Течение времени отмечалось по дневному пути Солнца на небе или при помощи солнечного света. Само собой разумеется, никто не носил ничего похожего на наручные часы и ни у кого дома не было настенных часов с маятником.

Наступление дня возвещалось естественным звуком — криком петуха. Это «кукареку» было столь знакомо всем, что превратилось в символ раннего утра, утренней зари. Когда Рауль хотел сказать, что комета, появившаяся на небе осенью около 1000 года, была видна всю ночь, он, как мы видели, написал, что она не исчезала «ранее, чем начинали петь петухи».

Объявив таким образом о возвращении дневного света, природа уже не отбивала других часов. Люди же пытались более или менее восполнить этот пробел. В первую очередь этим занимались монахи. Крестьяне, жившие по соседству с монастырями, могли слышать звон колоколов, который, подавая сигнал к началу ежедневных богослужений, звучал каждый день в одни и те же часы. Видимо, за исключением колокольного звона, созывавшего всех верующих на воскресную мессу, в остальных случаях колокола звучали только для самих монахов. В XII веке стали также отзванивать начало Angelus[76] на восходе, затем звонили в полдень и с наступлением сумерек. Однако во времена 1000 года, похоже, не было принято призывать мирян молиться в определенные часы дня.

Каким образом монахи отслеживали повседневное течение времени? О монахах Клюни, начиная со второй половины XI века, мы знаем точно: у них были часы, отбивавшие время. Об этом свидетельствуют два свода монастырских правил того времени. Говоря о ризничем, ответственном за звон колоколов, автор первого из них, монах Бернар, пишет, что тот «отвечает за часы и с усердием следит за их исправностью». В тексте, автор которого называет себя Ульрихом, подчеркивается, что ризничий должен звонить в колокольчик к полунощнице «после того, как прозвонят часы».

Эти звонящие часы не могли быть механическими часами с колесиками, отвесом и маятником, то есть теми, которые мы представляем себе сегодня, услышав слово «часы». Вплоть до XIII века инструментами измерения времени служили только солнечные часы и клепсидры, то есть часы, в которых время определялось по уровню воды, вытекавшей капля за каплей из сосуда. Песочные часы, принцип действия которых аналогичен клепсидре, служили лишь для измерения коротких промежутков времени.

И солнечные часы, и клепсидра были известны с Античности. Изобретательные александрийцы снабдили эти изначально весьма простые машины устройствами, звонившими в определенные моменты. Арабы, в результате завоеваний унаследовавшие эллинистические премудрости, в свою очередь усовершенствовали их: именно клепсидру со звоном халиф Гарун-аль-Рашид[77] прислал из Багдада в подарок Карлу Великому. Ее описание, сделанное Эйнгардом в биографии великого императора, не оставляет в этом никаких сомнений. Искусство создавать такие часы перешло к христианам Запада, и уже в XIII веке король Кастилии Альфонс Мудрый, прославившийся знанием астрономии, описал их в своих трудах. Если бы ему были известны часы с колесиками, он наверняка хотя бы упомянул о них. Впрочем, до их создания было уже недалеко. В описи мебели, принадлежавшей королю Филиппу Красивому, который скончался в 1314 году, упоминаются «часы серебряные, совсем без железных частей, с двумя серебряными противовесами, наполненными свинцом». Если не ошибаюсь, это первое в истории упоминание о часах с гирями.

Герберт Орильякский, с которым читатель этой книги уже встречался и еще неоднократно встретится, не мог, познакомившись с различными часами, не сделать сам такие же. Немецкий хронист Титмар Мерзебургский пишет, что, находясь в Магдебурге вместе с юным Оттоном III (значит, это был 996 год), Герберт сделал часы, которые наладил, наблюдая через трубу за известной звездой, указывающей путь морякам». Здесь перед нами кажущееся затруднение, поскольку всегда считалось, что телескоп был изобретен Галилеем только в начале XVII века… Впрочем, читатель может не волноваться: эта труба не была телескопом. В ней отсутствовали линзы. Она служила Герберту лишь для того, чтобы видеть самую неподвижную звезду неба — Полярную. И это астрономическое действие показывает, что его часы следовало ориентировать по небесным светилам, то есть речь идет об обычных солнечных часах.

