связаны взаимным участием (§ 19) или являются сторонами предпринимательского договора (§291, 292)»[549]. Таким образом, Акционерный закон Германии исходит из понимания группы компаний как особой экономической единицы, т.е. принимает во внимание фактическое наличие или отсутствие единого центра принятия решений, а также связей между предприятиями, характеризующих последние как господствующее и зависимое[550]. К связанным предприятиям относятся как объединения, построенные на началах субординации (вертикальные группы), так и объединения, базирующиеся на началах координации (горизонтальные группы). Основные правовые обязанности для предприятий, входящих в одну группу компаний, — обязанность по раскрытию соответствующей информации и составлению сводной бухгалтерской отчетности (§ 329-338 Акционерного закона). По общему правилу, содержащемуся в § 329, обязанность составления полных сводных счетов лежит лишь на таком господствующем предприятии, которое является акционерным обществом с местонахождением на территории ФРГ, причем в сводные счета включаются только западногерманские зависимые предприятия[551].

Французский закон от 12 июля 1985 г., возложивший на головное товарищество группы обязанность составления консолидированных счетов, также устанавливает гибкое понятие контроля, позволяющего говорить о наличии группы компаний. Одно товарищество контролирует другое, если оно: прямо или косвенно обладает частью капитала, дающей ему большинство голосов в общих собраниях этого товарищества; или если оно одно располагает большинством голосов в силу соглашения, заключенного с другими участниками или акционера ми; или если с учетом конкретных обстоятельств, например в связи с широким распространением акций среди публики, оно фактически имеет возможность благодаря голосам, которыми оно владеет, проводить свою точку зрения на общих собраниях. При этом учитываются голоса, которыми товарищество обладает как непосредственно, так и через другие товарищества, подконтрольные ему. Закон закрепляет презумпцию контроля, если товарищество владеет непосредственно или косвенно более 40 % голосов и никакой иной акционер или общество не обладает непосредственно или косвенно большей частью голосов[552].

Развернутое определение понятий «материнская компания», «дочерняя компания» содержится в новом английском Законе о компаниях 1985 г. В соответствии со ст. 736 этого акта компания считается дочерней по отношению к другой, если последняя является ее членом и контролирует образование ее совета директоров или же владеет более чем половиной номинальной стоимости ее паевого капитала.

В праве США компания признается контролирующей другую компанию или банк, если она: прямо или косвенно владеет, контролирует или обладает более 25 % голосов; или осуществляет контроль за выборами большинства директоров или назначением доверительных собственников; или признана мотивированным определением совета управляющих Федеральной резервной системы (ФРС), оказывающей прямо или косвенно «контролирующее влияние» на управление или принятие решений (подп. 2 п. «а» ст. 1841 разд. 12 Свода законов США)[553].

Закреплено понятие дочернего и зависимого общества также и в современном отечественном законодательстве. Пункт 1 ст. 105 ГК РФ устанавливает, что хозяйственное общество признается дочерним, если другое (основное) хозяйственное общество или товарищество в силу преобладающего участия в его уставном капитале, либо в соответствии с заключенным между ними договором, либо иным образом имеет возможность определять решения, принимаемые таким обществом. В качестве последствий установления отношений экономической зависимости юридических лиц российское законодательство предусматривает возникновение обязанности по публичному раскрытию такой информации, а также возможность так называемого снятия корпоративных покровов (piercing the corporate veil)[554] (п. 2, 3 ст. 105, п. 2 ст. 106 ГК РФ).

К сожалению, принятый позднее Федеральный закон «Об акционерных обществах»[555] породил серьезные сложности по данному вопросу, введя положения, которые находятся в противоречии с нормами ГК РФ. Так, п. 3 ст. 6 указанного Закона предусматривает, что основное общество (товарищество) считается имеющим право давать дочернему обществу обязательные для последнего указания только в случае, когда это право предусмотрено в договоре с дочерним обществом или в уставе дочернего общества. Возложение на основное общество (товарищество) ответственности на случай несостоятельности (банкротства) дочернего общества или причинения последнему убытков оказалось возможным только в случае, когда основное общество (товарищество) использовало право (возможность) давать обязательные указания в целях совершения дочерним обществом действия, заведомо зная, что вследствие этого наступит несостоятельность (банкротство) либо дочернее общество понесет убытки. Иными словами, необходимо было установить прямой умысел в действиях основного общества, что совершенно не характерно для частноправовых отношений.

