В западном обществе 1000 года, независимо от того, какую среду мы возьмем: духовенство, земледельцев или военных, — торговля занимала очень незначительное место. Читая предыдущие страницы, вы могли в этом убедиться сами.    

Все необходимое для повседневной жизни: продукты питания, одежду, предметы обихода и даже строительные материалы можно было произвести или добыть прямо на месте. Пожалуй, исключение составляло только оружие, потребность в котором была столь велика, что местные кузнецы зачастую уже не могли обеспечить достаточное его количество в рамках оброка, как это практиковалось в эпоху Каролингов. Обычно же домен кормил, одевал, укрывал от непогоды и снабжал всем необходимым своего сеньора, мирского или духовного, равно как и всех, кто в нем жил.    

Несомненно, какая-то торговля все же существовала. На маленьком деревенском рынке, который, возможно, функционировал раз в неделю, крестьяне продавали скромные плоды своих огородов и скотных дворов, куски ткани в несколько локтей, сотканные их женами, а также кроличьи шкурки. Как предполагает Анри Пиренн в своей «Экономической и социальной истории Средних веков», на рынке они скорее искали возможности пообщаться и поболтать. Однако при этом они могли выручить пару денье, этих «маленьких монет из темного серебра», роль которых в деревенской экономике того времени, согласно Жоржу Дюби, была «незначительна, но реальна». Часть этих денег требовалась крестьянам для того, чтобы заплатить сеньору оброк, поземельную подать, десятину, другие сборы. Кузнецы продавали оружие, сделанное сверх того, которое они должны были отдать сеньору, а вдобавок можно предположить, что они продавали подковы для лошадей: в то время такие услуги ценились тем более высоко, что не в каждом маленьком фьефе и не в каждой деревне был свой кузнец.    

В зависимости от обстоятельств могли происходить и более крупные торги. Какой-нибудь сеньор, на землях которого случился недород, мог попытаться купить зерно у более удачливых соседей. Поскольку чаще всего у него не было достаточного количества наличных денег, он занимал их в соседнем богатом аббатстве, либо отсылал свою серебряную посуду на ближайший монетный двор, который также мог находиться в аббатстве, — ведь Каролинги многим уступили свое королевское право чеканить монету. Нуждающийся мог также обратиться и к более крупному сеньору, например, к тому, чьим вассалом он был, если предки этого сеньора узурпировали право чеканить монету вместе со многими другими королевскими правами. Здесь самое время отметить, что если феодал мог накапливать богатство в виде имущества, то он редко стремился копить деньги, потому что обычно в большом количестве они не были ему нужны. Он предпочитал накапливать сокровища в виде прекрасных произведений ювелирного искусства, которыми он наслаждался и горделиво раскладывал перед собой на столе, в случае же необходимости мог ими пожертвовать. Это еще одно доказательство того, что монеты играли весьма незначительную роль.    

Похоже, что торговля вином была более регулярной. Мы уже видели, что довольно часто сеньоры оставляли за собой монополию на торговлю вином в определенный период года в ущерб своим крестьянам-виноделам, которые после этого могли обнаружить, что рынок в пределах их досягаемости уже насыщен. Мы также видели, что отдельные винодельческие области уже достаточно далеко отправляли свои бочки с вином, в частности по руслу больших судоходных рек.    

Однако все эти люди продавали лишь то, что производили: собственноручно или руками тех, кто от них зависел. Они не занимались в чистом виде тем, что называется торговлей: они не были купцами. Заниматься торговлей, быть купцом означает перепродавать с прибылью то, что покупаешь, причем прибыль является платой за услугу, оказанную покупкой товара там, где он есть, и доставкой его туда, где в нем нуждаются.    

Эта профессия, столь необходимая в нашей современной цивилизации, в те времена была почти бесполезной, тяжелой и опасной.    

Почему почти бесполезной? Мы уже имели возможность видеть, почему: почти все вещи, которые нельзя было добыть иначе, как покупая у купцов, относились к разряду вещей, без которых можно обойтись, то есть к роскоши.    