Однако те из читателей Титмара, которые обладали богатым воображением, а именно некие Марло и Жак Александр, опубликовавшие в 1734 году статью в «Ученом журнале», поспешили признать в «orologium»[78] Герберта механические часы, созданные гением и опередившие свое время. В ответ появилось бесстрастное опровержение Александра Оллериса в предисловии к его изданию трудов Сильвестра II: «Если бы он (Сильвестр. — Э. П.) изобрел механические часы, то, наверное, этот хитроумный секрет, сохраненный его учениками, избавил бы Людовика IX[79] от необходимости прибегать к помощи горящей свечи для того, чтобы следить за ходом времени и не увлекаться чтением ночью». Оговоримся, что у Людовика Святого не было часов, и постараемся не забыть про эту свечу, когда вернемся в Клюни, к ризничему и его часам.

Из всего сказанного следует, что упомянутыми в Уставе часами могла быть только клепсидра. И поскольку этот вид часов существовал со времен Античности и стал известен на средневековом Западе не позднее эпохи Карла Великого, у нас нет оснований не доверять монахам — авторам приведенных выше Уставов. Мы можем не сомневаться в том, что в Клюни в 1000 году время дня и ночи отсчитывал ось клепсидрой со звоном. 

Свод правил Бернарда допускает случай, когда клепсидра неправильно отсчитывает время или даже портится (cum fieri possit ut aliquando fallatur[80]): в этом случае ризничий должен «обратиться к помощи восковой свечи и к движению звезд или даже луны, чтобы разбудить братьев в нужный час». Дело в том, что латинский текст данного отрывка можно перевести только весьма приблизительно. Нетрудно понять, что искусное наблюдение за звездами и луной позволяло определять час суток. Упоминание же свечи возвращает нас к горящей свече Людовика IX, но только в описании исповедника королевы Маргариты, супруги святого короля, мы, похоже, находим достойное разъяснение: «Каждый день он удаляется в свою комнату и зажигает там свечу определенной длины, приблизительно в три фута; и покуда она светит, он читает Библию либо какую-нибудь другую священную книгу; когда же вся свеча сгорает, он зовет одного из своих капелланов».

По свидетельству источников, вплоть до конца Средних веков время (особенно в ночные часы) измерялось по длине свечей. Этот обычай был так распространен, что стал основой естественного деления ночного времени.

Пользуясь солнечными часами днем — при хорошей погоде, и свечами ночью, а также клепсидрами в любое время суток (хотя они были далеко не у всех), люди 1000 года в большинстве своем не знали о равных друг другу 24 часах современных астрономических суток. Почти все они были далеки от мысли о некой неизменной единице, способной служить для измерения времени. Этим вопросом занимались лишь ученые, и результаты их чисто теоретических исследований не выходили за рамки интеллектуального курьеза. Так, грамматист Папиас в своем Латинском словаре (Vocabularium latinum), составленном в 1053 году, сообщает нам, что час состоит из 5 «точек», 15 «частей», 40 «мгновений», 60 «знамений» (ostenta) и 22 560 «атомов». В другом месте он пишет, что «точке» соответствуют две минуты, из чего следует, что час Папиаса состоит из 10 минут. Однако два века спустя в математической рукописи, которую цитирует Литтре, слово «минута» определяется так, что час состоит из 22 560 минут, «столь малых, что их невозможно отделить друг от друга»… Единственное, с чем согласны все, — это то, что в сутках 24 часа. Но поскольку, согласно римской традиции, было принято считать, что из них 12 приходится на день и 12 на ночь, то реальная длительность часа менялась в зависимости от времени года. На астролябиях, инструментах, использовавшихся для разного рода астрономических операций, сохранились надписи, отмечающие «неравные», или «косые»часы.

В монастырях не отзванивали все 12 часов дня и тем более 12 часов ночи. Ночь обычно делилась на четыре «стражи»: две до полуночи и две — после. Отмечались только часы богослужений, то есть «канонические часы». Как будет видно в дальнейшем, при подробном описании монастырской жизни, днем это были: час первый (Prima) — при восходе солнца; в середине утра — час третий (Tertia); в полдень — час шестой (Sexta); в середине дня — час девятый (Nona); при заходе солнца — вечерня. Кроме вечерни («vepres», от латинского слова «vesper» — «вечер»), остальные канонические часы назывались в соответствии с латинской нумерацией: prima hora, tertia, sexta, nona[81]. Когда наступала ночь, звонили к повечерию; в полночь — к полунощнице; вторая половина ночи была отмечена заутреней и хвалитнами.