Отмеченные противоречия нормативных актов были несколько смягчены в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 2 апреля 1997 г. № 4/8 «О некоторых вопросах применения Федерального закона „Об акционерных обществах“»[556], в п. 12 которого разъяснялось: «Судам следует иметь в виду, что согласно ст. 6 Закона (Федерального закона „Об акционерных обществах“. — A.A.) ответственность основного общества по долгам дочернего общества при несостоятельности (банкротстве) последнего, а также в случаях причинения убытков дочернему обществу может наступать лишь при наличии вины основного общества (ст. 401 Гражданского кодекса Российской Федераций)». Таким образом, отсылка была сделана к общей норме ГК РФ об основаниях ответственности за нарушение обязательства, которая не предусматривает возможности и необходимости определения прямого умысла юридического лица. Федеральный закон «Об обществах с ограниченной ответственностью» (ст. 6) полностью воспроизводит нормы ГК РФ, не допуская возникновения законодательных коллизий.

Необходимо упомянуть также о таком казусе российского законодательства, как установление ответственности дочерней компании по долгам материнской, что прямо противоречит существу складывающихся отношений экономической зависимости. Речь идет о Федеральном законе от 30 ноября 1995 г. № 190-ФЗ «О финансово-промышленных группах», который рассматривает «совокупность юридических лиц, действующих как основное и дочернее общества» в качестве финансово-промышленной группы (ФПГ) (ст. 2), а основное общество — как «центральную компанию» ФПГ (п. 1 ст. 11) и вводит солидарную ответственность участников ФПГ по долгам ее «центральной компании» (ст. 14).

Кроме того, одним из существенных недостатков российского законодательства является отсутствие единого понятийного аппарата в области регулирования отношений с участием групп компаний. Так, ГК РФ употребляет принятые во всем мире понятия «дочернего» и «зависимого» общества. Закон РФ от 22 марта 1991 г. № 948-1 «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках» (с последующими изменениями и дополнениями) оперирует терминами «группа лиц» и «аффилированные лица» (вслед за Федеральным законом «Об акционерных обществах»). Статья 40 Налогового кодекса РФ говорит о сделках между «взаимозависимыми лицами». Положение по бухгалтерскому учету «Информация об аффилированных лицах» ПБУ 11/2000[557], устанавливающее порядок раскрытия информации об аффилированных лицах в бухгалтерской отчетности акционерных обществ (кроме кредитных организаций), вводит новое определение — «группа взаимосвязанных организаций». Такой разнобой в определениях не может не сказаться на эффективности правового регулирования отношений с участием групп юридических лиц и требует скорейшего устранения.

Таким образом, правовое регулирование отношений внутри групп юридических лиц даже в рамках одного государства связано с многочисленными проблемами, которые на сегодняшний день не нашли своего оптимального решения. Картина усложняется в несколько раз, когда в качестве участников отношений выступают субъекты различных пра-вопорядков.

Как мы уже имели возможность убедиться, экономические конгломераты юридических лиц не знают территориальных ограничений. В связи с этим любое национальное законодательство неизбежно встает перед проблемой правового регулирования отношений с участием групп компаний, в которые входят юридические лица различной «национальности». В условиях отсутствия унифицированных норм каждое из государств стремится выработать критерии, в соответствии с которыми можно было бы определить круг юридических лиц и их экономических объединений, на который распространяются нормы права, принятые в том или ином государстве. Однако общепризнанных и приемлемых для всех случаев критериев обнаружить не удается. Как отмечает Ю.М. Юмашев, «одни авторы полагают, что следует подчинить отношения компаниями, входящими в концерн, закону страны местонахождения контролирующей компании. Другие не согласны с этим, считая такое решение слишком простым, так как оно недооценивает роли защитных функций национальных законов подконтрольных компаний в отношении собственных акционеров и кредиторов. Однако решения проблемы ни в законодательстве, ни в доктрине… нет»[558].