Почему тяжелой? Подобные товары, по определению, надо было привозить на место продажи издалека. Между тем их перевозка на большое расстояние, прежде всего из Ближнего Востока, стала весьма сложным делом. Если в римские времена и даже во времена Меровингов существовал удобный морской путь, то все изменилось с тех пор, как Северная Африка, почти вся Испания и Сицилия попали в руки мусульман. Вдобавок речной путь по Дунаю, по которому такой обмен мог бы продолжаться, уже в течение двух столетий был перекрыт венграми. Они приняли христианство лишь незадолго до 1000 года, и это событие еще не успело сказаться на положении дел. На Северном море судоходство процветало вплоть до времен Карла Великого в портах Квентовике, неузнаваемом ныне под личиной скромного Этапля на Канше, и Дорштадте, ныне не существующем, но находившемся на Рейне выше Утрехта, — но эти торговые пути были полностью перекрыты норманнами. Известно, что эти пираты многократно появлялись на Сене и на Луаре, так что даже во внутренних областях Франции постоянно чувствовалась угроза нападения. Однако их время уже подходило к концу. Речной способ передвижения был в 1000 году наиболее пригодной для использования системой сообщения: сообщение по дорогам, унаследованным от Рима, пришло в упадок, в чем мы уже многократно убеждались; повозки, и без того маломаневренные, передвигались по ним с трудом, только вьючные животные могли пройти везде, да и то лишь в том случае, если мосты были не слишком разрушены. К этим физическим трудностям добавлялось еще множество видов дорожных пошлин — наследие Римской империи, которая, однако, использовала собранные средства на поддержание дорог. Теперь же эти пошлины взимались в нарушение всяких прав местными хозяевами земли, видевшими в них возможность безнаказанно получать доход. Это было «лихоимством» и «дурным обыкновением», против которого купцы более позднего времени отчаянно боролись.    

И наконец, профессия купца была опасной. Легко догадаться, почему: на дорогах было небезопасно. Всегда существовал больший или меньший риск подвергнуться нападению какого-нибудь сеньора-грабителя, который просматривал всю местность с высоты своей деревянной башни, либо разбойников, разбивших свой лагерь в лесу. Если человек решался плыть по Средиземному морю, у него был не меньший шанс подвергнуться атаке мусульманских пиратов, базировавшихся в Алжире (позже их назвали берберами[216]), и окончить свои дни рабом какого-нибудь эмира. Возможно, реки были наименее опасными дорогами, однако они не могли удовлетворить потребности всех.    

На пути тех, кто, несмотря ни на что, чувствовал влечение к этому занятию, отвращавшему от себя многих по вышеприведенным причинам, вставало еще одно, чисто моральное препятствие: Церковь осуждала торговлю. Желать заработать деньги означало впасть в грех «корыстолюбия»: таким образом, прибыль купца считалась не меньшим грехом, чем ростовщичество. Хлебному зерну и скоту Господь в щедрости своей дал способность множиться; в отличие от них, «деньги не порождают деньги»: то, что приобретает один, отнимается у другого. Видимо, эта мораль позволяла считать безгрешными сеньоров, богатеющих, и зачастую весьма изрядно, на плодах земли, выращиваемых их крестьянами. Таких сеньоров было немало, включая епископов и аббатов. Но та же мораль осуждала купцов, как бы тяжела ни была их работа.    

Потому неудивительно, что единственными куп­цами в эпоху Каролингов были евреи. В те времена слова «mercator»[217] и «judeus»[218] практически были си­нонимами. Большая часть евреев обосновалась в му­сульманских странах. Через Испанию они попадали в христианские земли, привозя с собой специи, бога­тые ткани, а также ладан, необходимый для отправ­ления культа, но не производившийся в Европе. Эти евреи-«раданиты»[219] могли запасаться товарами в Си­рии, Египте и Византии.

Известные нам источники 1000 года не упоминают о евреях, приезжавших с Востока. Однако они рассказывают нам о том, что в христианских городах жило много других евреев. Источники не говорят, что они занимались торговлей, несомненно, потому, что это подразумевалось само собой. Они сообщают о другом, и эти сообщения весьма печальны.    

Рауль Глабер пишет, что в Орлеане «существовала значительная колония людей этой расы, которые вели себя более горделиво, более злонамеренно и более оскорбительно, чем другие их соплеменники». Пришло известие, что «князь Вавилонский» — то есть халиф Багдада фатимид Хаким — приказал разрушить в Иерусалиме Церковь Гроба Господня (это произошло в 1010 году) и что именно орлеанские евреи подтолкнули его к этому. Тотчас же «все христиане единодушно решили изгнать всех иудеев с их земель и из городов. Став предметом всеобщей ненависти, они изгонялись из городов. Некоторые были заколоты мечами, другие — утоплены в реках. Их убивали тысячью различных способов, и были среди них такие, которые даже различными способами кончали с собой <…> Епископы также издали указ о том, что любому христианину запрещено общаться с ними по какому бы то ни было делу». Под «каким бы то ни было делом» имеется в виду торговля и, конечно же, ростовщичество, так как это были их обычные занятия. Далее Рауль повествует о казни христианина, обвиненного в том, что он передал «князю Вавилонскому» послание орлеанских евреев. Он пишет далее: «Тем временем беглые и бродячие иудеи, которые, спрятавшись в скрытых местах, избежали избиения, через пять лет после разрушения святыни вновь начали понемногу появляться в городах. И хотя это должно было повергнуть их в смятение, как правило, некоторое число иудеев всегда остается в живых, чтобы вечно служить доказательством их собственного преступления или свидетельствовать о крови, пролитой Христом. По этой причине, думаем мы, Провидению было угодно, чтобы ненависть христиан в их адрес на некоторое время смягчилась».    