Мы уже видели, что ризничий ограничивался тем, что звонил в колокольчик, давая сигнал к полунощнице. В другом источнике, напротив, колокольным звоном объявляется заутреня; так, во всяком случае, было заведено в аббатстве Сен-Жермен в Осере. Еще больше было оснований звонить к хвалитнам, а также в дневные часы. Таким образом, монастырь делился с окружающей сельской местностью знаниями о времени, измерения которого в нем проводились. Эти знания были более чем достаточны, если не сказать избыточны. Крестьянам не требовалось знать, какой час дня наступил: их деятельность не включала в себя ничего такого, что следовало делать точно по часам.    

Времена года имели свою естественную, сезонную окраску, от которой зависели полевые работы, охота, ведение войны, короче, вся жизнь крестьян и их сеньоров. Мы еще сможем в этом убедиться.

Другой ритм накладывался на годичный цикл литургией. Воскресный отдых на седьмой день недели, праздники, в которые нельзя было работать и которые, как мы увидим ниже, зачастую вызывали сопротивление. Литургический год, как известно, строится исходя из праздника Пасхи, который отмечается в первое воскресенье после полнолуния, наступающего после 21 марта[82]. Расчет этой даты для каждого года входил в обязанности специальных «счетчиков». В свою очередь, дата Пасхи определяла время наступления ежегодных покаяний: в первую очередь, 40 дней Великого поста, а также нескольких других, более коротких постов. Согласно Раулю, «большая часть истинно верующих» постилась между праздником Вознесения и Пятидесятницей (Троицыным днем), то есть в течение 10 дней, первый из которых приходился на 41-й день после Пасхи. Вместе с тем церковные соборы, проводившиеся в то время, объявляли эту практику необязательной; исключение составляла лишь суббота накануне Троицына дня. Можно задать вопрос: что тогда означают слова «большая часть истинно верующих»? Вряд ли стоит понимать эти слова буквально, даже если считать, что они относятся только к Бургундии, где жил наш монах.

Даты обозначались на латинский лад, считая от календ, ид и нон[83], а месяцы обозначались в рукописях латинскими названиями. Календарь имел огромное значение для литургии, поскольку порядок чтения мессы, отправления богослужений, так же как поминовение святых, менялись в зависимости от дня (что принято и сейчас). Светское население, возможно, не столь внимательно следило за календарем.

Смена года не происходила, как сейчас, первого января. Начало года приходилось на разные дни в зависимости от территории и, может быть, даже от социальной среды. Например, в канцелярии короля Франции, судя по всему, год начинался с 1 марта, а в Анжу и в Пуату — с Рождества, 25 декабря. В аббатстве святого Бенедикта на Луаре началом года было 25 марта, праздник Благовещения, то есть зачатия Спасителя. В Германии и в Англии наиболее распространен был обычай начинать год с Рождества.

Само собой разумеется, что священники, ответственные за соблюдение литургии, знали, какой год на дворе; им это было нужно хотя бы для того, чтобы определять день Пасхи. Труднее решить, относилось ли все население с таким же вниманием к наступлению нового года. Например, как люди могли узнать, что наступает точно 1000-й год от Рождества Иисуса Христа? Впрочем, он и не был тысячным: ведь 1-й год христианской эры, выведенный в хронологических трудах Дионисия Малого, римского монаха, жившего в конце V века, теперь считается 4-м годом после установленной историками даты рождения Спасителя.  