Л.А. Ляликова в своих работах специально выясняла возможность четкого определения «национальности» ТНК и права, применимогок внутренним отношениям групп компаний[559]. Врезультате проведенного исследования автор пришла к выводу, что в большинстве случаев предлагается использовать следующие критерии, которые позволяют учитывать экономическое единство ТНК. Во-первых, это критерий контроля, содержание и основные недостатки которого уже анализировались в первой главе настоящей работы. Во-вторых, в отношении ТНК специально выдвигается новый критерий определения «национальности» — критерий центра принятия решений. В качестве основного достоинства данного критерия указывается на сохранение экономического единства группы юридических лиц, невзирая на различную правосубъектность и национальность образований, входящих в ее состав.

Однако применение данного критерия на практике оказывается возможным только в сравнительно небольших ТНК, где можно четко выявить центр принятия решений (фактически им является место оседлости материнской компании). Структура же крупных ТНК делает применение данного критерия по меньшей мере затруднительным: в условиях региональной децентрализации ТНК неясно, надо ли считать центром принятия решений компанию, которая принимает решения на региональном уровне, или же головную холдинговую компанию. Кроме того, данный критерий оказывается явно неудовлетворительным для определения «национальности» ТНК типа «Юнилевер» или «Ройал Датч Шелл», где единая материнская компания отсутствует, а существуют холдинговые компании двух различных национальностей, которые объединяются путем взаимного обмена акциями и назначением общих директоров. В конечном счете Л.А. Ляликова делает вывод, что «ни один из выдвинутых до настоящего времени критериев не может каждый в отдельности способствовать решению специфических проблем, поставленных ТНК»[560].

Как неизбежное последствие такого положения вещей каждое государство стремится охватить своим национальным регулированием как можно более широкий круг отношений с участием ТНК. При этом соответствующее правовое регулирование неизбежно приобретает экстерриториальный характер. В качестве приоритетных направлений национальные законодатели, как правило, рассматривают следующие. Во-первых, это требование о предоставлении отчетной документации по всем операциям юридических лиц, входящих в единую группу, вне зависимости от того, какую национальность имеют те или иные юридические лица. Во-вторых, речь идет об антитрестовском (антимонопольном) законодательстве, признающем объектом своего правового регулирования операции между любыми субъектами права, которые могут иметь прямой или косвенный эффект на территории данного государства. Далее, можно указать на положения, регулирующие государственное страхование от так называемых некоммерческих рисков при осуществлении капиталовложений за границей. Наконец, в некоторых странах устанавливается контроль за платежными балансами всех компаний, входящих в состав ТНК[561].

Таким образом, феномен массового распространения норм экстерриториального характера, который был подробно описан в предыдущих главах настоящей работы, применительно к ТНК получает наиболее яркое выражение. Естественно, что при отсутствии общепризнанных правил разрешения неизбежно возникающих при этом коллизий норм различных национальных правовых систем невозможно говорить о сколько-нибудь приемлемом положении вещей в рассматриваемой области.

В конечном счете, как отмечает Л.А. Ляликова, «государства распространяют свою юрисдикцию только на ту часть ТНК, которая находится на их территории. Таким образом, оказывается, что все компании, входящие в экономически единую структуру ТНК, подчинены каждая в отдельности законам государства их национальности. Ни одно государство при условии соблюдения принципа территориального суверенитета не может охватить в своем регулировании весь комплекс ТНК (т.е. как материнские, так и дочерние компании, филиалы). Следовательно, только национальное регулирование не может оказаться эффективным»[562].