Рауль описывает аналогичные события, произошедшие в Сансе. Похоже, жившим там евреям было не на что жаловаться: граф Санса Рено «относился с такой благосклонностью к ним и их бесчестным обычаям, что окружающие прозвали его королем иудеев». Можно предположить, что этот сеньор скептически относился к вопросам религии, как, возможно, и многие другие, но меньше, чем другие, скрывал это. Видимо, он успешно вел дела со своими купцами и ростовщиками. Его «проиудейская мания» заставила короля Роберта в 1015 году пожелать «возвратить управление столь значительным городом королевской власти». Согласно свидетельству Рауля, который находит все это правильным, войска короля «взяли город, разорили его полностью и даже сожгли значительную его часть». Была ли эта «значительная часть» еврейскими кварталами? Это вполне можно было бы заподозрить, если бы другие источники, более близкие по времени к событию, не рассказали нам о нем совсем по-другому. По их свидетельству, именно Рено устроил поджог после того, как Роберт занял город. То, что пишет Рауль, свидетельствует тем не менее об умонастроениях эпохи.    

Судя по всему, много евреев было в городах Южной Франции, и к ним там относились не лучше. Адемар из Шабанна, живший в Лимузене, описывает нам евреев Лиможа, преследуемых, как и в Орлеане, причем по такому же поводу. Это указывает на то, что их было везде понемногу, о чем и говорится в приведенном выше высказывании Рауля. Вместе с тем рассказ Адемара, намного более короткий, чем запись Рауля, свидетельствует только о насильственном обращении в христианство, от которого большинство спасались бегством «в другие города», а некоторые — самоубийством. Однако летопись Адемара приводит нас также в Рим, где, как известно, в течение всего Средневековья существовала значительная еврейская колония, не имевшая особых оснований жаловаться на пап. Впрочем, бывали и исключения, и Адемар описывает как раз одно из них. Однажды в понтификат Бенедикта VIII, то есть в период с 1012 по 1024 год, в Святую Пятницу в Вечном городе случилось землетрясение и «ужасный циклон». Папе сообщили, что «именно в этот час иудеи осмеивали в синагоге образ Распятого». Было проведено расследование и получено подтверждение. Понтифик приказал казнить виновных, и, «как только они были обезглавлены, ярость ветра улеглась». Либо циклон был слишком долгим, либо расследование коротким…    

А вот, опять с помощью Адемара, мы переносимся в Тулузу и присутствуем при проявлениях еще большей жестокости. Гуго, капеллан Эмери, виконт Рошшуара («капеллан» — значит священник), «дав пощечину иудею, как принято в этом месте делать по случаю праздника Пасхи, неожиданно приказал вышибить мозги и вырвать глаза этому изменнику. И то и другое упало на землю, иудей умер на месте. Его братья по вере забрали его из базилики св. Стефана и похоронили».    

Вряд ли можно точно установить, каким видом торговли занимались евреи в христианских городах. Возможно, но это только гипотеза, они держали лавки по продаже товаров, привозимых с Востока их странствующими собратьями. Либо, что тоже может быть, они и сами путешествовали. И нет сомнений в том, что они давали под проценты (очень большие проценты) ту ссуду, которую было запрещено брать христианам, но к которой при определенных крайних обстоятельствах людям приходится прибегать в любом обществе, за исключением только самого примитивного.    

То, что во многих крупных христианских городах были еврейские колонии, в какой-то степени доказывает, что там занимались торговлей. Вполне возможно, если верить Анри Пиренну, в эпоху Каролингов других купцов вообще не было. Однако к 1000 году положение изменилось.    

Начнем с того, что в Европе существовал христианский город, который благодаря своему географическому положению и сохранившимся связям с Византией был поставлен в заведомо лучшее, нежели другие, положение. Этим городом была Венеция.    