Независимо от того, знали или нет люди того времени год рождения Христа, интересно представить себе, как они в целом ощущали свое место в течении мирового времени. Отзвук того, что об этом думали ученые люди, можно найти у Рауля Глабера. В конце первой книги своих «Историй» он упоминает, что со времени творения мира до пришествия Спасителя минуло шесть исторических эпох, и завершает свою мысль словами: «И многие верят, что седьмая эпоха станет свидетелем завершения волнений этого низкого мира, с тем чтобы все, имевшее начало, равным образом нашло в своем создателе завершение, которое дает ему полное успокоение». Естественно, в этом тексте не имеются в виду ужасы тысячного года, поскольку он был написан в 1040 году. Он просто доказывает, что в монастырях читали трактаты по всеобщей истории, в частности, труд Беды Достопочтенного, английского монаха, жившего в начале VIII века, имя которого Рауль упоминает на первых же страницах своих «Историй». В работе «De temporum ratione»[84] Беда точно приводит традиционное деление времени на эпохи: первая эпоха — от Адама до Ноя, то есть от творения до потопа; согласно еврейской хронологии, она продолжалась 1656 лет, а согласно мнению создателей «Септуагинты», 70 александрийских переводчиков Ветхого Завета, — 2242 года. Вторая эпоха, от Ноя до Авраама, общего прародителя еврейского народа, длилась соответственно 292 и 1072 года; третья продолжалась вплоть до царствования Давида — 1942 года согласно обеим хронологиям; четвертая, завершившаяся окончанием Вавилонского плена, насчитывает 473 года, на 12 лет больше по Септуагинте. Пятая, длившаяся, по общему мнению, 589 лет, приводит нас к дате Рождества Христова. Шестая эпоха — это та, в которой живут люди со времени этого великого события мировой истории. Согласно еврейской хронологии она началась в год 3952 от сотворения мира.

Итак, в 1000 год миру исполнилось 4952 года. Как известно, эта хронология просуществовала вплоть до расцвета классической эпохи, то есть почти до времени Боссюэ[85]. Сейчас приходится делать некоторое усилие, чтобы представить себя на месте людей, для которых время существования мира было столь коротким.

Добавим, что эти люди верили, будто живут в последнюю фазу развития истории. Это было логично, ибо какое событие будущего могло превзойти по значимости Рождество и Искупление, обозначить собой новый этап и начать новую эру? Иоахим Флорский[86] еще не родился, и только в XIII веке его ученики развили мистическое учение до того, что стали пророчествовать после царства Сына Божия наступление царства Святого Духа, третьей ипостаси Святой Троицы. Для Беды и для интеллектуалов 1000 года все же существовала седьмая эпоха, но она находилась вне времени, вне этого низкого мира; существовала даже и восьмая эпоха, эпоха воскрешения плоти, долженствовавшая длиться вечно.

Убежденные в том, что они живут в завершающую эпоху исторического времени, эти люди, пользуясь своей хронологической шкалой в том виде, в каком мы ее знаем, не могли отодвинуть конец света в очень отдаленное будущее. Но они не называли его дату. Беда пишет: «Для шестой эпохи, которая существует сейчас, не даны ни точное число поколений, ни точная протяженность». Те, кто читал эти строки почти через три столетия, могли только констатировать, что эта эпоха еще не кончилась.  

И наконец существовало время жизни. Длительность жизни каждого человека. Время жизни, время смерти, что одно и то же.

Нет никакой надежды на то, что кто-нибудь сможет исходя из точных данных определить среднюю продолжительность жизни человека в 1000 году. Еще не существовало служб регистрации гражданского состояния. Не было приходских списков. Нет ни одного документа, способного дать пищу для статистических исследований. Невозможно установить, много ли детей умирало в раннем возрасте, хотя скорее всего это именно так, поскольку так было во все другие эпохи вплоть до недавних успехов в развитии медицины и профилактики.

В целом известны, с большей или меньшей степенью точности, даты смерти известных людей, как духовных, так и светских. Дата рождения указывается значительно реже, можно сказать, в исключительных случаях. Мы не знаем дату рождения даже такого короля Франции, как Гуго Капет, в жизни которого отец всегда играл роль первого плана[87]. Мы не знаем и даты рождения его сына Роберта Благочестивого. Мы не знаем дат рождения таких знаменитых лиц, как аббаты Клюни Майель и Одон. Однако для таких известных исторических деятелей можно восстановить эту дату по косвенным свидетельствам и таким образом хотя бы приблизительно определить продолжительность их жизни.

Пальму первенства в плане долгожительства, если говорить только о людях, здравствовавших в 1000 году, следует присудить аббату Клюни Одилону. Установлено, что он родился в 962 году, а умер в 1049, то есть в возрасте 87 лет. Его современник, аббат монастыря Сен-Бенинь в Дижоне, Гильом из Вольпиано (961-1031), немного отстает: он прожил ровно 70 лет. А вот предшественник Одилона Майель умер в 994 году, а родился, должно быть, где-то около 906 года, то есть, возможно, прожил несколько дольше его. Если говорить о светских прелатах, то Асцелин, с которым мы впоследствии познакомимся ближе, стал епископом Лана в 977 году, а умер в 1030, то есть носил митру в течение 53 лет. Если допустить, что в момент избрания ему было около тридцати, можно считать, что он прожил 83 года. Впрочем, он мог быть в то время и немного моложе, тогда срок его жизни значительно сокращается. Что до Герберта, то есть Сильвестра II, то он умер в 1003 году в возрасте около 73 лет.