Таким образом, национальное законодательство отдельных государств не может предложить эффективное правовое регулирование вопросов частноправового статуса ТНК. Отсутствие общепринятого критерия определения круга коммерческих организаций и их экономических объединений, на который распространяется юрисдикция данного государства (так называемого критерия «национальности ТНК»), ведет к трудно разрешимым коллизиям национальных правовых норм различных стран. Действие принимаемых отдельными государствами норм права с неизбежностью приобретает экстерриториальный характер, эти нормы входят в противоречие друг с другом и с основными постулатами международного частного права.

Именно на примере ТНК со всей наглядностью можно увидеть неприспособленность традиционных методов правового регулирования, используемых в рамках международного частного права для решения вопросов частноправового статуса юридических лиц. Экономическому единству образований, входящих в ТНК, противоречит разрозненное регулирование отдельных составных частей ТНК со стороны многочисленных национальных законодательств.

Как справедливо отмечает Л.А. Ляликова, «опыт показывает, что региональный контроль над ТНК предполагает определенную степень экономической интеграции»[563]. Наиболее далеко на пути создания унифицированного правового регулирования вопросов создания и деятельности ТНК продвинулись государства— члены Европейского союза. Вместе с тем нельзя не отметить, что успехи в данной области в ЕС являются гораздо более скромными по сравнению с развитием общего акционерного законодательства ЕС.

На уровне ЕС в 1983 г. была принята Седьмая директива о сводных счетах групп компаний (Директива Совета министров ЕС № 83/349). Данная Директива интересна прежде всего с точки зрения определения тех юридических образований, которые попадают в сферу ее регулирования. Первоначальный проект Седьмой директивы содержал определение группы компаний, основанное на положениях Акционерного закона ФРГ, т.е. исходил из экономического критерия, при котором основное значение имеет действительное наличие единого центра принятия решений. Такой подход вызвал резкое несогласие представителей Великобритании и Ирландии, склонявшихся к юридическому определению группы, при котором имеет значение прежде всего вытекающее из норм закона право одной компании осуществлять контроль над другой компанией, причем, наоборот, не столь важно, используется ли это право на практике[564]. В конечном счете после длительных дискуссий было решено вместо термина «группа компаний» использовать в тексте Директивы выражение, непосредственно связанное с целями Директивы и не вызывающее теоретических споров, — «совокупность предприятий, подлежащих включению в сводные счета» (the undertakings to be consolidated taken as a whole).

В соответствии с ч. 1 ст. 1 Седьмой директивы предприятие обязано составлять сводные счета и сводный отчет правления о деятельности группы, если оно:

1) обладает большинством голосов на общих собраниях акционеров или участников другого предприятия, или

2) имеет право назначать или отзывать от должности большинство членов руководящего органа другого предприятия (правления, совета директоров), являясь акционером или участником данного предприятия, или

3) имеет право оказывать решающее воздействие на процесс управления другим предприятием, акционером или участником которого оно является в силу договора, заключенного с последним, или в силу положений устава последнего, при условии, что такой договор или такое положение устава не являются несовместимыми с национальным правом зависимого предприятия, или

4) является акционером или участником другого предприятия и контролирует в силу соглашения, заключенного им с другими акционерами или участниками, большинство прав голоса на общих собраниях последнего.

Кроме того, в Директиве предусмотрен ряд случаев, когда государства-члены могут, но не обязаны требовать от материнских компаний составления сводных счетов и сводного отчета правления. Это случаи так называемого фактического контроля, когда материнская компания участвует в капитале дочернего, причем:

1) большинство членов правления или совета директоров зависимого предприятия, избранных на должность в текущем и предшествовавшем финансовых годах, были избраны голосами основного предприятия, или

2) основное предприятие на практике оказывает решающее влияние на управление зависимым предприятием, или

3) оба предприятия находятся под единым руководством основного предприятия[565].

Таким образом, разработчики Седьмой директивы постарались найти формулировки, которые отражают компромисс между юридическим и экономическим подходами к определению группы компаний. Данная направленность ярко видна также при анализе перечня оснований, позволяющих государствам-членам в своем национальном законодательстве освобождать группы от составления сводных счетов. В частности, по решению компетентного государственного органа от составления указанных отчетов может быть освобождена инвестиционная компания, если она в течение последних шести лет перед подачей заявления об освобождении никоим образом не использовала свое участие в капитале других компаний для влияния на их деятельность.