В Венеции нет ни полей, ни пастбищ, ни виноградников, ни лесов. Если заставить ее жителей жить, используя лишь собственные природные ресурсы, то они могли бы рассчитывать только на ловлю рыбы. Остается, в общем-то, загадкой, что могло заставить людей поселиться в этой лагуне, усеянной островами. О правах на этот город, не похожий ни на один другой (по словам Ле Корбюзье[220], это «самое невероятное урбанистическое явление на земле»), долгое время спорили Византийская империя и государство каролингских «франков», а затем оттоновские «германцы», но к 1000 году Венеция сумела отстоять свою независимость. Оттон III отказался от традиционной подати, которую город платил королю Италии, и пожаловал безоговорочное право свободного проезда в Павию по рекам По и Адидже. Непосредственно в 1000 году дож Пьеро Орсеоло, который победил далматов[221] и завладел их портами на побережье Адриатического моря, объявил себя их герцогом от имени императора Восточной империи. Таким образом, Венеция обеспечила себе нечто вроде колонии на континенте и имела ту же степень свободы по отношению к басилевсу, какую крупный западный феодал имел в отношении своего короля. Местечко Риальто стало столицей этого множества маленьких городков, разбросанных по лагуне: Читтанова, Торчелло, Маламокко… В 976 году Венеция сгорела во время восстания, поднятого горожанами против дожа Пьеро Кандиано IV. Ее восстановили, и она стала еще прекраснее. Собор святого Марка был построен уже в 1071 году.    

Сарацины даже не пытались беспокоить Венецию в глубине ее залива. Скорее, сами венецианцы разыскали их и в 1002-1003 годах очистили от них пролив Отранто. Это не помешало хорошим торговым связям. Христианскую щепетильность успокаивало покровительство великого святого Марка, чьи мощи были перенесены купцами из Александрии в IX веке… Этот город, который не мог существовать без очень активной торговли, экспортировал в гаремы Египта и Сирии захваченных или купленных на далматском берегу юных славянок, — ведь славяне еще не были крещены, а продавать в рабство христиан было запрещено! Как известно, от этих несчастных в западноевропейских языках пошло слово «esclave» — «раб»[222]. До сих пор в Венеции есть набережная, называемая Ripa dei Schlavoni. Кроме того, мусульмане нуждались в дереве и железе, которых не было в их странах. Венецианцы сами не добывали их, но знали, где получить, и, не задавая себе вопросов, не пойдут ли эти материалы на постройку кораблей и производство оружия против христиан, продавали их мусульманам.    

С тех пор Венеция стала городом, полностью посвятившим себя торговле и мореплаванию. Ее жизнь, условия существования ее жителей коренным образом отличались от того, как жили люди во всех других регионах Западной Европы. В Венеции никто даже отдаленно не был похож на серва. Простонародье состояло из матросов, ремесленников, мелких торговцев. Богатые люди почти ничем не напоминали сеньоров-землевладельцев феодального общества, даже если некоторые из них еще владели доменами на континенте. Они становились знатными сеньорами только за счет размаха своих сделок. Эти богатые торговцы уже были капиталистами. Анри Пиренн пишет: «Сами дожи подавали им пример, что кажется почти невероятным для современников Людовика Благочестивого[223], в середине IX века». 

Само собой разумеется, что эта интенсивная торговая деятельность не ограничивалась сомнительными сделками с последователями ислама. Став крупной морской державой, которая в XI веке могла уже поспорить с нормандцами в Западном Средиземноморье, Венеция, естественно, имела связи с Византией и с византийской Италией[224]. В Византии существовала колония венецианцев. Такие же колонии были, или, точнее, вскоре появились во многих прибрежных городах и на островах Эгейского моря.    

Обмен, уже весьма активный во времена 1000 года, должен был привести к освоению тех товаров, которые при анализе последующих веков перечисляют П. Браунштейн и Р. Делор в своей книге «Венеция, исторический портрет города». С Запада везли дерево из лесов Трентино и Апеннин; металлы: железо из Брешии, Каринтии, Штирии, медь и серебро — из Гарца, Чехии и Словакии, золото — из Силезии и Венгрии; привозили также шерсть. Через Венецию ввозились специи и духи. Византия, в обмен на зерно, сукно и драгоценные металлы, продавала шелка, золотую нить, вина и разнообразные товары, приходившие с Черного моря и с Ближнего Востока.    

На периферии христианского Запада разворачивался и другой вид торговой деятельности, которым занимались скандинавы. Как показывает история, и в особенности история архаической Греции, пиратство, развиваясь естественным образом, превращается в торговлю. Пиратство — это только первый ее этап. С конца IX века северные пираты начали все более походить на купцов. И регион их деятельности был необозрим.    