Продолжительность жизни среди знатных мирян значительно ниже. Роберт Благочестивый умер, согласно его биографу, в возрасте 61 года, в 1031 году. Король Стефан (Иштван) Венгерский — в возрасте 59 лет, в 1038 году. Этельред, король Англии, умер в 1016 году в возрасте 50 лет. Германский император Оттон III умер в 1000 году и прожил всего 22 года, хотя малярия, унесшая его жизнь, была, конечно, несчастной случайностью. Заметим при этом, что его отец, Оттон II, умер в возрасте 28 лет, судя по всему, от кишечного заболевания.

Фульк Нерра, граф Анжуйский, умер в возрасте 68 лет в 1040 году, возвращаясь из своего четвертого паломничества в Иерусалим. Гильом V, герцог Аквитанский, который каждый год ездил в Рим или Сантьяго-де-Компостела[88], жил с 959 года приблизительно до 1030, то есть около 71 года. Говоря о причинах смерти членов аристократических феодальных семей, следует отметить, что редко кто из этих воинов умирал на поле битвы. Мы вернемся к этому позже, когда будем описывать войны.

Даты рождения мы знаем в еще более редких случаях. Просто везением можно считать то, что нам известен год рождения Герберги, сестры Оттона Великого, которая, выйдя замуж за Людовика IV, стала королевой Франции: она родилась в 913 и умерла в 969 году, то есть прожила 56 лет. Что касается супруги Роберта Благочестивого Констанции, то она родилась не раньше 982 года, и точно известно, что умерла в 1032 году, то есть прожила не более 50 лет.

Нет никакой возможности делать обобщения исходя из столь ограниченного количества примеров. Обратим внимание на долгожительство прелатов, на то, что короли умирали молодыми или, в лучшем случае, доживали до шестого десятка, а срок жизни их знатных вассалов был несколько дольше. Отметим также, что две королевы не дожили до своего шестидесятилетия.

Крайне досадно, что мы ничего не знаем о продолжительности жизни бедноты. Плохо и, возможно, нерегулярно питаясь, не имея защиты от превратностей природы, страдая от истощения из-за слишком тяжелого и монотонного физического труда, они вряд ли доживали до старости. Но, с другой стороны, мы не знаем об этом ровным счетом ничего.  

Вероятно, мы сможем уяснить себе, каково было отношение людей к смерти, если поверим рассказам, которые дошли до нас. Но как забыть о том, что все они принадлежат перу тех, кто считал себя воспитателями! Они не обманщики, но они — избранные…

Вот пример такого описания: история Лиебо, паломника, ходившего в Иерусалим, о последних минутах которого его товарищи по возвращении рассказали Раулю Отберу. Лиебо простерся ниц перед горой Елеон, откуда, как говорят, Христос был вознесен на небо, и молился: «О Господи Иисусе <…> Я молю Тебя во всемогущей доброте Твоей, позволь: если моя душа должна в этом году расстаться с телом, то пусть я не уйду отсюда, пусть это произойдет со мной здесь при лицезрении места Твоего Вознесения. Я верую, что, как мое тело последовало за Тобой, придя сюда, так и душа моя, здравая, спасенная и радостная, последует за Тобой в рай». И его просьба была услышана.

Если верить Раулю, Лиебо был не единственным в своем роде. «Многие» паломники, как и он, желали умереть, не возвращаясь в свою страну.