Кроме того, освобождение от составления сводных счетов обязательно, когда главное предприятие группы является одновременно дочерним предприятием другого предприятия, а группа, таким образом, входит в качестве подгруппы в состав более крупной группы, причем предприятие, стоящее во главе последней, имеет местонахождение на территории ЕС, а также владеет 90 % или более акций или долей главного предприятия подгруппы, другие акционеры которого не требуют составления сводных счетов. Однако во всех случаях освобождения подгрупп сводные счета все же составляются по требованию служащих главного предприятия подгруппы, судебного органа или органа государственного управления, если это предусмотрено национальным законодательством соответствующей страны[566].

Приведенные выше положения Седьмой директивы касаются прежде всего вертикальных групп компаний. Что же касается горизонтальных групп, то Директива содержит факультативную норму, которая дает право государствам-членам освободить горизонтальные группы от составления сводных счетов. При этом за основу принято определение горизонтальной группы, содержащееся в Акционерном законе ФРГ.

Важное значение имеет установление круга предприятий, деятельность которых подлежит включению в сводную отчетность. Седьмая директива исходит из так называемого принципа всемирной консолидации, в соответствии с которым в сводные счета включается главное предприятие группы (материнская компания), а также все предприятия, зависимые от него прямо или косвенно (т.е. дочерние и «внучатые» компании) либо все предприятия, составляющие горизонтальную группу, независимо от местонахождения предприятий горизонтальной или вертикальной группы. Исключение из принципа всемирной консолидации заключается в том, что в сводных счетах не должны учитываться предприятия, деятельность которых по своему характеру настолько отличается от деятельности других предприятий группы, что их включение в счета противоречило бы целям публикации сводных счетов, призванных давать точную информацию об имуществе, финансовом состоянии и результатах деятельности группы в каждом истекшем финансовом году.

Кроме того, в национальном законодательстве может быть предусмотрено, что предприятие исключается из сводных счетов, если:

1) в силу своего незначительного экономического потенциала оно не представляет сколько-нибудь существенного интереса для характеристики состояния дел группы в целом, или

2) оно фактически утратило связь с группой, т.е. единый центр принятия решений в течение длительного времени не имеет возможности осуществлять руководство данным предприятием, или

3) господствующее над ним предприятие в силу неблагоприятных обстоятельств в течение длительного времени не имеет возможности пользоваться имеющимися у него правами в отношении имущества данного предприятия, или

4) информация, необходимая для его включения в сводные счета, не может быть получена без неоправданно крупных расходов либо получение ее сопряжено с задержкой составления сводных счетов, или

5) господствующее над ним предприятие владеет его акциями или долями лишь с целью их последующей перепродажи[567].

Рассматривая Седьмую директиву Совета министров ЕС в целом, Г.Е. Авилов характеризует ее «как первый шаг, сделанный странами ЕС по пути унификации национальных правовых норм о группах компаний.

Проект директивы, разработанный Комиссией Европейских Сообществ, предусматривал более высокую степень унификации, чем принятый Советом министров окончательный текст, который содержит немало факультативных норм. Многие положения директивы явились результатом компромисса между представителями стран Общего рынка и позволяют каждой стране сохранить в той или иной степени ранее существовавшее положение (конечно, за исключением стран, в которых составление сводных счетов вообще никак не регламентировалось)»[568].

На уровне ЕС предпринимались также попытки принятия актов, прямо направленных на регулирование отношений по созданию и деятельности групп компаний. К сожалению, на сегодняшний день они не увенчались успехом. Однако достигнутые разработчиками этих документов результаты представляют интересный и важный объект для научного и практического анализа.