В то время как датчане и норвежцы подвергали «планомерной стрижке» (слова Анри Пиренна) империю Каролингов и Британские острова, шведы взялись за Россию. Подобно тому что их соплеменники делали в бассейнах Шельды, Мааса и Сены, они в середине IX века создали лагеря вдоль Днепра и его притоков. Они свозили в эти «города»[225] дань, накладываемую ими на население, рабов, которых они захватывали в окрестностях, мед, меха, добываемые в местных лесах. Эти товары пользовались большим спросом в двух империях, граничивших на юге с их собственными владениями: к востоку был Багдадский халифат, а к западу — Византийская империя. В X веке басилевс Константин Багрянородный[226] упоминал, что скандинавские корабли собирались у Киева. По мере таяния снегов они спускались вниз по течению Днепра, где приходилось преодолевать многочисленные пороги, перетаскивая лодки по берегу. После этого они достигали берегов Черного моря и доплывали до Константинополя, где у «руссов», как их называли славяне и византийцы[227], был свой квартал. Обмен товарами осуществлялся по правилам торговли, которая началась в предыдущем веке и с тех пор постоянно развивалась. Эти грубые купцы быстро поднимались по иерархической лестнице почтенной столицы христианского Востока. Они приняли ее религию в 1015 году[228] и больше не меняли вероисповедания. Они пользовались ее религией, подражали ее искусству, учились у нее пользованию звонкой монетой. Они организовывали в своих землях управление на манер византийского. Где-то около 1000 года Россия стала приобретать то лицо, которое она имела вплоть до Петра Великого и многие наиболее характерные черты которого сохранила вплоть до Ленина[229]. Вот еще одно основополагающее изменение, поворотным пунктом которого можно считать 1000 год.    

В Византии скандинавы обменивали мед, меха, рабов на драгоценные товары Востока: специи, вина, шелка, которые они везли на север по Волге или по Днепру. Таким образом они достигали Ботнического залива. Оттуда они рассеивались по всему балтийскому побережью. На острове Готланд, где во время раскопок было обнаружено множество византийских и арабских монет, у них, возможно, была большая база. Именно там они обменивали плоды своих походов в Россию и торговли на Босфоре на добычу, привозимую их братьями из Англии и Франции. За счет этого вирус коммерции начал действовать и на пиратов, которые долгое время опустошали Западную Европу. В X-XI веках эти норманны бороздили во всех направлениях Северное море, основывали свои поселения в устьях рек от Эльбы до Вислы, а также построили севернее Киля, в Дании, огромный торговый склад Хедебю, развалины которого еще сегодня позволяют оценить степень его значительности. Еще в большей мере, нежели континентальное побережье Северного моря, где они обеспечили процветание Гамбурга, ареной их торговли стала Англия, в особенности в то время, когда датский король Кнут в 1017 году на 18 лет присоединил ее, как и Норвегию, к своей державе.    

Во времена 1000 года скандинавы явно обладали гегемонией в мореплавании и торговле в северных водах. С их моряками никто не мог сравниться в смелости. Именно в это время они колонизировали Гренландию, откуда их смогло вытеснить только резкое похолодание климата. Именно из Гренландии и, судя по всему, именно в 1000 году знаменитый Эйрик Рыжий отправился под парусами в «Винландию», то есть в Новую Шотландию, полуостров на северном побережье Америки[230].    

Евреи, венецианцы, скандинавы — все эти купцы, несмотря на трудность и опасность их повседневной жизни, не могли не послужить примером для христианских стран Европы, где они понемногу торговали почти повсеместно. Многие видели, что они зарабатывают деньги. А всегда и везде находятся люди, у которых это порождает зависть. Конечно, большинству нищих нищета кажется непреодолимой силой судьбы. Однако некоторые чувствуют, что готовы взвалить на себя еще большие тяготы, бросить вызов еще большим опасностям, чтобы затем избавиться от своего нищенского положения. Начиная с X века в христианской Западной Европе начали появляться такие личности.    

В среде сельского населения постоянно имелись молодые люди, у которых не было или уже не было своего места в естественном укладе деревенского хозяйства. Их гнал голод, и они отправлялись на поиски более счастливых земель. Многие больше не возвращались. Другие, у чьих отцов было слишком много детей, оказывались вынуждены покинуть семью, чтобы уменьшить число голодных ртов. Они становились бродягами, просящими подаяния у дверей то одного, то другого аббатства, нанимались работниками при уборке урожая или сборе винограда. Однако наиболее предприимчивые чувствовали, что шанс им может дать торговля. В первую очередь, конечно, они становились грузчиками на морском или речном побережье, в местах, где купцы разгружали свои товары с кораблей, — и при случае они норовили стащить то, что плохо лежит. Либо они нанимались в вооруженные отряды, сопровождавшие караваны. Либо, что еще лучше, они служили матросами на кораблях, плывших в далекие земли за драгоценными товарами, чтобы привезти их в Европу. Заработав свои первые деньги и мудро их сэкономив, наиболее ловкие тратили их на то, чтобы приобрести за морем первую небольшую партию специй, шелков, благовоний. Они становились купцами. Если они действовали с умом, а превратности судьбы обходили их стороной, то им удавалось быстро расширить свою торговлю.    