Так что для них смерть была желанным событием, восхождением к бесконечному счастью. Существовали ли люди, для которых она, напротив, означала конец всего? Если они и существовали, мы об этом никогда не узнаем: они не оставили после себя никакого следа. Напротив, мы знаем о многих, которые хотя и не призывали смерть, но видели в ней врата неба или ада. Из всех христианских догматов люди, похоже, лучше всего усвоили и уверовали в догмат о бессмертии души и посмертном воздаянии или возмездии. Те, кого эта вера сама по себе не смогла сделать чистыми, добрыми, честными и справедливыми-а думается, что таких было подавляющее большинство, — надеялись купить божественное милосердие посредством раздачи милостыни и составления щедрых завещаний. Многие намеревались в последние мгновения жизни принять монашество. Можно было бы счесть лицемерием мысль о том, что обеты, произнесенные человеком, не имеющим будущего, могут смыть с него ошибки или преступления всей жизни. Однако просвещенные христиане советовали прибегать перед смертью к этому средству. Святой Ансельм Кентерберийский, один из наиболее глубоких мыслителей XI века, писал графине Матильде Тосканской: «Если вы почувствуете близость смерти, отдайтесь полностью Богу, прежде чем покинуть эту жизнь, а для этого всегда держите тайно подле себя готовый монашеский покров». Но были ли действительно у этой богобоязненной графини, деятельной союзницы великого папы Григория VII, тяжкие грехи, в которых она могла бы себя упрекнуть? Значительно ближе к нашему 1000 году, в 995 году, беспокойный вассал Гуго Капета Эд, граф Шартра и Блуа, умирая от болезни во время одной из войн, которую он вел против своего короля, также воспользовался этим средством. «Эд ушел в мир иной, став монахом», — пишет Ришер. Он не комментирует это событие, поскольку ситуация весьма обычная, почти традиционная. Можно было бы привести множество других подобных примеров.

Как всегда, мы имеем данные только о тех людях, которые вписали свое имя в историю. Как умирали простые крестьяне, если это случалось не во время паломничества, подобно Лиебо? Были ли среди них такие, которые принимали монашество? При каких обстоятельствах встретил свой последний час презревший святого Бенедикта богатый земледелец, о котором мы поговорим в одной из следующих глав? Даже замечательный историк Филипп Арьес[89], автор книги «Человек перед лицом смерти», не может нам об этом рассказать.

Но если тайна души хранилась свято, то о смерти монастырское перо вообще не было склонно молчать. Вот, например, история монаха из Ла-Реомы в Тарденуа, о последних месяцах жизни которого нам очень подробно сообщает Рауль. Все началось с того, что после заутрени, то есть ночью, в церкви его посетило видение: ему явились испанские монахи, которые, несмотря на свой сан, имели право брать в руки оружие в борьбе против сарацин и погибли в бою. Теперь же они были призваны к Богу, чтобы «всем вместе разделить судьбу благословенных». Однако они проходили мимо Ла-Реомы, «поскольку там находилось много людей, которые вскоре должны были к ним присоединиться». Когда они уже уходили, один из них сделал знак нашему монаху по имени Гуфье следовать за ним; но, прежде чем он успел повиноваться, все исчезло. Он сразу понял, что скоро покинет этот мир.

Это случилось в первое воскресенье после Троицына дня. Через пять месяцев, «то есть в следующем декабре», уточняет Рауль, ошибаясь по меньшей мере на месяц, поскольку Троицын день мог быть не позже 13 июня, Гуфье, разбиравшийся в медицине, был послан аббатом в монастырь Сен-Жермен в Осере, чтобы оказать помощь нескольким заболевшим братьям. Едва прибыв, он захотел приступить к своим обязанностям. Ему посоветовали отдохнуть до завтра, но он объявил, что завтра уже ничего не сможет сделать. И действительно, начинало светать, когда он почувствовал сильные боли. Он дотащился как мог до алтаря Святой Девы, прочел мессу, вернулся в келью, лег на постель и увидел сияющий образ Марии, которая пообещала ему быть защитницей при «переходе». Приор и будущий аббат монастыря Сен-Жермен по имени Ашар, которому Гуфье рассказал об этом и предыдущем видениях, понял все правильно и сказал: «То, что вы видели, редко бывает дано увидеть людям, должно быть, вы скоро проститесь с этой плотью…»