В 1980 г. появился проект так называемой директивы Вределинга[569], который предлагал принципы законодательного регулирования взаимоотношений между дочерними и материнскими компаниями. В проекте содержались следующие основные принципы. Если материнские компании третьих стран имеют дочерние компании на территории ЕС, то взаимоотношения между ними регулируются личным статутом дочерней компании с использованием критериев, установленных Седьмой директивой. По мнению разработчиков, это соответствует общим принципам международного частного права, согласно которым закон местонахождения дочерней компании определяет границы контроля со стороны материнской компании и гарантирует права акционеров, кредиторов и рабочих.

Согласно проекту в этом случае обязанность по раскрытию информации о деятельности группы компаний в целом возлагается на уполномоченного агента материнской компании (которая, напомним, сама находится за пределами ЕС) или, если такой агент не назначен, на дочернюю компанию в соответствии с законом того государства-члена, в котором она расположена. Таким образом, в данных положениях проекта директивы, которые регулируют деятельность групп с различным национальным составом участвующих юридических лиц, явно прослеживаются отмеченные выше характерные черты экстерриториального регулирования.

Что же касается материнских и дочерних компаний, расположенных в ЕС, то отношения зависимости между ними, согласно указанному проекту, регулируются личным статутом материнских компаний. Это означает, что государство — член ЕС, в котором расположена материнская компания, следит за тем, чтобы дочерняя компания выполняла свои обязательства в соответствии с положениями директивы, даже если по праву страны местонахождения дочерней компании материнская компания не может быть квалифицирована в качестве таковой. Этот принцип, предлагаемый проектом директивы, отвечает целям экономической политики ЕС по созданию крупных концернов, управляемых из единого центра, в отношении как хозяйственной деятельности, так и защиты интересов акционеров, кредиторов и рабочих[570].

На урегулирование правовых связей между материнскими и дочерними компаниями был направлен также проект Девятой директивы. Его положения предусматривают, что любые участия в уставном капитале другой компании, превышающие 10 % от общего размера уставного капитала, должны официально объявляться и публиковаться в приложении к годовым отчетам. Невыполнение данного требования влечет потерю прав, вытекающих из такого участия в уставном капитале другой компании. Основной задачей, которую поставили перед собой разработчики Девятой директивы, было создание правового механизма для опосредования экономических взаимоотношений внутри группы компаний. Так, проект Директивы предусматривает обязательное заключение между материнскими и дочерними компаниями «соглашения о контроле» (для горизонтальных групп — «соглашения о координации»). На основе этих соглашений управляющие материнской компании и должны были руководить деятельностью дочерних компаний. Проект Директивы также устанавливал ответственность материнской компании по обязательствам дочерних компаний, за исключением случаев, когда убытки возникли помимо обязательств материнской компании по указанным выше соглашениям. Однако такой во многом упрощенный подход к правовому регулированию отношений внутри групп компаний не нашел активной поддержки среди государств — членов ЕС[571].

Кроме того, во многом именно на регулирование отношений с участием групп компаний направлен рассмотренный нами выше Регламент об Уставе Европейской Компании, а также Кодекс об Андских многонациональных предприятиях.

Таким образом, современное развитие правового регулирования вопросов создания и деятельности групп коммерческих организаций характеризуется активным использованием унифицированных материально-правовых норм, разрабатываемых на межгосударственном уровне в рамках региональных экономических объединений. Использование международно-правовой унификации норм о частноправовом статусе ТНК позволяет без ломки устоявшихся юридических постулатов органично подключить к правовому регулированию как систему международного права, так и национальные правовые системы. Унифицированное правовое регулирование дает возможность установить единый режим ведения коммерческой деятельности группами компаний на территориях различных государств, а также единообразное регулирование создания филиалов и представительств, налогообложения, осуществления валютных операций. Для решения других вопросов деятельности групп коммерческих организаций государства могут выработать унифицированные принципы субсидиарного применения норм национального законодательства (коллизионных норм и внутринациональных норм прямого действия).

По нашему мнению, наибольшие перспективы в нелегком вопросе правового регулирования деятельности ТНК имеет рассмотренное ранее направление конструирования наднациональных организационно-правовых форм юридических лиц частного права. В этом деле существенную помощь может оказать конструкция международного юридического лица, описанная в первом параграфе настоящей главы.