Вот наиболее правдоподобное объяснение того, как появились купцы в христианской Европе. Такое объяснение было предложено Анри Пиренном. Десятилетия, обрамляющие 1000 год, стали героической эпохой для этих людей. В то время они были в первую очередь путешественниками, ведь их занятие состояло именно в том, чтобы доставить свои товары в места, где они могли найти покупателей. Однако любое путешествие — это приключение. Не было никакой возможности путешествовать иначе, как группой и в состоянии готовности к обороне. Группа называлась «братством», «союзом милосердия», «компанией», «гильдией» или «ганзой». Ее члены присягали на верность. У группы был руководитель, которого в немецких землях называли ганзграфом. Существовал специальный знак, который несли впереди отряда, он назывался Schildracke. Все были вооружены, кто луком, кто «мечом», то есть копьем. Их можно было бы скорее принять за войско в походе, если бы эти воины не группировались вокруг вьючных животных или повозок (там, где позволяла дорога) и если бы груз, который перевозился этими средствами, не был единственной причиной и смыслом их путешествия.    

Этим пионерам современной экономики были нужны базы. Пристанище на зимнее время, когда непогода делала дороги практически непроходимыми. Место, где можно было подсчитать годовую выручку и сохранить товары на складе. Именно поэтому развивающаяся торговая деятельность оказала решающее влияние на судьбу городов.    

Выше уже было сказано, что со времен эпохи Каролингов, и в особенности в результате вторжений норманнов, венгров и сарацин, жизнь продолжалась только в тех городах, которые были резиденциями епископов или (иногда вдобавок к этому) столицами королевств или крупных фьефов. Те ремесленники и лавочники, скорее всего, еще очень малочисленные, которые там жили, занимались исключительно удовлетворением потребностей церковных или мирских лиц, зависевших от прелата или сеньора. Однако основные из этих потребностей — потребность в пище и одежде — удовлетворялись за счет деревни, где епископы, так же как и король или графы, располагали обширными доменами, земли которых обрабатывали крестьяне. Так что в городах, даже самых значительных, население было немногочисленным, не более нескольких тысяч душ.    

Это вовсе не означает, что жизнь в городах едва теплилась. Духовенство как правящий класс было активным, склонным к действию. Оно созывало консилиумы, на которых проходили бойкие дискуссии. В городах оно организовывало большие религиозные зрелища, например по случаю перенесения мощей, что уже неоднократно описывалось на страницах этой книги. Как мы уже видели, то, что происходило при дворе епископа, интересовало всех горожан, готовых, если позволял случай, наводнить «огромный епископский дворец». Там, где функционировали школы, например в Реймсе или Шартре, студенты наверняка вносили оживление и давали возможность заработать хозяевам таверн, а также, вне всякого сомнения, проституткам и тем, кто их содержал. И то, что можно сказать о городах, расположенных к северу от Луары, несомненно, в еще большей степени относится к городам юга и тем более к городам Италии, где никогда полностью не утрачивались античные традиции городской жизни. В Италии сеньоры предпочитали жить в городах, а не в своих доменах в сельской местности, и в их городских домах, например в Болонье, до сих пор можно видеть башни, возведенные прямо посередине дома. В немецких землях и в Северной Франции внешний вид епископских городов был приблизительно таким же. Вокруг собора располагались монастыри и школы. Напротив «дворца» возвышалась башня, принадлежавшая облеченному доверием сеньору, отвечавшему за безопасность епископа, или бургграфу. Дальше находились дома дворян, составлявших гарнизон, и более скромные жилища домашней прислуги, то есть мирян простого происхождения, исполнявших различные подсобные работы, а также дома ремесленников: пекарей, пивоваров, кожевенников, изготовителей пергамента, плотников, тележников, каменщиков, слесарей, оружейников.    

В некоторых городах, например в Сент-Омере или в Аррасе, место дворца епископа занимало аббатство. В других изначальным ядром служила светская крепость. Так было в первую очередь во Фландрии: в Брюгге, Генте, Ипре, а также в городах, основанных в X веке немецким королем Генрихом Птицеловом[231] вдоль течения Эльбы и Заале.    

Однако в целом все эти города были всего лишь резиденциями духовных или светских сеньоров, которые жили за счет своих сельских доменов. Иногда даже случалось, что в городе были резиденции нескольких лиц. В городах не происходило ничего, что не было бы связано с повседневной жизнью хозяев этих резиденций. Однако появившиеся чуть позже купцы полностью изменили положение дел.    