Монахи навестили его, как приличествовало в подобных ситуациях. Он умер на исходе третьего дня, при наступлении ночи. Когда его обмывали, «согласно обычаю», готовили саван и звонили в колокола, некоему мирянину, «человеку, тем не менее, весьма благочестивому», почудилось, что звонят к заутрене, и он встал, чтобы идти в церковь. Когда он ступил на деревянный мост, находившийся где-то на полдороге, многие люди, бывшие рядом с этой дорогой, услышали в стороне монастыря голоса, которые кричали: «Давай! Давай! Приведи его к нам поскорее!» И кто-то ответил: «Этого не могу, но приведу другого, если будет возможность». Благочестивому мирянину в этот момент показалось, что он видит, как кто-то из его соседей идет по мосту ему навстречу. Но на самом деле это был дьявол, который сразу же превратился в башню, поднявшуюся в воздух. Наш путник рухнул на мост. Крестное знамение рассеяло видение. Он вернулся домой, еще более твердый в своей решимости развивать в себе добродетель благоразумия. И вскоре он умер «в мире».

В этом изобилующем деталями рассказе есть много данных о том, как умирали в 1000 году: покойники, по крайней мере те, кто имел особые заслуги, предполагали «разделить судьбу благословенных», и они должны были достичь этого в определенном месте, поскольку они шли куда-то, остановившись по пути в Ла-Реоме. Они шли туда группой, разраставшейся по мере того, как к ней присоединялись те, кто умер спасенным в краю, по которому они проходили. Однако прежде чем присоединиться к такому каравану, каждый умирал сам по себе, и тотчас же демоны пытались утащить усопшего с собой в ад. Понятно также, что подобные видения служили несомненным предвестником приближающейся смерти.

Примечания:

7

На этой основе в Средние века сложились различные секты, в том числе в Италии — Апостольские братья (XIII век), в Германии — анабаптисты (XVI век), в Англии — пуританские милленарии (XVII век).

8

Miсhaud J.F. Histoire des croisades. P., 1812-1822.

76

Angelus — католическая молитва во славу Воплощения Христова; название дано по первому слову.

77

Гарун-аль-Рашид (766-809) — халиф Багдада (786-809) из династии Аббасидов.

78

Orologium (от искаженного лат. horologium) — часы.

79

Людовик IX Святой (1214-1270) — король Франции с 1226 г. из династии Капетингов. Возглавил VII и VIII крестовые походы. Проводил активную политику централизации Французского королевства.

80

Cum fieri possit ut aliquando fallatur (лат.) — так как может случиться, что когда-либо станет неисправна.

81

Prima hora, tertia, sexta, nona (лат.) — первый час, третий, шестой, девятый.

82

Расчет Пасхи, таким образом, велся от весеннего равноденствия. Такое исчисление дня Пасхи было предписано Никейским собором (325 г.) и соблюдается до сих пор. Православная Пасха обычно празднуется на неделю позже католической, что объясняется реформами календаря.

83

В древнеримском календаре счет дней месяца осуществлялся следующим способом. Первый день месяца назывался календами. Седьмой день в длинных месяцах или пятый в коротких назывался нонами. Ноны приблизительно совпадали с первой четвертью фазы Луны. 15-е число (полнолуние) в длинных и 13-е в остальных месяцах называлось идами. Отсчет дней делался в обратном направлении. Например, 2 января — это «4-й день от нон», т.к. январские ноны наступали 5-го числа.

84

De temporum ratione* (лат.) — «О счете времени».

85

Боссюэ, Жак-Бенинь (1627-1704) — французский католический священник при дворе Людовика XIV, епископ Мо. В 1681 г. написал историко-философский труд «Рассуждения о всемирной истории», в котором рассматривает исторический процесс с точки зрения Священного Писания.

86

Иоахим Флорский (Калабрийский) (ок. 1132-1202) — итальянский мыслитель, монах. В своих сочинениях рассматривал историю человечества как прогрессивное развитие от рабства к свободе, проходящее через три состояния мира (статуса), соответствующие трем ипостасям Троицы. Это учение осуждалось традиционной Церковью (например, на IV Латеранском соборе в 1215 г.) и оказало значительное влияние на развитие массовых еретических движений последующих веков.

87

Отец Гуго Капета Гуго Великий (ок. 900-956), «герцог франков», обладал исключительной властью при короле Людовике IV и фактически подготовил восшествие на престол своего сына.

88

Сантьяго-де-Компостела — город в Испании, основанный близ могилы св. Иакова, апостола Испании, одна из наиболее почитаемых святынь католичества.

89

Арьес, Филипп (р. 1914) — французский историк. В своих работах исследует менталитет различных эпох, отношение людей к жизни, смерти, семье, детству.