Для того чтобы обосноваться на зиму или оборудовать склад для товаров, купцам подходило не любое место. Им нужны были города, расположенные возле важных путей сообщения. Портами, способными принимать их суда, имевшие покуда малое водоизмещение, были: Брюгге, Руан, Бордо, Кельн, Вормс, Амьен, Авиньон, на притоках — Гент, Льеж, Лион, Майнц. Важным городом, видимо, был Франкфурт — «брод франков», также отвечавший их требованиям. Впрочем, неудивительно, что места расположения этих городов, особенно удобные для разгрузки и перевозки товаров, почти всегда совпадают с местами расположения известных римских городов: античность строила города для тех же целей.    

Сначала купцы искали убежища внутри стен городов, построенных и перестраивавшихся под угрозой норманнов и других воинственных народов. Однако вскоре, по мере разрастания складов, им становилось там тесно. Они выходили за пределы этих городов, которые — укрепленные или нет — часто обозначались словом «burg», «bourg» («крепость»). Внешняя зона, которую они таким образом занимали и в свою очередь окружали защитной изгородью, называлась внешним городом, или пригородом. Означавшее его латинское слово «forisburgus» во французском языке превратилось в «faubourg» («пригород»). Тем не менее купцов называли не «пригорожанами», а просто горожанами; именно от слова «бург« образовалось слово «буржуа». Благодаря своей многочисленности и активности они сразу же приобрели такое значение, что их стали считать наиболее характерными жителями самого города, где они обзаводились собственными домами. Появилось еще одно слово для обозначения купеческих предприятий, особенно в X и XI веках: слово «portus» — «порт», которое означало не обязательно береговую гавань, но любое место, через которое проходит перевозка грузов. Слово «порт» в этом значении чаще употреблялось в германоязычных странах: во Фландрии и в Англии на его основе образовался термин для обозначения купцов, живших в этих местах: poorter, portman.    

В течение Средневековья коммерсанты преобразовали города: из резиденций крупных землевладельцев они превратились в нервные узлы экономической деятельности, которой было суждено бурно развиваться вплоть до кризиса, произошедшего в XIV веке. Силой обстоятельств эти города стали привлекать к себе все большее число ремесленников, которые постоянно расширяли свое дело и постепенно становились хозяевами крупных производств. Так произошло с фламандскими суконщиками, с медниками Намюра, Юи и, в особенности, Динана.    

Итак, эпоха 1000 года отмечает начало этого великого эволюционного процесса и является временем рождения той буржуазии, которая вскоре стала ведущим классом западного общества, классом, который, несмотря на препятствия и мальтузианские настроения корпораций[232], развивал технологии, обеспечивал обмен на всех уровнях, породил почти всех ученых и интеллектуалов, даже если они, как это часто бывало, проводили свои работы ради каких-то церковных задач или в церковной среде. И наконец, во Франции этот класс руководил Революцией, которая дала ему верховную власть в обществе[233]. Так можно ли сомневаться, что 1000 год был поворотным пунктом в истории?    

Примечания:

2

Бои за историю. М., 1991.

21

Лот, Фердинанд (1866-1852) — известный французский историк-медиевист.

Руа, Жюль (р. 1907) — французский романист, эссеист и драматург.    

Пфистер, Кристиан (1857-1933) — французский историк. Преподавал в университетах Нанси, Парижа и Страсбурга. Специализировался по истории высокого Средневековья во Франции и по истории Лотарингии.     

Дюваль, Фредерик Виктор (1876-1916) — французский историк, автор работ по религиозной, социальной и военной истории Средних веков и Нового времени.

22

Ла Варенде, Жан Маллар де (1887-1959) — французский писатель, автор исторических романов и рассказов. Действие многих из них происходит в Нормандии. Наиболее известные романы — «Кожаный нос» (1936), «Кентавр Бога» (1938), «Вильгельм-бастард — завоеватель» (1946) и др.

23

Ла Тур дю Пен, Патрис де (1911-1975) — французский поэт. Цитируемые строки взяты из стихотворения «Прелюдия» (сборник «Поиски радости».

216

Сейчас берберами принято называть группу народностей, представляющих собой коренное население Северной Африки (Марокко, Алжир, Ливия, Тунис). Они являются потомками древних ливийцев, говорят на близкородственных берберских языках и частично арабизированы.

217

Mercator (лат.) — купец.

218

Judeus (лат.) — иудей, еврей.

219

О еврейских купцах-раданитах (или, точнее, «ар-Разанийа»), говоривших на арабском, персидском, греческом, «франкском», андалузском и славянском языках и путешествовавших по торговым делам с Запада на Восток и обратно по странам Арабского халифата, Византии и «землям франков», рассказывал арабский автор Ибн-Хордадбех (80-е гг. IX в.). Происхождение их названия («раданиты») неясно.

220

Ле Корбюзье (1887-1965) — французский архитектор и теоретик архитектуры, оказал большое влияние на архитектуру XX века.

221

Далматы — население северного побережья Адриатического моря, бывшей римской провинции Далмация. К X-XI вв. этнический состав этого населения был неоднороден, но они говорили на далматинском языке, относящемся к романской языковой группе.

222

Слово «раб» образовалось от корня «слав-» во французском — «esclave», испанском — «esclavo», английском — «slave», немецком — «Sklave» и некоторых других языках. На основе этого факта некоторые авторы предполагают, что рабы-славяне, возможно, продавались не только в восточные страны.

223

Людовик Благочестивый (778-840) — сын и наследник Карла Великого, франкский император (814-840).

224

В 555 г. Остготское королевство, основанное Теодорихом, было завоевано Византией, но, начиная с 568 г., византийцы стали терять власть в Италии под натиском лангобардов. Дольше всего владычество Византии продержалось на юге Италии (Беневент, Апулия, Калабрия, Сицилия), однако к 1000 году эти владения сократились, поскольку Сицилия была захвачена арабами. В XI в. Южная Италия была завоевана норманнами.

225

Э. Поньон употребляет в этом месте транслитерацию «goroda».

226

Константин VII Багрянородный (Порфирогенит) (905-959) — византийский император с 913 г. Автор трактатов «Об управлении империей», «О фемах» и др.

227

В этой главе Э. Поньон излагает взгляды т.н. «норманнистов» на происхождение Руси и русской государственности. Их точка зрения сводится к двум основным утверждениям: 1) норманны военным путем или на основе договора, добились господства над восточными славянами и заложили основы государственности славян, которые до этого были «политически инертными»; 2) слово «русь» первоначально обозначало норманнов, о чем свидетельствует ряд византийских и латинских источников и лингвистические данные.

Проблема происхождения Руси (в том числе и происхождения названия Русь) чрезвычайно сложна и не может быть однозначно решена на основании имеющихся в нашем распоряжении источников. Отметим лишь, что та крайняя точка зрения, которой придерживается автор книги, вряд ли может быть признана обоснованной, поскольку кажется очевидным, что образование государства является в значительной степени следствием внутренних процессов, происходящих в обществе.

228

Если речь идет о Киевской Руси, то это явная ошибка: крещение Руси имело место в 988-989 гг. при князе Владимире Святославиче. (1015 год — год смерти Владимира.) Христианизация скандинавских стран произошла несколько позднее, в основном в первой половине XI в., хотя первые миссионеры появились там раньше. Таким миссионером был, например, монах Анагарий, апостол Севера, прибывший в Швецию из Гамбурга в начале IХ в. Однако реальная христианизация Швеции началась где-то около 1000 года, после того как конунг Олаф Шетконунг распространил свою власть на всю страну, а окончательно христианство укрепилось в Швеции только в XII в. В Норвегии христианство было официально введено в конце X века конунгом Олафом Трюггвасоном, который умер в 1000 году, и его введение было завершено Олафом II Харальдсоном (Олафом Святым), правившим с 1015 по 1028 г. В Дании христианство начало распространяться при Гаральде Синезубом (950-986) и окончательно утвердилось в XI в.

229

Несомненно, очень упрощенный взгляд, основанный на недоразумении. Достаточно вспомнить о монголо-татарском нашествии (30-40-е гг. ХIII в.), полностью изменившем ход русской истории.

230

Скандинавы основали в Северной Америке три небольших колонии: Хеллюланд (в районе Лабрадора), Маркланд (на Ньюфаундленде) и Винланд (предположительно в районе современного Нью-Йорка). Эти поселения просуществовали, видимо, относительно недолго.

231

Генрих Птицелов (876-936) — первый король Саксонской династии (с 914 г.). Укреплял единство Германского королевства, начал завоевание земель полабских славян, воевал с венграми. Провел военную реформу (создал новую боевую конницу) и построил много крепостей. Его преемником был Оттон I.

232

Мальтус, Томас Роберт (1766-1834) — английский экономист, основоположник концепции мальтузианства, утверждал, что безработица и бедственное положение населения — результат «абсолютного избытка людей», действия «естественного закона народонаселения». Под «мальтузианскими настроениями корпораций» автор, скорее всего, имеет в виду идеологию замкнутых цеховых ремесленных организаций, развившихся в Средние века и противостоявших расширению рынка рабочей силы, которое было неизбежным следствием развития городов и торговли.

233

Речь идет о Великой Французской революции 1789-1794 гг.